Ангел возмездия

                Борис Мишарин
      
               
                Мечты и реальность,
                фантастика и бытие...
      
      
      
      
                АНГЕЛ ВОЗМЕЗДИЯ
      
      
                ЧАСТЬ I
      
      
      
                МИХАСЬ
      
      
      
      
                Дождь налетал порывами, забирался под промокшую одежду, заставляя ежиться и прятать лицо от колючих сентябрьских капель, бросаемых ветром все чаще и сильнее. Может, Михасю это только казалось, но он уже пожалел, что отказался от предложения подвезти его - хотелось пройтись пешком после душного ресторана, глотнуть свежего воздуха и выветрить немного хмель. Четыре остановки как раз бы хватило освежиться, выгнать из головы кабацкий гул и приободриться. Но холодный порывистый ветер кидался частыми каплями, успевая промочить всю одежду насквозь, забирался под рубашку, высыпая пупырышками на коже. Михась пробовал остановить редко проезжавшие машины, но они мчались мимо по своим делам, не желая останавливаться и впускать внутрь мокрого человека. После того, как одна из них окатила его с ног до головы, пролетев по глубокой луже, чертыхаясь, он побрел дальше, оставив бесплодную затею и стараясь держаться подальше от проезжей части дороги.
      Михась шел, низко опустив голову, пряча лицо от встречного ветра и дождя, глядя себе под ноги. Вспоминал урывками проведенный вечер, и горькая ухмылка иногда пробегала по его лицу. Он был «чужой» в этом шумном кабаке, смазливые девчонки быстро отстали от него, поняв, что с деньгами у него туговато, знакомых не было, и Михась сидел за столиком, налегая на пиво и изредка пропуская рюмку водки. Он отдыхал, отдыхал от всего - от мыслей, от работы, которой у него в последнее время не было, но он отдыхал, наслаждался, глядя, как гуляют и дергаются на танцплощадке и между столиками под громкую музыку люди.
      Михась нуждался в психологической разрядке и надеялся в душе, что кто-нибудь подсядет к нему за столик, и они поболтают о каких-нибудь пустяках. Даже себе он бы не сознался, что ему надо выговориться, излить душу. Лучше всего постороннему, которого потом никогда больше не встретишь.
      Михась вздрогнул, от мыслей его оторвал окрик.
      - Эй, может, джентльмен все-таки поможет слабой даме?
      Он только сейчас увидел прижавшуюся к бордюру иномарку, за которой стояла женщина и смотрела на него, ожидая ответа. Дождь хлестал по ее лицу, и Михась даже обрадовался - не его одного наказывает непогода. Он подошел ближе, сходя с тротуара на проезжую часть, и сразу же ощутил, что обувь наполнилась водой, глянул на ее ноги - вода доходила до щиколоток, и в темноте казалось, что незнакомка стоит босиком в этой большой и глубокой луже.
      Михась улыбнулся про себя - женщина была еще в худшем положении: спущено переднее колесо автомобиля и менять его предстояло в этой противной, холодной воде. Он представил, как дрожат от холода сейчас ее голые коленки. Мини-юбка - не подходящая одежда для такой погоды, да и выше у нее, кроме блузки с короткими рукавами, ничего не было.
      Темнота скрадывала ее озноб, и Михась не видел, но понимал, что она уже успела замерзнуть - при такой погоде и экипировке можно и воспаление легких схватить запросто.
      - Запаска есть? - ответил он вопросом на вопрос.
      -  Е-есть, - клацая зубами, ответила она и кинулась открывать багажник.
      Михась достал запасное колесо, домкрат и ключ, бросил кратко:
      - Машину на ручник поставьте.
      - Уже, - еще короче ответила она.
      Михась вздохнул, разглядывая, как лучше подсунуть домкрат под машину, потом махнул рукой, опустившись в лужу на одно колено, установил его и быстро закрутил ручкой, спиной почему-то ощущая, как дрожит сзади незнакомка. Неожиданно для себя сказал:
      -  Простынете на ветру, садитесь в салон.
      - Ничего, я стойкая, - с трудом вымолвила она из-за холода.
      «Ишь ты, стойкая, - подумал он. - Тоже мне, солидаристка». Но ее решение словно согрело его, хоть и не одобрял он ее поступка.
      -  Садись, не выпендривайся и к словам не цепляйся, - предотвращая ее возможные возражения, приказал он.
      Видя, как она устроилась в салоне, вздохнул, пытаясь открутить болты колеса, встал, надавливая на ключ ногой, срывая так каждую гайку, рассуждал про себя: «Вот так и в жизни, проколы случаются в самое неподходящее время». Он крутил ключом, плюхая внизу по воде и обрызгивая себя всего, не обращая внимания на грязные капли, стекающие по пиджаку. Вскоре Михась закончил с заменой, побросал инструменты и проколотую запаску в багажник, ополоснул руки прямо в ненавистной луже и отряхнул их, словно ожидая полотенца. Сам улыбнулся своему жесту, глядя, как стекает по ним дождевая вода, унося за собой последнюю грязь.
      -  Все, можно ехать, - постучал он ладонью по крыше.
      В ответ отворилась дверца машины, незнакомка молча сделала рукой приглашающий жест, но он, словно не заметив его, повторил:
      -  Можно ехать.
      -   Садитесь и не выпендривайтесь, - с благодарной улыбкой возразила незнакомка.
      Он тоже улыбнулся ее ненавязчивой находчивости и без лишних возражений сел на переднее сиденье, но сразу же отворил дверцу, словно намереваясь выйти. Почувствовав ее руку на своей, ответил:
      -  Воду из ботинок вылью.
      Мотор еле слышно урчал, нагнетая в салон теплый воздух, дождь хлестал порывами по машине, словно пытаясь прорваться в салон, но уже не мог больше достать их и, как бы гневаясь, расходился все сильнее и сильнее. Я Лена, - протянула незнакомка руку.
      -  Михась, - привычно ответил он, ощущая, что ее рука холоднее - он немного согрелся за работой. - Это фамилия, я к ней привык больше, а вообще-то зовут Николай.
      -  Спасибо вам, Коля, большое спасибо!
      - Да, ладно... - отмахнулся он.
      Лена заметила, что он глянул на часы магнитолы, но сделала вид, что не поняла и включила тихую мелодию.
      - Я отвезу вас, где вы живете? - спросила она.
      -  К сожалению, совсем рядом.
      Она уловила в его голосе печаль.
      -  Не хочется идти домой?
      -  Нет, не хочется быть одному, - простодушно ответил он.
      -  Я тоже живу неподалеку и мне тоже не хочется быть одной.
      Михась не расслышал в ее голосе какого-либо подвоха - может, женщина ищет на ночь мужчину от скуки. Он посчитал, что ей, как и ему, одиноко сегодняшним вечером, вернее ночью. Он не стал засиживаться в ресторане и ушел сразу после 12 часов. Пока шел не спеша, менял колесо - вот и 2 часа уже. Время одно, одиночество разное... Он вытащил из кармана мятую и насквозь промокшую пачку сигарет, попытался отыскать в ней хотя бы одну сухую, но вздохнув, выбросил всю на улицу, провожая взглядом, как она, гонимая ветром, зарывается иногда в воду.
      В салон пахнуло холодом и дождем, Михась побыстрее закрыл окно и поежился. Лена протянула ему пачку «Винстона», вытащив для себя одну сигарету, прикурила и, не гася зажигалку, протянула ему. Он с удовольствием затянулся дымом, ощущая парившее молчание, нутром понял, что это тяготит и Лену. Понял, потому что машина тронулась и тихонько покатила прямиком к его дому. Михась удивился, но вида не подавал, сосредоточивая внимание на сигарете. Лена остановила машину, и он уже было хотел попросить ее проехать до следующего подъезда, но она опередила его.
      - Здесь я живу.
      - Да?! - удивился он. - А я вот в этом подъезде. Еду и соображаю - откуда вы узнали мой адрес, я же не говорил.
      Лена улыбнулась.
      - Давайте на «ты», - предложила она, - все-таки соседи.
      Михась кивнул головой в ответ, Лена включила сигнализацию, машина пикнула пару раз, моргнув фарами.
      -  Идем, - предложила она.
      -  Куда? - глупо спросил Михась.
      -  Ко мне, - с простой улыбкой ответила Лена.
      Михась смутился - надо же было так нелепо спросить. «Куда? К ней или ко мне, какая разница. Нет, разница есть», - подумал он и зашагал вслед за ней.
      В лифте они по сути знакомились заново, темнота и дождь не давали возможности разглядеть толком лиц. Лена была моложе его лет на десять, и Михась отметил красоту ее лица - остренький аккуратный носик, неполные, но сочные губы. Карие глаза смотрели на него на одном уровне.
      «Без каблуков, наверное, метр восемьдесят, - подумал он. - Высокая и стройная». Он, не стесняясь, смотрел на нее, Лена широко улыбнулась, доставая из сумочки платочек.
      -  Испачкался, - ласково приговаривала она, вытирая его щеку. - Но ничего, сейчас в ванне отмоешься и согреешься, спаситель ты мой.
      Михась был не против ванной, но ему хотелось сказать что-то наподобие женского тепла, которое согревает во сто крат лучше. Подходящие слова не находились, а все опошлить ему не хотелось. Ему почему-то казалось, что Лена ждет от него именно чего-то такого - насчет женского тепла в духовном, возвышенном смысле.
      -  Приехали, - прервала его мысли Лена, так и не дождавшись ответа.
      Восьмой этаж, понял Михась, увидев на стене цифру. Дома хозяйка засуетилась, развешивая верхнюю одежду на плечики, потом завела его в ванную.
      -  Возьми мой халат, к сожалению, мужского нет, - немного подумав, добавила: - А, может, и к счастью. Побудешь так, в халате, пока сохнет одежда.
      Лена закрыла дверь, оставив его одного. Михась взъерошил пятерней мокрые волосы, потом пригладил их, хмыкнул про себя что-то нечленораздельное и полез под душ. Горячий, он согревал каждую косточку и мышцу, истомой разливаясь по телу и вытесняя мысли. Михась постоял под горячим душем минут пять, добавил напоследок изрядно холодной воды, содрогнулся, представив себя на улице, и выключил все. Растерся махровым полотенцем докрасна, улавливая исходящий незнакомый, но приятно волнующий запах. Часть мыслей вернулась к нему, та часть, которая касалась ее красоты, нежности и волнующей женственности.
      Вздохнув, он просунул руки в рукава ее халата, понял, что разорвет его, если наденет полностью, задумался, увидев на стояке простыню. Но хозяйку «обижать» не стал - обернулся ее халатом, затягивая рукава на поясе, и вышел.
      - Большеват немного халатик, - с улыбкой произнес он. - Извините.
      Михась видел, как хозяйка с интересом оглядывает его торс, и ему это доставляло удовольствие. В 45 лет тоже можно хоть чем-то похвастать, а это в его возрасте удавалось не каждому.
      Лена, засмотревшись на его атлетическую фигуру, словно очнулась и поманила его на кухню.
      - Я тоже ополоснусь немного, а ты, пожалуйста, прикати из комнаты столик, перенеси все на него - посидим немного, отметим мое спасение.
      - Ладно, - простодушно ответил Михась, завороженный ее притягательной улыбкой.
      Провожая ее взглядом и оценивая фигуру, подумал: «И когда она все это успела»?
      Михась прикатил из комнаты столик, составляя на него тарелочки с колбаской, сыром, помидорами и огурцами. Нехитрая снедь, но приготовленная со вкусом, едва разместилась на маленьком столике. Он укатил его обратно в комнату и размышлял, где поставить: у дивана - «ближе» к ней, но менее удобно, и она может подумать, что он захочет «лапать» ее, станет чувствовать себя скованной. Между кресел удобнее, но «далековато» от нее, зато приличнее. Никогда не угадаешь, решил он и поставил столик между кресел, взял в руки бутылку «Мартини». Перед глазами, застилая этикетку, всплыла ее фигурка, как раз такая, нестандартная, которая ему нравилась: 90 х 60 х 100. Он вздохнул, поставив бутылку на столик, и прикрыл веки.
      Лена неслышно вышла из ванной и откровенно рассматривала его. Ей нравились мужчины с крепкой фигурой и мужественным лицом. Мужик, прежде всего, должен быть мужиком, считала она, а если он к тому же еще имел и симпатичное лицо - сердце ее таяло безвозвратно, она отдавалась ему страстно и бурно, невзирая на душу. Насытившись телом, переживала, если ее бросали или мужчина совсем не подходил по характеру и поступкам. Таких она оставляла сама, с горечью. В свои 35 лет она ни разу не была замужем, страдала от одиночества, разбавляя его увлечениями. «Эх, если бы он подошел мне полностью... я бы всю себя отдала только ему». Лена тихо вздохнула.
      Михась открыл глаза - он не услышал ее вздоха, он почувствовал ее запах. Лена присела в кресло. Михасю подумалось: «А может, у нее под халатиком тоже ничего нет»? Он заметил - бюстгальтера не было, а там?
      - Что предпочитаешь? - прервала его мысли Лена, показывая на спиртное.
      -  Сейчас «Мартини», реже водку «Байк», хотя кедровская продукция в последнее время упала качеством, хороший коньяк, а вообще-то пиво. Крепкие напитки пью редко и немного.
      Лена заметно повеселела - не часто ей попадались настоящие мужики: не дураки и не пьяницы. «А если он еще и не бабник... хотя все это будет зависеть от меня. Ну, держись, Коленька, возможно, у меня появился шанс, и упускать я его не собираюсь». Она подняла рюмку.
      -  Обычно говорят: за знакомство, но я бы выпила за тебя, мой дорогой спаситель.
      И опрокинула всю рюмку в рот, не давая ему возможности возразить или предложить свой тост. Но Михась, выждав немного, пока спиртное «улеглось» в ее желудке, все-таки произнес свое:
      - А я - за то, что, благодаря судьбе, мы сегодня встретились.
      Лена признательно взглянула в его глаза, ей все больше и больше нравился этот мужчина, которого она окликнула на дороге. Нет, она не благодарила провидение за встречу, ее мысли были совсем другими... А спросила она его о третьем, совсем не далеком обоим.
      - Тебе завтра на работу?
      -  Нет, - ответил Николай. - Я сейчас безработный.
      -  И мне не на работу, - ушла от прямого пояснения она. - Посидим тогда еще немножко?
      -  Посидим. У тебя хорошо, уютно... Какая-то притягивающая, располагающая аура в доме. Значит, ты хороший и добрый человек, Лена.
      Михась снова разлил «Мартини».
      Лена неожиданно для себя поняла: он высказал ее мысли, которые она не могла собрать в единое. Именно какая-то положительная аура висела вокруг этого человека и манила, притягивала ее к нему. А как сказано - просто и ласково, веско. Она уже не сомневалась - это ее удача, ее шанс любви и семейного счастья, шанс долгожданного семейного очага. Ее глаза увлажнились, она поняла - перед ней ее счастье, ее «принц на белом коне», ее сказочная мечта в реальности. Она не знала о нем ничего, кроме имени, но реальный рассудок не пробивался сквозь кость, заблудился в мозговых извилинах.
      - Я никогда с таким наслаждением не сидела вдвоем с мужчиной. Пусть это и сказано высокопарно, пусть, но ты вывернул меня наизнанку, открыл поры души и тела, и мне хочется впитать тебя всего, милого и доброго человека. Странными могут показаться мои слова для столь короткого знакомства, но я говорю то, что думаю, то, что находится внутри моего сердца. Спасибо тебе, дорогой человечек, что наделил меня счастьем понимания и ожидания. Я чувствую - ты веришь мне, а это важнее слов.
      Лена, снова не чокаясь, опрокинула всю рюмку в рот и смотрела на Михася немигающими глазами. А он в ответ чувствовал ее искренность и понимал, что сейчас слова не нужны - пусть улягутся рядком мысли, так надежнее и вернее.
      -  Я лягу на диване, тебе постелю на кровати, - сказала Лена, глянув на часы.
      Михась не возражал, но ответил со вздохом:
      -  Все равно где - не хотелось бы без тебя.
      Лена обняла его.
      -  И мне не хотелось, не знала, как сказать.
      Утром Елена проснулась раньше Николая, приподнялась на локте и смотрела на свое сокровище - хотелось прижать к груди и не отпускать никогда, целовать каждую его клеточку. Наконец-то нашла она свое счастье, своего принца, о котором мечтала, нашла не сама, и это иногда омрачало ее лицо. Воспоминания знакомства тяготили ее, лежали тяжелым камнем на пылающем сердце, рвали душу, изводя покой. «Может, все рассказать ему, не утаивать ничего, он-то наверняка поймет - для чего вся эта возня. Но тогда все полетит в тартар: случайное знакомство на дороге, внезапно возникшие сильные и искренние чувства - все чепуха, она же действует по заданию. Поймет ли любимый, что ее чувства не относятся к заданию, что она по-настоящему любит его. Трудно, ох как трудно объяснить, что она согласилась спать с ним, но не любить. Полюбила сама». Мысли одолевали ее, Елена прикрыла веки и опустилась на подушку. «И задание какое-то странное - обязательно познакомиться в этот день и быть всегда рядом». Она отчетливо припоминала слова: «Мы не станем говорить тебе - кто он. Все должно выглядеть естественно, ты сама все узнаешь, будь всегда рядом с ним, запоминай, что он делает. Нас не интересуют подробности вашей интимной жизни, а может, и семейной - такой тип женщин нравится ему, тебя специально выбирали, чтобы свести к минимуму вероятность прокола. Нас интересует его возможное неадекватное поведение при общении с другими людьми или вещами. Он нормален, психически абсолютно нормален, - подчеркнул заказчик. - Живи спокойно, если случится то, что нас интересует - ты это поймешь сразу, мы тебя сами найдем, и ты нам расскажешь подробности. Все то, что ускользнет от журналистов или других людей». Заказчик протянул пакет: «Здесь документы на твою новую квартиру в соседнем с ним подъезде, там же документы на твое имя на новенькое «Вольво». Полагаю, это достаточно высокая цена за незначительные услуги».
      «Цена высокая, но и моя работа необычная: чтобы быть всегда рядом - я должна спать с ним. Противного мужика никакими деньгами не оплатить», - возразила заинтригованная Елена, скорее для того, чтобы увеличить свой рейтинг.
      «Не волнуйся, мы считаем, что такой тип мужчин нравится тебе и в тягость не будет, работа всегда должна выполняться с желанием, если хочешь добиться результата, - собеседник многозначительно улыбнулся. - И вот еще что - если он выскажет желание устроиться куда-нибудь на работу, подскажи ему, что у тебя есть связи в этом месте. Позвони по этому номеру. Тебя мы тоже сможем устроить по желанию, деньги на постоянные нужды вы станете зарабатывать сами».
      Лена отчетливо понимала, что за просто так денег не платят, а они потратили на нее более трех миллионов. Машина и квартира оформлены на нее, и никаких долгов и расписок. Она не знала и поэтому не могла понять, что им нужно от этого парня. Не пустяки, это уж точно. Сейчас для себя Лена решила твердо: никогда не причинит Коленьке вреда, даже самого малого. Пусть ее убьют эти люди, но по-другому она не поступит. Они что-то хотят знать, а Коля им этого не дает. Это что-то - очень важно и существенно для них, а где замешаны большие деньги, всегда опасно. Сейчас ее мучил только один вопрос - рассказать ему или нет? Внезапно в голове четко выстроились все мысли: они играют против него, играют большими деньгами, а большие деньги всегда в крови. Лена тихо и горько заплакала. «Я расскажу ему все, чуточку позже, когда получше узнаю. Может, он и не бросит меня, поймет». Она не сдержалась и всхлипнула, Михась проснулся.
      - Что ты, родная, почему плачешь?
      Вопрос застал Елену врасплох, но она быстро пришла в себя, решив, что не время еще рассказывать ему все. Смахнув слезинки, улыбнулась.
      -  Ничего, милый, ничего. Это слезы радости, женщины иногда выражают свои эмоции по-своему. Я так долго тебя ждала - не смогла удержаться от внезапного счастья, - она чмокнула его в грудь и добавила: - Пойду, принесу что-нибудь перекусить.
      - Чуть позже, родная.
      Он притянул ее к себе и стал осыпать поцелуями лицо, шею, грудь. У Елены была великолепная грудь - упругая и не обвисшая, как у многих женщин ее возраста. Такая природная грудь - большая редкость, обычно ее подтягивают до такого состояния. И он наслаждался ею, гладя, целуя, вбирая ее в ладонь и отпуская. Она, зная свои достоинства, не хотела отнимать ее у него и села на него сверху, слегка прикрыв глаза. Сочные губы слегка приоткрылись, выпуская учащенное дыхание и бередящие душу постанывания, пока все не слилось в едином экстазе. Зная, что женщина «остывает» медленнее, он не отпускал ее от себя сразу, продолжая ласкать ее тело, пока она сама не откинулась в изнеможении.
      Лена прижалась к нему и зашептала:
      - Так хорошо, милый, мне не было ни с кем. И откуда ты только взялся на мое невиданное счастье?
      Он провел ладонью по ее лицу, поцеловал светящиеся глаза, погладил пальцами по губам, чмокнул их и встал с кровати.
      -  Пора принять душ, - бросил на ходу Михась и ушел в ванную.
      Стоя под душем, он размышлял о Елене, о которой, по сути, ничего не знал, кроме имени. Но размышлял он не о паспортных данных, а о чувствах к ней: она нравилась ему, его тянуло к ней. Михась перебрал в уме всех женщин, с которыми у него была связь, и не нашел ни одной стоящей ее. Он хмыкнул и выключил воду. «Разберемся», - прошептал про себя и вышел.
      Лена возилась с завтраком на кухне, готовя все на скорую руку из продуктов, не требующих дополнительной обработки. Поставила на стол «Мартини», но Михась возразил:
      -  Не стоит с утра начинать со спиртного. Пиво есть? -Лена отрицательно покачала головой. - Впрочем, спиться мы не сопьемся, а сегодня праздник.
      Он разлил «Мартини» по рюмкам.
      -  Какой? - поинтересовалась Лена.
      - Как это какой? - возмутился Михась. - Я встретил тебя, провел ночь, незабываемую ночь, которую мне до сего дня не смогла подарить ни одна женщина. Ты мой праздник, Леночка.
      Она прижалась к нему и тихо прошептала:
      -  Спасибо, милый! Считай меня взбалмошной, сумасбродной и ветреной бабой, но я, кажется, влюбилась. Влюбилась по уши, безумно и преданно, и никому тебя не отдам. Слышишь - ни-ко-му! Ты переедешь жить ко мне.
      -  Ну-у, насчет переезда мы подумаем вместе и примем правильное решение, а насчет другого - я никому, кроме тебя, отдаваться и не намерен, - он весело засмеялся. - А чего это мы на кухне? Праздник - и на кухне. Нет, пошли в комнату.
      Михась быстро перекидал все блюда на столик, приподнял Лену одной рукой и покатил его.
      - Ты такой сильный! - восхитилась Лена.
      - Ну-у, - засмеялся он. - Мужчина и должен быть сильным, иначе как он сможет защитить свою возлюбленную?
      После завтрака Михась спросил в лоб:
      -  Очень хочется знать о тебе побольше, Леночка. Расскажи мне о себе.
      Она смутилась и покраснела.
      -  Что рассказывать? Мне 35 лет, старая уже, - она усмехнулась. - Не замужем и не была, детей нет, - шаблонно начала она свой рассказ. - Окончила университет, юридический факультет, но жизнь как-то не складывалась. Адвокатом работать не могу - не смогу защищать подонков, хотя и невинных сажают, но реже: пришлось бы работать постоянно с дерьмом. Увольте... Прозябала в разных фирмах - ничего стоящего, обычно меня выгоняли по собственному желанию: не шла на компромисс с администрацией, если можно так выразиться. Сама ничего не заработала и не достигла - эта трехкомнатная квартира родителей, - она снова покраснела. - У меня однокомнатная в другом районе. Родители умерли, братьев и сестер нет, одна, как перст, на белом свете. Может, и правда не стоит лезть со своим уставом в общество, не созрело оно еще для чести и совести. Жить проще - поддакивая проходимцам и мошенникам. И с работы не выгонят, и зарплату прибавят, - она как-то криво усмехнулась. - Не обращай на это внимания, Коля, расскажи лучше о себе.
      Михась задумался над услышанным, молчал некоторое время, потом решил не вступать в полемику и рассказать немного о себе.
      - Даже не знаю с чего начать, начну, наверное, как и ты. Мне 45 лет, но я еще молодой, - он засмеялся. - Тоже окончил университет, физик, безработный сейчас. Позавчера освободился из СИЗО, отсидел под следствием два месяца за убийство, которого не совершал. Дело в отношении меня прекратили, и вот я на свободе. Хорошенькое начало, - Михась усмехнулся, - сидеть рядом с человеком, которого еще пару дней назад считали убийцей. Ты юрист и лучше поймешь, за что меня посадили.
      Изначально была драка или ограбление, или разбойное нападение, или еще что, не знаю. Я проходил мимо и увидел, как один человек тыкает, режет ножом женщину, два других держат ее за руки. Потом кто-то оторвал голову этому гаду, двое оставшихся в живых подонков указали на меня подъехавшей милиции, и я благополучно сел на нары. Женщина скончалась от ран, эти двое потом рассказали все, как было, но у следствия концы не сходились с концами. Голову не просто оторвали, ее отрубили очень острой саблей или чем-то похожим. А я не подходил к месту преступления ближе десяти метров, то же самое и эти двое утверждают, другие свидетели. Еще, оказывается, три человека видели эту сценку, но никто не видел, каким образом отлетела голова с плеч, не сам же себе он ее оторвал. На мне нет следов крови, нет орудия преступления. Его вообще нет. Значит, был там еще кто-то, кого я не заметил, а подельники скрывают его, боятся. Иначе куда делась сабля, топор или то, чем отрубили подонку и убийце голову. Вот такая невеселая история, из-за которой мне пришлось отсидеть пару месяцев в тюрьме.
      Михась немного задумался, прикурил сигарету, потом продолжил:
      -  Очень много неясностей в этом деле, но интересный моментик имеется. Судебные медики утверждают, что голова отделена от туловища очень острым предметом, острее бритвы, и скорость нанесения удара огромна, его невозможно увидеть невооруженным глазом. Менты даже отрабатывали версию о ниндзя и их особо острых саблях. Но разум взял верх, и они остановились на более логичной версии - был выстрел издалека, выстрел режущим предметом. Теоретически это возможно: есть же стреляющие ножи.
      Михась откинулся в кресле и ждал, ждал ее ответа, но Лена не торопилась. Прикурила сигарету, медленно встала, подкатила столик с пепельницей к дивану. Он залюбовался ее фигуркой - длинные, чуть полноватые ноги, широкие бедра и узкая талия, пышная грудь. Ее словно вылепили по его заказу, именно такую бы он заказал, если бы это было возможно. Лена присела на диван, позвала его к себе, прижалась к его груди и молчала, иногда затягиваясь дымом и заглядывая снизу в его глаза. Потом неожиданно попросила:
      -  Расскажи что-нибудь еще о себе.
      Она затушила сигарету и прилегла к нему на колени. Он понял, что его не считают преступником, захотелось погладить ее щеку, но она прижала его руку своей и не отпускала, глядя ему прямо в глаза.
      -  Живу один, квартира двухкомнатная рядышком, был женат, но совместная жизнь не заладилась, есть сын и дочь. Дочь живет с матерью, заканчивает 11-й класс, сын - с моей старенькой мамой, женой и уже со своим сыном. Внуку еще нет и годика, совсем маленький, когда меня посадили, ему было два месяца.
      -  Надо же, - улыбнулась Лена, - ты у меня дедушка, а совсем не похож. Какое это счастье - иметь детей, - ее глаза подернулись грустью. - Ты останешься со мной? - неожиданно сменила она тему.
      Михась прекрасно понимал, что она имеет в виду не сегодняшний день или вечер. Он приподнял ее за плечи, заглядывая в ее глаза, ждущие ответа, готовые засиять или заплакать, расцеловал щеки, нос и губы, прижал крепко к груди.
      -  Если ты не против, Леночка, я бы перенес свои вещи к тебе, - ласково ответил он.
      -  Правда?! - воскликнула она, отодвигаясь и кидаясь ему на шею, заваливая на диван. - Правда?! - еще раз повторила она. - Мы будем жить вместе, какое счастье! Я обязательно рожу тебе сына или дочку. Ура-а-а!
      Лена то осыпала его лицо поцелуями, то прижималась к его груди крепко, радовалась, словно маленький ребенок долгожданной игрушке: просто, не наигранно и бурно.
      -   Может, пойдем, сходим ко мне домой, - забросил удочку он. - Не век же мне в твоем халате сидеть, заодно посмотришь, как я живу. Да и побриться не мешало бы, - потер он ладонью щеку. - Не лицо, а доска с гвоздями.
      -  Сходим, Коленька, сходим, но не сейчас. Сейчас я хочу выпить с тобой, любить тебя, радоваться и наслаждаться. А свои гвозди не колются, - засмеялась она, потершись щекой о его бороду, чмокнула в губы и убежала на кухню.
      Михась заметил, что ее щека от бороды покраснела. Он улыбнулся, ему импонировала ее открытая радость и девическая непосредственность, и он невольно заразился ее задоринкой. Поставив на столик принесенные «Мартини», рюмки и тарелочку с лимоном, он подхватил ее на руки, закружил по комнате. Халат развязался и свалился с пояса, обнажая все тело. Леночка окинула его сияющим взглядом, прижимаясь еще теснее и ближе, почувствовала лобком вырастающую упругость и задышала чаще. Михась приподнял ее немного за ягодицы, входя в пылающее страстью лоно, она обвила его ногами, откинувшись чуточку назад, принимая всего. Леночка еще никогда не занималась любовью в такой позе, чувствовала его сильные руки, держащие ее на весу, ощущая в себе его могучие движения необычно остро и сладострастно.
      Николай так и не опустил ее на пол, уходя вместе с ней в ванную. Приняв душ, они вернулись к столику.
      -  Теперь можно и выпить, - улыбнулся он, наполняя рюмки. - За тебя, моя милая, за то, что ты появилась в моей душе и сердце!
      - И за тебя, - ответила она. - За то, что ты есть и будешь всегда со мной! - она отпила глоток и с улыбкой сказала: -Ты был просто великолепен, Коленька, у меня еще никогда не было такой чувственной любви! - Лена потупила глаза.
      - И у меня были «не передаваемые очучения», - рассмеялся Михась, подражая голосу Петросяна.
      Устроившись поудобнее в кресле, он задумался. Если бы его спросили, как он хотел бы провести свой медовый месяц, он бы ответил однозначно и не задумываясь - на Байкале. Уехать куда-нибудь подальше, уплыть на катере в отдаленную бухту, где никого нет. Маленький катерок с небольшой каютой, вода и чистый воздух... что еще надо влюбленным? В сентябре тоже бывают неплохие денечки, и бабье лето можно провести прекрасно. Он бы рыбачил, коптил и вялил рыбу... «Эх, где его взять, сказочный катерок»? - Михась вздохнул. Можно уехать на Байкал и на машине, но в палатке не выжить бабьим летом - холодно, а снимать домик ему не хотелось: быть только вдвоем куда приятнее.
      Николай заметил, что Лена внимательно смотрит на него, почувствовала его вздох и спрашивает глазами. «Какие все-таки у нее выразительные глаза, в них отражается все - радость, волнение, вопрос», - подумал он и вслух произнес:
      -  Задумался немножко, размечтался, - он поведал ей свои мысли.
      Лена обрадовалась, потом заколебалась, видимо, что-то вспомнив, и неуверенно произнесла:
      - Мне надо позвонить.
      Она сама удивилась своей необычной мысли, может быть авантюрной и непродуманной, скорее всего надеясь на русское «авось». Но шаг сделан, и она взяла трубку. Михась вежливо вышел из комнаты, якобы в туалет, давая возможность поговорить ей раскованно и свободно.
      Лена оценила его поступок по-своему, даже, может быть, огорчилась немного: «Наверное, подумал, что я звоню бывшему любовнику». Когда он вернулся, покраснела, оправдываясь:
      - У отца был катер, когда папа умер, я его продала. Сейчас позвонила новому владельцу, и он согласился мне его одолжить. Но не на месяц, на пару недель. Сказал, что без дозаправки больше на нем не протянуть. Поплывем?
      Лена, волнуясь, ждала ответа.
      Михась обрадовался неожиданной удаче: когда еще подвернется случай отправиться на Байкал на катере, тем более с прекрасной дамой вдвоем! Судьба явно замаливала перед ним свои грехи за свою излишнюю слоистость - то тюрьма, а то Леночка и Байкал. Но, несмотря на чувственную эйфорию, он заметил в ее поведении что-то не совсем обычное, словно лежала на ее хрупких плечах гнетущая тяжесть. Промелькнула смутной ниточкой мысль - не хочет чего-то Леночка рассказывать ему, есть что-то в ее прошлом, чего она боится поведать. Промелькнула и затерялась где-то в глубинах сознания.
      У двух счастливых бездельников появилось дело - перенести вещи Николая и собираться в дорогу. Нищему собраться - только подпоясаться, Николай не был нищим, но собрался быстро. Покидал в сумку необходимые вещи из одежды и белья, туалетные принадлежности, показал Елене квартиру, собрал рыбацкие снасти и был таков.
      Михась терпеть не мог ходить с женщинами по магазинам, поэтому под видом необходимой подготовки рыбацких принадлежностей он попросил съездить на рынок за продуктами Леночку. Она согласилась и даже обрадовалась, когда он обсудил с ней ассортимент и количество. В основном она все выбрала сама, он лишь уточнил некоторые детали - что-то она просто забыла, а кое-где занизила количество. Например, соли Леночка намеревалась взять три пачки, а Николай посоветовал 15. «Для этого я и готовлю удочки, сети, спиннинг и прочее, чтобы ты смогла использовать ее всю. Рыбу надо солить, а я еще собираюсь привести ее домой в соленом, копченом и вяленом виде. Вяленая щучка с пивом... - он прищелкнул пальцами. - Прелесть»!
      Леночка поцеловала его в щеку, взяла список продуктов и укатила. Михась накидал свой список, без него можно забыть что-то важное, считал он, и так делал всегда, когда ездил на Байкал. Брал с собой резиновую лодку, палатку и ни от кого и ни от чего не зависел, кроме погоды. Он уже понял, что Леночка никогда еще не отдыхала автономно нигде, и ей было трудновато впервые планировать необходимый ассортимент продуктов и вещей. Отдыхать где-нибудь в санатории - это другое, но Михась очень надеялся, что ей понравится больше именно такой дикарский отдых. Разве не здорово самому выловить рыбку, приготовить ее по своему вкусу, есть и отдыхать не по режиму - когда душа пожелает?..
      Он перебрал все снасти - всегда готовился к рыбалке дома, сделал и для Леночки легкую удочку, прицепил плетеные поводки-тросики к блеснам: такие поводки не перекусывала щука своими острыми зубами и можно было надеяться на удачу; осмотрел и смазал спиннинговую катушку, смастерил несколько напловов. Выверил их грузиками в ведре с водой, чтобы не тонули и не заваливались на поверхности. Закончил работу, глянул на часы - два с половиной часа, как Лена уехала, скоро должна быть с покупками. Он прикурил сигарету, выйдя на лоджию - старался не курить в комнате, зачем лишний запах и дым.
      Леночка вернулась уставшая, но довольная, купила все, даже больше запланированного - два «Мартини», четыре упаковки пива «Пит» и «Хмельное», которых не было в списке, как и блоков «Винстона». Михась обнял ее и поцеловал, бросил коротко:
      -  Умница! Я тоже практически все сделал. Завтра заедем еще ко мне в гараж, заберем две фляги, коптилку и примус с канистрой. Катер наверняка дизельный, а нам нужен бензин для примуса, канистру наберем по дороге.
      - Зачем, Коленька, примус, там же газовая плита стоит. А фляги?
      Михась откупорил банку пива, протянул ей.
      - Отдохни немного, потом все продукты в холодильник уберем. Фляги для рыбака - вещь очень нужная: посолил в них рыбку, закрыл крышкой - и в воду. Фляга герметична, вода в Байкале холодная, считай, что они у тебя словно в подвале стоят. А примус - рыбу коптить. Развел его на корме, поставил коптилку, и через полчаса получи рыбку горячего копчения. И запаха ни в каюте, ни на кухне нет. Я здесь еще маленький списочек составил, ты посмотри, может, что-то еще подкупить придется.
      Михась протянул ей листочек, взял себе пива и уселся в кресло. Лена внимательно все посмотрела, потом улыбнулась.
      - Сдается мне, ты не физик, а хозяйственник, - она засмеялась. - Все предусмотрел: и ведра, и кастрюли с тазиками. А марли-то зачем столько?
      Лена отпила глоток пива, смотрела на него ласково и влюблено, очень понравилась ей в нем хозяйская жилка.
      -  А марля, Леночка, рыбку закрывать от мух. Посолю я рыбу, через сутки вывешу ее на веревку вялиться на ветерке и солнышке. Если не закрыть марлей, погибнет рыба, отложат мухи в нее яйца и заведутся черви. Бр-р-р, - он подернул плечами. - Кстати, ты где свою машину ставишь? Прошлый раз бросила ее у подъезда, сигнализация для воров не помеха, сама знаешь. Жалко такую тачку по глупости воришкам подарить.
      - Ты, конечно, прав, Коленька, но вчера был особенный случай, - она покраснела. - Я всегда ее в гараж ставлю. Правда, далековато, в студгородке, но я здесь недавно живу, еще не успела поменять гараж. Здесь совсем рядышком есть кооператив, даже удивительно, как близко, ты наверняка знаешь, метров сто, не больше.
      - Знаю, - обрадовался Михась. - У меня там как раз гараж и есть, с подвальчиком. А сосед по гаражу ищет, с кем бы поменяться на студгородок, он наоборот туда переехал. Видишь, как все удачно складывается! Ты отгони свою, завтра на моей поедем. Завезем все на катер, я поставлю ее в гараж и вернусь на тачке обратно. А лучше сразу такси взять - чего туда-сюда бегать, - он помолчал немного и потом протянул ей Dirol. - На, возьми вот, зажуешь, когда машину погонишь в гараж, от пива запах сильный, гаишники прицепятся - труба.
      Лена благополучно поставила машину в гараж и вернулась обратно. Она только сейчас вспомнила, что на ужин ничего не приготовлено, а готовить она любила и умела неплохо. «Что подумает Коленька, горячим его еще ни разу не накормила, - корила она себя. - Хоть пельмени быстро сварю».
      Она засуетилась на кухне, ставя воду, кинула в нее куриный кубик, так бульон получался наваристее и вкуснее, и стала нарезать овощи для салата. Зазвонил радиотелефон, она взяла трубку, гадая: кто бы это мог быть? Ответила.
      -  Попросите доктора Михася, пожалуйста.
      -  Кого, кого? - переспросила Лена.
      - Николая Владимировича, - повторил приятный женский голос.
      Лена удивилась звонку - откуда эта дама могла знать, что Николай здесь? - но отнесла трубку ему в комнату, бросила ворчливо: - «Тебя». Постояла еще немного рядом, вспомнила, что нехорошо подслушивать чужой разговор, и ушла обратно на кухню.
      Звонок резанул ее прямо по груди - в первый же день бабий звонок, сердце заколотилось чаще. «Чего это я, - пыталась она успокоить себя. - Мало ли кто звонит». Но сердце не слушалось, и влажная поволока начала застилать глаза. Лена резала огурец автоматически, по сути не видя его, пока не дошла до конца и не чиркнула по пальцу. Вскрикнула от боли и заплакала уже от обиды.
      Михась услышал ее и прибежал на кухню, увидел - из пальца струйкой стекала на пол кровь.
      -  Как же ты так неосторожно? - огорчился он. - Ничего, сейчас все исправим, где у тебя аптечка? - Лена показала ему на один из шкафчиков, Николай бросил в трубку: -Я потом перезвоню, - и услышал в ответ: «Любит»? «Очень», - ответил он, улыбнулся и отключил телефон. Достал йод и бинт, обработал рану и наложил повязку. Смахнул с ее лица слезинки и прижал к груди. По обмякшему телу догадался, что не от боли заплакала Елена, взыграла в ней ревность - чувство, приводящее иногда к непоправимым последствиям.
      -  Ну, что ты, родная? Успокойся, это звонила моя бывшая жена, сообщила, что уезжает с дочкой завтра в санаторий. Чтобы зря не приходил и не терял ее. Я оставил на своем автоответчике твой номер - вот она и позвонила сюда. Надеюсь, ты не станешь меня ревновать к ней, я часто захожу к дочери, и она ко мне забегает, правда, пореже. Я потом вас познакомлю.
      -  Прости, Коленька, дура я, конечно. Но ничего с собой поделать не смогла, как-то поняла, что не посторонний тебе человек звонит, хотя и тон был очень официальный. Любит она тебя еще, любит, я это чувствую, но назад тебя уже не отдам, - Лена прижалась к нему. - Не отдам! - она постояла с минутку, прижавшись крепко к нему, а потом спросила: - А почему она назвала тебя доктором, ты же говорил, что физик?
      Вода в кастрюльке закипела, и Михась наблюдал, как ловко она управляется с пельменями. Сбросив их в кипяток, она подняла глаза, ожидая ответа. Он улыбнулся.
      - Ты же сама сказала, что тон был официальным, она не знала, куда звонит, поэтому и назвала меня доктором. Я и есть доктор. Доктор физико-математических наук.
      - Ух, ты! - воскликнула Лена. - Оказывается, кого себе я в спутники отхватила. Знала бы раньше - и подойти не решилась, не то, что колесо заставить менять, - она засмеялась. - Сказать подругам - не поверят, посчитают, что уговорил меня старичок, соблазнилась, погналась за титулом. А старичок-то по фигуре и силе - первый парень на деревне, - она снова засмеялась, гордо оглядывая его.
      -  Наливай пельмени, докторша, - со смехом ответил ей Михась. – Первый - не первый, но силушка есть, и ее надо периодически поддерживать. Хотя бы раза три в день. С молодой красавицей-женой надо держать себя в форме, а то быстро место займут.
      Лена зарделась, не зная, от чего больше - то ли от «докторши», то ли от «красавицы жены». Скорее, от всего вместе, и ей захотелось выйти с ним, показаться подружкам. Смотрите - мой-то не вашим чета... любого в бараний рог скрутит.
      Она ела пельмени, постоянно поглядывая на Николая, и не могла налюбоваться. Правда, видимо, говорит молва, что любимый - самый лучший и красивый человек на свете.
      
