(примечание: в имени Лили ударение на первом слоге)
ПРЕЛЮДИЯ.
Всадник в белом был мрачен, как грозовое небо над его головой. Конь прядал ушами и раздувал ноздри, словно чувствуя приближение опасности; но тот, кто вышел из зарослей на поляну, опасным не выглядел. При нём не было даже оружия. А у всадника оно было: c пояса свисали ножны чёрной кожи с золотым тиснением. Он застыл в седле, белый воин на белом коне, свет против тьмы - так как второй казался созданием ночи в чёрном, до земли, плаще, скрывающем его фигуру, лицо, возраст и пол - всё. Кроме непреклонности. Всадник, молодой и очень бледный, положил руку на рукоять меча. Второй поднял голову, капюшон плаща упал, густые иссиня-чёрные волосы потекли ему на плечи.
- Зачем ты здесь? - спросил он. - Ты не можешь меня остановить. Только не ты.
Всадник приоткрыл бескровные губы, но промолчал.
- Пропусти, - с едва уловимой мягкостью сказал человек в чёрном. - И уходи. Тебе здесь не место.
- Ты не пройдёшь. - Голос всадника был тихим и острым, как сталь. - Ничего не выйдет. Пока я жив.
- Значит, ты умрёшь.
- Ты убьёшь меня?
Человек в чёрном прямо смотрел ему в глаза.
- Да. Да, если вынудишь. Ты знаешь, что я могу.
Меж грозовых свинцовых туч, затянувших небо, пробился ослепительно-яркий луч солнца.
- Знаю. Я всегда это знал.
- Уходи! - Тот, в чёрном, почти молил. - Ну, убирайся! - он тоже был молод. И очень, очень красив.
Молния слепящей вспышкой разрезала небо, и оглушительно ударил гром. Ветви отламывались с деревьев и летели в белого всадника; потом и сами деревья принялись с грохотом валиться вокруг него. И горела трава. Горел воздух. Огненные стрелы, ледяной дождь, плети из взбесившегося ветра - всё для него одного. Конь плясал под ним, дрожал и всхрапывал от ужаса под закутавшей его голову попоной; он же оставался невозмутимым, холодным, недоступным для атак. Стихии, обратившиеся в злобных чудовищ по воле его врага, бесновались вокруг него, грозя исхлестать до крови, растерзать на куски, уничтожить, - но плащ остался белоснежным, и ни разу он не дрогнул, и ни один удар не достиг цели. Он произнёс имя, и буря улеглась... и он поднял меч, заблиставший синим льдом, и направил на врага.
Юноша в чёрном стоял на коленях, склонив голову. Всадник спешился, подошёл, позвал. Серое, мёртвое лицо. Мёртвые, навсегда опустевшие глаза... мёртвая душа, навеки лишённая волшебной силы.
- Убей меня, - сухими листьями упали слова с его губ.
- Нет, - отвечал победитель.
- Ты уже сделал это. Уже можно.
- В таком случае, зачем мне делать это второй раз?
Он вложил меч в ножны и пошёл к коню. Чёрная тень взметнулась за ним, он резко обернулся, но поздно. Он запоздал лишь на секунду, но второму её хватило, чтобы выхватить нож из складок плаща и вонзить в своё сердце. И его враг лежал, тихий и неподвижный, и прекрасное юное лицо даже в смерти было более живым, чем в миг, когда белый рыцарь убил его Силу. Победитель стоял над ним и долго смотрел. На белоснежных одеждах алели капли крови - брызги, от которых он не успел отстраниться.
«Кровь не смывается с белого. Надо будет сменить рубашку. И достать другой плащ».
Он вскочил в седло и медленно поехал прочь. Эти места были памятны ему, связаны с радостью и светлыми мечтами... По его щекам скользили слёзы, оставляя блестящие солёные дорожки...
Она нахмурилась и сказала: «Нет». К чёрту слёзы. Нечего на предателей переводить грусть-тоску. Сейчас попусту израсходую «сентиментальность», а её и без того мало осталось. «Назад... Стоп».
Он вскочил в седло и медленно поехал прочь. Эти места были памятны ему, связаны с радостью и светлыми мечтами... Он сощурился и выхватил меч: из зарослей, глухо рыча, сверкая алыми глазами...
«Ах, ч-чёрт!.. этот сторож - прямо как бомбу за спиной взорвали! Вот так всегда - как только что-то интересное, непременно в комнату лезет какой-то родитель. Закон подлости во всей красе!»
Голошлем исчезает в ожерелье на шее. На дисплее - домашнее задание по истории Дозвёздной Эры.
- Лэйси, ты занята? Извини, я на минутку...
«Какие мы деликатные. Ясно, нельзя травмировать мою хрупкую психику бестактным вопросом, не сижу ли я вместо уроков в игрушке. Я же дитя в расцвете переходного возраста. Недоверие любимой мамочки обеспечит мне комплекс неполноценности на всю оставшуюся жизнь...»
- Мы вернёмся поздно, ты проследи, чтобы малышка снова не забралась в канал-Полночь, ладно?
Дверь закрывается. Чудно, усмехается она: ревизия прошла успешно. Больше её сегодня не тронут.
Фан-шлем тюльпаном расцветает из ожерелья. «Украшение», миленький пустячок... дороже, чем всё прочее компьютерное барахло, вместе взятое, включая круглосуточный фан-вход в свободном режиме. Не дешёвая игрушечка, но зато можно убежать, расслабиться... жить. Только там её настоящая жизнь!
«На чём я остановилась? Ах да, дракончик! Голодный, небось. Или фантом. «Вход». Ну, поехали».
Всадник сощурился и выхватил меч. Из зарослей, глухо рыча и сверкая алыми глазами...
НАЧАЛО: ЭНТИС.
Мне казалось, я разучился двигаться: я не мог даже опустить ресницы или разлепить сжатые губы. Я никогда ещё не видел, как это бывает в эллине. Давиат, зачем я-то здесь?!
Да ни за чем. Случайно. Я уже вставил ногу в стремя, думая: полететь бы, как птица, и кричи во весь голос, смейся или рыдай, ведь услышит лишь ветер... Тут всё и началось. Шумной суеты у нас всегда хватало, но сейчас в ней появилось нечто новое, необычное... тревожное. Конюхи с оживлённым видом устремились на шум. И я, как последний дурак, расседлал явно недовольную таким поворотом Кусаку и пошёл следом. На главную площадь Замка, к мужчинам, женщинам и детям, окружившим эллин. Всегда немой и бесплотный эллин, который сейчас заполнен.
Пока Лорд-Смотритель излагал суть дела, с мальчиком возились трое: Рэйд, дежурный из Внешнего Круга, и двое ребят, которых он позвал помогать. И, конечно, один из них Кер! Ему всегда так везёт. Белый, как мел, и руки дрожат. Какое счастье, что я замешкался у конюшен, ведь мог оказаться на его месте... Нет, я не мог! Меня не должен касаться этот кошмар - принимать участие в наказании... кого угодно! Даже менестреля, который нарушил Черту. Низкое создание без достоинства и чести.
Его поставили меж двух столбов, лодыжки раздвинутых ног сжали колодки, на узкие запястья легли кожаные петли. Цепи, прикреплённые к петлям, рванули руки в стороны и вверх. Тонкий, худой, все рёбра видно под молочно-белой кожей. Длинные, до острых лопаток, иссиня-чёрные вьющиеся волосы. Кнут запутается в них... Дева Давиат, зачем так натягивать цепи?!
Рэйд собрал волосы в пучок и перебросил ему на грудь. Дёрнул сильно - наверняка причинил боль. Менестрель молчал. Всё время. Я стоял совсем близко: меня пропустили вперёд, а я не успел вовремя сообразить, к чему идёт, и потихоньку отсюда смыться. Вот уж чего я никогда не хотел - смотреть на такое! Десять ударов. Наказание менестрелю, который осмелился пролезть в Тень Ордена и издавать тут шум, самоуверенно именуемый подобными людьми «музыкой». Его минела - в руках Сэвила Грана, Смотрителя. Рэйд хмурится, кладя руку на рукоять кнута. Бедняга. Только успел войти в Круг - и вдруг оказывается, что одной из твоих обязанностей станет такая грязная работа!
Мальчик облизнул губы и чуть повернул голову. И глянул прямо на меня. Прямо мне в глаза.
Кнут ожил, взлетел, опустился. Звук, который будет преследовать меня ночами. Он повис в густой тишине, не желая уходить. Других звуков не было. Ни единого. Кнут хлестнул снова. И, проклятие, я был так невыносимо близко! Снова... Я чувствовал себя слабым и больным, мне было холодно и жарко одновременно, и дико хотелось растолкать толпу и убежать как можно дальше от алых капель крови на белых камнях, от звуков кнута, бьющего так сильно... от его глаз.
С него сняли оковы. Теперь Рэйд обращался с ним куда мягче: вина уходит с искуплением. А он вёл себя достойно: не кричал, не молил, не плакал. Принял расплату, как Рыцарь... Ох, я совсем спятил! Сравнить Рыцаря - с менестрелем?! И где, интересно, была стража? Надо сказать Милорду - может, мы сами должны охранять Черту? Если меня заставят взять в руки кнут, я просто грохнусь в обморок!
Он стоял в круге, склонив голову, и выглядел... усталым? Опустошённый, вот это слово. Будто ему всё равно. Ни стыда, ни облегчения, ни желания поскорее уйти. Что творится у него в сердце?
- Приведи себя в порядок и убирайся, - велел Гран и поднял минелу, готовясь бросить её на камни.
Мальчик ожил во мгновение ока: вскрикнул, рванулся к Грану и упал на колени к его ногам.
- Милорд, зачем?!
- Встань и отойди, - процедил Гран, не глядя вниз. - Оденься.
- Пожалуйста, не надо! Милорд!
- Таков закон, - нахмурился Гран. Голос у него был растерянный. - Менестреля, который играл или пел в Тени, ждёт кнут в эллине, а его инструмент будет уничтожен. Одевайся и уходи отсюда.
- Нет!
Я вздрогнул: так кричат от боли смертельно раненые звери.
- Не убивайте Лили, милорд, она же не виновата!
- Лили? - Гран с недоумением посмотрел на мальчика, обнимающего его сапоги. - Кто это, Лили?
- Минела. - Он закусил губу. - Я её сюда принёс, делайте со мной что угодно, но её пощадите!
Рэйд попытался за плечи оттащить его от Смотрителя, но безуспешно: мальчишка вцепился крепко, как болотная пиявка. Я словно видел какой-то отвратительный сон и никак не мог проснуться.
- Проклятье, - пробормотал Смотритель и резким движением взметнул злосчастную минелу вверх. Мальчик тихонько охнул. В расширенных чёрных глазах затанцевало безумие.
- Постойте, Сэвил.
Гран облегчённо вздохнул: теперь не он тут главный, не ему принимать решение. Так Милорд тоже здесь, а я не заметил... Он неторопливо шёл к эллину - Мейджис Сатсел, Посвящённый Меча, выбором братьев Лорд Трона. Мальчик блеснул на него глазами из-под растрёпанных волос, вдруг стремительно метнулся к нему и почти лёг перед ним, дрожа всем телом, как после купания в зимнем озере.
