Ива, Ивушка, моя Надежда и я, твой Федор. Часть 1 (Мила Борисова) / Проза.ру

            Cумей принудить сердце, нервы, тело
            Тебе служить, когда в твоей груди
            Уже все пусто, все сгорело,
            И только воля говорит – иди.


      Летняя гроза, пришедшая с юга в полночь, внезапно прошла, и только небо озарялось последними всполохами, и были еще слышны отдельные раскаты грома. Сумерки таяли.
Легкий прохладный ветерок проникал в открытое окно, слегка покачивая занавески.
Федор открыл глаза, ему почудилось чье-то присутствие…
Приподнявшись, он пристально посмотрел туда, где было окно.
- Надя, это ты?
- Это ты, Ивушка?
Все было тихо и безмолвно.
То, что произошло в действительности, гримасой отразилось на его лице, - боль подкатывала к горлу, душила, сжимала сердце.
- Как жить без тебя,
- Как жить? – Вслух произнес Федор.
Он умолк, откинулся навзничь. Федор не спал уже несколько дней, - ложился, закрывал глаза, и перед ним между сном и явью, вставали картины воспоминаний их совместной жизни, - его, Федора, и его жены, Надежды – Ивушки, как он называл ее в минуты нежности.
Федор лежал еще какое-то время, затем встал, покачиваясь, - высокий, сажень в плечах, красиво посаженная голова, и сильные руки, которые он сжал в большие кулаки.
Потом как-то сник, ссутулился и медленно побрел в соседнюю комнату.
- Вставай, Иван, пойдем к мамке, - заждалась, наверное. Федор смотрел на сына, - Ваня лежал на спине, закрыв глаза, слезы двумя ручейками стекали по щекам, уходя в подушку, - он не пытался их сдерживать.
Федор присел на край кровати и сжал плечо сына.
- Мне мама приснилась, - вы вдвоем провожали меня в первый класс, мама несла большой букет полевых цветов, - она их очень любила.
- Пойдем через поле, сынок, - нарвем цветов, как можно больше…
Они шли по тропинке, по которой Надя столько раз спешила к Федору на пасеку, если свернуть немного в сторону. Поле не вспахивали несколько лет, оно отдыхало, восстанавливая структуру своего верхнего слоя, и в благодарность за это, цвело таким разнотравьем, будто огромный ковер расстилался до самого горизонта.
Они прошли через все поле, еще немного лесом и оказались на кладбище.
Ваня собрал с могилы увядшие цветы, а Федор бережно положил свежие. С фотографии глядела молодая женщина, лет двадцати пяти – двадцати шести. Красивое лицо, глаза умные и добрые. Федор осторожно вытер стекло от подтеков, оставленных июльским дождем. Стояли молча. Подняв голову и глядя в небо, Ваня произнес: - «Пап, я думаю, мама видит нас, смотрит на нас сверху, улыбается и посылает нам воздушные поцелуи…»
- Ее душа с нами, сынок. На лице Федора появилась вымученная улыбка, подобие улыбки.
- Что это такое – душа, поясни пап?
- Это мамины чувства, - ее любовь к тебе, ко мне, ко всему, что окружало ее, - нашему дому, саду, нашей пасеке, этому лесу, полю и этим цветам.
Ваня вновь посмотрел на небо, - оно было безоблачно, и только высоко, прямо над ними, висело небольшое облачко. Федор тоже посмотрел вверх, затем перевел взгляд на сына, глаза их встретились, и каждый подумал об одном и том же…
Зашли в церковь. Федор остановился перед иконой Божьей Матери, зашептав: - «Царица, небесная матушка, пресвятая Богородица, прошу тебя, - дай нам силы пережить смерть жены моей Надежды, и упокой ее душу».
Федору вспомнилось утро, - шторы, приходящие в движение, свои слова, обращенные к жене, и постоянное ощущение ее присутствия...
Подошли к пасеке, - «Иди в сторожку, сынок». Надев специальный головной убор с сеткой, взяв в руки дымарь, Федор подошел к ульям. Без сетки нельзя, - пчелы, которые охраняют свои ульи, - кусают и жалят, не жалят только те, которые собирают нектар с цветов. Федор любил наблюдать за пчелами, труженицы, вы мои милые, как же вы за один только вылет, - собираете нектар с тысячи цветов?
Пчелы всегда успокаивали Федора своим постоянным жужжанием и суетой, но только не сегодня и не сейчас.
Ветер гнал по полю разноцветные волны, а Федору казалось, - Надя бежит к нему через все поле…

   В тот день Надя бежала вприпрыжку, что-то весело напевая. Одной рукой она прижимала к груди каравай свежего белого хлеба, в другой был синий платок с яркими экзотическими цветами, а на голове огромный венок из полевых цветов.
Увидев Надю, Федор улыбнулся, а она, махнув ему платком, скрылась в сторожке. Федор взял соты с медом, положил на блюдо и пошел к ней. Перефразируя известного классика, и со словами: «Нам «мед» отечества и сладок и приятен», вошел в сторожку, где пахло цветами, свежим хлебом и еще чем-то терпким…
В глубине на полу лежали козьи шкуры. Надя восседала на них, скрестив ноги и выглядывая из-за венка, который держала перед собой, - он почти полностью скрывал ее полуобнаженную фигурку.
- «Хитрый бесенок, сейчас я накормлю тебя свежим медом» - тихо произнес Федор, с любовью глядя на жену, и посмеиваясь. Он подошел к ней поближе, и медленно раздеваясь, искоса наблюдал за ней. Глаза ее постепенно темнели, - становились синими.
- «Не глаза, а васильки», - про себя отметил Федор. Одной рукой он бережно обнял жену, другой отбросил венок, и тот, описав дугу, повис над дверью, зацепившись за крюк, на котором висела подкова, - «на счастье»… мед капал на ее губы, в приоткрытый рот, чаще мимо, - на шею, грудь, он целовал жену, вкушая мед с ее тела, - родного и близкого. Он покрывал поцелуями Надины глаза, шею, губы, приговаривая: «Родненькая моя, какая же ты родненькая, Ивушка моя.