      
      *          *          *
      
      
                Вор в законе Корней любил отдыхать на веранде в шезлонге. Прикрыв глаза, он попыхивал временами своей неизменной трубкой, слушая своего первого помощника и правую руку. Никто не помнил и не знал откуда он взялся - ходили слухи, что когда-то тот командовал взводом разведки в ВДВ, но это были только слухи, которые со временем затихли. Говорить о нем считалось небезопасным, слишком жестоким слыл начальник контрразведки Корнеевской группировки, самой мощной и авторитетной в области, слишком крут на расправу и беспощаден. Обладал он природным даром опера, умел вывести людей на чистую воду, и Корней чувствовал себя защищенным от внутренних козней и предательства.
      Сейчас Лютый тихо и монотонно пытался внушить Корнею, что он зря отдал катер этой шалаве и вообще не понимал, зачем ей просто так подарили квартиру и машину. Никуда бы она не делась, все исполнила, как надо, без особых на то затрат. Корнею его гундение надоело, он открыл глаза.
      - Помолчи, ни хрена ты в этом не смыслишь, здесь особый подход нужен и не из-за нее совсем. Что она может знать, если он ей сам не расскажет, что? Ну, увидит, и что дальше, нам-то от этого какой интерес? Ты уверен, если мы возьмем его дочь, Михась сразу расколется, станет работать на нас? А я не уверен, поотрывает бошки, как тому мужику, и все. Он меня и тебя знает, поэтому сразу заявится, и вся твоя команда с ним ничего поделать не сможет. И мне очень не хочется ощущать его член в своей заднице, образно говоря. К необычному человеку и подход должен быть необычным - прикипит он к ней, привяжется, она его на нас и выведет, а пока пусть познаёт, вкушает прелести сладкой жизни. Вкладываем мы в него большие деньги, но и выхлоп будет немалый, он зараз сможет все возместить с верхом.
      Корней снова раскурил свою трубку, попыхтел немного, продолжил, как бы рассуждая вслух, а не приказывая.
      -  Катер они должны вернуть через две недели, а ты наведаешься к ним за пару дней до этого. Не сам, нет, отправишь кого-нибудь, кого не жалко потерять, и пусть они ее трахнут или попытаются трахнуть под видом залетных пьяненьких рыбачков. Чтобы разобраться с ними, придется ему применить свое дарование, поотрывать ручонки или головенки, а она это, естественно, должна увидеть. В другом свете ей представится сразу и случай, из-за которого он сел в СИЗО. Она же юрист и быстро сообразит, что к чему. Придется Михасю рассказать ей все о своих необычных способностях, не захочет он расстраивать ее нестабильную нервную систему после попытки изнасилования, не захочет обмануть любимую женщину.
      Корней своими хитрыми глазами смотрел на Лютого, иногда посасывая свою погасшую трубку и улыбался, глядя, как он переваривает его слова.
      -  На катер и домой «прослушку» поставишь, включишь после инцидента, раньше она ни к чему, пленку мне принесешь. Все, иди, готовься как следует.
      Лютый ушел, соображая, как получше и естественнее обставить налет, на такие дела он был мастер. «Все-таки варит башка у Корнея, сам все расскажет своей сучке, и спрашивать не надо, - рассуждал он о Михасе. - А потом мы его и к делу приобщим, лучшим медвежатником по стране станет. Что там по стране - по миру. Срамота - такой дар не использовать, а ФСБэшники с ментами дураки, такого человека надо держать в узде. Да-а, варит у Корнея башка» ...
      После ухода Лютого Корней снова прикрыл глаза. Солнце припекало, он разморился, словно растекаясь по шезлонгу, рука с трубкой бессильно обвисла, роняя кусочки пепла на пол. Казалось, он крепко спит, но это только казалось. Мысли медленно ворочались, вытаскивая из глубин памяти события давно минувших дней времен перестройки.
      «Золотые денечки», - говаривал о них Корней. В обилии нужных и не нужных законов, часто противоречивых и непонятных, в экономическом хаосе и неразберихе можно ловить крупную рыбу. Времена другого поколения, касты завистливых, необразованных, жадных, но смекалистых эгоистов. Времена абсолютно невозможного сколачивания капитала законным путем и невероятные возможности его приобретения и умножения. Времена взлетов и падений, животной борьбы за выживание и деньги. Времена сегодняшнего фундамента... Скольких людей они возвеличили и поглотили?.. Остались зубры, к которым уже не пробиться, у них своя борьба за место и кусок пирога, сейчас невозможно взлететь, как десять лет назад, сделать капитал из ничего.
      Время... Какое емкое, возвышенное, сладкое и страшное понятие. Время - доктор и смерть, счастье и горе, любовь и ненависть, жалость и черствость, злодеяние и возмездие...
      Корней, натура одаренная и необразованная, прошедшая тюремные университеты и академии, всегда тянулся к ученым личностям, особенно к тем, кто одновременно с ярким талантом исследователя и мыслителя обладал и мелкими корыстными помыслами. Случайное знакомство с Худым он превратил в источник идей, свежих и неординарных решений экономических задач присвоения, наращивания и отмывания капитала. Приглашая ученого в ресторан или сауну, на природу или зрелищное мероприятие, Корней выворачивал наружу академические пятна, неспособность страны оценить и создать условия для работы и жизни прогрессивных людей. Не знающий, но понимающий законы природы, исторического и диалектического материализма, психологии не корой, а стволовой частью мозга, Корней умел вывернуть душу собеседника наизнанку. «Почему, например, ты, доктор наук, за свой труд получаешь несколько тысяч рублей, - говорил он Худому, - а твой однокашник Санька, который с трудом окончил 8 классов, катается как сыр в масле? Ничего не производит, не открывает и не создает, а гребет денежки тысячами, и не рублей, а долларов. Но кое-что он все-таки создал, - усмехался Корней. - Фирму купи-перепродай».
      Очень огорчался Худой после подлитого в огонь масла, высказывал свое мнение об оздоровлении экономики, переходил на частности и отдельные отрасли. Иногда в хмельном угаре обрушивался на новых русских, которые обирают народ, но этого и то толком делать не умеют, приводил какой-нибудь пример, когда прибыль могла быть вдвое, а то и втрое больше. Корней словно не замечал сказанного, но в жизни идеи Худого воплощал частенько.
      Оба постепенно привыкали и прикипали друг к другу. Один нуждался в свежих идеях, другой в возможности по-человечески отдохнуть и покушать. Когда Худой высказал как-то мысль, что бросил бы к чертовой матери свой НИИ и устроился на работу, где не надо считать копейки от зарплаты до зарплаты, Корней, не задумываясь, предложил работать на него. Постепенно Худой даже выработал для себя оправдательную концепцию, он понимал, что его советы используются, мягко говоря, для решения не совсем законопослушных задач. Лично он сам не нарушал ничего, например, смастерив кустарное, но очень эффективное и мощное подслушивающее устройство направленного действия, с помощью которого можно слышать и записывать разговор на большом расстоянии, он понимал незаконность его использования. Но он-то его не использовал!.. Или, например, курьер клал в свой багаж с виду обыкновенную авторучку, а у специально натренированных собак в течение нескольких часов напрочь исчезал нюх. Оружие, героин, взрывчатка - вези, не хочу. Приборчик излучал определенные волны, блокирующие нюхательные рецепторы собаки, курьер и не знал ничего о возможностях «авторучки», как и самого Худого. Автору изобретения можно присудить премию, но срок - нет.
      Худой жил в прекрасном коттедже, ездил на «Мерседесе» с охраной и не изводил себя праведными мыслями о работе на мафию. Заплывал потихоньку жиром, поэтому и имел кличку Худой.
      Михася он знал давно, не дружил, но иногда общался, как ученый с ученым; уйдя из НИИ, относился к нему высокомерно, с вершины обретенной «зелени», и постепенно их отношения прекратились совсем. Но за работами Михася Худой следил всегда пристально и заинтересованно, считая его крупным ученым, не умеющим взять свое. Когда Михась отказался от лаборатории в Штатах, он мысленно обозвал его патриотичным придурком и фанатиком. Ученый, сумевший проникнуть в тайны ядра, изгнан с работы и два раза находился под следствием. В какой еще стране возможно такое: вместо славы и денег - пинок под зад?
      Михась выдвинул теорию о практической возможности искусственного «слияния» ядер. Если представить себе атом размером с один метр, то ядро будет занимать площадь, равную булавочному уколу на листе бумаги, а масса, вес атома зависит именно от ядра. И если соединить вместе тысячи, миллионы ядер, то очень маленький, миллиметровый шарик станет весить, может быть, тонну. Для проведения эксперимента требовалось колоссальное количество энергии, но Михась все же сумел ее получить и его опыт удался. Однако результат возымел обратный эффект: вместо научного признания и славы - уголовное дело. В здании НИИ сгорела вся аппаратура и электропроводка, созданное им вещество размерами 5 миллиметров, благодаря своему необыкновенному весу, пробило все бетонные перекрытия и ушло под землю, разбив по ходу своей траектории какой-то уникальный и дорогостоящий прибор этажом ниже. «Неумышленное уничтожение или повреждение чужого имущества», так квалифицировались действия ученого. Уголовное дело прекратили, но без работы Михась все же остался. Когда его вторично привлекли к уголовной ответственности, Худой сразу сообразил, что не просто так отлетела головенка у одного из бандитов - талант, замешанный на справедливости, низвергнул ее с плеч.
      Ознакомиться с заключением судмедэкспертов и достать кусочек тканей с обезглавленной шеи Худому не составило труда. Он исследовал принесенный образец под мощнейшим микроскопом и пришел к выводу, что никаких сабель, топоров и других режущих предметов не было вообще. Срез головы, идеально ровный и, по заключению экспертов, сделанный поэтому необычно острым предметом, выглядел под микроскопом совсем по-другому: не ровно и угловато. На одном молекулярном уровне разрушены все клетки, голова просто скатилась с плеч. Пораженный увиденным, Худой долго не мог прийти в себя, а потом поделился своими выводами с Корнеем.
      Корней уточнил, что железо и бетон тоже состоит из атомов и молекул, и вывод для себя сделал правильный. Нет для него теперь преград в виде бетонных стен и сейфов, надо только привлечь Михася к себе, заставить работать в нужном направлении и под постоянным контролем.
      Корней заворочался в шезлонге, солнышко без ветра припекало по-летнему, и он решил искупаться в бассейне - можно и отдохнуть: все необходимые распоряжения отданы.
      