- Перестань лизать мои сапоги и подними лицо, - ровным тоном (тем самым, от какого мне всегда делалось зябко) произнёс Мейджис. - Ты смеешь сопротивляться наказанию за проступок, который, бесспорно, тобою совершён. Рискуешь напроситься на новое наказание. Ты понимаешь?
Он вскинул голову, с усилием глотнул.
- Да, милорд.
- Вот как. - Мейджис с иронией поднял брови. - Объясни мне и достойным лордам, что даёт тебе право требовать? Почему в твоём случае я должен изменить закон?
- Вы не должны, но вы можете... - он хрипло кашлянул. - Лили... маму так звали. Она умерла. Два года назад. Мы с нею вдвоём играли и пели. Это её минела. Она живая для меня, милорд! Мы друзья, и дороги у нас общие, и память. Я люблю её. Как человека. Ведь Рыцари людей не убивают!
- Любовь - жестокое чувство. - Мейджис прищурился. - А отец твой где, и чем занимается?
- Он умер до моего рождения. Я о нём ничего не знаю. Вот, - он сжал дрожащими пальцами кружок тёмного металла на шнурке вокруг шеи: - Мама надела, когда я был ребёнком. В память о нём.
- Ребёнком, - непонятно протянул Мейджис. - Так. А теперь ты мужчина, стало быть. Твоё имя?
- Вил... Вилрей Тиин.
- Сколько тебе лет, Вилрей Тиин?
- Тринадцать. Милорд, пожалуйста!
- За любовь платят, Вил. И за милость - также. Хочешь заплатить за свою Лили?
Мальчик судорожно всхлипнул и припал губами к его руке. Мейджис отступил, брезгливо морщась.
- Будешь вести себя, как трусливая избитая собака, я передумаю. Эти рыдания и сопли - да или нет?
- Да, - выдохнул мальчик.
- А цена?
Мальчик, не поднимаясь с колен, гибко распрямился, отбросил со лба массу спутанных волос.
- Мне всё равно, если для Лили.
Он лжёт - или он больше, чем кажется! Низкие души неспособны на жертвы такого рода!
Милорд смотрит пристально. Опасный взгляд. А во мне растёт какая-то странная боль, всё сильнее и сильнее. Когда эта проклятая пытка кончится - попрошу, наконец, у Милорда танец, сталь со сталью. Если есть раны на теле, то раны в сердце меньше болят... Почему, почему он так долго молчит?!
- Ну что ж, Вилрей Тиин. Коли ты ребёнком себя не считаешь, то плати, как мужчина. Ещё десять ударов. Один звук - и твоя минела полетит на камни, а ты - за Черту. После всех десяти. Принимаешь?
- Да, конечно. - Его глаза казались огромными чёрными ямами на бледном лице. - Спасибо, милорд.
Его голос был пресным и прохладным, как талая вода. Он встал и пошёл к столбам, высоко вскинув голову. Бесстрастное лицо - ни смущения, ни страха. Зато мне было страшно: я был почти уверен... и это случилось - он смотрел на меня в упор. Он знает, что умрёт. Цепи лязгнули. Мерцанье, зачем?! И почему Мейджис позволил?! Боги, мы же убиваем его!
Я чуть не вскрикнул в миг удара, а он зажмурился, но молчал. Только вздрагивал, когда кнут опускался. Из-под зубов, впившихся в нижнюю губу, текла кровь... Меня мутило от запаха крови, в глазах алый туман, удачно, что я позавтракал легко и давным-давно... На пятом ударе из-под сомкнутых век поползли слёзы. Пожалуйста, молил я неизвестно кого и о чём, ну пожалуйста, не надо, не надо!
Восемь. Как страшно боль искажает лица! Девять. Не шевельнулся. А жив ли он ещё? Десять. Лишь бы не упасть на камни, где его кровь. Умрёт он или нет - но я уже никогда не буду прежним.
___
Он с усилием вскинул голову и разлепил веки. Вздохнул (получился хриплый стон) и улыбнулся. На миг его глаза вспыхнули почти безумным торжеством. С него сняли цепи, бережно придержав за руку, когда он качнулся к столбу; он резко вырвался, словно попытка помочь оскорбила его. Закусив губу, расправил плечи и медленно пошёл к минеле, ожидающей его в руках Лорда-Смотрителя.
«Иди. Держись прямо. Мама, прости, я... Нет! Ты дойдёшь. Хватит валяться у них под ногами, как грязная тряпка. Голову выше. Они не сломали тебя, просто высекли, какая ерунда! Мама, как душно...»
Он взял минелу, повернулся к Грану спиной и направился к своей одежде. И его пальцы разжались.
«Ну, вот и всё», - обожгло ещё одним ударом. Мир потемнел и закружился, земля ушла из-под ног... и время потекло вязко, как мёд: он падал - и Лили падала тоже - и светловолосый мальчишка, который так странно сжимал губы и краснел... прыгнул к нему, вытянув руки. И всё стало чёрным.
Энтис даже не успел толком осознать, что делает: его словно толкнули сзади. Зато его тело, похоже, отлично знало, как поступать. Поймать минелу на волос от камня, подхватить мальчика... рассечённая кожа была скользкой от крови; он упал на колено с размаху, но ни минелы, ни мальчика не выронил. И выдохнул с шумом. Всё заняло лишь миг между вдохом и выдохом.
Он бережно положил мальчика и минелу на каменные плиты, мельком глянул, как по серой ткани на правой ноге расползается багровое пятно, выпрямился в струнку и приблизился к Мейджису. Учитель и второй отец последние шесть лет... Энтис ждал. Лорд Трона испытующе смотрел ему в лицо.
- Мой мальчик?
- Милорд. - Он на миг закрыл глаза, вспоминая, как люди говорят и дышат. - Я должен уйти. С ним.
- Через три дня, - напомнил Лорд Трона, - тебе исполнится пятнадцать лет. Посвящение, Энтис.
Слава богам, он больше не боялся расплакаться: рывок к минеле сжёг все слёзы. И сомнения тоже.
- Это Путь Круга, милорд. Он сильнее моих желаний... нет, он и есть все мои желания. Милорд, я не сумею принять Посвящение, если оставлю всё как есть! Вы меня отпустите?
- Кто вправе не отпустить Рыцаря на Путь? - Мейджис усмехнулся. - И много ли изменят три дня? Иди, если сердце зовёт. Знаки или годы пройдут, здесь тебя встретят с радостью и любовью.
- Я знаю, - прошептал он, склоняя лицо и позволяя мягким локонам скрыть его от всего мира.
- Ну, до встречи... Лорд Крис-Тален.
Он удивлённо встрепенулся. Мейджис сдержанно кивнул:
- Исход испытаний зачастую предсказуем. Не узор на коже делает мальчика мужчиной и Лордом. А ты готов и к испытанию, и к Пути. Я вижу, меч с тобою. Отчего?
- Мы неразлучны последние дни, - он сглотнул комок в горле. - Не знаю, милорд. Прощайте.
Он шагнул было к маленькому менестрелю, но крепкая рука ухватила его за плечо.
- А плащ? - голос смеялся и укорял, но нежно: - Собрался за Черту без единого знака Ордена? - и не успел смутившийся Энтис придумать ответ, как Лорд Трона расстегнул агатовую пряжку у ворота, сдёрнул широкий белый плащ и окутал им плечи юного Рыцаря. Тот просиял. Слова не шли на язык, влажный туман застилал лица... Мейджис взял его за плечи, тронул губами лоб, а затем развернул и ласково подтолкнул. К мальчику Вилу и старой десятиструнной минеле.
***
Нести его было легко. Минела за спиной - и та казалась тяжелее! Ветхая накидка менестреля, в которую Энтис укутал свою ношу, вмиг сделалась багровой и влажной. Вслед ему смотрели. Пристально, заинтересованно, удивлённо. Что они о нём думают? Однако пользы в таких размышлениях Энтис не видел. В сущности, ему было это безразлично. Более важный вопрос занимал его: отнести мальчика за Черту и уже там заняться лечением - или зайти в чей-нибудь дом и воспользоваться услугами хозяев? Второй вариант кажется разумным... Но эти странные взгляды! Энтису не хотелось принимать помощь от людей, которые так смотрели. А он привык поступать в полном соответствии со своими желаниями, и никак иначе. Вот он и шёл, высоко вскинув голову, мимо ферм, мельниц, амбаров, конюшен и прочих крестьянских строений и старался не обращать внимания, что лёгонькое тело всё сильнее оттягивает руки. А кровь на руках делается липкой и холодной...
Стражники подняли руки к шляпам, приветствуя Лорда на Пути: иной причины для пересечения Черты пешим у Рыцаря быть не могло, это знали все, живущие в Тени Ордена.
«Тень Ордена. Разве свет отбрасывает тени? Но от стен Замка теней достаточно... Не об этом думай, глупый, а решай, куда идти дальше! Не то дождёшься, что он умрёт у тебя на руках!»
А куда идти? Выбор, в сущности, невелик - дорога-то одна. Если шагать на север, выйдешь на тракт; и через две недели пешего пути будет город Северин. А пойти на юг - вскоре окажешься в Лойренском лесу. Он уже отсюда виден: кроны могучих вязов кажутся окутанными синеватой дымкой, словно до неба достают и впитывают его цвет. Лес огромный - много дней надо, чтобы обойти вокруг не обжитых людьми земель, сплошь заросших деревьями, травами да густым кустарником. Именем леди Лойрен лес назвали три столетия назад; а сколько веков ему на самом деле - никому не ведомо. Древний лес... и не представишь маленьким человеческим умишком, сколько разных людей он повидал, сколько костей легло под его корни, смешалось с землёй да палыми листьями, давая жизнь юным побегам...
Ох, что это вдруг нашло на него?! Ну и странные же мысли! Он тряхнул головой, отгоняя мрачные видения крови и белых костей среди мха и цветов. Лес - это родниковая вода, душистые травы, звонкое пение птиц. Всё, о чём так часто он грезил, что тщетно искал в ухоженных садах Тени... и куда сегодня хотел умчаться верхом наперегонки с ветром, когда седлал Кусаку. Он улыбнулся и свернул на узкую дорогу, убегающую вглубь зелёных зарослей. Лойрен звал, и он поспешил на зов. Покидать дом было грустно - но шелест ветвей, смешанный с птичьими голосами, без труда заглушил эту грусть. Деревья, словно стражи, расступились перед ним - и, почудилось ему, сомкнулись за ним глухой стеной, отрезая дорогу назад. Сердце испуганно сжалось, но он не обернулся. Время для возвращения придёт. Сейчас же его путь - вперёд. Только вперёд!
