Иван – совсем дурак.
Было у отца три сына. Про старших ничего не скажу, а младший, как положено, дурак. И ладно бы тихий – тихих дураков даже любят. Ан нет, был он дурак громкий. Обо всём лучше умных людей понимает, и, даже у трезвого, что на уме – то на языке.
Вот его на поле занесло, там сев идёт. Сразу давай к набольшим приставать: что да как? Ему старшие да степенные объясняют: рожь по весне высевают, чтоб за лето вызрела, и до осени урожай снять. Он: а почему так? Ему: а как иначе? От дедов-прадедов заведено. Он того глупее: может, с осени засеять? Зиму под снегом вылежит, по весне взойдёт. Летом урожай снимем. До осени вдругорядь обернёмся, а? Народ впокатку: ну дурак!
Мимо кузницы добрым порядком тоже не пройдёт. Вот отчего так железо закаляют? Может, из пламени в холодную воду не кидать? Может, на ветру студить – крепче будет? Опять вся деревня навзрыд хохочет.
А то диких пчёл приручать надумал. Дескать, зачем бортникам по дуплам лазать, рубахи рвать, лучше пчёлок в удобные домики поселить. Не дурак? Может, и медведей приручить, чтоб пчёл пасли?
И добро бы только говорил суматоху. Ну посмеялись, ну добрым словом обложили… Кто б за ум, а он за дело.
Пока набожные люди осенние свадьбы гуляли, этот конь немалый клин земли вспахал и обчественным зерном засеял. На весну отобранным! Мужики, как узнали – сбесились, кинулись искать.
А нашли дурака не сразу. Ещё и в домик какой-то сунулись, где этот аспид и впрямь пчёл поселил. Потом до реки, как настёганные, бежали. А пока народ по задворкам искал, он, оказывается, и не прятался. В пустую кузницу залез и там всё наладил. И немало топоров да кос своим дурацким способом наковал. Из обчественного железа…
Били дурака в кровь, всем миром. Потом за околицу вывели и сказали:
– Ступай, Ваня, в даль светлую. Вернёшься, не обижайся – убьём.
* * *
Набродился Ваня по лесам и оврагам так, что ноги ничего не понимают. И не думал, что земля такая большая. Однако, куда-то пришёл. Может, и не тридевятое, но какое-никакое царство. Только больно уж завалящее.
Стоит царство под большой горой. Живут там людишки совсем никак. И не сказать, что неработь или пьянь. С водой у них очень скудно. Раньше текла через царство большая река, воды было – хоть залейся. Потом землю трясло, гора ходуном ходила. И река течь перестала. Остался от неё смешной ручеек. И тот прямиком в царский пруд попадает.
И уж теперь царь решает сам: кому воду дать, кому продать, а кто и без воды хорош. А про реку сказал, что Бога прогневили, вот и кончилась река. Теперь надо терпением грехи искупать. И весь-то народ заморённый, замурзанный и высохший. А царь – ничего: весел и румян.
Ивана царь по первости встретил строго:
– Что за птиц залётный?
Тот таиться не стал:
– Иван.
Царь заинтересовался:
– Часом, не дурак?
Ваня помялся:
– Да всякое люди врут… Но я несогласный!
Царь сразу ласков сделался. В тереме приветил, накормил пирогами. И просит:
– Скажи моим людишкам, что они у меня курчаво живут, что в других краях хуже. Ты человек нездешний, тебе поверят. Меня уважать больше будут, из-за водицы роптать меньше, а я тебя не обижу! – и собрал честной народ на площади.
Глянул на них Иван – жаль смотреть: ни дородства, ни лихости. И в баньку бы всем не мешало. И как вякнет от всего сердца:
– Эй, люди, пошто так худо живёте?! Река ушла, так надо найти да вернуть. Не найдёте, к другой реке пихаться. Не горстями воду считать, чай не в пустыне.
– Так её, вроде, Бог забрал…– опешили людишки.
– А может не Бог! – враз на своего конька Ваня, – может, земля когда тряслась, речку куда-нито затряхнуло. Или, может… – а дальше ему и договорить-то не дали.
– Православныя-а!!!– взбеленился царь,– Он Бога гневить хочет! Бей!
Опять били всем миром...
* * *
В этот раз Иван оклыгался быстрее: привыкать, видно, начал. Сзади сердитое царство, впереди гора. Умный в гору не пойдёт… Так то умный.
А с горы он чегой-то интересное углядел. С другой стороны до горы река добегает. И красавица-река – широкая, полная, чистая. А вот дальше по старому руслу не хочет. В сторону сворачивает и под гору уходит. Видать, когда землю трясло, вход в какую-то пещеру открылся, а реке новый путь проще показался. И течёт от этого места к городу лишь малый ручеёк – те капли, что с разбегу поворот проскочили.
Ивану и смешно, и убил бы всех. Сгоряча чуть в город не вернулся, сказать, мол, царь у вас дурак, и сами вы … Но вовремя остыл – умнеть начал. Стал по горе ползать: оттуда и отсель на камни щуриться.
