Где найдёшь, где потеряешь... (Гордеев Роберт Алексеевич) / Проза.ру

   За соляниками на платформу «67 км», что под Сосново, я теперь почти не езжу, а когда-то там относительно недалеко от железной дороги мною был нахожен целый ряд заветных мест…
   В тот день я, видимо, попал на слой. Шёл по заветным местам, а гриб шёл мне навстречу. Довольно ровный шёл, старых грибов почти не попадалось. Крепенькие волнушки и серушки, чёрный груздь… Иногда встречались редкие в тех местах зеленоватые еловые рыжики, а возле мокрой берёзовой рощи наткнулся я на трёх жёлтых груздей в вершинах равностороннего треугольника. Ну, почти равностороннего. Горькушки тоже брал, но немного – только для запаха. И даже царь грибов, настоящий груздь попался: на небольшой полянке были выковырнуты из земли десятка полтора их, не слишком больших, но уже полностью сформировавшихся воронкой вверх.
   Присев на поваленный ствол я разобрал добычу. Разложив лучших представителей разных пород на куртке, перекладывал их и так, и сяк, подбирал по размерам. Это всё были родные и двоюродные братья и сёстры – так велико было сходство. Волнушка и жёлтый груздь смотрелись один в один: кольца и бахрома по краю на шляпке, пятна на ножке - всё одинаково. Только «она» была розовая, а «он» - жёлтый, ближе к лимонному. И сок у неё - белый млечный, а у него – фиолетовый. У царя грибов кольца, круги на шляпке были почти не заметны, бахрома длиннее, чем у всех и отсутствовали пятна на ножке; зато у чёрного груздя пятнышки были, но другого цвета, чем у волнушки. Рыже-зелёный рыжик тоже просился к ним, вот только бахромы не хватало у двоюродного брата, и сок выступал на срезе, на изломе – рыже-красный. Особливо от них держала себя серушка двух видов – с хрупкой полой ножкой и с неполой; на блестящей гладкой шляпке так и хотелось различить круги различного оттенка, но это всё же была тоже двоюродная сестричка. С удовольствием пересмотрев грибы, я сложил основную массу в рюкзак, а свою «коллекцию» поместил в корзинку, в ней оставалось ещё достаточно места, чтобы заполнить на обратном пути.
   Часы показывали, что надо уже поторапливаться на станцию. Я шёл и брал только самых лучших представителей грибного народа. Навстречу, хромая, медленно шёл человек на классической деревяшке: культю левой ноги охватывали ремни, а опорный торец был оснащён широким кружком. Он тоже заметил меня и двинулся навстречу.
   - Что, нравится? – он, усмехаясь, похлопал по ноге - моё изобретение: не провалишься! А на настоящую ногу рупий, пенёндзов, то есть, не хватает: на пенсион, чай, не разживёшься! Сам рангоут этот придумал, сам исделал да и шкандыбаю вот так вот уже третий десяток.
   - Вы моряк? – спросил я, - у нас старшины-сверхсрочники тоже вспоминали про пенёндзы и рупии, когда у них речь шла про выпивку.
   - А ты что, тоже моряк? – мужик заулыбался; ему было явно за пятьдесят и даже больше.
   - Да вот говорят, флотский. Правда, служил-то всего пятьдесят дней. В Кронштадте двадцать да в Балтийске, Пиллау ещё тридцать: студенческая практика.
   - Ну, ты и в самом деле не очень-то моряк! Моряк - тот, кто воевал. Ты-то, видать, пороху не нюхал! – тон его слов делался намеренно обидным, он, похоже, был подшофе. Я промолчал.
   - А нас сначала на Тотлебен, а ближе к сентябрю, на Ораниенбаум бросили. Может, слыхал - «Ораниенбаумский пятачок»? Так всю Блокаду там и был, так вот там и сдержали их... «Невский»-то пятачок те сдали, а мы наш – нет! А потом, когда снимали уже Блокаду-то, - ать-два: «морская гвардия идёт уверенно» - знаешь такую песню? - в морскую пехоту под Ропшу попал, там вот и оставил её, – он постучал по своей деревяшке, - всё вот собираюсь ту высотку-лощинку навестить, может, и увижу где… А ленточку свою при себе оставил, не поменял: «Охрана водного района», редкая ленточка. Всю войну со мной, да и сейчас... А ты-то где в Блокаду кантовался? – мужик подозрительно сощурился и стало видно, насколько он нетрезв. - Небось, в Ташкенте или Биробиджане груши околачивал? Отвечай, матрос, где ты был!
   Не любитель я бесед с посторонними людьми, да и что толковать с нетрезвым!
   - Ладно, где бы ни был, теперь – вот он, весь тут. - я повернулся уходить.