Ноша ощутимо прибавила в весе и тяжелела с каждым шагом. Руки и плечи ломило. Дыхание то и дело прерывалось; воздух из лёгких выходил с хрипом и свистом. К счастью, вскоре он углядел меж деревьев просвет и, шатаясь, побрёл туда. Стоило остановиться, как ноги подогнулись, и он упал на колени, кусая губы и крепко прижимая мальчика к себе. Положив его и минелу, Энтис растянулся в траве и тихонько застонал от наслаждения: это было чудесно. Позабыть о времени и сотне всяческих дел, никуда не идти, ничего не тащить... Он широко раскинул руки и засмеялся, глядя в чистое синее небо. Вот так он мог бы лежать целую вечность!
Приглушённый стон вернул его сознание к реальности, а взгляд - в буквальном смысле с небес на землю. Ему, конечно, давно следовало позаботиться о мальчике, а уж потом нежиться под солнышком! Стыдясь своего легкомыслия, он не без труда оторвал спину от земли, затем встал, стиснув зубы, - все мышцы болели и отчаянно сопротивлялись любому движению, - и поплёлся на слабый шум воды. И только у ручья вдруг понял, что никакой посудины, пригодной для переноски воды, у него нету. И ему, похоже, не из чего напоить мальчика, кроме собственных, не очень-то чистых ладоней.
НАЧАЛО: ВИЛ.
Я услышал стон. И голосок дуплянки: птичка застрекотала, замолчала и вновь завела назойливую мелодию, от которой у меня невыносимо болела голова. Стон был тихий и хриплый. Человеку очень больно. Наверное, он умирает. Уже ступил в зыбкую ткань Мерцания Изначального. А я валяюсь тут бревном вместо того, чтобы спешить на помощь! Где-то рядом человек сражается со смертью, а я...
В следующий миг я понял, что стонал я сам. И это мой голос такой охрипший и чужой. И это меня боль грызёт огненными зубами. Темно, и голова тяжёлая и горячая, и во рту сухо и жарко, как в раскалённой печи. Шум воды... вода меня окружила, грохочет и плещет в ушах, так почему же я в огне?
И ведь белые камни, я падал на белые камни в алых брызгах, где же они? Два столба, и цепи, и свист кнута. Я заставлял себя шагать по тем камням к человеку, нет, Рыцарю... с Лили в руках. Лили!
Я попытался встать. Боль тотчас напомнила о себе: пронизала сотнями молний всё тело, от макушки до пяток. Я бессильно рухнул в траву... вот прелесть, ну прямо лягушка после знакомства с тележным колесом! Ещё разок. Я задохнулся от новой порции огня, но сумел приподняться, опираясь на ладони; успел ещё заметить чьи-то коричневые сапоги из мягкой дорогой кожи, и боль хлестнула по глазам слепящей тьмой. Руки превратились в вату. Неужели это я издаю такие жалобные звуки?
Небо было удивительно синим. Синее, чистое, звонкое. Полететь бы птицей туда, ввысь, в синеву... мама, ты дашь мне крылья из ветра? Нет, из струн, хрустальных мелодий, мама, Лили... о, Лили! Нет!
- Хочешь пить? - спросил незнакомый приятный голос.
- Лили, - выдохнул я. - Она умерла? - слова в кровь обдирали горло, язык и губы. - Скажи мне сразу.
Моя голова легла на что-то мягкое. И руки... такие уверенные и нежные. Единственным человеком, который так прикасался ко мне, была моя мать, умершая тысячу лет назад.
- Она здесь. С ней всё в порядке. Всё хорошо.
Самое главное до меня дошло. И навалилась боль, и тьма, и невероятная усталость - всё разом. Лицо надо мною расплылось и закачалось в струящемся тумане.
- Где мы? - О боги, сейчас я потеряю сознание, неужели я проснусь на белых камнях?! - Орден не пахнет травой...
Туман стал дымным и жёг глаза и рот.
- Кто ты?
- Энтис Крис-Тален, - произнёс ясный голос, - из Замка Эврил. Ты пей, а то вода стекает в землю.
Вода? Откуда у воды такой странный, чудесный вкус? Я улыбнулся. Умирать не так уж и страшно. Остаётся только одно. Я должен сказать, пусть голос уходит, а язык не хочет ворочаться во рту...
- Энтис... - к счастью, я вспомнил имя. - Лили... не оставляй. Люби её...
___
Обморок то или смерть, он не знал. Но со смертью примириться не мог: такой исход был слишком несправедливым! Чудом спас минелу, отложил долгожданное Посвящение, из последних сил дотащил мальчика сюда - и всё лишь затем, чтобы здесь его и похоронить?! И воротиться в Замок в тот же день, когда и ушёл, приобретя лишь воспоминание о смерти в ещё живых глазах, букет ночных кошмаров да десятиструнную минелу по имени Лили? Ну нет! Этого слишком мало. Он отправился в странствие в поисках чего-то большего; и он это найдёт - что бы оно ни было!
А для начала - мальчик не должен умереть. Не должен! А если умер (Энтис зябко повёл плечами)... ну, в таком случае ему придётся ожить! Ведь Энтис Крис-Тален так желает, а всё, чего ни желал Энтис, обычно попадало ему в руки. Значит, никого хоронить сегодня не понадобится.
В капюшоне плаща много воды не натаскаешь. Лучше самого Вила поближе к ручью отнести... да его просто вывернет наизнанку, если он снова коснётся липкого от загустевшей крови тела! Но как ни вертись, а касаться-то надо. Но сначала - вымыть. Потом поискать целебные травы и какую-нибудь еду. И ещё не худо бы придумать, как развести огонь и в чём согреть воды...
***
Он удовлетворённо вздохнул и откинулся на мягкую спинку кресла, сплетя на затылке ухоженные длинные пальцы. Пьянящее, острое возбуждение - наверное, то же ощущает и зверь, готовый к прыжку из засады... долгой, долгой засады! Терпение. Терпение и точный расчёт. Ну, второе свойственно ему от природы; терпению же пришлось научиться. Учиться он умел! Сперва - залог выживания. Затем - путь к победе. Извилистый выпал ему путь, и не короткий, но вот и близок конец... нет - начало! Начало подлинной, ничем не сдерживаемой власти. Власть, могущество, исполнение самых неосуществимых и дерзких желаний. Плата за вынужденное терпение, годы (о нет, много десятилетий!) выжидания в тени, опасливые, крохотные шажки - других он не мог себе позволить. Он, достойный летать, обгоняя ветер!
Он потянулся в удобном кресле и усмехнулся: сейчас он мог бы замурлыкать, как довольный кот. Он был совершенно прав, думая, что его маленькая мышка не заставит себя ждать. И уже в пути. Как, чёрт возьми, приятно, когда твои расчёты столь верны! Он бросил взгляд на календарь. Хм, впрочем, не совсем. Но ошибка мала - всего три дня, и те в его пользу. И всё же... что побудило мальчишку уйти раньше? А, неважно. Здесь нет сложных причин, достойных обдумывания. Пылкий, нетерпеливый - в точности как те двое, что давным-давно в земле... да ведь и сам он был таким когда-то. Все они таковы.
Итак, началось. А в общем, это та же игра шэн, любимая им с детства. Один из трёх его камушков сделал свой ход. Второй - тщательно подготовлен для броска. И попадёт именно в ту ямку, для которой предназначен. Он лениво потянулся к бокалу с изумрудным напитком, пригубил и принялся медленно поворачивать хрупкий сосуд перед глазами, разглядывая напиток на свет. Красиво... красота и боль, изумрудная глубина, как глаза, что когда-то... Увы, не все потери можно вернуть. Но отомстить - да. И этому врагу - в особенности. Он жёстко сощурился: для мести рановато, но второй ход заодно и врага ударит, да ещё как! Лишнее доказательство (хотя он-то никогда не сомневался), что он Избранный, он предназначен для особой судьбы. И весьма опасно вставать на его пути, опасно вызывать малейшее его недовольство. Взять, например, историю третьего «камушка». Да, отличная вышла игра! Разом уложил «камушек» в нужную ямку на игральной доске - и обессилил того, кто мог стать серьёзной помехой его планам. Правда, с помехой ещё не покончено. Но это лишь вопрос времени. Он уже знает, как надеть ошейник с надёжной цепью на пса, что может запустить в него зубы. А пока пусть щеночек потешится, воображая себя важной персоной. Пусть себе потявкает напоследок. Недолго ему осталось тявкать.
Рука потянулась к другому бокалу - жидкость в нём была рубиновой. Он задумчиво смотрел на свои пальцы, сжавшие изысканную хрустальную вещицу. Зачем? Он отпил из этого бокала всего час назад и узнал всё, что хотел. А за час с мальчишкой не могло произойти ровным счётом ничего интересного - ничего, заслуживающего внимания. Вот если бы второй «камушек» уже был у него... а пока неважно, совсем неважно, куда держит путь его дичь. И не стоит понапрасну ослаблять себя, лишний раз глотая то, что является, по сути, настоящим ядом - не лишающим жизни, но куда более опасным: приятным на вкус, дарующим новые силы, новое зрение... подчиняющим. А вкус противоядия (он перевёл взгляд на бокал с изумрудным напитком) - он отнюдь не приятен, и за ним следует тошнота, боль, унизительная слабость... угроза упустить контроль и выдать себя, а это куда страшнее любой боли!
Но он уже пил. Он со вздохом закрыл глаза, приступая к поиску, и вскоре открыл их, торжествующе усмехнувшись. Итак, жертва сама, по своей воле, облегчает ему задачу? Что ж, иди, мой дорогой! Иди в Лойрен. Позволь лесу околдовать, привязать тебя... И ты вернёшься, дитя. Прямо мне в руки.
РЫЦАРЬ И МЕНЕСТРЕЛЬ.
Стоило от него отойти, как он порывался подняться. И его раны тут же открывались. Само собой, я хотел уладить всё мирно! Объяснял, что вставать ему рано, он и не сумеет, только напрасно причинит себе боль, а надо лежать спокойно и не мешать мне его лечить.
Я думал, это и без разговоров понятно. Будь я на его месте (Давиат, ну и мысли!) - мне не пришлось бы повторять дважды! Но он... То ли эллин так подействовал, то ли его голова и прежде была устроена не совсем правильно, но слова до него не доходили. Ни с первого раза, ни со второго, ни с третьего. Он смотрел странными пустыми глазами, а едва я отворачивался - пытался встать. Падал, терял сознание, иногда тихонько стонал. А мне (кипящему от гнева из-за его тупости) приходилось греть бесчисленные котелки воды, смывать кровь с застывшего под руками тела и часами возиться с целебными травами. А они, кстати, не спешили попадаться на глаза. Отыщи-ка нужную травку среди кучи других, если видел только засушенной или на картинке! А вдруг перепутаешь и вместо лечебной ядовитую сорвёшь? Тут не урок, насмешками не отделаешься! В общем, забот у меня было выше головы и без его капризов.
Увидев, что обращаться к его здравому смыслу бесполезно, я растерялся и полдня молча наблюдал. Готовил ему лекарства, стирая ладони в кровь жёсткими стебельками, и думал: мог бы и не стараться, бестолковое существо опять закопошится, испытывая ненужные страдания и не давая себя вылечить. Наконец терпение моё лопнуло, и я подошёл и ударил его по щеке. И внятно посоветовал не дёргаться, пока я не разрешу. А если он вздумает вновь приняться за старое, одной оплеухой не отделается.
