Моё волшебное детство

Елена Панфилова Надь
(На фотографии - праздник нового платья - Первое Мая, гулянье на главной улице после демонстрации)

Воспоминания

Сказка - это то, во что трудно поверить. С этой точки зрения моё детство для нынешних малышей - волшебная сказка.
Мы приехали в Сызрань в 1953 году. Сначала жили на частной квартире рядом с библиотекой, где мама работала заведующей. Найти хорошее жильё женщине с двумя маленькими детьми было очень сложно. Но через два года произошли чудесные перемены.
Когда Центральная библиотека из аварийного здания в Пролетарском переулке перебралась в дом на улице Бабушкина (а было это больше полувека назад), мне было всего пять лет. Главное, что нам выделили казённую квартиру в том же помещении. Комнату с узким коридорчиком, гордо именуемым «кухней». У меня появилась возможность бегать и прыгать в большущей комнате – никто не останавливал словами: «Пол провалится!» В дожди мы больше не расставляли по комнате тазы и зонтик дома не раскрывали. И ещё мне выделили уголок для игрушек. И по соседству жили подружки, которые приходили ко мне играть. Из квартиры, как в настоящей сказке, можно было выйти по-разному: налево пойдёшь – из кухни в библиотеку попадёшь. Сначала во внутренний коридор, откуда были двери на абонемент и в мамин кабинет, потом в большущие холодные сени, а из них опять два хода: на улицу и во внутренний двор, где стояли дровяные сараи. В одном из них жил страх моего детства: большой чёрный бюст Ленина с отколотым плечом.
А если пойдёшь сразу направо, то попадёшь в сени, а там снова две двери: в кладовку – пещеру сокровищ - и во двор – сказочное царство. Представляете, в центре города – конюшни. С ними, как положено, кузница. Удары молота будили нас рано утром все десять лет, что мы прожили в этом доме. Рядом с кузницей была особая конструкция из брёвен, на ней фиксировали лошадь, когда подковывали. Понятно, что в наших игрушках не было недостатка в старых подковах, поэтому мы и росли такими счастливыми. А вечером, когда кузнец уходил, конюх подвешивал на крючья этого сооружения ремни, и делал нам качели. А бетонный круг, который служил кузнецу для изготовления тележных колёс, был у нас и каруселью, и эстрадой…
Стоял во дворе и каретный сарай, где зимой хранились телеги, а в нём был – не поверите! - настоящий старинный экипаж, с обтянутыми кожей сидениями. Местами кожа порвалась и торчала набивка из конского волоса. Тут мы чувствовали себя важными господами! Но покататься по-настоящему было, конечно, интереснее. В пять часов вечера, когда возчики возвращались с работ, мы стояли на углу Бабушкина и Ульяновской и ждали. Самым добрым был дядя Ваня, который ездил на Воронке – чёрном коне с белой звёздочкой на лбу. Когда он был с телегой (она называлась «станком»), мы размещались свободно, а вот когда на керосинке… Представьте раму из брёвен на колёсах, спереди - сидение для возчика, сверху - укреплена большая железная бочка. С воплем «Дядя Ваня, прокати!» - бросались мы навстречу. «Ох, ребятки, был бы я на станке, посадил бы, а здесь куда?» А сам уже спрыгивал на землю. Трое самых маленьких умещались на его сидении, остальные вскакивали на брёвна по углам, где они перекрещивались, и держались за бочку. Так мы торжественно с ветерком подъезжали к самым воротам.
В конюшне нашим старшим братьям и сёстрам разрешалось ухаживать за лошадьми, а мы вертелись под ногами. Нас не прогоняли, так как большинство детей в нашей компании было наследными принцами: их папа - дядя Вася - был главным конюхом и повелителем этого царства. Разрешалось ходить между стойлами, опускать руки в лари и пересыпать чудесно пахнувшую, гладкую и блестящую мякину или мягкие, пушистые отруби. В июне начинался сенокос, и в сенник привозили свежую траву. Мы валялись в ней, катались сверху вниз. Однажды на меня заползла такая громадная гусеница с большущим рогом, каких я больше в жизни не видела. Дядя Вася гусеницу с меня снял, а нас отправил во двор. Хватит, мол, помнёте траву – лошади есть не станут…
А ещё был громадный сеновал, где запасали сено на зиму. И всякие сарайчики. (В одном хранились корма для коровы и свиней, оттуда мы таскали плиточки колоба - ничего вкуснее не ела!) И коровник. А значит, парное молоко с пенкой. И корова, которая очень до яблок охоча была… Вышел соседский мальчонка с яблоком во двор, а тут корова на прогулке. Вот родео было!