   - Да ты что – на деле, в натуре тут был?! Ну, тогда ты – матрос! Тогда извини! Давай краба! – мужик протянул растопыренную пятерню. – Ты ж пацаном был тогда, а пацаны... Уж я-то знаю, что пацаны... – на его глазах вдруг выступили слёзы, - сколько их в Блокаду... Нам-то, на «пятачке», давали хлеба... Хотя бы пайка четыреста, а после прорыва, там, и приварок, а им...
   Взгляд его вдруг остановился позади моего левого плеча и остеклянел. Потом он вскинул руку и неожиданно крикнул:
   - Бей!!!
   У меня внутри всё похолодело. Обернулся – метрах в двух за моей спиной замер небольшой зверёк. Длинное тело рыже-серого цвета на коротких ножках, головка с бусинками глаз, круглые маленькие ушки... Хорь! Видимо, он неожиданно для самого себя выскочил на открытое пространство и замер при виде двух огромных двуногих зверей.
   - Что стоишь, - заревел мужик, - да кинь же! Чем-нибудь! В него!
   Чем? Чем же?! – я сдёрнул с плеч рюкзак с грибами – откуда хватило сил! – и запустил им в зверя. Промахнулся, а хорь, увернувшись, бросился в сторону.
   - Да ну! Бей же, - кричал мужик, - не родной, что ли! Бей!
   Отбросив ненужную корзину с «коллекцией» грибов и топая резиновыми сапогами, любитель грибов настигал зверя – коротконогому ли хорю состязаться с человеком! Пара-другая прыжков – и я уже протянул руку, чтобы схватить... Зверь присел и зашипел; ражий преследователь невольно остановился, а хорь резко бросился влево. Через пару шагов я снова его настиг и снова протянул руку.
   - Да хватай же, бей же его! Мешком его, мешком! Эх, ты, зараза, опять мимо! – надрывался мужик.
   Не понятое сразу, во мне зрело чувство, дыхание сбивалось, но я уже снова настигал хоря.
   - Да ногой его, ногой! Ударь же, наступи на него! – зашедшийся в крике бывший матрос переживал всё сильнее и тоже дышал с трудом.
   В сознании, как на экране проплыла, всё усиливаясь, мысль: ты, такой большой, здоровенный – и не стыдно тебе такого маленького преследовать, пугать? Зачем он тебе?! Я остановился.
   - Ну, что же ты! – мужик никак не мог успокоиться, - да, ну, лови же! Эх, ноги нет! Показал бы я тебе!... Э-эх, нематрос ты! Нет, нематрос!...
   - А не пошёл бы ты! – я не помню, крикнул или бормотнул, и, уже не глядя на инициатора охоты, поднял рюкзак и корзину. Не обидев в жизни ни одного живого существа, сейчас ты... А Тобик? Что, не помнишь, как во втором классе сдуру, ни с того, ни с сего плеснул на него кипятком? Уходя от места дурной встречи, я снова услышал, как ужасно закричал, зарыдал, заскулил Тобик, и почти увидел, как щенок завертелся на месте, пытаясь слизнуть то, что огнём жгло спину. Снова стало скверно на душе, и, уже не обращая внимания на разошедшегося одноногого, двинулся в сторону станции…
   Электричка показалась со стороны Сосново, и я припустил во всю мочь. Но, когда, запыхавшийся и мокрый от пота, наконец, добежал до платформы, двери вагонов с шипением закрылись, и хвостовые красные фонари насмешливо мне подмигнули. Тяжело дыша, я поднялся на платформу; она была пустынна, только на дальнем краю её виднелось что-то непонятное. По мере приближения к этому непонятному, оно становилось всё удивительнее. Возле скамейки стояла большая круглая клетка с двумя серо-розовыми попугаями! И вокруг не было ни-ко-го!...
   Я оторопел. Так это что - вроде бы, вот он, я являюсь единственным человеком, кто может претендовать на владение клеткой с пернатыми? Справедливое чувство собственника постепенно и уверенно овладевало мною, и к моменту появления на платформе других будущих пассажиров, я уже вошёл в роль: правая рука уверенно лежала на клетке, левая покоилась на корзине с «коллекцией» грибов, рюкзак стоял на платформе рядом.
   Некоторое время в голове витали радужные, хотя немного стыдные мечты. Как удивятся все вокруг! Да и самому мне давно хотелось поговорить с попугаем – как там оно? Попка – дурак? Попугаи сидели смирно; то один, то другой чисто по-попугайски поднимали одну ногу и чесали себя где-то в районе шеи, иногда перемещались вбок по насесту, между собой не разговаривали. Предвидя вопросы будущих соседей по вагону, я пытался вспомнить названия известных мне пород. Немного же их было! А вот как называются эти серо-розовые? Может быть, придумать что-нибудь позаковыристее?