Чувствовал я себя потом паршиво. Боли ему и без меня хватало, да и вообще... мерзко бить слабого ребёнка. Почему, ну почему он понимает только язык грубой силы?!
А он понял: больше не мучил нас обоих, пытаясь встать. Лежал, непроницаемый, как камень, и ни звука не издавал. Я думал, он спит почти всё время, но как-то поймал на себе его взгляд. Пристальный, ледяной - прямо мороз по коже! Глаза у него были удивительные: чёрные-чёрные, отливающие густой синевой; казалось, в них нет зрачков. Или они расширены, как от испуга, удивления или гнева. Сейчас, похоже, и вправду гнев... Несправедливо. Я ведь его не обижаю, а лечу! Изо всех сил о нём забочусь!
Шёл шестой день моего Пути. На ладонях у меня появились мозоли, кожа потемнела от загара. Ел я очень мало: убивать зверей было жалко, да и с готовкой возиться некогда, всё время уходило на травы. Чуть выдавалась свободная минутка, я танцевал с мечом, а потом купался в ручье и дремал под жгучим солнцем, веселясь от мысли, что я, всегда такой осторожный, так безрассудно лезу в бой с жестокими... нет, просто равнодушными, лишёнными жалости стихиями. А стихии отдавали должное моей дерзости: от холодной воды я не простудился, на солнце не обгорел, непривычная пища не доставляла желудку ни малейшего беспокойства. И отцовский меч не валился из ободранных рук, в лесу мы с ним ладили ничуть не хуже, чем дома. А потерю долгожданного Посвящения смягчал плащ Мейджиса - и назвал же он меня Лордом при прощании! А подобные выражения Мейджис на ветер не бросает.
Нет, жилось мне в Лойрене вовсе даже неплохо. Можно бы сказать - отлично...
Если б не Вил! Ледяной взор. Молчание. А как-то раз за свистом меча я услышал тихий плач. Почти беззвучные, сдавленные всхлипывания. Но едва подошёл поближе, звуки утихли, а проверять было бы невежливо, да и сложно: лицо он прятал в одежде, из которой я устроил ему постель. Когда же поднял голову, я не заметил следов слёз. Похоже, всё-таки ослышался... Но сомнение осталось. И тревога тоже. Этот взгляд... Он всерьёз обиделся на тот удар и не хочет меня простить, что бы я для него ни делал?
Я почистил и бросил в котелок трёх рыбок, развёл огонь под котелком и улёгся в тени раскидистого вяза. Сердится или нет, но сейчас он болен и нуждается в уходе. А потом? Уйти молча или попробовать помириться? Дева Давиат, как всё это сложно!
- Где моя минела?
Я вздрогнул. Его голос... в эллине он был полон такого отчаяния, что сжималось сердце. Здесь, в прошлый раз, - дрожащий, слабый, как писк котёнка; и мне было жаль его до слёз и хотелось защитить и согреть. А теперь - острый, как заточенная сталь. Об такой голос и до крови порезаться недолго!
Я встал, вынул минелу из развилки в ветвях и подошёл к нему. Он удивил меня: легко приподнялся на ладонях и сел, скрестив ноги; все движения плавные и грациозные - и не скажешь, что ему больно! Чёрные глаза ожили и сверкали колючими огоньками:
- Без чехла? Трясины! Давно?
Я решил «трясин» не замечать: он же бродяга, он привык к грубым словам. Зато больше не молчит!
- Нет-нет. Я всегда храню её в чехле. Просто я её брал недавно. Я бы не забыл про чехол.
- Ты брал... - сталь оделась в бархат: - Прошу прощения, милорд.
- Да не за что. Не зови меня на «вы», я не люблю всяких почтительных обращений.
Он вздёрнул брови и слегка склонил голову.
- А я люблю. Сьер Тиин - звучит очень мило. Правда?
Он пошутил? Вид у него серьёзный... Или это дерзость? Дерзости от бродяг Рыцарю выслушивать не подобает!
- Извини. Глупая шутка, я понимаю.
В голову настырно лезла мысль: он говорит свысока и смеётся надо мной, причём смеётся недобро. Я с усилием её отогнал и улыбнулся:
- Вот ещё, за шутки извиняться! Странно, если мы станем вести себя... ну, будто совсем чужие.
- Да, странно. Ты ведь так обо мне заботишься. Это же ты прыгнул к Лили? Я у тебя в долгу.
- Никаких долгов, - пробормотал я. Отчего у меня вдруг появилось ощущение увесистой пощёчины? Да я просто отвык с людьми разговаривать! Прав был Мейджис, нельзя всё свободное время сидеть в библиотеке. Теперь мне чудятся насмешки в невинных шутках и оскорбление в каждом взгляде! Как пристально он смотрит, а я опять краснею, и вид у меня дурацкий. Я поспешно протянул ему минелу:
- Возьми. Я ничего не испортил, ты не беспокойся.
- Хорошо играешь?
- Совсем никак. Я просто трогал струны. Она отзывается, как живая, а мне хотелось поговорить хоть с кем-то, кто отвечает...
Я осёкся: похоже на упрёк. Ну и отлично я веду себя - едва успели познакомиться, а я уже требую!
- Мне казалось, - неожиданно сказал он, - стоит открыть рот, и я закричу или разревусь на весь лес. Огонь и боль. И слишком живые сны. Тот Рыцарь обещал убить Лили, если я крикну. Я думал, что прокусил губу насквозь. - Он усмехнулся. - И что я умру. От какого-то кнута... глупо, правда?
Давиат, как мне его остановить?! Вина уходит с искуплением! Заплатил - значит, вины и наказания как бы и не было. Ну зачем он об этом?!
- А в снах я всякий раз вскрикивал в конце, - непринуждённо поведал Вил. - И все вокруг хохотали. И впрямь смешное было зрелище, верно?
- Смешное?! - я ощутил тошноту от воспоминания. - Нет. Совсем нет. Вил... ты лучше забудь. Это прошло. Нельзя отдаваться во власть прошлому. Жить надо настоящим.
- Так учат в Ордене? И ты так умеешь? - он сощурился. - Настоящее. Сны о тех столбах и шрамы на спине, как проснёшься... А, ладно. Главное, Лили жива. А ты часто там оказывался?
- Где? - я не успевал следить за причудливым течением его мыслей.
- Ну, между столбами. - Он смотрел мне в глаза, улыбаясь. - Как это... в эллине, да? Часто?
Я ошеломлённо затряс головой. Ну и вопросы! Час от часу не легче.
- Ни разу. Я поступаю, как мне кажется правильным. Почему бы мне захотелось идти в эллин?!
- М-да, - хмыкнул он, изгибая густые брови. - Мне тоже не хотелось.
- Но ты вошёл за Черту. - Мне не нравилось чувствовать себя смущённым, и оттого я говорил более резко, чем намеревался. - Нарушил запрет. И тебе ещё повезло - тебе же позволили сохранить минелу!
Он задумчиво кивнул. Какое странное выражение на его лице. И взгляд очень-очень странный.
- Да. Они были очень добры. Я запомню на всю жизнь. Особенно тот, высокий. Не скажешь имя?
- Мейджис Эвин Сатсел. - Я думал о нём с нежностью... и, как всегда, с горечью в глубине: самый близкий из всех живых людей в мире. - Лорд Трона.
- Отец? - небрежным тоном бросил Вил.
- Наставник. - «Это прошло. Жить надо настоящим. И ты так умеешь?» - Отец умер.
- Давно? - отозвался Вил. Я беспомощно смотрел на него, не зная, как прекратить всё это.
- Шесть лет назад. - «Это прошло». - Он заболел... - «Хватит!» - Извини, я не люблю вспоминать.
- А мама у тебя где? - спокойно продолжал Вил. - Ты её вообще-то знал?
У меня появилось чувство, что меня раздели и исследуют моё устройство самым простым методом: разрезая кинжалом, где заблагорассудится исследователю.
- Она... за два года до него. Был пожар. Мы жили не в Замке, в домике, из брёвен. Ну и вот...
Он помолчал, склонив голову и пощипывая струны.
- А тебе сколько лет? Семнадцать?
Как вовремя! Ещё слово о моей семье, и я не сумел бы сдержать слёз. Улыбнись, быстро! Вот так.
- Пятнадцать. Два дня назад исполнилось.
Вил хмыкнул и потёр висок.
- Ну надо же. Промахнулся. Теперь того и гляди сливами закидают! - и пояснил: - Это у меня фокус такой - по лицу и голосу возраст угадывать. Народ с ума сходит от восторга. Обычно я не ошибаюсь. То есть, я вообще никогда не ошибаюсь. Поздравляю, ты первый. - Он усмехнулся. - Если я и стихи разучился складывать, останется только к речке - и камень на шею.
Мерцание! Да, иногда люди сами выбирают конец Сумрачного пути. Но неужели он всерьёз?!
- Ты мог бы?.. А как же твоя Лили?
Он вскинул брови и расхохотался. Закашлялся, зажал рот ладонью, но глаза продолжали смеяться.
- А Лили тебе, кому ж ещё? Как в сказке: спасённая красотка достаётся герою, иначе зачем спасать? Послушай, я же пошутил. А ты поверил? Ну, ты даёшь. Я что, похож на полного идиота?
- Не только идиоты так уходят, - пробормотал я. Ох, зря... не стоило мне вообще ничего говорить.
- Ещё ничтожества! - отрезал он. - Слабаки, кому и родиться не стоило. Уж если родился, надо жить, и хоть земля под тобой затрясётся, а удержись! А если настоящее, - он словно выплюнул слово, - меня в реку погонит, я лягу на травку, чтоб видеть небо, и вспомню то «прошлое», какое, по-твоему, нужно позабыть! Пусть потом больно, а не помнить - это разве жизнь?!
Он ударил по струнам, и минела ответила пронзительным вскриком, в котором странно смешались вызов, отчаяние и недобрый ледяной смех. Я судорожно облизнул губы. «Он пугает тебя». Почему?! Он слабый, больной, беспомощный... и к тому же совсем ребёнок... «да, и тебе стоит его бояться».
- Ты сыграешь мне? - я нервничал и сердился на себя за эти глупости. - Потом, когда поправишься?
Минела отозвалась звонкой смеющейся трелью.
- Конечно. Я буду играть для тебя, пока не охрипну и не сотру пальцы до кости, ты же спас Лили! Кстати, - он прищурился, глядя на что-то за моей спиной, - или ты быстренько снимешь котелок с огня и съешь то, что ещё не совсем сгорело, или он расплавится. Или у тебя особый способ рыбу готовить? - и тихо засмеялся. Тут и я учуял запах, и потом долго суетился у костра, ругая себя самыми обидными словами и стараясь не поворачиваться к нему лицом. А он всё смеялся и смеялся, не замолкая.