После взаимных ласк между ними возникала любовь, - добрая и прекрасная в своем проявлении, приносившая радость и счастье им обоим. Обнявшись и не сговариваясь, они шли к озеру, - «Наше озеро» - как они его называли.
Озеро находилось не далеко от пасеки, в окружении высоких сосен. Местные жители дали ему название – «Бездонное озеро». Глубину его никто не измерял, но поговаривали, - на середине метров сто пятьдесят будет. И чтобы сделать менее безопасным подход к нему, привезли несколько тонн речного песка и ссыпали с южной стороны. Получилось что-то вроде пляжа. Но большая часть местных жителей предпочитали речку Тарусу, которая протекала в пятидесяти метрах от деревни. В ней текла холодная и чистая вода, где водились раки, рыба – караси, ерши, плотва, и даже нередко попадались лещи.
Надя первая подбежала к озеру, с разбегу бросилась в воду, - она хорошо плавала, научилась, когда жила в Москве и посещала бассейн, обучаясь синхронному плаванию. Федор нагнал жену, поднырнув, подхватил на руки, закружил, подкинул, и Надя, нырнув рыбкой, глубоко ушла в воду. – « А теперь – наперегонки», - весело крикнула она, вынырнув из воды. Федор обогнал. Он вышел из воды первым и лежал, облокотившись, - забирая большими ладонями песок, пропуская его сквозь пальцы, и смотрел на жену, как она выходит из воды, - смотрел так, как будто впервые испытал минуты любви и нежности.
Они шли домой, и Надя несла большой букет полевых цветов, и, спрятав в них лицо, искоса поглядывала на Федора, высекая из глаз синие искорки, так похожие на васильки. Они шли, обнявшись, чтобы рядом пройти по узкой тропинке, идущей через все поле. Войдя в дом, Надя ставила цветы в ваз. Они стояли до тех пор, пока однажды, обращаясь к Федору, скажет: «А не пора ли нам, милый, цветы в вазе заменить». И так поведет своими синими глазами, вскинув руки и поправляя свои золотисто – русые волосы, закрученные в узел так, как только она могла закрутить.
- «Приходи в сторожку, - буду ждать» - скажет ей Федо. И от этого всего, - екнет сердце, озарит счастьем, накроет волной нежности к своей единственной Ивушке.

         Жужжание пчел прекратилось. Федор не заметил, как все вокруг потемнело. Снова надвигалась гроза, - ветер усиливался, перекатывая через все поле волны из цветов. Он вспомнил, - в сторожке его ждал Ваня.
- «Пап, поле надо пройти до начала грозы». Они шли быстро, но Федор успевал срывать цветы, больше васильков, но вдруг остановился, - хотел выбросить, - ведь никто ему больше не скажет: «А не пора ли нам, милый, цветы в вазе заменить», но не выбросил, а вслух произнес: «Поставим вазу с цветами на камин, рядом с маминым портретом».
Иван понимал, что отцу тяжело, вдвойне тяжелее, чем ему. Он обнял отца, и так, обнявшись, они дошли до своего дома. Федор присел на крыльцо. Воспоминания не отпускали его, - он никогда не видел жену грустной, - всегда с улыбкой, синими искорками в глазах, полных такой нежности и любви к мужу и сыну.
- «Мои дорогие мужчины, - говаривала она, - а не устроить ли нам вечерние посиделки, я мигом пирог испеку». Накрывали на стол, - вместо чайника «Philips» на стол ставили самовар, приглашали Ольгу Васильевну и Ивана Федоровича, - родителей Федора. После женитьбы сына они жили на зимней половине дома. Бабушка для внука пекла блинчики с мясом, а для Федора, - его любимые с картошкой. За чаем сидели долго, обсуждали все насущные проблемы: как лучше закончить сенокос, какие заготовки на зиму предстоит еще сделать из урожая, выращенного на своем подворье. Разговор непременно заходил о пасеке. – «Я предлагаю мед на продажу в город больше не возить, - начал Иван Федорович, - у нас свои постоянные клиенты из числа отдыхающих, еще приедут новые, предлагаю продавать зачатки пчелиных семей. Рамки с маткой и рабочими пчелами помещаем в улей, а летом будем иметь полноценную работающую семью пчел»
- «Если ты все рассчитал, отец, - я с тобой согласен, к тому же надо бы увеличить количество ульев на своей пасеке». - «И я с тобой согласен, Федор».
Расходились за полночь. Ольга Васильевна приглашала всех на следующий день:
- «Завтра будет моя фирменная окрошка, - милости просим, будем ждать».
Окрошку Ольга Васильевна делала очень вкусной: с солью и чуть-чуть с сахаром перетирались зеленый лук, укроп и яичные желтки, затем добавлялся толченый отварной картофель, нарезанные кубиками огурцы, редис, оставшееся яйцо и буженина, квас использовался только собственного приготовления, – «пальчики оближешь», - как говаривал Федор.
Федор любил Надю. Любил с того самого момента, когда впервые увидел ее девочкой, приехавшей с родителями из Москвы к ним в деревню на отдых. Было им тогда по девять лет. С тех пор они приезжали каждый год. Им отводилась зимняя половина дома. Дети очень подружились, - вместе ходили купаться на озеро, на речку, иногда ловили рыбу. Взрослые брали их в лес за грибами и ягодами, возле дома стоял стол для игры в теннис, а иногда, нарвав гороху, бобов, надергав моркови, репы, они лезли на сеновал, чтобы все это уничтожить. Левая сторона сеновала была оборудована под мастерскую, где Федор осваивал резьбу по дереву, он неплохо рисовал, - стены были увешаны его работами, на полках стояли любимые книги, шахматы, шашки, краски, кисти и деревянные поделки.
Когда каникулы заканчивались, и дачники собирались домой в Москву, то непременно приглашали к себе в гости.
         Федору исполнилось шестнадцать лет, когда ему впервые разрешили одному поехать в Москву. Зима была почти на исходе, но Федор и Надя успели несколько раз побывать на катке в Лужниках. Федор хорошо катался, и в свои шестнадцать лет был рослым мальчиком и, крепко стоял на ногах. Надя «пушинкой» смотрелась рядом с Федором, он быстро научил ее хорошо кататься. Сам Федор часто пропадал на «Бездонном озере» с деревенскими мальчишками, гоняя шайбу, забыв обо всем на свете.
А перед самым отъездом они ходили в театр «Ленком» на спектакль «Юнона» и «Авось», - юные герои пьесы, полюбив друг друга, расстаются навсегда, и эта их трагедия, до глубины души трогает зрителей.
- «Я тебя никогда не забуду», «Я тебя никогда не увижу», - пели Юнона и Авось. Федор и Надя вышли из театра притихшими, и не спеша брели по Садовому кольцу. Последние снежинки уходящей зимы кружили над ними.
- «Ива, - начал Федор, - я окончу школу, отслужу в армии, а ты, в свою очередь окончишь свой колледж, - приезжай к нам навсегда, и мы никогда с тобой не расстанемся, - никогда, слышишь, Ива?»
- Ты не хочешь жить в Москве?
-Каменные джунгли не для меня, Ивушка, - тесно мне здесь, да и земля почти не дышит».
- Кто, где родился, там и пригодился, - тихо сказала Надя.
- Федор, мне очень нравится у вас в деревне, и твои слова не лишены смысла, но надо подумать, у нас с тобой есть еще время подумать…
Когда пришли домой, Надя с порога крикнула:
- «Спектакль нам очень понравился, сейчас все вместе пьем чай и спать, - завтра Федор уезжает, ему рано вставать».
Федору стелили в гостиной. Он лежал, заложив руки за голову, и не мог долго уснуть. Все смешалось: и отъезд домой, и то, что в армию, - это неизбежно, и то, что так не хотелось расставаться с Надей. Этим летом они еще будут вместе, а вот на следующий год предстоит разлука…
Федор вдруг негромко запел, вспомнив слова из песни Высоцкого:
- «Все равно я отсюда тебя увезу в белый терем с балконом на море», - только не море у нас, Ива, а поле, как тебе известно, а за полем прекрасное озеро, проговорил Федор, засыпая…
Какие у нее глаза, - сине-голубые, как теплое весеннее небо…
- «Ива, Ивушка, моя Надежда и я, твой Федор».

