Молодость
I
В троллейбус с мороза заскочили двое, выдохнули, но тут же съежились. Мужчина крепко взялся за поручень и потер ладонью другую руку в районе плеча, как если бы у него болела застарелая рана. На вид ему было около 40, может, чуть больше. Он оглянулся на стоявшую рядом с ним молодую женщину, такую румяную и красивую, и стал поспешно искать места в салоне.
Старая дребезжащая восьмерка не спешила трогаться с места, она стояла минут пять на большой остановке, собирая понемногу подбегавших пассажиров, и за это время воздух в троллейбусе выстыл до уличной температуры. Люди замерли на сиденьях, пытаясь удержать в своих шубах остатки тепла; мужчина наконец вышел из оцепенения и дернулся в сторону свободного места, на котором, впрочем, стояла сумка.
Сумку сразу подхватила сидевшая у окна замотанная до носа в шарф девушка, она успела сделать рукой приглашающий жест, но мужчина неловко покрутился на месте, буркнул: «Да я и без позволения сяду», и аккуратно сел, никого не задев локтем или краем сапога.
-Здесь будешь сидеть…? - подойдя, спросила вошедшая вместе с ним женщина. Даже не спросила, а утвердительно сказала. Что-то в ее голосе заставило девушку у окна высунуть нос из шарфа и приглядеться к ней.
Нет, этих двоих едва ли можно было назвать парой, но… они пришли вместе, и по всему было ясно, что уйдут тоже вдвоем.
Спутница мужчины села через одно сиденье, лицом к нему. Он внимательно изучал что-то за окном, когда зазвонил его мобильный. Разговор озадачил его соседку еще больше.
-Олег Петрович, ты сегодня Мишина увидишь? Он наверняка откажется, но все же пригласи его от моего имени на мое совещание в 10 часов.
-….
-Да, пригласи лично. Да, спасибо большое. Нет, он откажется и сделает это легко!
Девушка представила, как это – отказывать легко. Ей всегда было проблематично сказать «нет» и не почувствовать при этом угрызений совести, а вот, оказывается, есть и такие люди. Она по-хорошему позавидовала какому-то Олегу Петровичу и погрузилась обратно в шарф. Шарф был роскошен, длиной в метра три, а то и четыре, он состоял из звеньев нескончаемой цепи, которая в три ряда обвивала ее шею, но совсем не казалась массивной.
«Пара», как девушка их условно окрестила, вышла быстро - через одну остановку. Неясно, зачем было садиться в транспорт, садиться на сиденья…
Троллейбус укатил дальше по направлению маршрута. А в памяти девушки осталась остановка «Башня», на которой эти двое вылезли: женщина сошла спокойно, как будто соскользнула, мужчина споткнулся и чуть не упал, в итоге впечатление от легкости движений его спутницы было смазано. Женщина подхватила его под локоть и бережно свела с тротуара, им надо было пересечь улицу. Подъехавший автобус загородил обзор и «пара» исчезла.
II
Дома Д.В. ждала неоконченная статья, последняя из тех, которые надо было отослать в ВАК. Она только что поужинала с мужем и теперь сидела в кресле-качалке, придумывая новые перспективы для своих научных исследований. Результаты без перспектив едва ли заслуживают внимания – в этом ее муж прав.
Прав он и во многом другом. Признанный пушкинист, много лет работавший над своей монографией и недавно издавший ее, он был полной противоположностью Д.В., которая, как это было прекрасно известно всем друзьям семьи, относилась к людям «непишущим». Нет, ее почерк мог бы украсить любой конкурс по каллиграфии, но… Она не любила записывать свои мысли. На конференциях импровизировала, а если не попадала в нужное русло, то нередко запутывалась и заставляла своего мужа краснеть. Знай он, что она такой импровизатор, наверное, никогда бы на ней не женился.
Муж довлел над ней во всем: он знал, как нужно одеваться и о чем, где и когда говорить. Он привил ей медлительный говор, отдающий слащавостью, но Д.В. спасал природный энтузиазм, и в ее исполнении этот говор звучал как речь ребенка, претендующего на важность взрослого. Он давно настаивал, чтобы она написала хотя бы кандидатскую, но ей не хотелось, она просто по-детски отбрыкивалась от этой обязанности.
Ребенком она чувствовала себя и совсем недавно, когда они ехали в гости. Среди продрогших фигур пассажиров она ощутила вдруг чье-то сочувствие: девушка с большими темными глазами напряженно ловила ее взгляд в сторону Георгия. Было так обидно, что он ее стесняется. Зачем вообще было жениться? Ну, и так бы пожили, все равно друзья осуждают.