___
Я дожидался, пока он уйдёт, как умирающий от жажды ждёт глотка воды. Терзал Лили и прилежно откликался на слова; а когда есть не стал, он не удивился, рыба-то чуток подгорела. Ха. Мне случалось есть и не такое. И мерзко пахнущие комки неведомо чего, от которых в негодовании отворачивались свиньи, и полусырое мясо вместе со шкурой... А его рыба пахла вполне съедобно. Ему я, конечно, этого не сказал. И что горло горит едким огнём, и меня тошнит при мысли о любой еде... Я теребил струны и смеялся. Изо всех сил ему показывал: да, я в порядке, и могу сидеть и играть, и мне совсем не больно!
Он ушёл, и я с облегчением упал лицом в траву. Дрожала каждая частичка тела, спина болела, будто их эллин был всего минуту назад. Всё из-за милого разговорчика с Рыцарем, выбравшим меня в ручные зверушки! Ладно, боль-то ерунда... трясины Тьмы, почему я больше не могу его ненавидеть?!
Бедняков, что надрываются от непосильного труда и гнут спины перед высокомерными богачами, в Тефриане не было. Таких богачей, впрочем, тоже. Иные люди обладали немалым достатком, но зависти или подобострастного неискреннего почтения они у прочих не вызывали. В Тефриане не было принято считать монеты в чужих карманах. Тугой кошелёк важен лишь для его хозяина в ярмарочный день; а остальным что за дело? Всегда найдётся тот, у кого добра больше, чем у тебя, или дети умнее, а то, к примеру, подруга красивее. Так уж Сумрачный мир устроен. Коли у тебя от того голова болит, остаётся лечь да помереть, потому как мир не переделаешь. Люди Тефриана могли позволить себе подобные рассуждения. Неурожай, засуха, недели проливных дождей, наводнения, что смывают почву с полей и рушат дома, страшные болезни, от которых вымирают деревни и города подчистую, - о таких напастях они знали лишь понаслышке, из старых-престарых бабкиных сказок. Да и сами бабки тем сказкам не больно верили. В далёком прошлом остались и другие беды, сопутствующие людскому роду: торговля телами и судьбами, достоинством и честью. Тефриан был королевством свободы и независимости - для подданных любого пола, возраста, происхожденья и достатка. Свобода и независимость - дети знали эти слова с пелёнок, и вырастали и старились, не ведая подлинного их смысла, так как не встречались с угнетением и насилием. Какому-нибудь голодному оборванцу и в голову не приходило, что он должен преклоняться перед деньгами, знатностью или властью - и даже перед могуществом Чар-Вэй, какое приобреталось многолетним изучением ткани Чар, из которой сотканы людские души, незримой ткани, рождённой слиянием бесплотного Мерцания с осязаемым Сумраком. Так уж сложилось в Тефриане, что каждый, от бездомного бродяги до короля, уверен был в глубине души: путь свой избрал он сам, и не насмешкой Судьбы, а его же волей и побуждениями создан любой изгиб этого пути, будь он гладок, как бархат, или полон рытвин и острых камней.
Но был путь, что лишал человека права на гордость и свободу выбора. По глубокому убеждению всех остальных, менестрели были созданиями жалкими - бездельники, попрошайки и лицемеры. Само собой, такие существа достойны лишь презрения и насмешек! На худой конец, унизительной жалости свысока. О, женщины-менестрели - дело особое! Женщины от природы хрупки и уязвимы, их часто уносит на путь менестрелей почти против воли, когда на нежные их души обрушиваются неистовые ураганы чувств, удары молний, против коих беззащитно женское сердце. Но менестрели-мужчины - у них не было, не могло быть подобных оправданий. Их не за что было щадить. И их не щадили.
И был путь, что приводил к стенам, окружённым запретами, непонятными обычаями и странными слухами. Орден. Рыцари Света, живущие по своим собственным законам. Самоуверенные, надменные Рыцари, с раннего детства постигавшие искусство сражений, и никто не владел этим искусством лучше сыновей Ордена. Рыцари, которые не так уж ценят свободу - ведь они следуют Заповедям. И главная, первая Заповедь - не лишать жизни тех, в ком горит искра Мерцания Изначального. Не убивать людей. Жизнь человека бесценна, и кара за её уничтожение - изгнание из Ордена навсегда.
...Я в трактирах всяких историй о Заповедях наслушался досыта. И жалел чудаков-Рыцарей, потому что верил, дурак. Ну, зато теперь поумнел. После нежного приёма в гостеприимном Замке Эврил - «жизнь человека бесценна»? А разве ты для них человек? Люди, про которых та Заповедь, не шляются по дорогам с минелой, не смеются в ответ на плевки в лицо и в душу. Всё верно, менестрели не люди...
И не место менестрелю рядом с Орденом! Мало мне их эллина, так терпи ещё и это - заботы Рыцаря. Ненавижу проклятую беспомощность. Ненавижу этого щенка из Ордена. Трясины, зачем он возится со мною, зачем?! Вертится вокруг, касается меня, смотрит своими серыми глазищами. Рыцарь. Он может сделать со мной всё, что захочет. Всё. О, боги.
«Тихо, малыш. Не суетись. Как если на бира наткнёшься в лесу: замри, зажмурься и проси добрых богов, чтоб зверюшке не захотелось кушать. Авось пронесёт».
Ох, странный у нас вышел разговор! Я собирался быть робким и тихим, не поднимать глаз, всячески выказывать почтительность... и отличный этот замысел сразу пошёл в трясины, едва я увидел Лили без чехла. Рявкнул на него, чуть в драку не полез, идиот несчастный! И ждал, что он снова меня ударит... а он смутился. И держался совсем просто, нос не задирал... Трясины Тьмы, он понравился мне?!
Нет, конечно, нет. Ну, иногда... и вовсе ничего не значит! Ну, он говорил с Лили... а когда я пристал к нему с вопросами об отце и матери, он не велел мне заткнуться, а отвечал, а в глазах была такая боль, что мне стало до тошноты стыдно, и я быстренько сменил тему.
И фокус с «ошибкой» в возрасте (угаданном с точностью до недели, как всегда) не имел ожидаемого успеха. А ведь детям обычно льстят такие ошибки! Мальчишке должно было понравиться, что ему прибавили целых два года сверху. И мне бы на его месте понравилось. А он будто и не заметил.
Рыцари не лгут, крутилось у меня в голове, одна из Заповедей как раз про это... А притворяться им можно? Делать вид, что чего-то не видишь, не понимаешь... скрывать чувства, скрывать отношение... к менестрелю, например? Низкому созданию, чьё место в эллине... Скрыть настолько ловко, чтобы обмануть специалиста по всяческому скрыванию. Других выдаёт манера говорить и глядеть, заминки между словами или, наоборот, более быстрая и скомканная речь, бегающие или вовсе опущенные глаза... глаза у него серые, а у мамы были серые с коричневым, немножко похоже... Тут мои мысли окончательно завязли, как мушка в сосновой смоле. Мама-то тут при чём?! Нелепое сравнение... Моим щекам стало мокро, а он, как назло, обернулся, и поди успей вытереть слёзы, мастер ты скрывать или нет! - но тут я понял, что и по его лицу текут капли, всё больше и больше, и ветер размахивает ветвями, а его светлые волосы стремительно темнеют от влаги. Днём летнего знака Трона никакого дождя быть не должно. Неоткуда ему взяться сухим жарким летом. Время дождей - ночи, и это лишь несколько капель тёплой водички, а если б не работа Магистров Вэй, и тех бы не видать. Однако сейчас, видно, не только в моей голове, но и в природе всё смешалось: дождь не просто был, а полил вовсю под завывания ветра, небо совсем почернело, а с деревьев начали отрываться мелкие веточки - настоящая буря, прямо как в конце осени! Я бы точно решил, что сплю, а лицо мокрое по той же причине, что последние два года каждую ночь, и в ушах гудит не ветер, а «подарок» рыцарского эллина - но только тепло и дыхание Рыцаря, сжавшегося рядом, было не сном. И кожаная куртка надо мной, накинутая на четыре палочки, - тоже. Я закрыл глаза: уж если отбрасывать его куртку, очередное проявление его дурацкой заботы, бесполезно (дождёшься новых пощёчин, а сделает всё равно по-своему), то лучше и не смотреть. Ну его в трясины.
Непонятный ливень, слава Мерцанию, скоро закончился, и он забрал свою куртку, встряхнулся, как щенок после купанья, и наконец-то отстал. Принялся возиться у бывшего костра. Вот и славненько. За такую радость и промокнуть не жалко, спасибо неизвестному Вэй - избавил меня своим неурочным дождём от общества Рыцаря надолго! Из сырого дерева быстро он огня не добудет.
Но как я рисковал! Взгляды свысока, смешки и дерзости... зачем?! Боги знают, чего мне это стоило! Менестрелю осторожность нужна. Смиряться, терпеть, держать язык за зубами. И сам целее будешь, и все довольны. Что ж я вёл себя так нахально?! Изобразил эдакую надменную штучку с деликатностью и обаянием камня из горного водопада, сам промёрз до костей, себя слушая! А он был такой мягкий и застенчивый, и всё время краснел... Трясины, мне здорово повезёт, если это не то, о чём шепчутся в трактирах с ухмылками да смешками! А ведь наверняка. Мерцанье, ну я и влетел! Мне бы не здоровым притворяться, не трепаться с ним, а лежать бревном и стонать во сне, и тогда на время он оставит меня в покое. И уходить как можно скорее. Слава богам, я умею быть тенью в лесу. Затаиться, переждать, если примется искать... а он-то, конечно, примется... Отчего я так думаю о нём?
А странное дело с этой бурей, как ни глянь. Случайно такого быть не может, сил-то сколько ушло...
Что же, трясины Тьмы, я всё-таки о нём думаю?
ЗАМОК ЭВРИЛ, НЕВДАЛЕКЕ ОТ ДЖАЛАЙНА.
Кер сидел на каменных перилах балкона, покачивая в воздухе мягким кожаным сапожком, и мечтал о чудесном дне, когда его друг вернётся. Посвящение Пути пришлось пройти одному... но будет ещё и Посвящение Меча. А если выйдет уговорить Криса разделить его Путь? Вот бы здорово! Уйти за Черту вдвоём - самое замечательное приключение, какое можно вообразить! Поскорей бы Крис вернулся...
Кер сцепил руки на затылке, развернулся лицом к Замку, перекинув ноги через перила, и прогнулся назад. Ниже... русые волосы коснулись основания балкона. На миг упусти контроль - и полетишь вниз головой прямиком на камни, которыми далеко-далеко внизу вымощен двор. Мышцы протестующе взвыли, каждая жилочка отчаянно натянулась; казалось, даже кости затрещали. Он улыбнулся. Вот так он улыбался, когда в процессе Посвящения на коже вокруг левого запястья рисовали иглами его Путь - разноцветный затейливый узор, в котором тайным образом запечатлена вся его жизнь в мире Сумрака.
В приоткрытую дверь просунулась тёмно-рыжая коротко стриженая голова. Мужчина лет тридцати сдвинул кустистые брови над переносицей, по-кошачьи бесшумно скользнул к мальчику, наклонился, крепко сжал одной рукой рубашку, а другой - кожаный пояс на тонкой талии и рывком потянул вверх. Кер встал, прислонясь спиной к каменному ограждению: после упражнения ноги слегка дрожали.