         Федор поднялся в свою мастерскую. На одной из полок стояла коллекция деревянных фигурок, которую собрала Надя. Федор вырезал, втайне от нее, в течение каждого лета, а когда каникулы заканчивались, дарил ей на память. Внимание Федора привлекла его работа «Девочка на качелях», - заканчивались каникулы, и эта деревянная фигурка была последней из их детства. Федор стоял и смотрел какое-то время, затем вышел.
Рядом с мастерской висели качели с красивой резной спинкой, - они были сделаны Федором специально для Нади.
В тот день Федор позвал ее в мастерскую, чтобы сделать последний набросок для своей картины. Надя сидела на качелях, болтая ногами и слегка качаясь.
- Между прочим, Ива, тебя ждет сюрприз, - пока я тебя рисовал, на ум пришли строчки, которые я сложил в стихотворение, вот послушай:
«Взлетают качели над крышей, -
Надежда моя летит,
Все выше, выше и выше, -
Люблю тебя, Ф е – до – ор, - кричит
И сердце мое замирает, -
Я тоже в ответ кричу,
Слова мои к небу взлетают, -
Люблю тебя, Ив – а – а! – кричу».
Надя рассмеялась громко и заливисто: « Ты еще и стихи сочиняешь, Данила-Мастер!»
- Не суди строго, - экспромт. Я же говорил, что тебе со мной скучать не придется. Это лето у нас с тобой последнее, в плане каникул, после окончания школы, - армия. Будешь ждать меня, Ива?
Надя перестала смеяться.
- Подойди ко мне, Федор, подойди, пожалуйста.
- Ты что, Ива? Федор подошел. Надя взяла его руки, соединила вместе на верхней пуговице своего сарафана, синего в белый горошек. Федор расстегивал пуговицы и, не отнимая Надиных рук, целовал их, и только, когда показалась белая кружевная полоска на смуглом от загара теле, и маленькая родинка чуть ниже талии, произнес:
- Теперь ты, Ивушка, ты! Надя, глядя на Федора потемневшими до синевы глазами, стала медленно расстегивать кнопки на его рубашке. И тут с хрипотцой в голосе, Федор произнес:
- Не будем спешить, Ива… Я люблю тебя…
- Я тоже люблю тебя, Федор. Они долго стояли, обнявшись.
- Бежим на озеро, - произнесла Надя. Они скатились вниз по лестнице. Они бежали, не останавливаясь, через все поле, которое расстилалось перед ними, и было началом их счастливого пути.
Добежав до озера, не раздеваясь, и взявшись за руки, они бросились на песок, еще теплый от лучей солнца уходящего лета. Они смотрели вверх, где сходились вершины сосен, увлекая за собой, где завис, переливаясь на солнце, серебристый жаворонок.
Федор поднялся.
- Сейчас я отвяжу лодку, и мы поплывем на другой берег озера. Там, в зарослях ивняка, растут белые кувшинки, - место дивной красоты. Я расскажу тебе о традиции, которая давно существует у нас на селе. Когда парень хочет сделать предложение своей невесте, он должен принести на свидание букет кувшинок с «Бездонного озера». Если предложение принималось, - свадьбу играли всей деревней».
- Хорошая традиция.
- А я хочу сделать тебе предложение здесь и сейчас, - нарву полную лодку кувшинок и осыплю тебя с ног до головы.
- Нет, Феденька, нет, - традицию нарушать не будем. Ты, как все, назначишь мне свидание и принесешь большой букет из кувшинок…
- Хорошо, я согласен. А ты знаешь, Ива, мой дальний родственник, дед Семен, каждый год дарит своей жене букет из кувшинок, - он сделал ей предложение в день Веры, Надежды, Любови и матери их Софьи. Он всегда называет ее ласково, - моя Любушка. Поговаривают, - это он смолит каждую весну эту лодку. Но никто его за этим занятием, никогда не видел.
Надя глядела на Федора своими лучистыми синими глазами, любуясь им и восхищаясь тем, с какой сноровкой тот управлял веслами и лодкой. Она решила немного пошутить:
Федор, а из тебя получился бы хороший спортсмен – «гребун».
-Кто-кто? – спросил Федор.
- «Гребок», - ответила, засмеявшись, Надя.
- Кто-кто? – переспросил Федор, делая вид, что сердится, - сейчас лодку переверну!
- Да нет, Феденька, гребец, - к тому же, - первоклассный!
Они привязали лодку и решили на обратном пути заглянуть на пасеку.
Иван Федорович, попыхивая дымарем, переходил от улья к улью.
Федор любил пасеку. Вокруг нее, еще дедом, были посажены липы. Липы выросли, превратились в огромные развесистые деревья. Мед, собранный пчелами с их цветов, получался золотистым и прозрачным, словно янтарь. Мед приносил неплохой доход, и, в свою очередь, познакомил будущих родителей Федора на ярмарке меда, в Москве.
Федор любил своих родителей. Ольга Васильевна была женщиной спокойной, - никогда не повышала голос на мужа и сына. И только, в зависимости от степени их вины, и если они того заслуживали, - с помощью интонации, давала понять, как она сердится.
Если очень сердилась, произносила коротко: - «Иван» и укоризненно смотрела на мужа, если все-таки сердилась, но не очень, произносила его имя нараспев, но когда она хотела выразить свою любовь и нежность, то всегда тихо шептала: «Ванечка, родненький мой», - она посвятила им всю свою жизнь и отдавала всю свою любовь.
Известие о том, что Федор уходит служить в армию, Ольга Васильевна приняла, молча, - только в душе затаилась тревога.
- Звони Наде, сынок. Но Федору не хотелось беспокоить ее, - у Нади начинались выпускные экзамены, поэтому он решил написать ей первое солдатское письмо, будучи еще дома.
Федор позвонил Наде с вокзала, когда до отправления поезда оставалось пятнадцать минут. Он успокоил ее, сказав, что попал в ВДВ, и что войска дислоцируются недалеко от Москвы, - она сможет к нему приезжать, и что время пролетит незаметно, и что он ее очень любит, и будет с нетерпением ждать их первой встречи.
А виделись они месяц назад, когда Федор приезжал в Москву. Они бродили по вечернему городу. О предстоящей разлуке говорить не хотелось, - оба надеялись на чудо, которое произойдет, - и они не расстанутся. Больше всего Федора беспокоило, что выберет Надя, - село или город.
- Ива, приезжай к нам после защиты, приезжай, как всегда отдохнуть, и только после этого прими правильное решение. Только прошу тебя, - не поступай опрометчиво.
- Ты все-таки не хочешь жить в Москве?
- Посмотри на меня, Ива, - разве я похож на городского жителя? Я имею в виду не свой внешний вид, а состояние души.
- Я могу жить в деревне и «наезжать» в Москву, но не наоборот.
Федор внешне был очень похож на своего деда, - тот и в старости был красив и статен.
- Ива, если бы ты видела моего деда, а я хорошо его помню, помню, как он косил, как играли мускулы на его загорелом теле, не смотря на преклонный возраст.
- «Раззудись плечо, - размахнись рука», - это о нем, да и обо мне тоже. Дед научил меня косить, когда мне исполнилось восемь лет, к сожалению, это было его последнее лето.
А что касается охоты, - как же без нее, Ива? Мы с отцом и тебя можем брать с собой, - будешь ждать нас в охотничьем домике, поддерживать огонь в печи и готовить чай, именно готовить, так как мы для этого используем специально сушеные травы и ягоды. Надя молчала.
- Знаю, - ты не любишь, когда бьют братьев наших меньших, но мы с отцом не зверствуем, много не бьем, когда охота разрешена, а чаще подбираем подранков, оставленных нерадивыми охотниками. А ты знаешь, Ива, - мы зимой лесное зверье подкармливаем, - развешиваем морковь на ветках, на такой высоте, чтобы не замело, и зайцам достать можно было.
- А сколько мы кормушек развесили в лесу! Однажды, когда была очень холодная зима, к охотничьему домику пришла рысь со своими котятами. Мы приоткрыли дверь и выбросили им кое-что из припасов. Слышала бы ты, как эти кошечки урчали, набросившись на еду. Когда они уходили, насытившись, рысь все время оглядывалась, а перед тем, как скрыться в лесу обернулась и около минуты смотрела в нашу сторону, - благодарила за трапезу, затем вильнула хвостиком и ушла за своим «выводком».
- Не веришь, Ива? Федор видел, как недоверчиво смотрит на него Надя. Правильно делаешь, что не веришь, - не водятся в нашем лесу рыси, но что касается остального, - чистая правда.
У охотников, как и у рыбаков, много на памяти интересных баек и рассказов, - мне есть о чем рассказывать тебе долгими зимними вечерами, сидя у камина, - со мной не будешь скучать.
- Я очень хочу, чтобы ты приехала ко мне навсегда, - я люблю тебя, Ива.
- И я тебя люблю, Федор. У меня есть еще время подумать, - обещаю, - я хорошо буду думать, - сказала Надя, улыбнувшись.

