Андреевский узвоз -чудасii гл. 1-5 -рукопись

Посвящается
       сыну Антону ...


Александр Мухин


 АНДРЕЕВСКИЙ
 УЗВОЗ

 роман - чудасія


КИЕВ
 2004 - 2008



 ГЛАВА – 1
       Златоверхий Киев последнего воскресенья солнечного мая,
 как всегда праздновал – День города.
       На площадке Десятинной церкви, под липой Петра Могилы два супружества / молодое и пенсионное / почтенно слушали Думы сивочолого Кобзаря.
       Это было супружество популярных молодых журналистов;
 Николай и Надежда Оврагу и их любимейший наставники, друзья и друзья их родителей Анрій Тарасович и Лина Николаевна Чайки; - уважительные пенсионеры – художники, культурологи, киевляне в десятках поколений.
       После окончания пения Николай положил килька десятков гривен в різбляну блюдо возле ног кобзаря.
       Они тронулись к обзорной площадке.
       Женщины велели между собой бодрый разговор об истории Праздника.
Они гордились тем, что к начинанию Праздника они и их друзья имели прямое отношение.
       Их соединяла Любовь к Киеву и истории Украины и традиций своего народа.

       Николай Яровой в разговоре настойчиво доказывал Андрею Тарасовичу Чайке свои взгляды на событии;
 - По моему мнению Мир настоящего слишком заполитизирован.
       Господин Андрею, я желаю быть вне политики, но понимаю, сознаю, что навряд это мне вдастся?
– Тарасовичу, ныне на рубеже тысячелетий, на изломе мирового роз витку человечества, в идеологии, политике, экономике, в управлении планетарными событиями, – мы видим и ощущаем как возросли протиріччя особенно в отношениях между, межгосударственными інститута мы, транснациональными корпорациями, их капиталом и інтересами народов, где интересы народов является осью двойных векторов развития человечества.
– Консерватизм общества, недоразумение того в каком месте и на каком этапе развития оно находится, не желание поиска нового, – разрешает идеологам, политикам возвращать к архаизму в воображении национального (националистического) вопроса с привкусом конфессионального фундаментализма и втягиванием религии в политику под популистскими лозунгами: – «Божественной обираності того или другого народа», или устаревшей формулы, – «Народ всегда правый!».
– Политики и прохиндеи при них поднимают лозунга, которым больше сотен лет, а они должны быть на свалках истории. По моему мнению – народ, как социум, никогда не был и не будет однородным. Он никогда не будет иметь единомыслие, если он народ, а не масса или стадо в стойле.
– Народ никогда, не при каких условиях не будет правый. – Так называемые рейтинги являются замечательным свидетельством моих выводов. Правыми или не пра вими могут быть их лидеры со своими институтами (окружением), что взяли на себя ответственность или безответственность в строительстве человеческой жизни,
– страстно закончил свою мысль Николай.

– Николай, ты пойми –
– Современная политика, благодаря СМИ, стала еще более агрессивной и стремительной на сознание человека, – и это произошло благодаря новейшим технологиям влияния на подсознание личности. Су часний телевизионный канал, чтобы не транслировал, – это есть политика и идеология властителей СМИ. За их идеологией финансовый інстру мент – деньги. Именно они являются инструментом сферы обслуживания экономики, виртуальным, политическим производителем ликвидного «товара – вымогателя», – инструментом утверждающим правила игры. Деньги начали вырабатывать деньги, – и главный создавать, навязывать идеологию диктата, – поведения, отношений не только между государствами, но и между людьми. Политическая диктатура виконала свою идеологическую миссию, исчерпала свои ресурсы и в новой цивилизации крах идеологии диктатуры будет неминуемым.
– Не в противостоянии, а в сотрудничестве будет происходить ненасилий ницький влияние на сознание и самовоспитание народов с одной целью – не разрешить никому грабить ресурсы энергетического, информационного потенциала своего народа, государства и не дозволя ты этого, относительно других народов, которые исповедуют идеологию новейшей гуманистической морали, где человек должна быть люди ною. Идеологический, религиозный лозунг “Аджорнаменто – Обновление”, которое провозгласил Папа Павел VІ, больше сорока лет тому и которую исповедует его последователь Папа Іоан Павел ІІ, как формулу современного сознания и бытия, – к сожалению, человечеством не услышанная, но только такого типа формула, лозунг, – может указать путь и принцы пи сотрудничества, или мирного соревнования в случае непора зуміння строительства новой гуманистической цивилизации, ценностей, а не стоимости.
– При этих обстоятельствах, обязательно возникнет изменение понятийных, сиемантичних, семіотичних ориентиров. Ценность обязательно вытеснит понятие стоимость. Нам надо понять, что будь какая идеология на определенном этапе развития выполняет свою функцию развития цивилизаций. Надо также осознать, – отражение ментальності большинства народов, находится в его идеологии, которые воспринимает ее к действию в своей деятельности, поэтому видеть врага в тому или другому на роде на современном уровне, это – невежество, невежество относительно себя и своего народа.
– Менталитет народов, – это исторический уровень развития их духовности, их идеологии в управлении событиями, как в гуще среда высшая, так и во внешнем поле,просторные.
– Для построения новейшей научной парадигмы знаний народам, их культурам следует постепенно, отказаться от антихристовых знаний и посягательств на человечное сознание.
– Человечество вошло в новейшую астрономическую эру Водолея.
– Начинается отсчет развития другой цивилизации планеты на базе строительства новой гуманистической идеологии, новой философии, новой научной парадигмы.
– Мой друг, вот сейчас, – я так думаю!!!
– Николай, – я уверен в потому, что Апокалипсис из эры Христоса за вершился.

– Антихрист проиграл Христосу.
– Бісівський, антихристов корней гнилой, но еще очень крепкий!,
– так когда-то меня поучал мой учитель Федор Иванович Мовчан.
– Мы должны строить новейшую эру не опираясь на прошлое, создавать ее из нашего будущего, понимание вечности и своего места в ней и нам надо каждому начинать из себя.
– На территории нынешней Украины формируется новейший, европейский, геополитический, экономический Центр Управления Событиями.
– Так есть?
– Но это надо еще и видеть!

– В Украине находится географический центр Европы, мы есть – исторический центр Індо – культуры. Киев, как столица Украины, є историческим, культурологическим, мировым центром не только славянства. Учитывая современное политическое, экономическое положен ня Украины много политиков, чиновников мира стараются не замечать ее проблем.
– Не дай Бог, если бы Чернобыльская трагедия состоялась бы в другом государстве, или с другим народом, например в Англии, Израиле, Германии или США, возможно вообразить, сколько бы ресурсов планеты було бы в них вложено. Чернобыльская трагедия, – это идеологическая развертка культуры и экономической диктатуры и сознания сучас их лидеров всех стран Мира, так как они не отказались от еко-номічної диктатуры. Лозунг римского Папы VI, – “Аджорнаменто” – набожные христианские политики демократических, зажиточных драл жал не услышали и не могли услышать, так как они сознательно действуют за двойными стандартами морали.
– Мы украинский народ выйдем из этой критической ситуации достойно и самостоятельно, но без толку припускать, что украинский народ доз волить с ним вести себя, как ком захотится.
– Ментальність украинского народа находится в его толерантності, трудолюбия, доброжелательности, традиции и реализации чувства самодостаточности. Самодостаточность украинца не разрешает ему пользоваться ч-тоьей помощью, в этом его преимущество над другими.
– Почитание матери, женщины в сознании сформированный тысяче лет тому. Украинка всегда была самодовлеющей, культурной, кра-седой, генетически здоровой независимой женщиной, берегинею рода.
– Антихристовая идеология удручила культуру и быт Украины, но не успела и не смогла подчинить украинскую женщину. Она захистила и сохранила все материальные, моральные и духовные ценности. Надо постичь, что в сознании украинского народа значительное место занимает естественная, биологическая цикличность, космическая обертальність, философия – вечности. Украинец любит все крепкое, ста ле, стойкое, полезное и долговечное. Управление будь которыми процеса мы для него обязано быть прозрачным во всем.
– Поэтому в новой, современной, гуманистической идеологии украинца вимальовується главная формула: – « Человек, Человеку всегда должна прийти на помощь» и « у Человека не может быть врагов – могут бу-ты лишь неприятели. Вместо войны – Украина предлагает соревнование».

– Украинец, для меня – это не определение наций, этноса, – это образ жизни, щедрости и богатства души человека какая живет в Україні.
– Но мой друг, мы пришли на праздник, итак давай насолоджуватись красотой Андреевского подъема, Праздником Киева и Украины.

В мужской разговор вмешались женщины.

– Сегодня замечательный солнечный день и сколько вокруг красивых
людей.
– Вы вероятно забываете, что мы пришли отдыхать, а не слуха ты вашу философию.
– И кто-то обещал пригласить нас к кафе, или в ресторанчик!

– Лина, я надеюсь, что Надежда и ты извините нас.
– Если мы потеряемся на подъеме, то встречаемся внизу, возле школы, на кованые Андреевского и Покровской.
– И незабудь купить мне сувениров для командировки.
Груды щоcь из керамических изделий.
– Обещаю, что через час, мы будем сидеть за столиком ресторанчику.

Тарасович с Николаем пошли к замку.
Лина Николаевна и Надежда растворились в толпе людей.

– Андрею Тарасовичу, я разделяю ваши мысли, но как на меня, – они слишком оптимистичные.

– Николай, подумай, больше нескольких десятков лет тому, в первые дни святкуван ня Дня Киева на Андреевском подъеме, были одиночные художни-ки, а сейчас бесконечный поток людей странствует подъемом. О бизнесе и рабочих местах тогда никто не думал, а сейчас, это хотя и стихийный торговый, национальный центр, но он законодатель моды прикладного искусства, туристического бизнеса в Украине.
– В Украине, только начинает формироваться сознание народа. Лидеров в государстве пока что нет.
– Мы знаем лишь самозванцев, тем не менее я убежден, что Андреевским подъемом уже шагает новое поколение искренних национальных лидеров государства. Не надо быть пророком, который бы этого не видеть. Довольно посмотреть на молодежь, которая стремится знать больше чем их родители.
– И еще, за эти сложные годы независимости я не знаю в Украине вы падкую, чтобы кто-то из граждан умер голодной смертью.
– Этот факт вселяет у меня надежду.

Мужчины шли мостовой подъема.
Они рассматривали людей и произведения мастеров на раскладке.
– Мир должен приводить в удивление, как сказка, – в сказку надо верить, как в реальную жизнь,
       – Николай!
– Эти слова, когда-то в юношеские года, я прочитал в Эдуардаса Межелайтиса.
– Мои ровесники громко смеялись над ними, понимаешь, а я, еще больше укрепился в своих поисках красоты и правды сказанных слов.
– Мне стало ясно и понятно, что нет ничего реальнее чем виртуальный мир, который находится в моем я, – в мире какой я мо жу строить, создавать, не разрешая никому притронутся к ньо го без моего разрешения.
– Так Слово вошло в мое юношеское сознание, и помогало мне становиться совсем другим. В слове и только в слове, я нашел кра щого Учителя и Товарища.
– Слово стало инструментом и творцом моего настоящего, оно всегда определяло мое будущее. Я убеждался, что современное слово трехмерное, а в нем время и пространство одновременное, мгновенный, т.е. в слове заложено не только прошлое, настоящее, будущее, но и бесконечная вечность.
– Слово для меня стало объемным, многомерным и нескінчен им, – творцом Вселенной и Космоса. Трехмерный Космос со своими звездами и космическими телами, газами, атомами, частицами и молекулами, холодом и горячей плазмой стали в своих размерах, удивительно малыми физическими величинами способными разместится на ладони моей руки.
– Слова в моем сознании определились, как трехмерное место в многомерном пространстве Вселенной, Ума, Безкінечності, Самоор ганізації, – в котором находится Непознанное и Бог.
– Мой понятийный уровень резко изменился.
Для меня стало понятным, – что вопросы составляется не в чем смысл жизни,
 а в ком смысл жизни?
– И, – не куда идем ?
– А зачем идем?
– Слово, – это явление строительства виртуального мира Я в Человеку, – это оно создало Человека, – так как вне Человека и Слова, – Вселенная, Космос, Вечность бессмыслице и никому не нужны, – как на меня.
– Слово и Человек единые, они создали Мир, – в котором руководят событиями и процессами, они создали виртуальный мир с реальності и наоборот, – от слов Вселенная стала зависимой! Пусть простит меня Бог, но Человек и Дарованное ей Слово ввели в наше сознание Его. Без Человека и Слова мы бы не задумывались,  есть ли Бог, Вечность, Бесконечность и Непознанное!
– Мир должен приводить в удивление!, – как сказка! В сказку надо верить, как в реальную жизнь.
– Нет ничего реальнішого, чем виртуальный мир.
– Все наши поступки, действия, желание, достижение, победы, поразки, горе, радость счастья – гармонично находятся в нем, и слово является дивом.


– Андрею Тарасовичу, посмотрите на толпу улицы вашего дитинства, посмотрите на наш обновленный город, посмотрите, – какая Чудасія!
– А вы снова о философии бытия! Мы же договорились, о политике и философии сегодня больше не будем разговаривать.

– Таким замечанием Николай, будто поддерживал Лину Николаевну.

– На дворе май, а Вы начинаете разжигать свою душу.
– На Андреевском подъеме Праздник!
       Смотрите, какая Сказка!

Все шумело, звенело, пекло, жевало, пило, смотрело, показывало и рассматривало себя, отбивалось один в одном, в картинах, сувенирах, но для Андрея Тарасовича, на удивление,
враз все стало одно манітним, посторонним на его любимой, когда-то уютной улице
 – Андреевский подъем.
– Николай! – Я пришел не на Праздник, а на Чудо Киева!
– На Ди – в – ОБ!
– Я пришел на свидание с моей Родиной, имя которой Андреевский подъем.
– Сколько бы раз я сюда не приходил, я всегда встречаюсь со своим детством и будущим, которое мне не известное, но я знаю, – мое будущее таится вот здесь!
– Я праздник верю в то, что будущее есть только у того, – у кого есть свой ДЕТИНЕЦ.
– Андрею Тарасовичу, извините, я не хотел вас обидеть, у меня нет никаких возражений, но смотрите, какая красота вокруг, какое Солнце и замечательное Свято!
– Николай, я не на тебя обижаюсь, пойми!
– Праздник на дворе !
– Николай, я говорю тебе о Человеке и Слове, а суета города сюда не вписывается!
– Хорошо!
– Если тебе и Надежды удалось затянуть нас в пространство моего дитин ства, тогда давай я покажу тебе место, которое растило во мне сознание, – мое Я.

Андрей Тарасович и Николай поднялись ступеньками на Андреевскую гору Замка.
– Вот видишь, за нашими спинами дом не написанных романов, страстей, подвигов, измены, слез, горя, радости бытия, – дом – « Замок Ричарда »!
– А вот, – это место, из которого я помню себя. В этих чащах хо вається мое детство.
– Вот здесь сакральное содержание того, чего я – не знаю!
– Любуйся этой красотой, этой грандиозной панорамой, сколько фантазий и не реализованные возможности заложены здесь в этом сказочном месте.
– Чудо! А место, помню!...
– В тот день, – меня обидел наш управдом и я от боли и несправедливости убрался сюда, – это было мое место уединения, здесь я ложился на траву, кусте прятали меня от всего и всех.
– Из этой высоты я мечтал и наблюдал за Подолом, – всем, что бу ло над и под мной. Вдруг на линии горизонта, – вот там за Днепром, на дуге железнодорожной насыпи, в километре от моста, я увидел отблеск «солнечного зайчика» вот там, за Трухановым островом, на левом береге Днепра.
– Из этого момента мой мир изменился, я словно прощался с дитин ством. Я стал дорослішим. Блеск чего-то, из той дали, звал меня к себе. Я настолько был поражен, что возникло желание пойти и посмотреть, – что же то виблискує в дали?
– А может это сигналы азбуки «морзе», о секретах которой мне роз поведал всегда пьяный кочегар – матрос, фронтовик, дядя Савва из дома № 3 на нашем подъеме.
От таких выводов у меня дух перехватило.
– Может это, кто-то – зовет меня на помощь, а я тут сижу и не знаю, не могу расшифровать секретные сигналы потому, что не знаю простой азбуки и не умею читать.
– Может, через то меня обижают, так как я не умею, как они, читать газеты и писать анонимки.
/Так тетка Настя называла роз клеенные на столбах и заборах от руки написанные объявления/
– Я, Андрей Чайка, осенью иду в первый класс, иду учить в школу, а читать и писать не умею.

– Мне подают сигналы, а я тупой, как управдом.
– И это, только через мою тупость перестали мне сигналить, и бли скотіння совсем исчезло. Андрі – и – и – и – ій!, – снизу из горы звал домой мой отец Тарас.
– Но я дал себе слово, – вниз ни шага, там только боль и образы от людей, которым я ничего плохого не сделал.
– Отец поднимался ко мне на гору.

– Удивительно, откуда он знает, что я здесь?
– Мама говорила мне, что отец знает , видит и может все.
Он, самый добрый и мощнейший человек на миру, он даже в Голод 1933 года взвешивал больше 100 кг. Он никого не боится, его все поважа ють, потому, что сильнее, разумнее и веселее за него на Подоле нет никого.
– А может поэтому меня обижал управдом? – Потому, что у меня такой отец, а у управдома нет детей и у него жена – “торговка” игра бованими часами и всегда на все кричит.
– Я так пришел в восхищение «разборами оскорблений», что не заметил, как приблизился отец.
– От страха и красоты, взлета над городом - дух перехватило, слезы зрадницьки, самые лились из глаз. Это были слезы радости и счастье, ведь у меня есть такой, красивый, добрый отец Тарас, – наилучший Человек на Миру.

– Он посадил меня на плечи и понес через переход в двор «Замка».
Вышел на середину улицы, и я на его плечах поплыл вниз улицы «Лівера», так в свое время “коммунисты “называли Андреевский подъем.
Из высоты своего трона, охватив руками бритую, колющую голову, я рассказал отцу о всем:
и об образах, и о том, как мне сигналили азбукой «морзе», о том, что, не умею читать и писать анонимки, в конце концов о том, что он Большой, а меня обижают так как я малый.

– Когда я вырастания, я залога таким, как отец!
– Тогда, я им все объясню!

– Так я размышлял в то время.
Отец снял меня из плеч, снова подбросил в небо и так высоко, что я едва не полетел , как птица.
Поймав меня, он поставил на входную степень дома, поцеловал и возвратной стороной ладони обтер мои щеки от слез сказав:
– Сыну, – запомни, – у твоего отца нет маленьких детей, у твоего папы только Большие дети, и ты у меня самый Большой только потому, что ты мой Сын.

– А ты подольскую грязь,
– он обратился к управдому, который стоял возле двери дома № 9.
– Если хотя раз тронешь своими граблями будьяку ребенка, – будешь иметь дело только со мной.
Потом отец подобрал железный провод, которая валялась под ногами и завязал его на узел, и совал управдому у руки.
Управдом сразу этот металлический узел не удержал в руках и впустил себе на ноги.

– И запомни, Я, тебя подвешу на ветвь этого осокоря, ты бу деш висеть на стыд всего Подола, так как ты нечисть!...

Звоны Покровской и Флорівської церквей звали на вечернюю.
– Иди! – відмолюй свои грехи!
– Иуда!
– Старайся не попадаться мне на глаза, и особенно под гарячу руку!
– Не калечь Людей!
       Сволочь!
– От тебя, – на подъеме и на Подоле все натерпелись!

Мама, выдвинув из окна главу, позвала к дому:

– Рыцари, борщ стынет, -где вы исчезли?

Отец ответил за меня:

– Андрей снова прятался от управдома в нашем Детинце.

 Запах борща, родительского любимого варенного мяса и моих «дерунів», картофельных блинов с простоквашей, заставили меня прийти в забвение и отдаться ужина.
В нашей семье ели всегда сытно, это был прадедовский культ пищи.
Ели два раза в день, – утром и вечером.
       Если детям не хватало пищи днем, то для них на буфете, в скля их вазочках находились изюм, халва, мармелад, дешевые цукер ки, печенье, одним словом, – сладость и банка простокваши с хлебом, или булочкой – «гостинцем» от зайчика, и компот, который все упрямо называли чему-то “компот”.
Логика наших пращуров была простая и гениальная – человек счастливый в работе, живое для счастья своей семьи, а для того чтобы жить, – надо работать, для того, что бы работать, – надо быть сильным и здоровым, для того чтобы быть сильным и здоровой надо хорошо, рационально питаться.
Поэтому, утром, начиная свой день, каждый обязанный был наесться досыта, днем можно перекусить сладостью, а после работы, вечером плотно поесть, насытиться, пополнить силы и получить удовлетворение в радости общения за семейным столом.
За этим повседневным обычаем пряталась тайна смысла жизни и всего сущего, чем определялась семья и ее социальная, национальная принадлежность, ее историческая, консервативная миссия.
Разрушь ужин, и разрушишь традиции, рода, разрушишь род, – разрушишь народ, разрушишь род, – разрушишь государство, – и тогда исчезнет все.
Одним словом, современное невежество в виде вседозволенности в масках благодетелей, радетелей, – не ведают, что действуют в своих традициях.
Они разрушают, но никогда не создают семью.  Они отсутствуют принципы морали, они думают, что строят новые технологии, новые города, создают новое искусство, идеологию,
философию, а посуті – они разрушают семью, род и главное разрушают самых себя.
Они молятся Бог, а в своей молитве продают Его, каждый миг, – распинают Его, Все, Вся и Всех. Отдавая своих близких, и самых себя антихристу.
В них нет перспектив, – в них не может быть будущего, в них нет Вечности, они находятся в «мезозое». Им неподступ ной будьякий пространство, в них нет Бог, – даже идолы, – им недо ступні. Они, нынешние правители, власть, – живут разрушительными керосин ламы уничтожения семьи.
       Невежество, отсутствие родительной культуры, как липучая плесень, разъедает семейные основания и родительные традиции, коммунисты на этом поприще превзошли даже фашистов.

       Тот пожилой, удивительно светлый день семейного ужина запомнился мне навсегда.
Я засыпал у репродуктора – тарелки, под слова песни, – “Когда сойдешь на Ленинские горы”,
и думал, – так много красивых песен, а эта такая отвратительная, как наш управдом.
       Тешило главное, что отец обещал меня научить читать и писать, и я в школу обязательно приду уже ученым.
Я уже не сомневался ни в чем, но думал, - завтра обязательно уберусь на гору и разберусь с Детинцем, чего это он претендует на мое место?
– Кто он такой, этот Детинец?
– Может он и мое сокровище, запрятанное в кустах, – забрал себе ?
– Что он себе разрешает? Он что начальник управдома?
– Чему отец мне о нем ничего не рассказывал?
– А может Детинец его друг?
– Все ровно, завтра я обязан посмотреть, – или сияет «солнечный зайчик» за Днепром?
– Или посигналит он мне азбукой «морзе» ?
– Завтра пойду с помощью к дяде Саввы и он покажет Дитин эту, как мое место себе присваивать.
– Я думал об одном; лишь бы дядя Савва не напился, а то не залезет на гору.

– Николай!
– Проснись от моих снов и слов.
Двигайся, пошли Родительским Путем на подъем.
Все же таки Праздник состоялся !
Я счастливый.
Мы с тобой любовались видом моего Детства.

– Андрею Тарасовичу, вы говорили не Праздник, а Ди – в – ОБ!

– Я, о тоже именно тебе и рассказываю!
       Николай, удивительно то, что вот уже десятки лет я живую в одной из коробок, которые стоят за тем местом на Воскресенке, откуда абет творю «морзе» огонек звало меня к себе.
– И кто объяснит мне эту сказку ?
– А сейчас, – Николай, – пошли к нашим.
       Они наверное зачекались. Я ощущаю, что сейчас заработаем на орехи.
– Пошли худчиш.
Но, – вот этих ступенек в моем ДЕТИНЦЕ, – тогда не было.

– Давай двигайся!
– Вперед! И вниз!
– Андрею Тарасовичу, а в каком году это было?

– спросил Николай.



- В 1951.
В этом году, за лето, отец научил меня читать и писать и я не пошел, а ворвался в мальчиковую школу № 100, что и сейчас на Покровской / Зелинський / стоит.

Внизу улицы их жены с невозмутимым видом дегустировали « липовые » напитки цивилизации. Привлекательность, которая происходит состояла в том, – обмануть украинских женщин невозможно, но они этому чему-то искренне подвергались.

– Куда Вы исчезли?
спросила Лина Николаевна.

– Так! Знаешь Лина?
– Детинец снова заманил, и мы старались раскрыть его тайну.



– Одним словом – Вертеп, – удался!
– раздумывал Андрей Тарасович когда укладывался спать.

Из приемника лился язык немного опьяневшего мэра, – это был образ
 вьюна, способного выйти с будьяких положений и вопросов журналистов, но он так и не понял, что он всегда был и останется в памяти народа гвинтиком той системы в которой родился, и которая разрешила ему стать таким, какой он есть.
Может быть, - прав соседа, когда агитировал голосовать против него со словами:
– Что он раб денег, москалей и олигархов, властолюбец, сластолюбец и продажный человек, который бегает с вельможами обивая порогов по разным конфессиям и церквам.

Звуки песни со словами:
– “Как тебя не любить Киев мой!”
– поставили все на свои места.
Андрей Тарасович не менее хмельной мэра, засыпал и думал,
- и все же таки, новые песни обязательно создаст новую жизнь.
И мэр, и я одинаково счастливые, что дожили к этим дням.

– Действительно, не все так ужасно на Андреевском подъеме!
Залог легкости и полета во времени не оставляли Андрея Тарасовича в сне.
Многократно пролетая над каждым домом улицы,
Андрей упоминал истории, события, которое зафіксувались в его памяти и происходили не только с ним.
События пролетали, как в многосерийном телефильме латиноамериканского производства.
Но запомнилось последнее
/Андрей – это называл – чудасії /, скорее всего этот сон, – это были следствия раздумий после интервью мэра.
Чудасія в сновидениях была будто стилизованная под мультфильм из картинок настенного календаря больших мастеров народного искусства Украины, который несколько лет высев над его креслом в кабинете.
Не сон, а чудасія пришла к Андрею Тарасовича Чайки, но
разбудил телефонный звонок Николая.
Николай, анализируя вчерашний день настойчиво стал просить Андрея Тарасовича написать серию рассказов об Андреевском подъеме, об историях и снах, чтобы отпечатать их в издательстве, где он работал, так как уже успел договориться с главным редактором издательства об их публикации.

– Вот такой Николай, – я не успел проснуться, а ты меня уже поженил.
– Неужели пришла моя пора становиться публичным художником?
– запитав Чайка.

– А чему бы и ни?
– ответил ему Николай.
Компьютер, к которому Андрей Тарасович принципиально не затрагивал несколько дней, с нетерпением и надеждой ждал своего хозяина, чтобы довести себе и ему, что есть еще порох в пороховницах.
Андрей Тарасович розмірковував над предложением Николая.
У каждого человека есть свой ДЕТИНЕЦ, и у каждого есть свое, единое – Я.
У нас часто чего-то не хватает, что бы остановиться на миг и посетить ДЕТИНЕЦ с друзьями, посетить их ДЕТИНЕЦ и сравнить себя с ним.
Мы разыскиваем ответа на вопрос, которые чаще всего, знахо дяться только в ДЕТИНЦЕ, но относя его к нашего интимного начала, – не припускаем, что он есть Вся и Все нашего Я, – и в нем находятся ответы почти на все вопросы бытия.
Как не согласиться с Николаем.
Человек, художник реализует идее на грунте опыта со своего дитинства и корней ДЕТИНЦА, которые насыщают его творчество. Настало время для создания современных сказок, мифов, где художники Украины, Киева, региональных культурологических центров должны вопреки всему, подарить новых персонажей и героев, – детям и взрослым ба гатьох поколений не только Украины, но и всего мира.
Действительно, много чтимых людей, є моими единомышленниками, и из столбцов газетных страниц, СМИ они пробиваются к нашим сердцам, к сердцам сознательных украинцев с надеждой пробудить в нас ДЕТИНЕЦ украинского рода и народа, призывая к строительству нового, которое сегодня находится в молодые, в учениках и студентах.
– Чему, мне не поддержать их и наше общее национальное, культурологическое дело?

– Возьмите на себя бремя, начните развитие новых сказок, мифов родившихся на ДЕТИНЦЕ Андреевского подъема, не звер таите внимания на критику!
– промолвил Николай.
– Тот кто бездействовал, – тот не делал ошибок!
– Вы же знаете, то что сегодня ошибка, завтра может быть признанием.
– Довольно вам работать на чужие проекты.
– Прагматикам – прагматическое, культурологам – культура логическое, народа – народное.
– Ваши герои и персонажи могут быть реальными историческими фигурами и ирреальными, фантастическими персонами, так как это мир ДЕТИНЦА в котором за вашими же словами, все реальность.

Николай имеет рацию когда говорит:
– “Ваше начало наверное было в событии – чудасії, которая началась в после военные года”.
Идея Николая настолько понравилась Андрею Тарасовичу, что он решил поехать к Детинцу.
Надо по этому поводу еще раз зазирнути в тот сказочный мир детских мечтаний, рассмотреть и вспомнить то время бытия и сегодняшних преобразований.