- Лорд Талин. Свет да озарит вашу душу.
- Риск велик, а смерть твоя будет бессмысленна. И весьма уродлива к тому же.
Мальчик упрямо вздёрнул подбородок.
- Простите, милорд, никакого риска. Я делаю это не в первый раз.
- И не в последний, надо полагать, - сухо заметил Талин. - И всегда - один?
- Нет, милорд. Иногда со мной был Крис... Энтис.
- И проделывал то же самое?
- Дважды, милорд. Вначале. Потом он только стоял рядом и смотрел.
Рыцарь коротко кивнул.
- Крис-Тален когда-нибудь говорил тебе, почему оставил эту забаву после второго раза?
Кер с сочувствием подумал, с какой неизменной печалью Талин произносит имя его друга: Феннел Крис-Тален, предыдущий Лорд Трона, был наставником юного в те дни Талина Ахрэйниена.
- Да, я спрашивал. Он сказал, что храбрее так не станет, а тренироваться разумнее на брусьях.
- Разумнее, - пробормотал Талин.
- Он не боялся! И у него хорошо вышло! Просто... ему не нравилось, не доставляло удовольствия.
- А тебе?
- Да, - охотно согласился Кер. - Всякий раз.
- Одинаково сильное удовольствие, в присутствии Крис-Талена или в одиночестве?
Мальчик непонимающе нахмурился. Талин выжидал, глядя вдаль: на синеватую зелень Лойрена, на прямую серую линию тракта, на поля и выкрашенные сочными красками дома крестьян. На Кера он не смотрел: незачем торопить человека взглядом, если хочешь, чтобы он серьёзно обдумал твой вопрос.
- Рядом с Крисом, - с удивлённой интонацией сказал Кер, - это казалось... ненужным. Ребячеством. Раньше мне и в голову не приходило... Да, лучше, когда я один. Всё становится... настоящим. Не игрой.
- И разобьёшься по-настоящему, - кивнул Талин. - Что тоже не приходило тебе в голову, я вижу.
- Я не могу упасть! - горячо запротестовал Кер. - Я же умею. Я так давно...
- Так давно, - резко перебил Талин, - наслаждаешься бесцельным риском? И поведение твоего друга тебя не смущало? Ты меня радуешь, Карджелин! Крис-Талена я понимаю: не очень приятно наставлять друга, как несмышлёного ребёнка. Он надеялся, думаю, что ты поймёшь и без слов. Поздравляю, мой дорогой, ты оправдал и его, и мои ожидания всецело! Проявляешь завидное благоразумие и нежную заботу о чувствах тех, кому ты дорог. Моё сердце просто замирает в восхищении!
- Но, милорд, - дрогнувшим смятённым голосом выдавил Кер. Ахрэйниен властно взмахнул рукой:
- Прошу, позволь мне закончить! Ты уже Посвящённый, но ещё и мой ученик. И друг, мне казалось. Это, разумеется, ни к чему тебя не обязывает. Можешь пренебрегать такими пустяками и впредь. В полном соответствии с Канонами и твоей честью.
- Милорд! - простонал Кер, бледнея и умоляюще глядя на своего учителя. Но тот не пощадил его.
- Играешь со смертью, чтобы восхищаться своей отвагой, я понимаю! Рыцарь и самовлюблённость - славное сочетание! Не знаю, что ощущал Крис-Тален, глядя на твои игры, но я едва не закричал от ужаса, увидев тебя на перилах. И, к стыду своему, признаюсь - видение твоего тела на камнях и сейчас стоит у меня перед глазами. Можешь улыбнуться, пожать плечами и забыть мои слова немедля. Твой выбор и твоё сердце, Кер. Ты не совершил проступка. Ты всего лишь напугал меня до тьмы в глазах. Но это не твоя вина. Кто вынуждал меня любить Кера Арайна и полагать его другом?
- Но и я люблю вас, милорд! - Кер казался несчастным и очень решительным. - Мне надо... в эллин?
Рыцарь озадаченно и чуть насмешливо изогнул брови:
- А ты хочешь?
Кер судорожно глотнул. Тот мальчик, такой худенький, беззащитный... и он стоял совсем рядом!
- Нет! Милорд, нет. Только не там!
Талин пожал плечами.
- Кто погонит Рыцаря против его воли, в эллин или куда бы то ни было? Тебе решать, Кер.
- Да. - Кер склонил голову. - Простите, милорд, мне очень жаль. Тогда... здесь, сейчас. Десять.
Рыцарь кивнул, сжав губы, снял с пояса меч, а затем расстегнул и пояс, чёрный кожаный ремень в пол-ладони, украшенный золотым тиснением. Кер рывком стянул рубашку и наклонился над перилами. Камень, на который он лёг грудью, был шершавым и холодным. И ветер был зябкий, по обнажённой спине побежали мурашки... Ремень свистнул, и ему тотчас стало не до холода. Он смотрел вниз... туда, где остатки его разбитого окровавленного тела привиделись по его вине Талину Ахрэйниену...
Он выпрямился, сцепив зубы, но без стона - платить надо достойно. Сквозь туман в глазах нашарил на перилах и торопливо натянул рубашку: несколько слезинок всё-таки вырвались на волю, но ткань их смахнула со щёк, за это стоило вытерпеть прикосновение полотна к свежим горящим рубцам на коже. Вина уходит с искуплением - тень между ними растаяла... должна была растаять. Что дальше?
Талин с явным одобрением улыбнулся, обнял мальчика за плечи и притянул к себе. Тот вспыхнул от удовольствия и тесно прижался к другу, с нежностью глядя на него из-под спутавшейся чёлки.
- Какой промозглый ветер, - Рыцарь сощурился на потемневшее небо: - Сейчас ещё гроза начнётся, в качестве приятного сюрприза от Звезды. Весь день с погодой творится что-то немыслимое, заметил? Называется, Звезда управляет стихиями! Неусыпно трудится на благо Тефриана, оно и видно... Пойдём-ка отсюда. Знаешь, зачем я тебя искал? Прибыли, наконец, наши долгожданные гравюры на меди.
- Из Лива? - Кер ахнул в восторге. - Вот здорово! И вы уже разобрали?
- Без тебя? - смеясь, возразил Талин. - Ну, наконец чему-то рад, а то совсем без Энтиса загрустил! - и, продолжая крепко обнимать мальчика, поспешно увёл его с балкона в недра огромного замка.
ДЖАЛАЙН, ЗАПАДНЫЙ КРАЙ ТЕФРИАНА.
Всадник мчался галопом, пригнувшись к шее коня; чёрный с золотом плащ вился за спиной. Конь был гнедой, арасинец-чистокровка, и стоил полугодового дохода зажиточной крестьянской семьи. Всадник был молод и хорош собой - впрочем, красотой невыгодного типа, что вызывает неприязнь у мужчин и далеко не всегда привлекает женщин. Мнения ни женщин, ни, тем более, мужчин о его внешности абсолютно его не занимали. Он принадлежал к людям, чьи натуры непритворно глубоки и склонны к молчаливому созерцанию, а посему его столкновения с прочими детьми Сумрака проходили весьма поверхностно. Их отношение задевало его очень мало; свои настроения определял он сам; свою душу держал невозмутимой, отстранённой, холодной. С собственными капризами он ещё соглашался считаться иногда; другие же люди, как правило, не имели над ним власти.
Тот, кто был исключением из правила, знал, что он приближается. И всаднику было это известно.
Разумеется, быстрее вышло бы не скакать верхом, а «нырнуть». Удержала его осторожность: опасно нырять в Поле неприязненно настроенного Магистра. Всем им старательно вдалбливают с первого дня обучения: «нырки» в чужие Поля всегда связаны с риском. Рисковать попусту молодой человек не любил. Крик о помощи настиг его, волей благосклонной Судьбы, в паре часов верховой езды от того, кто звал; конь у него был отличный (как и всё, чем владел он в Сумраке), дорога хорошая, а призыв не требовал, по его мнению, мгновенного отклика. Он вполне мог позволить себе эти два часа неистовой скачки. И вот полтора из них остались за спиной, а цель почти достигнута: в переливах Кружев он уже видит...
...А глаза его, большие и чёрные, видели сверкающую серебром и синевой ленту реки и деревушку на пологом травяном берегу. Невысокие приземистые домики, как принято в Джалайне, выкрашены в сочные, яркие цвета. Юноша поморщился: смесь алого, голубого, пурпурного, оранжевого, ядовито-жёлтого и лилового вряд ли могла доставить удовольствие человеку, наделённому тонким вкусом. Он без ложной скромности относил себя к таковым с детства. Когда у него завёлся свой дом, он окрасил его самой безупречной из всех белых красок - лишь резьба отливала нежным перламутром. Заботливые соседи пытались растолковать юному Лучу, что это непрактично, но он пожертвовал «практичностью» в угоду красоте, о чём ни разу за пять лет не пожалел. Так выбирал он и одежду: от него, разумеется, ожидали строгих чёрных одеяний Чар-Вэй, но ему нравилось удивлять людей, появляясь на праздниках и приёмах в элегантных нарядах, какие любили знатные, богатые столичные жители. Он редко посещал столицу и ни знатным, ни богатым не был. Но если ты молод, и Судьба дала тебе некий достаток и привлекательную внешность - опрометчиво было бы не пользоваться её щедрыми дарами!
Подковы гулко стучали о деревянный настил моста. Он помнил этот путь так хорошо, что мог бы пройти его с закрытыми глазами. Деревушка Камышинка всегда оглушала его - и буйством красок, и неумолчным шумом, исходящим от всего, что могло шуметь: от скрипа мельничного колеса и писка цыплят до грохота молотов в кузнице. И, разумеется, люди. Добрые приятели через полдеревни орали приветствия и обменивались новостями; недруги зычно переругивались. Кричали в Камышинке все и всегда, независимо от того, в таре или в двух шагах находится собеседник. Молчали лишь рыбы. Когда он жил здесь ребёнком, он готов был удить рыбу дни и ночи напролёт.
Он ехал по главной улице, минуя местную гордость - конюшни, где выращивали знаменитых скаковых лошадей, немногим уступавших арасинцам, и пестрящий сразу тремя красками дом старосты, и домик портнихи, по совместительству травницы, и окружённый галечной площадкой колодец с резным срубом, и трактир, и издающую характерный едкий запах мыловарню... Деревушка была чистенькой и ухоженной, какой он её и помнил. За тринадцать лет ничего не изменилось. Только он сам.
Он знал, что привлёк всеобщее внимание, о нём говорят, сбегаются отовсюду - поглазеть на Луча Звезды, нежданно озарившего их своим светом. Он замедлил движение и сдержанно улыбался им всем. Люди должны чувствовать: Звезда всегда рядом, среди них. Он ведь их... слуга? Нет, скорее, хранитель. Его долг и обязанность - заботиться о людях Тефриана. Они знают это. Все знают: Звезда сияет над Тефрианом, во имя жизни, мира и процветания неустанно сплетая лучи свои в Кружево Чар.