   Я не заметил, как подошёл первый пассажир. Пожилой интеллигент с видимым интересом посмотрел на меня, потом на попугаев, на грибы и молча присел на другой край скамейки. Я скосил глаза – сосед, глядя вдаль, протирал очки. Подходившие люди, всё больше женщины, выражали своё удивление увиденным поразительно одинаковыми вопросами: какая порода, что вы делаете здесь со своими попугаями, говорят ли они. И ещё – дорогие ли они.
   - Очень, - сказал я, - очень дорогие! И простые волнистые-то на Калининском рынке по шесть рублей штука, а эти… Племянница говорила. Не помню, сколько стоят, но, помню, что очень дорогие.
   - А что это вы здесь делаете с ними? – Этого вопроса хозяин птиц ждал и был готов к ответу!
   - Племянница, говорю, попросила перевезти в город. Поедешь, мол, - захвати.
   - А что это вы с грибами и в сапогах?
   - А кто же в лес ходит без сапог?! – ответ большинству явно понравился, люди заулыбались.
   - А они говорящие?
   - А как же! Волнистых и то можно научить говорить, а этих и подавно. Правда, когда они к племяннице попали, - я всё больше входил в роль доброго дяди своей мифической племянницы, - самец уже обученный был: предыдущий хозяин научил его материться. Пришлось переучивать, нельзя девушкам слушать матросскую ругань! Нехорошо это!
   - Нехор-р-рошо! – голос попугая был слегка скрипучим. От неожиданности смех вокруг разразился не сразу, но тем благожелательнее делалось отношение к хозяину редких птиц. Вокруг заговорили все сразу.
   - А который из них самец?
   Знать бы который! Но ответ мой был немедленным и уверенным:
   - Тот, который слева! – кому-то он был слева, кому-то справа, какая разница!
   Спросившего заглушили другими вопросами:
   - А порода как называется?...
   Вот! Вот он, тот самый вопрос, которого я опасался больше всего и не мог найти ответа! Солидно кашлянув, я намеренно взял наукообразный профессорский тон:
   - Как известно, - вещал хозяин птиц, - наиболее широко известны нам такие породы, как какаду, как ара. Также известен жако, волнистые известны и ещё целый ряд других. Это – афалины.
   Вокруг уважительно замолчали.
   - Афалины это – дельфины… В кино показывали, как они в Сухуми плавают…
   Тихий несмелый голос принадлежал мальчишке лет десяти, стоявшему рядом с молодым мужчиной. Я почувствовал, как краснею.
   - Ну, да! Я оговорился! Я хотел сказать анемоны…
   Вокруг послышался тихий неясный говор, а молодая женщина вдруг сказала:
   - Анемоны – цветы такие у меня. Подруга очень посоветовала посадить, я и посадила…
   Настала тишина. Немного помолчав, я произнёс, постаравшись вложить в голос всю искренность, которую смог наскрести в себе:
   - Фу ты, чёрт! Конечно же это - амазоны! – я сделал вид, что, наконец-то, вспомнил, - ну, конечно же амазоны, такое красивое имя. Да и живут они на Амазонке!
   Но тот же мальчишка вдруг спросил:
   - Вы, наверное, хотели сказать – амадины? У нас в кружке говорили, что амадины – маленькие, как волнистые попугайчики и белые-белые. И ещё клювик у них красный - настырный мальчишка чистыми глазами глядел на меня.
   - И у Драгунского амадины белые, - поддержал его отец.
   Хозяин попугаев окончательно вспотел, и с надеждой посмотрел в сторону Сосново - вдали показалась электричка. Вокруг все молчали. Чувствовалось, что интерес окружающих приобрёл какой-то другой оттенок, публика постепенно рассасывалась, люди старались на меня не смотреть. Электричка была уже совсем рядом. Будучи, как на иголках, я протянул было руку к злополучной клетке…
   У противоположной платформы остановилась встречная электричка. Две совсем юные девчонки в пышных нарядных платьях, щебеча, перебежали через рельсы и, не обращая ни на кого внимания, подхватили клетку с, теперь уже не моими, попугаями и впорхнули в раскрывшиеся с шипением двери. Ни на кого не глядя, я прошёл со своими грибами мимо них в другой конец вагона и перешёл в следующий.
   Принёс же чёрт не вовремя эту встречную электричку! Девчонки наверняка заговорились о своих девчачьих проблемах и уехали на предыдущей, забыв про своих попугаев. А я-то разинул рот на чужой каравай – глотай теперь слюни, авось наешься! Вроде бы даже успел сродниться с чувством владельца редких птиц. Мелькнула досада, а потом почему-то снова, во второй раз за день, вспомнился Тобик…
   Дома я заново перебрал лесную добычу. «Коллекция» в корзине была в порядке, но половину грибов из рюкзака пришлось выбросить: из-за полётов в сторону хоря давленых и ломаных среди них было невпример больше обычного.
   Где найдёшь, где потеряешь…