Надя окончила медицинский колледж, получив диплом с отличием. Сказала родителям, что очень устала и хочет отдохнуть в деревне. Она поселилась на зимней половине дома. «Поживу пока, а там как получится», - думала она. Надя поднималась в мастерскую Федора, перелистывала его папки с рисунками, пыталась рисовать сама, но у нее ничего не получалось, - «Не дано, - думала она, - способности и одаренность Федора – от бога», - в этом она была абсолютно уверена. Надя подходила к качелям, садилась и тихонько качалась, пытаясь представить Федора в своем воображении.
- «Я должна сходить в церковь», - решение было принято.
Накинув легкий платок, и перекрестившись, Надя вошла внутрь. Церковь была в праздничном убранстве, - горели свечи, пахло лампадным маслом и старинными иконами, прихожанки в чистых белых платках ждали начала утреннего богослужения. Надя прошла и остановилась перед иконой Святой Божьей Матери. Она шептала и молилась, думая только о Федоре.
Из церкви Надя вышла умиротворенной, с легкой душой, - глаза блестели, на щеках горел румянец. Она уже точно знала, что в деревню приехала навсегда, и не сомневалась в выборе своего решения. Городская жизнь и та беззаботность, с которой она к ней относилась, остались позади, она дождется своего Федора, - она не сможет без него жить, и с каждым днем дом Федора будет становиться для нее все роднее и роднее.

         Федор вбежал в дом с огромным букетом цветов.
- Я вернулся, мама, я вернулся! Федор отдал ей половину цветов, обнял за шею свободной рукой, зацеловал все ее лицо, и со словами:
- Извини, мамочка, я к Наде, - выбежал из дома.
- Она на дежурстве, сынок, я все понимаю, - в след крикнула Ольга Васильевна, смахнув набежавшие слезы материнской радости, к которой исподволь примешивалось сожаление.
Надя, увидев Федора, мелькнувшего под окном, - охнула и подалась навстречу.
Федор, отбросив букет, подхватил ее на руки, и закружил со словами:
- Вот я и вернулся, родная моя, Ивушка!
Тут он увидел деда Семена, сидевшего за столом с цветами, которые тот поймал на лету.
Дед, щурясь, улыбался. Федор осторожно поставил Надю.
- Здорово, дед Семен!
-Здоров, Федор! Они обнялись.
- Ты что, дед? Ты ведь здоров, как бык! Косить пойдешь завтра, со мной, - посоревнуемся, или побоишься?
- А что мне бояться. Мастерство, - не пропьешь и не прогуляешь, - усмехнулся дед.
- Только не завтра, - завтра по грибы пойдем, - Любушке своей обещал. А вот послезавтра непременно посоревнуемся, - на ранней зорьке.
А Ива нашим судьей будет, согласна, Ивушка? Федор снова подошел к Наде, обнял ее.
А мы завтра на рыбалку поедем с Ивой, соскучился я по рыбалке, ох соскучился!
- Ну, я пошел, Надежда, не нужен мне рецепт, - нехворый я, – здоров!
- Пока, Федор, рад за тебя, еще раз с возвращением, - послезавтра не забудьте, - на ранней зорьке.
- Федор, я на дежурстве, - покинуть пост не могу.
- Мы вместе уйдем, когда дежурство закончится, - дома нас ждут, - мама хлопочет, стол накрывает.
- Ивушка моя, - уже в который раз произнес Федор, - дождалась моя родненькая, как же я рад, что вернулся, как я люблю наше село, наш дом, и тебя, - больше всех на свете!
- И я тебя люблю, Федор, я ждала тебя. Она положила голову ему на плечо, - так они просидели до самых сумерек, пока не закончилось дежурство.
      На следующее утро загрузили «внедорожник» утварью для рыбалки, позвали с собой Тузика и поехали на Оку под тихо звучавшую музыку и звонкий собачий лай.
- Едем, Ива, на излучину реки, там рыба лучше клюет.
- Едем, едем, - с тобой, хоть на край света, - улыбаясь, сказала Надя.
Приехав на место, поставили палатку, развели костер, водрузив над ним закопченный котелок, закрепили удочки и стали ждать клева.
- Федор, клюет, - тихо вскрикнула Надя. Федор подсек леску и вытянул леща.
- Вот это начало! – удивился он.
Они наслаждались азартом ловли рыбы. Наполнили ведро почти доверху.
- И маме с папой на уху привезем, и Мурзику достанется, - сказала Надя. В котелке уже варились луковица, сельдерей, петрушка, а в марлевом мешочке мелкая выпотрошенная рыбешка – ершики с окуньками. Большой деревянной ложкой Надя сняла пену, выловила все, что варилась, а Федор положил в бульон очищенные клубни картофеля, две головки репчатого лука, большие куски леща, лавровый лист и перец горошком.
- Федор, пока уха варится, давай наш любимый стих на два голоса, я начинаю:
- «Приходите ко мне ночевать,
Лучше ночи, мои только сны,
Я из трав соберу Вам кровать
На зелененьких ножках весны». Федор продолжил:

- «Приходите ко мне молодеть,
Это лучше всего у реки,
Надо только рекой овладеть,
И держать ее гриву в руке». А теперь вместе и в полголоса:

- «Приходите ко мне погрустить,
Это лучше всего у костра,
Нужно голову чуть опустить
И тихонько сидеть у костра».

