Я очень привязываюсь к вещам. К людям тоже, но к каким-то мелким вещам привязываюсь очень сильно. Старые открытки, которые когда-то сам рисовал маме, будучи не в состоянии что-либо купить, фотографии, мелкие подарки, даже зажигалки, кем-то подаренные просто так. В глубине шкафа у меня лежали старые, давно вышедшие из строя, но навевающие воспоминания наручные часы советского производства, все те же зажигалки без газа, подаренные девчонками-однокурсницами валентинки, степлеры и зарядники для аккумуляторов - еще те, которые я сам покупал себе, потому что они мне были нужны, но настолько сросшиеся с пятью годами обучения в университете, что убрать их куда-то подальше не хотелось. В общем, я хранил всякий хлам, чем вызывал у Иры жуткое недовольство. Впрочем, она никогда ничего из моих вещей не выбрасывала, даже если я просил ее убраться в шкафу. Она поднимала руки и говорила, чуть прикрыв глаза: "Стоит мне туда полезть и сделать что-то не то, то беды не оберешься."
Март выдался теплым, но ветреным. Работа не клеилась, стылые рожи коллег приелись и вызывали изжогу. На меня навалилось мое сезонное обострение бронхита, и я ходил хмурый, говорил простуженным голосом и бурчал по поводу и без такового. Невеселый такой выдался март. А потом мы с Ирой поругались на пустом месте, да так, что я не выдержал и выговорил ей всяких неприятных вещей прямо в лицо. Знаете, за полтора года совместной жизни накипают всякие досадные мелочи, которые вначале-то вроде бы и не заметны, а потом начинают бесить. В любом любимом, идеальном человеке можно найти сотни недостатков, было бы только на то желание - так мне говорила сама Ира. Желание появилось.
Был неприятный хлопок дверью. Она не стала кричать, бить посуду или еще чего - просто оделась и ушла. А перед уходом задела плечом висящую на двери игрушку - керамическую собачку-колокольчик с очень таким мелодичным звоном, которую мы как-то купили вместе. Просто так. А я стоял, глядя на рассыпавшиеся по полу коричневые осколки, и чувствовал, как накатывает к горлу противная першащая боль. Стоял, слушал, как быстро и сбивчиво стучали каблуки Ириных туфель по лестнице подъезда, как стукнула не придержанная железная дверь, и как обволакивала квартиру тягучая тишина рабочего послеобеденного времени, когда не слышно ни разговоров соседей за дверью, ни отдаленных звуков телевизора, ни звонков телефонов.
Просто так. Как много всего в жизни мы делаем просто так. Вот взял и поругался с любимой девушкой просто так. И она, уходя, разбила просто так купленную нами когда-то игрушку, которую долгое время попросту и не замечали. И самое паскудное было то, что я совсем даже не собирался бежать за Ирой и просить ее остаться. Я стоял и слушал, как стучали стрелки настенных часов. Стоял просто так.
Я собрал осколки на лист бумаги, свернул и, открыв дверь шкафчика, собрался было выбросить в ведро, но на полпути остановился. Я собрался _просто так_ выбросить полтора года воспоминаний? Вот так вот взять, завернуть в бумагу, скомкать и выкинуть на помойку, чтоб потом сидеть вечерами и думать о том, что выбросить-то было легко? Удержать в руках-то сложнее.
Остаток дня я потратил на поход в аптеку и ближайший магазин. Купил сульфадиметоксина, выпил ударную дозу из четырех таблеток, покурил в подъезде и извлек из пакета бутылку "Старого Мельника".
"Ага, вот как ты уходишь от проблем?!" - сказала Ира откуда-то из-за спины. Я свернул пробку, приложился в горлышку и, сев в кресло, включил телевизор. Попереключал каналы, потом убавил звук и взял сотовый телефон. Открыл записную книжку. Первое имя в списке - "АА Ира". "АА" я писал, чтоб имя было в самом начале списка и чтоб не рыться в солидном количестве контактов. Я пригубил пива из бутылки и набрал шефа с четким намерением попросить назавтра отгул, но вместо кнопки вызова закрыл крышку и бросил аппарат на диван.
К черту все.
Все надоело.
Напиться? Вызвонить прямо сейчас пару друзей, купить водки и залить ею солидную дозу антибиотика? Нет, слишком просто. Или все слишком сложно?
Прошел гудок. Потом второй, третий. Где-то на двенадцатом я хотел было уже сбросить вызов, но трубку подняли.
- Чего тебе? - Спросила Ира. Я хотел было ответить: "Сама знаешь" или "Угадай с трех раз".
- Прощения хочу попросить. - Выдавил я. Ругнулся про себя. Почему просить прощения всегда так сложно, даже если собственная вина уже осознана?
- Проси.
- Прости.
- Не убедительно. - Безразлично бросила Ира. Мне захотелось заплакать. Бросить трубку, вызвонить пару друзей, купить водки и быть уверенным, что она в этот момент ругает себя за то, что не ответила: "Прощаю". Она надо мной издевается?!
Поймал на мысли, что жалею сам себя. Паршиво. Чертовски першило в горле.
- По-другому не умею. - Почему-то сказал я.
- Жаль.
Хлопок крышки телефона я услышал почти сразу перед короткими гудками.
Вроде как даже полегчало? Как будто скинул на нее груз, освободившись от ответственности - мол, я свою часть дела сделал, а ее выводы - ее выводы. Опять жалею себя? Холодное пиво обжигало горло. Интересно, как оно взаимодействует сейчас с растворяющимися в желудке таблетками антибиотика? Наверно, не лучшим образом. Две какие-то вещи по отдельности имеют разные, но совершенно известные заранее воздействия, однако при их соединении при определенных обстоятельствах рождается непредсказуемый по своим свойствам продукт. Сплав двух не самых тугоплавких металлов бывает более жаропрочным, чем "родители". А при нарушении технологии выходит брак.
Я встал, вылил остатки пива в раковину, бросил бутылку в мусорное ведро, открыл настежь окно и вдохнул полной грудью морозный весенний воздух. Со стола соскользнул на табуретку, а потом на пол скомканный листок бумаги с шуршащими внутри обломками керамической собачки. Выбросить или нет?
...Ира стояла в двери довольно долго. Волосы собраны в хвостик, взгляд усталый, старая куртка. Любимая. Она тоже привязывается в вещам. В левой руке ключи, в правой - коричневая керамическая собачка.
- Не смог выбросить. - Сказал я. Ира посмотрела на меня, потом снова на собачку.
- Тут не хватает кусочка.
- Не нашел.
- Я звонила тебе вчера. Телефон был отключен.
- Батарейка села, я и не заметил...
Она так и стояла в дверях. За окном светило яркое мартовское солнце. Снег таял. Ира взяла собачку за петельку, прикрепленную к голове, и потрясла. Звон был глухой, но он был.
- Я только сейчас вспомнила, что задела тогда, уходя...
- Когда уходишь и возвращаешься - это хорошо. - Почему-то сказал я. Ира устало улыбнулась, скинула кроссовки и осторожно повесила собачку на гвоздь. Я подошел и обнял Иру сзади, она взяла меня за руку, и мы молча смотрели, как болтается на петельке керамический колокольчик.