Перво-наперво понял: гору кулаком не развалишь. Вдругорядь заметил: малый голышок вниз отскочит, за ним другие каменюки гурьбой гонятся, и чем дальше, тем ядрёнее. Потом над самой глоткой жадной до воды пещеры очень подходящий утёс приметил.
Вестимо, дурная голова рукам покоя не даёт. Битый месяц по склону над утёсом матерущие глыбы расшатывал. Где поддалбливался, где клинья бил, где костры в трещинах жёг. Ночью распалённый за день камень разом остынет – трещина и прибудет. Другого б озолоти – за такую работу не взялся. А Ваня, святым духом питаясь, за месяц скалу одолел.
На вершинке сел, как ангел небесный, и маленький камешок ногтем щёлкнул. И понеслось! На глазах весь склон облысел, а на облюбованный утёс твердь небесная сверзилась. Утёс только ухнул и хайло ненасытной пещере заткнул. Река на дыбы – чуть Ивана с вершины не смыло – и, уж не взбрыкивая, в прежнее русло пошла.
В городе царь про то не ведал, всё новые заборы вкруг пруда городил. Шум вдалеке услышав, вышел сам – что к чему посмотреть. Посля ни заборов, ни царя не сыскали… Да не до него и было, людишки на радостях – мало не утопились!
Иван народу героем явился: на сухом стволе по ожившей реке приплыл, вместо флага мокрую рубаху на сук повесил. Тут его все зауважали, девки-бабы чуть не до смерти уцалавали. Мужики говорят: «Живи с нами. Вон место царя, если хошь, освободилось». Он им:
– Не, мне царём не интересно. Я, пока на горе пуп рвал, в другой стороне ишшо одно царство разглядел. Ежели за вашим по порядку идёт, так тридесятое будет. Хочу туда сходить, узнать всё ли у них ладно.
Мужики затылки почесали: вслух уже как-то и неловко, но про себя поняли – всё ж-таки дурак.
* * *
До этого царства Иван добирался, как до преисподней: где видано, чтоб к целому царству ни одной дороги? И люди там – лешаки-лешаками: в шкурах ходят, пням молятся, ничего про белый свет не знают.
И не то, чтоб в головах у них мох один, деваться им просто некуда. Живёт в лесу медведь со слона ростом, никому дорог строить не даёт. Как зачнут просеку рубить, так заявится и лесорубам кердык устроит. Его так и зовут – Кердык. Откуда взялся, точно никто не помнит.
Вроде, когда ещё на Русь выходили, привезли послы заморские царю в зверинец медвежонка чудного. И как-то быстро он на дармовых харчах ряху отъел. Когда в клетку вмещаться не стал, царь его куда-то дел. Но про лесного сатану говорит: нет, мол, не он. Этого Бог за грехи нам послал. Терпеть, в общем, надо. И оружьишко у охотников поотбирал.
Ну и всё. Старые дороги заросли. Когда хватились новые рубить, оказалось – нельзя. К ним теперь никто не ездит, и они дальше захлевья не бывают. Так потихоньку и одичали. Как Иван-то к ним прошёл, и то диво.
Но раз прошёл, к царю отвели. Там всё знакомо:
– Хто таков?
– Иван.
– А…
– Да дурак, дурак…
– А людишкам моим скажешь…
– Скажу, скажу.
Царь засомневался:
– А ты точно дурак? – но народ на площади собрал.
Ване смотреть на них больно: дремучие, скучные. Ладно, не привыкать:
– Эй, люди! Совсем ошалели? Одного Кердыка всема ухайдакать не можете? Скоро на деревья жить полезете, говорить разучитесь!
– Дык, как ухайдакаешь? В яму не идёт: хитрый, курво. Ружьишко государь прибрал. Раз Бог энту напась послал…
– А может не Бог!
Тут царь по-дурному взревел:
– Православныя-а!
Ну, это уже проходили: Иван с места так скаканул, что почти небитым ушёл. С десяток раз по спине, да по загривку дрекольем схлопотал, для него – семечки. Дальше опушки за ним и не гнались, на Кердыка понадеялись.
* * *
Кердык, однако, оплошал: Иван уж и отдышался, и отлежался, а никто его жрать не пришёл. Может, и восвояси бы по-тихому убрёл: сюда-то припёрся как-то. А зачем тогда сквозь лез дуром пёр? Мог и в тридевятом царстве красоваться.
И стал, как давеча на горе, туда-сюда валандаться, да что нужно примечать. И опять напримечал. Кердык близко к городу без нужды не суётся. Пока людишки на старой дороге, или новых просеках лес не валят, шибко их не донимает. Значит, за околицей жить можно.
В чащу ходят одни царёвы бортники. Добывают мёд для царского стола… и для медведя: оставляют ему в туесах, и приходит, чавкает. Иван его там первый раз увидел. Бежал, не глядя куда, пока лбом сосну не снёс.
Когда звёздочки вокруг кружиться перестали, Ваня думать начал. Когда от думанья опять звёзды заплясали, за дело взялся.