Деревня осталась позади, и он облегчённо вздохнул: испытанию конец. «Испытание? Поразительно». А ведь столько лет прошло с тех пор, когда и ему приходилось жить здесь, среди кричащих домов, кричащих людей и животных, оглушительно и непрестанно кричащих детей! Они не узнали его, эти люди, расцветающие от его кивков и улыбок. Не узнали крохотного мальчика-сироту, такого странного и диковатого, в красивом, нарядном и гордом (вейлин обязан быть гордым!) Луче Звезды.
И хорошо, думал всадник, сворачивая в рощу. Лучше просто Луч, один из пяти и незнакомый, чем избалованный приёмыш мельничихи, ставший (чего все и ожидали!) учеником местного Магистра. А Магистр-то непростая штучка - самый искусный Вэй Тефриана, шутка ли! И более того - Луч Звезды!
Сплетня, достойная разносящих её языков: какой-то из Лучей - верхом, как обычный человек, а не всемогущий Чар-Вэй! - явился с визитом к почтенному вэй'Каэрину, да сияет в Звезде он вечно.
Что, ради Мерцания, делать, если Каэрину вздумается проявить норов? Юноша сжал коленями бока коня, но своевольная зверюга проигнорировала намёк, предпочитая и дальше брести по тропе ленивым шагом, а не скакать. Всадник хмыкнул и предоставил коню свободу действий. Лишние минуты не имеют значения. Джаэлла жаль... но он сам виноват. Впредь будет осторожней в Поле Каэрина Трента.
Если Каэрин оставит ему «впредь». Если мальчику позволят дождаться спасения - учителя, который неспешно пересекает рощу верхом на капризном животном, всячески потакая его капризам.
«Джаэлл молчит... не считая первой минуты. Молодец. Или Каэрин заткнул ему рот? Трясины! Он знает - сейчас я посмотрю ему в глаза. Если он не безумен, он примет мои извинения. Может быть ядовитым, резким... но мальчик - мой! Пока на моём плече лежит рука Верховного Магистра...»
Юноша ударил коня каблуком, и конь, для разнообразия решив послушаться, резво припустил по тропе, посыпанной белым речным песком, к дому, серебристо блестящему в просвете меж деревьев.
Конечно, его ждали. И, конечно, на том самом месте: ровная травяная площадка за домом и могучий раскидистый дуб... от которого остро пахло болью. Конь тоже учуял «запах» и нервничал: фыркал и дрожал. Мальчик почти висел под дубом лицом к стволу: две ветви удерживают поднятые руки, всё тело натянуто - кажется, дотронься травинкой, и кожа разорвётся, как от удара кнутом. Учитель позвал его беззвучной трелью Чар и услышал - не сразу - едва заметное колебание, похожее на жалобный стон. А в Сумраке мальчик не издал ни звука. Как и мужчина в белом, стоящий рядом.
Юноша спрыгнул с седла, приблизился к мужчине и кивнул. Шляпы не снял: уж коли он пришёл, как Магистр и Луч - к равному в Звезде, то к чему жесты почтения, принятые для ученика и Учителя? «Смотреть в глаза - или снизу вверх. Попробуем первое». Шляпу сорвало с головы резким всплеском Чар, заодно выдрав с корнем прядь волос, и закинуло в заросли шиповника. «Ах, не просто ученик, а ученик провинившийся и нелюбимый? Ну и ладно. Пусть забавляется. Лучше со мной, чем с Джаэллом».
- Ваш свет озаряет мою душу, вэй'Каэрин.
- Ваш свет озаряет мою душу, вэй'Тарис, - сухо отозвался мужчина. Голос его был мелодичным и приятным, а сам он был красив, как все Чар-Вэй: статный, широкоплечий, изящный. Рядом с рослыми жителями окрестных земель он мог бы показаться хрупким, но иллюзия тотчас рассеивалась, стоило увидеть глаза - властные, полные могущества Чар, горящие ледяным изумрудным огнём.
Он произнёс не имя гостя, а фамилию, придавая встрече оттенок неприязненной официальности, а «вэй», обращение к адептам Чар, его тон превратил почти в издёвку. Но для начала не так уж плохо. Если Каэрину угодно насмехаться - не дать ли ему более существенный повод для весёлости?
- Кружево моей Чар соткано вашей нитью, милорд мой Магистр, и поёт созвучно с мелодией вашего сердца. - Он опустился на колено и коснулся губами застывшей на поясе руки Каэрина в кремовой с серебром перчатке. - Всё, что я есть, - вы, милорд мой Магистр.
Каэрин сузил глаза в колючие изумрудные щёлочки, небрежно тронул подбородок юноши и резко вздёрнул, запрокидывая его голову назад. Молодой Луч бесстрастно смотрел ему в лицо.
- Мелодия моей Чар пронизана твоим дыханием, Ченселин Венджел Тарис, - не скрывая иронии, протянул Каэрин. - Прелестный шаг в дни детства! Тебя так растрогало зрелище мельницы, где я тебя подобрал тринадцать лет назад, или поза твоего щенка, - он кивнул на мальчика у дуба, - столь хорошо знакомая тебе... не так ли, дорогой мой Ченселин?
- Разумеется, вэй'Каэрин.
Его отпустили, и он встал. Каэрин фыркнул, как сердитый барсук, и скривился в ядовитой усмешке.
- И в чём, хотел бы я знать, причина такой кротости? Трон в Зале Созвездия, - он сладко улыбнулся, - или нежные ласки достопочтенного вэй'Брэйвина, да сияет он в Звезде вовеки? Но ладно. Словесные игры не приблизят нас к сути. Что угодно почтенному вэй'Ченселину в моём Поле?
- Я имел неосторожность кое-что потерять здесь, - Тарис поглядел в сторону дуба. - И доставил вам, похоже, немало неприятностей своей небрежностью, милорд мой Магистр. Печальное обстоятельство.
- Неприятности - сильно сказано. Немного удивления, чуточку беспокойства и некоторый интерес. Я даже сказал бы, ты снова дал мне возможность углубить свои познания... в определённом аспекте Чар.
Бывший Учитель откровенно издевался над ним, но ему было не до того. Джаэлл. Ребёнок, которого он не выучил принимать боль - и который сегодня на опыте узнал суть прозвища «дитя боли Каэрина».
- Что он сделал? - спросил Ченселин, одаряя мальчика холодным уничижительным взором.
- Более чем достаточно. Игры с водяными узорами. В итоге - грозовые тучи средь бела дня, ветер в семь оборотов, дождь и перепуганные посольства от трёх моих сьеринов и пяти деревень. Вот плоды созданного нами благоденствия: всё необычное сразу вызывает бурное негодование. Обрати внимание: едва люди хотят пожаловаться, они возникают у порога немедля. Без всякой Чар. Как тут относиться серьёзно к последней фантазии Этарриса, что у нас отвратительно работает почта из-за нехватки дорог, и нам надо бросить все дела и срочно прокладывать новые? - он вновь презрительно фыркнул и пожал плечами: - Мы избаловали людей, Ченселин. Со всех ног кидаемся вытирать им нос, стоит им чихнуть, - и они теперь до отвращения требовательны и беспомощны. И висят на Кружеве Звезды, как паучий клещ на паутине. И что, скажи мне, происходит от этого с паутиной, и что в конце концов происходит с клещом? Мы ещё заплатим. И, возможно, скорее, чем кое-кто предполагает... Я в последний миг успел перехватить контроль у твоего разыгравшегося ребёночка и предотвратить ураган и грозу с градом.
Под его взором ветви, держащие мальчика, затрепетали, и запах боли стал сильнее.
- Мне пришлось отнимать контроль. В моём Поле. Спускать подобные выходки, как ты знаешь, не входит в мои привычки. Собственно, я намеревался известить Звезду о Вызове. Но коли ты уже здесь...
Судя по безмятежному лицу, Чен скользил в мечтательном полусне Вэй и лишь малой частью души пребывал в Сумраке, большей же - принадлежал переливам прекрасных мелодий Чар.
«Трясины. Ему мало покорности; он хочет увидеть меня в грязи? Мне всё-таки придётся сразиться с ним? Я не готов... а когда-нибудь я буду готов? Мерцанье, как я не хочу его убивать!»
- Благодарю, вэй'Каэрин. Вы так любезно избавили меня, - он поморщился, - от весьма неприятной стороны обучения. Но я, признаться, не склонен видеть тут Вызов. Дети всегда неосторожны. Я уверен, мальчику в голову не приходило, что его действия могут быть истолкованы как атака на Звезду.
- А его уважаемому Учителю? - вкрадчиво осведомился Каэрин. Ченселин остался невозмутим.
- Полагаю, Магистр виноват куда больше, чем ученик. Я далеко не столь опытный Учитель, как вы, - он мило улыбнулся, задался вопросом, стоит ли покраснеть, и отбросил эту идею: Каэрин всё равно не поверит. - Милорд, умоляю, простите нас обоих, и мои ученики никогда более не потревожат вас.
- М-да, не сомневаюсь, - едко заметил Каэрин. Его глаза недобро смеялись. Этот взгляд, разумеется, должен был встревожить юношу, но вместо этого ободрил: лучше смех, чем ярость.
- Могу ли я забрать своего ученика, вэй'Каэрин? - он сделал шаг к дереву.
- Урок ещё не завершён, - отрезал ледяной голос. - Дай отдохнуть своему коню.
Молодой человек повёл плечом. Золотые орнаменты на чёрном бархате заблистали в лучах солнца.
- Каждый миг промедления, милорд, слишком дорого обходится мне. Боюсь, моему коню придётся ограничиться тем отдыхом, что он уже получил.
Ветви дуба заволновались, как от сильного ветра. Мальчик откинул голову и тихонько застонал.
- Торопливость опасна, Ченселин.
- Не всегда, - промурлыкал юноша, одаряя бывшего Учителя самой ослепительной из своих улыбок. - Она мне свойственна, вы знаете, милорд. Я так спешил вверх по Ступеням, что влетел, перепрыгнув Седьмую, прямо на трон в Зале Созвездия. Это приятное следствие моей торопливости оставило меня в убеждении: медлить - не лучший выбор для меня. - Он задумчиво поглядел в ясное небо. - Надеюсь, неполадка с погодой затронула лишь Джалайн. Если она дошла до Бастер-Эджа... - он сделал быструю, но красноречивую паузу. - Ужасно. Обеспокоить его Величество и огорчить вэй'Брэйвина, - его глаза трагически расширились: - и всё по моей вине! Вы давно знаете вэй'Брэйвина, милорд, - посоветуйте, что мне сказать ему, чтобы он простил не слишком опытному Лучу такую нелепую оплошность?
Лицо Каэрина окаменело. Прямо в яблочко. Впрочем, Ченселин Тарис никогда не стрелял наугад.
- Не смею просить вас задерживаться, - отрывисто произнёс Каэрин. - Ваше желание покинуть Поле Джалайна весьма понятно мне... вэй'Ченселин. Да сияет Луч вовеки светом Мерцания Изначального.
___
Они скакали по мосту, и вновь копыта отбивали глухую дробь по деревянному настилу.