- Кстати, Ива, в определенные моменты армейской жизни, я вспоминал эти строки и читал их «с тобой на два голоса», я тебе очень благодарен за них, и конечно поэту Горбовскому.
- Кстати, Федор, я прочту тебе еще одно мое любимое стихотворение, оно из детства, - моя бабушка любила прочитывать с начала и до конца листочки отрывного календаря. Однажды я взяла один из них, и на обратной стороне было напечатано стихотворение, - автора не помню, вот послушай:

- «Весна начинается с капли, звонко упавшей с крыши,
Но звон ее ранним утром мы чаще всего не слышим,
И только, когда пригорки, вдруг запоют ручьями,
Мы говорим: смотрите, и пожимаем плечами,
Когда это стала речкой извилистая речонка?
Когда это стала невестой из нашего дома девчонка?»

- Оно мне тоже понравилось, к тому же оно о тебе, моя невеста, моя Ива, моя Ивушка, моя Надежда, а я, - твой Федор, который сейчас должен завершить приготовление рыбацкой ухи. Улыбаясь, он снял остатки пены, - на поверхности бульона плавали блестки жира, мелко нашинкованные укроп и петрушка.
- Вот это уха! Настоящая рыбацкая уха! – воскликнула Надя.
Они ели деревянными ложками прямо из котелка. Уха пахла лесом, рекой и дымом.
От воды тянуло прохладой, было очень тихо, и только слышно, как потрескивал, догорая костер.
Федор и Надя были в восторге от сваренной ими ухи, и от рыбалки, которая была не последней в их жизни.
А на следующее утро, с восходом солнца, как и договорились, они встретились с дедом Семеном. Дед шел, что-то напевая.
- Дождя не будет, - сказал он, – стрижи высоко летают.
Утро было свежим. Роса блестела в первых лучах солнца. Серебрясь капельками, подрагивала паутина на кустах под деревьями.
- Походи по росе, дочка, босыми ногами, - это вам, бабам, полезно, а потом Федор укутает твои ножки пледом, взяла с собой плед-то? - Взяла.
- А мы пока косы отобьем и участки отмеряем.
Вместе взмахнули косами, и в тишине стало раздаваться размеренное – «вжик», «вжик»…
Федор разделся до пояса, - мускулы играли, перекатываясь на его руках. Дед Семен оделся в белую рубаху с оторванными рукавами, - получилась легкая жилетка, которая все время распахивалась. Федор, когда чувствовал, что обходит деда, не спеша подходил к Наде. Она подавала ему жбан с квасом. Федор, накрыв своими руками ее руки, так и пил, в четыре руки, затем подмигнув, шел косить дальше.
Надя легла на траву, вытянув босые ноги, ее душу переполняли чувства:
- «Вот ведь как бывает, думала она, - когда живешь в городе, в каждодневной сутолоке и суете, нет, да и возникнет вопрос: «Зачем живет человек на этом свете, возможно, данном Богом, для чего? Что за миссия у него? Не может быть, что все так просто, - человек родился и умер. Что-то
в этом должно заключаться? Где кроется ключик к этой тайне, где ее разгадка?»
Здесь же на природе, прикасаясь всем телом к земле, сливаясь с ней воедино, подобных вопросов не возникает. «И не прав тот философ, утверждая, что человек – ошибка природы, - думала Надя, - почему, собственно ошибка? Не потому ли, что результатом жизнедеятельности человека, является не только созидание, но и разрушения, большие разрушения, и Земля, в порыве гнева, мстит людям, защищается, посылая им еще большие разрушения и страдания. Силы природных стихий не измеримы, но гнев ее все-таки оправдан».
- «Грустные мысли, однако, посетили меня», - подумала Надя. Она окинула взглядом еще не выкошенную поляну, - близился полдень, и раскаленный от жары воздух становился медово – терпким. Поляна напоминала живой цветочный ковер, со снующими над ним пчелами, шмелями и бабочками.
Дед Семен косил, не спеша, не сбиваясь с ритма, вдумчиво, на его лице не было и следа усталости. Федор косил молодцевато, размашисто. Он не хотел опережать деда, поэтому косить закончили вместе, пожали друг другу руки. Дед Семен хитро посмеивался. В глубине души он понимал, что Федор ему поддался, но, тем не менее, был горд собой. Они подошли к Наде и по очереди напились кваса.
- «Лето это маленькая жизнь «вместе», - пропел Федор голосом Митяева. Он был счастлив тем, что рядом с ним была его Надя, тем, что он вернулся домой, и просто тем, что светило солнце, они были молоды, и была уверенность в том, что жить они будут вместе долго и счастливо. Легко и без забот не получится, - да без забот и жизнь не интересна!
- Дед Семен, ты первый, кого мы приглашаем на свою свадьбу. Федор обнял и поцеловал свою будущую жену. Пойдем к нам, дед, примем душ во дворе, а тем временем, Ивушка с мамой стол накроют в саду, под яблонями. Я помню, как вы с моим дедом эти яблони сажали, помнишь, дед Семен? Помню, как не помнить, - посадили вначале у вас, а потом к нам пошли, у нас сады одного возраста. А по весне как же он нас радует, - он меня с Любушкой каждую весну на новую жизнь настраивает, - это дорогого стоит.
- Пойдем, Федор, нам есть о чем потолковать.
- Я на днях нашего председателя встретил, Петра Васильевича, он ждет тебя.
- А в чем, собственно дело?
- Да тут не одно, Федор дело, сейчас я введу тебя в курс, - у нашего председателя не голова, а «дом советов». Вначале он объявляет конкурс на лучшее личное подворье. Выбирают десять дворов, самых лучших, где хозяйство ведется умно и со старанием, а затем… Они подошли к дому. Разговор продолжили уже в саду, когда собрались все. Продолжил отец Федора.