      
      *          *          *
      
      
                Лена и Михась проснулись одновременно и рано, сказывалась эйфория, вызванная необычным мероприятием. Что может быть лучше прекрасных медовых дней, проведенных с любимым человеком, дней отдыха на Байкале в одной из красивых и безлюдных бухт?
      Первым делом они глянули в окно. На небе ни облачка, легкий ветерок едва шевелил на ветках листочки, обещая ясную и теплую погоду. Температура днем повышалась до 25 градусов, падая ночью до пяти, а то и нуля.
      Сборы пролетели в суматохе и суете, Михась все сверил по списку - ничего не забыто. Теперь можно сесть и расслабиться, выкурить спокойно сигарету, до приезда такси оставалось десять минут. Довольная Лена поглядывала на своего избранника с обожанием - никто из мужчин раньше не помогал ей укладывать сумки, считая это делом слабого пола. Он же не только умело упаковал все, но и посоветовал ей, какую одежду взять с собой на случай дождя, утреннего тумана и вечерней прохлады. Ничего лишнего и ненужного, сказывался богатый опыт прежних поездок, когда он жил еще со своей прежней семьей.
      Михась встал, поцеловал Лену в щечку и ласково подтолкнул ее в коридор.
      - Пора выносить вещи вниз, за две ходки управимся, - пояснил он ей. - Ты останешься у подъезда, а я поднимусь еще раз.
      На пристани Николай просто обомлел - красавец катер уже ждал их. Капитан-механик показал корабль: шикарную каюту, камбуз с газовой плитой, на судне имелась даже душевая кабина и горячая вода. Михась запоминал все. Как отдать и поднять якорь, завести двигатель, поддерживать в каюте температуру воздуха, руководствоваться картой озера и много других премудростей, включая сигналы SOS и работу рации.
      Наконец, они отошли от причала. Михась стоял у штурвала радостный и возбужденный, обнимая и прижимая к себе светящуюся Лену. Катер летел по Ангаре, но счастливые Лена и Николай, казалось, неслись впереди него, оглядывая и вбирая в себя изумительную красоту природы. Мимо проплывали сопки и заливы, солнце искрилось бликами на водной глади, иногда ослепляя ликующих путешественников.
      Не отрываясь друг от друга, они в едином торжественном порыве дошли до Листвянки, помахали руками легендарному Шаман-камню и вышли в открытый Байкал. Лена теснее прижалась к Николаю, почувствовав сразу же дыхание могучего исполина. Стало прохладнее и свежее. Михась впервые вспомнил о сигаретах, и они с Леной с наслаждением закурили.
      Через четыре часа катер бросил якорь в одной красивейшей бухте, ее посоветовал и указал на карте капитан-механик. Девственно чистый песчаный берег огибал их дугой, уходя далеко за корму катера, создавая штиль, когда рядом в открытом озере свирепствовал шторм. Холмы закрывали от коварных ветров и непрошеных глаз.
      Михась достал бинокль и огляделся. На берегу он не заметил никаких следов, даже старых кострищ. Метров через пятьдесят от берега песок заканчивался и начиналось подножие холма с травой и деревьями. Первая, одиноко стоящая лиственница, засохла, видимо, пораженная когда-то молнией. Она загорелась, но дождь потушил пламя, оставляя возможность залетным горожанам использовать ее на дрова. Искореженное дерево причудливой формы серо-коричневым одиночеством возвышалось над песком, склоняясь к зелени подножия холма, словно наказанный солдат за выход из строя. За ближним холмом находился другой, более высокий, с голой вершиной и вечными снегами в глубоких продольных расщелинах.
      Он отдал бинокль Лене и спустился в каюту, достал спиннинг и блесны, вышел на корму. Прицепив к карабину тросика блесну средних размеров, изогнутую слегка по продольной оси, что заставляло ее крутиться в воде, Николай сделал первый заброс. Потом второй, третий, и, наконец, почувствовал рывок. Есть, щука попалась! Леска натянулась и понеслась в сторону, разрезая воду и натужно звеня. «Не маленькая заглотила», - подумал Михась, стравливая в натяг леску и выбирая ее, когда рыба останавливалась. Десять минут он изматывал щуку, боясь дернуть резко или выбирать, когда она круто уходила под воду. Наконец, около борта он подцепил ее сачком и вытащил. Гроза мелких рыбешек лежала не шевелясь, но Николай понимал - возьми ее неосторожно в руки - и поминай, как звали. Взбрыкнет силушкой, вильнет хвостом - и не удержать ее, кроме как за жабры.
      Лена не заметила, как он поймал рыбу, красота озера, его берега и холмов захватила ее всю, и она, не отрываясь, все это время смотрела в бинокль. Насмотревшись, поспешила к нему поделиться эмоциями.
      -  Ой! - вскрикнула она, чуть не наступив на лежащую щуку. - Откуда это?
      - Оттуда, - засмеялся Михась, показывая рукой на водную гладь. - Только что поймал, осторожно, живая еще.
      Он поднял сачок, щука резко дернулась, пытаясь вырваться, и снова притихла. Ленины глаза округлились от впечатлений - красотища кругом, и сразу же рыба... Михась прикинул ее на вес.
      - Килограмма на три потянет, - пояснил он довольный. - Так иногда бывает - закинешь пару раз и поймаешь, как новичкам в карты везет. Буду коптить ее, в коптилку половина войдет, вторая на завтра: уху сварить, закоптить... что пожелаешь. Накрывай столик на палубе, отведаешь копченой щучки - пальцы не проглоти. - Николай засмеялся, потом спросил: - Здорово здесь, тебе нравится?
      Лена прижалась к нему чувственно, заглядывая в глаза, прошептала:
      -  Нравится - не то слово, здесь прелестно! Никогда так не отдыхала в жизни, это же чудо - Байкал и любимый мужчина рядом!
      Михась заулыбался, слегка отстраняя ее от себя.
      - Ленка! - протяжно пропел он, целуя в щеку. - Не искушай раньше времени!..
      Она довольно зарделась, кокетливо подвигала бедрами и упорхнула в каюту распаковывать вещи и готовить обед.
      Николай разделал щуку, вывалял ее в соли, бросил в коптилку веточек тальника, смазал решетку маслом и поставил коптилку на огонь, засекая время. Примус гудел, как шмель, так и назывался поэтому в народе, и вскоре запахло особым дымком, повалил из коптилки возбуждающий аппетит парок.
      Лена все уже приготовила на палубном столике и наблюдала, как дымится коптилка, изредка проглатывая слюнки от приносимого ветерком запаха. Истекли полчаса, Михась выключил «Шмель», подождал еще немного, чтобы при открывании не вспыхнули тлеющие внутри ветки и листья тальника, откинул крышку.
      Щука, золотистого цвета щучка источала аппетитнейший аромат и просилась на блюдо.
      Ласково глянув на Лену, Михась поднял рюмку.
      - Мне даже не верится, что я сегодня нахожусь здесь, в заливе прекраснейшего озера, и рядом со мной сидит Елена прекрасная, что это не сказка, а быль. Что я могу созерцать эту невиданную красоту, любоваться ею, прижимать к своему сердцу дорогую подругу. Что мы будем всегда вместе делить радости и невзгоды, дарить друг другу любовь и уважение. И я надеюсь, что наши чувства будут чисты, как вода Байкала, прекрасны, как эта природа, и глубоки, как это озеро. За тебя, Леночка, за наше счастье!
      Елена впервые пробовала копченую щуку и не могла насладиться, облизывая пальчики и хваля Николая. Никто из мужчин никогда не угощал ее никаким блюдом, а уж тем более таким. И она, глядя на него, брала ее руками, отправляла в рот, забывая про другие, стоявшие на столике, блюда. Когда она немного наелась, Михась встал, окинул взглядом водную гладь залива, окруженную высокими сопками, местами обрывающимися в озеро скалами. Принял позу вдохновения, взмахнул рукой и с упоением начал читать.
      
      Байкал, таинственный Байкал,
      Легенд создатель всемогущий,
      Меня ты вновь к себе призвал
      Познать красу волны бегущей.
      
      Ущелье ветра, где Сарма,
      Грядет безвестной силой,
      Природа сделала сама
      С улыбкой грозно-милой.
      
      Недалеко здесь и Шида,
      Зелено-райское местечко,
      Прозрачно-стылая вода
      Вдруг набежит на брег беспечно,
      
      Сверкнет на солнце и шепнет
      Любителю природы:
      Кто раз здесь был – опять придет
      Потрогать мои воды.
      
      И зачарованный стоишь,
      Вбирая сказку моря,
      Немного, может быть, грустишь
      От радости, не с горя.
      
      Байкал, таинственный Байкал,
      Тебя люблю, не изменяя,
      Твоим слугой на веки стал,
      Я низко голову склоняя!
                Здесь и далее - стихи автора {прим. ред.)
      
      Николай окинул еще раз взором неписаную красоту залива, широко улыбнулся Елене.
      - Эти стихи я написал, в принципе, давно, когда побывал на Малом Море, на Шиде. Увидел своими глазами Сарму, это удивительное создание природы. Знаешь, Леночка, словно кто-то очень большой-пребольшой взял нож, вырезал ровно громадный кусок скалы и раскидал его по долине валунами. И в этом ущелье с того давнего дня зарождается один из самых известных, сильных и страшных ветров Байкала. Он может налететь внезапно и тогда держись... Не знаю, как насчет поэзии, но я попытался сказать, что думал. Эх, не умею я выразить все свои чувства словами, вылить на бумагу полную чашу эмоций и ощущений!..
      Михась безнадежно махнул рукой, давя в себе струнки мечтаний и сладостных размышлений, присел на стул, наливая по полной себе и Лене. Бросил кратко: «За Байкал», - и опрокинул рюмку в рот.
      Леночка пригубила немного, взяла его через столик за руки, глядя прямо в глаза, словно стараясь заглянуть поглубже в его мысли. Она еще не знала его таким - пишущим стихи и размышляющим о прекрасном в грустных тонах.
      -  Коленька, ты написал замечательные стихи, и самое главное, что в них чувствуется твоя душа. Может, ты и не все высказал в них, но если бы сейчас можно было спросить Страдивари: а все ли скрипки он сделал? Ответ был бы один - нет. А разве он делал плохие скрипки? В твоем «Байкале» есть музыка, и ее не заглушить никаким критикам. Ты говоришь, что не все сумел передать стихами, не все чувства. Но это же здорово! Значит, у тебя остался замес, и ты сваришь более «крутые» стихи, настоянные на нерастраченных ощущениях и благородных помыслах.
      - Ты думаешь?
      -  Уверена, Коленька, уверена!
      Говорить не хотелось, Михась обнял ее, крепко прижимая к груди, лаская губами и дыханием шею, потом взял на руки и унес в каюту.
      
      
      *          *          *
      
      
                Утром Лена проснулась поздно, потянула руку в бок, сердце вдруг бешено заколотилось - Николая не было рядом, открыла глаза. Чувство украденного счастья переполняло душу, мешало дышать, и она не понимала, откуда оно взялось. В сознании всплыли скрипы уключин шлюпки, которые она слышала в полудреме, а может, мозг сам придумал их, чтобы не расслаблялась. «Уплыл, бросил»! - с ужасом прошептала она, еще не придя полностью в себя от сна, отбросила простынь, резко вскочила, налетев на стоящий рядом стул, и грохнулась со всего маха на пол. Поднялась, не чувствуя боли, и опрометью выскочила на палубу.
      Михась выбирал рыбу из поставленных с вечера сетей метрах в двухстах от катера и не видел ее. Родная фигурка в шлюпке занималась делом и никого не бросала. Ноги не удержали ее, и Лена бессильно опустилась прямо на палубу, только сейчас замечая сочившуюся из разбитой губы кровь. Облизнула ее и закрыла глаза, прислоняя голову к переборке капитанского мостика. Постепенно приходя в себя, так и не смогла понять - почему забеспокоилась, откуда взялся этот нелепый и необузданный страх.
      «Хороша-а-а», - прошептала она, усмехаясь и окидывая взглядом свое абсолютно голое тело, лежащее в вычурной позе. Слезы сами катились из ее счастливых глаз, смешиваясь на подбородке с кровью.
      Ее любимый Коленька был рядом, но чувство близкой разлуки не исчезало, засев где-то в глубине и притупившись, оно постоянно давало о себе знать небольшими всплесками все последующие дни. А пока Лена об этом не задумывалась - бывает, приснится такая чушь, от которой не сразу и отойдешь.
      Силы постепенно возвращались, и она, не вставая, чтобы не привлечь его внимания, уползла в каюту, смеясь над своим ретированием.
      Через час Николай вернулся на катер, обнял вышедшую встречать его Елену, почти сразу заметив небольшую ранку на губе, искусно замазанную помадой. Лена не стала рассказывать ему все, ограничившись простым объяснением, что запнулась случайно о стул в каюте. Но что-то толкнуло ее изнутри, и она испуганно попросила, чтобы он никогда не оставлял ее одну и брал с собой на рыбалку, когда уплывал на шлюпке. Михась обещал, и Лена уткнулась ему в грудь, вбирая в себя его новый запах - запах рыбы, воды и ветра.
      Николай вывалил улов в двухведерную кастрюлю, вся рыба не вошла, и с десяток крупных окуньков трепыхались на палубе.
      - Ой! - воскликнула Лена. - Куда же я дену столько рыбы? Не съедим же...
      Михась улыбнулся.
      - Что не съедим - посолим, будем вялить на солнышке. Не зря же я с собой брал бидоны и веревку. Рыба копченая, вяленая, соленая, жареная, вареная - то бишь уха. Жарить и уху варить тебе. Солить, вялить и коптить - мне. Идет?
      -  Идет, - засмеялась Лена.
      После завтрака Николай занялся чисткой рыбы. Ловко укладывая ее на досточку, он вспарывал брюхо острым ножом часто еще живой рыбе и смахивал кишки в тарелку, а рыбу в таз. Показывал Лене кровяной сгусток вдоль позвоночника и объяснял, что местные не убирают его, считая, что он придает блюду особую сочность и вкус.
      Лена вначале наблюдала за ним, удивлялась, как он не колется о плавники трепыхающихся окуней. Потом взяла нож и стала помогать, выбирая из кастрюли сорог и щук, не решаясь все же на живучих окуней. Молча слушала плавный рассказ и поражалась мысленно - откуда он все знает? Оказывается, в заливе водится только сорная рыба, он неглубокий и хорошо прогревается, а омуль и хариус не любят теплой воды. «Завтра поставлю сети подальше, и омулька поймаем», - пояснял наставительно он.
      Лена слушала его, стараясь незаметно поглядывать на его лицо, видела и понимала, что он управляется с рыбой сноровистее и быстрее, думала про себя: «Какого мужика отхватила»! И не могла нарадоваться.
      Покончив с чисткой, Николай выкинул кишки и головы чайкам, набрасывающимся на остатки с остервенелостью, и Лена поняла поговорку в полной мере: «налетели, как чайки». Головы рыбам Михась отрезал, поясняя, что станет вялить ее, и лишняя приманка для мух не нужна. Потом он посолил рыбу в бидоне, закрыл герметично крышку, привязал веревку и бросил его за борт.
      - Все, - вздохнул он. - Посолил круто, завтра можно будет уже вывешивать. На солнышке и ветре обыгают быстро, дней через десять можно подавать к пиву.
      Лена вспомнила про пиво, нырнула в каюту, но не нашла его там. Михась, поняв, что она ищет, засмеялся.
      -  Все, тю-тю, нет пивка, уплыло, - разводил он руками перед ничего не понимающей Леной, потом подошел к борту и стал вытаскивать из воды привязанную веревку. На палубу поднялся плетеный мешок с банками. - Я сбросил их в воду, пока ты спала, зато сейчас можно хлебнуть холодненького. Бери, - Николай протянул пару банок «Пита» и остальные опять опустил в воду.
      Лена не переставала удивляться его хозяйственности, редким словцам, которые он иногда произносил на местном наречии, слушала его журчащий говорок и любовалась загорелым телом.
      Солнце припекало по-летнему, и Лена вытащила покрывало с подушками на палубу, улеглась с Михасем на воздухе, покуривая сигареты и попивая пиво. Размечталась, представляя, как он после Байкала ведет ее в ЗАГС, как радуются и одновременно завидуют ей ее подружки. Медовые денечки продлеваются еще на месяц после бракосочетания в городе. Можно, конечно, куда-нибудь поехать, но всю жизнь не проездишь, необходимо работать. Лена представила себя начальником юридического отдела крупного физического НИИ, ее вызывает директор, и она с улыбкой заходит к своему Коленьке, у которого идет совещание с зарубежными коллегами. Он просит ее просмотреть договор, она сначала целует его, потом читает бумаги и соглашается - ее Коленька всегда прав. Какая-нибудь ученая мымра смотрит на нее и завидует, непременно завидует - другого такого нет и не будет. И он ее муж!
      Лена обняла его и пододвинулась так, чтобы он не мог видеть ее лица, ей хотелось еще помечтать, лежа рядом с любимым мужчиной, ощущая тепло тела и запах.
      Постепенно мысли стали туманиться, всплыл и исчез образ таинственного и пугающего своим «донорством» заказчика. Он не назвал своего имени, не представился, но слово держал четко, и это беспокоило Лену больше всего.
      Она задремала, и Михась это понял сразу, ее всегда выдавало ровное посапывание во сне. Он старался не шевелиться, пальцами перебирая ее прядь волос, знал, что через полчаса Лена проснется, улыбнется своей чарующей улыбкой, потянется, как кошечка, кладя голову ему на грудь и гладя рукой сильное тело. Потом приподнимется повыше, целуя шею и медленно двигаясь к губам. Николай прикрыл веки, словно ощущал ее прикосновение, чувствовал упругую грудь и вырастающее желание, пульсирующее у ее лона. Флюиды уже проникали в нее, и еще во сне она крепче обняла его, прижимаясь бедрами, и открыла глаза, предвкушая сладостное наслаждение...
      Михась потянулся за пивом, но Лена не отпустила, обнимая и целуя всего. Пальцы разжались, и пиво покатилось по палубе. Лена приняла его... Николай, тяжело дыша, отдавал последние соки.
      Приняв душ, они вновь вернулись на палубу, Михась отыскал укатившееся пиво и заменил его на холодное. Редки случаи, когда на Байкале в начале сентября можно загорать в какой-нибудь низинке без ветра, но погода дарила им эту возможность, и они наслаждались ею в полной мере. Попивая пиво, Николай заговорил о будущем, его приподнятое настроение стремилось обменяться с таким же. Вначале он заговорил о свадьбе, как о непременном атрибуте их дальнейшей совместной жизни. Михась хотел жить в зарегистрированном браке и предложил два варианта его осуществления. Они регистрируются не торжественно и в тот же день отмечают свадьбу с друзьями и близкими по полной программе. Практически это можно организовать сразу, не выжидая назначенного часа, и невеста обязательно наденет подвенечное платье. В другом варианте придется ждать месяца два для торжественной церемонии. Все упиралось во время, Николай не хотел ждать так долго.
      Лена согласилась с ним, обрадовалась и оценила его стремление, внося маленькую поправку - не сумеем договориться на торжественную свадьбу сразу - регистрируемся не торжественно. И обязательно венчаемся в церкви, чему крещеный Михась не возражал.
      Достав еще пива и сблизив шезлонги, они еще долго обсуждали детали - кого из гостей пригласить, где жить и где работать. Этот вопрос волновал их существенно - семья должна иметь источник дохода, и они увлеченно принялись за его обсуждение, сразу же отложив на крайний случай возможность Михася работать за границей, куда его приглашали всегда и где бы они не испытывали материальных проблем.
      Вспоминая разговор с неведомым заказчиком, Лена предложила обсудить тему создания своей фирмы, взваливая на плечи Николая выбор отрасли и направления. Михась серьезно задумался, работать на чужого дядю ему тоже не хотелось, как и работать за гроши в каком-нибудь НИИ. Лена - юрист и сможет работать в любой фирме, значит, выбор за ним, и выбор необходимо сделать правильным: работа должна нравиться, быть по душе и приносить доход.
      Но что может он, Михась, всю жизнь отдавший науке, не имеющий никогда денег, добившийся в конце концов серьезных результатов и изгнанный бездарями с портфелями именно из-за них? Его голова истребована за бугром, в России она не нужна правящим ученым-эгоистам и подонкам, нужна лишь самой России, ее народу, который ничего не решает.
      Николай лихорадочно прокручивал в голове различные варианты и отвергал их, ничего путного не приходило на ум. Он не умел ничего производить, торговать, перекупать и продавать, делать деньги из ничего, ничего и не давая взамен. Но он крупный ученый-физик и мог изготавливать приборы, которые были бы востребованы обществом. Нужна лаборатория-мастерская, но тут же возникал и извечный вопрос - для нее нужны деньги. Михась последовательно поделился своими мыслями с Леной.
      Ее заливистый смех заразил и его, и они уже вместе хохотали, представляя, как Михась стоит за прилавком и зазывает клиентов. А в конце рабочего дня, подсчитав прибыль, кричит, как тот петух-наркоман из рекламы: «ха-ра-шо-о»!
      Внезапно Лена стала серьезной, видимо, ее осенила какая-то мысль, и она в задумчивости произнесла, словно рассуждая вслух:
      - Знаешь, что, Коленька, любую коммерческую деятельность можно освоить, и если уж в ней вертятся людишки, не имеющие полного школьного образования, и вертятся очень прибыльно, то ты бы тоже в ней мог повертеться. Не думаю, что твоя ученая степень стала бы тебе помехой. Но, как говорит наш известный юморист: «аква минерале, облико морале» не дадут тебе добиться успеха в торговле. Хотя, - она усмехнулась, - в вашей науке творятся делишки поувесистее и поговнистее. Ты действительно не коммерсант и тем более не торгаш, и если уж в России нельзя заниматься наукой без имени, не облизывая при этом ничей зад, то можно заняться близким к тому делом.
      Я знаю одного человека, вернее, совсем его не знаю, его хорошо знал мой отец. Это катер моего отца, а сейчас его, и я знаю, что у него есть большие деньги, очень большие. Он не политик, в крупных чиновниках я его не встречала, он бизнесмен, а крупный капитал всегда наживается нечестным путем. Это все, что могу сказать об этом человеке и добавить только одно - непонятно, но он ко мне хорошо относится, раньше мне казалось, что я - любовница, вот его цель. Но сейчас скажу однозначно - нет, видимо, он что-то должен или обещал отцу, правды я никогда не узнаю.
      Я познакомлю вас, и вы обсудите детали, возможно он организует нам фирмочку, где ты сможешь заниматься своей физикой, делать какие-нибудь приборы, но это уже не по моей части. Я лишь прослежу как юрист, чтобы он тебя не слишком надувал.
      Лена прислонила голову на плечо Михася, он закурил сигарету, отгоняя рукой дым от ее лица, и ответил:
      - Об этом стоит подумать, Леночка, встретиться и обсудить вопросы не напрягаясь. На крайний случай у нас с тобой есть очень даже неплохой вариант, если станут ставить жесткие условия и диктовать свою волю. «За бугор» примет нас с удовольствием, хоть это и непатриотично, - Николай засмеялся. - А до возвращения на «большую землю» забудем обо всем - мы отдыхаем, есть я, ты и Байкал.
      На вечернюю зорьку Михась взял с собой и Лену. Отплывая на маленькой шлюпке к месту, он наблюдал, как она смотрит счастливыми глазами на залив и на него, радовался, что ей хорошо, и благодарил судьбу, предоставившую им такую возможность. Метров через сто пятьдесят он бросил якорь и стал показывать Лене, как пользоваться спиннингом. Блесну он уже прицепил сам и все было готово к ловле и удаче, которая им, особенно ей, требовалась сегодня. Николай очень хотел, чтобы она поймала щуку, познала рыбацкий фарт.
      У Лены вначале не получалось, но она оказалась способной ученицей и быстро освоилась. Новые катушки не давали «бороды» и в обращении не требовали особых навыков. Михась все время следил за ней, забрасывая свой спиннинг не в лучшие места, так, для того, чтобы не сидеть без дела. Вскоре Лена ойкнула, и он увидел, как леса натянулась. Выбрав свой спиннинг, он подсказывал ей, что делать, но физически не помогал - всегда интереснее вытащить рыбу самой, и именно этого он добивался.
      -  Трави, трави потихонечку, - шептал он на ушко. - Пусть устанет. Выбирай помалу, - вновь наговаривал он, когда леса ослабевала. - Воздуха глотнет - успокоится.
      Лена сосредоточила все свое внимание на леске, которая то ослабевала, и она выбирала ее, то резала воду из стороны в сторону, и Михась видел ее побелевшие пальцы, намертво вцепившиеся в ручку спиннинга. Лицо приобрело другое выражение, азарт полностью завладел ею и слова-подсказки переваривались стволовой частью мозга, словно рефлексы, не обрабатываясь серым веществом, - на это не хватало времени. Щука уже была рядом, метрах в трех от борта, и отчаянно боролась за свою жизнь, пытаясь уйти в глубь и в сторону. Николай «физически» ощущал звенящую леску и молил рыбацкого бога, чтобы она не оборвалась, но вскоре рыба глотнула воздуха и ослабла. Лена подтянула ее ближе, и Михась поддел ее саком, выкидывая в лодку и накрывая мешком, чтобы не выпрыгнула и не ударила хвостом, такое редко, но бывало у неопытных рыбаков. Напряжение спало, и Лена с Николаем смогли перевести дух.
      -  Вот и ты, Леночка, стала настоящим рыбаком, немногие мужики могут похвалиться щукой таких размеров, метр-то точно будет, - улыбался Михась. - Прибавишь половинку, когда станешь рассказывать: никто из рыбаков не поверит истине, все преувеличивают. Но я тебя сфотографирую на катере - от этого факта никуда не уйдешь.
      Рыбацкое везение Лену не покидало, они еще выловили по паре небольших щучек и причалили к катеру. Михась на всякий случай оглушил щуку, сунул ей в пасть палку, сжав челюсти рукой, чтобы она не сорвалась, и сделал несколько снимков. Теперь можно хвастаться спокойно, доказательства есть, и никто не обвинит Леночку в том, что она немножко прибавила размеры, - так принято в рыбацкой среде.
      Лена решила сварить уху, почистила щуку, отрезала несколько кусков, остальное Николай засолил для последующего вяления. Особо он обошелся с головой, удалив всю мякоть и жабры, пояснил, что хочет сделать из нее муляж или, вернее, чучело, прибить на резную досточку, покрыть лаком и повесить в квартире как один из лучших и дорогих сувениров.
      Михась решил провести этот незабываемый вечер на берегу, Лена собрала припасы, и они отплыли. Николай разводил костер, Лена занималась ухой и другой пищей, резала помидорки, огурчики, сервировала «столик» с возможной изысканностью, подходя к ужину творчески. Единственное, что подсказал ей Николай, - это плеснуть в котелок рюмку водки. «Иначе будет рыбный суп, а не уха», - пояснил он. Наконец, все было готово, и они наслаждались вкусом ухи, ароматом леса и запахом чабреца, приносимого иногда ветерком.
      Подбросив в костер дровишек, Михась обнял Лену, глядя на звезды. На Байкале они казались ярче и ближе - городской смог не затмевал их контрастность и красоту. Он нашел Большую Медведицу, Малую и Полярную звезду, указывая на них рукой Лене, больше не знал названий, и всматривался в Млечный Путь, словно стараясь познать в нем мириады далеких планет и созвездий. Как мал и ничтожен человек, но и он когда-нибудь встретится с космическим разумом. Что принесет эта встреча? Горе разрушения или радость созидания?
      Ветерок холодил с моря, и Михась прикрыл собой Лену с залива, глядя уже на уносившиеся в темную высь искры костра. Она прижалась спиной к его груди, думая о том, что ей впервые не скучно поздним вечером на природе. Раньше компания веселилась, а она старалась уединиться, погрустить и помечтать немного. Теперь хотелось быть всегда вместе, прижаться и мечтать вдвоем, строить планы и обсуждать вопросы. Лене подумалось, что на следующий год она не сможет приехать сюда, наверное, станет мамой. Какое это необычное, емкое и ласковое слово - МАМА, может, она уже беременна и гормоны действуют на ее кровь и мозг? Она повернулась к нему, стараясь в отблесках пламени заглянуть в глаза и прочитать его мысли. Ей казалось, что она видит маленького Колечку на руках у отца, а она обнимает их обоих, и нет предела их счастью.
      Деньки летели незаметно и быстро даже тогда, когда погода испортилась и пошел дождь, пробрасываемый снегом. Михась снял сети, рыбы им хватало с избытком, и они почти все время проводили в теплой, уютной каюте, иногда выходя на палубу освежиться и поймать на руку первые неустойчивые снежинки-льдинки.
      Валяясь и нежась на кровати с Леной, Николай задумался вдохновенно, потом взял листочек и карандаш, стал записывать. Лена поинтересовалась, и он ответил, что скоро закончит, просил подождать десять минут, но не уложился и в двадцать. Зато через полчаса он присел повыше, подоткнув подушки, и с торжественным выражением объявил: «Для тебя»!
      