Андрей Тарасович прошел Десятинной улицей и остановился между площадкой – сквером и скульптурой литературных персо нажів Голохвастова и Проні Прокоповны из пьесы
 “ ЗА ДВУМЯ ЗАЙЦАМИ”.
Чайка смотрел на туристическую толпу, их суету, и ему чему-то было стыдно за них и за себя. Сейчас он не находил ответа.
– Чего он краснеет от стыда за них и за себя?
Андрей Тарасович пришел сюда ради выполнения предложения Николая, чтобы в памяти воссоздать, записать, сказочные воспоминания о своем Детинце.

Спускаясь Андреевским подъемом, Андрей Тарасович посетил к кафе, которое стояло на бывшем месте Андреевского подъема, на дворе дома № 16,
 заказал кофе со стаканом “ МИРГОРОДСКОЙ “ воды.
Он сел за стол.
Вот здесь, на этом месте судьба Андрея свела на всю жизнь с первым учителем и другом – Федором Ивановичем Мовчаном, который всегда был для него примером во всем.
Андрей Тарасович занял в кафе доминирующее место, чтобы рассмотреть и созерцать за событиями возле домов его детства на Андреевском подъеме.
В этот миг, более за все, привлекал его внимание дом № 11, его вход, окна, балконы, так как из этого места в его памяти пригаду вались события тогочасся, которые запомнились на всю жизнь.
Отголосок памяти и ее чудасій нахлынули на Андрея Тарасовича, здесь в одному з найсвятіших мест своего Детинца исчезнувшего двора и домов № 16 на Андреевском подъеме, воспоминания о событиях после военных лет подъема, где в трагических событиях середины ХХ возраста на роджувалась его сознание и совершалось його Я.
Андрей Тарасович однажды сформулировал и определил свои рассказы, как чудасії, – это когда на грунте действительных, реальных, документальных событий формируются художественные, ирреальные образы и события и становятся реальным достоянием того или другой среды.
Здесь, в этот миг у Андрея Тарасовича окончательно вырисовалась чудасія, которую просил написать Николай.
Андрей Тарасович рассчитался с официанткой кафе, и пошел к дому своего детства, к окнам своего сказочного мира.
В доме № 9 он осмотрел окна своей комнаты, где когда-то жил, потом зашел в двор.
Склон Андреевской горы немного сдвинулся и зарос деревьями.
Ощущалось отсутствие любви к этим местам у современных жителей, так как они думали, скорее всего, о своем бизнесе, который находился по другую сторону дома.
Андрея не бросала мысль, чему он так краснел за себя и тех туристов возле площадке Андреевской церкви и школы, и той скульптурной композиции китча и халатности людей, которые определяют себя художниками, будто вболіваючи за национальное сознание и культуру?
Андрей Тарасович удовлетворен найденным толчком к работе на подъеме, пошел мостовой улицы, вниз к Контрактовой площади, к памятнику Сковороды,
чтобы убедить, что и на этой улице будет праздник.
Сколько бы раз не был Андрей Тарасович на Контрактовой площади Подола, его всегда поражал своей красотой вид Андреевской церкви – шедевру,
– достойного поклонению перед авто рамы проекта и поколениями киевлян, которые сохранили ее.
Чайку поражало и то, что ни у фашистов, ни у коммунистов не поднялась рука на его уничтожение.
Феномен святости, красоты Андреевской церкви, многим поколінням и не только киевлянам, будет раскрывать тайну истины человеческого о каждому из нас.
Уже никого из прохожих не приводило в удивление, что студенты Могилянки мыли памятник Григорию Саввичу Сковороде, как и то, что Возрождение Академии состоялось.
Никого не приводило в удивление, что Независимая Украина есть.
Андрей Тарасович смотрел на воскрешенную Академию и казалось, что не за горами тот День, когда она даст народа красоту Духа наций Украины и она займет такое же самое место в жизни государства, как Андреевская церковь, в них был предусмотренный образ духовной связи и эстафеты поколений.
Едва ли кто сможет вообразить те поколения украинской наций, которые положили себя на алтарь возрождения КиєвоМогилянської Академии.
Если говорить о символах и памятниках Независимости Украины, то выше чем возрождения Могилянської Академии для украинской наций, не было и не будет ничего, и чем дальше и глубже мы будем строить государство, тем более будем сознавать,
что символом Независимости Украины есть Воскрешенная КиєвоМогилянська Академия.
Значение Возрождения Академии не возможно переоценить, – это осуществимый факт, который должен стать новой традицией Украины в памяти ее искренней Независимости Духу, культуры, науки українського народа.
Низкий поклон Всем.
Ежедневность высоких раздумий вопреки всем действий вельмож, реализовывалась в студентах, которые мыли скульптуру Г. С. Сковороды.
Благодаря ним, – студентам, Подол, Контрактовая площадь двигались к завоеванию статуса второго культурологического центра Киева и подтверждение того, что он был и буде центром города Європейсь кого, Магдебургского права.
В этот миг Андрей Тарасович верил, – настанут Дни, когда именно эти студенты приведут либеральную интеллигенцию Украины к Сковороде на культурологические акции, к построению искренней либеральной, национальной идеи, создание новейшей европейской, гуманістич ної государства – Украины.
Ребята и девушки, - студенты выполнили свою работу – на отлично.
Они, шли к раскрытым ворота Академии, им можно было завидовать потому, что Григорий Сковорода сопровождал их свои взглядом.
Андрею Тарасовичу казалось, еще миг и Сковорода оставит свой пьедестал и снова откроет народу новый мир мастера – творца, путь к человеку нового мира.
Сковорода, вместе со всем людом площади любовались дивом, где прорастали зерна надежды, они гордились молодежью Украины и веры ли в ее достойное будущее.
Григорий Сковорода из постамента сопровождал своим погля дом студентов и Андрея Тарасовича. Он будто утверждал то, что непрерывность эстафеты поколений в Украине состоялась.
Андрей Тарасович проходил перекресток сквера, где когда-то стоял танк – монстр из первой мировой войны и служил отхожим местом для підпитих мужиков Подола.
Прошло более пятидесяти лет, а запах вонючей брони панциря не пришел в забвение, он отпечатался в памяти и ассоциировался в его мозге, как благоухание образа будьякої оружия и всего, что с ней связанное.
Спешно обойдя Самсона, воспоминания о детстве снова на здогнали Андрея Тарасовича.
Он подошел к тому месту, где когда-то стоял зеленый ларек – дяди Ізі.
В ларьке Ізі было все, чего только душа пожелает.
Жизнь близлежащих улиц без ларьку было немыслимо.
Современные супермаркеты и технологии торговли могли бы позавидовать Ізиному таланту организатора. Он невозможное делал возможным и всегда говорил:
 – “Были бы у Вас здоровье и деньги, а вся сдача к дастся!”.
Если в аптеках города не было счет, приходили к Ізі и через день он их получал, были бы деньги. Магическое слово дефицит, – для дяди Ізі, було позбавлено загадочности.
Днем и ночью, он реализовывал запросы своих клиентов из всех близлежащих улиц нижнего и верхнего города.
Рано люди шли на работу, а радушный дядя Ізя был, раньше всех на своей должности сервисного обслуживания населения. Поздно, ночью, когда город спал, только свет уличных фонарей и свет в ларьке дяди Ізі, – подтверждали исключение из правил, которые есть в городе место, где ждут своего посетителя.
Этот многодетный, добрый и чуткий человек казалось существовала на Андреевском подъеме вечно, – и никто не имел права обидеть его. Разве, что только управдом и участковый милиционер.
Андрею Тарасовичу вспомнился день, когда его “за бесплатно” дядя Ізя напоил газированной водой с двойным сиропом.
Андрей в тот день взволнованно пересказывал ему события, которые проходили на против ларька Ізі, где на киносъемочной площадке фильма – “Матрос – Чижик”, – снимался эпизод с офицером, который бил много раз по лицу Чижика, проговаривая:
– Будешь уважать офицера, – существо!
– Будешь. уважать офицера, – животное!
– Будешь. Уважать офицера, – существо!
Андрею хотелось бежать к отцу на работу, чтобы он пришел сюда и показал им всем, что нельзя обижать красивых людей.
Как только Андрей поставил на прилавок стакан, дядя Ізя пе ребив его:
– Андрей, – успокойся!
       – Глупость тебе не есть к лицу. Пойми этот офицер не офицер, – это артист!
– Ты же сам видишь, они снимают кино для нас, чтобы не было и ких людей, как этот офицер!
– А вообще я тебе советую, дешевле и лучше читать книги, чем смотреть кино!
– Может я не правый, но я так думаю!

– Дядя Ізя, а чему я так не думаю?
- спросил Андрей.

– Скорее всего, так как ты левша, - т.е. левша.
Этим выводом он ошеломил Андрея.
Кроме отца и братнин никто не знал, что он – левша, - левша,
даже татарка – ворожея на картах и и не знала, несмотря на то,
что мамины подруги ей говорили, что она разгадывает все.
Андрей розмірковував,
 - Нет, наверное отец ему рассказал.
Отец ему говорил:
– Сынок старайся делать все правой рукой. Вырастишь и тебе тогда будет легче жить.
– В государстве не делают станков и инструментов для таких как ты, потому, что такие как ты, – ей не нужны.
Ты нужен нам, а для них, – ты и такие, как ты, – лишняя забота.
Им нужны глупые, послушные рабы, быдло и злые собаки, – такие, как
управдом....

 Но зачем отец рассказал дяде Ізі, что я левша, т.е. левша?
Но дядя Ізя правый, книги читать лучше и дешевле, чем смотреть кино.
Наверное поэтому наверное и написали в школе плакать:
– “Учиться! Учиться! Учиться!” и
– “Книга – это источник знаний!”
 Книга, – а не кино источник знаний.

... Но однажды, отец с соседями помогал дяде Ізі грузить контейнеры его домашним сокровищем. Вечером улица о щалася с дядей Ізею, теткой Ривой, Монею, Саррой, Соней, Аб рашкой, Седьмой и грудным Зунею.
Андрей был на самом почетном месте возле семейного трофейного патефону и крутил трофейные пластинки с еврейскими песня мы, что привоз мамин брат из войны.
Все пилы, ели, плакали и смеялись. Дядя Ізя посмотрел на свои карманные часы, встал с поднятым стаканом в левой руке и сказал:
– Мы едем к своей Палестине!
– Такие как мы, – здесь не нужны, а если и нужны то только в тюрьме.
       – Мы едем туда, где нас ждут и таких как мы, – там много.
       Там нас не разведут с нашими детьми и мы с Ривой сделаем все, чтобы они, наши любимцы были счастливые!

– А дядя Ізя тоже левша.
Он стакан держит в левой руке, как я
 – подумал Андрей.

К дому подъехал трофейный автобус с “легавыми” в гражданскому,
 – отец, кочегар Савва и крестный отец Андрея занесли в машину чемодана, сумки, коляску Зуні и поехали на вокзал провожать семью дяди Ізі к его Палестин к его Ізраілю.

Спорожніла улица, Андреевский подъем, город и дом.

Через много лет, отъезд дяди Ізі убедил Андрея в том, что он был не только добрым, но и очень умным человеком, который любит свой народ и свою семью более за все.
Дядя Ізя и отец были такими разными людьми, но их объединяло что-то такое большое, которое не разрешало усомнится в их мужской солидарности и человечной дружбе и обществе.
На следующий день, после отъезда семьи дяди Ізі, управдом согнал к ларьку не протверезілих дворников с ломами. Уподовж часа, они разбили ларек на треска, вывезли его, как мусор, – вскопали землю и посеяли траву.
Прохожие старались быстрее пройти мимо черный прямоугольник вскопанной земли, где в центре стоял удовлетворенный управдом и никто из прохожих не желал видеть дело его рук.
И только никогда не бувши трезвым, - кочегар – Савва, остановился, посмотрел на содеянное управдомом, махнул рукой в никуда и в ничто, указывая пальцем вниз, сказал управдому:
– Как тебя Земля может носить!
– Ты, – чучело коммерции !
Из этого момента управдом получил пожизненное прозвище
 – Чучело коммерции.
Все жители УЗВОЗУ скрыто радовались, этой маленькой победе человеческого духа и слова над извергом.
Но Андрей дал себе слово отомстить Чучелу за снесенный ларек, который когда-то строил отец, отомстить за себя, за дядю Ізю и за погибшую коммерцию !
Он придумал, как это сделать.
За Андреем не заржавело.
Через десять дней Праздновали – 1 мая!
- День Солидарности Трудящихся Всех Стран и Народов!
Ночью, перед Днем 1 мая, он залез на крышу дома №11 с большой ржавой кастрюлей воды, и залив у нее флакон чернила, и оставил ее на крыше.
Ночь для Андрея была тривожньою и бессонной,
– он боялся проспать утро, но не проспал.

На рассвете / улица Лівера так ее назвали после войны / – Андреевский подъем готовилась к Празднику 1 Мая!
Дворники развесили флаги, и в белых фартуках с бляхами на груди и метлами в руках, стояли, словно дежурные на должности.
“Общепит” расставлял лотки и товары
По улице проходил маршрут колонны демонстрации Подольского района, которая должна была идти вверх, через Десятинную улицу и возвратить к дому прокуратуры
( сейчас стоит бывший музей Ленина, а ныне Дом национальной культуры Украины ) и возвращать на Крещатик.
Управдом – Чучело в белом костюме при красном галстуке и трофейных белых лаковых ботинках, как всегда стоял на своем любимом месте,
 – посреди ворот подъезда в дом № 11.
Он стоял в ожидании колонн,
как ему казалось,
он принимал их,
а они только ему и его фантазиям рапортовали своими досягнен нями.
Андрею только это и надо было увидеть, главное Чучело подъема стояло в нужном месте.
Андрей мгновенно убрался на крышу и из него увидел, как он наставил руки в стороны.
Он действительно был похож на Чучело, которое ожидало и нагля дало, как медленно поднимаются за оркестром колонны демонстрантов.
Медлить нельзя,
и Андрей прицелившись, залпом излияние чернильную смесь из кастрюли Чучелу на главу,
и быстро по горе, через дворы совпадение на Боричев ток,
для того, чтобы иметь алиби и влиться в колону со своей школой №100.
Управдом , – на прозвище улицы и дяди Саввы, – “Чучело”
в один миг стал натуральным “Чучелом”,
он взлетов со своего места с ужасом и мысленным взором мести коварному империализму, сионизма и национализма всех мастей.
Чем больше и дольше управдом вместе с милицией и переодетыми стукачами суетились в поисках врагов и вражеской силы, тем более смех распирал каждый, кто видел эти комические сцены чернильного “Чучела”.
Улица радовалась, жителе из верхних домов подъема спешили вниз, чтобы своими глазами увидеть торжество Справедливости и Солидарности реализованное в День 1 мая!

А через год не стало Сталина.

Управдом в надежде заграбастать квартиру своей жены и ею нажитые деньги, выдал свою жену каким-то органам, как бандершу.
Квартиру конфисковали, денег не нашли, бандершу посадили на пять лет в тюрьму.
Через год, она вышла из тюрьмы, как говорили за залогом здоровья, и поселилась в трехкомнатной квартире на Печерске.
Она вышла замуж за интенданта, то ли милиционера, то ли прокурора.
Родила трех сынов и двух дочурок.
Соседки, утаємничений, говорили матери Андрея , который у нее не дом, а полная чаша немецких трофеев.
Дети бандерши давно выросли.
Говорят люди, которые сейчас, они изобразило с ее внуками процветают в управлении государством и в современном легальном бизнесе.
А управдом, не получив квартиры и денег за свое предательство
– от оскорбления на власть и ее милицию, тихо повесился на дереве под горой.
Родственников у него не было, был он без рода и племени, поэтому мужики улицы все затраты взяли на себя и похоронили его на горе – кладбища Флорівського монастыря.

Кочегар Савва поднимая рюмку сказал:
– Хотя он был Иудой, Чучелом, продажный человеком, но все же таки он был человеческим существом.
– Пусть на том миру, – Бог поможет раскрыть ему глаза и пусть хотя там он ему втямить, - что человек к человеку всегда должна бу ты человеком!
– Такая, то правда!

В тот день думал Андрей:
 – Жаль, что дядя Ізя, тетка Рива, Моня, Сарра, Соня, Абраша и маленький Зуня об этом не знают.
Но жители подъема также знали, от сапожника Андреевского подъема дядья Петра, что они ула штувалися хорошо. Тетка Рива нашла в Ізраілі много своих ро зверел, которые приехали из Бухары.
Дядя Ізя пошел работать к правительству Израиля по торговой части.
Все были уверены, – Израилю с дядей Ізею повезло, а нам надо ждать изменений.

Из тех пор на Андреевском подъеме колонны демонстрантов больше не ходили.

Улица постоянна жить другой жизням, ее не устраивал только день сегодняшний, она стремилась жить надеждами и верой в завтра.
Странствования в Детинец затягивали Андрея Тарасовича все чаще, и больше.
За все его интересовал каждый клочок бумажки на котором кто-то и что-то писал о его Детинце. Его друзья собирали для него все бессмыслицы об Андреевском подъеме, которые печатались в СМИ.
У него появилось новое чувство, – любо смотреть на маленькие перекопанные клочки земли, где стоя возле них, он не перестал задавать себе одно и тоже вопрос,
– сколько памяти, тайн сохраняется в таких клочках земли ?
Но суета жизни, так засасывала его и большинство из нас, что мы забывали остановится хотя на миг и призадуматься, а ради чего эта суета?
Куда и ради кого мы спешим жить за чужими рецептами?
Чему мы разрешаем самозванцам, само выдвиженцам, партийцам учить нас жить в их суете, невежестве, ради наживы и боязни за их без толку прожитые года?
Мы умный, талантливый народ, а разрешаем оборотням руководить нами.
Все, что нас окружает, незаметно, стало в их управлении.
Конец года, а они сделали так, что мы со страниц газет и ек ранів СМИ собираемся им “рапортовать” о наших достижениях и преданности к ним.
Вместо того, чтобы Влада доказывала нам и отчитывалась перед нами о своих поступках в стране.
Город готовился к празднованию Нового Года.
И когда посмотреть на Киев из птичьего полета, то он нага
дувало муравейник с сотнями тысяч своих жителей.
Все вокруг было сориентировано на встречу Новогодних Праздников и завершение бизнес планов.
И согласно смеси современных теорий качества и возможности ни у кого не было сомнения, которое двенадцатым удар курантов с 31 декабря на 1 января под восклицание:
– Держимся с достоинством!
– большие свершения скажут о себе во всем мире.

Пришла долгожданная Весна.
В этот день Андрей был гордый за своего приятеля режиссера Назара Трояна не только потому, что он заслуженно награжден, но и потому, что он родом из Андреевского подъема и был его земляком.
Они часто обменивались мысленным взором, о судьбах наших земляков, успешно работающих на всех континентах, в Канаде, Израиле, США, ПАР, Австралии, Индии, Египте, Франции, Германии, Испании, Греции, Австрии, России, Китае и Англии.
Просматривая кассету Назара, Андрей, как никто ощущал корни таланта режиссера, которые вырастали с его ДЕТИНЦА из их Андреевского подъема.
       Каждый кулик свое болото хвалит, – это истинная, и так должно быть, разве можно не любить Родину и унижать свое Я.
       Астрономы утверждают, что человечество вошло в новую эру Водолея, – эру развития новейшей цивилизации.
       Андрей Тарасович был уверен, – от того насколько мы будем относиться к своей малой Родине, – к Детинцу, – за лежит наше развитие.
Большое вырастает из малого.
Улица, дом, квартира, семья, друзья, работа, профессионализм – наше социальное зеркало.
       В грязной квартире, холодному дому, засоренной и неосвещенной улице, захламленном балконе и дворе не могут жить и рождаться независимые, гордые, талантливые, морально здоровые люди.
       В таких местах формируется серая, унылая жизнь, что является предпосылкой для развития криминала. Грязь физическая, – порождает грязь моральная и стагнацию общества.
Если в нем прорастает талантливое зерно, то это происходит вопреки всех норм и правил, а не благодаря ним.
Признание таланта всегда имеет чистые источники, которые в свою очередь имеют чистые истоки из своего Детинца.


***

       Весна.
Андрей Тарасович в это время полностью отдавал себя заботе приусадебным шматом земли возле своего садового дома.
       Он был уверенным, что только здесь, работаясь на земле, сможет понять свои национальные, казацкие корни и происхождение не смотря на то, что он, киевлянин в десятках поколений.
Весеннее Солнце, веранда садового домика, кресло – скалка, в которой отдыхал Андрей Тарасович приводили на приятные розду мы над бытием. Теплые лучи солнца ласково пригревали и он будто взлетел то ли в сон, то ли в чудасію.
Он будто находился, то ли на Андреевском подъеме, то ли на съемочной площадке приятеля режиссера, то ли на сказочному подвір”ї дедушки и бабушки.
Грезилось ему следующее;
К нему, будто любимейший сон – чудасія, надходійшли воспоминания сельского, босого детства у самых наиболее дорогих людей в жизни, деда Василия и бабушки Оришки.
Де Он, бегал по яблоневой земле, заглядывая на красные стороны яблок, которые срываясь из ветвей могли взбить из ног. Где на бесконечном огороде росли пихасті, желтобокие тыквы, которые всегда загораживали ему путь в погоне за мотыльком,
 где в самый ответственный миг они подставляли свои стороны, толкая его под плетень в объятие злющей крапивы.
Где в самое найскрутніше положение, к нему приходили найтепліші и найвеличніші руки деда, подкидывали в высоту сада, ладонями отирали слезы познания человечного счастья, и снова відпус кала в тот сказочный мир, где цветы и росы, вместе с сорняком под плетнем, открывали свои тайны только для него.
Где он, с наслаждением, в этой гуще растений находил помидоры с бабушкин кувшин.
Паутину, еще не совсем известного существа, падала на лицо, и теплые солнечные лучи поворачивали Андрея Тарасовича от воспоминаний до участка садика....
       Дымящийся клочок перекопанной земли, снова поворачивал Андрея Тарасовича Чайку в мир его ДЕТИНЦА.
- Андрею?
– Что любуешься Землей?
– Обратился к нему сосед Павел Петрович.
– Сосед садитесь к столу.

– Нет, я уже собрался ехать к городу.

– Хорошо!
– Тогда я еду вместе с тобой!, – поеду в тот неистовый вирій и непостижимый мир.
       – Поехали!
Красота панорамы холмов Киева перехватывала дыхание.
Андреевская церковь и Андріїв ДЕТИНЕЦ посматривали на них.
Они из машины любовались золотым сиянием дня.
Андрей Тарасович припоминал такой же день, когда его семьи
 удалили ордер на новое жилье в Дарницы.
Перед отъездом, Андрей поднялся к своему ДЕТИНЦУ, – это был подсознательное движение расставания с ним, и со своим счастливым детством.
Андрей ощущал, что это Святое место всегда будет носить в своем сердце и он был уверен, что ДЕТИНЕЦ на всегда останется с ним.
Тогда, - юноша Андрей ехал в кузове авто вместе с мебелью и был впев неной, что мир новостроек не затмит его нового пути.
Вид, из нового жилья дарницкого балкону был на Андреевскую церковь и его ДЕТИНЕЦ.
Произошло, как в сказке.
Андрей каждый день имел возможность видеть свой ДЕТИНЕЦ.
Так произошло, что они не развелись, а наоборот еще ближе стали ближе один до одного.
– Действительно, – нет ничего реальнішого, – чем виртуальный мир человеческой души !

– Знаешь, Андрею, – только в весенние дни понимаешь, что это есть розки дання каменьев и что это есть их собирания.
Жизнь человека ни когда не бывает легким, но счастливо стекла дается во многих.
Без потерь и поражений не возможно ощутить достояний и побед, как стоимость и ценность бытия.
– Андрею, ты снова прикипел к своему ДЕТИНЦУ, – и не слу хаєш меня!

– Петрович? – Извини, я тебя внимательно слушал, но осматривал панораму.
– Посмотри, как город усеян высотками.
Загромождают склоны, не подрезывают деревьев, калечат ландшафт и плюндрують не только мой ДЕТИНЕЦ, но и ДЕТИНЦЫ киевлян из разных городов Киева, уничтожают в народе его историческую память.
– Что эти изверге сделали с Гончарами, Кожемяками с другими местами старика города?
– Сколько ног возрастами прошлось мостовой Андреевского узво зу, сколько историй, чудасій, драм, судеб людей запечатлелось в ее памяти?
– У меня болит мое, но у тебя тоже болит твое, – за твои Кресты - Ипподром.
– Нет ни одной исторической фигуры, которая бывала в Киеве и чтобы не посетила Андреевский подъем, не поднималась или не спускалась по нему, – от княгини Ольги и Владимира к современным мировым политикам и звездам телеэкранов.
Подъем изначально был той полосой города, которая кратчайшим путем соединяла два своих центра: – Подол и Киянівку, Днепр и стол князей, столицу с ее Государством.
– Кого тут только не было и кто тут не ходил?
– Кто только не пил воды из государственной святыни источника – истока
реки Киевлянки которая сейчас, хвалить Бог течет, но вытекает в никуда. Киевлянку изнасиловали, замордували, а кто подвергает пытке?
– Подвергает пытке власть и так называемые жители Киева.
Сегодня в Киеве нет киевлян!

– В нем живут его жители, которым надо завоевать в своем сознании, перед собой, – право называться киевлянином.
Культура происходит от слова культ, пока в нас не будет уважения, культа своего жилья, дома, двора, улицы, города, дороги, мостов, транспорта, реки, источника или деревца – не будет в нас наций, не будет рода, не будет народа, не будет государства, не будет будущего.
Киев после военных лет это не тот Киев, который был в дорево люційний, а потом в довоенное время, – мне это часто напоминал мой отец.
– Но Андреевский подъем начала ХХ возраста, почти ни чем не отличался от подъема современного времени.
– В 60– те года на нем было построено 2 дома, в 70те года несколько домов разрушили, в 90те года что-то выстроили.
– Павел Петровичу, пойми меня, подъем одна из не многих ву лиц города за век
– Слава Бог! – выстояла, но с какими потерями!
Разве киевлянин и киевляне, истинная община города разрешили бы знищи ты Гончаре, Кожемьяки, Воздвиженську ? – ради какого-то химер ногоінвестора, – который, как культурный человек не придет сюда, так как здесь сознательно уничтожено культурное достояние народа, так как здесь инвестора будут отождествлять варваром который посягнул на национальную святыню.
– Изверг, – а не руководител город прояви сво сут, – и прий врем, когда их потомок стыдно бы ощуща сво при четність к родителей и сво знаменитейш фамили.
– Изверги не имеют ни рода, ни племени, – поэтому их в народе обзывают – ОНО.
– Это ОНО, – разрушает Десятинную, Михайловский, Успенский соборы, а потом ОНО их снова восстанавливает под надуманными лозунга мы, чтобы нажертись доверием человека.

ОНО приходит в город никем и ничем, – но действует по законам опухолевой клетки.
ОНО посасывается к телу города, государства, как омела к дубу.
ОНО уничтожает, разрушает Большое Святое в малому, – нелюдь разрушает человека и человечность.
ОНО захватывает сознание Человека.
ОНО страшніше антихриста, так как их сотни тысяч, от сельсовета
       до высочайших государственных институтов управления.
– Петрович!
– Взгляни сколько улиц города, только при нашей жизни, смыли фамилии извергов на теле городов, государства, – ради Правды.

– Андрею, а чему ты не припускаешь,
 что ОНО смывает, а может расчищает путь для себя?, а может и для своих потомков.
Такое уже не раз было!
– Может этот новый круг, новый оборот рыночных основ?
– Кто знает жизнь круговерть!
– Разве только Бог!
– А может наш Сковорода!
– Они Вечность, а мы тут порпаємось в современности со своими мыслями!
– Андрею,  всегда ли мы можем назвать себя киевлянами и людьми,
 – если ОНО руководит нами?

– Петрович! – Скоріш за все, – ответ следует искать каждому только в себе.

Беседа с Павлом Петровичем, приезд домой, фотографии, картины в кабинете и горнятко кофе, – снова погрузили Андрея в его ДЕТИНЕЦ.
На него из фотографии на стене смотрел Он, Федор Иванович Мовчан
– Капитан Андреевского подъема.
Федор Иванович сидел на стуле, где его собака, могущественная отданная красавица Ласка, положила ему на плечи свои огромные лапы. Они смотрела у настоящее и будто улыбалась над событиями с тогочасся.
На Андреевском подъеме жители между собой, Федора Ивановича называли,
– Капитан.
Скорее всего, поэтому так называли, что он, на кого бы не обращал свое внимание, очень часто называл одним отстраненным словом – капитан, не смотря на возраст и пол, независимо от того кошка, собака, или курка или голубь это были.
У дяди Феді, – капитан, – это было слово – зеркало и оно мало утаємничений содержание.
В этом слове отбивалась Вселенная души фронтового разведчика, артиллериста, офицера, воина, киевлянина, рыцаря, красавца, который прошел войну от Львова до Москвы и Сталинграда, от Сталинграда до Карпат, Вены, Праги и к Эльбе и Берлину.