- Милорд мой Магистр... пожалуйста...
- Я простил, - твёрдо сказал Ченселин. - И хватит об этом.
- Милорд, всё было не так! - мальчик скрипнул зубами от боли. - Он лгал. Мерцание! Луч Звезды... Или я сошёл с ума... Милорд, убейте меня, если я потерял рассудок!
- Успокойся, Джаэлл. Твой рассудок в порядке; тебе просто надо отдохнуть.
Он погнал коня вскачь, поддаваясь внезапному желанию отдалиться от Джалайна как можно скорее.
- Милорд мой Магистр, я не лгу вам, клянусь Мерцаньем и Чар! А он солгал!
Мальчик вдруг заплакал. За три года обучения Чен не видел на его глазах ни одной слезинки, даже от лука, и в глубине души подозревал, что Джаэлл Рени вообще лишён органа, производящего слёзы.
- Дорогой мой, ты Вэй или трёхлетнее дитя? Сделай милость, прекрати. Да, ты испытал унижение и сильную боль, но это прошло. И нет ни единой причины впадать в отчаяние. Во-первых, ты жив, и Кружево твоё не пострадало. Во-вторых, ты вёл себя вполне достойно.
- Вы пришли в конце, - всхлипнул ученик.
- А слышал с самого начала, - невозмутимо возразил Чен. - Как правило, нас не утешает мысль, что бывает ещё хуже, но поверь: для тебя всё могло кончиться намного хуже. Он намеревался развлекаться ещё часа два, а потом сообщить Звезде об атаке на его Поле. И тебе пришлось бы бросить Вызов или расстаться с Чар. Нет, второе, без всяких «или». Ты не сумел бы и на ногах держаться к тому времени.
Джаэлл содрогнулся. Конь нервно всхрапнул. Чен рассеянно пожалел о приятном вечере, которого лишился бесповоротно: уютный уголок в чистеньком небольшом трактире вдали от его собственного Поля, прелестный голосок девушки-менестреля, поющий незатейливые любовные песенки, и столь же прелестные мелодии, которые наигрывал на флейте её спутник, мальчик лет пятнадцати, как Джаэлл. Если и вернуться в трактир, музыканты всё равно уже ушли. Они никогда не задерживаются надолго. Тем более, девушка была красива, а мальчик не выглядел задирой.
- О прошлом стоит размышлять, но не рыдать, - тихо сказал он. - Его больше нет. В отличие от нас.
- Я не сражался с ним! - Джаэлл умоляюще смотрел ему в лицо: - Буря началась до меня, и она была неправильной - я слышал! Я пытался исправить мелодию... Мне не стоило вмешиваться, я понимаю.
- Да уж, - сухо согласился Учитель.
- Просто я хотел помочь... Я забыл, кто держит там Поле. Я действительно заслужил наказание.
- Несомненно, - ледяным тоном подтвердил Тарис. Ученик совсем сник.
- Но я не сражался. Я ушёл из Кружева, едва оно зазвучало вторым голосом. Когда он нашёл меня и позвал с собой, я даже не понял... - он снова всхлипнул. - Я не ожидал. В настоящем бою я мог бы...
- Не мог бы, - жёстко отрезал Чен. - Ни один Вэй в Звезде не может выиграть сражение с Лучом.
Джаэлл неловко вытер лицо о плечо. Несносный конь снова остановился, набрал полный рот мелких сиреневых цветов медвянки и потопал по узкой тропе, с храпом и сопением пережёвывая на ходу.
- Вэй'Ченселин. Когда я... когда вы говорили с ним... мне показалось, вы готовитесь к атаке.
- Так что же?
Мальчик облизал губы и тихонько признался:
- Когда он начал со мной... ну, уже всерьёз... Я попытался сделать нечто подобное. Это правда. Но ничего не получилось, - огорчённо вздохнул он. - Сил не хватило. Он сам, как ураган... всё сметает.
- Потому он и Луч. Ураган. А ты - пушинка.
- Ну вот, - уныло сказал мальчик. - А он совсем иначе говорил! Звезда не поверила бы мне, милорд?
- Не знаю, Джаэлл. Я верю.
«Поверить тебе - выходит, Луч ошибся, как мальчишка Первой Ступени, а потом свалил ошибку на подвернувшегося под руку ребёнка. Или он потихоньку играет в какие-то странные игры с Кружевами. И снова ложь, недостойная попытка переложить вину на того, кто не в силах защититься... Отличное поведение для Магистра и Луча Звезды! А как тогда прикажете поступить остальным Лучам? Забавно!
А поверить ему - значит, Джаэлл лжёт, и я с ним заодно? Очень мило. Слово Каэрина против моего слова? Это уже не шуточки. Это Вызов. Свары в Звезде - грязное дело... кто бы ни победил. От этой истории, стоит дать ей ход, пойдёт такое зловоние, что весь Тефриан вывернет наизнанку! Он рассудка лишился, милорд мой Магистр Каэрин? Или возможность (причём весьма сомнительная!) у всех на глазах высечь меня прямо в Зале Созвездия затмила для него все последствия сражения между нами?
Милорд мой Магистр, понимаете ли вы, как крепко теперь я держу вас в руках?»
- Милорд, - осторожно окликнул Джаэлл, - а вы могли бы сопротивляться ему? В его Поле?
Ченселин подтолкнул каблуком замечтавшегося коня.
- Да, если бы он вынудил меня.
- Он не решился бы обойтись с вами, как с учеником! - недоверчиво воскликнул мальчик.
- Он это и сделал, - пожал плечами Чен. - Ведь я действительно был его учеником. Не очень давно.
- Но вы больше не ученик! - мальчик задохнулся от негодования. - Вы Луч Звезды! Как он посмел?!
- Я тоже кое-что посмел, - заметил Чен. - Я пришёл незваным и требовал. Ты-таки влез в Кружева в его Поле, мой дорогой. Ты сам вложил свою судьбу в его руки. А я её вырвал у него, весьма невежливо. И потом, даже ты увидел мою подготовку к атаке. А он - тем более.
- Ох. - Глаза мальчика расширились. - Он видел, и вы знали... Вы собирались сражаться?! Всерьёз?!
- Делать подобное в шутку - самый идиотский и опасный из всех способов потратить силы, - сухо отрезал Ченселин. - Разумеется, всерьёз.
- Милорд!.. вы же сказали - никто в одиночку не может выиграть сражение с Лучом!
- Никто. Кроме другого Луча.
Чен помолчал, перебирая в пальцах уздечку. Смятение ученика заставило его смягчить голос:
- Я не слабее его. Но я был уверен: до сражения у нас не дойдёт.
Ни один Магистр Тефриана никогда не стал бы вести доверительных бесед с учеником (тем более, провинившимся!) на столь щекотливую тему, как взаимоотношения в Звезде! Он вздохнул и пояснил:
- Брэйвин покровительствует мне, а его не очень-то жалует. О чём Каэрин отлично знает. Брэйвин - тёмное озеро, но если произойдёт ссора, вряд ли поддержит Каэрина против меня. Надеюсь, мои слова не полетят по ветру? - Джаэлл торопливо кивнул. - Ах да... я ещё смертельно оскорбил его.
Мальчик замер, потрясённо вскинув брови. Ченселин усмехнулся краем губ.
- Я сказал ему, что он допустил глупейшую ошибку, и вообще ничего не смыслит в мелодиях Чар.
Теперь всё казалось почти забавным: и бессильная ярость Каэрина, и он сам - Магистр, взрослый мужчина, по-мальчишески восхищённый своей дерзостью в словесном поединке с Учителем...
- И я напомнил ему о неприязни вэй'Брэйвина. Если человек осмеливается угрожать Лучу - он или дурак, или у него есть веские основания для подобной самоуверенности. Меня он дураком никогда не считал. Он должен был уступить. Но если бы нет... - Чен пожал плечами: - Да, я стал бы драться. Бесспорно.
«Кого ты убеждаешь, Луч Звезды, - его или самого себя?»
- Я никому не позволю ломать судьбы моих учеников. Ни моему бывшему Учителю, ни Верховному Магистру, ни всем Вэй Тефриана, вместе взятым. За своих учеников я отвечаю жизнью и светом Чар. И всегда буду за них сражаться. Или никогда, ничему и никого не сумею научить.
Это прозвучало почти как клятва. Джаэлл молчал, опустив глаза, а его Учитель устремил взор вдаль и наконец-то позволил себе уплыть из Сумрака в мелодии Чар. На ясном вечернем небе одна за другой вспыхивали звёзды. Конь ровным галопом летел по пустынной дороге к холмам, отмечающим границу меж Кумбрейном, диким краем, и Бастер-Эджем, где располагалась столица, а в ней - дворец короля и резиденция Верховного Магистра. «Диким» Кумбрейн звался потому, что его не накрывало Поле Чар - значит, тут не было и Магистров. И желающим стать учениками Чар-Вэй приходилось выбирать между двумя возможными учителями: или Каэрин из Джалайна, или вэй'Брэйвин - Луч Звезды, королевский советник и около ста лет - бессменный Верховный Магистр Тефриана. Если принять во внимание, что за последние полвека Брэйвин не принял ни одного ученика, рассеянно думал Чен, то остаётся Каэрин - или Странствие. А Странствие опасно для Кружева Чар - на грани Пробуждения оно хрупкое, слабое, как новорожденное дитя. Многие ли отважатся рисковать Кружевом, чтобы выбрать Учителя по вкусу?
От широкого тракта, бегущего сквозь полоску необжитой местности в столицу, отделялась дорога вправо - она дугою огибала каменистые холмы Эдж, на бесплодных склонах которых беспорядочно набросаны были клочки низкого осинника вперемешку с зарослями колючей ароматной каменицы, да поблёскивали тонкими извилистыми нитями речушки, сбегающие в глубокие озёра во впадинах меж холмов. В чёрную масляную глубь такого озера долго смотрел, придержав коня, молодой всадник... оно лежало, казалось, совсем рядом - но и бесконечно далеко, в узкой расселине, куда отвесно обрывался край тропы. «Бездонное, бездушное, ледяное, - возникали отрывистые слова в его сознании, - тайна, холод и тьма, как ночное небо надо мною, как моя судьба... как душа вэй'Брэйвина, повелителя Тефриана...». Минуя Бастер-Эдж вместе со столицей, королём Орвейлом из рода Тант и Верховным Магистром, он скакал сквозь ночную прохладу в Таднир - земли, укрытые от бурь и тревог Сумрака его собственным Полем. Таднир, край кустарников, мелких солоноватых озёр и красной глинистой почвы. Владения младшего из пяти Лучей Звезды Тефриана, Ченселина Тариса, Чар-Вэй двадцати двух лет от роду... Чен размышлял о будущем Джаэлла и двух других учеников, о всей Звезде и каждом Луче в отдельности, о своём недолгом детстве... и снова и снова - о человеке по имени Каэрин, который обучал его искусству слушать и сплетать мелодии Чар. На сей раз Судьба охранила его от сражения. Сегодня ему удалось. Что-то ждёт его в тумане грядущих дней?