      Ветер холодный кружит над Байкалом,
      Льдинки прозрачные тают в руках,
      Жизнь так похожа на сказочный слалом,
      Что проложили нам Боги в верхах.
      
      Радость и горе - извилисто счастье,
      Словно слоеный пирог на столе,
      Мы приезжаем на берег Байкала,
      Чтобы узнать о бегущей волне.
      
      Волны Байкала, бегущие странники,
      Сколько вы видели в жизни своей?
      Вы моей жизни седые избранники,
      Ждете меня для любовных затей.
      
      Берег Байкала песком не затоптанным
      Манит к себе романтичных людей,
      И по дорожке, Луною протоптанной,
      Он нас уводит от бедственных дней.
      
      Как же прекрасно ты, море седое,
      Как же прекрасна твоя бирюза!
      Ты мое море - навеки родное,
      И не нужна мне другая стезя!
      
      Ждешь ты меня, мое море родное,
      В мыслях и думах - навеки с тобой,
      Каждое лето, пусть даже плохое,
      Еду к тебе поделиться мечтой.
      
      Ты меня встретишь, ворчливо лаская,
      В знойное лето прохладной волной,
      Пыль городскую с меня омывая,
      Ты мне расскажешь, что было с тобой.
      
      Ты мне расскажешь о бреге пустынном
      В серый, дождливый сентябрьский день,
      И что зимою тут к водам старинным
      Ходит одна только лунная тень.
      
      Но в нашей встрече нет места печали,
      Ты чуть игриво плескаешь волной,
      Мы с тобой новую песню зачали,
      Чаще встречаться нам надо с тобой.
      
      Михась замолчал, глядя в упор на Лену, ждал приговора сочинению и своим чувствам: писал от сердца, из глубины души. Последнее время Елена индифферентно относилась к стихам - ей нравились многие, но она их не читала из-за отсутствия времени и напряженности современной жизни. Культурология страны упала ниже некуда, появилось много бездарей, обладающих деньгами и имеющими возможности опубликования своего «дерьма». Некоторые хорошие произведения не печатались - у авторов не было денег, рукописи никто не читал: есть деньги - печатают, нет денег - и ничего нет. Но услышанное потрясло ее - любимый мужчина на ее глазах сочинил стихи, и пусть они были бы хуже - все равно оценились бы высоко. Пусть не как литературное произведение, а рифмованные мысли.
      Её восхищенный взгляд застыл на его лице и через некоторое время она промолвила:
      -  Коленька, это так прекрасно! Ты буквально за несколько минут написал самое дорогое для меня произведение, дороже его у меня не было и не будет. Как здорово ты выразил свои чувства! Когда ты читал, я представляла себе старика-Байкала, который песком не затоптанным манит к себе романтичных людей, встречает, омывая городскую пыль, радуется, а потом с грустью рассказывает о своей тоске. О пустынном бреге в такой же день, о зимней скуке, когда он общается только с лунной тенью, но Байкал не печалится, прогоняя огорчения, и предлагает встречаться чаще. Я бы и в прозе не смогла выразиться так чувственно и поэтично. Ты молодец!
      Елена легонько водила пальцами по его лбу, векам, щекам, словно желая убедиться, что это живой человек, выискивала знакомые черточки и улыбалась.
      - Спасибо, Лена, за теплый отзыв, пойду, проветрю мозги.
      Михась вышел на палубу, прикрывая за собой дверь, в которую бодро ворвался сырой ветер. Он словно принес свежие мысли, Лена встрепенулась и схватила сотик, быстро давя на кнопки.
      Корнея на месте не оказалось, как ей ответили, но он сразу же перезвонил ей, Лена поняла, что трубку берет секретарь и потом докладывает шефу. Ее не знали и поэтому сразу не соединили. Корней извинился и вежливо поинтересовался отдыхом. Лена выглянула в иллюминатор, Михась докуривал сигарету, и она перешла прямо к делу без беллетристики.
      - У меня мало времени, - Корней понял, что Михась вышел на минутку, и она торопится. - Вы говорили, что можете помочь с работой. Николай Владимирович хотел бы иметь фирму по производству какой-то аппаратуры, пользующейся повышенным спросом. У вас что-нибудь есть на примете?
      Корней даже опешил, такой удачи он не ожидал и замахал руками - все пулей вылетели из комнаты. Мысли вихрем пронеслись в голове, за пульсировали в висках, но он не обратил внимания на боль.
      -  Елена Михайловна, вы приходите сразу же ко мне в офис вместе, как приедете. Радиозавод знаете?
      -  Естественно.
      - Вот туда и приходите в кабинет директора.
      - А вы директор? - удивилась Елена.
      -  Нет, - засмеялся Корней. - Я хозяин. Сразу все детали и обсудим, я постараюсь накидать проект совместной работы, думаю, мы найдем общий язык. Николай Владимирович большой ученый, и мне лестно станет работать с ним, правильнее сказать - спонсировать, я в этой науке ни черта не смыслю, но таким, как он, верю. Пойду на затраты с уверенностью - они окупятся сторицей, государство его не разглядело, а я разглядел. Большой человек, береги его, Лена. Да, и еще - неожиданно вспомнил он. - Меня зовут Корнеев Антон Петрович.
      - Хорошо, - перебила его Лена. - Вы товарищ моего покойного отца, который в советское время работал начальником цеха на этом заводе. До встречи.
      Лена отключила телефон, она не хотела, чтобы Николай слышал ее разговор и поэтому торопилась. А Корнеев поймет, хозяева заводов дураками не бывают.
      Корней, естественно, понял, что Лена торопится и готовит почву для встречи. Видимо, Худой не ошибся и в ней, варит все-таки у него башка. Не то, что Лютый, на каждом шагу видит измену, дай ему волю - всех бы запытал, замучил, но такие тоже нужны, они держат подопечных в страхе и повиновении.
      Голова раскалывалась, от неожиданного успеха кровь прилила в виски, адреналин сжал сосуды, повышая давление, и Корней проглотил темпалгин с адельфаном. Боль постепенно стихала, и он вызвал к себе Худого и Лютого. Последнему бросил кратко:
      - Мероприятия на воде отменяются полностью, все, ступай.
      -  Поздно, - неожиданно возразил Лютый. - Люди уже уехали на моторе, связи с ними нет.
      Глаза Корнея наливались кровью, в висках опять затикало, он сжал кулаки.
      -  Что хочешь делай, хоть бегом беги, хоть вплавь, хоть золотой рыбкой оборачивайся, но если это случится - лично на куски порву, яйца на сковороде живьем зажарю. Понял? - выкрикнул он.
      Лютый не стал дожидаться других пояснений, пулей выскочил из комнаты и опрометью помчался искать быстроходный катер. Знал, что не бросает на ветер слов Корней.
      А Корней морщился, потирая виски, налил себе маленькую рюмку коньяка, выпил. Боль снова постепенно отпускала. Устроившись поудобнее в кресле, попросил Худого сесть поближе и перешел ко второму вопросу.
      - Я вот зачем тебя позвал, - начал Корней, подыскивая подходящие слова. - Ты подумай, какая аппаратура нам пригодится, что нам нужно. Очень хорошо подумай, возможно, господин Михась сможет нам что-то изготовить. Дадим ему лабораторию, наверное, оформим ООО на его имя, надеюсь, в лицензии доктору наук не откажут. Послезавтра он будет у меня, и я должен быть готов к разговору, предложить ему сразу основное направление работы, формы, методы и т.д., и т.п. Такие люди любят обговаривать все сразу, видеть перед собой цель и задачу, в процессе их труднее переориентировать, они могут пойти на незначительные нарушения в начале, но не потом. Думаю, пока тебе не стоит с ним встречаться, подготовь мне тезисы по главной теме - как подойти, подвести его к изготовлению основного прибора, замотивируй благими целями.
      Корней замолчал, раскуривая свою трубку, с которой никогда не расставался и частенько посасывал просто так. Основные мысли уже приобретали в его голове форму, которую необходимо заполнить научными терминами и названиями. В беседе с Михасем он мог прекрасно обойтись и без Худого, ему необязательно знать названия приборов и аппаратуры, достаточно сказать, что он ждет от них, какой эффект ожидает. Фирма доктора должна быть засекречена до невозможности, и Худого он не хотел посвящать во все детали.
      Корней внимательно слушал своего подчиненного консультанта, не перебивал и не возражал даже тогда, когда не во всем соглашался - все равно он сделает по-своему, в ходе беседы с Михасем найдет правильное решение. Постепенно мысли его переориентировались на деньги и власть: скоро никто не сможет диктовать ему свою волю и условия, он станет хозяином положения в бизнесе, и политики вынуждены будут подстраиваться под него.
      Худой замолчал, поняв, что его перестали слушать. Он уже догадался, что каким-то образом Корней нашел выход на Михася и будет варить кашу с ним напрямую. Может, это и к лучшему, слишком новое и непроверенное дело затеяно, можно и голову потерять запросто. Все равно без его консультаций Корнею не обойтись, пусть редко, но с ним посоветуются, и он поймет, куда дует ветер. Но события не стоит опережать, и главное, не проявлять интереса, можно нарваться на неприятности.
      Трубка погасла, Корней еще посидел молча, посасывая ее, вглядываясь в Худого своим цепким взглядом, потом отпустил его. Хотелось побыть одному, домыслить детали.
      
      
      *          *          *
      
      
                Лютый явно обеспокоился: пока он лично отплывал на быстроходном катере, время работало не на него. Разрыв между его людьми составлял более двух часов, и он боялся опоздать. Конечно, при хорошем подходе и правильной организации необходимо вначале провести рекогносцировку, выяснить обстановку на месте и потом уже действовать. Но это для тех, кто соображал, а он отправил громил, которых не жалко, как и просил шеф, которые думать не могут, им просто нечем думать. А кулаками они помахать мастера и наверняка станут торопиться, задание для них заманчивое - трахнуть симпатичную дамочку. Поэтому забурятся без подготовки, с присущей им наглостью и бесцеремонностью.
      Лютый выжимал из катера все, что можно и чего нельзя, но сократить расстояние мог только на один час, а за час могло произойти такое, о чем не хотелось думать. Если он не успеет, значит, придется уходить и ему, уходить на катере, не заезжая домой, иначе смерть. Корней отправит за ним людей часов через пять - до места четыре, один на разборку, и если он не позвонит, за его жизнь никто не даст и ломаного гроша. Но он тоже не дурак, отзвонится, что все в порядке, и уйдет в Бурятию, выиграет еще пять часов. Не зря взял с собой «зелень» и паспорт на чужое имя со своим фото. Паспорт настоящий, не липовый, тот он сдал при обмене и получил новый, в суматохе обмена проскочил - на это и рассчитывал, никто не присмотрелся, что фотография переклеена, и не сверил ее с имеющейся в паспортном столе. Настоящего же владельца-бомжа закопал глубоко, не найдут, да и не ищут.
      Лютый улыбнулся, и у него даже отлегло на душе. Чего суетиться, может, и лучше даже, что не успеет, с Корнеем все равно конец один - не тюрьма, так смерть от конкурентов. Он строил планы на будущее где-нибудь в Хабаровске или на Камчатке, но на газ давил исправно, чем черт не шутит...
      Его лодка вошла в залив, и он сразу же увидел знакомые очертания катера, сердце застучало сильнее, и он подошел поближе. Моторка его людей пришвартовалась к левому борту, но никого не было видно, видимо, все были в каюте. От дурного предчувствия мурашки забегали по спине Лютого. Представляя связанного Михася, на глазах которого насилуют его любимую девушку, он прежде всего подумал не о нем или о Елене. Он опоздал, и это может закончиться плачевно, Корней действительно посадит голым задом на сковороду, и Лютый даже ощутил запах паленых яиц. От безысходности его охватила ярость. «Прибью всех и концы в воду», - решил он.
      Лютый пришвартовался к другому борту, достал пистолет, засылая патрон в патронник, заткнул его за ремень с левого бока - не видно под курткой и можно мгновенно выхватить, поразить цель. Он поднялся на палубу и сразу же уткнулся в Михася, который появился внезапно, словно вырос из-под земли. Лютый вздрогнул, уж кого-кого, а его он увидеть сейчас не ожидал - неужели он ходит по катеру, когда молодчики развлекаются с его дамой? «Нет, здесь что-то не так, - подумал Лютый. - Надо выяснить обстановку». Он заметил, как взволнован и напряжен Михась, кажется, готовый порвать на куски любого, заметил и его опухший правый кулак, словно им пробовали пробить бетонную стену. «Значит, схватка состоялась и перед ним победитель, тогда надо найти способ прикончить своих людей, наверняка валяются сейчас в отрубе, а этот смотрит на меня, как на потенциального врага или их подельника», - рассуждал про себя Лютый.
      -  Здрасьте, - промямлил он.
      - Ты кто? - вместо приветствия спросил Михась, пристально следя за каждым движением.
      -  Я, я, - подыскивал слова Лютый, чтобы не попасть впросак.
      Он машинально потянулся за сигаретой, но Михась опередил его, выворачивая руку и вытаскивая пистолет, зашипел яростно: «Ну все, тебе конец, пойдешь рыбок кормить».
      - Постой, постой, меня Корнеев отправил узнать, как вы тут. Елена Михайловна меня знает, - заверещал от боли и страха Лютый.
      Михась ослабил хватку, но все еще продолжал крепко держать вывернутую за спину руку.
      -  Пойдем, - он подтолкнул Лютого к каюте, отпуская его руку, но продолжая держать на мушке. Ткнул пару раз пистолетом в спину, чтобы тот шевелился быстрее.
      Лена сидела на кровати, забившись в угол и поджав под себя колени. Лютый сразу заметил, что она сильно напугана, глаза казались большими, бескровные губы мелко подрагивали. Михась сразу же спросил, продолжая держать ствол под левой лопаткой Лютого:
      - Ты его знаешь?
      Лена кивнула головой, все еще не приходя в себя от сильного потрясения. Михась убрал пистолет в карман, налил рюмку водки и протянул Елене.
      - Выпей, это успокоит тебя, все нормально, родная, никто не сможет тронуть тебя, я никому не позволю.
      Лена опрокинула рюмку в рот и постепенно стала приходить в себя, а Михась достал сигарету, но курить в каюте не стал, пояснил, что свежий воздух сейчас жизненно необходим ей. Лютый тоже вытащил сигарету и предложил покурить на палубе, он догадался, что Михась хочет поговорить с ним наедине. Они вышли, закурили, и Николай спросил без предисловий:
      -  Корнеев - кто это?
      - Я думал, вы знаете. Он хозяин этого катера, вчера передавали шторм на Байкале, и Антон Петрович забеспокоился, отправил меня сегодня проведать вас. Но что случилось, я ничего не пойму, - Елена Михайловна чем-то напугана, да и вы встречаете неласково, образно выражаясь, как бандита, - Лютый решил сам перейти к вопросам, в этой ситуации это один из лучших способов защиты и ведения диалога с последующим «захватом власти».
      Но Михась не клюнул на его вопросы, все еще настороженно наблюдая за ним, спросил сам:
      - Откуда у тебя оружие?
      - А-а-а, - деланно засмеялся Лютый. - Понятно, почему вы так ко мне отнеслись. Если бы вы знали Антона Петровича Корнеева, то вопросов бы не возникло. Он очень уважаемый человек, и ему без охраны нельзя, я его главный телохранитель, и пистолет ношу на законном основании, вот лицензия на ношение и хранение оружия.
      Лютый вытащил бумагу, которую Михась разглядывать не стал. Он вернул пистолет и протянул руку:
      -  Николай Владимирович.
      -  Виктор, - просто ответил Лютый, пожимая руку и чувствуя недюжинную силу. «Да-а, такой «припечатает», от головенки и мозгов ничего не останется, одним махом все вышибет», - подумал Лютый и снова спросил: - Так что же случилось, почему так напугана Елена Михайловна? - ему не терпелось узнать, где его люди, что с ними произошло и что произошло вообще здесь.
      Лютый видел и понимал, что Михась не хочет говорить об этом, но все равно придется сказать - испуг не скрыть, да и появление сторонней лодки объяснить придется. Понимал это и Николай, но в подробности вдаваться не стал.
      -  Как раз перед тобой залетели сюда два говнюка, напугали Леночку, - Михась замолчал, решив, что сказал достаточно.
      -  И где же они? - настоятельно поинтересовался Лютый.
      -  Рыбу кормят, - зло ответил Михась, понимая, что в подобной ситуации он бы тоже спросил, во всяком случае хотел бы спросить.
      -  Где? - косил под наивного Лютый.
      -  В воде, - ответил, усмехаясь Михась.
      Лютый не знал точно, как погибли его люди, но картина прояснилась, опухший кулак Михася свидетельствовал о том, что им хорошо поработали, и если они не умерли сразу, то захлебнулись без сознания в воде и действительно сейчас кормят рыб. И он, видимо, не применял к ним никакой научный способ лишения головы, стукнул крепко по морде и выкинул за борт, или они сами вывалились, если стояли поблизости от края палубы. Лютый решил позвонить Корнею и в зависимости от того, что он скажет, принять решение. Но на всякий случай посоветовался с Михасем - мало ли что он выкинет, не понравится ему звонок - может и жизни лишить. Зачем лишние свидетели, сам бы он так и поступил: вернее и надежнее, когда свидетелей нет.
      Николай ответил просто и ясно: «Звони». Он слышал, как Виктор объясняет по телефону, что какие-то двое залетных не удержались на скользкой палубе и упали за борт, трупы, видимо, унесло течением. Потом он что-то поддакивал и соглашался, наконец отключил телефон.
      - Антон Петрович советует уплыть отсюда и никому не рассказывать о случившемся. Утонули и утонули, может, лодка перевернулась или еще что, а по-другому - менты затаскают, доказывай потом, что ты «не верблюд», - кратко пересказал он суть разговора, наблюдая за реакцией Михася.
      - Да-а, наверное, он прав, много кровушки могут менты выпить, пока дело не прекратят, - ответил в размышлении Николай. - Лодку их я на топляк направлю, пусть считают, что налетели на бревно и погибли. Когда плавал сети ставить, заметил торчащее из воды бревно, пусть все так и будет. Я сети сниму, и мы уйдем отсюда, Лена вряд ли захочет остаться здесь после всего случившегося. А ты, Виктор, езжай, нам надо побыть вдвоем. Капитан-механику мы позвоним, чтобы он принял у нас катер в целости и сохранности, через час-два отчалим. И еще одна просьба - не напоминай Лене об этом инциденте, не спрашивай ни о чем.
      Лютый не успел ответить, на палубу вышла Лена. Ей полегчало после выпитой рюмки, и внешне она выглядела достаточно хорошо и спокойно. Свежий воздух наполнял ее силы.
      - Передайте Антону Петровичу нашу благодарность за проявленную заботу. Послезавтра мы с Коленькой зайдем к нему на завод часиков в 11, если он не сможет, будет занят в это время, пусть позвонит мне и уточнит время.
      Елена отвернулась, считая разговор законченным, и ушла на другой конец катера, подставляя лицо ветру и вдыхая воздух полной грудью. Ей хотелось побыть одной, без посторонних, а лучше прижаться к Николаю, почувствовать тепло его тела, которое имело удивительно успокаивающий эффект, и помолчать немного.
      Лютый пожал плечами.
      -  Ну, что ж, может, все-таки помочь чем-нибудь? - обратился он к Михасю и, увидев отрицательный кивок головы, спустился в свою лодку. Вскоре затих, затерялся в водных просторах звук его мотора.
      Николай долго стоял на палубе, прижав к себе Лену, иногда поправлял ее волосы и целовал ласково в макушку. Она же уткнулась в его грудь и не хотела показывать лица, плакала беззвучно оттого, что могло случиться непоправимое, но Коленька спас ее от позора, и сейчас стресс уходил из тела сквозь слезы. Ей стало действительно легче. Может, волнение ушло со слезами, а может, помогло тепло и запах близкого и родного человека, наверное, все-таки, все вместе.
      Она оторвала лицо от его груди, смахнула ладошкой слезы.
      -  Я, наверное, стала страшной, чувствую, что все лицо отекло от слез, - Лена попыталась улыбнуться, но улыбка получилась неестественно кривой и нелепой, и она снова уткнулась ему в грудь.
      -  Что ты, родная, нет для меня более милого лица, чем твое, самого близкого и любимого человечка на свете, - Николай чуть отодвинул ее и поцеловал в глаза. - И пусть они больше не плачут.
      -  Правда? - уже естественно улыбнулась Елена. - Мне с тобой так хорошо и спокойно, ты такой сильный - до сих пор в ушах стоит треск их сломанных челюстей. Поделом им досталось, пусть ищут развлечения с проститутками и не пристают к нормальным женщинам. Впрочем, они уже ни к кому не пристанут, так им и надо, гадам. Наше правосудие определило бы им лет пять, если бы доказало, таких надо убивать на месте. Может, я слишком жестока, Коленька?
      -  Нет, дорогая, ты абсолютно права. Я сейчас сниму сети, и мы уйдем отсюда. Говорить и вспоминать об этом не станем - будем считать, что не было ничего, и мы ничего не видели. Мало ли кто тонет на Байкале, врезавшись лодкой в топляк или перевернувшись по дурости или по пьянке.
      Михась замолчал, крепче прижимая к себе Елену и понимая, что такое сразу из головы не выкинешь. Перед глазами вновь встала картина случившегося.
      Он с Леной вышел на палубу, услышав шум приближающегося мотора. Лодка шла к ним, пришвартовалась, и два бритоголовых здоровенных качка поднялись на борт. Не здороваясь, сразу же осклабились: «Смотри, какая телка, я бы с удовольствием вдул ей», - начал один. «Да-а, в два смычка ей было бы еще приятнее», - заржал другой.
      Михась сжал кулаки, но все-таки вежливо попросил их покинуть катер. «Ты посмотри на этого козла, Паша, - ехидно ответил один. - Чтоб я от такой бабы ушел не потрахавшись вволю - у него что, крыша потекла? - похабно засмеялся бритоголовый. - Успокой его, а то действительно не даст вежливо пообщаться с дамой. Смотри, как она хочет, мордочка от желания вся налилась краской, сказать, наверное, стесняется, а у самой уже трусики мокрые от страсти». Он полез Лене под юбку. Михась кинулся к ней, но получил натренированный удар в живот. Напрягая мышцы, он выдержал его и в ярости ответил коротким хуком в челюсть. Удар был такой силы, что казалось, подбородок вошел под основание черепа и хрустнувшая челюсть впилась обломками в мягкие ткани. Бритоголовый взмахнул руками и перелетел за борт, поднимая фонтан брызг, а Михась рвался к Лене. Он поймал ладонью летевший ему прямо в лицо кулак второго бритоголового, дернул на себя, словно насаживая на сильнейший удар в живот, поднял переломившегося пополам противника и выкинул вслед за первым. Все кончилось за несколько секунд, и только глаза Николая продолжали еще сверкать яростью. Он поднял осевшую на пол Лену и прижал ее к себе. «Все, дорогая, успокойся, никто не посмеет обидеть тебя больше», - шептал он дрожащей от испуга Елене. Потом взял ее на руки и отнес в каюту, положил на кровать и долго говорил ласковые слова. Минут через сорок они снова услышали шум мотора. Лена, начавшая приходить понемногу в себя, опять испугалась, и навстречу новой лодке Михась уже вышел один.
      Николай отогнал воспоминания, спустил на воду шлюпку, привязывая к ней моторку бритоголовых, и поплыл к знакомому топляку. Метров за двадцать завел моторку и направил ее прямо на чуть торчавшее из воды бревно, лодка ударилась и перевернулась. Вскоре на воде остались только масляные круги от затонувшего мотора. Никто не сможет доказать, что эти двое не перевернулись сами - травмы они могли получить, когда наткнулись по недосмотру или пьянке на слегка торчавшее из воды бревно, которое после удара и вовсе сровнялось с водной гладью. Михась оглядел все и остался доволен, поплыл дальше к своим сетям.
      