ГЛАВА – 2

       У 1947года в октябре, полковник военной разведки, герой войны -Федор Иванович Мовчан возвратил из войны в Киев, на свой Андреевский подъем, в свой ДЕТИНЕЦ.
Все квартиры, подвалы и пристройки домов, дворов Андреевского подъема были облаштовані, заселенные и перенаселенные жителями.
Федор Иванович приехал в свой дом, но его квартира была занята полковником, танкистом, инвалидом войны, отцом многодетного семейства Григорием Козаченко.
Они не были друзьями, но знали друг друга из детства, как давние знакомые понимали все с півслова, жеста или взгляда.
Они были почти ровесниками с казацких, офицерских, военных родин сотни лет служивши родине. Свой закал они проходили в Первой мировой, потом в Гражданский, Испании, где Григорий был танкистом, Федор – артиллеристом – разведчиком, военным разведчиком, – поэтому встретились они не как знакомые, а как родственники разведены на много лет.
Больше за все волновалась жена Григория, – Василина, школьная учительница.
Она несла на себе непосильное бремя послевоенных забот о благополучии семьи.
Растерянность семьи перед гостем Федор снял и быстро пояс нив, который очень рад такому подарку судьбы, у него обнаружились близкие люди и он счастливый за них.
Григорий тоже волновался и старался объяснить, как он заселился в его квартиру.
– И брось ты мне об этом говорить, – я счастливый тем, что вы, здесь поселились, а не какой-либо захребетник, защитник «закромов родины» с Ташкенту.
– Ты живой, у тебя семья, лучше рассказывай мне, как ты сам сие бе чувствуешь ?

– Федор, моя война , закончилась в 43году, когда освобождали Киев.
– Мои были в эвакуации в Сибири, я их вызвал, – и они забрали меня из госпиталя.
– Нашу квартиру заселили ташкентские беженцы.
– Твою квартиру нам выделил комендант, она у него была ре зервною.
– Для меня этот балкон мир открыт у жизнь. Я на костылях ба гато не на ходжу.
– Мои трофеи, – коляска на колесах и костыле.
– Пенсии нам хватает. Военкомат помогает, грех жаловаться.
– Хвалить Бог, который живой, и я могу стоять, сидеть, передвигаться сам.
– Василина, не забывай у нас гость из дороги, – накрывай на стол, чем Бог послал.

– Григорий, не суетись.
– Не званый гость сам знаешь!
– заметил Федор.
– Василина, я не с голыми руками, у меня кое-что есть.

Федор Иванович вскрыша вещевая мешок и выставил на кухонный стол бутылку «Московской», «Лидии», американскую тушівку и половину “кирпичины” черного хлеба.
Василина после такого жеста Федора успокоилась и сказала, что в скором времени сядут все к столу.
Григорий с семьей Козаченків и Федор сидели за столом.
Дети – Глеб, Надя и любимица всех, – младшая Віроніка, – к питливо рассматривали фронтовика, так поздно, целым и будто невредимым, возвращенным из войны.

– Ну, мои дорогие,
 – Григорий налив из графину Василине вина, потом из другого графину разлив по рюмкам водку.
– За нашу Победу!
Василина подхватила тост и затронув бокалом рюмок мужчин продолжила:
– За Вашу Победу!
Дети подняли стаканы с компотом и присоединились к взрослым.

– Ура!
– закричала Вероника, и каждый поддержал ее.

Ужин закончился.
Федор, допил чай, поднялся из стула.

– Милые мои, благодарю за хлеб, соль. Мне пора!

– Дядю Федор, а я Вас знаю давно, как только мы приехали сюда.


– И ну! – Віроніко! – А как это тебе удалось?

– Дядю Федя, я Вас каждый день вижу в моей комнате на фотографиях.

– Федор, – мы кроме мелочей ничего в квартиру не приобрели, все что в квартире и на стенах это твое.

       – Васса не надо слов.
У Федора перехватило дыхание, он жестом рук спросил разрешения войти в детскую комнату.
Вероника взяла его за руку и они вошли.
В детский комнате, которая когда-то была его кабинетом, кроме добавленных детских спальных мест, почти ничего не изменилось.
Война не тронула его квартиру и этот кабинет.
Фотографии, детские акварели сына Виктора висели на стене, на бывших местах.
Деды и бабушки, дядья и тетки, отец и иметь, жена и сын дождались его и смотрели на него с той дореволюционной, к военной поре.
Книжные полки были с его книгами, не хватало только энциклопедий, справочников, технических книг и классической литературы на немецкой, английской, французской, испанской, греческой языках, и не было семейной реликвии – древней Библии.

– Федор успокойся, не волнуйся, а то я расплачусь,
– просила Василина.
Федор вглядывался у лицо жены Нины и сына Виктора,
 его глаза наполнились влажной, но так и не уронили слезы.
Его слезы высохли еще в 1941году, когда в одном со сведений под обороной Москвы, он получил весть, которая жену и сына некоторые изверге предали.
Их расстреляли в Бабьему Яровую, – как пособий украинских подпольщиков.
Федор вышел на балкон и зажег «Казбек».
Били куранты настольных часы от деда.
– Федор, успокойся! Прошлого не возвратишь! Надо жить!
– Успокаивала его Васса.

– Василина, извини и ты меня, но дай стакан.
Она поставила перед ним стакан.
Федор заполнил ее водкой к краю и залпом выпил.
Он снова вышел на балкон к Григорию перекурить.
Григорий старался отвернуть Федора от трудных воспоминаний.

– Знаешь в твоей квартире жил австриец – аристократ, офицер немецкой армии с первого и к последнему дню оккупации Киева. Он наверное работал в их разведке, может поэтому он ничего не затронул кроме твоих книг.
– Даже обои и стекло окон оказались недотронутыми войной.

– Григорий, благодарю тебя за все!
– Береги себя и своих!
– Мне пора собираться.

– Федор, а может останешься с нами? – места хватает.


– Григорий, я завтра должен сходить на Лук’янівський кладбище и к Бабьему Яровую, – хочу своих помянуть, а потом мне надо съездить к Москве.

И еще, я оставил свой чемодан в военкомате, завтра я ее заберу. Пусть она будет у Вас на сохранении. Кроме Вас у меня никого не осталось.
– Гриша, а сейф остался?

– Так, но его перетянули на кухню, не хватало места для кроватки Віраніки.

– Это здорово!
– Мне пора.
– Благодарю Вас мои дорогие, за все!
– Дети, к свиданию!
Віраніка подойди ко мне, я тебя поцелую.

       – Василина проведи меня.
– Григорий, я пошел.
– Держись казак!
       – Им, – нас не одолеть!
– Мы – есть!
Федор зашел на кухню и выставил из вещевого мешка продовольственные запасы.
Осмотрел дедовский сейф с единым ключом, который торчал с дверцу.
– Васса, приведи сегодня порядок в нем, я завтра заполню сейф, у меня просьба ключ пусть сохраняется у Григория. И вот что, – возьми у меня продуктовые карточки и деньги.

– Федор у нас все есть.

– Василина, тогда продовольственные карточки возьми для детей, они мне не нужны.

– Федя, я из утра буду в школе, прошу тебя завтра не пейте ба гато.
– В Гриші был очередной инфаркт, так что ему не наливай.

– Василина, у меня кроме Вас никого нет, я буду Вас беречь, как только смогу.
– Вы мне нужны больше всех на миру.
– К завтра.

Федор по побратньому обнял ее и захватив вещевой мешок, заскрипел офицерскими, хромовыми сапогами ручной работы, спускаясь ступеньками вниз.
Он стоял в центре двора дома № 10 Андреевского подъема при соображении куда податься.
С балкону ему махали руками Григорий и маленькая Віраніка.
Федор стоял с мешком в руке, как вкопанный.
Сдвинуться его заставила телега с впряженным рыжим конем и пьяным
извозчиком Иваном.
– Осторожно !
– кричал он разворачивая коня и телеги.
Телега пролетела рядом с Федором.
Он посмотрел ему вслед, снял из главы фуражка и закинул в остановленную телегу.
Это был последний день в его жизни, когда на его голове был главный убор,
 – это был своего рода окончательный жест прощания с армией и войной.
Он офицер запаса идет на заслуженный пенсионный отдых с твердым шагом на встречу нового, другого, послевоенной жизни.
***
 Федор Иванович проснулся рано.
Глянул на руку, – швейцарские времена – хронометры на месте.
       – Нормально,
– подумал он.
– Но вот вещевого мешка нет.
Сапоги и шерстяные носки на голенищах у кровати возле ног.
       – Нормально!
– Но где он? – и как попал в это место? – Не мог вспомнить.
Такое с ним фронтовиком – разведчиком состоялось впервые.
- Что это за помещение? Где он находится?
Одним словом – химера.
На часы 5 утра.
- Капитан!
– командным, осевшим голосом позвал он и быстро вскочил из кровати.
Увидев на тумбочке алюминиевую кружку воды, жадно ее осушил.
Открылась дверь, и нерешительно вошел, лет восемнадцати юный лейтенант.
– А где капитан?

       – Виноватый, товарищ полковник, на территории комендатуры я за старшего, другие в чередовании и на выезде.

– Капитан, где Я – нахожусь?

– В комнате отдыха, кабинете начальника комендатуры, товарищ полковник.

– А как Я сюда попал?

– В 23 нуль – нуль Вас доставил патруль.
– Комендант дал распоряжение; - Полковника, Героя Радянсь кого Союза, Федора Ивановича Мовчана устроить в его кабинете, и чтобы без лишних глаз и шума,
 – самые понимаете товарищ полковник.
Вам и нам, – этот шум ни к чему. Товарищ полковник не беспокойтесь все Ваши вещи и документы целые.
– Я сейчас все принесу.
       Главное, как Вы себя чувствует?

– Тяжело капитан.
- Ответил полковник Мовчан, обнимая главу руками.

       - Может чайку, или что-то крепче?


– Капитан, можно крепче.
– Ой как тяжело, такого давно со мной не бывало.

Товарищ полковник, Вы пока будете вставать, я быстро все принесу.

– Слушай капитан, сынок, – глава гудит.
– Есть тут что-то ? – Ну хотя одеколон ?

– Что Вы такое говорите?

– Комендант сказал, чтобы Вы пользовались всем чего душа желает.
– У него на такой случай есть НЗ – /нетронутый запас /.

Лейтенант отвалил от стены карту города, она оказалась крышкой зеркального бара с полным боевым запасом застольного горючего и инструментами на все вкусы.

Федор спросил:
– А где хотя один стакан?

– Стакана в тумбочке.
– В баре стакана не тримаєм, – не разрешено.
– Товарищу полковник, Вам, что наливать?
– И наливай будьяку!
– Эту водку на днях из Москвы привезли.

– Сынку, наливай! - половинку.

– Я понимаю, товарищ полковник.
Федор одним глотком выпил пол - стакана «Московской».

– Ну, я пошел.

– Я Вас проведу!
Они прошли через кабинет.
В углу кабинета, на вешалке высев без побегов китель Федора и
 мешок. Федор вчера снял погоны в Военкомате и спрятал их у мешок. Он извлечение немецкое, офицерский, бритвенный, лезовий прибор и полотенце.
– Полотенце оставьте! – там все есть.

Федор вскрыша футляр, – все на месте.
Он решил бриться безопасным верстаком.
– Не бритва, – чудо техники! Одним лезвием станку он брился почти месяц,
но безопасные «близнецы» – zolingen, – лучше!
– А комендант молодец, у него в хозяйстве порядок, – все рационально и с вкусом ... – видно у немцев на западе устиг нахвататься.
– Лейтенант, не обстрелянный воробей, – но воспитанный.
– Не разрешает себе вільності пить со старшими.
– А то, что не обстрелянный, не бедствие, на его столетие, – этой войны еще хватит, хотя она и закончилась.
Федор стоял в маленький комнатушке отдыха коменданта.
Лейтенант на удивление, был мастером своего дела.
На откидной крышке стояла «закусь» из канапок.
В центре комнатушки стоял разборный, полевой стол, три роз кладних стулья и на тумбочке шипел электрический трофейный чайник на подставке с заваренным чаем в фаянсовом чайничке. На столе были салфетки.
Несколькими словами, говоря, – трофей не прошел и этот гостин нийкабінет.
Только вместо маленьких виделочок под канапки,
были аккуратно обстрижены от головок серы, – спички.
– Молодец!
– Капитан, а где научился мастерству канапок?

– Товарищ полковник, я лейтенант, – вы же видите мои погоны.

– Сынок, не обижайся на меня, – это у меня привычка к слову капитан,
 – так принуждает меня говорить, капитан у меня есть нав”язливе слово.

– Товарищу полковник, мне учить этому не приходилось. Я Ленинградец из профессорской семьи, – у нас в доме, сколько себя помню, бабушки и мама таткових гостей, друзей , которые приходы ли к нему, всегда угощали канапками под рюмку водки.
– А потом, – это понадобилось нам в блокаде.
– Меня вывезли из блокады, а мои все там остались, бабушки на Пискарьовському, а отца с мамой в доме накрыла бомба.
– Я в эвакуации, в Свердловске закончил школу.
– Потом в Москве нашел мамину сестру и она вызвала меня к себе в институт для продолжения обучения, но я решил стать военным, пока учил, – кончилась война.
       - И вот из Москвы направили служить в Киев, и я попал в комендатуру.

– Так, капитан, – досталось нам с тобой.
– Капитан? – А как Я попал сюда?

– Я Вам говорил.
– Вас привезли из «Прибоя» – ресторана на Днепровском причале.
– Возле Вас суетились «темные личности», они зарылись на Ваш вещевой мешок.
Официантки подсказали патрулю о возможном грабеже.
Патруль вызвал милицию, когда они взыскали мешок. Их злови ли на горячем.
Главное, бандюги подсыпали Вам в вино пилюлю, поэтому Вы ничего не помните.
Патруль, увидел ваши документы, позвонил коменданту и он дал распоряжение доставить Вас сюда и устроить в его кабинете.
А бандюг отправить в Карелию на лесоповал лет на 10ть.
– Чтобы знали, как грабить фронтовика.

В комнату влетел комендант.
– Ну как полковник?
– Илья, как ты?
– Он справился, – полковник?
– Давлю руку Героя.
– Федор Иванович, не стыдись. Будь, как у себя дома!
– Чем могу, – тем помогу.

Лейтенант отрапортовал:
 – Николай Михайлович, я все сделал согласно указаниям.

Комендант из верха вниз осмотрел лейтенанта.
– По – первое, не Николай Михайлович, а товарищ полковник.
– По – второе, лейтенант, – подготовь сведение и об’єктивку, и чтобы милиция Героя не беспокоила.
– Іллюшенька, главное чтобы до 8 нуль – нуль все было готовое!

– Так! – ответил лейтенант и исчез за дверью.

Федор наблюдал за Николаем Михайловичем и его напускным, командным тоном, но твердо знал, что таких в армии называют – «Батєй» пожизненно, – не смотря на звание.
Слово, «Баті», в войсках закон над законами.
Он ради своих сынов жизни положит на алтарь, кожу из себя сорвет, – только бы его дети были в тепле и заботе, чтобы все было справедливо !

       - На таких, как он, – армия держится!

– Ну, Федор Иванович, давай пригубим!
– За Победу! – Хочу тебя предупредить, – я свою бочку выпил до дна.
– Понимаешь у меня диабет, но, с тобой, – за Победу! – не вы пить не могу.

– Николай Михайлович, не мне, тебе «Баті», – о чем-то го ворити.

– Что наш головорез тебе на хвосте принес мое прозвище ?
– Или твоя разведка донесла мое прозвище?

– Михайлович, причем тут разведка?
– В армии и для солдата и для генерала – «Батя» – это высшее звание.
– И солдат, и генерал десятым чувством учує «Батю».
– Михайлович, мы с тобой первый раз в жизни встретились, а разговариваем, – как старые друзья однополчане.
– Давай вместе!
– Выпьем за «Батю»!
– За тебя, – живого!
– За «Бать»! – павших в Вечности!
– Вечная им память!

– Федор Иванович, извини меня за вопрос, но чему ты не носишь нашивок ранения и чему не носишь наград?
– Ты же Герой СССР!

– Михайлович, это они меня наградили. Это их награды.
– Какой я Герой, – когда утратил всех своих близких и остался без семьи?
– Какой я Герой, когда в зимой под Москвой 42 года отправил в тыл на передышку своего капитана, едва старше Ильи, а его убили и сожрали “зеки – штрафбатники”.
– Михайлович, как я могу носить награды от этой стаи военных извергов ни за что поклавших столько судеб в войне.
– Как мне дальше жить с этой ношей?
– Кто ответит?
– Мы живем по воровским принципам банды, нам или вяз ниця, или война, – третьего не дано!
– Нами руководят бандиты, воре человеческих судеб.

– Федя, тише! – кнутом обуха не перешибеш!

– Николай, а как было мне, когда я разыскивая капитана – сибиряка, нашел его следы и этой рукой их обезвредил, как мерзопакость, как нечисть?
– А как мне было писать “похоронку” его родным – сибирякам?
– Такие, как он, отстояли и защитили Москву, а не бандюги – рецидивисты убийцы сибиряка, моего капитана – Тихона.
– Я родительный офицер, обязан был врать сибирякам, близким, родни капитана.
– Михайлович, Я тебе не о себе, а о капитане – сибиряка говорю!
– Ты скажи, или Я имею право, как офицер, носить награды?
– Ком Я – должен застилать глаза?
– У меня половину мешок забит орденскими купонами.
– А ты мне об «игрушках – бряцьки» говоришь.
– Мою честь купили за купоны, за рубли, за бумажки, чтобы Я молчал о капитане и продавался им.

– Федор, чем тебе помочь?

– Михалич, – «Батя» ты наш, – главное, что Ты – есть!
– Мне пора ехать в Военкомат, потом на Лук’янівський кладбище и к Бабьему Оврагу, хочу помянуть жену и сына.

– Федя, у меня есть резервный «опель», я дам тебе Илью, но до 17 нуль – нуль.
       – Пообедаете в Доме офицеров. Я позвоню по телефону и все устрою.
В кабинет вошел лейтенант.
– Товарищ полковник, – задача выполнил!

– А теперь друг возьми ключи от «опеля» и до 17 нуль – нуль у распоряжение Федора Ивановича.

– Есть!

– Федор и Илья выезжали из комендатуры на серому «опель капитане»,
       их путь был в Военкомат.

На часы девятая утру.
Федор забег в Подольский Военкомат и у дежурного офицера забрал огромный австрийский кожаный чемодан, в который возможно было бы положить не только офицерский гардероб, но и не меньше двух мужчина среднего роста.
Федор нос его, не ощущая весы.
Лейтенант хотел помочь, но своя ноша не разновески и Федор отказался.
– То, что ноша не разновески, – я вижу, а вот или улізе она в багажник?

– Илья у тебя оптический обман зрения.

– Австрійці и немце практические люди и они не делают чемоданов, которые не влезают в багажник.
В них одно из двух, или чемодан никому не нужен, или машина.
На удивление Ильи, – чемодан улегся в багажник без усилий.
– Так!
– это техника.

– Нет, Илья! – это дизайн и культура.
– Теперь поехали на Андреевский подъем.

– Илья, я занесу чемодан, – мне необходимо полторы часа.
Утренний шум «опеля» бесил только собак, они лаяли и сопровождали его.
Илья с шиком влетел в открытые ворота десятого дома на
Андреевском подъеме, подкатив к подъезду дома.
Григорий возле окна ожидал Федора.
Лейтенант, открыв дверца машины, начал крутить ручку
приемника, надеясь поймать хотя какую-то волну.
Федор поднялся на третий сверх, дверь была открытые, у раскрытой двери опершись на костыле ждал Григорий.
Он пропустил Федора, закрыв дверь и в приветственные, ловко отвергнув костыля, будто гимнаст – или виртуоз – бодрый мальчишка, – шлепнулся в кресло на колесах.
Григорию недавно исполнилось 50, а Федорові – 52 года.
Извне, эти офицеры были еще очень молодые, красивые и сильные мужчины, чего не возможно было сказать об их здоровье.
Оба стали офицерами запаса, инвалидами один первой, другой второй группы инвалидности.
Федор вскрыша чемодан где был полный офицерский гардероб, накрытый пуховой шалью,
 несколько папок документов, личное наградное оружие и удостоверения на право ношения оружия за підпи сом генерала 62 армии, командующего фронтом, – Василия Ивановича Чуйкова.
– Гриша, вот все мое богатство и все мои «трофеи».
– Я хочу, кое-что взять с собой, а награды, оружие и боекомплект, документы заключим в сейф.
– Ключ от сейфа пусть всегда будет при тебе, он у нас один единый и ты обязан знать, – ему в скором времени будет 75 лет.
– Федор закинул чемодан в антресоли, привел порядок в сейфе и за крыл его.

– Шаль передай от меня в подарок Васи.
– Офицерский планшет, компас, фонарик и готовальню и другое подари Глібові.
– Вот и все!
– Я готовый к беседе, – у меня в резерве час.

– Федя, принеси из кухни Василинину заготовку на подносе.

– Гриша она меня просила, чтобы я тебя не нагружал.

– А ты и не нагружай меня. Неси!

– Васса сообщила меня, что у тебя недавно был инфаркт.

      
       – Так!
– Федя, у меня был первый инфаркт под Сталинградом, а который в Киеве не знаю, и знать не желаю! Пусть об этом думает врачующий врач и отец всех народов!
Федор вынужденный был накрыть стол.
– Федя, который же ты молчал? – ни одного письма в этот адрес.
– А вчера даже слова не промолвил, что ты полковник и Герой Советского Союза.

– Гриша, полковником я стал в конце Сталинградской битвы, а в генералы рылом не вышел.
– В моих, как и в твоих жилах течет «белая» кровь.
– Меня Чуйков отстоял.
– А Героя мне дал отец народов, посмертно, – а я оказался живучим, вот и пришлось дедушке Калинину мне зоркую вручать.
– Григорий, не о том мы говорим!
– Плевать нам с тобой на их награды.
– Не ради них мы воевали! – Мы освободили Киев, страну, – защитили любовь к родительскому костру! И, – ну их!
– Давай, фронтовик, – За, наших!
– За Победу! Будь мо – живые, – не умрем!
Крякнув после рюмки, обеим стало легче на души.

– Гриша, твои лучшие награды, – это Васса и дети. Ты им нужен, и они тебе.
– А я Герой, – с дырой, - сам знаешь где!
– Семь шаров навылет, осколок в голове, а сколько их вытянули, сколько еще сидит в теле я не желаю знать!
– За всю военную службу, на меня в Военкомат, пришли три похоронки, одна в Испанскую войну и две в эту. Радоваться бы мне, – а я, в души, – “живой труп”. Я никому не нужен. Мне оформи ли пенсию, – теперь и мне ни кто не нужен.
– Гриша, я живой, а под обороной Москвы «зеки – штрафники» мальчика, моего капитана – сибиряка убили и съели.
– Григорий? – как после такого жить?
– Пареньки, парни не из войны возвратили, а из бойни!
– Родят они детей, и ты думаешь будут в них здоровые дети? Ведь они зачаты в ужасе неправды и на диктаторской крови. Я объездил почти всю Европу. Куда меня судьба за годы войн не зано сила. Если бы ты видел, насколько разиться жизнь простых граждан в них в сравнении с нами.
– Мы от них отстали на эпоху.
– А ему, усатому имело Войны, он снова тюрьмы строит и на биває.
– Гриша? – как дальше жить? Что будет, как будет! Мы же люди, а не йо го быдло!
– Хорошо! Мне время.
– Заждался мой капитан – Илья.
– Давай, на коня!
– Григорий, Я еду, не на долго, в Москву.
– Приеду зайду в гости, – если примете!
– Сохраняй мои бумаги и оружие, – они мне дорогие, как память.

– Федя, ты же всегда был в артиллерии.


– Ни Гриша, я был и останусь в военной разведке, и ее артиллерии, а все другое ирония офицерской судьбы.
– Сейчас, Я – полковник запаса Красной Армии, Вооруженных Сил СССР.
– Не забудь передать Василине от меня подарок, и второе если усатый меня придержит в Москве, то ты должен знать в детской комнате, под фотографией Нины и Виктора находится мой семейный тайник.
– Там наши семейные реликвии и ценности.
– Если будет трудно, – продай их.
– Награды, документы деда, отца и мои передашь в архив. Они мне ни к чему.
– Но Я возвращу!
– Обязательно дождитесь меня!
– Василине все можешь рассказать, – в крайнем случае.
– Григорий, не будь равнодушным к жизни, но ни с кем и ни о чем не говори.
– Ты фронтовик в отставке, на пенсии.
– Время трудное, стукачей, негодяев он плодит конвейерным методом. На улицах старожилов Киева на пальцах можно перераху ватты. Случайных людей из разных контор в дом не пускай.
– Криминал вашу семью без внимания не оставят. Будь готов к их встрече.
– Оружие у тебя есть! Я ее оставил в сейфе вместе с наградными к кументами.
– Война закончена с фашизмом, но гражданская может быть.
– Криминал и Влада свирепствуют.
– Они слились с 1917года. И никогда не расставались, – все другое неправда и пропаганда.

– Моя бы воля, я бы этих тупоголовых замполитов, холуев, воров – несунів трофеев, как с одной, так и из другой стороны на каждом су ку, прилюдно вешал бы, если бы знал, что это спасет народ.
– Мы наши трофеи носим в себе и все нами нажитое чистое.
– Береги себя, Василину и детей!
– Детей направляй учиться к Университету!
– Довольно нам воевать!
– Мне пора.
– Прощай! А лучше ко встрече!
– Буду, скорее всего, весной, – может в апреле.

Григорий хотел выпить на коня с Федором, но из этого момента жена и дети словно встали перед ним и он кокнув рюмками, свою поставил на поднял.
Федор выпил и понюхал кусочек хлеба потом переоделся в новый, без погон, парадный китель, коричневое кожаное полупальто и набросил на шею тонкий шерстяной шарф табачного цвета.
Только сейчас Григорий обратил внимание, что Федор целиком переоделся и стал гражданским человеком.
Вместо фронтового мешка у него был, то ли армейский кожаный рюкзак союзников, то ли модная западная сумка с карманами – клапанами с плечевым ремнем и ручками, вещь была практическая и гармонировала с его внешним видом.
Они обнялись и расстались.

Илья, ждал долго?…
– Поехали!
Илья был невероятно удивленный, новому образу Федора Ивановича.
Ему чудилось, что это шел герой, звезда из экрана трофейного фильма из охоту, а не Герой войны.
– Илья, я свой график выполняю.
– У нас осталось пять часов к отъезду.
– Давай на Лук’янівське и в Бабник Яр.