- Председатель купил компьютеры и создает информационный центр, куда стекаются все данные состояния посевов на полях и животноводства на фермах. Приглашает на планерку наших призеров и предлагает им возглавить фермерство, взяв дополнительно в свое хозяйство тот или иной сектор. Нашлись такие, хотя согласились не все. А самое главное то, что для наших селян создаются дополнительные рабочие места, - он заключил договора с заводом по переработке нашей сельхозпродукции, а в дальнейшем планирует построить свои два-три небольших завода.
- Он хочет, чтобы ты, Федор, взял в аренду сад, до которого простирается наша пасека, - уже улья устанавливают. У пчеловодов наших он решил выкупить несколько пчелиных семей, и в будущем довести количество ульев до трехсот.
- Соглашайся, Федор, - будешь самым главным пчеловодом в нашей округе, а я тебе помогать буду.
- Возьми и меня в помощники, Федор, - просит дед Семен, - я в этом деле тоже кое-что смыслю,- опыт имеется.
- Хорошо я подумаю, и через неделю дам ответ.
- Все молчали, каждый думал о своем, как вдруг, словно гром с ясного неба, - заговорил дед Семен:
- Почему же тогда, в тридцать первом году, так бездарно проводили коллективизацию, создавая колхозы? Вместо того чтобы отправить больше молодежи на село, - под лозунгом, тогда любили лозунги, - например: «Поможем молодой стране создать колхозы на селе!» стали разорять семьи, которые на своем подворье имели то, что создавали своим непосильным трудом. Вместо того чтобы обратиться к ним, - посоветуйте мол, как правильно вести сельское хозяйство, возьмите бразды правления в свои руки, - вы наша соль земли и вы наша надежда, а их под корень всех, под корень и никакого компромисса…
Это коснулось и нашей семьи. Мы жили в деревне недалеко от Звенигорода.
В товарных вагонах нас привезли в Сибирь, выгрузили в чистом поле, недалеко от города Кемерово, - новое название, велели вырыть землянки, в которых мы прожили до середины зимы. Потом нас переселили в бараки, построенные специально для нас, но к тому времени все уже были простужены, а бабушка вовсе не вставала, - у нее сильно распухли ноги. Отец с дедом устроились работать на кирпичный завод, сами кирпичи формовали и сами возили их на тачках, на стройку. Все бы ничего, да умирать все стали один за другим.
Дед Семен умолк на какое-то время, потом продолжил:
- Первой умерла в тридцать втором младшая сестренка, - ей всего было три года.
- Через полгода, - мой дед Матвей, еще через полгода, - бабушка Дарья.
- Затем моя мама, ее звали Анна, ей всего было тридцать лет. В тридцать шестом умирает мой отец, звали его Василий. Осталось нас трое: старшая из нас Вера, - младшая дочь бабушки с дедушкой, к тому времени ей исполнилось шестнадцать лет, и я с сестренкой Клавдией. И тогда нас отправляют к родственникам в Московскую область…
- Когда в 1991 году всех реабилитировали, я поехал в те края, - получил архивную справку,
которая свидетельствует о том, о чем я сейчас вам поведал.
В ваши края я перебрался много позже, когда встретил свою Любушку.
Клавдия вышла замуж, - живет в Питере. Вера тоже вышла замуж и до войны жила в Подмосковье, но когда началась война, ее мужа Василия переводят с заводом на Урал.
Там и живет, по сей день, - у нее и внуки и правнуки есть. Как то мы с ней встречались, - она приезжала к своей младшей дочери, в Москву. Старушкой ее не назовешь, - маленькая, крепенькая, хотя ей уже восемьдесят шесть лет.
- Съездили мы с ней в нашу родную деревню – Иваньева, что в семи километрах от Звенигорода.
- Дома нашего давно уже нет, - на этом месте соседи картошку сажают.
- Только две огромные липы стоят, - вот они-то родные, обо всем и обо всех помнят. Поклонились мы им. А под одну из них я высыпал горстку земли, привезенную из тех мест поселения, я когда там был, не нашел ни креста, ни могилы. Нам детям, тогда легче было пережить все это мракобесие, мы прожили свои жизни, и на власти, как-то не в обиде.
- А вот за своих родных и близких обидно и горько.
- Пусть земля им будет пухом.
- Давайте помянем их, - все молча, выпили, дед Семен закурил.
- Дай и мне, дед, - попросил Федор, - в армии не курил, а тут… извини, Надя. Он поднялся из-за стола, поднялся и дед Семен, - проводи меня, Федор, до ворот. Вышли за ворота.
- Посмотри, Федор, каков закат на небе! Без облаков и зарева, - хорошая погода будет завтра, - и по грибы, и по ягоды, и на рыбалку, - в самый раз.
- Послушай меня, Федор,- недавно читал книгу, называется «Иисус». Так вот тогда, когда он жил, говорил следующее, не дословно конечно, но как запомнил: «Пока существуют государства, а в них борьба за власть, - будут на земле войны и будут гибнуть люди».
- Я понимаю, Федор, - если цель оправдывает средства и эта борьба во благо человечества, а если, - стяжательство и нажива, вот то-то и оно…
- Собрать бы все оружие, накопленное человечеством в большую кучу, но и «кучка» бы получилась! И взорвать бы все это последней гранатой. Нет взрывать нельзя, - сам себя поправил дед, - не только земля наша с катушек слетит, но и вся Вселенная перевернется!
- Встречное предложение, парирует Федор, - предлагаю обнести «кучку» колючей проволокой и оставить нашим потомкам, как напоминание о том, что бывали на нашей Земле не самые лучшие времена.
- Что-то в этом есть, - слегка качнувшись и подняв кверху указательный палец, - произнес дед Семен, а то живем как на пороховой бочке, а Земля наша такая хрупкая, такая... как новогодний шарик.
- Ну, я пошел, Федор, а то Любушка моя заждалась. Будьте здравы, и спасибо за хлеб, соль, а на свадьбе вашей непременно погуляем, непременно.