      
      *          *          *
      
      
                В назначенное время Николай с Еленой направились на радиозавод. На проходной их уже поджидал знакомый им Виктор. Минуя формальности пропускной системы, сразу же провел в кабинет директора.
      Корнеев встретил их широкой радушной улыбкой, вышел из-за стола, поцеловал Леночке руку и тепло поздоровался с Николаем.
      - Проходите, проходите, надеюсь, будущие коллеги. Полагаю, что мы с Николаем Владимировичем заочно уже знакомы, но все равно формально представлюсь, - он протянул визитку, где указывалась фамилия, имя и отчество, номер сотового телефона и ничего более. - Вообще-то я владею несколькими фирмами, как и этим заводом, но обычно в визитках указываются директора, их замы, а мы стараемся жить скромнее, - он от души засмеялся. - Кофе, чай, сок? Можно и покрепче чего.
      - Я бы с удовольствием выпила ананасового сока, - ответила Лена.
      -  А я чашечку кофе и несколько капель коньяка. Видите, какие у вас привередливые гости, - натянуто рассмеялся Николай.
      - Это нормально, даже здорово, - значит, разговор будет более раскованный и продуктивный. Я рад за тебя, Леночка, что ты наконец-то встретила достойного человека и у тебя все хорошо. Живите в любви и согласии, в вашем возрасте только и жить полноценной жизнью. Может, проблемы какие имеются - помогу, я твоему отцу обещал заботиться о тебе. Редко встречаемся, правда, все время дела отнимают. Но ты сама бери инициативу в свои руки, тормоши старика почаще, чтобы не забывал за рабочей суетой и мирские дела. Вот видите, Николай Владимирович, вы уже и личным адвокатом обзавелись, - Корнеев резко сменил тему и опять засмеялся.
      Михась успел разглядеть достаточно большой кабинет директора - слева три окна, напротив сделанная на заказ стенка, директорский стол и стол для совещаний. В дальней стене просматривалась дверь, явно ведущая в комнату отдыха, где обычно находились мягкий уголок, холодильник, душ и туалет. Сам Корней, мужчина в возрасте, лет шестидесяти пяти, с седыми волосами и небольшими залысинами на висках, выглядел почему-то строгим школьным директором, так по крайней мере вначале показалось Николаю.
      Секретарша принесла сок, кофе, коньяк, порезанный лимончик и небольшой термос со льдом. Михась так и не понял, к какому «блюду» предназначался лед. Он пил свой кофе с коньяком и не заводил разговор о работе, не заводил его и Корней. Он выпил рюмочку коньяка, закусил ломтиком лимона и завел разговор о погоде, когда хорошо посидеть в сауне, погреть косточки и поплавать в бассейне. По его словам, как понял Михась, в сауну полезно ходить всегда. Но Корней долго не распространялся на эту тему и перешел на заводскую, конкретно о том, что производит радиозавод. А производил он почти все, от кастрюль до отдельных радиоузлов, микросхем, чипов и физических приборов. Можно сказать, многое, но не радиоприемники, еще в конце перестройки от них отказались из-за отсутствия спроса, но сейчас планировали производство по изготовлению плееров. Завод слыл рентабельным и давал неплохую прибыль, именно так представил его Корней.
      Он плавно перешел на приборы, которые при малых материальных затратах давали бы солидную прибыль, приборы, которые пользовались бы повышенным спросом и пользуются, но их просто невозможно купить. Заграничные стоят дорого, их возможности ограничены, и гораздо эффективнее производить такие приборы здесь, в России, а именно на этом заводе. Но для этого нужен человек, который бы сумел наладить производство, не в смысле обыкновенного процесса, а создания усовершенствованных приборов на базе наших или заграничных, может быть, совершенно чего-то нового.
      Корней замолчал ненадолго, давая возможность переварить информацию и, главное, услышать ответы или вопросы от Михася. Но он молчал, и Корней достал свою трубку, набил ее табаком и закурил, хитро поглядывая на гостей. Он, естественно, не сказал еще главного, но подошел к нему близко, и Николай ждал освещения основного вопроса. Ни к чему раньше времени высказывать свои мысли, тем более без главной темы они могут быть ошибочными, считал Михась, и поэтому пока помалкивал. А Корней, посасывая свою любимую трубку, перешел к узловым моментам беседы.
      -  В первую очередь, Николай Владимирович, вас, конечно, интересует всего лишь один вопрос - что будет производить ваша фирма, правильнее даже, наверное, сказать, что вы станете разрабатывать, а рабочие претворять в жизнь. - Корней снова раскурил свою потухшую трубку, получив утвердительный кивок, затянулся несколько раз дымом и продолжил: - Я не знаю названий приборов, да они мне и не нужны, вы это сами назовете, как хотите. Меня интересуют аппаратура слежения - всякие жучки-паучки, - он засмеялся. - Прослушка на расстоянии и весь этот подглядывающий, подсматривающий, подслушивающий комплекс. Основной критерий - дешево и сердито.
      -  Это запрещенная аппаратура, - перебил его Михась.
      -  Это детали, которых предстоит обсудить множество, естественно, что вы станете заниматься этим легально. Но еще раз повторяю, что это детали, а мне сейчас важно получить от вас принципиально один ответ - сможете вы или нет работать над этим вопросом? Но я еще не договорил до конца, - Николай извинился, и Корнеев продолжил: - В МЧС огромным спросом пользовались бы приборы обнаружения живых существ под завалами зданий и сооружений, которые бы имели доступную цену, а также аппаратура, имеющая возможность разрезать железобетон, камень, кирпич с целью извлечения людей из-под обломков. Не крошить, а именно разрезать, очень тонко и быстро. У военных есть лазеры, но они работают на ядерном топливе, стоят бешеных денег и очень громоздки. Не знаю, возможно ли такое в принципе, но я бы хотел видеть этот прибор, например, в виде портфеля, дипломата, то есть годного для ручной переноски. Не стану говорить о важности проблемы, она и так понятна, меня, как бизнесмена, в первую очередь волнует прибыль, и я готов пойти на достаточно большие расходы, но расходы окупаемые и при моей жизни.
      Корнеев снова засмеялся, давая понять, что он закончил и опять набил трубку табаком, но не закурил, а предложил выпить по рюмочке коньяка. Михась не стал отказываться, а Лена попросила налить ей еще сока.
      Своей главной темой Корнеев очень удивил Михася, скорее даже ошеломил и, естественно, заинтересовал. «Как он четко проанализировал мои возможности, привязал все к рынку спроса и вычислил прибыль. Если все достойно организовать - прибыль действительно предполагалась немалая, в десятки раз могла окупить расходы», - подумал про себя Николай. Он выпил предложенную рюмку коньяка, съел дольку лимона и продолжил разговор.
      - С «прослушкой» ни вопросов, ни проблем нет, все можно сделать на самом высшем и дешевом уровне. С обнаружением людей под завалами зданий, живых людей, а не трупов, тоже проблем особых не возникнет, конечно, здесь все посложнее. А вот с другой аппаратурой все гораздо серьезнее. Принципиально возможно, но гарантий я дать не могу. Когда-то я работал над подобной темой, меня из-за нее и выперли из института, но я сумел решить теоретически основную проблему, считаю, что сумел. Если разработать такой прибор, необходимо время, деньги и отдельная мощная электропроводка. Я уверен, что прибор получится и будет не громоздким, и окупаемым. Но это уверенность ученого, а они, как известно, не боги и могут ошибаться. Поэтому именно в этом вопросе никаких гарантий дать не могу, слишком велик риск и вложенные деньги могут превратиться в туман.
      Михась замолчал, ожидая ответа собеседника, а тот пытался скрыть свою радость от удачно построенной беседы. Корнеев не сомневался в успехе и ему даже подумалось, что ни к чему будет использовать эти приборы в криминальном плане. Все деньги не заработаешь, а с Михасем они и без криминала удесятерятся.
      - Вот и прекрасно, господин Михась, будем считать, что по основному вопросу мы договорились. Я верю в успех, лично в вас, Николай Владимирович, поэтому перейдем к деталям, сейчас придется потрудиться и Елене Михайловне, как юристу. Я никаких документов не готовил, придется тебе, Леночка, взять все это на себя. О нашем разговоре, чем вы станете заниматься, знать никто не должен, кроме нас троих. Каждый будет заниматься своим фронтом работ и только, всей картиной станем владеть мы трое.
      Я предлагаю оформить ООО, название, устав и все прочее - работа твоя, Лена. Учредителей трое - 60% моих, 30% господина Михася и 10% твоих, Леночка. Это к вопросу о будущей прибыли, уставной капитал я внесу за себя и за вас, мелочи не должны волновать Николая Владимировича, лицензией займусь я. Я же в будущем стану организовывать и сбыт продукции. Кадровые вопросы ваши, но главбух мой. Вот, собственно, и все юридические моменты.
      Николай Владимирович, вас я попрошу подготовить следующие аспекты: характер и размеры помещения, не нужно тесниться, лучше взять с излишком на будущее расширение, в пределах разумного, естественно. Оборудование и инвентарь, сырье и материалы, то есть все необходимое для работы. При следующей встрече обсудим все вопросы и предложения, невозможно учесть все, но станем к этому стремиться, неучтенку доработаем по ходу дела. Как только будете готовы, позвоните мне, а сейчас я предлагаю отметить наш совместный бизнес маленьким фуршетом. Можно посидеть в ресторане, а можно у меня на даче, кстати, заодно посмотрите, где и как я живу, познакомитесь с начальником вашей личной охраны, а может, и другого себе там подберете. Пока это будут мои люди, освоитесь - потом сами себе выберете или оставите, как вам будет угодно.
      -  Боже мой, а охрана-то зачем? - недоуменно спросила Лена.
      Корнеев улыбнулся и объяснил:
      -  Физики, Леночка, иногда решают проблемки, связанные с секретами, а секреты, как известно, необходимо охранять. Охрана будет и на вашем ООО, причем очень жесткая, никто не сможет войти к вам из посторонних без разрешения Николая Владимировича, и каждый работник будет иметь доступ только к своей непосредственной работе. Это принцип любого режимного учреждения, если хотите. У меня на службе находится достаточное количество бывших ФСБэшников, которые законсервируют ваше помещение от возможной считки информации из внешней среды. Николай Владимирович достаточно хорошо это знает, что можно сидеть в машине и считывать информацию с компьютера, расположенного в соседнем здании.
      Лена вопросительно посмотрела на Николая, и он подтвердил ей сказанное Корнеевым.
      - Да, Леночка, можно считывать информацию с компьютера на достаточно большом расстоянии, для пресечения этого разрабатываются системы защиты, которым противостоят системы антизащиты, им в свою очередь новые системы защиты, и все крутится по кругу, все течет и изменяется. Еще в конце второй мировой войны или сразу после ее окончания, не могу точно сказать, существовало устройство, позволяющее слышать и записывать тихую человеческую речь на расстоянии в четыреста метров. Большой роман можно уместить на носителе размерами полмиллиметра, техника далеко шагнула вперед, я тебе привел примеры, актуальные десятилетия назад. Конечно, это нигде не афишируется, но и секретом давно не является, я же стану делать то, что никто еще никогда не делал. Будет лицензия, дадут добро - станем работать, засекречивать свои и рассекречивать чужие тайны, сейчас властвует тот, кто обладает информацией. За ней охотятся все - от бизнесменов до шпионов, каждый делает свое дело. Кто-то строит, кто-то охраняет, кто-то крадет, а кто-то решает юридические вопросы и любит своего мужа.
      Николай рассмеялся и чмокнул Леночку в щеку, она застеснялась и покраснела.
      Лена с Николаем выбрали для отдыха коттедж, впрочем, Корнеев предложил фактически без выбора. «Мерседес» быстро домчал их до бунгало на окраине города, как любил называть домик Корней. Обнесенный со всех сторон высоким забором, изнутри он выглядел изумительно, Лена с Николаем практически впервые посещали такой шикарный коттедж. Если бы охрана ходила в открытую с автоматами, то он был бы похож на виллу крутого западного бизнесмена из голливудских фильмов. Но Михась и так заметил под пиджаками качков оперативные кобуры, у Лютого было «свое» охранное агентство и все люди имели оружие на законном основании, любой дотошный милиционер не придрался бы ни к чему. Новый уголовно-процессуальный кодекс разрешал производство обыска в жилище только с санкции суда, войти на территорию бунгало без приглашения хозяина практически невозможно. Это понял Михась, поняла и Лена, но ее занимал в большей степени другой вопрос. На территории находилось много симпатичных девушек, с которыми, видимо, частенько развлекался хозяин и его гости. Она доверяла Николаю, но считала, что без необходимости судьбу испытывать не стоит. Устоит ли он пьяный от ласк наглых и прожженных особ? Поэтому решила никогда не отпускать сюда его одного. Но и запрещать было бы не корректно, Николай может обидеться, самое верное решение - быть всегда рядом, а причину и искать не стоит.
      Стол уже был накрыт на троих, Корнеев не хотел принимать никого, когда в доме Михась с супругой. Такую установку он дал себе и на будущее: чем меньше людей его знают, тем меньше любопытных глаз и ненужных вопросов. Новый человек среди верхов теневой и обычной экономики всегда вызывал повышенный интерес.
      - Я действительно очень рад, что мы пришли к обоюдному соглашению. Бизнесмен всегда доволен, когда его посещают хорошие люди, особенно которые участвуют в совместных мероприятиях. Я сумел добиться определенных показателей, сколотил небольшой капиталец только благодаря тому, что не доверял ни друзьям, ни родным. Дружба дружбой, а денежки врозь, но сегодня понял, что мне просто не встречались порядочные бизнесмены, которым можно довериться на слово. Не могу понять, но что-то внутри меня подсказывает, что с вами у меня должны быть другие отношения, основанные прежде всего на доверии и уважении. Это не объяснить словами, это понимаешь и чувствуешь душой. Будьте как дома, ешьте, пейте, отдыхайте, словно вы приехали к своим родителям, по возрасту я вам как раз подхожу и надеюсь, что наши отношения со временем такими и станут.
      Михась остался доволен приемом, его лишь несколько смущал немного слащавый тон Корнея, который слишком тепло отнесся к незнакомому человеку. Но, может, здесь сыграла роль Лена, он же обещал заботиться о ней ее отцу, и еще вдобавок многообещающий бизнес. «Может быть, может быть», - прошептал он про себя и решил поинтересоваться мнением Лены.
      -  Леночка, какие впечатления таятся в твоей прекрасной головке? - он поправил ее волосы несколько раз, пропуская их сквозь пальцы, ему нравилось, как они льются по руке.
      Она наклонила голову на плечо, прижимая его руку, не желая отпускать. Трогая ее волосы, он обводил пальцами вокруг мочки и это сильно возбуждало ее, желание овладевало ею и говорить не хотелось. Михась догадался и стал обводить пальцами вокруг ее губ, потом освободил груди, забирая в рот только соски и обводя вокруг их языком. Страсть поглотила их целиком.
      Откинувшись на кровати, Лена долго молчала, вспоминая встречи с Корнеевым. Она не могла связать воедино их обе, слишком разными они были по сути и содержанию. Чего добивался от ее Николая Корней, почему так расщедрился тогда, пару недель назад? В принципе, она благодарила его, это он толкнул ее к Николаю, заставил познакомиться, и его расчет оказался верен, они понравились друг другу и полюбили. Сейчас тоже сомнений не возникало, бизнес есть бизнес, но как понять первую встречу? Она решила при случае поговорить с Корнеевым, расспросить его получше, а пока заняться оформлением ООО, вникнуть во все детали, чтобы предотвратить возможные негативные нюансы в будущем.
      -  Ты знаешь, Коля, - наконец завела она разговор. - Слишком хорошее предложение сделано нам сегодня, и от этого становится немного не по себе. Почему он предложил нам сорок процентов? Обычно такое не делается, он же бизнесмен до мозга костей, а тут сам разбазаривает будущую прибыль. Непонятно. Отец еще давно говорил, что он богат, очень богат, а значительный капитал не наживается честным путем, - соврала Елена про отца.
      -  Ну, что ты, Леночка, - обнял ее Николай. - Про 40 процентов как раз понятно, другого человека на это мероприятие он не найдет, на меньшее я не пойду. Можно запросить и сорок девять или даже половину, все равно это выгодно ему, и в конечном итоге он согласится, но совесть тоже иметь необходимо. Изначально деньги вкладывает он, без этого ничего не состоится. Меня настораживает другое - его уверенность во мне, даже не в бизнесе, а именно во мне. Может, мне так показалось?
      -  Коленька, - сразу же отреагировала Елена, - ты же доктор наук... У него что, куча докторов? Я вот в тебе уверена, и не потому, что ты доктор, - она прижалась к его плечу. - В тебе чувствуется надежность.
      - Ты! - засмеялся Михась. - Что ты сравниваешь себя с ним? Ты любимая женщина, жена, а не коллега по работе и бизнесу.
      -  Как это не коллега? - смешно заворчала Елена. - Как раз коллега, партнер, соучредитель, или ты уже решил избавиться от меня, запереть на домашней кухне? Ах ты проказник... - Лена начала щекотать и целовать его одновременно.
      Едва «отбившись» от Лены, Михась засел за составление необходимой документации для ООО, решив назвать его «МИР», по своей и девичьей фамилии жены - Родионова. Долго корпел над списком необходимого оборудования и инвентаря, прикидывал возможности и штатное количество сотрудников, спланировал помещение. По его грубым прикидкам, для ООО необходимо помещение в 350 квадратных метров, десять сотрудников, помимо него, юриста и главного бухгалтера. Он обзвонил своих знакомых и уже нашел себе шесть человек для работы.
      Лена тоже не сидела без дела. Взяв за основу стандартный устав ООО, она шлифовала детали, составила учредительный договор, согласно которому основные вопросы решались не менее двумя третями голосов, договоры купли-продажи, залога и т.д. на сумму, превышающую пять тысяч долларов США, подписывались генеральным директором единолично, но предварительно согласовывались учредителями, что фиксировалось в протоколе собрания. Учредители могли передавать свои голоса другому участнику общества, и тогда его присутствие на общем собрании считалось не обязательным. Корнеев хоть и владел контрольным пакетом, но ключевые позиции решать самостоятельно не мог, ему не хватало 6,66 процентов голосов. Такой расклад вполне устраивал Елену как юриста фирмы и соучредителя.
      К вечеру Николай с Еленой закончили обсуждение основных вопросов и перешли к деталям. Лена категорически не хотела брать в штат секретаря, ей хотелось всегда самой заходить к Николаю в любое время, приносить ему чашечку кофе, соединять по телефону и быть в курсе всех событий фирмы. Она не могла себе представить, что кто-то заходит к нему, - этот кто-то в ее глазах всегда представлялся молодой симпатичной девушкой в короткой юбочке. Поздно выйдя замуж, она ревновала до невозможности, мысленно ругала себя за нелепые предположения, которым ее Коленька никогда не давал повода, но соблазнить его, отобрать хотя бы на время у законной жены пытались всегда. Она основывалась на собственном опыте, когда перед ее чарами не мог устоять ни один мужчина, которого она хотела затащить в постель, и всегда вспоминала случай, когда она пару лет назад разбила порядочную семью. Вполне устойчивый муж никогда не расставался со своей женой, она следовала за ним повсюду - вместе работали, отдыхали, ходили к друзьям и знакомым. Но Лена задалась целью и сделала так, что жена оставила мужа на два часа. Она зашла в кабинет, замкнула дверь, вытерла с губ помаду, целуя взасос, расстегнула брюки... и он не отказался. Потом преследовал ее повсюду, но она свое получила и встречаться больше не хотела.
      Опыт свободной женщины, длительное время ведшей различные связи с мужчинами, подсказывал ей, что соблазнить можно практически любого, но моральные устои, совесть, порядочность говорили другое. И Лена не хотела вести внутренний диалог. Доверять, но исключить, по возможности, любые вероятности соблазнения - вот ее семейное кредо. Поэтому Лена предложила простой, экономически выгодный вариант - быть юристом и секретарем фирмы одновременно. Нагулявшись вволю с мужчинами, она встретила своего избранника и полюбила. Никому не собираясь его отдавать, готовая драться и перегрызть горло любой сопернице, Лена уважала и его чувства. Перебарывая в себе ревность чудовищными усилиями, она внешне выглядела вполне современной и не закомплексованной дамой, надеясь со временем подавить в себе эту патологию.
      Михась обсудил с Леной возможные кандидатуры работников, ему еще оставалось найти трех человек и снабженца, который бы занимался хозяйством, поставкой и сбытом продукции. С завхозом или снабженцем, что не принципиально, ничего не получалось, и Николай решил обратиться за помощью к Корнееву. В основном все вопросы разрешены, осталось осмотреть помещение, может, перепланировать его, и Михась позвонил Корнею, договорившись о встрече на завтрашнее утро.
      Они втроем встретились на радиозаводе, и Корней сразу же повел их в отдельно стоящее помещение. Он строил его под новый цех по производству плееров, но сейчас решил отдать фирме «МИР». На территорию завода уже не войдет посторонний, а доступ в этот цех будет закрыт для всех. Объект внутри объекта намного эффективнее в плане безопасности, туда не сможет попасть даже директор радиозавода - «МИР» не имеет к нему отношения, всего лишь находится на его территории, фактически на земле Корнея, пока взятой в аренду на пятьдесят лет.
      Михась осмотрел помещение и остался очень доволен: на пятистах квадратах было где размахнуться. Он спланировал три отдельных больших комнаты по направлениям работы, доступ в которые опять же станут иметь только сотрудники того или иного помещения. Потом свой кабинет и приемную, кабинет главного бухгалтера, завхоза, с примыкающим к нему складом, комнату для охраны с мониторами, просматривающими всю территорию, кроме директорской, помещение для отдыха, курения и переодевания. Доступ всюду имел только он и его юрист-секретарь.
      Корнеев не возражал ни в чем, сразу же выделил одиннадцать охранников - трое посменно находятся в здании круглые сутки и двое - личная охрана, они же водители. Фирме полагалась автомашина, и Корней предоставил «BMW». Сразу же определились с завхозом, который приступил к работе немедленно. Помещение предполагалось сдать под ключ через месяц, срок явно завышенный, как считал Михась, но Корней установил месяц и ни дня более, считая, что в три смены вполне возможно управиться. Он ознакомился с уставом, учредительным договором, усмехнулся про себя, но возражать не стал. Список инвентаря и оборудования отдали завхозу и главному бухгалтеру.
      Михась заметил, как четко выполнялись распоряжения Корнея. Дисциплина у него была, пожалуй, пожестче, чем в армии. Его главбух, а теперь уже главбух Михася, Зоя Федоровна Ипполитова, женщина в возрасте, что особенно понравилось Елене, сразу же что-то стала обсчитывать и к концу дня принесла примерный расход денежных средств на месяц. Сумма выглядела внушительной, но она считала ее вполне приемлемой - 4.200.000 рублей.
      - Как только откроем счет в банке, господин Корнеев перечислит на наш счет пять миллионов рублей. Прошу вас, Николай Владимирович, исходить из этой суммы при подписывании документов, - доложила Ипполитова к своему новому шефу.
      Когда Корнеев обратился к ней с просьбой поработать в новой фирме, она, честно сказать, не очень обрадовалась, но узнав, что ООО не купи-продай и даже не совсем обычная производственная фирма, а станет производить какие-то физические приборы, она успокоилась. Главбух сильнейшего класса, она всегда мечтала поработать в новых областях, а когда узнала, что руководитель - доктор наук, сразу же согласилась. Не зная его как руководителя, Зоя Федоровна решила взять над ним негласное шефство и уберечь от возможных финансовых ошибок, почему-то считая ученых добрыми и немного рассеянными людьми. Возможно, этот образ сложился у нее по старым советским фильмам, возможно, была и другая причина, которую назвать была не в силах и она сама. Предполагая увидеть человека своего возраста или старше, Ипполитова удивилась: Михась почти годился ей в сыновья, - и она прониклась к нему еще большим уважением, индифферентно отнеслась к его жене, но потом решила взять «материнское» шефство над обоими.
      Корнеев выбрал ее не только потому, что знал очень давно, что она сильный бухгалтер, но еще и потому, что в вопросах финансово-хозяйственной деятельности Зоя Федоровна всегда отстаивала точку зрения законов и инструкций. Он мог быть спокоен за фирму - воровства, «крученых» проводок и финансовых ошибок не будет.
      Завхоза Корней подбирал несколько по-иному принципу, чтобы мог без мыла залезть в любое место, продать, образно говоря, несуществующее или ненужное покупателю, приобрести необходимое «даром». Ходячий отдел снабжения и сбыта - под такую мерку подходил Ивайловский Станислав Иванович, Стасик, который пролезал в «игольное ушко».
      Этому было все равно, кто его шеф, лишь бы платили исправно и могли защитить от разъяренных клиентов, которых он сумел объехать на «кривой кобыле».
      Работа пошла полным ходом, и Михась не касался практически ничего из хозяйственной области. Ипполитова и в основном Ивайловский занимались делами, Николай Владимирович разрабатывал схемы различных подслушивающих устройств. Но это он считал несложной работой и набросал до десятка схем, в зависимости от запросов. Отдохнув денек, он принялся за проектирование и создание аппарата определения живых существ, скрытых под железобетонными, кирпичными и другими «завалами». На бумаге получилось три аппарата, которые он намеревался собрать и опробовать, выбрав один, наилучший.
      Основное время Михась потратил на теоретическое обоснование принципа работы «карманного лазера». Его основные узлы должны выдавать строго определенные параметры, каждый узел накидан схематично отдельно, оставалось собрать и проверить. Проверять и проверять. В отличие от известного, совершенно другой подход выбрал Николай Владимирович для создания прибора. Если в боевых лазерах использовалось в качестве источника энергии ядерное топливо, то в его устройстве - обыкновенное электричество. Луч лазера - это свет практически однотипных волн по длине и спектру, не имеющий семи составляющих, как привыкли изучать его по школьной программе. Световые волны вообще не использовались в его аппарате. Если образно провести по предмету невидимо тончайшую линию и сместить ядра атомов в стороны от этой линии, то предмет окажется словно разрезанным острейшей бритвой. Связи атомов и молекул разрушатся, предмет расколется на две половинки.
      В раннем детстве Михась задавал совсем не детские вопросы: почему люди, живущие на другой стороне Земли, не падают и как они ходят там вверх ногами? Отец пытался объяснить мальчику суть земного притяжения, исходя из своих познаний и возраста сына. Он просто брал магнит, клал на него гвоздик и переворачивал - гвоздь не падал. Притяжение есть везде, объяснял отец, поэтому люди и не падают с Земли, есть оно и между предметами, молекулами, только очень маленькое, мизерное. Вот эти молекулярные связи и разрушал Михась, словно разрезая предмет на части.
      Месяц пролетел незаметно и быстро. Как и рассчитывал Корней, Ивайловский справился со своей задачей, и вот Николай с Еленой отправились впервые на работу в свой офис.
