http://www.proza.ru/2014/01/20/1128
Блокада началась 8-го сентября, а Таня родилась 11-го. Я не помнил, как выглядел новорожденный Глеб, но Таня была не ребёнок, а что-то совсем уж маленькое, и в животе холодело, когда я смотрел на малюсенькие пальчики её ног. Мне были непонятны восторги взрослых, их утверждения, что Таня – вылитая Бабушка, и будет такой же красавицей. Бабушка молчала и улыбалась.
В школу меня мама почему-то не отправляла да я особенно и не стремился: я же был грамотный. Жили пока по-прежнему – Бабушка с Дедушкой у себя на Лазаретном, а мы на Кирочной. С едой было уже явно неважно. В послеродовом отпуске мама всё ещё не работала, а у нас были её иждивенческая карточка и две детские: все – самые голодные.
Однажды мама с Таней на руках и со мной пошла в Таврический сад. Мы прихватили с собой стеклянную банку: говорили, что там в прудах-протоках сада можно наловить рыбки. Двое мальчишек постарше меня бродили с бреднем от берега к берегу по пояс в воде, у них в банке плавало несколько рыбёшек. Мама стала просить их, буквально умолять, поймать и для нас хотя бы парочку. Мальчишки сначала сердито огрызались, а потом старший вдруг двух самых маленьких рыбок из последнего улова кинул в нашу банку. Тут вдруг завыли сирены, и всех людей, находившихся в саду, стали загонять в решётчатые павильоны и беседки – их много было раскидано по всему Таврическому. Мама хотела уйти домой, но из сада уже никого не выпускали - полагалось во время налётов быть в укрытии.
Мы сидели в беседке и смотрели на небо, по нему плыло несколько самолётов, и из них вдруг посыпалась целая туча, стая бумажек - они порхали и крутились, всё увеличиваясь в размерах. Это были листовки. Кто-то хотел поднять листовку, но какие-то люди закричали «не трогайте, нельзя!»...
И тут из-за домов, стеной стоящих за оградой сада вдоль Таврической улицы, повалил и стал расплываться высоко в небе огромный чёрный столб дыма, а по Кирочной в сторону Суворовского (не помню, как он назывался в то время) одна за другой, скрипя своим особым сигналом, понеслись машины скорой помощи. Это был тот ужасный пожар в госпитале, находившемся в здании теперешнего института им. Крылова, о котором написано в любой книге про Блокаду. В госпитале погибло очень много раненых.
(Этот пожар, вернее, хроникальные кадры пожара можно увидеть временами и сейчас. Они включены в фильм «Два бойца» и ещё в какой-то. Пожар, действительно, ужасен, а само здание, всё в огне, запоминается своей архитектурой. «Два бойца» я смотрел впервые ещё в Касимове, а когда после войны в первый раз вживую увидел этот, вроде бы, незнакомый дом, почувствовал какое-то беспокойство, и только много позже узнал здание).
Вскоре появились опасения, что может исчезнуть вода в водопроводе, и мама велела мне заполнить водой из-под крана ванну в ванной комнате, все кастрюли и даже раковину умывальника и ни в коем случае на бросать хоть что-нибудь в воду. Нельзя, так нельзя. Но мне стало интересно - а пластилин, сравнительно новый ещё для меня лепильный материал - пристанет ли он к стенке раковины под водой? Или нет?
Он не приставал, но вода около кусочка красного пластилина окрасилась к утру в нежный розовый цвет. Тогда я накидал повсюду - и в большую ванну тоже - разного размера кусочки пластилина всех цветов, чтобы получить в одной, так сказать, ёмкости нежно переходящие друг в друга цвета. Через день мама увидела это, сильно отругала меня, но воду пришлось слить в канализацию.
Ходили упорные слухи о том, что на помощь Ленинграду идёт 54-ая армия Кулика, что буквально на днях немцев прогонят и будет увеличена норма хлеба.
Имя Кулика было знакомо. Незадолго перед войной на задней стороне обложки нового номера журнала «Мурзилка» я видел портреты наших маршалов Ворошилова, Будённого, Тимошенко, Шапошникова и Кулика (тогда я не знал, что звания маршалов для троих последних освободились после расстрела Егорова, Блюхера и Тухачевского).
Кулика очень ждали, но он так и не пришёл.
(Судьба Кулика меня всегда интересовала. Во время Гражданской войны в Испании он был Главным военным советником, а перед войной – Начальником артиллерии Красной армии. Году в 71-ом я случайно услышал от пожилого инженера нашей лаборатории полковника в отставке Биспена обрывок информации - он во время войны служил, видимо, в заградительных отрядах и всегда очень глухо говорил о том, где и как воевал. По его словам, когда в начале декабря 41-го наши войска оставляли Ростов, он уходил последним, осматривал здания, склады и прочее, и зашёл в одну школу. В кабинете химии за столом, опершись головой о руку, одиноко сидел полковник, и Биспен с удивлением признал в нём разжалованного маршала Кулика. Обратился к нему по имени-отчеству и сказал, что все уже ушли, в городе наших войск уже нет; тот, якобы, ответил, что сейчас и он уйдёт. Не так давно в какой-то передаче по телевизору промелькнуло сообщение, что Кулик, был расстрелян. Когда, за что?…)
Нормы хлеба всё уменьшались - по нескольку раз в месяц, появлялись всё новые карточки взамен уже негодных старых. На все другие продукты, кроме хлеба, карточки не отоваривались вообще, и моя коллекция всё пополнялась. Один раз после нашего возвращения из эвакуации в 45-ом она мелькнула и исчезла – как провалилась.
Воздушные тревоги случались по нескольку раз в день, и в каких только бомбоубежищах мы не оказывались! Самым ужасным звуком был сигнал воздушной тревоги, подаваемый отовсюду теми, знакомыми с довоенного времени сиренами и такой же - по радио, а самой любимой музыкой – звуки отбоя труба кавалерийского сигнала «слушайте все!» по радио. Между ними всегда что-то стучало, тикало - это называлось «метроном».
Вообще, радио работало почти всё время. Передавались военные сводки, музыка, песни, каких до войны я ни разу не слышал. Раньше я помнил многие из них, и со словами, но теперь могу назвать только «Песню о Бринько», «Бескозырку» (эту песню я запомнил сразу и на всю жизнь), ещё «Штурвальный с «Марата»», и «Смерть за смерть, кровь за кровь! Бей врага у ворот Ленинграда…». Кто такой был Бринько, я не знал. Значительно позже узнал, что он был лётчиком, сбил 15 немецких самолётов и погиб в 42-м году. Сейчас помню только две последние строки припева этой песни:
«…отлета-али, отлета-али
под ударами
Бринь-ко!»
http://www.proza.ru/2014/01/20/1181