      И была свадьба. Свадьба «пела и плясала», - гуляло все село.
Надя с Федором поднялись на второй этаж. Старую лестницу давно заменили новой, винтовой с перилами. Надя вся в белом присела на качели. Федор помог ей раскачаться, затем резко остановил.
И то, что произошло с ними дальше, было их тайной. Эта тайна станет частью их жизни, часть познания друг друга, не сразу, а постепенного, которое будет вносить счастье и любовь в их отношения.
- Пойдем, Ивушка, к озеру. Когда-то я обещал осыпать тебя цветами…
Лодка скользила между кувшинками вдоль зарослей плакучих ив. Федор вплел в волосы жены кувшинки, такие же белоснежные, как ее платье. Они целовались, строили планы на будущее и клялись друг другу в верности. Обнявшись, долго сидели в лодке, посреди озера, освещенные лунным светом, и над ними мерцали и переливались далеким светом все звезды мироздания.

      Федор жил воспоминаниями, которые спасали его в минуты отчаяния, и если бы не они, - эти воспоминания, кто знает, - тропинка давно бы привела его к озеру…
Прошел год их совместной жизни, и в честь этого юбилея Надины родители подарили им путевки в Крым.
Помнишь, Федор, повесть Аксенова «Остров Крым?». Мы едем туда на отдых к морю.
Санаторий «Крым» расположился у горы «Аю - даг» или «Медведь», как еще ее называли. В таком сказочно-живописном месте они никогда еще не бывали. Огромный парк был представлен разными породами деревьев и кустарников, Они гуляли по аллеям огромных тополей и каштанов,
кипарисов и можжевельника, вдыхали морской и горный воздух вперемешку, купались в море, оно было бирюзовое, одного цвета с небом на линии горизонта. Федор вспомнил, как они слегка обгорели на второй день. Не хотелось идти на обед, и они продолжали лежать, слушая шум легкого прибоя, набегавшие кружевные волны завораживали. После ужина Надя почувствовала озноб. Федор намочил простынь и осторожно накрыл жену.
Вскоре Надя уснула, а Федор, опершись на локоть, долго смотрел на нее, думая о том, что если родится дочь, - непременно будет походить на мать, и Федор, почувствовав любовь, к еще не родившемуся ребенку, нежно поцеловал жену и тоже уснул.
В один из теплых вечеров они прогуливались по ярко освещенной набережной, их окутывал теплый воздух, наполненный запахом цветущих магнолий. Над ними черными стрелами
- Федор, я расскажу тебе легенду о горе «Медведь» из книги об истории этого края, послушай, это очень интересно:
- «На берегу моря жила семья медведей во главе с вожаком. Однажды после шторма, в обломках разбитого корабля, они нашли сверток, в котором оказалась маленькая девочка. Она выросла среди этих медведей и, повзрослев, превратилась в красивую девушку. Медведи очень любили ее. еще они очень любили слушать ее песни. Как-то гуляя по берегу, она увидела лодку, которую прибило штормом, а в ней, прекрасного юношу, умирающего от жажды. Она спрятала лодку в гроте, а юношу в пещере, и тайком от медведей выходила его. Они полюбили друг друга и решили бежать, - сели в лодку и отплыли от берега. Увидев их, старый вожак приказал пить море, - лодка неумолимо приближалась к берегу. Тогда девушка запела, - медведи, заслышав ее пение, перестали пить, и только старый медведь продолжал пить, и с тоской глядел в след удаляющейся лодки. Старый вожак окаменел от горя, со временем он постепенно покрывался лесом, а бока его осыпались.
- Грустная история, - мишку жалко, шутливо сказала Надя, они смотрели на очертания горы, которая действительно напоминала гигантского медведя, пьющего из моря. Зашли в кафе, чтобы отметить свой день отъезда и выпить немного вина, которое славилось в этих местах, - «Белый мускат красного камня», из винограда, выращенного здесь же в долине.
Они еще несколько раз будут приезжать сюда после того, как подрастет их сын Ванечка. Это нас гора – медведь к себе притягивает, всегда говорила Надя.

      Федор проснулся от прикосновения, - кто-то дотронулся до его плеча.
Пап, проснись, - ты разговаривал во сне и улыбался. Федор сел, тряхнув головой.
Мне приснилась мама, - в тот день она привезла мне в подарок новые кисти и краски, и попросила нарисовать ее портрет.
Мы пошли в лес, нарвали охапку цветов, - мама сплела на голову венок, а остальные цветы держала в руках, слегка наклонив голову, в этот день я готов был рисовать, не переставая. Отец и сын одновременно посмотрели на портрет, висевший на стене, Федор перевел взгляд на окно, - шторы напоминали паруса, в которые бился ветер, затем повисли. Федор зябко поежился, вновь тряхнул головой, - «Так можно и с ума сойти», - подумал он, а вслух произнес: «Вань, а не истопить ли нам баньку, - я бы с удовольствием попарился».
Федор вошел в предбанник и тяжело опустился на скамью, низко наклонил голову, обхватив ее руками. Воспоминания вновь овладели им, - они как спасение захватывали всю его душу, в такие моменты сердце переставало ныть и болеть.
В тот вечер они уже выходили из баньки, когда Надя остановила мужа и обвила руками его шею, Федор с улыбкой наблюдал за глазами жены, которые постепенно становились темно-синими. Федор обнял Надю, и они снова вернулись в тепло, окутавшее их. Нежно, одной рукой обнял жену, а другой, - взяв ковш с теплой водой, стал лить на ее шею, грудь, живот, целуя, он ловил губами струйки воды, стекавшие с любимого тела. Федор снова и снова ловил губами капельки и только тогда, когда Надя потянулась в истоме, слегка прогнувшись, осторожно накрыл ее, целуя глаза, губы, мокрые волосы, приговаривая, - родненькая моя, Ивушка, какая же ты родненькая…

   Ничто не предвещало трагедии, но незадолго до этого, Федору приснился сон, который оказался вещим. Не хотелось о нем рассказывать Наде, и на какое-то время он забыл о нем.
Но в тот трагический день сон повторился снова, - «Федор уже выходил из бани, когда дверь приоткрылась, впуская белый туман, который вползал, заполняя собой все помещение. Внезапно перед ним возник силуэт жены во всем белом, вернее его смутные очертания, белые длинные волосы, ниспадая, спускались до пола и стелились до самого выхода, черты лица были размыты и только глаза почему-то зеленые, - ярко светились. Она обняла Федора невидимой рукой, обдав холодом, затем резко оттолкнула, и как это бывает во сне, Федор не сразу понял, что должен уходить, он торопился уйти, не оглядываясь, по дорожке из белых волос, но ноги все больше путались в них и становились ватными, - ему было страшно».
Федор проснулся в холодном поту, рука потянулась к тому месту, где он ощутил толчок, - Надя спала, обняв Федора и положив руку ему на грудь. Тем утром он боялся выдать свое смятение, когда встречался взглядом с женой.
- Федор, что с тобой? И смотришь на меня как-то особенно.
- Ночью было душно, думаю перед грозой, поэтому спалось плохо, он подошел к жене, обнял за плечи, - пойдем на озеро, искупаемся, и Ваньку с собой возьмем. Они шли на озеро, как всегда, обнявшись, чтобы пройти рядом по узкой тропинке, а впереди них, весело прыгая, бежал их сын, Ванечка.
Возвращаясь, Федор решил заглянуть на пасеку.
- А мы с Ваней решили в теннис поиграть, не задерживайся долго, Федор, - ждем к обеду.
- Пока, пап, передай привет своим пчелкам от нас с мамой!
Играя в теннис, они много смеялись и шутили, и в тот момент, когда Надя отбивала от сетки подачу Вани, вдруг замерла с ракеткой в вытянутой руке и медленно опустилась на стол. Смерть была скорой и легкой, - оторвался тромб, сердце остановилось, помочь ей уже никто не мог.
Надя умерла незадолго до своего дня рождения.

      Федор поднялся и вошел в баню, Иван следом, - он старался не оставлять отца одного, -
после бани, они вместе добежали до озера, окунулись в его прохладную воду, добежали до дома, и уже за ужином, наперекор всей действительности, решили сделать для Нади подарок ко дню ее рождения, который они отметили бы все вместе, через несколько дней.
- Вань, я поднимусь в мастерскую. Подготовлю эскиз узора для гребня.
- Пап, давай еще и шкатулку сделаем, - я помогу тебе резать. Положим в нее кусочек красного бархата, я у мамы в лоскутках видел, а на него гребень.
- Хорошо, сынок, - так и сделаем, - мама была бы очень рада.
- Она и будет рада, - она ведь где-то здесь, рядом, - я это чувствую.
- Я тоже, сынок…
Федор любил смотреть, когда жена, запрокинув руки, закалывала волосы гребнем, сделанным им,
и была в ней такая стать, которая сводила Федора с ума.
- «Вот ведь, - думал он, - матушка – природа выделяет некоторых, награждая этакой статью, которая сводит с ума мужчин, готовых на все, ради своих любимых».