      Елена Михайловна по-хозяйски оккупировала приемную, прихватив с собой из дома кофеварку, чайник, чашки, блюдца, ложечки и т.д., но Ивайловский приятно удивил ее, выдав все это еще в нераспечатанных упаковках.
      -  Генерал должен иметь все, на то он и генерал, - пояснил он, и на недоуменный взгляд Елены добавил: - Генерал от слова генеральный, - и засмеялся.
      С тех пор прилипла к Михасю эта кличка, если можно так выразиться, не звали его за глаза «доктор» или по-другому, называли уважительно «генерал» и команды исполняли быстро, четко и качественно.
      Лена сразу же сварила крепкий кофе, положила немного сахара, - сладкий кофе Николай не любил, - и занесла ему в кабинет. Михась сидел, разглядывая какие-то чертежи, весь в клубах сигаретного дыма. Лена помахала руками, разгоняя дым в стороны, поставила чашечку на стол и тихонько вышла. Сразу же пригласила к себе Ивайловского.
      - Вот что, Стас, сейчас я заходила к Николаю Владимировичу, сидит он весь в сигаретном дыму, копается в чертежах. Ты уж будь добр, пожалуйста, сооруди у него там что-то вроде вытяжки или еще чего. Сообразил? - прищурив глаза, спросила Елена.
      -  Сообразил, - весело ответил он. - Будет исполнено, мэм.
      С этого времени приклеилась «мэм» и к Елене, даже Корней потом чаще всего называл ее за глаза Мэм. Но только Ивайловский решался называть ее Мэм прямо в лицо, выходило у него это естественно и неповторимо, и Лена не спорила.
      Вытяжку он соорудил в вечернее время, да так быстро и ловко, что снова поразил Елену. Когда она на следующий день принесла утренний кофе, Михась снова коптил сигаретой, но дым уже не клубился вокруг него, а улетучивался и исчезал в потолке. Стас каким-то образом заменил или переделал одну из панелей потолка, и она высасывала весь дым. В кабинете Николая Владимировича Елена не разрешала курить никому, если он сам предлагал закурить кому-либо, она отчитывала потом этого сотрудника в приемной и постепенно приучила всех, что у него не курят. Сам Михась курил везде, часто и много, сотрудники привыкли и к этому, никогда не осуждая его за маленькие вольности. Весельчак Стас как-то сказал одному охраннику с сигаретой: «Что положено Юпитеру, не положено быку». Смысла тот не понял, но больше в неположенных местах не курил.
      Первым отделом Михась интересовался меньше всего. Аппаратура извлечения конфиденциальной информации собиралась на высшем уровне, специалисты отдела не нуждались в опеке и автономно работали с опережением графика. Во второй отдел он заглядывал чаще, там заканчивали сборку трех приборов по его чертежам, и Николай Владимирович иногда лично замерял показатели выхода отдельных блоков аппаратуры.
      Вскоре Михась назначил испытания приборов. Одного из сотрудников помещали в канализационный люк, в подвал одиноко стоящего нежилого здания, и производили замеры. Приборы ничего не показывали на расстоянии, превышающем 25 метров. Но и внутри этого небольшого отрезка их показания разнились между собой.
      То, что аппаратура работала - уже считалось победой, но Николай Владимирович несколько охладил пыл коллег, задав много «почему». В приподнятом настроении они удалились обрабатывать полученную информацию. Молодой и перспективный кандидат наук Караваев, возглавлявший биофизический отдел, выслушал мнение каждого из своих подчиненных, прежде чем вынести на «суд Генерала» свои решения. Вечером, когда уже почти все сотрудники разошлись по домам, он докладывал Михасю результаты своих и коллективных размышлений.
      Лена, не баловавшая подчиненных мужа чаем или кофе в рабочее время, всегда угощала их после работы, и иногда садилась в кабинете в сторонке и наблюдала, как происходит «разбор полетов». Так было и в этот раз. Она налила им по чашечке чая, принесла в вазочке печенья и села в сторонке, держа в руках радиотелефон, чтобы быть на связи с внешним миром. Наблюдала, как четко докладывал ее мужу Евгений Борисович Караваев. Не вникая в суть речи, поскольку не обладала необходимыми знаниями, обращала внимания лишь на такие моменты, как «из этого следует, что...» или «на основании изложенного можно считать, что...» Ей нравилось наблюдать и предугадывать окончание беседы - согласится Михась с докладчиком или нет. Позже она научилась определять результат безошибочно - слушая, Михась всегда кивал головой, но если не соглашался, брал авторучку в руки и вертел ее, иногда беря ее в рот и барабаня пальцами по столу. Потом выдавал свое резюме - перепроверить, изменить, переделать, пересчитать, всегда обосновывал свое решение и оказывался прав. Словно папа, наставлял он своих подчиненных, желая добра, обучая и воспитывая профессионально.
      - Евгений Борисович, вы, несомненно, проделали большую работу, но результаты ее меня не совсем устраивают. Показатели приборов разнятся, и вы обосновали почему. Но как они отреагируют на спящего человека, на человека в стрессовой ситуации? А это основное, что бы я хотел знать. Проведите еще серию опытов, взорвите что-нибудь неопасное, чтобы объект испугался. Как изменится при этом его биоэнергетическое поле? Исследуйте поле человека без сознания, договоритесь с какой-нибудь клиникой. Еще раз проанализируйте результаты и, возможно, приборы придется еще дорабатывать. Или сделать вообще один, или один с трехмерной шкалой. Проявляйте больше самостоятельности, вы же начальник отдела, а пришли ко мне с сырым результатом. Нельзя сейчас еще говорить о сдаче в производство этой аппаратуры, хоть она и рабочая, вы не в НИИ служите, где вначале рапортуют, а потом доделывают, устраняют недоработки. А коллектив поблагодарите за проделанный труд от моего имени, пожелайте более успешных результатов. И еще вот что: свяжитесь с МЧС, пусть они сообщат о возникших катастрофах, прибор должен пройти испытание в натуральных условиях, только тогда я подпишу его серийное производство. В нашей фирме тоже существует принцип «наказуемости инициативы», но дурной инициативы, прошу это учесть.
      Биофизики, так называли второй отдел, радовались своему успеху, радовалась и Лена, а оказывается, вот как повернул все Михась, найдя кучу недоработок. «Действительно, в Советском Союзе бы выпустили сначала этот прибор, отрапортавались на мировом уровне, а потом доводили аппаратуру до логического конца», - подумала Лена.
      Успех все-таки был, и это понимал каждый сотрудник, еще активнее включаясь в работу. Конкретно маячившая на горизонте цель подстегивала эффективнее всего.
      Несколько дней Михась вообще не занимался биофизиками, посвящая все время работе третьего отдела. Он специально приказал не убирать валяющуюся перед входом бетонную балку, которая мешала ходить людям и постоянно напоминала о своем присутствии. Ее должны были разрезать на куски новым «сварочным» аппаратом, а пока она, как заноза, не давала покоя сотрудникам третьего отдела, свидетельствуя об отсутствии практического результата. В НИИ они уже бы пожинали лавры успеха, а здесь успех выражался в денежной сумме, как и было записано в Уставе фирмы: основная цель - получение прибыли. Важен конечный результат, есть прибор или нет. Научные открытия здесь учитывались по-другому, на них базировалась основная работа, но сама наука в чистом виде в производственную деятельность не входила.
      Возглавлял третий отдел кандидат физико-математических наук Андрей Степанович Бурцев, с которым Михась еще работал в НИИ. Он давно знал этого уже немолодого мужчину, который так и не смог защитить докторскую из-за институтских дрязг, но заслуживал ее своими знаниями и опытом. В НИИ он оставался единственным, кто не только верил в новую ядерную теорию Михася, но и убежденно доказывал ее правоту, считая противников «близорукими». Его и пригласил Николай Владимирович возглавить отдел, пообещав на первых порах в два раза большую зарплату, а потом и еще выше. Ему не было необходимости объяснять суть новой ядерной теории, он знал и поддерживал ее, прекрасно понимая капризность дамы по имени Наука. Если даму ядерной физики считать половозрелой, то дама ядерного магнетизма только еще родилась, но уже никто не сможет повернуть время вспять, новое имя дано, ему расти и развиваться.
      Еще раз все выверив теоретически, Бурцев с сотрудниками занимался изготовлением отдельных блоков и схем аппарата. Они первыми должны пройти проверку на «выхлоп» строго определенных тончайших параметров. В его отделе-лаборатории постоянно висел спирто-канифольный смог от пайки различных резисторов, диодов, сопротивлений и других радиофизических деталей. Все тщательно пропаивалось и измерялось приборами, но и сами некоторые измеряющие приборы изготовлялись здесь же - или таковых не существовало вообще, или были необходимы более точные.
      Практически постоянно Николай Владимирович задерживался на работе допоздна, не уезжала домой и Лена, сидела вместе с ним, читала книгу, если не было работы, или просматривала заново приказы, договоры, другие документы, выискивая в них ошибки или скрытые возможные подвохи. Потом дома на скорую руку готовила ужин, понимая, что мужа кормить нужно получше, но ничего не могла с собой поделать, - не хотелось быть дома одной, насиделась в одиночестве за многие годы. Все-таки и эту проблему она решила, предложив Николаю брать чертежи и расчеты домой. «Какая тебе разница, где сидеть, дома же лучше, и мне спокойнее. Я и отдохнуть могу, прилечь, и ужин сварить вкуснее, и ты можешь расслабиться время от времени», - объясняла и просила Лена. Николай понимал ее правоту, соглашался и говорил: «Ничего, Леночка, потерпи немножко, доведем приборы до ожидаемого совершенства, пустим их в серию - и вздохнем свободно. Тогда и на дом ничего брать не будем, станем отдыхать по полной программе, ходить в гости, театр или станем принимать гостей дома. Тогда и жизнь немного повеселеет. Как, кстати, у тебя с английским? Придется часто общаться с иностранцами. Приборчик, если у нас получится, по всему миру пойдет, нигде таких не делают, а он очень уж нужен, много жизней можно спасти благодаря ему. «Черные» дни у нашего Стасика начнутся, его работа - купи-продай. Так как, говоришь, у тебя с английским? Никак - могу помочь, я немного разговариваю, по крайней мере, зарубежные коллеги меня понимали раньше». Михась улыбался, обнимал Лену и продолжал: «Можно говорить дома по-английски, это тебе поможет. У меня есть отличный самоучитель, я сам по нему занимался, жена должна понимать, о чем беседует ее муж с симпатичной англичанкой». Николай снова хитро улыбался и обнимал Лену.
      Последнее время они так и проводили домашние вечера - он за расчетами и чертежами, она - за учебником английского. Часов в одиннадцать бросали все, садились, обнявшись, на диван и смотрели телевизор, потом Лена расстилала постель, и они продолжали смотреть лежа, но обычно надолго их не хватало...
      Через полторы недели из МЧС сообщили, что в одном из пятиэтажных домов произошел врыв газа, полностью разрушен целый подъезд, серьезно пострадал и соседний. Сейчас устанавливаются возможные жильцы, которые погребены под обломками здания.
      Михась лично выехал на проверку своего прибора, который уже был опробован экспериментально и дожидался подходящего случая для окончательного решения по серийному производству. Прибор МИ-3 не только четко показал координаты живых людей и их количество, но и предварительное состояние здоровья. Под завалом находилось пятеро живых людей, трое из которых находились без сознания, двое в состоянии сильного стресса, испуга. Журналисты крутились около Михася, уже успев передать в эфир показания МИ-3, на свой манер расхваливая его, если информация подтвердится.
      Через час прибор стал показывать четверых: двоих без сознания и двоих людей, ощущающих сильную боль, причем боль одного из них по показаниям прибора уменьшалась. Николай Владимирович прокомментировал это так:
      - Прибор МИ-3 позволяет определить на 25-метровой глубине под завалом не только количество живых людей, но и их координаты. Это очень важно, поскольку позволяет рабочим производить быструю и грубую расчистку, не боясь повредить людей, поскольку они знают их местонахождение. При непосредственном приближении к людям работы по их освобождению проводятся более аккуратно. Кроме того, МИ-3 определяет и состояние здоровья. Это, конечно, все относительно, так как только врач может определить тяжесть повреждений, но в нашем конкретном случае можно с уверенностью сказать, что сейчас живы четверо. Двое из них в сознании и страдают от боли. Причем один из них испытывает такую страшную боль, что она становится запороговой, и он перестает постепенно ее ощущать. Я не врач и мне трудно судить об этом, но, возможно, здесь играет роль и интоксикация, которая всегда существует при синдроме длительного сдавливания. Однозначно могу сказать только одно: что четыре человека живы и трое из них находятся весьма в плачевном состоянии. Наш прибор уже прошел экспериментальные испытания, это его генеральная проверка, и в случае успеха завтра фирма приступит к его серийному производству.
      Через два часа МИ-3 показывал четверо живых, из них всего лишь одного в сознании. Рабочие трудились, не покладая рук, журналисты уже сделали свое «грязное» дело и родственники проживающих в доме добивались расчистки завала экскаваторами. Но руководитель работ не брал на себя ответственность, действуя по старому проверенному методу - люди могли быть везде, и он не полагался на не опробованный прибор, расчистка проводилась вручную, медленно и осторожно, чтобы не повредить людей под завалом.
      Губернатор области собрал экстренное совещание специалистов, поставив всего лишь один вопрос - проводить или нет расчистку с применением тяжелой техники. Начальник областного МЧС высказался однозначно: «Тяжелая техника намного ускорит разбор завала, но кто поручится, что прибор не врет, может, люди будут находиться гораздо ближе, кто ответит за раздавленных и покалеченных тяжелой техникой людей»? «Я», - кратко ответил Михась. Врач высказался определенно и по-своему правильно: «Время, мы теряем время, возможно, через десять часов помощь оказывать станет некому. Тогда вы ответите за этих несчастных»? - спросил он МЧСовца. Но тот ничего не ответил, тяжело вздохнул и опустил голову, считая, что легко говорить, когда не несешь ответственности за людские жизни. Кто потом оправдает раздавленных техникой людей? Ни один суд не примет в качестве оправдания мнение какого-то Михася, основанного на непроверенных фактах и приборах. Тяжело, ох, как тяжело принимать ответственное решение. Но губернатор раздумывал недолго, в большей степени его убедили слова врача: риск оправдан, - и он принял на свои плечи всю тяжесть ответственности. «Применяйте тяжелую технику», - скомандовал он.
      Завал, который предполагалось разобрать через десять часов, в основном, расчистили через полчаса, еще полчаса ушло на ручную расчистку, применять тяжелую технику вблизи людей нельзя. Прибор неизменно показывал все ту же картину. Рабочие вынесли троих людей без сознания, один выскочил сам, дико вращая глазами, ему повезло, он попал между балками, раздавленным оказался всего лишь палец.
      Прибор МИ-3 оправдал себя целиком и полностью. Михась не стал дожидаться, что скажут врачи, он понимал, что они смогут ответить что-либо вразумительное после тщательного обследования, и уехал домой. Радость победы погасла перед жертвами трагедии, и Николай отключил дома телефоны. Через пару часов вездесущие проныры-журналисты передали в новостях, что трое госпитализированных находятся в областной клинической больнице, двое, по оценкам врачей, чувствуют себя удовлетворительно, третий находится в крайне тяжелом состоянии, но врачи делают все возможное и говорить о прогнозах отказываются. Единственное, что можно утверждать с уверенностью, это то, что через десять часов никто из троих не поступил бы в клинику. Судя по травмам, они могли продержаться под завалом еще часа три, но говорить об удовлетворительном состоянии тогда бы не пришлось.
      Николай выключил телевизор. Он чувствовал огромную усталость, словно разгрузил вагон с песком. Сказывалось сильнейшее эмоциональное напряжение, вызванное тревогой за людские жизни и за свой прибор, которому сейчас суждено жить и приносить пользу. Михась прикорнул на диване и задремал. Лена не стала его будить, аккуратно уложила на подушку, накрыла покрывалом и присела рядом, как бы заново разглядывая его лицо. Высокий лоб с височными залысинами и начинающими седеть висками, нос с маленькой горбинкой, средней полноты губы, умеющие изумительно целовать. Она мысленно разговаривала и общалась с любимым, иногда трогая прядки его волос, целовала осторожно и шептала про себя ласковые слова: «Устал, милый, напереживался. Ну, ничего, все закончилось хорошо, и по телевизору тебя показали, дали дорогу в жизнь твоему прибору. Ты же вон какой умный! Что бы ни говорили, а людей-то ты спас, ты самый, самый хороший, красивый и сильный, и мой. Только мой»! Ей захотелось сильно-сильно прижаться к нему, обнять и уснуть вместе с ним, чувствуя под сердцем его теплую и родную руку, но разбудить не решилась, взяла низ рубашки, прижала крепко к груди - и ей стало легче. Так просидела она, не шевелясь, часа два, пока он не открыл глаза и не положил рядом с собой. Лена взяла его ладонь, прижала к груди, мило улыбнулась своему счастью, так и уснула с улыбкой на устах.
      Она устала не меньше его, всегда находилась рядом, переживала и беспокоилась за людей, прибор и за своего любимого, но сейчас сон сморил и ее. Так и проспали они всю ночь на тесном диване, не раздеваясь, но довольные и счастливые, ощущая теплоту и близость друг друга.
      На следующий день журналисты атаковали «МИР», они прорвались на территорию завода и кружили около кирпичного особнячка, в который сунуть нос они никак не могли. Никто из заводских не знал, чем занимается этот «МИР», ничего конкретного не смог пояснить и директор радиозавода. Арендует ООО здание - и все. Журналисты, как чайки, накидывались на Стаса, который пару раз выходил из здания. Он хитро улыбнулся, подмигнул лукаво, прося подойти и наклониться поближе, прошептал заговорщицки: «Фирма особо секретная, продукция политическая - гробы для вампиров и журналистов». Захохотал весело и громко, помахал рукой и удалился.
      Перед обедом подошел к ним начальник охраны радиозавода, потребовал покинуть территорию режимного предприятия, но пообещал, что в 13 часов организует им встречу с доктором Михасем. Журналистов вывели за проходную, но в 13 часов действительно провели в директорский зал заводской столовой, однако Михася они там не увидели. За столом сидела дама, все время вертевшаяся около доктора во время известной трагедии.
      - Добрый день, господа, я юрист фирмы «МИР» и к вашим услугам, Елена Михайловна.
      -  Простите, а вы не могли бы назвать фамилию? - попросил один из журналистов.
      -  Родионова, пока Родионова, я еще не поменяла паспорт на фамилию мужа.
      - А кто ваш муж?
      - Мой любовник, - последовал ответ и улыбка.
      -  Чем занимается ваша фирма? Основное направление деятельности?
      -  Прибор МИ-3, который вы видели в работе, разработан и создан доктором Михасем Николаем Владимировичем. Это третий, усовершенствованный вариант, способный определять количество, координаты и состояние людей под завалами зданий и сооружений. Он способен нащупать биополе человека, а оно, как известно, разное в состоянии стресса, боли и без сознания. Я думаю, вы поняли, что ООО «МИР» занимается биофизикой. В помещении фирмы повышенная стерильность, и присутствие посторонних биополей нежелательно и даже вредно, поэтому, господа, двери фирмы всегда закрыты и расположена она несколько обособленно от других помещений, - Елена улыбнулась. - Поверьте, мы не производим атомных бомб. Прибор МИ-3 нужен обществу, в мире еще очень много случается катастроф, когда гибнут люди, когда они остаются под многометровыми завалами и ждут помощи. Насколько легче было бы проводить спасательные работы террористической катастрофы века 11 сентября 2001 года в Америке, если бы тогда существовал МИ-3! Мы приступили к серийному выпуску приборов, наш телефон для связи (3952) 246-873. Рады помочь всем, кто пострадал от рук террористов, халатности людей или землетрясений, оползней и ураганов.
      Лена еще раз повторила номер телефона и попрощалась с журналистами. Охрана проводила их, и работники столовой быстро накрыли на стол.
      Пообедать сегодня собрались все, интервью транслировали в прямом эфире, и поздравить Михася хотел непременно каждый - директор завода со своими заместителями, чуть позже подъехал и Корней, привез шампанское.
      - Никто же из вас, - обратился он к директору и замам, - не догадается отметить это важное событие, а скоро по прибыли Николай Владимирович переплюнет ваш заводик. На прибор уже стали поступать заказы со всех пяти континентов. Молодец, Елена Михайловна, блестяще провела пресс-конференцию, ничего лишнего, кратко и понятно - прибор нужно брать! Стаса уже завалили звонками-заказами, все готовы на предоплату, только Шойгу почему-то не чешется, Россия всегда плетется в конце.
      Он устало махнул рукой, официантки уже наполнили всем бокалы, и Корней предложил выпить за успех, отметив, что еще не раз придется собраться за этим столом, поздравить на скорую руку Николая Владимировича, пожелал удачи и семейного счастья. Потом пригласил на вечер Михася и Елену в лучший ресторан, отметить важное событие.
      Директор завода немного обиделся, - Корней мог бы пригласить и его тоже, пригласил же он эту юристку, которая вообще непонятно почему обедает каждый раз здесь. «Интересно, с кем она спит? С Михасем или Корнеевым? - подумал про себя он. - А может, с обоими? Вряд ли, болтается постоянно с Михасем, Корнеев ее уважает, а за что? Непонятно все и запутано, баба есть баба, ее сам черт не поймет. Не девочка уже, но как хороша! - он облизнул губы. - Такую не грех хоть куда взять. И берут: на Гавайи, Канары, в рестораны, кабаки и сауны, но не на деловые же встречи? Да-а, все у нас на западный манер, и баб стали таскать с собой на приемы».
      Он окинул Лену раздевающим взглядом и решил разузнать о ней все, - может, найдется что-нибудь стоящее и ему тоже удастся затащить ее в постель? Если хорошо поискать, всегда обнаружится какая-нибудь компра на человека, которую можно использовать в своих целях, а Елене Михайловне, видимо, не привыкать спать с мужиками, вон как вокруг Михася и Корнея крутится, смотрит ласково, с обожанием, особенно на Михася. И они за нее держатся крепко, попробуй, тронь - голову враз оторвут, не задумываясь, значит, хороша в постели, ой хороша... Корней Корнеем, а у него тоже связи имеются. Директор решил сразу же пригласить к себе знакомого опера из УВД, пусть разузнает о ней все, заодно и про Михася расскажет, сильно что-то печется о нем Корней.
      Сразу после обеда он созвонился и поджидал опера. Они росли вместе, учились в одном классе и помогали иногда друг другу: опер - информацией, директор - материально.
      Григорий Панкратович Головачев угощал одноклассника фруктами, кофе с коньяком, лимоном и конфетами, - обыкновенным дежурным набором руководителя. Опер это понимал, но Василию нравилось запростецкое общение, и он с удовольствием приезжал к Григорию, пообщаться, вспомнить школьные годы, попить пивка.
      -  Эх, Гриша, - сетовал опер. - Всегда ты пригласишь к себе в середине дня, нет, чтобы вечером, куда-нибудь в сауну...
      - Да, ладно, Вася, будет тебе и сауна, и девочки, и хлеб с маслом. Хоть прямо сейчас, но мне очень нужна информация по двум лицам, хоть зарежь. Сделаешь - и все тебе будет на высшем уровне, - оправдывался директор.
      - Ты, Гриша, словно прожженный торгаш: сначала деньги, потом товар. Когда я отказывал тебе в просьбах? - укорил директора Василий.
      - Да не в этом же дело, Вася, информация срочно потребовалась, а погулять - мы и так с тобой вечерком гульнем. Знаю, что тянуть с ответом ты не станешь, все сделаешь быстро и качественно, не раз убеждался в твоем усердии, - несколько раздраженно объяснял директор.
      - Ладно, давай свои вопросы, - махнул рукой опер. Григорий уселся поудобнее, плеснул в рюмки чуть-чуть коньячка, заговорил не спеша:
      - На территории завода находится фирма «МИР», руководит ею некий Михась Николай Владимирович, юрист - Родионова Елена Михайловна. Мне нужна полная информация по этим людям.
      Головачев опрокинул рюмку в рот, ожидая дополнительных вопросов.
      -  Всего-то, - рассмеялся опер. - Можешь сразу сауну заказывать и прочее. Вся информация уже здесь, - Василий постучал по голове. - И я готов ее тебе выдать запросто, без проблем. - Он тоже выпил коньяк, закусил лимоном и продолжал: - Михась два месяца просидел в СИЗО, его обвиняли в убийстве, поэтому я и знаю про него все и про его жену тоже. Лопухнулись наши тогда здорово, взяли не того, и он зря парился на нарах почти все лето. В общем, подпортили мы ему судьбу, у него как раз в НИИ, где он работал, какие-то неприятности были, сжег он им всю электропроводку при каком-то опыте, тут этот случай - его и выперли с треском из института, с профессорами там тоже, оказывается, не цацкаются. Жалко даже его, а он гордый, не пошел на поклон в НИИ, организовал вот фирму и утер нос институту. Сейчас, говорят, настучат по голове директору НИИ. Проблему, которую они решали всем институтом и не решили, Михась в одночасье у тебя на заводе решил. Да ты и сам наверняка телевизор смотрел, крупный он ученый, видимо, мешал кому-то в НИИ. Как только он из СИЗО вышел, почти сразу же женился, жена и свела его с Корнеем, тот всегда нос по ветру держит, нюх у него особый на прибыль, дал деньги, организовал ООО и сейчас сливки снимает.
      -  А что за отношения у жены Михася с Корнеем, они что, родственники? - спросил Григорий.
      -  Да нет, он что-то наподобие крестного отца Родионовой, - пояснил Василий.
      -  Кому, кому? - переспросил, удивляясь, Головачев.
      -  Кому, кому? - передразнил Василий. - Жене Михася, юристке его, ты же просил и про нее рассказать. Она закончила юрфак...
      -  Не надо, - махнул рукой Головачев. - Я не знал, что она его жена и крестница Корнея, думал, что спят они с ней оба - слишком хорошо относятся, вот и решил узнать. А оказывается, все просто, про это я и не подумал.
      Василий догадался, зачем попросил Головачев у него информацию о Родионовой. Хотел подловить ее на компре, сдать мужу, что она спит с Михасем, если не ляжет и с ним. «Обломился, Гришенька, мужем-то Михась и оказался, - подумал про себя Василий и внутренне улыбнулся. - Да-а, прекрасно бы получилось - сдал бы жену мужу, что она с ним спит». Он вспомнил Леночку Родионову. Многие мужики хотели бы залезть к ней под юбку, симпатичная бабеночка, очень симпатичная. Василий даже закряхтел.
      -  Не советую, Гришенька, на нее заглядываться. Корней к ней относится по-отечески, махом тебя из директоров в бомжи переведет. Убить не убьет, но здоровье отнять может и лишить всего нажитого, причем не своими руками, сам он ничего не делает, иначе давно бы на нарах парился. Хитрый он, скользкий, как угорь, давно в теневой экономике крутится, и не взять его никак. Знаем, что он за всеми махинациями стоит, лидер ОПГ и прочее, вор в законе, но нет доказательств, ничего нет. Он твой хозяин, но учредитель не несет ответственности, по закону несешь ее ты, как директор. Он, образно говоря, сопрет что-нибудь, а отвечать тебе, так он всегда и делает, отдуваются другие. Головачев слушал устало, потом махнул рукой.
      - А-а, пошли они все к чертям собачьим. Поехали в сауну, оторвемся по полной программе, что мы с тобой, не найдем получше Леночки Родионовой баб?
      -  Найдем, конечно, - ответил Василий, вставая. - Но она тем и хороша, что не проститутка и не ****ь.
      