– А мы подъемом поднимемся на гору, к Анріївскої церкви, потом по Житомирской и через 15 – минут будем на месте.
Ехали молча.
Федор собирался с мыслями.
Десятое чувство фронтовика пророчило ему, что все составляется слишком хорошо.
Значит надо ждать «бедствия – как мины» или «выстрела снайпера», но где? – в Москве или послезавтра по возвращению из Москвы в Киев.
Послевоенный Киев, сильно разрушенный, напоминал Федорові залог его души.
Город был на удивление безлюдным, малое количество транспорта.
На Подоле, Лукьяновке преимущество гужевого транспорта.
Жизнь города тлела на базарах – рынках и стихийных толкучках, особенно при Ржаному, Сенному, Євбазі, Владимирскому базарах.
Единым транспортом, который работает в городе был трамвай.
Стихийные толкучки – барахолки, дымовые трубы заводов, их за
водські гудки дважды в пор, говорили будьякому приезжему, что город живой. Федор из окна машины обратил внимание, которое в дворах Житомирской улицы пленные немцы разбирали завалы разрушенных домов.
Возле Лук’янівської тюрьмы было людно, – вот куда не зарастет на родна тропа на много десятилетий.
Вообще к буцегарні было стадо значительное – это были женщины.
По этой гурьбе – очереди можно было судить, что наместник Украины, палач Каганович перевыполняет задача своего «паханная» Сталина.
Федор думал.
– Моя бы воля, я бы Лук’янівську тюрьму подорвал, – как они подорвали Михайловский и Успенский соборы. Странное дело, они храмы подрывают, а тюрьмы строят, или Храмы превращают в тюрьме. Вот уже действительно – у этой власти ничего нет Святого, потому, что во на бандитская, воровская, грабительская и криминальная во всем.
Возле входа к кладбищу стоял, катафалк запряжен двумя откормленными черными конями.
Из церемонии погребения расходилась процессия.
Организатор процессии рассчитывался с бригадой поховальників и в дополнение вручил бутыль самогона. Убитая потерей году вальника, семья одиноко стояла черной стайкой, не
усвідо млюючи целиком своего трагического будущего.
Судя по офицерским кителям, было ясно, – война не закончилась и она еще не одну сотню тысяч воинов заберет с собой. Она подбирает инвалидов, – своих жертв, которые пошли из полей битвы едва живыми и искалеченными. - А жертв несчитанное количество.
Федор шел через расходящуюся процессию вглядываясь в их лица, не увидел ни одного знакомого лица. Ему всегда казалось, что он узнавал каждого киевлянина по ходу, и из спины мог вообразить лицо каждого.
А у этой процессии ни одного знакомого лица.
Они скорее всего переселенцы. Им еще придется стать кия нами.
На этом наблюдении он вообразил потери Киева и Украины после нашествия войны.
История Украины, таких потерь и следствий не знала и едва ли, че рез сто лет зарубцуются ее раны.
Федор остановился возле могилы родителей.
Странным для него было то, что городская власть работала нормально, судя с залога кладбища.
Могилы ухожены, нет вандализма.
За всем залогом ощущается глаз хозяина и надзор.
Федор боялся этого места больше всего в жизни.
Чувство вины перед родными и близкими Федор относил только к себе. Он считал себя опорой семьи и рода и пока он воевал, защищал в первую очередь их, а война отняла у него сразу всех.
Она навешала на его грудь разного рода бляшек и мишуры, наделала в нем много пробоин, повреждений, дарила ему жизнь по известным, только ей, законам и под финал своего завершения бросила лицом в грязь, чтобы вырвать у него самое главное – душу.
Бедных, нищих постояльцев этого места никто не беспокоит, – подумал Федор.
Как много бедных искалеченных чоловікив.
Власно говоря, – это молодые люди, но их безнадежный, расстрелянный взгляд говорил, что война в них отняла не части тела, а уничтожила их душу.
Жутко было смотреть на лицо и в глаза этих молодых старцев, которым Бог дал надежду,
но стая сталінців отняла в них веру у Бог.
Федор смотрел на них чувствовал и понимал, что их возраст не длинный.
Он понимал, что они будут первыми в этой борьбе за жизнь, но кто станет следующим легионом?
Скорее всего , – это он и его поколение.
Федор просил прощения в них, своих близких, затронув рукой земли родителей, он пошел к машине.
И они поехали дальше.
Машина остановилась в Бабьем Овраге.
Федор, как каждый киевлянин не любил этих мест из-за того, что внизу была психиатрическая больница «Павлівська», – “шута” или “психушка” – ее так называли киевляне.
Она вызвала чувство ужаса и животной нечеловеческой грусти у киевлян из – за падение культуры сожаления, а у него через разрушение его любимого Кирилловского храма, который расписывал любимый художник Врубель.
Два места в Киеве вызвали ужас – Короленко 15, /Владимирская 15 /
 который называли самым высоким зданием Земли из которой каждый украинец мог по видеть Сибирь, Норильск, Воркуту, или Колыму.
Война удостоверила Бабий Овраг, – как новейшее место ужаса и трагедии Человечества, как место грядущее, Всемирных спекуляций в оскорблении – памяти погибших здесь людей.
Он стоял в Бабьему Яровую с полным отсутствием будь каких человеческих чувств.
Он так стремился сюда прийти, доползти, и надеялся что-то отыскать, – найти ответ.
А вокруг глухая тишина и пустота.
Федор прислушался к тишине Оврага, стараясь запомнить эти звуки и запахи опавшего письму, которое прело здесь.
Он старался запомнить эту может произойти последний миг по видение со своей первой и единой любовью Ниной и сыном Виктором.
Опустив главу, Федор под ногами увидел разбросанные под дубом желуди.
И вспомнил свое детство, когда дед ему рассказал басню о Дубу, – какой он, как украинец обязан почитать, как высшую ценность своей наций и потому, что Его – Дуб, много украинцев называют Мовчаном, и их фамилия начинается из этого родительного дерева, и они носят фамилию Мовчанів, а желуди – еще называются молчаливый человеками.
Молчаливый человек прорастает корнями и растет для того, чтобы быть свидетелем и участником событий жизни своего народа, сохраняет его тайне и рассказывает через столетие Правду.
Мовчан и молчаливый человек – для носителей его имени, – это большое чудо, которое каждый Мовчан и Молчаливый человек должный свято сохранять в своем украинском сердце.
Федор стал на колено, подобрал два молчаливый человека, – один маленький другой чуточку больший и зажал их в руке.
Он опустился перед Мовчаном – Велетнєм на колена, поклонился и поцеловал Землю.
Резко поднялся и пошел с Яровую вверх, тропой к машине.
На подходе к машине, Федор угледів на противоположной стороне улицы «топтуна» – внешнего наблюдателя НКВД и подумал, – это же сколько надо тратить средств на молох Кагановича и Сталина, чтобы в этой городской окраине, глуши несли службу их псы.
Федор понимал, что номера машины комендатуры, завтра в десятках кабинетов поставит немало вопросов:
– “Кто и что тут делал?”
Сотни здоровых псов вместо того, чтобы бороться с воровством, грабителями народа, будут рыть, грызть клыками, чтобы из мертвой жертвы сделать врага их режима.
В этом «топтуні» – Федор видел проявление страха у власти перед народом.
Власть боялась своего народа.
Народ выиграл войну, а власть ее проиграла, так как она – трусливый режим, который боится своего народа больше фашизма, своим нутром знала свое поражение и боялась народного наказания.
Такую власть без толку валить, она опасно ранена и контужена, – жить ей не долго, – думал Федор.
Правый «Батя»; - корень гнилой, – но еще очень крепкой!
Война 41-45гг. стала историческим зеркалом, отображением революции 1917р, – отображение Влады экспроприаторов и воров в законе.
Федор понимал, что война выбросила его и сограждан, – этой бандитской империи, бросила в молох, – строить жизнь задзеркалля криминала.
Он понимал, что ему и всему народ предназначен жить в задзеркаллі и наблюдать за распадом злодійного режима.
Война своим молохом рано или поздно съест советскую империю,
– думал Федор.
Послевоенные дети смогут понять ее события.
Только они смогут увидеть, как эта власть свалится подобно колоса на глиняных ногах и разлетится на зеркальные шматы княжеств национальных вотчин.
Он понимал, что зеркальные – зазеркальные республики, еще долго будут исповедовать лозунга задзеркалля.
Федор понимал, что Задзеркалля долго будет существовать в Азии и на Востоке.
Но ему казалось, что до конца столетия, а может на почат ку ХХІ Европа сможет стать Единой конфедерацией, или, как образ Европейского США.
Сжатые в кулаці, молчаливый человек своей таинственной внутренней силой жизни, отогревали Федорові душу.
Он подумал, что необходимо сделать ладанку – оберег и приделать на шею.
Эти два желудя – молчаливый человека, – единое на земле, которое разговаривало с ним из вечности и связывало его с женой и сыном.
– Іллюша, Я тебя не измучил?

– О чем Вы говорите!
– Я наблюдаю за «топтуном», что прячется за тополем.

– Илья, обязательно скажи коменданту о наружку. Я не желаю, чтобы у Вас через меня были проблемы.

– Федор Иванович, не волнуйтесь. Все будет в порядке.

– Хорошо!
– Едем в Дом офицеров, – пообедаем и помянем моих, а после обода поедем на Вокзал, и ты отправишь меня к Москве.
– Знаешь, мне там надо освободиться от груза обязательств в кадрах Армии и сдать некоторые бумажки.

– Федор Иванович, давайте после обода заедем в комендатуру и «Батя» все устроит.
– Тем временем, Вы с ним проститесь, а я улажу дела с билетами.
Илья храбро развернул «опель» и посигналив “топтанную” помчал в центр города.

В парка, напротив Дома офицеров, пареньки и девушки го моніли возле единого аттракциона.
Мальчишки нетерпеливо суетились в ожидании своей очереди.
Федор часто делал замечание, когда несколько человек собиралось в группу для выполнения будьякої задачи и если они были из единственного места, то ли двора, улицы, села, города, школы, предприятия, института, они имели высокие, преобладающие свойства в качестве самоорганизации перед случайными, бессистемными группами.
Но следует было в системную группу ввести несколько случайных лю дей, тогда происходила деструкция, борьба, соперничество и пусть чаще работа такой группы становилась не эффективной.
Эти дети были сплоченные и это его тешило.
Федор с огромным уважением относился к Дому офицеров, как до одного из таких мест, где формируется культура единства взаимоотношений офицеров вне службы.
По большому счету, Дом офицеров был могущественным институтом, инструментом строительства чего-то нового, действительного и достойного называться институтом человечности.
Куда бы не забросало его армейская жизнь, он всегда стремился попасть у стены Дома офицеров.
Несмотря на те, что они были разными, в них был загаль ной положительный дух солидарности и офицерского породнения, землячества.
Глупые, зависть недолугих людей, – Дом офицеров называли Домом утраченных надежд, – припуская, что его посещают только ради танцев, безнадежные девушки и женщины для устройства своей семейной жизни.
Вопреки всему, в этих стенах проходил естественной, моральный отбор и создавались любящие, здорові, крепкие родини с чистыми и гордыми детьми.
Современная, незначительная кучка интендантов, владельцев трофеев, шакалов, воров, награбив награбленное, – утратив честь и совесть, – стали создавать из Дома офицеров публичный дом и начали разваливать его основания.
Наблюдая за сытыми, самодовольными лицами этих майоров и подполковников, их кителей, которые украшали, побрякушками – медальками, можно было определить, – кто, кого, как и где грабил.
Они законные ворюги, не нюхали пороха, присвоили себе и своим начальникам Победу, висюльками – блестками; – За Прагу, Вена, Кенигсберг, Варшаву, Будапешт, Берлин и другими, за что указывают узаконенные места, где они питались падалью на трагедии войны.
Это они устроили стоимость на ордена и покупали полковых, дивизионных, армейских писарів, генералов и маршалов, которые не ус тояли перед наживой и лозунгом.
– Война все спишет! – Грабь! – Бэры!
Это они, – с этих милых и красивых девушек, официанток делают вьюнок и п’яничок, которые через семь – десять лет пополнят тюремный конвейер уголовного государства.
Федор все больше утверждался в мысли, которая через лет трид цять, под нажимом интендантских институтов, – армию и народ разграбят они или их потомки.
Армия морально и материально разрушится и упадет лет за тридцать.
Солдат, – соль Армии и государства станет их рабом, быдлом.
Армией будут править законы криминала, законы «зеківського штрафбата», который убил капитана – сибиряка Тихона.

– Илья, помянем павших.
– Пусть пухом им будет Земля и пусть простят они нас живых, что не сумели их сохранить и достойно победить врага.
– Вечная им память!
– Илья, согласуй не пей, дай я налью третью рюмку, а ты поклади кусочек хлеба.
– Вот так!
– Вечная им память!
– Федор Иванович, может пополнить заказ?

– Я бы заказал натуральный кофе, но и с цикорием тоже сойдет, только без сахара и молока.
Іллюша у коменданта – «Баті», был находкой и любимцем, поэтому он его дал в помощь Федорові.

Этот молодой, красивый, интеллигентный офицер имеет все, чтобы стать опорой и совестью Армии, но нынешние интенданты могут сломать его – промелькнула мысль у Федора.
Илья все же таки раздобыл натуральный кофе.
Федор покуривал свой «Казбек» смаковал приличный кофе.
– Іллюша, не обижайся на мои слова, но я хочу тебе даты совет.
– Война закончилась.
– Лет 25-30 ее не должно быть, через одно, – у политиков мира нет ни финансовых, ни человеческих ресурсов для войны. Жизнь военного чиновника,  строевого ли офицера будет для тебя скучным и не интересным. Стране нужна новая наука, новая техника, новые вооружения и тех нології ее создание, – поэтому иди в военную науку.

Ты сын физиков – прикладників, сам захватываешься приборостроением, моя тебе совет поступай в Академию, ведь ты любишь радиофизику, а не бумаги и казармы.
Подавай весной рапорт, – а я «Батю» уговорю.
Пойми, не пройдет и года, вороны Кагановича отправят его по болезни и по возрасту в отставку.
Он не их корня плод. Звание генерала ему не получить.
Я думаю, он уже давно ждет приказ. Поэтому спешит вас підготу
ватты и приделать. Ему на себя наплевать. Вы его жизнь. Я хочу, чтобы ты правильно меня понял и все постиг. Иди заводь машину, – я рассчитаюсь.

– Илья, поехали к Баті

 Они вошли в кабинет коменданта.
– Ну, братья садитесь и рассказывайте, – или все успели сделать?

– Товарищ полковник, разрешите доложить.

– Отставить. – Я все знаю, – и все сделал.
       – Илья, через две часа отвезешь полковника на вокзал к коменданту от моего имени. А теперь иди отдохни, а мы погово рифма.
– Федор Иванович, ты поедешь по броне в купейному вместе с фельд’єгерями Округа.
– Их двое. Ты будешь третьим. В купе ни пить, не жечь.
– Доставим тебя в Москву с ветерком и под охраной.
– Когда будешь возвращать из Москвы в Киев, зайди к комендан и Киевского вокзала и от моего имени возьми билет на этот вагон и на это же самое место.
– Это фельдъегерская броня, он наш мальчик и все устроит.
– Я знаю Бериєвську падаль, могут перестараться и сам знаешь, что бывает когда они тщательно работают.

– Федор, только ради традиции, давай пригубим по маленькой.
– За тебя!
– И за тебя!

– Знаешь Федор, «канапочки» – я научился делать у Ильи. Умный мальчишка. Ему цены нет!
– Михалич, давай выпьем за наше офицерское Братство!
– За то, что не сломала нас Война!
– За Братство!

У этих офицеров отсутствовало отсутствующее позерство, они выпили обнялись и пожали руки.
– Знаешь Брат, – слышит моя казацкая душа, – лучше сесть на жгу, чем сейчас ехать туда к Москве.
– От Москвы, особенно сейчас, ничего красивого я для нашего брата не ожидаю.
– Ты что думаешь, что этот ворон Кагановича, случайно появился в нужен время и в нужном месте Бабьего Оврага?
– А подлеца, урки, – которые тебя отравили вчера в ресторане на при чале, – уже на воле и выполняют новую задачу, ищут новую жерт ву за их указанием.
– Они тебя Брат, потеряли всего на половину пор, – итак, они больше такого не допустят.

– Николай, и ты пойми, – им разрешено многое, – но не все!
– Мы не пыль, – это они грязь на наших фронтовых сапогах, – во ни лишь вериги, посошок.
– Они цепляются за нас, боятся свалиться в пропасть.
– Они могут меня убить, но в душу мою, твою, в наши мысли им улізти не дано.
– Плевать нам на них! Нам с тобой свая не страшная, а для них прыщ на ягодице, целостная – трагедия.
– Я тебя прошу за Илью: – настирал его в Москву учить к Ака демії.
– Тебя в скором времени отвергнут.
– Кагановичу ты не нужен, а без тебя, его вороны, угробят мальчишки и твоих лучших ребят.
– Федя, я кое-что в кадрах прощупываю и думаю, что успею. Им пока не ко мне.
– Не такой уже всесильный Каганович. Я к отставке успею. Илья показывал на часы.
– Пора ехать!

– Ну брат, не прощавай, а к свиданию!
      
       – Буду ждать!
– Федя, хотя ты и Герой! Береги себя! Ты нам нужен!

– Николай, если что, помоги моим Козаченкам на Андреевскому, они и ты с Іллюхою для меня ближайшие – надежда моего существования.

– Федя, я полковника танкиста знаю лучше за тебя.
– Мы с ним Киев освобождали, мои ребята из танка вытягивали и везли его в госпиталь.
– Это Я его в твою квартиру поселил, после очередной твоей похоронки.
– Я думал, что моя Война закончилась в Киеве, но также понимаю,
– не увидеть мне ее конца.
– Илья, как там, что к дорожке.

– Товарищ полковник, – сухой паек и положен.

– Илья, после Вокзала заедешь за мной, останешься ночевать у нас.
– Нам завтра к Округу. Очередная директива из Москвы.
– Я краем уха слышал, что в западной Украине, ребята западенці на драли зад Кагановичу и его воронам.
– Отец всех народов не на шутку рассердился, – так что, – нам надо быть осмотрительными!
– Работы будет у нас много.
– Ну, с Бог Федор!
Они расстались как родной брать.
Лейтенант все упорядочил, разместил Федора в вагоне с фельд’єге рями.

Ребята просили коменданта не беспокоиться, и обещали доставить Федора Ивановича в Москву в лучшем виде.
– Ко встрече Илья, – жди меня мой дорогой друг!
– Я в скором времени буду, обязательно дождись меня!
– Береги «Батю»! – Мы с ним о всем договорились.

– Федор Ивановичу берегите себя!

Поезд тронулся, оставляя на перроне провожающих, медленно набирая ход. Федор погасил папиросу и вошел в купе. Поезд пролетал Дарницу.
Федор смотрел на своих соседей и на их национальную привычку в какой раз.
Надо украинцам устроиться, как они, сразу вытягивали свою
пищу и с наслаждением уплетали ее за обеими щеками. Так и эти верзилы. По ним было видно, что своей работой – удовлетворенные. Они крепко стоят на ногах.
Сало и хлеб, яблока и груши, бутылка «Московской» на столике – в это голодное время, вместо них говорили, что эти ребята себя почу вають надежно.
Егеря пригласили Федора к столу, но он поблагодарив отказался, сославшись на застольное прощание друзей и усталость.
Поэтому он устроился на верхней полке и улегся спать.
Федор засыпал под тихое пение егерей в два голоса:
“ Ночь какая месячная, звездная, десна я....”
Мы, – украинце странный народ. Нас заставили говорить и мыслить на русском языке, но не смогли и не смогут отлучить петь украинские песни.
Завтра надо будет устроиться в отеле «Киевский».
“... Сядем вместе в купочці,” – звучала песня.
Завтра же ,надо будет сделать оберег из желудей – молчаливый человек.

Предчувствие «Баті» – коменданта оправдалось.
Действительно, нам украинцам, киевлянам от власти Москвы ничего красивого не возможно ожидать никогда и ни за что.
Шестеро в гражданском суетились в выходе из вагону.
Двое подошли к нему, двое стали впереди и двое позади.
– Гражданин Мовчан не спорьте и спокойно шагайте за нами к машине.
Федор одному з них отдал свою сумку и попросил разрешения зажечь папиросу.
Никто ни чего из пассажиров не понял и не заметил в суете.
Каждый был занятый собой и своим багажом.
Федор размышлял, в чем дело?
Но понимал одно, дело его скверная и через час все станет понятным.
Вороны Берія и Кагановича отрабатывали свой хлеб с превышением плана.
А пока надо наслаждаться предпраздничным днем их Большой Октябрьской Социалистической Революции.
Столица готовилась и суетилась не останавливаясь перемалывать человеческие жизни и судьбы.
Черный «ЗИС» был на взводе.
Машина рванула к Арбату.
Смотря в окно, он видел окна витрин магазинов, и думал,
что это купеческое место, всегда ему напоминает места Киева возле Жит его рынка, или Євбазу.
Сколько бы Москва не пыжилась, – она не столица, – ее с Ленинградом не сравнить в столетиях.
Она по уши в крови своего народа и ей не отмыться в столетиях.
Прав был капитан сибиряк Тихон, когда в последнем разговоре в блиндаже под Москвой высказал эту мысль:
– Москва была, есть и буде городом купчишек, торгашей, воров, чиновников и катів.
Моя бы воля, я бы ни копейки на ее строительство не тратил, а взял бы и переехал в Ленинград по ближе к Европе с новым, молодым послевоенным Правительством.
Федор был уверен: – “Москва за духом Влады, есть гнилой и трусливый город”.
Способное бессмысленно только губить, унижать свой народ, и заманивать к себе на службу холуев, циников, рабов из окраин.
Прав был большой русский философ – Николай Федоров, который предупреждал, что они прийти к Владе, на кладбищах устроят гульбища!
Как в воду смотрел!
Самое главное кладбище страны СССР, – Красную площадь столицы, – власть сделала главной площадью народных гуляний.
Одним словом – бесы, антихристы!
Черная машина влетела в ворота ада, – Луб’янку.

ГЛАВА - 3
       Июнь – 1952г.
Раскройся дверь, одного из подъездов дома – ада, - Луб’янки
и на Волю вышел – Федор Иванович Мовчан.
Возле выхода из дома, на безлюдной улице стоял молодой капитан, – это был Илья.
Он сорвался из места, обнял и расцеловал Федора Ивановича, но не смог сдержать слез, которые просто котились из глаз и текли по лицу.
– Капитан, – сынку быстрее в Киев, домой!
Илья, обнимая Героя, не мог понять, как возможно было так издеваться над человеком?
– За что, изверги, в этих стенах держали такой светлый человека?
– За что? – эти изверги над Вами издевались?

       Они обнаруживали чувство глубокого удовлетворения и любви к своему усатому «паханная».
– Іллюшенька, сынок – быстрее идем от этой «буцегарні».
– Відправ меня в Киев.
– Іллюша, – не оставляй меня сынок к отъезду.
– Мне надо домой, – на Андреевский подъем в Киев.
Они вышли на остановку такси.
Капитан бросил на переднее сидение сумку и кожаное коричневое
 полупальто, а сам сел с Федором Ивановичем на заднее сидение.
– Федор Ивановичу, я все владнав.
Билеты на Киев у меня в кармане. К отходу поезда семь часов.
– Сейчас заедем в – отель «Киевский ».
– Я забронировал люкс к отходу поезда.
Федор наблюдал из окна за суматошной жизнью Москвы и полетом тополиного пуха, который мягко падал на улице города. Водитель такси вел машину тем же маршрутом, которым вороны Берії везли его в 47году.
Федор в такси был не первый и не последний клиент из Луб’янки.
Провинциальный Арбат снова напомнил ему Подол и Євбаз.
Илья, рассматривал Федора Ивановича и не мог прийти в себя.
– Бог мой, что они с ним сделали?
       Они жахливіше фашистов.
       Те своих героев на руках носили. А эти! ...

 Федор Иванович словно угадал мысли Ильи.

– Капитан, я никогда их не был и не буду, ты должен это помнить всегда!
– Главное Іллюшенька, – все уже кончилось.
Машина подкатила к отелю.
Федор извлечение из кармана кителя новенькую пачку сто рублевых ассигнаций и неумело разорвав упаковка извлечение “сторубльовку” водителю.
– А у Вас, мелких нет?
       - спросил водитель.
– Так! – не суетись командир. У тебя дети есть?
– Так! – Двое. Мальчик и девочка.

– Я хочу, чтобы ты от меня сделал им подарок в память о моей Воле.
       – Понимаешь меня?

– Так точно!

– Ну фронтовик, бывай здоровый! Береги себя и своих!
В холле отеля суетились постояльцы.
Из этих лиц Федор Иванович мгновенно выхватил киевлян и шумную
 группу кинематографистов.
Он, как никогда, в «Киевской» ощутил родной островок Украины.
Язык, жесты, одежда, черты лица, в этом дому их поєднува
ли и роднили, так как здесь были его земляки и почти они для него в этот миг были как родственники.
Федор Иванович купил пять коробок папирос «Казбек» и журнал «ОГОНЁК». Илья взял ключ и они поднялись на второй сверх к номеру. Трех комнатный люкс был нормальным номером, главный была ванна и нормальный туалет.
Последний раз подобное он видел у коменданта Киева в 1947г.
– Капитан, ты говорил у нас в резерве семь часов.
– Денег, видишь, – куры не клюют.
– Смотайся на Арбат, или в Воєнторг и груды мне что не будь при -
стойне, – все же таки в Киев, домой еду.
А я, за это время от кисну в ванне и отмою грязь Луб’янки.

– Есть!

– Іллюша, денег не жалей, ты мой вкус знаешь. Тебе и карты у руки.

Федор Иванович, у нас времени виз и маленькая тележка.
       – Я быстро управлюсь. Через две часа придет официант и на кроет стол.
       – Вот тогда все и обсудим.
Время начинало новый отсчет.
В ванной Федор ощутил легкость и невесомость не только тела, но и своей души, «муравья» в пальцах и их слабость на сжатие давали о себе знать.
Небольшой шрам под носом и выбитые зубы, портсигаром палача, будут напоминать ему к последнему удару сердца о годах в застенках воронов – Берії.

Федор имел странное свойство, которое приобрел на войне в Испании.
Его этому научил в бригаде смуглявый англичанин, индийского происхождения, который родился в Англии, а говорил с ужасным акцентом индуса, но в отличие от англичан у индуса была образная, красивая понял язык.
Он пользовался опытом вековой философии своего народа, и научил Федоре отключать сознание и снимать чувство боли методом вхождения организма, его Я у транс и спать даже с открытыми глазами.
Имя у индуса было сложное и брать славяне окрестили его – Захаром.
Он был одним из лучших людей, которые ему встречались в жизни, – но война, в первую очередь отбирает таких бесстрашных, как Захар. Он упал в бое от руки снайпера.

Федор в ванные сознательно вошел в транс, чтобы снять напряжение души и боль в руках.
Шум в номере и стук в дверь ванной, возвратил Федора с воспоминаний и транса в реальный мир его Судьбы.
В двери появилась глава Ильи, он положил на тумбочку белизну, халат и темносиній, спортивный шерстяной костюм, вместо комнатных тапочок «чешки» и пара темносиніх носков – гольфов.
– Федор Иванович, у нас в распоряжении 5 часов.
– Я звонил «Баті» в Киев.
– Он Вас будет встречать и передавал привет.
Седой отросший волосы и спортивный костюм омолодили Федора.
Он был похожий на тренера силовых видов спорта и чинав сам себе поподобатись.



– Я целиком отоварился в Воєнторгу.
– На удивление, начальник Воєнторгу, обслужил по высшему разряду и его клерки не много взяли на лапу.

– Так, ты правый, – у этих «офицеров» трудная и бессонная работа.
– Но вот, что удивительно, в камерах ни одного из них не встречал.
– Они очень нужны власти .
– И, ну их!
– Бог им судья!

В номер впурхнула официантка – щебетуха Галя, которая разговаривала на русском языке, но с прекрасным украинским акцентом, которого она стыдилась наверное больше всего на свете.
– Дочурку, – мы тут все свои и ты нас не стыдись!
– Пожалуйста, разговаривай с нами на родном языке.
– Мы ее понимаем. Так как, где и от кого, как не от наших берегинь ее услышишь.
– Это же Ваш язык колыбельный и если бы не Вы, то украинский язык давно бы умерший и исчезнувшая, – и мы бы лишилось бы в нашем миру церквей.
Язык, это найвеличніший детинец, колыбель человечества.
Так мне говорил колись мой друг за решеткой.
– Галя, доченька, а откуда ты родом?

– Из Триполье.


– Это так, так! Как такую красу сюда занесло?
– Наверное замуж вышла за москаля?

– Нет, он не москаль. Он наш. Тут он учит в адъюнктуре.


– Эта анд’юктура, – есть пекло’нюнктура для Украины.
– Вот так всегда было, что лучше в Украине есть, – это у нее забирают к Москве.

Федор наслаждался ее вышитой сорочкой на блузке и роскошной
черной селезенкой. Это была не Галя, а генофонд Украины.
– Дочурку, ты на нас не обижайся. Наше сердце чистое.

– Илья садись к столу и разливай.

Галя извинилась и разрумянилась, вышла к ресторану.
Илья выбег за ней и заказал наилучший кофе, так как Федор Иванович забыл ее вкус.
– Ну, что? – капитан, давай выпьем за наших берегинь, за генофонд, который прорастает буйным цветом.
– Жизнь возьмет свое.
– За тебя Илья!

– За Вас, Федор Иванович!
Мужчины велели бокалы смотря друг другу в прозрачные синие очи.
Несколько часов беседы вобрали у себя все прошлые события из жизнь Федора – с 1947года
и к настоящему 1952года.

Федор Иванович рассказал, как вороны Берія за уши притянули его к работе какой-то группы разведчиков, к которым он не имел никакого отношения, ничего о них не слышал и не знал, так как с их ведомством не имел ничего общего.
По стечению обстоятельств, его фронту, профессиональные дела пересеклись с этой группой в Германии в период секретной эвакуации военного – промышленного оборудования одного из заводов.
Эта группа то ли потеряла, то ли засветилась, или кто-то из ее руководителей стал на пути Берії, – поэтому Берією были приняты меры на ее ликвидацию со всей суровостью и с помощью своих воронов и псов - катів.
Вороны выбили все зубы Федорові, затискали руки в двери, ломали пальцы и когда он, от побоев плев тарабарщину на греческой, немецкой, английской, латыни, украинской, польской – они, через пол года истязаний подумали, что Федор сошел с ума и тогда загнали его к сумасшедшие.
В подмосковной “тюрьме – психушці - буцигарні” его якобы лечили, а он делал вид, который якобы лечился к выздоровлению.
– Понимаешь Илья, я этих разведчиков не знал и не знаю что с ними состоялось, но давать этим воронам Берії надуманные показания, – это признать свою вину, сломаться и отправить себя в безысходность.
– Поэтому я избрал божевільню и веру в свои силы, надежду в вашу помощь.
– Но главное, – меня выручили документы и фронту щоденни ки, они были моим основным аргументом в моей не причастности к их рассмотрению.
– Эта мерзопакость, палачи выбили мне зубы, ломили руки, а потом стали исследовать материалы из моей сумки.
– Они не припускали, что я ехал в Москву отчитаться перед первым отделом министерства обороны и вез секретные материалы у штаб Вооруженных сил.
– Я вез материалы о которых забыли и думали, что они погибли ра зом с мной.
– Оказалось, что этим материалам и сейчас цены нет.
– Вот тут и все началось на новом витке.
– Разведкам, разным ведомствам пришлось между собой вести войну за право и приоритет владеть моими материалами.
– Одни боролись за меня, а другие старались по скорее избавиться меня.
– Мной надуманное кощунство и божевільня были единым выходом и спасением чести.