А калитка манила со двора на улицу. Тротуар был заасфальтирован, не рисовать на нём было бы обидно. В магазине мелки не продавались. Но наше сказочное окружение подсказало выход: это был вход в калитку музыкальной школы. Тогда её двор был огорожен, как положено. В одном здании с «музыкалкой» была ещё зубная поликлиника, где зубы и лечили, и протезировали. Так вот, если соблюдать осторожность, чтобы не попасться на глаза чьей-нибудь маме, можно было пробраться на волшебную помойку, куда из поликлиники выбрасывали гипсовые отливки. Некоторые из них писали хорошо, некоторые – плохо, но разбираться было некогда: набивали карманы и удирали на улицу. Там проводили испытания, плохие куски выбрасывали, а те, что оставляли след на асфальте, мы гордо называли «мелом». Прохожие шагали по ребусам, цветам, красавицам в длинных платьях.
Очень любили классики. Их было несколько видов. Едва просыхал тротуар, начиналась игра. Мамы ещё не разрешали снимать пальто и заставляли надевать чулки. Но кого останавливают запреты? Пальто чёрно-серой горкой сваливались на лавочку, а чулки (о колготках мы представления не имели), аккуратно скатанные до самых ботинок, без волшебной палочки превращались в носочки!
А дальше, через дорогу, на площадке у горисполкома (теперь все знают, что это дом купца Стерлядкина и теперь там загс) мальчишки играли в клёк. Летели палки, разлетались чурки, но прохожие не ворчали: весна!
Самый главный праздник, которого особенно ждали после Нового года, был Первое мая. Ветки берёзы и клёна мы заранее ставили в воду и украшали белыми бумажными цветами. Кроме того, почти у всех были флажок и шарик. К празднику шили платья и покупали новую обувь (наверное, потому, что за зиму мы из всего вырастали). Боковые улицы перегораживали автобусами. Мы думали, для того чтобы нас не пустить в колонну, а потом узнали – чтобы из колонн люди не разбегались. Но шофёры были добрые: они приоткрывали дверцу (будто это мы сами залезли в салон), и нам было так хорошо смотреть из окошка на демонстрацию! Потом, казалось, весь город выходил на улицы. Это был день первого мороженого, газировки и пирожного-корзиночки. А вечером гулянья продолжались во всех парках и на Площадке.
Площадка, когда я смотрю теперь, совсем небольшая, но там много всего происходило по воскресеньям, начиная с Первого мая. Сначала приезжали бортовые машины, кузова которых образовывали сцену, и начинался концерт самодеятельных коллективов. Потом, когда наступали сумерки, напротив исполкома вешали на столбах экран и показывали фильмы. Настоящие, революционные. А ещё там устраивали танцы – это когда совсем темнело. Горели фонари, из репродукторов неслась музыка «Мишка, Мишка, где твоя улыбка…» Вообразите себе, десять вечера (летнего времени не было!), темно на улице, а шестилетние малыши бегают между танцующими. Бывало, на ноги наступали (могли и нарочно!), но на детей тогда не сердились, как сейчас, и мамы за нас не боялись. Хотя, конечно, поглядывали, постепенно отлавливали и уводили спать. Дальше, за площадкой, был Лягушачий сад. Представляете, у входа стоял маленький домик, в котором жил сторож. Возле домика была изгородь, за ней гуляли куры. Я всегда завидовала этим людям, ведь они жили в таком необычном месте. Сторож следил за порядком, и нас никто не обижал. Вдоль улицы Карла Маркса у забора рос лох серебристый. У этих кустов цветы с ароматом мёда и мелкие крахмалистые плоды, даже сладковатые. Мы называли их «феники» (наверное, это было искажённое название фиников, о которых мы не имели представления) и ели в больших количествах. А внизу был пруд, самый настоящий. Там цвели телорез и частуха, желтел на берегу девясил, кишели в воде головастики. В один прекрасный день берег покрывался лягушатами. Я представления не имею, куда они потом девались. По выходным там отдыхали семьями, а мы прибегали и по будням. Брали с собой бутылку молока, хлеб и «куфайку» - так почему-то называли фуфайку. На ней сначала сидели и ели принесённые лакомства, а потом заворачивались с головой и таким рулетом скатывались вниз до самого пруда. А зимой на крутых склонах было здорово кататься на лыжах и салазках!