      
      *          *          *
      
      
                Цепкий взгляд Михася заметил сальные взоры Головачева на свою жену в зале столовой. Он оглядел этого тучного, располневшего мужика с носом-картошкой, похожего на опустившегося провинциального дворянина гоголевской эпохи, и внутренне улыбнулся. «Тяжко тебе придется, дружок, - подумал он. - Моя Леночка с тобой и рядом не сядет, а вот опозорить тебя может, и еще как» ... Он заметил и омрачившееся лицо, когда Корней не позвал его в ресторан. Рассчитывал, видимо, старикашка на приглашение, любит торжественные мероприятия и увеселения. Амбициозен и властолюбив, видимо.
      В ресторане торжество шло полным ходом, отдельный зал, снятый Корнеем, заполнен наполовину, оркестр играл тихо, не заглушая речь, что особенно нравилось Михасю, и он все время танцевал с Леной, прижимая ее к себе и ощущая упругую грудь. Когда они выходили на середину, оркестр, не прерываясь, переходил на танго, играл иногда мелодию по два и три раза подряд, пока они не садились за столик. Ресторан тоже был Корнеевским, это Михась понял сразу, как и то, что музыканты следили за ним и Леной, готовые угождать музыкой. Когда он, Лена или Корней вставали из-за стола, чтобы произнести очередной тост или рассказывали что-то, оркестр слегка приглушал музыку, не делая исключений ни для кого более.
      Торжественная часть давно закончилась, поздравления и тосты отошли в сторону, люди просто отдыхали, как умеют отдыхать обеспеченные люди, не заглядывая мысленно в карман - хватит или нет рассчитаться и на что жить завтра. Корней не пригласил на вечеринку практически никого, кого бы не знал Михась. Но он удивился появлению всего лишь одного человека, Худого, или, как знал его Николай Владимирович - Петра Ильича Товстоногова. Михась не уважал его никогда - ни в НИИ, когда работали в параллельных лабораториях, ни здесь за столом. «Ты уж извини, Леночка, но по-другому сказать не могу - это обыкновенный лизоблюд и подссывало», - прошептал он тихо на ушко характеристику Худому. Лена улыбнулась и ответила: «Ничего страшного, будем считать это научным термином».
      Михась все время задумывался, что делает у Корнея Товстоногов? «Он же может только обтяпывать скользкие делишки, наверное, считается у Корнея советником по науке и темным делам», - размышлял Николай.
      Петр Ильич, увидев Михася, подлетел к нему, как старый знакомый, раскинул руки, чтобы обнять, но Николай протянул руку, чтобы остановить его. Товстоногов мгновенно перестроился, ухватился за нее двумя своими и долго тряс, приговаривая, как он рад встрече. Николай Владимирович демонстративно поморщился, буквально вырвал руку, достал носовой платок и вытер правую ладонь, выбрасывая платок в мусор, повернулся к Елене и увел ее танцевать. Это заметили все. Понимая, что рейтинг Худого с этого времени упал, размышляли - станет ли Корней вообще теперь держать его при себе? Но Корней не собирался расставаться с Худым, понимая, что тот еще ему пригодится, но решил присматривать за ним, считая, что тот может переметнуться в другую группировку или к ментам. А после этого случая его обязательно постараются переманить противники из конкурирующих группировок, высосать из него всю информацию и выбросить на произвол судьбы. Таких не уважали и в мафии. Если он не глуп, то откажется от всех предложений и сможет немного подняться, если согласится, туда ему и дорога... в тартар. Корней подсел попозже к Михасю.
      - Вижу, не ладите вы с Петром Ильичом. По правде, сказать, человек он, конечно, дерьмовый, но не ожидал от вас такой ненависти к нему.
      -  Это не ненависть, Антон Петрович, это презрение, не более, он не «заработал» даже и на нее. Вы же тоже временно его используете, такие не нужны никому, может, разве, в НИИ - проводить через них грязную работу, не пачкая имя. Такие поддержат любое начинание, но и предадут тебя, почуяв выгоду.
      Корней понял, что Михась все еще обижается на НИИ, не может простить своего увольнения, обнял Николая за плечо.
      - Да бог с ним, с Товстоноговым, Николай Владимирович, я рад, что встретил и не ошибся в вас.
      Михась щелкнул пальцами, подскочил официант.
      -  Накрой отдельно на троих - нам с Антоном Петровичем по коньячку и лимончик, бокал красного вина...
      -  С шербетом, - подсказала Лена.
      -  С шербетом, - повторил Николай. - Пойдем, Антон Петрович, отдохнем от толпы.
      Они встали, удаляясь из зала в отдельный кабинет, чувствуя спиной завистливые взгляды. Михась с Леной сели на диван, она прижалась к нему, положив голову на плечо, Корней сел напротив, набивая табаком свою неизменную трубку, закурил, с наслаждением затягиваясь дымом.
      -  Смотрю я на вас - и на душе как-то светлеет, приятно посмотреть на красивую пару, когда все прекрасно и в глазах полыхает любовь. Не стану скрывать, не было у меня в молодости женщины и нет до сих пор, которой бы я мог вот так положить голову на плечо, времянок было много, но настоящей любви не было. Нет, я не завидую, я радуюсь за вас. Леночка стала мне словно дочка, своих у меня нет. Промотал я молодость по тюрьмам и лагерям, наглотался вдоволь романтики, а хотелось бы, чтобы вот так кто-нибудь положил мне голову на плечо, прижался ласково и сказал «па-па».
      Может, впервые в жизни Корней расчувствовался, проявил сентиментальность, но его действительно тянуло к этой паре, и он понимал, что это не действие алкогольных паров, слегка гипертрофировавших его чувства.
      Лена ласково взглянула на Николая, поцеловала его в щеку, чего раньше никогда не делала при посторонних.
      -  Я думаю, Коленька меня простит, что говорю ему не тэт а тэт, но если вы, Антон Петрович, называете меня своей приемной дочкой, то вам следует знать, что вы скоро станете дедушкой, а ты, милый, папочкой.
      Лена теснее прижалась к мужу, пряча лицо на его груди. Михась отстранил ее от себя, рассматривая ее лицо, словно видел впервые, потом стал целовать всю - губы, щеки, нос, лоб, уши, шею. Взял на руки, закружил по кабинету.
      - Умница ты моя, славная девочка, как же я люблю тебя, родная! У нас будет ребенок, это так здорово!
      Корней крутился около него, не зная, как подступиться, потом обнял их обоих, что-то шепча нечленораздельное. Николай с Леной заметили, что на его глазах проступили слезы. Слезы, впервые появившиеся на его лице за последние 53 года, - в школе и позже он никогда не плакал. Он ничего не говорил, продолжая шептать что-то про себя, потом попросил:
      -  Поедем ко мне.
      Несмотря на уже поздний час, Лена с Николаем согласились, не хотели расстраивать старика, который отнесся к ним, как настоящий отец. Они вышли из кабинета обнявшись, прошли мимо ничего не понимающих гостей, которые тоже увидели слезы на глазах Корнея, и более уже не появились здесь в тот вечер.
      Гости еще немного посидели за столом, гадая, что же случилось, но к единому мнению не пришли и разошлись по домам, домысливать свои соображения. Примерно, догадался только Худой, но не сказал никому ни слова, он все опошлил в своих суждениях, считая, что Елена специально попросила Корнея стать крестным, зная о том, что он растает от такого предложения. Худой «накручивал» события: «Теперь все захватят Михаси и Корней станет петь под их дудку. Но ничего, я сломаю это трио. Интересно, как отнесется Михась и Елена к тому, что ее пытались изнасиловать на катере и организовал все это Корней руками Лютого? - рассуждал он. - Не зря же я поил этого тупорылого амбала и вытягивал из него информацию, да еще выслушивал его пьяные бредни».
      Корней и Николай с Еленой подъехали к коттеджу, но Антон Петрович не пошел к себе, он повел гостей в соседний коттедж, практически такой же, как у него самого. Николай с Леной не понимали, зачем потащил их сюда Корней - чувствовалась, что здесь очень давно никто не жил, а может, и вообще никто не въезжал. Новая современная мебель запылилась от времени, диваны и кресла стояли накрытые чехлами, на окнах можно было рисовать пыльные узоры. Лена выглянула в окно - мощные прожектора освещали когда-то ухоженный дворик, засыпанный сосновыми шишками и ветками, на клумбах росла пожухлая трава. Летом цветы не высаживались, и значит, коттедж стоял одиноко с весны. Ей вдруг захотелось побродить поэтому соснячку, прислониться к дереву и помечтать, набираясь сил и энергии. Мысли прервал Корней.
      - Я купил его еще зимой, - не хотелось, чтобы рядом жил какой-нибудь отморозок из областной администрации или еще откуда. Хороший сосед многое значит, а понимают это те, кто имел возможность пожить рядом со скандалистом или пьяницей. Теперь это ваш коттедж, заезжайте, обживайтесь. Я скажу, здесь все приберут, вымоют завтра же, дворик почистят. Своих горничных навязывать не стану, сама, Леночка, подберешь себе прислугу.
      - Да-а, но как же...
      Корней не дал договорить Михасю.
      - Не надо слов, Коля, - он впервые назвал его по имени. - Для кого я наживал все это богатство? Для государства? Нет у меня наследников, никого нет, и я не хочу, чтобы после моей смерти все досталось таким, как Товстоногов. Будет у вас сын или дочь - вот и пусть владеет всем этим, хоть на старости лет понянчусь с внуком или внучкой. Все завещаю вам - и тот коттедж, - он махнул рукой на свой, - и деньги на счетах в России и за границей - многое, что есть у меня. Но об этом поговорим отдельно. А сейчас пойдемте ко мне, пора отдыхать, Леночке нельзя переутомляться.
      Корней собрал всю прислугу и охрану, объявил всем, что Лена - его приемная дочь и отныне хозяйка в доме, ее муж, Николай Владимирович, тоже хозяин здесь, как и я, это моя семья и прошу ее уважать и слушаться. Распространяться об этом никому не стоит без особой на то надобности.
      Круто изменилась судьба Николая и Лены. Не владевшие ничем, они в одночасье стали богаты, очень богаты. Российские банковские счета, новый коттедж Корней оформил на Николая, а свой переписал на Леночку, как и счета за бугром. Теперь Корней не имел ничего, кроме учредительства многих крупных фирм и заводов. Он постепенно вводил Николая в курс всех своих легальных дел, но мафиозные моменты оставлял для себя, не посвящая в них никого. Пока Николай, в основном, прибирал к рукам радиозавод, контролируя его деятельность, прижал в финансах и вольной жизни директора, не решаясь на его замену по простой, банальной причине - отсутствия достойного кандидата. Приглядывался к заместителям, но не видел в них самостоятельного руководителя, способного вывести завод на качественно новый уровень.
      А Корней решил обрубить все концы, которые смогут его в дальнейшем как-то компрометировать перед Михасем. И решил он сделать это сам, лично, не доверяясь никому. Переговорив с Лютым, он вызвал Худого к себе.
      - Ты должен помочь мне, Петенька, в несколько необычном для тебя деле. Завелся в нашей среде человечек, правильнее сказать покойничек, который готовит для меня подлянку. Лютый попытается расколоть его, но все ли он скажет, все ли отдаст - неизвестно. Ты должен поприсутствовать при этом и определиться, прежде чем его отправят на тот свет - все сказал гнида или нет, пытать его дальше или закончить. Ты мужичок умный, никогда меня раньше не подводил, думаю, не подведешь и в этот раз, сможешь поработать в качестве детектора лжи.
      Худой побледнел, как полотно, попытался что-то сказать, но пересохшее мгновенно горло выдавило только какой-то хрип. Он понял, что речь может идти и о нем самом. Понимал это и Корней, пытаясь успокоить его:
      -  Да не переживай ты так, понимаю, что это не сахар - смотреть на пытки, можешь поблевать вволю, но поручение придется выполнить, заодно и свою преданность докажешь. Нельзя, работая на меня, оставаться все время чистеньким.
      Худой догадался, что Корней хочет его привязать к себе намертво, пытки и убийство не простит ему никто, хоть и не делал он это своими руками, за соучастие срок тоже приличный дают. Он немного успокоился: слава Богу, не его станут убивать, а менты все равно ничего не найдут. Корней, как обычно, спрячет все концы, сгорит труп в кочегарке и пепел развеют по ветру. Пропал человек без вести...
      На место Худой приехал успокоившись, но его передернуло всего, когда Лютый вытаскивал из машины орудия пыток - щипцы, паяльник, тиски и вафельницу. Лютый особо подчеркнул последний предмет:
      - Это мое новое изобретение, никто устоять не может, - и, видя недоуменный взгляд Худого, пояснил: - Вместо яиц станем выпекать вафли, - Лютый заржал заливисто, глядя в глаза Худому, похлопал половинками вафельницы. - Отличнейший омлет получится, располагающий к беседе.
      Худого вывернуло наизнанку прямо около машины, в горле почему-то стоял запах паленого мяса. Лютый посмотрел на него и криво улыбнулся про себя: «Интересно, как устроен человек. Наверняка ты блевать не станешь, когда я тебе этот аппарат к яйцам прилажу». У него даже зачесались руки, хотелось все проделать быстрее.
      Когда Худой вошел в кочегарку, то обратил внимание, что, кроме него, там никого нет. Ни кочегаров, ни объекта пыток - ни души. Он снова забеспокоился, повернулся к Лютому, чтобы спросить его, и получил резкий, сильный удар в живот. Он задохнулся от боли, не хватало воздуха, ловил его открытым ртом, перегнувшись пополам. Лютый подхватил его, закидывая на стол, привязал руки и ноги к поручням, заклеил рот липкой лентой, чтобы не оглушал своим диким криком, присел рядом на стул, поджидая Корнея.
      Худой корчился на столе, пытаясь разорвать сыромятные ремни, мычал что-то нечленораздельное сквозь липкую ленту, понял, что не удастся вырваться и затих. Округлившиеся глаза, наполненные ужасом, вращались туда-сюда, инстинктивно ища поддержки, застыли на вошедшем Корнее с вопиющим вопросом.
      -  Освободи ему рот, - приказал он Лютому. - Он мальчик умный, зря кричать не станет.
      Корней присел на стоявший рядом стул, вынул трубку, набил табаком и закурил, выпуская большую часть дыма в воздух и пропуская немного в легкие.
      - То, что я тебе говорил - все правда, Петя. Мы тебя убьем и труп сожжем, но ты должен сделать выбор. Расскажешь все сам, как хотел подставить меня - умрешь быстро и безболезненно, в противном случае пожалеешь, что родился на белый свет.
      Лютый повернул его голову, чтобы инструмент был хорошо виден, и добавил:
      - Ты не волнуйся, я тебя сразу жарить на вафельнице не стану. Сначала суставчики твои покрошу пассатижами, потом паяльник в задницу засуну, а вафельницу уж потом, на десерт приберегу - вдруг тебе яйца на том свете еще потребуются, - он скрипуче рассмеялся.
      Худой молящей скороговоркой, словно ему не дадут высказаться, обратился к Корнею:
      - Антон Петрович, что же это? Я же всегда с вами, работал, не покладая рук, и помыслов даже никаких нет. Кто-то оговорил меня, неправда все это, разве ж я могу предать вас? Прикажите освободить меня, я не переношу боли.
      Он разрыдался, понимая, что все его слова ничего не значат, его не отпустят, пока он не расскажет все. Но маленькая надежда все же жила в нем - а вдруг это просто проверка? Попугают и отпустят. Никто не может знать, что он замыслил, никому он не говорил, и пленка с записью пьяной откровенности Лютого надежно спрятана, никто о ней знать не может.
      - Не понимаешь ты, Петя, добрых слов, - начал Корней. - Не понимаешь. Я все время присматривался к тебе и понял, что ты решил улизнуть и перед этим сиркнуть, как улетающая птичка, мне на голову. На большее ты и не способен, - он подымил своей трубкой и продолжил: - Паспорт наверняка приготовил на другое имя, но мы же его найдем, уже сейчас ищут, отзвонятся скоро ребята, тогда тебе конец, прикажу пытать долго и больно, так, что тебе и не снилось в самых страшных кошмарах. Думаю, что и не только паспорт отыщется, пленочки кой-какие...
      Худой вздрогнул, и Корней понял, что попал в точку. Значит, вовремя он притащил его сюда, сыграл на опережение.
      -  Так как, Петя, будем говорить или отпираться начнешь?
      -  Антон Петрович, паспорт действительно есть, но вы же прекрасно понимаете, что он на всякий случай необходим. И у вас, и у него есть, - он показал глазами на Лютого. - А в остальном я чист, не было даже мыслей, чтобы вам нагадить. Верьте мне, верьте, наговаривает кто-то на меня, - залопотал Худой.
      Корней молча встал и вышел из кочегарки, Лютый сразу же заклеил рот Худому пластырем, взял пассатижи, прищелкивая ими, как парикмахер ножницами, понаблюдал немного, как крутится, пытаясь освободиться Худой, как округляются от ужаса его глаза. Усмехнулся и взял пассатижами сустав одного из пальцев, сдавил сильно, слыша хруст раздавливаемых костей и мычание сквозь пластырь, бросил злорадно:
      -  Говорили тебе, гад, расскажи все сам - не захотел, но ничего, скоро все расскажешь, всю правду выложишь.
      Он взял пассатижами другой сустав, Худой замычал дико, завертел головой, давая понять, что будет говорить, но Лютый отреагировал на это по-своему:
      -  Говорить хочешь, гнида, чего же раньше молчал? Одного суставчика мало, вдруг опять не все расскажешь.
      Он снова сдавил пассатижи, превращая суставные кости и мягкие ткани в желе с косточками, подождал, пока промычится Худой, позвал Корнея и отклеил пластырь. Но Худой мычал и без пластыря, словно вся вода покинула его организм, а не только моча пропитала брюки и воздух. Лютый плеснул ему в лицо стакан воды, облизнулся Худой и заговорил, постанывая от боли:
      -  Все расскажу, все... Только не бейте больше, не трогайте, - его потряхивало слегка от страха - Лютый демонстративно вертел в руках паяльник. - Давно я недолюбливаю Михася, ненавижу... Пришел в институт позже меня, защитил докторскую, был все время в фаворе и славе... Слава Богу, выперли его из НИИ, но он опять взлетел у вас. Решил я отомстить ему за украденную удачу, подыскивал подходящий момент, чтобы отправить аудиокассету и его жене, в том числе, где подвыпивший Лютый рассказывает, как заказали вы ее трахнуть на катере. Потом почему-то передумали и отыграли назад, Лютый не успел остановить насильников и Михась убил их обоих. Как только отправил бы кассеты, - сам бы уехал, сменил фамилию и лег на дно.
      -  Где кассеты? - спросил Корней.
      - Одна, я еще не переписал ее. Лежит в надежном месте, я покажу, там и паспорт мой новый.
      -  Где кассета? - повторил вопрос Корней.
      -  Не убивайте меня, - взмолился Худой, - я все отдам, все покажу...
      Корней снова вышел из кочегарки, слыша спиной душераздирающее: «Не-е-е-е-т». Лютый быстро задраил его рот пластырем, повернул набок, вгоняя паяльник в анус прямо сквозь брюки, воткнул шнур в сеть и стал приговаривать в ярости:
      - Ты у меня сегодня, сука, поговоришь... Всех подставил, гад - и меня, и шефа, и Михася с женой. Как твоя жопа, чувствует тепло? Скоро станет не жопа, а Африка, побудешь хоть раз негром, - нес околесицу Лютый, принюхиваясь, чтобы уловить запах паленины и не перестараться. Но пока кроме говна и псины не пахло ничем.
      Корней вернулся раньше обычного, понимая, что Лютый может перестараться, спросил то же самое:
      -  Где кассета?
      Лютый отключил паяльник, сдернул пластырь.
      - Д-д-д-ома, в левом углу в комнате поднимается паркет. Там... Не убивайте меня, - заплакал Худой.
      Корней вытащил пистолет. «А-а-а-а-а, - послышался крик. Палец надавил на спуск. Лютый грохнулся наземь, около переносицы из дырки засочилась кровь.
      - Вот видишь, дурашка, никто тебя убивать и не собирается. Поможешь запихать его тело в топку? - ласково спрашивал Корней.
      Худой еще продолжал оставаться с открытым ртом, словно крик вновь вырывался наружу. Потом сообразил, что убит не он, а Лютый, запричитал:
      -  Помогу, помогу Антон Петрович, да как же так... вот спасибо...
      Он попытался встать, забывая, что привязан. Корней развязал его, и они вдвоем бросили тело в топку. От радости Худой перестал чувствовать боль в переломанных суставах и порванной заднице. Видя, как занялось тело огнем и мышцы начинают сжиматься от пламени, съёживая тело, он присел на корточки и заплакал, все время повторяя одно и тоже: «Спасибо, спасибо, Антон Петрович».
      Выстрел прогремел внезапно, Худой умер мгновенно.
      На следующий день на загородной трассе нашли машину, на которой уехали Лютый с Худым, но она была пуста, через три дня менты завели розыскное дело на пропавших без вести, но так и не нашли их. А Корней, уничтожив кассету, чувствовал себя спокойно и уверенно: никто не сможет очернить его перед Николаем и Леной. Если и посадят менты за что-нибудь, то это будут другие дела, приемные дети станут ждать его. Он предался всецело отцовской любви к Лене и Николаю, нагонял упущенное в юности и зрелости время, поджидал появления внука или внучки и более ничто его не печалило.
      У Михасей хлопот прибавилось, но радостные заботы особо не тяготят, хоть и отнимают много времени. Упаковать вещи, руководить при погрузке и переезде - все это взяла на себя Лена, стараясь не отвлекать Николая от работы. Но переезд, как таковой, не отнял много времени, мебель они не перевозили, в коттедже она уже была и неплохая, Лене нравилась. Личные вещи, любимая посуда и постельные принадлежности охрана перевезла очень быстро, Лена по-хозяйски обживалась на новом месте, взяв себе в горничные крепкую и подвижную пенсионерку, которую знала лично давно и уважала. Старой, крепкой сибирской закалки, она не могла сидеть на месте без дела - все время ходила, вытирала пыль, мыла, пылесосила, и иногда Лене казалось, что она выдумывает себе работу, вытирала пыль утром, после обеда снова на том же месте с мокрой тряпочкой. Потом поняла, что такие люди живут, пока двигаются. Запри их в комнате, усади на мягкое кресло с телевизором - и они «завянут» без движений, появится в глазах тоска по любимой работе. Наталья Сергеевна Петрова с удовольствием согласилась поработать у Леночки Родионовой, знала ее давно, жили рядом, училась Елена у Натальи Сергеевны в школе по физике. Когда узнала, что Елена вышла замуж за Михася, удивилась очень: никогда физика не привлекала ее, но замуж выходят не за профессию, а за человека. Лично она Михася не знала, читала его работы, даже как-то ходила на его лекции и удивлялась широте и глубине его знаний, нестандартности мышления. Когда узнала из прессы, что его привлекают к уголовной ответственности за убийство, сказала однозначно и твердо: «Или все это милицейская туфта, или убитый заслужил свою участь». Верила в его невиновность и обрадовалась, когда его выпустили, объявив, что настоящий убийца находится в розыске, жалела - никто не компенсирует моральное унижение и физические ограничения.
      Когда Лена спросила ее, не мало ли будет платить по три тысячи, Наталья Сергеевна ответила строго, словно Елена не выучила урок: «Хватит и двух. Пенсия еще у меня есть, кушаю у вас». Поняла, что Лена начнет спорить, отрубила окончательно: «Хватит, помру - похороните меня, не надеюсь я на двоюродных сестер и племянников. И закончим разговор на этом».
      Лене коттедж очень нравился, его территорию обнесли забором, вырезав в Корнеевском калитку, которая никогда не закрывалась. Иметь свою небольшую сосновую рощу не так уж и плохо. Охрана постоянно обходила территорию, независимо от того, что все просматривалось видеокамерами, попасть внутрь без приглашения практически невозможно. Сам Корней бывал в своем коттедже редко, постоянно находился у Михасей и даже имел там свою отдельную спальню, чтобы не возвращаться домой, когда не хотелось. Лена с Николаем тоже иногда оставались у него на ночь, всегда шутили, что живут далеко, поэтому не потащатся домой к черту на кулички. Но такое случалось редко, Николай, как и Лена, предпочитал спать в своей постели.
      Как-то вечером Елена решила позвонить своим подружкам-одноклассницам: она так и не пригласила никого на свадьбу, решив в последний момент отпраздновать узким кругом. Собственно, кроме Корнея никого и не было, но она настояла, и Михась пригласил на свадьбу дочь и сына с невесткой, лично пригласила и его бывшую жену, но она не приехала, посчитав свое присутствие некорректным. Никто из подружек не знал, что Лена вышла замуж, и она решила исправить положение. Каждый год они классом встречались где-нибудь на природе или в кафе, но в этот год встреча не состоялась, Лена знала об этом от посторонних лиц. Она всегда была организатором вечеринок и без нее ничего «не сварилось».
      Лена решила собрать класс в пятницу вечером, чтобы провести субботу и воскресенье с мужем. Она вызвала к себе начальника охраны и попросила его организовать червячков для рыбалки. Михась наверняка не откажется от удовольствия половить рыбку в субботу, Лена это знала и действовала точно.
      В пятницу к вечеру стали подтягиваться одноклассники, удивлялись, что Родионова живет в таком шикарном коттедже с вымуштрованной охраной. Они не знали о ней ничего последние несколько месяцев и, естественно, изумлялись, гадая, откуда прилетело такое богатство. Увидев Михася, поняли, что это все его, и Лена не стала их разубеждать.
      Николай понимал, что его станут стесняться, он побыл немного на встрече в самом начале и ушел к Корнею, который тоже организовал на двоих маленькую вечеринку. Они попивали пиво и с огромнейшим удовольствием ели вяленую рыбу, которую наловили на Байкале Николай и Елена. Корней заодно хотел расспросить Николая, как обстоят дела с его работой, с аппаратом, разрезающим все.