Федор Иванович не знал, что когда в космос полетят первые в мире спутники, его наградят орденом, так как он причастный к зарождению новой эры космических технологий.

– Как видишь, заботы «Баті», командующего Чуйкова, твои и других офицеров, вытянули меня из этой немыслимой круговерти.
– Жаль только рук и зубьев, а все другое ерунда и ничто.
– Следствие закрыто на вечно.
– Меня «вылечили».
– Вы, офицеры вырвали меня чистым и не запятнанным.
– Они дали мне Волю в обмен на молчание моего «стационарно го лечение» и реабилитации моих послевоенных ран.
– Илья, я чистый и на Воле.
– Еду на Андреевский подъем.
– И, что я о себе. Ты лучше рассказывай мне как твоя жизнь, о наших.

– Я реализую Ваш и «Баті» план.
– В скором времени еду к Харькову работать в одном из закрытых институтов оборонки.
– Собираемся с Олею, дочуркой Николая Михалича, – сыграть свадьба.
– Оля сейчас учит в Московском Университете на физмате и она имеет намерение взять направление к Харькову.

– Илья, вы просто умники и молодцы.
А как здоровье моего друга Григория Козаченка?
– Ты, что – приобрети знаешь о нем?

– У него все нормально. Ходит без костылей.
       Сын его Глеб закончил в Киеве физмат.
       Василина Петровна работает завучем в школе. Девушки учат в ее школе.

– Вот и Слава Бог!

– Единое, Григорий Арсеньевич, без сердечного лекарства не может жить.

– Ну, я думаю, что он мужик крепкий, – выстоит. Врачи говорили ему, что вся жизнь будет в кресле и на костылях, а он пошел.
– Будем собираться, капитан.
– Іллюша, пока я буду переодеваться, возьми кусочек шкіря ної замши, сделай из него мешочек под талисман с желудями – будто чунами.
– Мои пальцы пока не слушаются меня.
И вот эти два красавцы уклады туда.

– Федор Иванович, как же Вы их сохранили?

– Это не я, а они удалили вместе с пальто.
– В них даже волосинка не пропадет, а что, как вдруг «вусато му» понадобится.

Федор Иванович мурлыкая мелодию украинского романса, с за доволенням одевал обновки. Илья нашел в шкафу ножницы, иглы, нити быстро изготовил мешочек.
Отрезал от шторы кусочек веревки, запустил его у дырочки и примерил на шею.
Умело связал его и предложил Федорові Ивановичу примерить, когда тот вышел со спальные.
Илья в какой раз был удивлен Мовчаном.
Бостоновый, синий френч, штаны и все другое превратили Федора Ивановича к неузнаваемости.
Это был респектабельный человек – герой из западного кинофильма.
– Ничего не понимаю!
пришел в изумление Илья.
– А что тут понимать, главный попасть в стандарт.
Ты попал, а я надел. За это тебе большое почитание.
– Илья, я не хочу везти в Киев напоминание о Луб’янку. Найди мешок или наволочку и этот хлам выбрось у мусора, кроме кожаный полушубка, я ее недели не проносил, но прошу тебя принять ее от меня в пода рунок на добрую память о мне.

– Федор Ивановичу, это дорогая вещь, она Вам понадобится.

– Капитан, не обижай меня.
– Тебе с Олею придется свободное время проводить в гражданской одежде, пусть это буде красивым началом.
– Кроме того, я вам с Олею от своего имени вручаю стипендию, – моего имени.
– Я имею такое право. Ты, как офицер не должный от нее отказываться.
– Поклади стипендию в карман, а потом с Ольгой посоветуешься, на что израсходовать эти «подъемные».

Федор Иванович вручил Ильи коробку со спортивного костюму, там было упакованное кожаное полупальто.
– Такие, молодце англичане и американце, умеют делать удобные и полезные вещи для человека, – похвалил свою сумку Федор Иванович.
Федор вложил в сумку много вещей, а она разрешала вложить в несколько раз больше.
– Іллюша, в эту сумку может влезть человек, зашнуровать себя из середины и плевать на непогоду, в ней возможно « маскироваться под пенек ».
– Поэтому я так дорожу этим многофункциональным, удобным и
крепким пеньком.
       Илья сдал номер.
Они вышли из отеля.
Возле входа стояла официантка Галя и о чем-то разговаривала со своим мужчиной – капитаном,
– на величественной украинский языку.
Федор Иванович махнул ей рукой и прижал руку к сердцу.
Галя ответила ему воздушным поцелуем.
Федор и Илья подходили к вагону на Киевском вокзале, им на встречу шла волшебная девушка.
– Федор Иванович, а это мой сюрприз, знайомтеся Оля.
Федор взял ее руку и поцеловал.
Оля так устыдилась, что зарумянились ее щеки.
Кроме отца и то в детстве, ей никто в жизни не целовал руки, но ей это было очень приятно. Илья чему-то растерялся, но сразу собрался и понес сумку к вагону.
– Федор Иванович подержите коробку, а я в вагон.

– Іллюша возьми мой плащ и там устрой.

– Илья, а что это за коробка?

- спросила Оля.

– Подарок мне от Федора Ивановича.

– Федор Иванович, отец передавал вам привет и обещал завтра прийти на встречу.

– Оля, как он там в Киеве?

– Отец пошел в отставку.
Сейчас на военной кафедре в Университете. Он утверждает, что невероятно счастливый и гордится тем, что у него нет троечников, – так как он на испытаниях принципиально не ставит троек. Но радует его больше всего то, что на его лекциях полная посещаемость студентов, которые забросают его вопросами о войне, о Сталинграде.

– Федор стоял у открытого окна вагона и любовался влюбленной парой, которая исподволь исчезала на перроне.
Молодожен размахивал руками.
Множество тополиного пуха, который летел звідусіль, своей плотностью застилал темный свод - арку Киевского вокзала Москвы. Он быстро исчезал и Федор надеялся, что Москва исчезнет из его памяти на всю жизнь.
Федор Иванович закрыл окно и вошел в купе.
Купе - люкс было рассчитано на двух.
Сосед, лет до сорока, был приятной внешности и как оказалось ехал в Киев на студию, как сценарист фильма. Он в Киеве никогда не был, но мечтал всегда его посетить. Войну прошел, как корреспондент и закончил ее через ранение на Курской дуге. Как часто бывает, в пути говорили много. Война в разговоре заняла приоритет.
Они старались найти пересечение мест в первые годы войны.
Оказалось, что вместе отступали и были с разностью на месяц в тех самых местах и только под Сталинградом были в один время.
Там корреспондент получил первое свое ранение и першубойову награду, но окружение Паулюса ему пришлось видеть только в кинохронике в госпитале Москвы.
Федор осматривая вагон и его пассажиров наблюдал, - время берет свое.
Маршрут влечения Москва – Киев был под номером один и это говорило, - какую роль в политике Москвы играл Киев и Украина.
Лицо пассажиров в вагоне – его бесили.
В глазах этих людей была боязнь и скованность, женщины красивые но невоспитанные, дерзко капризные, а мужики в френчах, цвета хаки и белых костюмах, были похожи на гипсовые портреты бандита «усатого», которые смотрят со страниц журналов, газет и демонстрационных плакатов.
Неправда, подлость и ужас прятались под масками важности и значимости их государственной принадлежности к чиновничьему аппарату.
Те у кого были спутницы, явным образом, по – своем ранге и чиновничьем статусе были на несколько порядков выше одиночек.
Женщины при них, были ритуальными визитками, которые указывали на место в государственной иерархии партийного, коммунистического строительства.
Смотря на пассажиров своего вагону, он понимал, что большинство из них, – это новые князьки местного масштаба, – наместники «усатого».
Среди них выделялись морской капитан второго ранга и подполковник.
Их форма и колодки говорили самые за себя, поэтому они больше всех были раскованы и независимые, – их защищала форма, Армия и незатухающая память о войне.
Когда Федор Иванович вошел в купе, сосед переодет в и кий же, как у него олимпийский спортивный костюм, лежал стирает гортаючи «ОГОНЁК».
Наблюдение Федора указывали на то, что «усатый» и его команда строят новую армию, – партию государственных чиновников – монолит холуев, которые выполняют его указы в будьякому уголку одной шестой части суши.
Он понимал, что от этой реальности имело красивых надежд.
Страну надо восстанавливать, нужны рабочие руки, средств у государства нет, – выходит – тюрьмы, как инструмент дешевой, рабской силы будут пополняться конвейерным методом разнарядок; - посадить столько станочников, столько строителей, столько инженеров, конструкторов, столько организаторов производства, столько врачей и поваров и тюрьма – завод может работать и создавать наиболее дешевый в мире продукт.
Одни рубят лес и уголь, другие льют сталь, третьи делают болты и рощицы, пяте собирают машины.
Крестьянам тюрьма не подходит, – их просто порабощают, – законами жизни резервации.
Армия корреспондентов, писателей, кинематографистов, пропагандистов убедительно перескажет слова отца всех народов и объяснит народа, что такое добро и что такое зло!
Федор сделал вывод,
– Будущее у страны СССР бесперспективно! Надо готовиться к худшему.
– Может даст Бог, тогда и лучше появится.
– Мне то, что? Мое положение дай Бог каждому!
– Я полковник запаса!
– Мне всего довольно. Я уже покатил из горки.
– Мне довольно такого купе, тепло и удобно. Пенсия солидная.
– Григорию на всю семью хватает пенсии, а я один.
– Мне при моих запросах, месячной пенсии на полгода хватит.

Федор Иванович устал и не желал говорить и думать, отказывался
переодеваться, но разделся и залез под простыню.
Талисман, ладанка грела его душу.
Он зажал ее в кулаці правой руки, но «мурашки» в пальцах не да валы забыть ад – Луб’янку.
Ему хотелось верить травматологу с «шуте», что через год “муравья” исчезнут и что пальцы восстановят свои функции, если будет их массировать и разрабатывать.
Так, что облаштуюся и займусь руками и зубами. Залога на учет в госпитале, а прикрепляться, как разведчик в поликлинике НКВД не буду.
У меня с этими воронами никогда ничего общего не было и не будет.
Я залога на учет в госпиталь, и плевать я хочу на их никчемную поликлинику.

Федор Иванович, по привычке жизни тюремной божевільні и Луб’янки, – проснулся в вагоне раньше всех. Он не умел нежится в постілі, поэтому сразу схватился, выпил стакан «Боржоми», обмотал себя простыней и пошел, – мыться, бриться, умываться, – как пел Утесов.
Лезовий станок абверовської принадлежности для него был спасением.
Безопасные лезвия – „ бритвы” сейчас были не для его неуклюжих рук.
Правда, на Подоле в Киеве много парикмахерских, где он сможет бриться и весело проводить время.
Федор застегнувши предпоследняя пуговица на белоснежной рубашке подумал, что пристежной ворот, это довоенная чрезмерность, но руками надо заниматься основательно, а то пальцы отказываются слушаться.
Он надягнув френч и глотнул «Боржоми».
Теперь возможно идти перекурить и завтракать.
Странное дело, больше половины вагону были по рожну, князьки со своими птичками, курчатками – девочками разлетелись по дороге в свои вотчины.
Первыми со своего трюма появились бравые офицеры.
Федор был уверен, что через полчаса, – очередная порция коньяка приведет их в нормальный залог и как только они войдут в вагон - ресторан, к Киеву их ни кто из ресторана, ни за которые окольный пути не вытянет.
Им одной бутылкой не обойтись, – фронтовой закал не разрешит.
Федор заказал глазунью, салат, черный кофе и сто пятьдесят «Столичной».
Официантами в ресторане были мужчины, – бойце двойного фронта, – отметил Федор, - и тут, вороны Берії, - контролировали процесс.
Ресторан заполнялся кастой нетронутых, так им казалось, но в основному это были рощицы и болты его машины, которых он мог в будьяку миг бросить к печи, – ведь имя ему Сталин.
Сталь должна быть высшей пробы – пуленепробиваемая, прозрачная, как сталинит и нержавеющая, как золото.
Федор налив рюмку и залпом ее опустошил, занюхал украинским хлебом, запах которого переполнил его чувство жаждой жизни, – всем смертям на зло.
Он был признательный Бог и родителям за то, что он такой есть.
Сосед по купе, неожиданно - негадано сидел за столиком напротив Федора.

Я то думал, что он интеллигент – журналист, а он просто жлоб, без правил пристойности сел и улыбается.

Сосед есть представитель новой формации у него с ним ничего не мо же быть общего, он жлоб в крови и души.
Чтобы этот мужик не делал у него своя «Правда», которая с правдой ничего не имеет общего.
Это такие как он из Правды рыжего вождя создали Правду Украины, Комсомольскую Правду, Пионерскую Правду, Рабочую Правду и бесчисленное количество коммунистических Правд – несправедливостей.
Такие как он, в соглашение Усатому, размазали Правду по шестой части мира.
Федор подумал, – хотя и едем мы в Киев, но мне с ним не по дороге.

Сосед налив себе рюмку и предложил Федорові Ивановичу тост:
– Давайте выпьем за наших полководцев за товарища Сталина и за товарища Жукова!
У Федора, как никогда налились злостью глаза.
– Ты, корреспондент, или сценарист меня не провоцируй.
– Сталин и Жуков в войне брать близнецы.
– Я с ними не знакомый и пить за них не желаю!
– Главное, Ты в душу мне не лезь!
– Пойми меня верно у нас с тобой разные судьбе и правды.
– У меня правда одна, а у тебя, и таких как ты их сотни!
– Я знаю войну из окопов, а ты из дивизионных штабов.
– Не тебе предлагать мне бокал за них.
– Ты ничего не знаешь о Правде и едва ли вороны Берії, Жу кова и Сталина разрешат тебе сказать Правду.
– Я первое ранение и Георгия получил в 1914году, второе пора нення и орден «рыжего» в Карелии, «Звездочку» посмертно за Германию, и не тебе правдолюбцу предлагать мне бокал за катів.
– Я свое получил сполна и после войны.
– Ты прежде чем, сказать или написать думай о Правде и не будь попугаем.
– У нас с тобой одни раны войны, но в них разная Правда.
– Не бывает двух Правд, или – Правда, или не – правда, – третьего не дано!
– Когда мои ровесники в четырнадцатом падали в Вечность, подобный тебе писали
«Туча в штанах», а двадцать, тридцать лет по тому, – резали себе руки и пускали шара в висок.
– Это ваша правда из Нестора Махно сделала посмешище и в на рода украла Героя, а из Чапаева создала миф полководца.
– История все рассудит и все поставит на свои места, – вашей правде не по силам долго унижать народ.
Чему вы живете сегодняшним днем, чему не учите в истории?
А кричите, что история ничему не учит.
История не учит дураков и негідників, что повторяют эти фор мулы диктатуры.
       Пойми, я готовый с тобой выпить, но только не за них, – и это моя Правда.

– Федор Иванович, Ваш наболевший скетч я могу понять, но я то при чем?
       Предлагайте свой тост.

– Извините меня, но я не люблю поднятия бокалов и грязных слов одновременно.
       Они унижают человека.

В ресторан вошел серый человек, и Федор узнал в нем «топтуна» из Бабьего Оврага.
У Федора мелькнула мысль, – наверное вороны Берії меня сопровождают.
Он попросил у сценариста письмо бумаги и ручку и сделал запись;

 – Брат, встретимся на днях.Твой, Федор!
Федор обратился к сценаристу:
 – Извините, – меня на вокзале будет встречать мой Брат. Я прошу передать ему эту записку.
       Я перед вокзалом обязан выйти из поезда. Если никто к Вам не подойдет, – бросьте записку в урну.
У нас, украинцев есть слова:
– Пусть козириться! Выпьем за характер!
       Есть и получим!

Федор оставил деньги на столе и пошел к купе.
Поезд пролетел Бровары, в скором времени Дарница.
Он проигрывал варианты выхода из непредвиденной ситуации.
С плащу сделал «скатку» и вложил ее в сумку. Сумка была легкой.
Он подернул шнурки и сумка уменьшилась к размеру солдатского вещевого мешка.
Фдір Иванович осмотрел себя в зеркале с сумкой на плечи, и отметил, что будь какой незнакомец примет его за чиновника который отстал от своих.
       В купе вошел сосед.
– Вы уже собираетесь? А к Киеву, – где-то возле сорока минут.

– Дело не в минутах. Мне надо выйти раньше.
       Вы выполните мою просьбу?

– Так! Безусловно.

Поезд пролетел Дарницу.
Они любовались пейзажем Киева, куполами Лавры и холмами, которые отбивались в тихих медовых водах Днепра.
На мосту через Днепр поезд замедлил ход.
Федор десятым чувством понял, что надо идти.
Он извинился перед соседом за свои горячие слова и дал понять, что наболело.
Удивительно было то, что проехав мост поезд остановился.
Федор мгновенно выскочил с вагону.
Сосед выдвинулся из окна и прощально замахал рукой.
Федор закинул за плечо свою сумку и махнув рукой соседу пошел в сторону Днепра.
Когда подошел к Выдубицкому озеру, поезд дал протяжный гук, – и пошел к месту назначения, – к Киевскому вокзалу.
Рядом с Наводницьким мостом заканчивалось строительство нового моста, по всей его длине в разных местах сияли огни электросварки.

Белый автомобиль «ПОБЕДА» выскочил из строительной площади и остановился рядом с Федором.
Мужчина такой же по возрасту, как Федор, наверное руководитель местного уровня, с добрым взглядом глаз открыл дверь машины.
- Командир, если ты отстал от своих, садись подброшу к Почта вої площади, или к Андреевской.
Федор подал ему руку, тот представился.
– Бурмака!

– Мовчан!
       Мне лучше к Андреевской!

– Казацкая фамилия.
       Так, что ми одного корня дети.

– Так !
-ответил Федор.

– Тогда поехали! Льоня, дай газа!
– приказал Бурмака.
Они ехали вдоль Днепра в верх течения.
Бурмака был то ли начальником, то ли заместителем начальника
 «Київенерго» и очень жалел, что у Украины нет средств на восстановление Цепного моста с которым у него что-то дорогое его сердцу было связано.
Но вера в то, что мост обязательно выстроят, у него не вызвала сомнения. Он показал Федорові на дыру в горе, напротив быков разрушенного Цепного моста.
– Командир, полюбуйся!
– Через десять лет будет Метро, не хуже чем в Москве.
Киев будет прирастать Левым берегом, так что мост будет, а может
       построят новый, – которой бы ничтожеством не была бы эта Москва.
Федор рассматривал его и отмечал:
– Как много общих черт и общего у этого человека с “Батєю”.

Батя ворвался в купе вагону и с ужасом увидел отсутствие Федора Ивановича.
Сосед по купе Федора извлечение из кармана записку и вручил Николаю Михайловичу - „Баті”
 Он прочитал ее и начал расспрашивать, – где и как вышел Федор.
Сценарист рассказал о том, что он вышел после переезда моста и пошел вверх вдоль Днепра.
Батя положил записку в карман и вручил сценаристу огромный букет пионов.
Суматошные люди с букетами цветов оттеснили Батю от сценариста и подхватив ручную кладь с разговорами о кино повели москаля к машине.
Батя осмотрел перрон, вычислил воронів Берії, которые булизайняті своим личным грузом и понял, что Федор, как разведчик, перестраховался.
Он кого-то из них принял за «наружку» и сопровождение, в воронів к нему уже не было никаких вопросов, – но береженого, Бог бережет!

«ПОБЕДА» остановилась на Андреевской улице возле административного дома.
Был странный пожилой, теплый, соняшний июньский день.
Федор Иванович и Бурмака вышли из машины.
– Командир, а теперь куда путь держишь?

– Тут рядом, на Андреевский подъем!

– Льоня, пока я буду здесь разбираться, – подбрось мужчины.

– Нет вопросов! Но я имею заправить машину!
- ответил водитель.

– Ну командир я пошел! Работы не начатый край!
– Рад был знакомству, если что-то, заходи фронтовик!

Водитель, открыл багажник и извлечение канистру бензина.
       – Льоня, у меня перепачкалась обувь, дайте мне тряпку протереть ботинки.

– Чего, чего, а этого добра у меня многовато!
       Водитель извлечение груду тряпья.
       – Выбирайте на дорогой вкус!
Федор обтер обувь, бросил тряпку в багажник и подошел к
 открытому крану. Вымыл руки и освежил лицо.

– Льоня, благодарю вас!
       Я хочу пройтись, тем более, что к Андреевскому подъему рукой подать.

– И я дважды на день туда хожу, так как там живую в девятом дому.
       Так что сподіваюся, что встретимся не раз.
       Пусть Вам везет!

Федор закурил папиросу, перешел на теневую сторону улицы и мало-помалу пошел.
Федор в своих наблюдениях за жизнью улицы, обратил внимание, которое за время его отсутствия в Киеве состоялось много положительных изменений. На лицах людей исчезли маски скорби.
Внешний вид, одежда, обувь в большинстве людей были новыми.
Во входе к магазинам не было очередей.
Встречались красивые молодые женщины и мужчины с вкусом, хотя и бедно, но опрятно одетые.
Из улиц исчезла бедность, и инвалиды войны.
В сравнении с довоенным Киевом, город значительно стал моложе и заселилось новыми людьми, которым придется пустить свои корни и стать искренними киевлянами.
Из афиши пожилого кинотеатра”БУРЕВЕСТНИК” возможно убедиться, что на улице работает пожилой кинотеатр, в котором сегодня будет просмотр трофейного фильма «ТАРЗАН».
Олександрівською улицей бегали авто отечественного производства.
Разрушенных домов не было.
Федор видел лицо людей и понимал, что он приехал в Киев и все, что обновляет, поднимается из колен – тешило его.
Ведь Киев всегда был Европейской жемчужиной и у него есть все основания быть лучше и еще лучше.
Присутствие большого количества людей, которые загорают, на пляже Труханівського острову тоже говорило о многом.
Труханівський остров уничтожила война - Фашистская и Красная Армия.
- Город трудится и отдыхает без боязни за события завтрашнего дня.
Город наполнен верой в свое будущее, жизнь идет в здоровом русле.
Может не все так плохо?
Может все, что с такими как я состоялось, – это исключение из правил.
Может арест и божевільня так уплинули на мое сознание, которое только я вижу события в
       негативе. Хорошо, будем живые, – не умрем! –
так любил говорить капитан – сибиряк Тихон.

Федор, на покутті Олександрівської и Андреевской улиц Подола, увидел открытую дверь в виновный магазин – «Молдавское вино», “МОЛДАВАНКА”
 – его так называли мужчины, а их жены прозвали магазин - «женские слезы».

В этом магазине продавали молдавское вино на разлив из бочок.
Здесь всегда было до десяти сортов вина.
Больше за все здесь пользовалось популярностью – молдавское, крепкое, сладкое «Лидия», скорее всего через дешевую цену и наибольшую прочность.
Вино разливали в стеклянные кружки и пол – кружки с под пиво.
В магазине стояли высокие столы с мраморными столешнями на рост, – чтобы посетители не засиживались.
Федор, вошел в магазин, увидел двух завсегдатаев размещенных в углу магазина.
Он заказал себе малая кружка сухого вина и кусочек швейцарского сыра.
Рассчитался и расположился перед окном возле входа.
С радио репродуктора звучали эстрадные песни Л. Утьосова,
– это был анонс его концерта, который он будет давать в Подольском клубе «Пищевик».
Федор снимал жажду, медленно потягивая «кислячок» и розглядував в окне прохожих.

Он обратил внимание на двух друзей в магазине, одного звали Иваном, у него на правой руке был протез с кожаной перчаткой.
Второго величали – Лев, его огромную капну кудрявого волос на голове украшали очки с толстыми линзами.
Он был близоруким и потому в разговоре старался говорить Іванові прямо у лицо, чтобы тот не слышал, а видел, как он говорит.
Из их беседы о школьных делах можно было предположить;
что Лев физик и математик старших классов, – образ местного Ейнштейна,
а Иван историк и директор школы.
Лев убеждал Ивана, который школу надо специализировать в воспитании детей с физика - математическим уклоном, а Иван убеждал его в другом.
Будто, - стране сегодня не нужны уклоны, а необходимые грамотные рабочие руки, и что его просят после седьмого класса отправлять детей у училища трудовых резервов, а полное среднее образование давать детям не больше одного двух выпускных классов в год, но не четырех.
Федор подумал:
– І у школе Усатый держит руку на пульсе воспитания кадров.
– Но слава Бог, что эти двое друзей – фронтовиков спорят и думают о детях и их будущем прежде всего, а не о себе.
В магазинчик заскочил один из завсегдатаев, майор из Военкомата.
Он со всеми поздоровался за руку.
– В! – Федор Иванович, – где Вы исчезли? – Каким образом?
– Товарищу полковнику, – мы уже в Военкомате разное думали, самые понимаете.

– Так, я задержался в Москве.

– Понимаю! – Дела!
– А теперь думаю, что возвратил навсегда.
– Товарищ полковник, завтра к нам зайдете? –
 пригласил військоматник.

– А как же! Куда я без Вас деваюсь?
– ответил Мовчан.

– Федор Иванович, – документы из кадров Москвы пришли сегодня утром с посильным.
       – Так что, – милости просим.
Продавец принес майору кружку “Лидии” и бутерброды с сыром и красной икрой.
       – Федор Иванович, разрешите Вас познакомить с красивыми людьми.
       – Это директор школы и завуч – Иван Степанович и Лев Іхилович,
       а это легендарный полковник Герой Советского Союза – Федор Иванович Мовчан.
Все обменялись рукопожатиями, ... и пошли фронтовые воспоминания.

Федор Иванович рассчитался за все, и каждый пошел в своих делах.
Он зажег “Казбек” и подумал, -
       так часто бывает – зайдешь на минутку, а в лучшем случае – выйдешь через год.

Майор вселил у него уверенность что все идет нормально.
Контора работала надежно....

 День клонился к вечеру.
Федор шел по Покровской улицы.
В доме доктора Крижанівського суетились люди.
Значит старые киевляне в городе есть.
Надо будет на днях зайти к нему в госте и посоветоваться по поводу своих рук.
Госпиталь, – госпиталем, а он врач с божьим даром.
На удивление Федора, – действовала Покровская церковь, – в дворе стояли люди с ребенком и суетились возле Священника – значит хрестини состоятся.
Федор дошел до 20 школы и перешел на левую сторону Андреевского подъема.
На когда-то безлюдном подъеме шло много прохожих, как сверху, так и снизу.
На улице возле входной двери домов с двух сторон улицы игрались дети.
Возле подъезда дома № 3 стоял, напричуд , пьяный мужчина, и указывал пальцем в землю, словно ей что-то доказывал и уговаривал ее.
- Надо заменить котел, и завезти уголь, пока оно есть на слоге, так как зимой замерзнем все вместе, - и я в первую очередь.
       Вдруг, словно скошенный шаром он упал и начал биться в эпилептическом ударе. Федор снял сумку из плеча, мгновенно подбежал к кочегару и охватив главу, возвратил ее на сторону.
Матрос зм’як и успокоился.
Самая бодрая молодица командным тоном обратилась к мужикам, которые выскочили из парадного подъезда на помощь.
– Что вы смотрите?
Поднимайте и несите в кочегарку на кровать.
Вот такой! – Что вы несете его ногами вперед? – Он что покойник.
Вы что, придурки – это первый раз видите!
Несите! – Быстрее! – Через час это, мое зернышко будет по хмелятися!
       Осторожно несите бугаи!
Федор, поддерживая матроса за главу, шел на попятный спиной в подвал и думал, что это за свойство такая у человека, когда сильно пьяный,  тяжело ли раненый или в несознательном залоге, становится очень трудным. В этом кочегаре едва больше шестидесяти килограммов веса, а такой трудный, словно все двести.
Благое дело, которое не далеко нести.
Вот и заключили красавца.
Не тело, а картинная галерея из татуирований.
Все татуирования приличные, – на морскую тематику,
 – сказал Федор Иванович бодрой женщине, которая бросила ему под ноги его сумку и уговорила посидеть, пока матрос - кочегар не откроет глаза.
Она сказала, что в скором времени подойдет и изменит его.
Потом женщина ловко сняла из кочегара рабочие ботинки, знамя
нула тельняжку и бросила в тазик под умывальник.
Жестом второй руки сорвала из поручників железной кровати полотенце, смочила его под краном и отжав воду, нежно положила ему на сердце, прижав полотенце левой рукой кочегара.
– Знаете эти припадки у него от контузии и бывают два три раза в году, особенно, когда он
       нервничает. Человек он душевная, к брей и от этого страдает.
       Мне надо в угловой гастроном.
       У меня там подходит очередь за сахаром.
       Я быстро!
       Миленький, не бросайте его!
       Он тихий, добрый, отходчивый, насекомого не обидит!

– И вы, не волнуйтесь, мне спешить ни куда,
 – ответил ей Федор.
– Идите, я вас дождусь!
       Все будет хорошо!

Она подала ему руку.

– Ой! – Мы с вами не познакомились.
– Меня звать Нюся!

       - А меня Федор Иванович.