Перво-наперво вспомнил свою старую придумку с пчёлами. Нашёл солнечную полянку с липами вокруг и домики на ней поставил. Потом помучаться пришлось – пчёл из дупел туда переселить. Когда опухоль с рожи сошла, ещё одну нужную вещь отыскал: по сторонам старой дороги две могутных берёзы напротив друг друга.
На равном расстоянии от берёз, так, чтоб получился угол, вкопал глубоко в землю столбик – низенький, но крепкий. Потом дождался от пчёлок мёду и стал бортников караулить. Подкараулил и вышел навстречу: «Здрасьте!»
– О, давешний дурак! Тебя пошто Кердык не съел?
– Я невкусный. Давай меняться, дяди. Вот вам мёду, сколько надо, а вы мне две верёвки толстых принесите, сажён по двадцать.
Бортники затылки поскребли: это ж не надо по дуплам лазать, с пчёлами воевать, медведя бояться… только и дел, что верёвки принести. Принесли. Ивану велели, если ещё мёд будет – приходить, не стесняться.
Он и пришёл. Только сначала на обе берёзы сползал, к вершинам верёвки привязал. А бортникам сказал:
– Верёвок мне пока хватит. А надо вот енти берёзы пригнуть.
Бортнички засомневались: чем стволы в полный обхват принуждать, не легче ли в дупла позаглядывать. Но Иван их дальше искушает: помогите, мол, со всеми своими семейными, а я вас научу век без бортей обходиться, хоть возле избы мёд брать. И отвёл на полянку с ульями. Ну раз такое дело!..
Собрали бортники родню и соседей заодно, ухватились сначала за одну верёвку, с богом и с какой-то матерью берёзу к самой земле пригнули. Верёвку Иван вкруг своего столбика обмотал. Потом, благословясь, со второй берёзой управились, к тому же столбику примотали. Иван говорит:
– Завтра в полдень приходите, антиресно будет.
Народ ушёл, а он две верёвки в одну накрепко сростил, общей петлёй за столб зацепленной. Получилась тетива. А с берёзами вместе – немаленькая рогатка.
Назавтра всё царство привалило: показывай, что обещал! Ваню много просить не надо. От берёзовой рогатки дальше по старой дороге расставил маленькие туески с мёдом. Потом принялся топором по дереву стучать. Людишки в крик:
– Што ты, ирод! Нас всех сюда Кердыку на закуску собрал?!
А не поминай нечистого: медведище тут-как-тут. Из чащи с рёвом выломился: щас, мол, всем кердык! Однако у первого туеска с мёдом задержался. Потом у второго, и у третьего… Иван уже на столбик уселся, нога на ногу. Топором поигрыват. Народ это уж с большого издаля наблюдал.
Когда Кердык до последнего туеса добрался – от Вани в нескольких шагах – Ваня топором по петельке тюкнул.
Ах, как берёзы вверх прянули! Как тетива спела! Медведище только мявкнул – и в небо ушёл! По-над вершинами, под облаками, да и пропал из виду… Потом за окоёмом сбрякало. Ваня встал и сказал:
– Всё, кердык. Дороги стройте. – больше сказать не успел: девки-бабы цалавать навалились.
Тут царь коршуном налетел. Кулаками машет: кто дозволил, как посмели!... Тогда старшой из бортников к обчеству обратился:
– А что, земляки, не пригнуть ли нам берёзы ишшо раз?
…Потом мужики Ивану говорят:
– У нас тут место царя ослобонилось…
А Иван уж думает о своём: «Вот ведь как получается. Сначала меня сообща бьют. Потом обязательно цалуют, потом государить ставят. Я из родных-то мест уходить не поспешил ли? Может просто подождать надо было?» И засобирался.
* * *
К родной деревне всё же подходил с опаской: вдруг всё не так рассчитал? Потом видит: приметили его и толпой навстречу бегут. Подхватился было убегать, да тут услышал: « Иванушко! Сокол наш вернулся!» И девки-бабы навалились.
Мужики ему объяснили. Рожь, что он с осени посеял, богатый урожай дала. Теперь так о зиму и сеют. И называют «озимые».
Его топоры, да косы все друг у друга отымают: новых таких наковать не умеют. Пчёл не медведи, сами пасут. Так и называют: «пасека».
– Всем обчеством тебя, Ваня, просим: не помни плохого, будь нашим старостой.
Ты у нас высокого полёта птиц!
Ваня уши навострил:
– Полёта?
Степенные забеспокоились:
– Ну, это к слову! Летать человеку Бог не велел.
Ваня обрадовался:
– А может, не Бог! Может, человек просто…
Старшие переглянулись.
– Ты, вот что, Ваня. Пришёл, и ладно, и живи. А со старостой – это мы погорячились…
И зажил Иван в родной деревне, даже женился: дураком-то больше не величали.
Только нет-нет, да вся деревня на жёнкин крик сбегается:
– Что опять учудил?!
– Улетел, аспид, вражина, супостат!
– То есь как улетел?
– Вестимо, на крыльях. Всю неделю мастерил…
– Из чего мастерил-то?
– Дык из холста, из кожи…
– Из обчественного холста?! Из обчественной кожи?! Прилетит – убьём дурака!