Медового месяца у них не было, Георгий работал – он упустил много времени, прежде чем нашел «призвание», надо было наверстывать. Тюрьма за благое дело, отстранение от должности, другие неурядицы… Но он достойно боролся, а бороться любил! И с молодой женой тоже боролся: с ее мягким, уступчивым характером, попыткой любить его, желанием не подстраиваться под каноны, догмы и схемы, просто идти как получится, не загадывая, что будет дальше.
Планирование, систематизация – вот в чем он был силен. С математической точностью он разрабатывал планы на месяцы вперед, так было до встречи с Д.В. и едва ли что-то должно было измениться.
Нет, знать, что тебя ждет – это не плохо, но теряется весь острый привкус игры «выйдет-не-выйдет». Д.В. любила загадывать что-нибудь большое и заведомо неосуществимое. В троллейбусе, к примеру, она мечтала…
Когда-нибудь она заведет небольшое литературное кафе. Это будет замечательное кафе, единственное в своем роде! По всему их серому и такому неприглядному для туристов городу не сыщешь такого второго. Длинная зала, но и достаточно широкая, обязательно высокий потолок. У дверей стоит швейцар – он как из старинной сказки. Д.В. еще не решила, во что он будет одет, но уже видела его убеленную сединою голову, радушный и слегка ироничный взгляд. Он встречает вас, слегка отступает назад, негромко стукает тростью с набалдашником о пол (это знак для тех, кто внутри, он оповестит их о вашем визите) и говорит:
«Как хорошо, что вы пришли, давно вас ждем».
Вы вполне вероятно никогда не были в этом кафе на углу (непременно на углу, который разбивает потоки налетающего ветра, а внутри - тихо), но вам здесь рады. Вы заходите в полуосвещенную залу (уже вечер), по всей длине залы вертикальные потоки света (это столики с высокими торшерами рядом, у каждого читателя – свой, отделенный с двух сторон от посторонних глаз ширмами). С тех сторон, что ближе к окнам, люди ничем не отделены от улицы, кроме стекла (никаких жалюзи, но стекло зеркальное – читающих не видно).
Можно принести и свою книгу, но тогда вы должны заказать что-нибудь поесть или выпить, заведению ведь надо на что-то существовать. Этого не хватит для полного содержания, Э.И. смыслила кое-что в экономике и бухгалтерии, но в любом случае – это кафе она собиралась (она именно собиралась!) создать как нечто благотворительное.
Официанты были бы подчинены главному библиотекарю, скрытому от людских глаз высоким бюро. Рядом с бюро сидела бы «хозяйка» (в плетеном кресле, как Д.В. любила). «Хозяйка» по-родственному кивала бы всем мимо проходящим и вязала чулок…
В конце залы был бы выход в небольшой магазинчик, где посетители могли бы купить или просто полюбоваться на картины местных художников и писателей (в том числе начинающих), на полках между книгами стояли бы игрушки (только авторская работа – отдельными тематическими коллекциями), картины находились бы также и в специальных подвесных альбомах. Д.В. казалось очень важным заполнить чем-то воздушное пространство ее мечты – лампами, картинами, музыкой – все было продумано до мелочей.
Чуть позади за потайной дверью находилась бы святая святых – маленькая типография, где создавались бы репродукции и новые книги для вечерних чтений. О, у этого кафе было бы свое неповторимое лицо, учтены были бы и аудио-видео-книги и…
Трудно передаваемый звук разбитой чашки и – Д.В. вздрогнула, но не расстроилась. Она привыкла прятаться от мужа, в любой момент была готова изобразить довольное и хлопотливое выражение лица.
-Что случилось, Гоша?
-Даша! Я говорил тебе: не покупай этот сервиз, у него слишком выпирающие ручки!
Д.В., она же Даша, собрала по одному осколки любимой чашки и выбросила их в мусорное ведро.
-Ничего, Гоша. На день рождения я подарю тебе другой.
Муж посмотрел на нее и не поблагодарил. Незачем было напоминать о предстоящем празднике, который Георгий с некоторых пор невзлюбил. Но… он разбил ее чашку, и – око за око.
Д.В. едва ли могла быть в претензии: чего только она не била на своем веку. В юности крошила мелкими кусочками сердца поклонников, ходила на три свидания в один день, перед каждым следующим выкидывая в ближайшую урну подарки с предыдущего. Она не помнила угрызений совести, но азарт от вновь пережитого был таким свежим, что, не будь она замужем, то сделала бы такой финт ушами еще разок.
Почему она вышла за Георгия замуж? Он приличен со всех сторон – это касалось решением всех проблем. Он не станет спрашивать том, то у нее в голове и рассказывать о себе слишком подробно. Спят на одном диване, но под разными одеялами, сидят за одним столом друг напротив друга, пьют каждый только из своей чашки, имеют совсем непохожие брелки на ключах…
Д.В. захотелось посмотреться в зеркало, она подошла к стене и стала расчесывать свои редкой красоты длинные естественно-рыжие волосы. Зеленые глаза смотрели на нее из зеркала укоризненно. Д.В. опустила их, положила руку на комод и провела пальцем по древесной жилке. Палец непроизвольно что-то выписывал.