– Тогда я пошла!

– Будь – ласка, и не беспокойтесь, – все будет в порядке.

       – Благодарю Вас !
       стыдливо сказала Нюся.

Федор смотрел, как поднималась из подвала крепкая, волшебная, бодрая, „кров с молоком” Нюся ей було лет за 30, которая дышала животворной силой и надеждой, что все лучше у нее впереди.
Он присів на табурет и рассматривал небольшую комнату, которая для матроса – кочегара была спальней, кухней и гостиной с настенным телефоном, специальной металлической корабельной дверью, которая вела в святая святых к котлу, с которым они породнились на вечность.
Котел и матрос составляли какой-либо синтез – человека и машины, они знали один об одном всем, и понимали с півслова.
Трогательная забота кочегара о котле, довела его к такому залогу, который не выдержал напряжения, – и слег.
Мебель была изготовленные его руками, одеяло над кроватью, с вкусом наклеенные обои, картинки – вирізки из журнала «ОГОНЁК», чистота и порядок говорили о том, что он был не обычным человеком, может недостаточно просвещенным, но то, что он был личностью талантливой, – не вызвало сомнений.
Ощущалось присутствие женских рук, особенно в кухонному кованые, где под черным электрическим счетоводом, на столике стояли три электроплитки разных размеров, в подвесном шкафу был порядок, как в операционной, – все было стерильное и находилось на своих местах.
Подвесные, украшенные, кухонные доски прибавляли национальный колорит и раскрывали любовь хозяина к красоте.
В этой комнате было тепло и уютно, только узкие рамы длинного окна под потолком подчеркивали то, что комната находится в подвале.
Внимательно исследуя место быта кочегара, Федор пришел к заключению, которое несмотря на то, что он холостяк, – посетителей у этого фронтовика – как в виновному погрібку.
Внешность кочегара, черты лица, казацкие усы говорили, что он из разряда авантюрных романтиков и такие, как он никогда не вступают в брак, но всегда имеют успех у женщин.
Такие как он, – независимые, самодовлеющие люди – больше всего любят личную волю и мужскую дружбу.
Он был ярким архетипом украинского казака.
Такой может все, – и поле вспахать и хлеб собрать, дом построить и вырыть колодец, роды принять, запрячь коня и защитить народ, а главное не дать обидеть ребенка и женщину, которых он любил превыше всего на миру и они, за это отвечали ему взаимностью.
Таким наверное и был казак Мамай, – наиболее дорогой, любимый народом национальный образ украинского мужчины, - казака.
Кочегар проснулся.
– В!
Как это я тут оказался?
А ты, капитан, который делаешь на нашем корабле?
А где боцман?

– Какой боцман?
– спросил Федор.
– Нюся где?
Капитан, ты же в сорок третьему упал!

– Я никуда не падал и на морфлоті не служил,
 – ответил Федор.

– Может я тоже там не был?


– Не знаю,
– сказал Мовчан.
– Капитан, мы что, – уже с тобой в Рае?

– Нет, в подвале
 !
– Вот такой!
Мы к аду упали!
Говорила мне Нюся, которая мне только к ним, – туда и мне дорога!
Наверное Нюся правая!
       А ты, капитан, за что сюда упал?
Ты же такой большой человек!

– Через тебя я здесь,
       – ответил Федор.
       – И ты что? – грезишь, не проснулся ли, не протрезвел?

– Как что, мы с тобой на этом миру, и ты меня не одурачиваешь, капитан?
Тогда отвори та дверца, вытяни бутыль, спектаклей капусту на стол и налей мне и себе
 граммов по сто.
От тогда мы и проверим, где мы в Рае, или в аду?

Федор выполнил все указания, подал кочегару Савве стакан и взял себе.
– Смотри, хрусталь казацкой души, а не какая-то казьонка!
– Ну капитан, Есть!
Они залпом выпили.Самогон был высокого качества. Такого крепкого напитка он давно не пил.
– Капитан, дай капусты да и сам закусывай.

Федор поднял кочегару тарелку с квашенной капустой, тот захватив щипочку, бросил себе у рот. Он прислушался к себе и старался восстановить в памяти, которые состоялись события с ним.

– Капитан, ни мы не в аду, и не в Рае, мы на Земле у меня в доме, так как только у меня такая водка. В мире лучшей не имеет. Я ее из проращенной пшеницы делаю.
– Знаю тайну от своего Деда!
– Капитан, как ты меня нашел?

– И я тебя не искал!
Мы с тобой даже не знакомые!
       - ответил Федор Иванович.

       – И ты что?
       А ну дай капитан, я тебя рассмотрю?
       Ты смотри, ну вылитый капитан.
       Как бы ты только знал, как ты похожий на моего капитана.
       Понимаешь, в сорок третьему, нас месери покремсали под Новороссийском.
       Вот я и подумал, когда увидел тебя, что к Раю попал,
       так как такие, как он должны быть только там!
Федор вообразить себе не мог, что с этой простоя человеком, он, – волей судьбы, приобретет на Андреевском подъеме имени - прозвище; – Капитан, – в своем лице.
Нюся возвратилась быстро.
Ее плетеная из отрезков кожи сумка – авоська была набита сахаром, хлебом, консервами, маслом и зеленью.

– Савва, ты уже снова напился не закусывая?

– Боцман, не трогай меня!
       застонал кочегар.

– Савва, у нас гость, можно сказать твой спасатель,
       а ты не приглашаешь его к столу.
Нюся разговаривая с мужчинами, быстро приготовила закуску и расставила посуду на трех. Федор хотел выйти и пойти из дома под предложением перекурить.
– Капитан, а ты зажигай папиросу тут.
– Я сейчас тоже сделаю самокрутку.
Федор предложил ему коробку папирос “Казбек”.

– Нет, нет, нет, я этого не жгу.
– У меня свой табак и своя колыбель.

Федор посмотрел на умелые руки Саввы, которые мастерски делали самокрутку, на красивые пожелтевшие от табака пальцы на правой руке, – такие руки он видел только у хирургов.
– Ребята, может я одна такая не нормальная в мире, – но хочу честно сознаться, что очень
       люблю запах дыма, табака, паленной травы и запах костра.

– Это Нюся потому, что ты Херсонская казачка!
       А запах казака, это в первую очередь запах табака.

– Тоже мне казак обнаружился!
       Разве казаки носили такой иконостас на теле, как ты носишь?
       Стыд... который, ну-ка набрось чистую рубашку и переоденься, вы глядаєш, как босяк!
       Что о тебе гость подумает?

Федор испытывал удивление возможностям человеческого организма.
Час назад, этот матрос был ни живой, ни мертвый, – а сейчас, как
ни в чем не бывало уже сидит за столом.
Нюся налила самогон в графин, пригласила к столу.
Савва взял слово.
– Может я не мастак на слова, но предлагаю поднять бокал за Людей!
За то, чтобы нас окружали только красивые Люди, а нечисть, чтобы исчезнувшая из нашей Земли,
как мы выгнали фашистов из мамочки Украины.
       За Людей!
За первым тостом был второй и третий.
Федор глянул на часы, кто бы мог подумать, на часы было 22 нуль - нуль.
       Время идти, – но куда?
Он встал.
– Пора и честь знать!
       Дорогие Нюся и Савва, спасибо Вам за хлеб и соль, но мне время.

– Капитан, не бросай нас.
Оставайся с нами у меня есть раскладная постель.
Или заночуй в Нюсиній дому, а она останется у меня.

– Савва, я и так останусь у тебя пока не доведешь мне, что по чуваєш себя хорошо.
Федор Иванович, вам решать, но я могу отвести Вас к себе на верх.

– Нет, – благодарю!
       Разрешите, я оставлю у Вас свою сумку, а завтра за ней зайду.

– Капитан, не волнуйся.
Сам видишь какие мы люди.
       Как скажешь, так и будет.

– Савва ты ложись, уже на ногах не стоишь.
То же мне, – казак!

– Боцман! – не ори!

– Тогда к завтра.
Я утром зайду, – и заберу сумку, а сейчас ко встрече,
 – сказал Федор.

– Федор Ивановичу, не обижайтесь на нас и на то, что Вас задержали!
Простите мне, что я Вас заставила остаться!
Ну Вы же самые видите.
Не мужчина, а беззащитное дитя!

– Нюся, благодарю Вас!
Вы у него есть, а остальное приложится!

Федор вышел из дома, зажег папиросу и пошел Андреевским подъемом вверх.


ГЛАВА – 4
       На сечении Боричого тока и Андреевского подъема с – за могущественного в три обхвата осокоря, / черный тополь / навстречу Федорові вышла молодая огромная овчарка то ли кавказская, то ли какая-то южной породы.
       Эта могущественная собака была какой-то неизвестной породы для Федора.
Несмотря на ее молодость у нее ощущалась огромная сила, красота и порода.
       Собака пропустила Федора мимо себя.
Она стояла в охотничий стойке и своими ноздрями втягивала его запах и запах подъема.
       На улице было тихо и пусто.
Подъем готовился к сну.
Собака пропустила Федора от себя метров на тридцать и медленно поднималась за ним.
Федор шел до семь”ї Козаченків, но позднее время и болезнь сердца Григория остановила его намерение.
       Он вышел на середину Андреевского подъема и посмотрел в сторону окон и балкону Козаченків.
Кроме детской комнаты, в других комнатах были раскрыты окна и горел свет.
На балконе стояли Григорий и Васса. Наверное они ждали его. Но он не желал в ночи заходить в госте.
Утро – вечера мудрее! ...

Он решил подняться вверх, – надеясь на характер завтрашнего дня.
У углового продовольственного магазина Андреевского подъема и Воздвиженської улиц стояла кучка людей. Он решил поинтересоваться и подошел к очереди.
Женщина спросила его:
– Вы из какого дома?
Он, не задумываясь ответил:
       – Из дома №16.

– Давайте Вашу руку, будете – 28 –и г.
І она, послинивши чернильный карандаш, написала на ладони левой руки - № 28.
Эта кучка людей берегла очередь к магазину за сахаром, то ли за мукой.
Жители двух улиц знали друг друга и не хотели отдавать на откуп посторонним спекулянтам товар, рассчитанный на них. Государство отменили карточную систему, но за эти годы власти, она не смогла решить проблему дефицита товаров.
Подошел мальчик лет 20 – ты.
       – Виктор, ты будешь № 29.
       – Возьми карандаш, я буду в 5 часов утра.
Она передала инструмент учета и контроля очереди и пошла вниз улицы.
Федор приделал себя к очереди и сейчас мог спокойно, среди людей, ждать утра.
Его нахождение в очереди, казалось ему не нормальным явлением. Он відпросився у Виктора оставить очередь к утру, и пошел на Андреевскую гору к «Замку Ричарда» в свой ДИТИНЕЦ, чтобы там переждать ночь.
Звездная и тепла, сухая ночь раскрывала фантастической красоты пейзаж.
Федор снял френч, умостился на краю обрыва и затянулся любимым “Казбеком”.
У Федора от неприятной неожиданности едва не разорвалось сердце, когда из правой стороны перед его лицом появилась морда молодой вовкодавиці.
Он замер и размышлял:
– Ну и накаркал я себе. – Это чудовище меня в таком положении может просто
       уничтожить. По – первое, надо успокоится и не руха тися резко.
       Главное, – ни в каком случае не срываться из обрыва, не делай ты резких движений
       и не паникерствовать.

Собака пытливо смотрела ему в глаза и казалось, что эта молодая сучка ему лукаво и пытливо улыбается. Потом она лизнула его в правое ухо и свалилась своим мо гутнім корпусом рядом с ним.
Сильная, как волкодав, умная как немецкая овчарка, красивая и озорная,
как киевские девчонки, да и еще в дополнение умеет улыбаться, – чудо, которое!
Федора распирало от соображений.
Он всегда опасался собак, – у него с ними не составлялись отношения, а тут, – он гладит такую красивую звірюгу, без всякого страха и сомнения. Он поверил в то, что они сдружатся.
Только бы она этого захотела.
       Федор откинулся на спину и смотрел в глубину звездного неба. Он, левой рукой перебирал листки бархатного спорыша,
       а правой рукой гладил главу собаки.
       Федор проснулся.
Сходило Солнце.
Одновременно с ним схватилась и собака.
Оказалось, – у нее ласковый характер.

– Я название тебя, – Ласка.
– Ласка?
И она громко гавкнула в ответ.

– Так, голосок у тебя под пол твоей комплекции.
       Но морда красивая и улыбчивая.
       Ай да, Ласка!
Федор обтер штаны от пыли, надел френч, проверил кошелек.
Все на месте.
       – С такой подругой мне сам черт не страшный.
Они пошли ступеньками замкового перехода в двор и на выход к Андреевскому подъему. В дворе остановились возле крану.
Федор умылся, обтер шею носовым платком. Ласка сидела в стороне и наблюдала за ним. Когда Федор собирался идти, она подбежала к крану с водой. Он подставил ладони под ток воды, и она с его рук хлебала воду. Вволю напившись воды, – Ласка, словно в знак благодарности за задово лення, ему улыбнулась, и он закрутил кран.
Они подошли к очереди.
Федор извинился перед женщиной распорядителем и сказал, что не
будет ждать открытия магазина, поэтому она может сократить очередь или передать ее кому-то, – на свое усмотрение.
Федор и Ласка спускались Андреевским подъемом к Савве и Нюсі за мешком.
Ему понравился флигель шестнадцатого дома.
Он решил зайти в двор и поговорить с жителями флигелю, – может кто-то сдаст на определенное время комнату.
В двух поверхностном флигеле жилы две женщины преклонного возраста, – они были двоюродными сестрами и хозяйками дома.
Эти странные женщины с радостью предложили ему устроиться на первом этаже, который был захламленный и выполнял функцию сарая.
На первом этаже, в переносимом залоге были кухня, ванна с котлом под дрова и туалетом, которые требовали косметического ремонта.
Десятым чувством фронтовика – разведчика , Федор ощущал идет характер и ее надо ловить.
Он извлечение пачку денег и дал хозяйкам задаток.
– Я сейчас принесу вещи и приведу мастеров.
       Вы только не хви люйтеся за меня и ремонт комнаты.
       Я ремонт оплачу, – и мастера быстро приведут порядок на первом этаже.
       Я заселюсь сегодня, и буду жить до тех пор у Вас, насколько Вы сможете меня
       вытерпеть.
Федор расцеловал им руки и побежал к Савве с Нюсею за сумкой, с помощью.
Он все объяснил Савве и Нюсі.
Извлечение пачку сотенных купюр из сумки и вручил Нюсі.
– Теперь друзья, в атаку!
       В бой, за благоустройство моего жилья!
Савва по дороге вверх, заскочил в пара домов.
Через 15 минут Савва вел за собой бригаду ремонтников с трех мужнин и двух женщин.
Федор отнес свой мешок к тетушкам на второй сверх.
Всеми событиями командовала Нюся.
В ней чувствовал прирожденный бригадир.
Савва ее верно окрестил – Боцманом. Она дала несколько купюр Клаві и объяснила на которые их разменять в Ізі, и чтобы он помог решить ей проблему обоев, белил и всего, что надо для ремонта комнаты.
Нюся поставила всем задача, чтобы комната и все другое, – до 19 нуль - нуль было готовое. Она объявила Толоку и собрала по дво рах умных, свободных, работящих людей, с приказом, который бы в 19 нуль- нуль все сидели за столом и отмечали новоселье Федора Ивановича.
Тетушки с поднятым расположением духа наблюдали за всеми событиями и активно принимали участие в процессе ремонта, готовя на кухне кушанья на обод и ужин для бригады ремонтников.
Савва обратился к Федора:
       – Капитан, а где это ты такую звірюгу нашел? – Я такой давно не видел.
– Если такая за ягодицу ухватит, то мужского достоинства не найти вместе
с обувью.

– Савва, ты не обижай ее, она еще молоденькая.


– А что же это будет с ней когда вырастет? – Капитан, а как ее зовут?

– Ласка.

– Ничего себе, Ласка.
Ласка обнюхивала каждый и улыбалась всем.
Савва пришел в изумление.

– Нюся, ты посмотри на нее, она будто улыбается.

– Савва ты, что? – уже напился.

– Нет, ни и грамульки не затронул.

– Так! – Капитан, берить с собой Ласку и иди к парикмахеру, а мы тут без
       вас разберемся.
       Приходите на толоку в конце дня.
       Мы без вас управимся.
Федор понимал, что им не следует мешать.
Эти люди знают свое дело и работают, как для себя.
Так, что краще пойти в Военкомат и зарегистрировать свой адрес,
 но перед этим надо зайти в парикмахерскую побриться, освежиться и
кое-что купить из пожилых вещей. На часы было пол на восьмую ранку.
Главное надо накормить Ласку.
Ласка принесла характер, ее надо отблагодарить, – в первую очередь, – подумал Федор.
Он зашел в гастроном.
В мясном отделе никого не было, кроме мясника.
Он попросил у него для собаки что – не будь из мясных отходов.
Мясник извлечение из холодильника пакет и предложил ему.
Федор спешил к Ласке с вознаграждением.
Ласка учуяла запах мяса, но шла за Федором с достоинством.
Они подошли к указателю – ПАРИКМАХЕРСКАЯ – у которой дверь уже была открытые, и ждали первого посетителя дня.
Федор вскрыша сверток.
– Ласка ешь, – я в скором времени выйду, мне надо побриться.
Федор вошел в парикмахерскую.
Как только он исчез, Ласка приступила к пище.
Он был первым посетителем парикмахерской, расположенной между четырех школ, двух школ для девушек и двух для мальчиков.
Школы были с раздельным преподаванием языков, – одних учили на русском языке, другим излагали на украинском языке.
Парикмахерская была доходным рабочим местом и кормила многодетную еврейскую семью уцелевшую от войны под Ташкентом.
Ее помещение было частью большой квартиры в которой жила семья парикмахера.
Среднего роста и возраста лысеющий, рідкозубий, радушный мужчина имел талант многих поколений своего народа, - сохранение и увеличение благополучия своей семьи в упорной работе.
Такие люди, таки типы працеголиків были солью будь – какой наций.
Они могут чем-то пожертвовать, в чем-то уступить, где-то прогнуться, ради своей семьи и своего народа, не унижая своего человеческого достоинства.
Если говорить о приоритете древности профессий сферы обслуживания, то пальма первенства должна принадлежать парикмахерам, а не журналистам и проституткам, – они вторичные и производные, так как возникли из этого парикмахерского института культуры человечества.
Устное творчество и феномен анекдота мог родиться, – только в парикмахерской, так как парикмахерская была и остается культовым местом в жизни каждого человека, – это из родин этой профессии вышли аптекари, знахаре, враче, журналисты и проститутки, писатели, фінан- систи, художники, политики, историки, актеры.
Парикмахер, – в будьякому месте и в будьякий время было ключевым, генеруючою творческой фигурой, – парикмахер и парикмахерская были и останутся осью событий в жизни будьякого поселка Европы, в формировании либеральных ценностей человечества.
Только стал подниматься из колен, этот – парикмахер, как и весь народ страны, так вороны Сталина провал своей работы в послевоенный период государственного строительства стали искать не в себе, а в интеллигенции и в еврейском народе, как во врагах государства.
Пропаганда и ее машина создавала условия национальной нетерпимости и сияла вражду между простыми гражданами, заставляя одних бежать в Израиль, а других занимать их ниши.
       - Такими действиями пропаганды возможно еще лет десять держать народ в
       смирении, но больше не возможно,
       – думал Федор.
Усатый всегда использует национальный вопрос, когда об ставини загоняют его в глухой угол. Проводя свою политику в Украине он подключил в 47 году Лазаря Кагановича, чтобы тот, объяснил своему народу, как отец народа очищает и защищает еврейский народ от скверны.
Еврейский народ поверит своему предателю, как в свое время верил Коху, но в скором времени сбежит в земле обетованные.
Федорові было жаль народа, обессиленного войной и не способного противостоять и бороться за себя.
Он щедро рассчитался с парикмахером за бритье и сказал:

 – Арон, я записываюсь к Вам в постоянные клиенты, если Вы не будете возражать!
– Аркаша, быстро иди сюда,
– прокричал парикмахер.
Через перегородку парикмахерской вышел лет семнадцати симпатичный юноша с
трубой – корнетом в руке.
– Аркаша, посмотри на чтимого мной мужчину.
       Он будет на шим постоянным клиентом.
       Аркаша, когда бы он к нам не пришел и которым бы он не пришел,
       для него наша дверь всегда открытые.
       Если я буду отсутствующий, Аркаша ты мой сын, – бросай все и удели внимание
       этому человеку в первую очередь.
       Это я, тебе говорю. – Ты меня понял, золотой мой?

– Так отец!
       - ответил мальчик.

– Ну иди, музицируй!
       Вы знаете? – он моя жемчужина и надежда.
       Поймите, Еді Рознер, не вечность.
       Пойдет он и кто-то должен стать на его место, то чему не может занять
       это место мой Аркаша.
       Я не против Рознера, – дай ему Бог тысячи лет жизни, но чему моему Аркаші
       не использовать этот шанс, – вы же меня понимаете?

Федор давил ему руку и промолвил:
       – Я вас понимаю, как никто!

– Вы знаете? – с этими добрыми руками то же надо что-то делать.
       Они требуют к себе внимания. У вас есть шанс, их возможно вылечить
– поверьте мне, Арон не такое видел, но потом все было в порядке.
Ласка с нетерпением и благодарностью за завтрак ждала Федора. Он погладил ее по голове, она фыркнула от удовлетворения и приделалась к левой ноге шла рядом с ним.
– Ласка, ты что претендуешь на место слева, как дамы офицера?
       Ну откуда ты, такая умная красавица взялась?

Ласка сияла улыбкой девчонки, сознавая свой выбор в дружбе с ним. Он ее никогда не предаст, а в себе она была уверена.
Он вчера своим запахом, так ее заворожил, что она немного удержалась от того, чтобы не залезть на осокорь и не завить из радости на весь Подол о том, что она нашла его единого, который ее никогда не обидит и не предаст!
Ласка не напрасно втекла от ученых – придурков, вставляючих у нее иглы с каким-то грязью. Она, в его запахе вчула, что он себе и никому, никогда такого издевательства не разрешит.
Его благоухание ей рассказали, что таких людей, как он в Киеве имело, – скорее всего он единый на весь мир.
Пропустил громыхающий трамвай, они перешли на другую сторону Олександрівської. Открытая дверь над который была огромная вывеска синего цвета с надписью золотыми буквами на украинском языке – “Столовая” – где украинская буква – “д“ – в мастерски выполненной надписи, в данном примере, нарочно дискредитировала украинский язык и нации в возможности прочтения ее в двух значениях, – где литера Д была похожа на литеру Б. Это была похабщина, латентное пренебрежение к языку и народу Киева и государства со стороны власти.
Если цензор такую надпись пропустил, то красивого, для украинцев и Украины в ближайшему будущему, – не следует ожидать,
       – промелькнула мысль у Федора.
– Ласка, лежать!
Ласка мягко упала у входной двери – “Столовой“.
– Ты позавтракала?
Ласка смотрела на него отстраненным взглядом и думала:
 – Еще и как! Так насладилась, что в сон клонит.

       – А теперь, я щонебудь перехвачу.
       У нас с тобой сегодня на пружений день.
Ласка смотрела на него с иронией и наверное думала,
       - разве у тебя бывают другие дни.
Столовая как оказалось не имела ничего общего со столовой, она была достойным названия кафе – районного масштаба вместе с бригадой официантов.
Он понимал, что это была столовая местных руководителей.
Своего рода клуб, где решались будьякі вопрос Подольского района. От выяснения отношений местных бандитов между собой, к судьбе людей республиканского масштаба – жителей на Подоле.
Это место было неофициальным, теневым сборищем партийной номенклатуры района,
где серая, партийная стая Усатого, здесь принимала и решала его и свои грязные дела.
Правым был турок Назим Хікмет, – которому приписывают слова, как что в Москве зрізають ногти, – это в Киеве рубят пальцы.
Именно в этом месте завсегдатаи стремятся не пальцы, а руки рубить по локоть.
Отец всех народов верил в них больше, чем в будь какого своего «юродивого» типа Кагановича, или Никиты Хрущова.
Ему удалось вырастить поколение воронов, псов, бісів, антихристов и они за жестом его пальца готу запустить такой Молох, что Апокалипсис будет иметь вид наивной детской страшилки.
Гитлер, – в своих ужасных действиях, перед действиями сталинского молоху, в истории человечества запомнится, – как никчемный, непослушный мальчик.
Федор в последние дни пребывания на Луб’янці думал, если Уса тий будет действовать, так развращению, то пусть Бог его простит, он примет сам меры борьбы с ним.
Федор Иванович, – всегда действовал в меру своих сил, – как понимал борьбу с бесами и антихристами.
Но, хотя его силы были уже не те, чтобы бороться с бесами.
Он будет беспощаден к ним, сталіністів. Ему незачем терять.
Но жаль своего народа.
Допил отличный кофе и рассчитавшись с официанткой Манею, вульгарной красавицей, наводчицей и сиксоткою, что переспала едва не со всеми завсегдатаями, он принял решение стать постоянным посетителем этой столовой, как одного со штабов районного масштаба.
Для себя он сделал вывод, – главное, – не обращать внимания на засиженный мухами портрет Усатого Сталина, – чтобы не попасть в ситуацию в которую попал Швейк.
Ласка даже в сне, отслеживала каждое движение Федора Ивановича и когда он вышел, она схватилась на ноги и была наготове охотно плыть в странствования, дальше, - хотя за горизонт его мечтаний.
Они перешли Братску и Федор вошел в Військомат.
Несмотря на те, что он не любил штаба, кадровые службы, но у него к Военкомату всегда было огромное уважение.
Аппарат работал не хуже его швейцарских часы.
Он примитив странную вещь, – того, кого он среди військоматчиків чему-то недолюбливал, – чаще всего, почти всегда его выручали.
Федор часто аппаратчиков отождествлял с руководителем, и скорее всего, в этом была его ошибка
Тишина и пустота в коридорах Военкомата, говорила о том, что к призовую все завершено и все готовятся к отпуску.
Майор, в который раз оказался человеком слова и дела.
Федорові оставалось сделать фотографию для нового паспорта и паспортистка Клава в прошлом фронтовичка, лет тридцати от рода, все устроит через месяц,
при условии, если Федор Иванович Мовчан через час принесет ей фотографию для нового паспорту.
Федор вместе с Лаской полетов к скверику между Гостеприимным двором и Подольским Воєнторгом, с одной мысленным взором, – только бы был на месте фотограф.
Фотограф стоял в деревянного фотоаппарату на треноге, как на боевом посту коммерции. Оборачивая главой по сторонам он разговаривал с местным щеголем,
– то ли хозяином логова, то ли бригадиром подпольного бизнеса.
Фотограф ожидал клиента и следил за прохожими.
Рядом стояли два глухонемых ребята, которые разговаривали руками, они не упускали из поля зрения фотографа и щеголя.
Фотограф опытным взглядом, оценил в Федоре клиента и указательным жестом руки, указал ему на табуретку, которая стояла рядом с белой простыней растянутым на подрамнике.
Потом, на присівшого Федора указал рукой, сказав щеголю:
– Клиент, это святое!
       У нас о всем сказано.
       Алік ты свободный!
       Я сделал все то, что ты просил.
       Алік, ты свободный!
Алік – щеголь засунул пачку фотографий в карман и не меньшую пачку из мелких купюр передал фотографу.
Алік и двое глухонемых, жестикулируя руками, пошли в сторону трамвайной остановки за маршрутом Подол – Вокзал.
– Цалік, это я, но я что-то не понял!
– Вам портрет на двух, или фото на паспорт?
– Фото на паспорт и чем быстрее!
ответил Федор.
– Вам надо быстрее!
– Я понимаю, но фотография это процесс!
– Ойц !– Не мне Вам рассказывать!

Федор был удивлен постановкой вопроса фотографа, но когда глянул вниз, из левой стороны табуретки лежала Ласка.
       – Уважаемый Цалік, давайте сделаем так, – мне фотографию на паспорт
       и как Вы заметили, я хотел бы, чтобы вы сфотографировали меня с ней.

– А чему бы и ни?
       Я видел столько людей хуже собак, которые Цаліка – ни чем не приведешь в удивление.
       Но, – Вы должны меня понять.
       Я не Бог, – а фотография – это сложный процесс.
Цалік быстро сделал фотографии для паспорта, а потом присту пил к съемке портрета « на двух ».
Он боялся собак больше фашистов, но когда собрал фон и объяснил, что надо делать. Ласка зашла Федору Ивановичу за спину, положила лапы ему на плечи и замершая.
       – Ой ц! – Ой ц! – Ой ц!
       Вы посмотрите, что творится, это не собака, – это просто шик – модель.
       Вы только посмотрите, что она вытворяет?
       Только бы не шевелилась.