А если пройдёшь вниз по переулку, то дойдёшь до самой Волги - по мостикам через две речки Воложки, через бахчи, зелёные душистые луга…
От калитки можно было свернуть в другую сторону. Зайти в баню, где в вестибюле круглый год продавали газировку. Если у кого-то заводилось 30 копеек, то покупали целый стакан и пили из него по очереди. У бани легко было раздавать котят и щенков, которых дважды в год приносили наши любимцы. Народ после парной шёл добрый, и малышей охотно разбирали. А дальше наша улица упиралась в обрыв над Крымзой. Там мы тоже гуляли, спускались по крутым склонам и мечтали, что когда-нибудь у нас будет набережная. Но эта сказка - для будущих поколений.
Дальние путешествия уводили нас в Кузнецкий сад. Там был фонтан с гусями и девочкой и большая клумба с календарём из цветов. А однажды осенью в город приехал цирк-шапито, и в этом же парке поставили шатёр. Я была на представлении. Сидения для зрителей стояли амфитеатром, на арене выступал артист Дуров со слоном, верблюдами, был даже лев. И самые настоящие смешные клоуны! Теперь меня не оставляет мысль: как всё это там поместилось? Где? Тут не обойтись без «теории сказочного пространства»!
В парк имени Сталина мы ходили с мамой. В кассе покупали входные билеты. Газоны были огорожены штакетником, но не возбранялось немного посидеть на травке. Качели-лодочки, карусель с лошадками и саночками – набор не богатый, но «луна-парков» мы не знали. Видели, правда, на картинке колесо обозрения, но думали, что такое возможно лишь в Москве. Ещё была эстрада-ракушка и концерты на ней. И, конечно, пирожное с газировкой. Или мороженое.
Мороженое нашего детства заслуживает особого разговора. Утром машина развозила с молзавода бочки со льдом, в которые были вставлены алюминиевые цилиндры с мороженым. Две-три таких бочки оставляли на углу нашей улицы и Советской. Рядом стоял столик с весами. Продавщица обычной столовой ложкой накладывала белую сладкую массу в вафельные стаканчики и взвешивала… Нам всегда казалось, что мороженого мало, что тётенька немножко обманывает – ведь у дна было пусто, а сверху – горка. Потом сидели на лавочке, облизывали эту горку, хвастались, у кого стаканчик зажаристее, слизывали капельки, которые просачивались в трещинки на дне. А самой вкусной считалась льдышка (мороженое делали вручную в больших корытах и не всегда хорошо промешивали). Эту льдышку можно было взять пальцами и смачно сосать всем на зависть.
Да, заводов и народа было намного меньше, город был другим. Вечерами на лавочках, которые стояли почти у каждого дома, собирались соседи. Малыши, уставшие за день, возились рядышком, иногда прислушиваясь к взрослым разговорам, а старшие ребята до полной темноты играли в прятки среди кустов, окаймлявших газоны, или рассказывали страшные истории, взобравшись на деревья. Не обходилось без воровства яблок из садов. Для этого придумывались изощрённые способы, ведь хорошие яблоки охраняли хорошие собаки…
Всё-таки мне в жизни здорово повезло: детство живёт в моей памяти волшебной сказкой!