-Прости меня. Так много непрощенного… Прости хоть что-нибудь? – она без особой надежды подняла глаза на отражение.
Отражение слабо улыбнулось, приоткрыв ряд верхних зубов. Губы сомкнулись обратно, но один клычок справа так и остался виден (в детстве Д.В. отказалась надеть зубную пластинку, и теперь ее улыбку сложно было бы назвать совершенной). Что-то волчье мелькнуло в этом отражении, и Д.В. отшатнулась.
Вот так же она отвернулась и от первого, родного сына, когда он умер.
Андрейка не долго носил свое имя. Он родился после пяти лет брака Д.В. с Георгием. Его редко кому-то показывали, пока он был жив: это был ребенок с очень недобрым выражением лица, как у сварливого старичка, или Д.В. просто так казалось. Когда сын умер, всем сказали, что у него легкие не до конца раскрылись. А она просто не любила его. Дети ведь умирают от нелюбви матерей? Д.В. вспомнила, как Георгий пришел на первое посещение к ней после родов: он подошел к ребенку, а тот заревел. К сожалению, его мать не могла позволить себе ту же реакцию. Она стала напевать что-то и успокаивать сына. Позже научилась напевать каждый раз, если волновалась. Или вертела что-нибудь в руках. Бывало ходила в соляную пещеру, это тоже расслабляло.
Муж не был против соляных пещер, он сам раздобыл ей абонемент. Там играла искусственно замедленная инструментальная музыка со вставками звуков природы, постепенно всех окутывал туман, и шестеро больных, сидящих на деревянных стульях, плавно засыпали под одеялами минут на двадцать. Просыпаясь, Д.В. досадовала, что сейчас откроется дверь с автоматическим запором, в микрофон скажут «сеанс закончен», и она пойдет по окрашенному в розовый цвет длинному коридору со множеством кабинетов. Гораздо приятней было бы уехать в горы недели на две, чтобы встречать на пути только таких же грязных с большими, как и у тебя, рюкзаками людей, которые приветствуют тебя как родного. У них странный взгляд, а, вернувшись, в город, они, наверное, озираются по сторонами, не понимая, откуда столько шума и многого другого… ненужного другого.
О горах Д.В. знала лишь понаслышке. С ее здоровьем и привычками мужа едва ли приходилось надеяться на подобное путешествие.
III
Слегка покашливая и поскрипывая стульями, аудитория уже второй час заслушивала различные отзывы и рецензии, когда наконец-то диссертантке предоставили возможность ответить на последние вопросы. Татьяна отвечала увесисто, властно клала руку на кафедру, чуть подавалась корпусом вперед. Поверх белой блузки висели черные крупные бусины неправильной формы, они привлекали взгляды, мешая сосредоточиться на словах говорившей. Возможно, это был тактический ход.
Неожиданно встал старичок с пышно зачесанными на затылочную лысину волосами и выдал длиннейшую тираду: он задал вопросы по всем пунктам автореферата Татьяны, чем поверг в недоумение всех присутствующих. Диссертантка сконфузилась, но вежливо осведомилась, с какого именно вопроса ей начать. Старичок задумался, почувствовал на себе укоризненные взгляды и скромно ограничился вопросом относительно определения предмета исследования. Ответом он был вполне удовлетворен.
Затем пришла очередь благодарственного слова, оно было сказано всем: научному руководителю, ведущей организации, родной кафедре литературы, своему отцу (парадоксально, но о матери ничего не говорилось), слушателям и др. Недоставало в этом списке только президента РФ.
Было самое время начать открытую часть дискуссии. Доктора наук степенно поднимали руки одни за другим и высказывали свое мнение, советовали, что еще можно улучшить, начиная с одной и той же фразы, как будто бы сговорились: «Диссертационное исследование \ работа бесспорно заслуживает похвалы и одобрения» или «Есть диссертации с большой буквы, а есть просто диссертации, так вот эта – из числа первых»… когда вдруг Т.А. встала с первой парты и сказала своей молодой тезке:
-А меня во время защиты все время преследовала мысль о Пушкине!
В этом месте послышался привычный смешок со стороны зрительских рядов. На защиту приходили «все желающие», но на самом деле всех пускали по негласному приглашению. Два ряда у двери впитывали в себя торжественную обстановку, разглядывали светил науки, сидевших в первых рядах, председателей комиссии и отважную кандидатку, надеясь когда-нибудь оказаться на ее месте. В том месте, где это было явно дозволено, зрители негромко смеялись либо возмущенно шушукались.
