В конце августа погода стояла как на заказ – сухая и тёплая. В воскресный день на огромном картофельном поле, за территорией бывшего пионерлагеря, шла уборка урожая. По всему полю были рассыпаны небольшие – по два-три человека – группки людей. Где-то из транзисторного приёмника лилась музыка, слышались голоса, смех и женский визг.
На одном из участков поля, ближе к лесу, молча работали двое – мужчина в брезентовой куртке и женщина в чёрной вязаной кофте. Мужчина копал картошку лопатой, а женщина собирала клубни в ведро и ссыпала их в мешки. На меже уже стояли рядком четыре полных мешка с картошкой.
– Перекур пять минут! – объявил мужчина, воткнув лопату в жирную землю.
Скрюченными пальцами он вытащил из нагрудного кармана куртки мятую пачку, щелчком выбил сигарету, прикурил от зажигалки и с наслаждением пустил струю дыма. А женщина достала из корзины пластмассовую бутылку с молоком, отвернула пробку и сделала несколько глотков.
В это время откуда-то сверху раздался тревожный крик: «Крру! Крру!».
От леса в сторону реки летел, тяжело хлопая крыльями, крупный ворон.
– Один летит, – сказал мужчина, провожая ворона взглядом. – А весной вороны здесь парой летали. Ворон и ворониха. Помнишь, как они в воздухе кувыркались?
– А куда же ворониха делась? – с тревогой спросила женщина.
– Кто его знает! Может, застрелил кто....
– Как же я, Витя, завидую птицам! Куда хотят, туда летят. У меня самой – душа так и просится в небо. Так бы, кажется, сейчас и полетела!
И женщина несколько раз плавно взмахнула руками, словно и в самом деле хотела взлететь в воздух.
– Что, не получается никак? – Мужчина с насмешкой сплюнул. – Эх, ты! Забыла, видать, чему в школе учили? Рождённый ползать летать не может.
– А я, Витя, до сих пор во сне летаю. И все птицы мне кажутся родными. Потому мне так жалко ту ворониху. А ворон-то, бедняга, теперь бобылём остался, вот он и кричит, себе новую подругу ищет...
– Ну, вот, заладила! – с досадой произнёс мужчина. – Дались тебе эти вороны!
– Да, дались. Я, может, тоже хочу быть птицей, такой же воронихой. Буду тогда тоже летать, где захочу.
– Дура ты, Клавка, они же падалью питаются! – хмыкнул мужчина.
– А мы? – возразила женщина. – Мы-то сами что едим? Колбасу эту – не пойми из чего? Сосиски эти искусственные? Да ещё приходиться и гробиться на работе каждый день. Вчера еле живая пришла домой – опять надо ужин готовить, тебя кормить, потом стирка эта бесконечная. Забыла я, Витя, уже, когда и пела в последний раз. А так иногда хочется запеть – просто душа болит. Ты помнишь, как я раньше пела?
Женщина неожиданно всхлипнула и вытерла рукавом кофты глаза.
– Ну, вот, чуть что – так сразу слёзы! Сама не знаешь, что хочешь. Собирай давай картошку, хватит ля-ля! – сердито крикнул мужчина и взялся за свою лопату.
– Нет, Витя, – твёрдо сказала женщина. – Сыта я картошкой этой по горло. И всем этим тоже. Душа утомилась... Так что прощай! Поцелуй за меня девочек...
И женщина снова взмахнула руками…
Виктор воткнул лопату в землю, сбросил на траву рабочие рукавицы, энергично высморкался сквозь пальцы, уселся, вытянув ноги, на обрубок бревна на меже и закурил. Тут же пришлёпал старый знакомый – хозяин крайнего участка. То был мужчина пенсионного возраста с двухдневной щетиной на лице и слегка уже нетрезвый по случаю выходного. Он стрельнул у Виктора сигарету, присел рядом на бревно и завёл свой обычный пустой разговор об урожае, о погоде – в общем, обо всём на свете и ни о чём конкретно.
– А твоя Клавка-то где? Что-то её не видно? – вдруг поинтересовался сосед.
– Не видно? – со странной усмешкой произнёс Виктор. – Мне-то видно! Надо только уметь смотреть!
Он поднял голову, заслонившись ладонью от солнца.
От леса в сторону реки высоко в синем небе летела пара крупных чёрных птиц.
– Крру, крру! – донёсся до работающих на картофельном поле людей торжествующий крик.
Октябрь 1999 г.