Ласка вложила главу на левое плечо Федорові и замершая с волшебной улыбкой.
       – Ой ц! – Ой ц! – Ой ц! – это надо видеть.
В ожидании фотографии Федор курил и волновался, как никогда.
Ласка волновалась не меньше его.
Федор понимал, что этот авантюрный человек, рискуя своей волей, мастерством художника вынуждена рисковать и днем и ночью.
Днем он обязан заниматься легальным бизнесом и ночью словно печатный станок тиражировать «запретные секс – фотографии» для нелегального бизнеса щеголя и глухонемых распространителей фотографий в пригородных поездах.
Такое была жизнь всего народа, где народ искал средства выжить, а власть этого не желала видеть и слышать.
– Слушайте сюда!
       Я сделал четыре портрета на двух!
– Но Федор видел шесть фотографий
– Я продаю Вам четыре, как за двух, – а вы, мне за это разрешаете вывесить этот
       шедевр на мой демонстрационный стенд.
       Вы у меня станете знаменитостью Подола.
       Эта фотография шедевр, – я сегодня сделал шедевр, и чтобы вы не сомневались.
       Послушайте меня, я в этом знаю пользу для всех!
       Соглашайтесь со мной !
       Цалік желает, чтобы всем было хорошо!
       Цалік даже врагам своим, – ничего не хочет плохого.
Федор дал Цаліку 50 рублей.
       – Сдачу не надо.

       Ой ц!
– Благодарю Вас! – Может Цалік, что-то – не так сделал?

– Большое вам спасибо. Все хорошо.
       Даже отлично! Так в чем у Вас ко мне вопрос?

       – Понимаете, я не знаю, где мне найти рамочку под наши фото графії.

– Ой ц! – Вы меня бесите.
       Вам какую рамочку на стол, – или на стену?

– И на стол, и на стену.

– Бог, пошли мне таких клиентов на каждый день.

Цалік, за один миг, высохшие фотографии вставил у рамки под стекло и упаковал их у кулек с под сахара.
– Уважаемый, – Бог свидетель, – Цалік может многое!
       Вам выписать квитанцию?
Федор посмотрел на него удивленным взглядом.

– Цалік понял.

– Сдачи не надо!
Федор протянул Цаліку 25 рублей.

       – Вы меня приводите в удивление! – Если Вы хотите сказать, что завтра коммунизм,
       я Вам не поверю, но, если завтра Вы придете к Цаліка,
       я всегда к Вашим услугам.
       Цалік умеет ценить красивых людей.

       – Цалік, я вам благодарю за такие замечательные фотографии. – Желаю вам гарь их клиентов.
       На все хорошо!
Ласка выпросила у Федора пакет с фотографиями.
Она с гордостью несла в своих зубах пакет, привлекая внимание
стирает хожих.
Федор отдал фотографии паспортистке Клаві.
– Федор Иванович, все будет хорошо .
       Когда все будет готовое, я к Вам по адресу заскочу и извещу.
       Я Ваша соседка, живую на Андреевском подъеме в доме № 18.
Майор пожал Федору Ивановичу руку.
       – Встретимся на том же месте.
       запропанував Федор.
       – Так точно! – товарищу полковник!
Ласка лежала возле порогу в Военкомат, заключив на лапы свертков, предохраняла его, как самое ценное в ее жизни. Федор зажег папиросу.
– Ну что? шик – фотомодель, пошли по магазинам тратить деньги.
       Строители, наверное нас зачекались.
Федор и Ласка нагружены покупками вошли в двор и остановились возле входной двери в флигель.
– Капитан, ты что из толка съехал, так транжирити деньги,  может ли ты
       их печатаешь?
       Ты смотри, так разошелся, что и собаке обнаружилась работа.
Савва подошел к Ласке, чтобы взять у нее из пасти пакет.
Ласка не далась, а подошла к Федору, заключила пакет в его ног и рядом присела.
– Савва, у тебя, что кончилась работа?
– Иди работай, ледацюга!
Нюся подошла к Федору и Ласке подняла сверток.
       – Федор Иванович, садитесь за стол.
       Раскладывайте свертки и відпо чивайте.
       В скором времени будем обедать и ужинать вместе.
Осматривая Толоку и всех в дворе, Федор не мог вообразить насколько профессиональные и талантливые эти люди.
Даже хозяйки флигеля, – эти волшебные, летные сестры на половину своих лет помолодели и разрумянились от причастности до процесса.
Оглядываясь на то что происходит, он ставил себе вопрос и сразу находил ответ:
– Или много надо человеку для счастья?
       Счастье есть у каждого, – в их руках и поступках.
Боцман Нюся, была на высоте своего ранга.
Имело того, что квартира была отремонтирована, они построили сарай – мастерскую с окном и наслали в нем деревянный пол из досок.
Вышел не сарай, а пожилая мастерская для слюсарно - столярных работ, которую возможно было легко обустроить под студию для художника.
Таисья Ивановна и Екатерина Прохоровна принесли ему кувшин с ягодным компотом.
– Федор Иванович, утамуйте жажду. Вы наверное устали?
      
- Дорогие мои, благодарю Вас, – не беспокойтесь за меня.
       Я успею еще Вам надоесть.
       А вот, от такого компота не откажусь даже в Рае.
Сестры были счастливые.
Они объясняли, что компот не совсем сладкий потому, что в нем вместо сахара патока.
       – А я сахар и сладкое не очень полюбляю. Благодарю Вас от всего сердца.
       Я папиросы «КАЗБЕК» жгу так как они с кислинкою.
Федор встал и расцеловал им руки.
Ласка облизала их ноги, как бы доказывая им, что ее не надо бояться.
Им теперь вместе жить и они будут счастливой, красивой семь”єю,

 несмотря на то, что не являются родственниками.
Федор умом и сердцем чувствовал и сознавал, что здесь, на Андреевском подъеме в флигеле дома № 16, прорастает новый тип человечных отношений, новый тип послевоенной семьи раненого человечества.
Он понимал, что происходит в дворе дома № 16, и видел, как могут прорости ростки новой судьбы человека, но он понимал и другое, этому бандитскому государству, где правит антихрист и бесы, – эта воля простых людей, народа, это – смерть для антихристов.
Антихристы сделают все, что бы, – как минимум на столетие, они не видели Воли. Они и только они животному криминалу подарили формулу клятву – лозунг,
– « Столетие не видеть Воли », – “ Возраст воли не видеть ”.
Эта “фєня” на латентном уровне уже никого не пугает, становится инструментом влияния на сознание общества, и подготавливает его к тому, чтобы Воля и через столетие народа не нужна была.
       – Из воли, – похлебки или кулешу не сваришь,
       поэтому никто не имеет права в СССР быть свободным,
       – когда-то он это услышал от врача божевільні и запомнил на всю жизнь.
Запах масляной краски, деревянных опилок, декстринового клею, мужского пота заполнил двор и флигель.
Нюся была не только боцманом, а капитаном реставратором, который продолжил жизнь этому флигелю лет на двадцать.
Толока, – бригада, за день, – успела отремонтировать флигель, построить сарай, установить к первозданности первый сверх, даже нашли печника, который соорудил пічку - камин со всем набором каминных инструментов.
Нюся с бригадой превзошла возможные ожидания, она рабочим вселила такую силу Толоки, что они целиком управились с задачей.
Мужчины мылись возле крану в дворе, шутили один над от ним.
Федор пожимал им руки и благодарил за отличную работу.
Нюся, с полотенцами в руках со всеми рассчитывалась, все были удовлетворены щедростью расчета хозяев.
За столом, сооруженным в дворе, по случаю Федорової Толоки сидело не менее двадцати мужчина и бесчинствовало в дворе не меньше десятка детей.
Был последний рабочий день недели – суббота.
Савва и Нюся сидели во главе стола с одной стороны и на противоположной от них стороне, в окружении хозяек флигеля, сестер, – сидел Федор Иванович Мовчан, по бокам стола разместились не только рабочие, но и соседи по двору.
Нюся встала с – за стола, подняла Федора Ивановича и повела его в дом
 чтобы сдать работу под ключ.
– Вы разливайте, а мы сейчас возвратим,
– сказала Нюся.
Она вручила Федору вязке ключей, – не только от помещений, но и от начищенной ореховой мебели, которая десятки лет лежали в подвале, а сейчас стоят в его комнате.
– Кроме того, Федор Иванович, – возьмите остаток 750 рублей.

– Нюсенька, я не знаю, как тебе отблагодарить, прошу не отказывайся, возьми эти деньги
       себе и груды себе подарок от меня на память о нашем строительстве и толоке.
       Нюся, вы с Саввой устроили мне такой праздник, что я перед Вами навсегда буду
       в долгу.

– Я деньги возьму, но Федор Иванович, деньгами не надо раскинуться.
       Пообещайте мне, что Вы со мной будете совещаться, а то быстро лишитесь
       всего!

       – Нюся, обещаю!
Ласка крутила возле них в ногах и наблюдала за их разговором.
       – Ласка, и не смотри ты на меня так!
       Твое место этот ковдрик, – он мне обошелся 20 рубликов и пол килограмма
       сахара.
       Савва хотел тебе будку выстроить, но я ему объяснила, что такие однолюбки как
       мы, в будках не живут и на веревке не ходят.
       Нам или все, – или ничего.
       Мне твоего не надо.
       Так, что лягай на этот коврик и береги свою любовь к Федору Ивановича.

Ласка послушно легла на цветной, плетеный из трикотажных шматов коврик, который был достойным фоном, на котором лежала не Ласка, а шик – фотомодель.
Федор стоял в центре стола и прижав руку к сердцу сказал:
       – Я человек откровенный, низкий Вам поклон уважаемые люди.
       Огромное спасибо за этот дом, за этот двор и за это небо над ним, которое нам
       помогало и не пролило дождь на нас.
       За Вас и Вашу работу!
       За Толоку!
       Все зааплодировали.
– Капитан, садись так как все уже стынет!

Савва взял в свои руки управления застольем.
Он будто был руководителем процесса, но справедливости ради, следует сказать, что главой стола была Нюся.
       - Довольно гомонить, как говорят наши братья по коммерции – шабаш,
       тоб то конец рабочей недели, – суббота.
       Уважаемые, сегодня мы с вами начали и завершили толоку
       Наверное, это одна из наилучших толок в моей жизни, так как мы из ничего, в это
       жилье вдохнули жизни на много лет.
       Пусть здоровье и добро от этого двора распространяется на весь подъем, на весь мир.
       Поднимаю бокал за все Вас, работящих людей!
       Выпьем за эту чудасію Андреевского подъема которую мы создали вместе.
       – Есть!
Все встали и полился звон стаканов.
Стол был густой, простой, но меню из пищи было разнообразное.
Нюся, как талантливый организатор создала его в складчину,
 у кого, что было в доме из пищи, тот с тем и пришел к столу.
Эта складчина стола раскрывала вершину человечных отношений, воли и судьбы общения, таинства ужина.
Двор наполнялся новыми людьми, одни расходились – другие при ходили.
Все в застольном единстве пели вместе с Саввой, – “Туман яром.”
Тешило то, что за столом сидели люди разных национальностей, – украинце, россияне, армяне, еврее, татары, греки, болгары, поляки, а пели хором украинские песни с полным знанием слов и мелодии, будто свои родные песни.
Федор думал, что пока в народе Украины есть родная песня, – никакая блатная и советская песня такой народ не одолеет. Может советские песни и навредят украинским песням, но скорее всего, – это бу где ржавчина, или щербина на лезвии казацкой сабли, запрятанной в казацком схроні, или в чумацком слове.
Пели бы к утру, но Нюра расставила все на свои места.
Под ее команду были разобраны столы и был приведенный полный по строку, как на капитанском мостике.
       – Федор Ивановичу, как только подсохнет глина, мы из печки сделаем куколку.
       А сейчас отдыхайте.
       Я Вам на диване разостлала постель.

       Своего рыцаря поведу домой, а то еще занесет его кудинебудь,
       он такой непоседливый у меня, за ним нужно глаз, и еще раз глаз.
Подошел Савва.
– Капитан, – у нас как на палубе, – полный порядок.
       Сам видишь – казаки молодцы!
       К завтра капитан!
       Боцман, пошли!

Савва шел вниз, центром мостовой Андреевского подъема обняв с Нюсею.
Они пели романс, как народную песню на свой манер в два голоса
– “Когда разводятся двое, за руки берутся они”.




окрестил словом новое место его проживания.

- Толока удалась!
За один светлый день 10-12 пар рабочих рук создали чудо.
Ему очень понравилось Савине трактование пословицы,
– “Гуртом и отца легче бить!”


 Так что не такими уже поганцами были наши пращуры, как что к сегодняшнему дню за их обычаями живое большинство народа Украины – думал Федор.
Может Савина рассказ народное достояние, но как хочется верить, что так оно было и останется на Вечность.
Иначе, как он и я появились бы на этой Земле, ведь мы родом от этого Отца, его пений и его дома.
Отца, которого создавали своим талантом битья и коллективного творчества, – размышлял Федор.
Запах Толоки, – высохшей краски, декстринового клею обоев, благодаря раскрытым окнам и теплой летной ночи июньского дня, – полностью исчезли.
Федору надо было обустраивать новую, послевоенную жизнь отставного офицера, фронтовика – разведчика.

Он разобрал сумку.
Разложил все вещи по местам.
Ласка все обнюхивала и лапами била его по рукам, чтобы он прежде чем заключить вещь дал ее обнюхать.
Единое, что ей не понравилось, это запах коробок «Казбек» и очень понравился запах бритвенной укладки для бритья, которую Федор Иванович положил на тумбу в ванной.
Он наблюдал за обращением Ласки и вспомнил индуса Захара, который говорил ему о переселении человеческих душ, а Федор, как христианин возражал его уверение.
– А может Захар был правый?
Ласкина улыбка, ее любознательность, обращения похожие на проявление души милой, озорной, девушки, которую следует принять и понять, но надо не разрешать ей вільностей.
Конечно, – ошейника, намордника и поводка она не заслуживает, но надо что-то придумать для нее, чтобы она своим грозным видом не пугала людей, – надо приучить ее знать свое место и не вести хозяйство в доме. Она должна нас понять. Попробую даты ей понюхать ключ от двери, и положить его под килимок, – пусть его стережет. Если это удастся реализовать, тогда она не будет бегать по дому, а может у тетушек обнаружится старенький ридикюль или сумочка и я ей дам его носить в пасти. Она будет при деле и народ будет видеть, что она не глупая и не такая уже опасная.
Федор извлечение ключ из двери, и дал Ласке его понюхать. Он по клал ключ под ее килимок.
– Ласка, стеречь!
Ласка легла на килимок и приняла позу подтверждения,
что она на боевом посту № 1.
– Которая же она умная?
       Может, – Захар был правый, относительно переселения душ.
Федор одел спортивный костюм и чтобы не беспокоить тетушек, пошел к водопроводному крану в дворе, – бриться, мыться, умываться.
Теплые, косые лучи солнца, ласкали раскрытые окна домов Андреевского подъема, сладко доглядаючого свои сны.
Было воскресенье.
Побрив щеки, Федор принял решение, которые к ободу зайдет в госте к Григорию и Василине, но с начала следует зайти на Ржаной базар, купить цветы, холодильник и газовую плиту с баллонами.
       - Запах принуждений и керогазу меня очень бесит. Холодильник нужен Ласке и тетушкам. Будет холодильник, на базаре можно покупать ей мясных отходов на неделю. Она с характером, из чужих рук и из земли пищу не подбирает, не каждому разрешает
погладить себя.
       Умывшись, он вошел в дом ставить електропраску.
Ласка была на боевом посту.
Федор взял с под одеяла ключ, вставил его в замковую скважину и вімкнув в електро - разетку утюг.
– Ласка, за мной!
Она рванулась за ним, петляя кольцами вокруг него, шла к крану.
Федор открыл кран, поставил ладони под воду, и Ласка с не скрываемым наслаждением, хлебала из его сомкнутых ладоней воду.
Это был ритуал и высшая награда в их дружбе и во взаимопонимании.
Она напилась, но шлепала языком по воде в ладонях, делая вид, который пьет воду.
– Ласка я все вижу!
       У нас с тобой много дел!
       Прекрати играться, идем домой, там утюг уже перегрелся!

       Тетушки были старше Федора лет на двадцать пять, как минимумов и он относился к ним как к родным , потому, что они имели характерные черты его покойной мамочки.
Они уже проснулись и суетились на кухне.
Таисья Ивановна была полноватой, кругленькой и своему движением напоминала ему сдобную булочку в виде журавлика.
Екатерина Прохоровна, с перманентом на голове, была похожа на рождественскую, елочную, крученую свечку, – стройную и вертлявую, готовую то резко запылать, то ровно гореть и загасатись ради того, чтобы еще сильнее вспыхнуть и своим обращением обжечь будьяку выскочку в своем окружении.
Она была яркая личность, не по годам импульсивная и энергичная женщина, которая постоянно находится в воспоминаниях и в страницах книг, общих с сестрой переводов литературы из иностранных языков.
Федор извлечение ключ из двери и положил под одеяло.
– Ласка, стеречь!
Она свалилась мощью своего тела на килимок и стала его разнюхивать.

Таисья Ивановна, стояла в открытой двери комнаты Федора.
– Федор Ивановичу, вы всегда так рано встаете?

– Так!
– Армейская привычка!

– А вы капитаном были большого корабля?

– Ни!
       Таисья Ивановна, я в морфлоті не служил?

- Тогда, как же так? – Вы, ученый, интеллигентный человек, а войну
       капитаном закончили.
Федор призадумался.
– Ну, как здесь быть, как ей ответить?
И он решил принять условия игры, которую навязал ему Савва.
В комнату вошла Екатерина Прохоровна.

– Надеюсь вы меня правильно поймете.
       Я, как и Вы родился с кровью и костями другого цвета, – так утверждают
       вельможи.
       Наверное поэтому я капитан.

– Федор Иванович, извините меня за безтактичность,
– смущенно сказала Таисья Ивановна.
– Главное, мои дорогие, я офицер – и пенсионер в отставке.
       Вы приняли меня таким, какой я есть, – и жить мы будем по-дружески, как одна семья.
       А за кофе, и мои любимые ванильные булочки с маслом и вишневым вареньем,
       трижды искренне благодарю и мой низкий Вам поклон. Федор расцеловал им руки.
– Таисья Ивановна, Екатерина Прохоровна, – я хочу вас просить обращаться ко мне по имени и на ты, – Федя, или Федор, как Вам будет удобно.
Сестры пересмотрели и с удовлетворением приняли это предложение.
Екатерина Прохоровна сразу вспыхнула и поставила свои условия.
– Раз Ты назвал нас семьей Федінька, тогда и Ты, за старой тра дицією, обращайтесь к нам по имени.

– Понял, – не дурак.
Они дружно рассмеялись.

– Вот и породнились!
Сказала и расплакалась Таисья Ивановна.


– Катя, Вы собираетесь на базар. Возьмите меня с собой в свое общество.
       Мне необходимо кое-что купить. Я хочу посетить друзей в доме № 10.
       Давно не виделся с ними.

– С удовлетворением!
– ответила Екатерина Прохоровна.

– Федінька, кофе стынет! – завтракай, мы не будем мешать.
       Пойдем готовиться!
       Федя, Нюся оставила собачке пищу.
       Можно, я ее покормлю!

– Обычно! – но только на первый раз я пойду кормить вместе с вами.
Федор извлечение ключ с – под одеяла.
Ласка вскочила и облизала капці и ноги сестер и вошла за троицей на кухню.
Остатки от вчерашней Толоки, Ласке пришлись по вкусу.
Каждый был занятый своими делами.
Тетушки готовились к выходу на Ржаной базар.
Ласка пировала.
Федор пил кофе и смаковал “Казбек”.

       Ласка держала в пасти коричневый ридикюль и гордо шла по Флорівський улицы перед своей троицей, прокладывая маршрут к Ржаному базару, а не “рынка”.
На Подоле никто и никогда на базар не говорил рынок.
Базар он и в Африке базар.
Тетушки пошли по рядам базара, а Федор с Лаской в хозяйственные магазины.
Вездесущая Нюся с полной корзиной встретилась на входе в хозяйственный магазин.
– Нюся, рад вас видеть!
       Доброго утра!

– А что вы здесь делаете?
– спросила Нюся.
– Мы ищем холодильник и газовую плиту с баллонами,
– ответил Федор.
Через час прекрасное общество возвращало домой, сопровождая конную тележку загруженный холодильником, баллонами, газовой плитой, сумками тетушек, Нюсею, бритоголовым великаном Тарасом Васильевичем и извозчиком Иваном.
Федор вручил Нюсі огромный букет білорожевих пионов, они плыли домой.
Ласка с ридикюлем в зубах, бігла впереди, указывая путь.
Тетушки держали Федора под руки и возбужденно лепетали, обсуждая покупки и его поступки. Они убеждали, что холодильник это хорошо и их давняя мечта, а с газовой плитой надо было бы подождать.
В дворе за столом, в ожидании сидел Савва.
– Капитан, доброго утра!
       Что вы там, так долго работались?
       Я тут зачекався.

– Савва, ты помоги Тарасові Васильевичу и сделай все быстро и с умом.
       Федорові Ивановичу надо идти по своим делам.
       - скомандовала Нюся.
Федор взял из пасти Ласки ридикюль, извлечение из него ключ и вскрыша двойная входная дверь в дом.
Нюся отдала Федору букет пионов и приступила к указаниям.
Он разделил букет на две равные части и вручил их тетушкам.
Они заохали и пошли ставить цветы у вазы, и разбирать свои корзины.
Через час, все стояло на своих местах, – тихо дзижчавхоло дильник, принуждения заняли достойное место в сарае – мастерские.
В ревности, остался стоять керогаз, как бы подтверждая, что его первенство идет в прошлое Андреевского подъема.
– Капитан, красивую штуку ты купил!
– Я для нас с Нюсею тоже куплю такой морозильник.
– Ком нужна в твоем подвале такая красивая вещь?
– спросила Нюся.
– А чему у меня в подвале, а чему не у тебя в комнате, или на кухне.

– Так ты, что, сватаешься?

– Сватаюсь, не сватаюсь ли, то мое дело!
       Ты же мне тыквы не дашь?
– ответил Савва.

– Из чего это ты взял?
       Что не дам?

– Так как не выросла еще та тыква, которая бы я – ты вручила.
       Капитан, ты подивись на нее, что за женщина?
       Женщина, как женщина, а понятливости не имеет!

– Так! – Тарас, Савва поехали, пока он не передумал,
– запропо нувала Нюся.
– Видишь капитан, я пять лет размышлял, а она говорит, чтобы не пе редумав, ну что из женщины возьмешь?
- пришел в изумление Савва.
Федор рассчитался с Тарасом Васильевичем и извозчиком Иваном.
Он просил Тараса зайти завтра после работы и помочь в хозяйственных делах.
Тарас ответил, что будет после обода. Ему сегодня идти на работу на целую ночь, и как только отоспится будет у него.
В двор забег не мальчик, а юла – сын Тараса.
Он обратился к нему:
– Андрей, ты иди к Савиного дома!
       Мы купим ему и Нюсі холодильник, и я подъеду с ними туда.
Андрей полетел вниз Андреевского подъема.
Ласка гавкнула ему вслед, словно предупреждая его не спешить.
Кобыла испугавшись голоса Ласки, так рванула, что извозчик Иван едва сдержал ее!
– Это голос! – Как у нашего дьякона после Пасхи,
– сказал Савва.
Ласка, словно, устыдилась своего голоса и втекла в дом на свой килимок. Породнение душ, полнота счастья наполняла новым содержанием флигель Андреевского подъема № 16.
Улица становилась світлішою от тепла человеческих душ.
Федор випрасував стрелки штанов, светлую рубашку, начистил обувь, осмотрел свою прическу.
– Ничего, – в скором времени волосы отрастит по самые плечи, а там отпущу бороду и буду жить в
       ладу  версией Саввы о Капитане корабля – Андреевского подъема.
       Федор Иванович извлечение букет пионов, стряхнул воду, обернул цветы бумагой.
Шампанское, коньяк в белой папиросной обвертке, три плитки шоколада «Гвардейский», подарочную коробку конфет он вложил в плетеную сумку под народным названием «авоська» и подгреб манжеты рубашки зашел на кухню к тетушкам, которые о чем-то щебетали.
– Ну вот, капитан готовый к счастливому плаванию.
Тетушки осмотрели его из главы к ногам.
– Федінька, удачи тебе!
– Передай от нас привет Василине и Гриші.
       Счастливой дороги!

Для Федора эти слова были неожиданным и приятным сюрпризом.
Оказывается они красивые знакомые с его друзьями.
- Ну, как тут не поверить у силы Добра о которых говорил ему Захар.
Он возвратил к выходу и тетушке трижды перекрестили его.
– Мои дорогие, – буду вечером.
       Не волнуйтесь за меня и не ждите к пізна, если задержусь.

       Прохожие, жителе улицы, приветствовались с ним, как с приятным знакомым и он узнавая их лицо кивал главой.
Какое счастье за двое суток найти семью и приобрести дом и еще на своей малой Родине в своем ДЕТИНЦЕ, - на Андреевском подъеме!
Ласка первой вошла в двор Андреевского подъема дома № 10.
Все собаки, собачки, коты двора, поджал хвосты от ужаса, рванули в разные стороны, – куда глаза смотрели.
Это был последний день, на ближайшие года, кто на улице видел других собак.
С появлением Ласки они исчезли на долго.
Ласка подошла к стене вдоль которой рос спорыш с подорожником.
Федор извлечение у нее из пасти ридикюль и бросил к ее ногам.
– Ласка, стеречь!
Она бухнулась на естественной зеленый ковер, подняв облачко пыли и покачивая бедрами устроила себя.
Ласка будто понимала, что Федор идет на долго.
Григорий, читал газету на балконе, и заметил Федора.
Радость и переполох доносились из окон на весь двор.
Віраніка кричала громче всех.
– Дядю Федор!
       Мы Вас ждем два дня и почти пять лет.
       Вы чему так опаздываете ?

– Вероника, радость моя, я больше не буду.
       Прости меня!

       Федор вошел в открытую дверь, вручил Вассе цветы, девочкам шоколад,
авоську поставил на тумбочку и они обнялись с Григорием.
Казалось, что этот миг охватил всю их жизнь, которой почти пролетело в миг, жизнь больших солдатів боронивших честь и достоинство человека и человечества.
       За таким случаем, Васса разрешила им курить, жечь в приветственные за журнальным столиком, пока женская половина будет на кривати на стол.
       Они говорили и упоминали, упоминали и говорили, говорили, говорили и упоминали, упоминали, – восстанавливая к мелочам цепь событий, потрясений, потерь и побед.
Их диалог был на столько ясным, что Васса наблюдая за ними и принимая участие репликами в их беседе, понимала содержание офицерской дружбы, действительных людей борцов за истину и истинность человеческих отношений.
       Она думала, как такое сохранить и воспитаться в своих детях, – которых она родила, но главное , как это развить в детях ее школы, в детях улицы, города, страны.
Двое раненных, побитых, не сломленных, не побежденных офицеров, как юноши вели беседу, будто бы за их плечами нет ничего ужасного.
Для них жизнь не может быть страшной, они проживали его не поднимая моральных естественных законов.
- Жизнь страшная для слабых духом.
- в этот миг она пришла к заключению.
       Страх перед смертью, для нормального человека явление естественное и их отношение к ней целиком закономерное. Ведь мы рождены для того, чтобы отойти в Вечность.
Для них главное, как идти с честью, или с позором, с ответственностью перед Бог, или безответственно не признавая Его!
- Слава Бог, что Он их сохранил.
Василина была убеждена, что на таких, как они Земля стояла и будет стоять Вечно!
Может это прекрасно, что они не думают так о себе, а просто живут, делают свое мужское, искреннее Богоугодное дело.
За время отсутствия Федора, их сын Глеб закончил университет, оженился и выехал, за распределением, работать в Крым. У детей красивая работа на закрытом объекте, отлично устроились, и вся ро дина ждет осенью пополнения.
– Я предлагаю поднять бокалы за наше будущее в детях!
       За то, что нам есть ком передать эстафету поколений!
       За нас, что мы имеем на это право!
       Друзья мои, чтобы Влада не делала и не говорила, я знаю на своем опыте,
       – Бог есть в каждом из нас, в каждой травинке в каждой человеческой душе.
       За жизнь!
– Григорий и Васса были счастливые не меньше Федора.