Закончив свою «мысль о Пушкине», Т.А. приземлилась на стул, а у Д.В.. все еще продолжал звучать в ушах ее непередаваемый, ни с чем не сравнимый визгливый голос. Т.А. была одна из тех, кто пришел на смену Георгию на посту завкафедры, потому что он был слишком стар и не справлялся с бумажной волокитой. Поэтому у Д.В. с ней были особые счеты, хотя время притупило ощущения. К тому же Т.А. саму уже сменил Завьялов, у которого тряслась голова и весь его внешний вид говорил о том, что и его скоро сменят.
Всеобщее восхищение диссертацией нарастало и грозило перерасти в нечто комическое, когда наконец все почувствовали, что пора заканчивать, иначе придется завершить панегирик вопросом о сборе денег на шоколадную статуэтку, как это один раз уже имело место быть.
Д.В. не знала как, но она точно слышала внутренние голоса окружающих:
-Во сколько же второе заседание…?
-Сейчас всех выпустят…
-Интересно, это же неприлично – уходить прямо по середине защиты?!
Татьяна, которая за эти часы стала намного роднее этим важным дамам и ученым мужам, была близка к тому часу, когда они примут ее в свое сообщество. Они уже прекрасно знали ее похвально-кристально чистую биографию, зачитанную вместе с послужным списком перед самой защитой, они могли быть уверены, что она написала и опубликовала необходимое количество статей, и что, разумеется! к этому блестящему результату она стремилась не ради денег, ибо собирается посвятить науке всю свою жизнь.
Ученые долго живут. Иногда они живут слишком долго.
А за окном тем временем, местами перекрикивая сидящих в аудитории, тоже шло собрание:
-Ну, все? Решено? Памятник ставим?
-Ставим!
-Ладно, шабаш, по домам.
Д.В. глянула на место за окном, где предположительно должен будет стоять какой-то памятник, но ничего кроме сточной канавки, хотя и очень приличной на вид, не увидела. Канавка напоминала ров в Петергофе, через который она прыгала, будучи еще совсем девчонкой. Прыгала и прыгала, даже не ради удачного кадра для подруги, засевшей на тропинке с фотоаппаратом, а просто потому, что никто больше не видел, как красиво она летела и как шлепалась на грязную землю коленками в белых летних джинсах, нимало этому не огорчаясь. Гоп! Не заботясь о том, что подумают пассажиры в метро о ее внешнем виде. Гоп! Не заботясь вообще о том, что будет дальше.
Последний рабочий из числа тех, кто будет ругаться, отряхивать пыль с оранжевого комбинезона и, очевидно, ставить памятник кому-то или чему-то, подбирал инструмент с асфальта. Как это уже бывало, Д.В. почувствовала легкое покалывание в затылке и приготовилась: сейчас должна была навалиться тяжесть и тупое равнодушие к себе.
Диссертантка вежливо отвечала на последние, на самые последние-препоследние вопросы, но немного торопилась, может быть, хотела есть и к тому же знала, что защитится - это было известно еще задолго до начала собрания.
Д.В. вдруг внезапно полегчало. Она совсем без боли повернула голову к окну и снова зацепилась взглядом за сточную канаву – аккуратно зацементированный неглубокий желоб что-то навевал…
-Ров, ров в Петергофе… Я хочу вернуться в тот день, чтобы сделать все по-другому. У меня есть деньги, много денег, я могу полететь хоть завтра, чтобы… просто постоять возле него. Я еще так молода… Зачем? Его наверняка съели оползни много лет назад. И мне надо забрать мужа из больницы.
Со стороны Д.В. казалась сосредоточенной и спокойной. Она потянулась холеной, уже начинающей полнеть рукой к большой черной сумке (совсем непохожей на те, что считались модными среди «современного» поколения) и достала оттуда свой талисман – матрешку.
Матрешка была страшно потерта: видимо, ее не раз крутили ее так и эдак, пытаясь прийти в себя. Д.В. сняла верхнюю часть и вытащила матрешку поменьше – она была чуть поновей, до нее руки доходили чуть реже.
Д.В. посмотрела на вторую матрешку с некоторым трагизмом, осторожно вскрыла и ее. Последняя, совсем крошечная, третья матрешка играла на солнце нетронутыми красками. Ее косынка чем-то напоминала крашеную голову Д.В..
-Какая прелесть, Даша! – тихонько изумилась Татьяна Анатольевна, сидевшая с Д.В. за одной партой. – Можно, я посмотрю?
-Да, конечно, - покорно ответила Д.В. и отдала четыре половинки соседке, спрятав маленькую матрешку в карман.
Через полчаса она вместе с остальными поздравляла теперь уже кандидатку наук и вызывала такси:
-В аэропорт.