      Иван, как и Федор, умел рисовать, но он больше любил изображать животных, живших у них на подворье. Особенно ему нравилось делать наброски в карандаше с козы Зорьки. Она была стройная, как горная козочка, шкурка белого цвета, звездочка во лбу и рога были цвета беж. Она была удивительно послушной и могла подолгу стоять неподвижно, словно позируя и понимая, что от нее хотят.
Но самой колоритной фигурой на дворе была хрюшка – Машка, Федор купил ее на рынке в Москве. Это была помесь вьетнамской свиньи и маленького кабанчика, - минипиг черного цвета с белыми пятнышками. Машка двигала своим пятачком вверх и вниз, постоянно весело хрюкая.
Она была дружна с лужей за воротами, в которые норовила проскочить всякий раз, когда они открывались. Машка, ты прелесть, - говорил ей Ваня, а та еще забавнее хрюкала, глядя на него своими маленькими и умными глазками. Машка уживалась со всеми обитателями дома. Особенно она любила кота Мурзика и когда тот, вытягивался, греясь на солнышке, она вытягивалась с другой стороны, прижимаясь к его спине, и дремала смешно, похрюкивая.
Кот имел трехцветный окрас, желтые глаза, и гулял сам по себе. Домой приходил между кошачьими боями – зализать раны и покормиться.

      Однажды к ним постучали.
- Открыто, входите, - сказал Федор.
Вошла Анна Сергеевна, она работала участковым врачом вместо Нади. Анна Сергеевна прижимала к себе истерзанного кота, завернутого в платок, - его правый глаз был поврежден, а из раны на шее сочилась кровь.
- Я шла по вызову, - на дорогу выбежала собака с призывным лаем, показывая всем своим видом, чтобы я шла за ней, - это ваша собака?
- Да, это наш Тузик, - сказал Ваня.
- Она привела меня к месту, где лежал вот этот истерзанный кот.
- Да, это наш Мурзик, - снова подтвердил Ваня.
- Он лежал без движения, с закрытыми глазами, но когда я наклонилась, он открыл здоровый глаз и вздохнул.
- Положите кота на кушетку, мы позаботимся о нем, - спасибо вам.
- За платком я зайду потом, - не беспокойтесь, - сказала она, улыбнувшись Федору.
Федор отметил, что Анна Сергеевна примерно одного с ним возраста, волосы цвета спелой пшеницы, лицо красивым не назовешь, но в нем было то, что делало его интересным и привлекательным, и эти зеленые глаза.
Взгляд Анны Сергеевны привлек резной гребень, лежавший на камине. Она хотела рассмотреть его, неосознанно протянула руку, но отдернула, встретившись с недобрым взглядом Федора.
- Не трогайте, нельзя!
- Я только хотела…
- Если работа вам нравится, закажите, но не сейчас.
- Хорошо, у меня скоро день рождения, - я зайду к вам, возможно зайду.
- Я очень спешу, и если что-нибудь понадобится для Мурзика, приходите.

         Дни шли один за другим. Ваня учился в первом классе, с ним училась и дочь Анны Сергеевны. Федор видел ее, когда провожали детей первого сентября в школу. Они стояли почти рядом. На ней была белая блузка, и костюм цвета маренго в тонкую светлую полоску, который подчеркивал ее стройную фигуру.
Он видел ее еще один раз. Она шла стремительной походкой, видимо очень спешила, и быстро скрылась из вида. Издалека она напомнила Федору Надю, - та же походка и та же стать…

         Прошло больше года с того трагического дня.
Однажды в дверь снова постучали, - вошли Анна Сергеевна и ее дочь Ирина.
- Извините нас, Федор Иванович, но Ирочка побоялась придти к вам одна. Иван обещал научить Иру навыкам рисования, она видела рисунки Вани, и с таким восхищением рассказывала мне о них.
- Иван в мастерской, на втором этаже, я провожу вас. Федор поднимался первым. Заслышав голоса, Ваня выглянул.
- Привет, Вань! – крикнула Иришка и, всех обгоняя, побежала наверх. К ее приходу Ваня подготовил мольберт, краски, кисти, натюрморт из яблок, груш и персиков, утварь из керамики, а специально для Ирины большую коробку конфет.
Умение рисовать, резать по дереву, возможно и пригодится ему в жизни, но иногда он ловил себя на мысли, что хочет стать хирургом и станет помогать всем, кто будет нуждаться в его помощи, как нуждалась его мама. Он постарается разобраться в причине и следствии ее болезни и такой ранней смерти. Ваня был убежден, что не должны так рано умирать люди, особенно мамы. Ведь это так несправедливо.
Анна Сергеевна, увидев качели, подошла к ним, глаза ее блестели, на щеках выступил румянец.
- Федор Иванович, вы позволите? Она провела рукой по резной спинке.
- Не удивляйтесь моей реакции, качели напомнили мне прошлое, это так неожиданно. Она присела, Федор слегка качнул. Анна Сергеевна молчала, затем, перестав качаться, сказала:
- Простите меня, Федор Иванович, - это глубоко личное, - пойдемте к детям.
- Иван с Ириной что-то негромко обсуждали, склонив головы над большой книгой по художественному рисованию.
- У них вся жизнь впереди, это хорошо, что Иришка не кинулась к качелям, а поспешила к Ивану, - подумал Федор.
Федор спускался вниз, вслед за Анной Сергеевной.
- У вас мой платок, - я хотела бы его забрать. Федор принес платок и только сейчас заметил, что он был таким же, как Надин, только цветы на зеленом поле…
- А глаза у нее были зеленые и отчего-то очень грустные, а волосы…
Федору показалось, что вокруг него сгущается белый туман, он покачнулся и прислонился к стене.
- Федор Иванович, что с вами? - Испуганно спросила Анна Сергеевна, она осторожно провела тыльной стороной ладони по его небритой щеке.
Федор открыл глаза, какое-то время он смотрел отрешенно, мимо Анны Сергеевны.
Тумана не было, осеннее солнце оставляло неяркие блики на стене дома.
«Осень это тоже жизнь», - подумал Федор.
Ее багряное золото было повсюду, - на деревьях, в воздухе, под ногами.
Он улыбнулся впервые, открыто, за то время, что прожил без своей Надежды.
Он знал , что любить и помнить ее будет всегда, и что с годами все сильнее будет болеть его сердце, и что он тоже когда-нибудь умрет. И его Дух, обретя свободу, поднимаясь все выше и выше в бесконечность, обязательно встретит ее, Там…
         А сейчас его земная душа, с ее привычками и чувствами, обрела вторую жизнь, родившись заново.
- Надо жить, Анна Сергеевна, - тихо сказал Федор.
Он накрыл своими большими ладонями ее худенькие плечи, сжав их до боли, до хруста.
- Надо жить, Анна!
- Надо жить!