       У Василины исчезло бремя вины, за проживание в Федоровій квартире.
Теперь она была спокойная, Федор живое, рядом с ними, через двор.
Она раздумывала только об одном, как в эпоху атеизма донести детям знания о Бог.
В детях может пробудиться интерес к Бог, к религии, – ведь они большей частью все крестные , но вместо крестов на шее носят красные галстуки со значками антихристов, тем не менее вместе с родителями празднуют открыто все христианские религиозные праздники.
       - Надо пригласить популярного вероотступника на лекцию в школу,
       – дурак не поймет, а умный догадается,
       – что таким образом возможно воспитаться любовь к Бог.
       Дети самые сделают достойный вывод. Главное, в них будет інфор мація о Бог.
       С атеизмом можно бороться его методом.
       Встреча, застолье и день пролетели незаметно.
       Федор собирался и приглашал к себе в гости через пару недель, как только целиком все устроит.
Он снял со стены фотографии своих близких, а на место где была схованка приделал акварель Врубеля, – “Орхидеи”, которую он обменял на Ржаном рынке еще в 33 году за четвертинку хлеба.
       Васса нашла этот этюд в антресоли под грудой обойных обрезков.
Федор расценил находку этюда, как красивый знак – послание от жены Нины и сына Виктора. Наверное, они таким образом передали ему весточку из Вечности и подтвердили, что они всегда в этих стенах и будут существовать в них Вечно.
       Григорий и Васса вместе с Федором вышли в двор.
Федор подошел к Ласке, она стерегла ридикюль.
Он взял его у руки и Ласка познакомилась с друзьями, обнюхав и облизав их ноги и руки, немного успокоилась. Потом взяв в пасть ридикюль гордо пошла в сторону дома № 16.
Васса и Григорий были поражены ее мощью и красотой. Ласке они тоже понравились. Она думала, что эти люди одного запаха с Федором и их можно полюбить.
Григорий обратился к Федора;
 - Я не специалист кинолог, но могу тебе сказать, - Ласка, очень выдающейся, королевской
       породы из ливанских овчарок. Ее надо беречь. Таких как она в Украине нет.
       По моему мнению это достояние, но кто будет думать о собаке, когда люди ничто.
       Береги ее.
Ласка подошла к Григорию и облизала его ботинки, будто выказала свою признательность за знание ее породи.
       На часы была час ночи, в открытых окнах флигеля на втором этаже и на кухне горел свет.
– Ой уже мне эти женщины!
       Ласка, они ждут нас. – Волнуются за нас. – Разберемся и постараемся их
       убедить, что этого не следует делать. – Ждать нас не надо!
Федор понимал, что такой разговор для них напрасная.
Савва был правый, когда говорил, что ожидание – это женский характер! Это наверное им такой приказ дан от Бог!

Федор вошел в дом.
Он, впервые, за много лет ощутил, что пришел к своему жилью, – и это был не сон, а реальность. Он вскрыша окна комнаты и веранды, в дворе под краном напитков из рук Ласку.
Заключил под одеяло ключ и Ласка всей мощью брякнулась на свою
боевую должность.
Тетушки его не беспокоили и затаив дыхание ждали встречи с ним.
Горячий чайник на газовой плите говорил о том, что они освоили плиту и газовые баллоны.
Федор поднялся на второй сверх, постучал в дверь, вошел в их гостиную комнату.
Они на перебой приглашали его к столу, к чаю.
Своим рассказом – отчетом он целиком удовлетворил их любопытство.
– Я как только получу паспорт, то лягу на пара недель в госпиталь на обследование.
       Вы присмотрите за Лаской, и не ласкайте ее.
       Я же, за время ожидания паспорту, заготовлю дрова на зиму.
       Савва отремонтирует котел, ванну и туалет!
       Мы с Тарасом Васильевичем, с Вашего разрешения, в подвале и на чердаке приведем
       идеальный порядок и дом будет готовым к зиме.

Тетушки смотрели на него, как на Бог, или на что-то не земное, космическое, а он любовался ими, как любовался бы сестрами своей мамы, своих ближайших и родных тетушек.

ГЛАВА - 5

 Федор, как всегда, проснулся раньше за все.
Ласка прикидывалась, что спит, но ключ предохраняла надежно.
Он извлечение ключ, вставил в замковую скважину и они пошли мыться и бриться.
Федор обмыл по пояс свое тело, вода была невероятно теплой.
Солнце так разогревало землю, что вода за ночь отбирала ее тепло и давала воде комнатную, пожилую температуру. Федорові не хотелось обтираться полотенцем, он решил получить удовлетворение от обсыхания в утренних лучах небесного пожилого светила.
Тетушки вытянули из холодильника Ласчин завтрак из свиных ушей и костей.
Заключили его в ее миску, а в друге налили воды.
– Дорогие мои, Вы входная дверь днем можете не затворять, Ласка без вашего разрешения в
       дом никого не впустит!
       С ней мы будем жить надежнее чем за каменной стеной!
       Теперь давайте завтракать.
       Ласка может у нас стать эгоисткой, не разрешайте ей вільності и не прислуживайте.

       Кофе и ванильные булочки с абрикосовым вареньем для Федора бу ли вершиной наслаждения и воспоминаний о юношеских годах.
       За завтраком Федор обменялся своими планами на целый месяц.
Он спустился вниз и осмотрел подвал, где было сохранено немало интересных вещей, инструментов дореволюционного немецкого вироб ництва.
Потом он убрался на чердак и осмотрел крышу.
       Шмелиное гнездо на чердаке его обнадежило, и он решил гнездо не беспокоить и сохранить, а форточку окна застеклить органическим стеклом и в нем прорезать дыру, чтобы шмели могли спокойно влетать и вылетать.
       Неожиданно к нему на руку сел молодой шмель и он дал возможность ему расположиться на своей ладони.
Он слышал от деда, что шмели на чердаке, – это знак благонадежности и благосостояния в доме, что такой дом обходит бедствие.
       Шмели любят селиться, рядом с грушами, клевером, мелкими цветами и добрыми беззащитными людьми. Которые же они красивые в своем бархатном обрамлении.
Интересно, как они видят настолько сложной сетчаткой своих глаз?
       Они видят то же, что и люди, но через малую величину их мозга, они сотни изображений своими линзами собирают, фокусують в одно целое.
       Чем меньше объем мозга, тем сложнее устройство глазу.
– Интересно, а что думают по этому случаю биологи? –
       Надо будет посмотреть литературу на эту тему.
       Федор развесил на стенах фотографии своих родных, потом составил график работ и закупок на месяц и раскуривая папиросу ждал Тараса Васильевича Чайку.

       Его комната за площадью занимала одну треть флигеля, и для него этого было больше, чем достаточно одному человеку в его возрасте.
Раскрытые окна доносило приятное благоухание лета и тихие звуки улицы.
Запахи краски, после ремонта, целиком исчезли.

       Тарас Васильевич не заставил себя долго ждать, он выбритый и отдохнувший пришел вместе с младшим сыном, любимцем семьи и улицы, – юлой Андреем.
       Андрей сел за стол, боясь войти в дом через присутствие Ласки.
Он осторожно изучал Ласку, а она его.
Все мальчишки подъема уже рассказывали о ней легенды, что она вовкодавиця и от нее следует держаться по дальше.
       Она не успела появиться на подъеме, как исчезали все собаки.
Коты перестали перебегать улицу, каждый находился на крышах сараев.
Даже крысы убежали с мусорников на другие улицы – Воздви женку, Боричев ток, Александровску.
       Ласка смотрела на Андрея и думала, что этому мальчишке можно доверять целиком, но за ним нужный глаз, иначе забот хватит на все.
       Тарас предложил Федору переодеться и приступить к работе.
Он открыл дверь сарая и ставни окон. Они перевели вещи, расчистили площадку для составления дрів под зимнее отопление флигеля.
       Потом стали расчищать подвал, выносить мусор и остатки от вещей.
Они обтерли стены, вычистили, вымыли подлога в подвале флигелю.
Тарас был убежденный, этот флигель задуманный, как каменный бу динок, но что-то воспрепятствовало, поэтому на его подвал и фундамент положили красивый брусовый дом.
Брус здания обили доской, рванью и заштукатурили бетонной штукатуркой.
       Тарас ударил своей могущественной рукой по балке.
– Федор, прислушайся, как звенит это дерево! – Этому материала
       цены нет! Давай подниматься на свет, разберемся с отходами.
       Этот подвал делали умные, настоящие хозяева.
       Мы из этого дома игрушку сделаем на столетие.
Все не нужное, ржавое Тарас отнес к сміттязбірника.
Дерево разложил за размерами, предварительно вытянув гвозди.
Пока мужчины мылись, тетушки накрыли стол в дворе на Федора, Тараса, и Юлу,
– так Тарас с любовью иногда называл сына Андрея.
Ласка подошла к столу и положила Андрею на ноги главу.
У Андрея от ужаса перехватило дыхание.
Он опустил руки на колена и подумал, если это чудовище откроет челюсти, у меня будут мокрые штаны.
Спас Андрея дядя Федор.
– Андрею, иди вымой руки!
       Ты не бойся Ласки!
       Она умная и добрая, ты на нее не обращай внимания!
       Я уверенный что она тебя восприняла и очень быстро вы станете неразлучными
       друзьями.
       Она никогда не затронет к детям, даже если они будут таскать ее за хвост! Андрей шаром полетел к туалету.
Он выходил из флигеля поднял руки, показывая всем, что руки вымытые и он может садиться за стол. Ему поставили чашку простокваши, пол - тарелочки зеленого борща
и деруни с ветчиной.
Тарас и Федор велели рюмки.
– Благодарю тебя Тарас за помощь!
       Я прошу тебя помочь мне реализовать за месяц мои планы.
       Зачем тебе ходить искать подработки, когда у меня работы на месяц!
       Я заплачу тебе сколько надо!
       Мои руки пока меня не слушают!
       Если нужны помощники, ты знаешь , кого тебе удобнее пригласить!
       Как управимся с подготовкой к зиме, только тогда я лягу в госпиталь на обследование.
       А сейчас, Тарас давай выпьем за тебя и твоих детей.
       За цього знаменитого казака – юлу Андрея.
Они выпили и дядя Федор погладил рукой Андрея по голове.
Месяц пролетел, как один день.
Задумано было сделано.
Лето находилось в разжигании.Тарас, Федор и Андрей сидели на тех же местах и смаковали по луницю со сметаной, рядом с каждым стояла большая кружка компота из клубники и льдом.
       Соседи за этот месяц стали один до одного ближе, внимательнее и добрее.
Страшная, упитанная красавица Ласка для всех стала доброй и красивой знакомой.
Она и флигель стали каким-то центром возможности человеческих сил в раскрытии своих талантов быть человеком.
Таких людей на Андреевском подъеме оказалось большинство.
Ласку и ее дружка – юлу Андрея любили все.
Она вместе с ним гоняла по горкам, приводя ужас на будьяку живность, особенно на собак.
На Андреевском подъеме исчезли целиком все собаки, и каждый кот знал свое место.
Только сибирский котенок Персик, который Тарас Васильевич подарил тетушкам для того, чтобы зимой гонял мышей, занимал обособленное место, на правах самого маленького члена семьи в флигеле.
Он рос не по дняма а по часам и тетушки не могли им натешиться.
       Всем нравился аттракцион Персика, когда он играл с дрожащим хвостом Ласки, или когда залезал на главу Ласки. Она разрешала этому бестолковому будь – какие затеи с ней.
Ласка сидела при входе в флигель, рядом с ней на табуретке сидел Персик и рассматривал ее очи и морду.
Андрей подумал,
 - что Персик видит, когда рассматривает ее ухо.
Ласке было не до него.
Она ждала своего и не понимала, как эти люди могут наслащу ватися какой-то клубникой и что в ней вкусного, другая дело копченое косточка,
– запах которой, с сахаром или медом, даже нет смысла сравнивать.
       Ласка устала ждать, она не понимала чему тетушки о ней забыли и возятся с рыбой, нарезают ее для этого бестолочи Персика.
Все любовались идиллией отношений Ласки и Персика.
Ласка могла понять тетушек, их возраст и неторопливость, но такая медленность для нее была издевательством.
Она слюной растеклась на крыльце.
И вдруг челюсти Ласки самые раскрылись без ее желания.
Все замерли.
Тетушки остановились возле выхода.
Дядя Федор, Андрей и его отец, близнецы из еврейской семьи, мальчик и девочка какие жилы на первом этаже дома № 13 закрыли руками глаза, когда увидели,
как этот глупый Персик в момент полного раскрытия челюстей Ласки, -
 отстранил свою маленькую заинтересованную головку между ее челюстями.
Казалось, замершая вся улица от предчувствия развития трагедии.
Персик рассматривал верхнюю челюсть Ласки.
Ласка мгновенно ощутила на себе внимание и замершая с раскрытой пастью
и вдруг, косым взглядом она увидела, ощутила будто все поняла. что этот бестолочь – Персик вставил свою голову в пасть и разыскивает в ней силу зубьев, не понимая, что жизнь его на волосинке.
Ласка уже не могла удержать пасть в раскрытом залоге, у нее пересохло в горле.
А Персик, эта бестолочь все еще исследовал устройство челюстей.
Все понимали, если Персик через секунду не вытянет с Ласчиної
пасти главу, от него останется – доброе вспоминание.
Но Персик, как отстранил свою голову в пасть, – так и выдвинул.
Ласка увидев его главу перед своим левым глазом, сомкнула челюсти и побежала к крану хлебнуть воды и прийти в себя.
А Персик, как ни в чем не бывало, улегся составив лапы под себя и начал следить за летающей парочкой мотыльков - капустниц.
       Что творилось в дворе, как радовались все от увиденного аттракциона.
Близнецы даже кричали от радости и вбежали в нижнюю дверь своей квартиры
дома № 13, чтобы рассказать своим родителям об этой знаменательной, странное событие
дома № 16.
Таисья Ивановна поставила Персику тарелочку с нарезанными кусочками рыбы на табуретку, а Екатерина Прохоровна вынесла Ласке долгожданную кость, размером из Персика.
       Ласка хрумкнула и эта огромная кіста, которую топором не легко разрубить, раздвоилась на равные части.
Ласка и бестолочь Персик были заняты своим делом.
А новая легенда,
рожденная в флигеле дома № 16 разлеталась из уст в уста по всему Андреевскому подъему.

Тарас, Андрей и Федор доедали клубники.
Федорові вспомнились по этому поводу соображения Саввы, буцімто для чего человеку лакомство, а для того, чтобы ощутить вкус жизни, его содержание.
У кого, какое лакомство, – такое содержание и вкус жизни.
Для одних вкус золота, запах крови и человеческого пота высочайшее наслаждение, поэтому он заливает себя духами и коньяком, чтобы отразить запах своей сути.
Для другого, запах за ушком ребенка, это запах здоровья и счастье, это его высочайшее наслаждение и смысл жизни.
Главное, что таких в мире больше чем первых.
Але они чему-то стыдятся отстаивать свои вкусы.
       Мудрый от природы, искренний носитель национального духа Савва, – как никто, словом и поступком мог выразить мысль своего народа и на будь какое событие мог поставить правильный вопрос и указать путь, как найти ответ.
Вот и сейчас в этот воскресенье, все наслаждались днем отдыха, каждый по своему ощущал смысл жизни, – будто это размышлял над Савиними словами, что он промолвил подводя итоги завершения всех работ в флигеле.

       За это время, Федор заприятелював с Тарасом.
Они, как люди одного поколения, словно знали друг друга из детства и сила их духа, их воспитания разрешала им говорить всегда открыто и честно.
Они могли все понять с точки зрения и півслова. Взаимно допов нювали друг друга, требовались нужны чтобы не споткнуться и не упасть, не перепачкаться самому и не вымазать окружения, особенно родных и близких людей.
       Федорові казалось, что он вступил в фазу без проблемной жизни. У него все удачно составлялось , не считая проблем со здо ров’ям, а вот у Тараса некоторые была сложность и ему надо помочь не только ради дружби, а просто как человеку.

       Наблюдая за событиями улицы и двора, смакуя папиросу, – Федор радовался за Андрея и Ласку, которые так сдружились, они могли придумывать себе игры от утра и к утру.
       Но Тарас был невеселый.
Его что-то мучило, он хотел поделиться и искал момента.
Федор решил ему помочь.
– Тарас, которое произошло?
       Тебя, даже не тешит твой любимец – юла, единый среди своих ровесников на
       улице по имени Андрей?
       Вы что с женой назвали его в честь Андрея Первозванного,
       чтобы он его оберегал, как Янгел Хранитель?

– И нет, с его именем все было намного проще.
       Мой отец, – его дед, – попросил меня назвать в честь своего двоюродного брата
       Андрея, который был и есть большим ученым с мировым признанием.
       Он говорил всем своим детям и родственникам, которые только благодаря имени дяди, весь наш род не
       напрасно жил, работал, страдал, чтобы родить, явить человечеству Гения!
       Он утверждал, что наш род выполнил свою историческую миссию перед Человечеством и Бог!
       Если Он разрешает нам, его детям родить детей и продолжу ватты род дальше, то мы перед
       ним и Бог обязаны, – одного из сынов назвать именем Андрей,
       – в честь Гения и сына Божьего!
       И если мы на нем закончим свой род, то это не бедствие, а счастье казацкой Судьбы!
       Наш Бог не знает таких имен, как Эльдар, Владлен, Адольф, Марксэн, Сталина,
       Адольф.
Только потому, мы в честь двоюродного деда юлы, так окрестили Андрея в Ілльїнскій церкви, которую власть сейчас хочет закрыть.
       Мне об этом говорил ее дьякон, наш далекий родственник, который живет на Воздвиженській
       улицы и почти каждый день ходит подъемом на службу.
       Он мне говорил, как только призовет его Бог, так бесы закроют наш Храм.
       Он меня просил, чтобы я не разрешил из него сделать отхожее место, так как у власти
       сейчас зуд на строительство общественных туалетов.
       Я объяснял ему, что я простой человек, а он путает мой пол и естественную силу с
       могуществом этой антихристовой власти.
       Но он убеждает меня, что это не так, что антихристы неспро можні перед верующим,
       крещенным человеком устоять, довольно от ного крещенного знамения, чтобы наложить на
       самого главного и они отступятся.
       Его не пускают в их ад, а то бы он это сделал уже давно, не смотря на то,
       что его физические силы ни на что не способные.

Слушая Тараса, Федорові казалось, что этот дьякон – прибу лець из середины девятнадцатого столетия служит в Духовной семинарии, которая расположилась в основании Андреевской церкви, а оказалось он родственник Тараса и верный слуга Бог в Ілльїнскій церкви.
Федор продолжал:
– Я верю в судьбу Андрея!
       Он завершает наш род, но его Ангел надеюсь сохранит и не даст ни ком обидеть
       его, по крайней мере, пока мы у него есть.
Федор, слушая Тараса, многое понял о себе и о
породнении своей души не столько с Тарасом, – сколько с Андреем.
       - Федя, ты спросил, что произошло? – Я благодарю тебя за вопрос.
       Давно готовлюсь к разговору с тобой, но давай зайдем к тебе в
       дом и там поговорим в дали от глаз и ушей.

– Хорошо!
– ответил Федор.
– Ты правый!
       Давай я закажу тетушкам сварить нам кофе и мы в «кабинете»
       все обсудим.
Федор зашел к кухне.

Тетушки разговаривали между собой на французском языке.

       Они на кухне обсуждали радиопередачу, которую слышали от дежурного подарку Федора, – приемника «Рекорд».
Они говорили о приемниках - кинотеатры, которые распространяются в домах западных стран и были удивлены, что СССР, – в скором времени будет продавать такие приемники – телевизоры во всех своих республиках.
       Им не верилось, что эта американская и французская, европейская реальность может прийти в их дом.
       Тетка Катя не любила американцев, она называла США стаей бандитов и подонков из Европы из-за того, что в них есть расовая дискриминация и неуважение личности с другим цветом кожи на сегодняшний день.
       Тетка Тася отстаивала свое, она говорила, что в США большое будущее и это болезнь молодости США, как страны у которой большое будущее.
Она не понимала одного, как можно унижать людей, таких как Поль Робсон, но была уверенная, что благодаря таким людям, как он, США в скором времени избавится от этого расового позора, ведь американские негры, так здорово воевали с фашистами.
Не разрешать неграм учить с белыми детьми, – это невежество и глупость.
Народ який боролся с Гитлером и фашизмом не может его исповедовать, поэтому он этот вопрос решит, как разберется с коммунистами в своей стране.
Но тетка Катя, не была бы Екатериной, если бы в споре не одерживала победу.
Она доказывала, что даже, если через десять лет негры дом жуться равноправия, то и через сто лет США буде необразованной, бескультурной страной правления – внуков бандитов и воров, корыстолюбцев и авантюристов.
Она настаивала, – чтобы стать культурной страной надо не 200 – 300 лет, а не меньше 500 – 700 лет.
Им еще надо строить свои традиции и высокие принципы морали, нравственности,
которые бы не противоречили христианским, общечеловеческим принципам и до тех пор, пока они этого не поймут в них нет перспектив на будущее, их золото и богатство никому не нужно и никого не приведет в удивление.
В истории человечества были и богачи и зажиточные государства, но куда и чему они исчезли?
Федор приостановил спор на французском языке.
– Madam!
Он уговорил тетушек приготовить кофе ему и Тарасові, обращаясь чистой на французском языке.
Они были удивлены и рады прервать спора.
Федор зашел в свою комнату – «рабочий кабинет», – комнату своей недавней мечты.
Запах кофе предоставил чувство бодрости и сил к продолжительному разговору.

       Тарас рассказывал о наболевшем.
Оказалось у этой улицы, как и у каждой улицы большого города, были свои две стороны жизни. Одна открытая, – во всех на глазах – белая сторона.
Другая – черная, закрытая и бездонная.
– Моя основная профессия кузнец.
       Понимаешь, – Федор!
... Мой друг Анатолий, который был моим учеником в кузнечном цехе, пришел из войны капитаном с двумя ранениями, и он понравился кадрам в милиции.
       Труханов остров и Передмісну слободку сожгли и нам, как жителям этих мест власть не разрешала строиться.
       Анатолий посоветовавшись со мной, стал работать в милиции.
Он взял на себя управления бригадой участковых милиционеров Подольского района и положил на себя надзор за Андреевским уз телегой.
Он в то время определил, что среди криминала действует банда дерзких извергов.
Сбор и анализ материалов, их росчерк, методы разбоев на каком-то сотом ощущении фронтовика, говорили, - что банда бесчинствует в Киеве из довоенных времен.
Эти изверги, во время оккупации сдавали евреев, комсомольцев, членов партии, служащих государственного, городского аппарата, которые ничего общего не имели с политикой Сталина, но в них была недвижимость и ценные сбережения.
Эти животные вичислювали таких людей и сдавали немцам, в большинстве случаев их расстреливали.
Они убивали и сдавали ради облав в городе для своей корисли вої цели.
Анатолий знал, что бороться со врагом нужно не, как с определением, а с конкретным, реальным субъектом. Поэтому он собирал информацию о них. В тайне и разрабатывал эту банду один, на своем фронтовом опыте и своем методе борьбы.
Знавая, что цыплят осенью считают, – он конспиративно, разработал версию и был убежден в одном, что ликвидировать этих не людів, ему удастся.
Тогда не только на Подоле, но и во всем городе в много раз снизится преступность.
Он мне говорил, что они, – как всякая мерзопакость, – трусы и через животный страх наказания в скором времени будут делать ошибки и раскроют себя.
Он говорил мне, что банду надо уничтожать всю. Уничтожение по одном, это провал. Анатолию удалось не возможное. Он нашел фінінспекто ра и участкового милиционера, которому уголовники дали кличку – Палач, которая за ним закрепилась.
Этот Палач, нелюдь, садист был главой банды, которая уничтожила не одну сотню людей.
Этот зверь, кроме табельного оружия всегда за голенищем сапога носит «финку», а в кармане кастет и петля.
– Федор, можно только догадываться скольких они пограбили и скольким
на допросах, он разбил черепов.
– А сколько невинных людей этот Палач удушил?
– Так вот, – Анатолий нашел трех мародеров банды, главных фигурантов, исполнителей и добытчиков, так называемых сокровищ. За его приблизительными расчетах, они имели огромные финансовые средства влияния на вельмож, которые были вложены в ценности.
Для уголовного мира, и воров в законе, эти оборотные были страшніше Берії.
Палач помогал милиции свои убийства, разбое и не раскрыты дела, повесить через методы «дознание», – кастет, – на уголовников из Подола, и на их паханів.
Если они выходили сухими, то он их сам лично казнил, дела списывали
и закрывали. Бандиты не могли получить информацию для выводов об оборотнів, но не жалея своих средств, они искали их.
Анатолий случайно поинтересовался у фининспектора историей гибели моей кумы, которую задержали на рынке с двумя мужскими курточками «бобочками» и детской кофтинкою.
Оказалось, что она покончила жизнь самоубийством, якобы бросилась в лестничный пролет из четвертого этажа перед допросом.
– Анатолий интересовался у фининспектора, чему и зачем тот хотел посадить эту надомницу, когда подпольные цеховики работают почти легально с огромными прибылями, а он этого не видит, или прикидывается.
– Анатолий – капитан милиции, предложил руководству милиции с этим случаем разобраться детальнее.
– Тогда он не думал, что фининспектор и Палач, – далекие родственники и работали рядом,
как оборотни.
Он понял, что надомница, моя кума не бросалась в пролет, ее столкнули из-за того, что она в морде фининспектора узнала грабителя и бандита, который в октябре – грудные 1941года во время пожаров, в центре Киева обкрадывал квартиры и сдавал фашистам людей. Фининспектор также узнал ее и доложил об этом Палачу, чтобы она случайно их не выдала, Палач столкнул ее в пролет со сходин перед допросом.
Эти изверги, при освобождении Киева пополнили ряды Красной армии и пошли на фронт, каждый из них шел под своей легендой.
Весной 1944года они возвратили в Киев из фронта, как герои
– с купленными нашивками боевых ранений и медалями на груди.
Палач відстрелив себе фаланг мизинца левой руки, а фининспектор прострелил себе мякоть бедра правой ноги.
Этого было достаточное, чтобы эти негодяи за ценности и деньги стали «героями фронтовиками» с помощью замполитов, которые ходатайствовали об их наградах и командировании к столице.
Влашту ватися в Киеве для бандитов – оборотней при их богатстве не составляло больших усилий. Вот так оборотные – стирает вертні начали работать.
       Весной, когда Анатолий вышел на их след, бандюги со своими соучастниками,
которых выгнали со СМЕРША, выстрелом под сердце – убили Анатолия.
Он перед смертью, сказал хирургу, что Остап – мой сын , который возвращал из работы,
мог их видеть на подъеме, и может он припомнит их лица и поможет найти убийц.
Мы еще не успели похоронить Анатолия – капитана, милиционера, любимца всего Андреевского подъема, как Палач сначала відбив Остапові на допросах легкого, а потом ударом в пах разбил мочевой пузырь.
Мой сын Остап умер в тюремной больнице.
Мы, как много других, не знаем, где он, невинно вбитый, – похороненный, в какой земле лежит?
       Один знакомый кадровик из милиции мне говорил, что похоронили Остапа где-то в Биковні.
       Уголовное Дело закрыли.
       Палач сейчас стал участковым Андреевского подъема и близлежащих улиц.
– Он – убийцу палач, дал слово районному руководству милиции найти убийц Анатолия.
– Дал он это слово, – ради одного, – чтобы у него были основания заняться мной и уничтожить меня и обеспечить банду от раскрытия.
– После этого, – товарище в гражданскому, вместе с ним, в подвале дома № 4 на подъеме старались меня подвергнуть допросу и побить.
Это им не удалось. Но через два, три допроса, если их будет больше, и они подготовятся, – это я не выживу, а у меня дети, – сейчас из семы детей, живыми осталось четверо.
- Федор, если и есть тот мир, то я даже в нем не смогу жить, ба чити, что ждет моих детей и как они будут страдать.

Федор курил и думал, размышлял и курил.
Обстоятельства у Тараса были не с легких, – если не катастрофические.
Он чувством фронтового – разведчика понимал, что спешить не возможно,
но и медлить опасно.
Тарас, – дело для нас сложное, но не безвыходное, – поверь моему опыту.
– Мы можем их переиграть!
– От тебя нужно одно, – выстоять в истязаниях, ты должен держать удары Палача и терять сознание, отключаться от будь-якого крепкого удара. – Главное, ты ничего не знал, не знаешь, и никогда ничего не слышал от Анатолия и сына Остапа. – В главу, в твои мысли никто не залезет.
– Запомни - ты ничего не видел, не слышал, не знал. – Остап из то боя ни о чем не поделился, так как он ничего не знал, – мы Остапу ничем не поможем. Я думаю, Остап мог их случайно видеть перед убийством Анатолия, но этому не дал значения и не обратил внимания на Анатолия, который дежурил на подъеме. – Раз они тебя улов люють и стараются подвергать пытке без санкций прокурора, они побоятся тебя забрать. Тебе надо выстоять. Они должны на некоторое время от тебя отстать.
– Только после этого, мы можем разработать наше наступление и их обезвредить!
– Нам нужен время!
– Я знаю, – мучения твои будут страшные, но ты должен их выдержать.
– Тарас, я еду на две недели к госпиталю.
– Дай мне обещание, что ты продержишься.
– Я вставлю зубы, выбитые их приспешниками, и мы с этой бандой оборотней разберемся.

– Поверь мне, – они мерзопакость, изверге и от них нужно очікува ты ошибок, паники. Даже, если их будет больше десятка, они нам за нашей силой и умом ничего не смогут сделать.
– Мы должны подготовиться.
– Подготовка, – две трети успеха будь-якої операции.
– Мы их ликвидируем, – это я тебе обещаю. Я один их могу уничтожить. Поверь мне, как фронтовому – разведчику.
– Мне надо время, я должен все обдумать. Этим я займусь в госпитале.
– Тарас, пока я буду в госпитале, пусть Андрей будет с Лаской и тетушками. Я хочу, чтобы он присматривал за ними. Они друг друга любят, а мне будет спокойнее за них.
– Тарас, а ты готовься к выпадам и истязаниям банды оборотней Палача.
– Ты обязан выстоять.
Иначе, тебе и мне грош цена!