      Михась смаковал пиво с рыбой не торопясь, рассказывал, насколько они продвинулись в своих исследованиях, что много сделано и предстоит еще больше. «Теоретические выкладки завершены, разрабатывалось несколько вариантов, в основе которых лежит одна моя теория предметного ядерного магнетизма. По наиболее удачному, на наш взгляд, варианту сейчас собирается аппарат «Мирок», так я его назвал - Михась, Родионова, Корнеев. В конце следующей недели мы проведем первые испытания, полагаю, у нас получится. На приборе будет установлен своеобразный дальномер, позволяющий увеличивать или уменьшать длину невидимого луча, максимальное расстояние - тридцать метров, минимальное - полметра. Но я пошел дальше задуманного, и если у меня получится, а я в этом почти уверен, придется на время перепрофилировать несколько цехов радиозавода, а пока начать строить новый огромный завод, размеры которого трудно представить. Сколько тракторов сейчас в России, обрабатывающих поля - столько мы должны сделать приборов, чтобы обеспечить минимальную потребность страны. А ведь это только наша страна, мир тоже станет нуждаться в этих приборчиках. Себестоимость прибора примерно обойдется раза в полтора-два дороже цветного телевизора, мы еще цену накинем на прибыль, и все равно его сможет купить любое хозяйство.
      Представляете, Антон Петрович, размах - мы с вами снабжаем весь мир «Мирками» и приборчиками!
      Михась засмеялся, налил себе пива и закурил, наблюдая за реакцией Корнея. Тот даже забыл прикурить свою любимую трубку, она так и застыла в его губах, он внимательно слушал Николая, но пока ничего не понимал. Знал одно - Михась не врет, говорит что-то очень дельное и нужное. Он тоже налил себе пива и раскурил наконец-то свою трубку, приготовился слушать дальше. А Николай, видимо, решил помурыжить его немного, заодно и помечтать реально. Отпив несколько глотков и пожевав рыбки, он продолжал:
      - Представляешь, Антон Петрович, завод, огромный завод в несколько километров длиной, его цеха, где рядком сидят люди в белых халатах и колдуют над маленькими детальками. Собранные вместе, они обрабатывают сельскохозяйственные поля, напрочь уничтожая все сорняки и вредителей - жучков, гусениц и прочую пакость. Не нужны больше мощные трактора, способные тащить за собой большие плуги, не нужны химикаты, уничтожающие сорняки и вредителей. Сельское хозяйство, запущенное политиками, начнет возрождаться, деньги, затрачиваемые на вспашку земли, прополку, обработку химикатами, пойдут на другие нужды, повысится урожайность. Думаю, что мы к весеннему полевому сезону выпустим эти приборы, и первые тысячи их начнут свой почетный труд уже в следующем году. - Михась снова отхлебнул пива, съел кусочек рыбки и продолжил: - «Мирок», о котором я говорил, я модифицирую. Он станет давать не узкий луч, а направленно широкий, например, десять метров ширины. Идет по полю трактор, сзади него висит усовершенствованный «Мирок» и пашет землю на нужную глубину. Каждая крупинка земли отделена друг от друга, земля без комков, все сорняки, жучки, гусеницы уничтожены и превращены в мелкую пыль, питая землю своими органическими веществами получше любого компоста. За «Мирком» трактор тащит сеялку, вспашка и посев за один раз. Осенью остается убрать урожай, который должен быть лучше - сорняки и вредители не мешают расти, они превратились в удобрения. Об этом я еще ни с кем не говорил, считаю преждевременным, тебе, Антон Петрович, первому доверяю свои мысли и планы. Как тебе моя новая идейка? Воплотим ее в жизнь?
      - То, что ты гений, Коля, я и без этого знал, но то, что услышал от тебя сегодня - просто невообразимо! Это же надо так придумать - широкий луч, отделяющий каждую песчинку земли друг от друга, вспашка, боронование, еще и удобрения!.. Нет необходимости два раза гонять трактора по полю - пахать и сеять, потом, может быть, еще и обрабатывать. Гениально! И как все просто, вместо режущего луча - пашущий, на том же принципе и основе. Это же надо!.. А качество!
      Корней долго еще расхваливал достоинство «Мирка», говорил о том, что он бы до этого никогда не додумался, это же монополия при глобальном спросе. Например, стоит прибор пятнадцать тысяч рублей по затратам на его составляющие детали, зарплату рабочим, амортизацию оборудования, оплату электроэнергии и т.д., а мы его продаем за сто тысяч. Да его за такую цену с руками и ногами оторвут, это еще надо подумать, чтобы продавать дешевле «Жигулей». Нет, для России сделаем и дешевле, а за бугор погоним тысяч за сорок пять, но баксов, хватит им пить из нас кровь, совсем русских опустили, за людей не считают, видимо, только Президент с правительством этого и не видят.
      Корней прикинул прибыли, и у него даже закружилась голова, о таких баснословных барышах он не мог и мечтать во сне. Посасывая свою погасшую трубку, размышлял про себя: «Надо все силы сосредоточить на одном, продать или поручить кому-то другой бизнес. Но нет надежного человека, кому бы он доверял всецело. Стоп! А Лена? Неужели она не справится с сетью ресторанов, кафе и гостиниц? Надо поговорить с ней, постепенно передать ей все, она справится, на первых порах поможем в искусстве управления. От криминала я отойду совсем, на имеющейся основе создам детективно-охранное агентство, мощнейшее агентство с лучшими людьми, лично его и возглавлю. Николай у меня теперь не будет даже в туалет без охраны ходить, передел сфер влияния всегда пахнет кровью. Резко упадет спрос на трактора и ядохимикаты, их владельцы поймут это очень скоро и обязательно закажут Михася. Я должен быть в курсе, иметь у них своих людей - это срочнейшее и неотложное дело. Николая не стоит посвящать в это. Эх, хотелось на старости лет посидеть немного дома, понянчится с внуком... что поделать, надо защищать семью. Не на того напали, господа, можно и схлопотать».
      Михасю показалось, что Корней несколько минут витал где-то далеко-далеко отсюда, но сейчас «спустился на землю». Спрашивать не стал, сам расскажет, если захочет. Может, он посещал мысленно свое детство, перебирал в памяти дорогие события, а скорее всего, «летал» где-то в сфере последнего рассказа.
      Антон Петрович как-то тяжело поднялся, словно огромный груз забот неожиданно свалился на него. Николаю показалось, что он даже постарел резко, осунулся.
      -  Пойдем, посмотрим, что там у тебя дома творится. Поздно уже, Леночке отдыхать пора, а эти гуляки могут и не понять, что она в положении.
      Корней тихонько зашагал к дому Михася, и, как ему показалось, даже походка его отяжелела и стала грузной. Но в зал, где собрались гости, он зашел бодро, с улыбкой на лице, приветствуя всех, и Николай удивился, как может быстро меняться его облик. Корней присел за стол рядом с Леной и Николаем, завел вроде бы обычный и ничего не значащий разговор.
      -  Как быстро летит время... Вот вы еще совсем недавно бегали в школу, но прошло с тех пор восемнадцать лет, и на большом жизненном пути вы тоже стали совершеннолетними. Кто-то из вас наверняка добился успеха, кто-то еще не проявил себя в полную меру, но обязательно проявит, кто-то идет в отстающих. Среди вас есть бизнесмены, руководители, менеджеры, экономисты, бухгалтеры, работники сферы обслуживания, но вас объединяет одно общее целое - ваш родной класс. Мы с Николаем Владимировичем и Леночкой многого добились в жизни, может, и вам чем-то поможем - кого-то на работу устроим, кого-то повысим, что-то подскажем. Класс - это единая семья и помогать друг другу просто необходимо.
      Корней хитровато улыбнулся, ожидая вопросов и предложений. Николай с Леной пока не поняли, к чему клонит Антон Петрович, но о том, что он что-то задумал, догадались однозначно.
      Первым неуверенно заговорил симпатичный мужчина, назвавшийся Александром. Он хотел устроиться на работу в ресторан, но директор запросил сразу же солидную сумму, которую тот не смог выплатить сразу, и ему отказали. Лена, естественно, возмутилась поведением директора, заявив, что гнать его надо в три шеи, а Александр бы лучше справился с этим делом. И образование специальное есть, и парень честный.
      - Вот видишь, Саша, как тебе повезло, - засмеялся Корней. - Леночка не против, чтобы ты директором стал. А сам-то как считаешь, справишься?
      -  Я-то справлюсь, - также смеясь, ответил Александр, ничего не подозревая. - Вот только бы кто меня назначил на эту должность.
      -  А Леночка и назначит, - уже серьезно ответил Корней. - Это ее ресторан, и она там хозяйка. Придешь завтра с утра, примешь дела у старого директора, наведешь порядок, но кардинальные дела все станешь решать с ней, а не один.
      Антон Петрович отвел взгляд от изумленного и ошарашенного Александра в сторону, как бы подстегивая других к общению и продолжению основной темы. Одноклассники, сообразив, что это не розыгрыш, поздравляли Александра, а потом кинулись наперебой рассказывать о своих нуждах. Кто-то делился ими с целью лучшего места, кто-то просто так, не надеясь ни на что - два раза подряд не бывает сказочных удач. Корней запоминал все - кто где работает, у кого какое образование, кто чем дышит и чего хочет. Даже врачу намекнул, что вскоре будет строиться новая поликлиника, и он может там неплохо устроиться. При новом заводе хорошо бы иметь свою медсанчасть.
      На следующий день Лена пришла в ресторан вместе с Александром. Он чуточку зашел вперед, и директор обозлился, увидев его, вызвал охрану, чтобы раз и навсегда выкинуть из заведения. Но, увидев Елену, попросил проводить Александра до выхода.
      - Молодой человек уходит, мы решили все вопросы, и он больше не потребуется, - с улыбкой объяснил он охране, приглашая рукой присесть Лену в кресло. Он видел ее один раз с Корнеем и поэтому принимал очень вежливо.
      Но Лена жестом остановила охрану и уточнила:
      - А какие вопросы вы решали?
      - Ничего существенного, маленькие внутренние дела, - отмахнулся директор. - Простите... - он намекнул на имя-отчество.
      -  Можно было и раньше узнать, - ответила Лена. - Но сейчас это неважно. Я задала вам вопрос.
      Директор знал, что Корней благоволит этой даме и усиленно вспоминал, как ее зовут. Нетактичность с ней могла кончиться печально, и он снова вежливо ушел от ответа.
      -  Дела внутреннего производства совсем неинтересны для такой уважаемой женщины.
      Он хотел добавить: и очень красивой, но не решился, могут истолковать не так и преподнесут Корнею, что он пытался за ней приударить.
      -  Что ж, второй раз я повторять не стану. Вы уволены, передайте все ключи Александру Аркадьевичу немедленно, - она показала на присутствующего Александра. - С этого момента он здесь директор и, пожалуйста, освободите рабочее место.
      - Но вы не можете этого сделать, только Антон Петрович вправе решать такие вопросы, - он снял телефонную трубку.
      Лена сделала знак рукой, и мгновенно подлетевшая охрана схватила его за руку, кладя трубку на место, посмотрела на Елену Михайловну, она кивнула головой. Старый директор вылетел из-за стола, карманы его вывернули, не отпуская проводили вниз и вывели на улицу, чтобы не пустить никогда.
      Через пять минут в кабинете собрались все сотрудники для знакомства с новым директором, и ресторанная жизнь завертелась по новому витку.
      Лена не хотела до декретного отпуска уходить с работы, оставлять Николая на попечение другой секретарши и юристки, тем более, что их еще необходимо подобрать и научить. Но жизнь вносила свои коррективы, она не могла оставаться все время на месте, отданное ей Корнеем хозяйство требовало внимания, а Коля не хотел, чтобы она работала вообще. Пусть занимается делами, как учредитель, при хорошем руководителе это не занимает много времени, считал он.
      Лена нашла одну знакомую, которая окончила «иняз», проходила стажировку в Англии и неплохо разговаривала даже на немецком. Знание языков необходимо для секретаря такого уровня, и сейчас Елена обучала ее местным особенностям, знакомила с людьми, с кем соединять сразу, кого держать в приемной, какой кофе предпочитает Николай Владимирович и многое другое. Через недельку она собиралась таким же образом подготовить и юриста, на примете была однокурсница, которая всегда интересовалась международной юриспруденцией. Далеких перспектив Елена не объясняла, поработает немного - там видно станет, может, и отдел на новом заводе возглавит. Она смирилась с мыслью, что как таковой работы у нее не будет, дети и учредительство - этого хватит за глаза хозяйке дома и нескольких фирм.
      А тем временем Корней посвящал рабочим вопросам все свое время, приходя домой, чтобы немного отдохнуть и выспаться. Он трудился сразу по нескольким направлениям. Совершенствуя свое охранно-детективное агентство, брал на работу оперативников-зубров, способных доставать информацию из-под земли, охранников, которые могли по-настоящему защитить хозяина. Он изучал настоящих и потенциальных конкурентов, внедрял к ним своих людей. Во многом помогала ему и разработанная Михасем в последнее время оперативная техника. Предугадать удар, нанести опережающий или по-другому нейтрализовать его, быть впереди, а не тащиться в хвосте, расследуя последствия случившегося - вот основное кредо его агентства.
      Корней посвятил в некоторые вопросы Зою Федоровну Ипполитову, именно ее он прочил в главные бухгалтеры нового, еще не построенного завода. Именно она обсчитала ему потребность России в новых приборах «Мирках», финансово-хозяйственную потребность при строительстве завода. На все денег не хватало, а Корней не хотел привлекать партнеров, решив возводить цеха поэтапно. Но площадь под завод, примерную его планировку необходимо вычислить сейчас, потом поздно будет искать новое место, и не хотелось иметь производство, разбросанное по разным уголкам.
      Станислав Иванович Ивайловский узнавал уже, где можно приобрести необходимое оборудование для будущего завода, его настоящую и потенциальную стоимость через годик. Действуя под эгидой радиозавода, он не вызывал подозрений и еще никто не догадывался, что скоро вырастет новый огромный завод-монополист, приносящий колоссальную сверхприбыль.
      С площадкой для завода дела обстояли сложнее - отхватить под строительство участок земли размером не менее десяти километров одной стороны и при этом не вызвать особых подозрений - крайне трудно. Но и эта проблема решалась Корнеем блестяще.
      Михась, по подсказке Антона Петровича, пригласил к себе в фирму губернатора, мэров города и пригородного района. Продемонстрировал свои стесненные условия труда, объяснив, что здесь только разрабатываются приборы теоретически, опытные экземпляры тоже собираются здесь. Ми-3, который они видели в работе и который блестяще зарекомендовал себя при обнаружении людей под завалом здания, для массового производства требовал гораздо больших площадей. Это хорошо понимали приглашенные, но Николай Владимирович постепенно вводил их в курс дела.
      - Нужны не просто площади для производства прибора, - объяснял он, - но еще и пустые участки, где он станет испытываться и совершенствоваться. Это только начало. Вчера вы слышали про аварию на одной из шахт, под землей на восьмисотметровой глубине остались заваленными десятки людей, и я собираюсь сделать прибор, который станет действовать на расстоянии километра. Чтобы проводить опыты с ним, необходимо полное отсутствие людей в радиусе не менее километра. Но и это еще не все. Помните, - Михась обратился к губернатору, - на расчистке, когда вы отдали приказ о применении тяжелой техники, в самом конце возникла небольшая заминка? Оставалась всего одна бетонная плита, но поднимать ее краном побоялись, могли обрушиться соседние перекрытия. Ее раскалывали отбойными молотками, все время опасаясь, что обрушится еще что-нибудь, - губернатор согласно кивал головой. - А если бы тогда существовал еще один прибор, который может разрезать сталь, бетон, кирпич - все, что угодно? Мы бы без риска отрезали часть плиты и вытащили людей. Такой прибор теоретически уже существует и по расчетам может резать все мгновенно на расстоянии десяти метров. Его, естественно, соберут, но испытывать его необходимо в самых безопасных условиях. Вдруг он заработает не на десять метров, а на сто, срежет как ножом какие-нибудь цеха? Рассчитать все теоретически невозможно, один раз я уже проводил опыты в НИИ - вылетел с работы, несмотря на то, что доктор наук и профессор.
      - Знаю, ошибся директор, сейчас сильно жалеет, - прервал его речь губернатор. - Все, что вы рассказываете, Николай Владимирович, теоретически правильно, - он улыбнулся. - Но что вы конкретно хотите?
      Губернатор давал прямо понять, что лекции достаточно, и пора переходить к просьбам и предложениям.
      - Владимир Михайлович, необходима площадка под завод, цеха, полигон - неважно как назвать. Нужна земля и немалых размеров. Стороной не менее десяти километров. Вот и хочу попросить арендовать лет на пятьдесят участочек под строительство рядом с городом.
      - Да-а, - засмеялся губернатор. - Просит, словно десять соток под дачу, - потом посерьезнев, продолжил: - Дело необходимое не только области, но и стране. Полагаю, Аркадий Степанович, - обратился он к главе районной администрации, - вы рассмотрите этот вопрос сами, учтете нужды района и области в целом.
      «Все абсолютно точно рассчитал Антон Петрович, - удивляясь его прозорливости, подумал Михась. - Вопрос решен, и не станет глава района кочевряжиться, когда сам губернатор фактически одобрил просьбу. Конечно, для района такой большой участок захватит и пахотные земли, и леса, насчет конкретного места придется поторговаться. Но главное сделано, а нужный участок Корнеев из глотки вырвет».
      Корней очень плотно занялся площадкой для завода, она многое решала в дальнейшей работе, выгодное месторасположение сказывалось при строительстве, на снабжении и сбыте, на кадрах, на электропитании и многом другом. Он подобрал место и понимал, что глава районной администрации не захочет отдать именно ее, станет сопротивляться всеми силами. На площадке находились наиболее плодородные и урожайные поля, а также лесной массив, выходящий к реке, где любили отдыхать горожане летом.
      Но Аркадий Степанович Примаков прекрасно знал, кто такой Корней, что он вор в законе и спонсирует Михася, с поддержкой губернатора он сотрет его в порошок. Ему не хотелось, чтобы когда-нибудь по телевизору объявили, что глава района застрелен киллерами у своего собственного дома. Но и отдавать свои лучшие земли он тоже не мог, это бы значительно подорвало финансовое состояние района. Корней это понимал и к беседе готовился. Он созвонился с Примаковым и назначил встречу на нейтральной территории, чтобы не отвлекали звонками и приходами. Аркадий Степанович на предложение согласился, хотя и считал это не очень хорошим знаком - станет давить и придется подписать все. «Черт с ним, найду себе другую работу, жизнь дороже», - рассуждал он.
      Корнеев начал разговор издалека. Он знал проблемы района, знал, где и чем занимался Примаков помимо основной работы. Если бы этой информацией владел ОБЭП, то он бы уже давно не был руководителем. Антон Петрович прозрачно намекнул на его несколько незаконных сделок и перешел к основному вопросу. Аркадий Степанович побледнел, но в основном держался в норме. Бледность лица и слегка дрожащие пальцы выдавали его волнение и боязнь за исход разговора. Он готов был подписать все, тем более эта сделка криминалом не являлась, хотя и ухудшала финансовое состояние района, по мнению главы. Но и в этом он ошибался, как и в том, что Корнеев может сообщить о нем информацию куда следует. Антон Петрович подробно объяснил, зачем необходима именно эта территория. Он понимал, что пахотные угодья, отданные под строительство, нанесут убыток хозяйству, но пообещал снизить затраты района на ГСМ, тракторную технику, ядохимикаты, повысить урожайность. Примаков удивлялся. Он не был лично знаком с Корнеем, но много слышал о нем и знал, что тот всегда выполняет свои обещания, но не понимал, как он может все это осуществить. А Корнеев, хитровато улыбаясь, еще раз подтвердил, что все сбудется в срок, в ближайшее лето, и вообще скоро район станет знаменитым.
      Обговорив все вопросы, Корнеев передал уже готовые документы на подпись, Примаков подписал и вернул все обратно. Но Корнеев вежливо улыбнулся, объяснив, что все должно быть сделано законным, зарегистрированным образом с вынесением постановления, и вернул их назад. Аркадий Степанович покраснел: его ткнули носом то ли в привычку, то ли в незнание.
      Уладив этот вопрос, Корней занялся другим - подготовкой проектных документов, поиском основного подрядчика и переоборудованием одного из цехов радиозавода под приборостроительный цех. Он абсолютно не сомневался в успехе Михася и стремился обеспечить ему все для работы. Положение Корнея в обществе здорово помогало ему, катализируя исполнение проектных документов, переговоры с подрядчиком и переоборудование цеха. Принцип действия кнута и пряника работал отменно, деньги платились, а кнута отведать никто не решался, слишком серьезным он мог оказаться. Никто не догадывался, что Корней отказался от мафиозных методов, поэтому его просьбы воспринимались серьезно и выполнялись в первую очередь.
      Сегодня, в пятницу, Корней с утра зашел к Михасям, стараясь приободрить Николая и Елену. Начинались испытания прибора «Мирок», и Николай Владимирович волновался. Переживала и его жена, видя, как не находит себе места Николай. Вдвоем они отвлекали его, не давая сосредоточиться на мыслях о приборе, Антон Петрович рассказывал забавные истории, которые с ним случались на рыбалке. Николай слушал, но они чувствовали, что он мысленно все равно там, на будущих испытаниях, прокручивает в голове возможный исход.
      На работу прибыли пораньше. Михась обратил внимание, что все его сотрудники уже в сборе и охрана оцепила территорию, не давая возможности ходить по ней заводчанам. Николай Владимирович вздохнул и отдал команду: «поехали».
      «Мирок» вынесли на улицу, направив раструбом на бетонную балку. Бурцев перекрестился, включил прибор и провел лучом по бетону - внешних изменений не произошло, но сотрудники его отдела знали, что это еще ничего не значит, разрез можно не разглядеть и через лупу. Подогнали кран и приподняли балку за один конец, она разделилась на две половины.
      Это была удача! Крики «ура-а-а-а» заглушили даже шум работы крана, все кинулись поздравлять Николая Владимировича, кто-то крикнул: «Качай его»! Михася подхватили, подбрасывая вверх, радовались, шумели.
      Николай Владимирович встал на ноги, отряхнулся, поправил одежду и волосы, подошел прямиком к Бурцеву, поздравил Андрея Степановича и потом весь коллектив. Но опыты еще не закончились, балку резали еще и еще раз, резали кирпичи, сталь, дерево. «Мирок» работал на любом материале в удалении тридцати метров, хотя ожидали меньше. Длину луча можно задавать любую в пределах этой величины.
      К полудню все закончилось и Михась объявил всем конец рабочего дня. Это тоже восприняли с энтузиазмом, но решили не расходиться, а пойти в ресторан и отметить важное событие, которое в последние недели держало всех в тонусе. Елена Михайловна посоветовала пойти, естественно, в свой, причем за счет заведения. Предложение приняли на ура и все тронулись в путь. В каждом из них появилось чувство первооткрывателя, никто в мире еще не делал таких приборов, но «Гиперболоид инженера Гарина» читали все. Лица светились радостью, грудь переполняла гордость - они смогли, они сделали то, что никто и никогда не делал! Каждый внес свой взнос, свою лепту в первый в мире «Мирок». Николай Владимирович оглядел свой коллектив, сумевший воплотить его идеи в жизнь, маленький коллектив, из которого разрастется многотысячное объединение заводов.
      Танечка Крапилина, молодая, красивая и высокая девушка, ростом почти с самого Михася, который достигал отметки 185, не умела скрывать своих чувств. При упоминании имени Николая Владимировича краснела, опускала глаза и старалась молчать. Более ничем она внешне не проявляла себя по отношению к шефу, разве что старалась не заходить к нему без крайней нужды и меньше общаться. Коллеги все видели и знали - если Танечка вышла в коридор и мгновенно вернулась назад с пунцовым лицом, значит, по коридору проходит Михась. Она появлялась на работе пораньше, уходила попозже, никогда не участвовала в разговорах, не касающихся профессиональных тем, и ни с кем не дружила. О ней никто практически ничего не знал, относились к Танечке все хорошо и всегда жалели за безответную любовь. Она чувствовала это и еще больше замыкалась в себе. Кого больше она любила - физику или Михася, на эту шутку не взялся бы ответить никто. В жизни часто бывает, когда одаренная красотой и умом девушка не может устроить свою судьбу в личном плане. Крапилина не только прекрасно работала, но и писала диссертацию под руководством Николая Владимировича, однако по всем вопросам она чаще всего обращалась к своему непосредственному начальнику Андрею Степановичу Бурцеву.
      Сейчас она, сидя на краешке стула и выделяющаяся среди других своей гордой осанкой, ростом и красотой, тоже старалась не смотреть на Михася. Не могла, не имела права ломать жизнь и желала овладеть лишь одной странностью - не краснеть при его имени и появлении, когда внутри горит все и хочется кинуться к нему на шею и прошептать: «Не отдам» ... Сегодня она первый раз находилась рядом так долго, но не пойти не могла, считала бы свое отсутствие неуважением к великому человеку. По-другому она и не мыслила, - создание новой теории может принадлежать только гению.
      Через полчаса ее краснота прошла и уже более не появлялась в будущем, может быть, душа болела сильнее, а огонь желаний бушевал внутри глубже, но также ярко и безответно. Со временем коллеги забудут о ее девичьей стеснительности, она перестанет выделяться, защитит кандидатскую диссертацию и возглавит один из отделов приборостроительного завода, станет писать докторскую и защитит ее в 30 лет. Но это со временем, а сейчас ей 25, и она достигла пока одного - не краснеть.
      Михась взглянул на нее и неожиданно для себя сравнил с Леной - обе высокие, стройные и красивые, но Таня моложе на десять лет. Он отогнал от себя эти мысли и переключился на другое.
      Время неумолимо отсчитывало секунды, минуты, часы, дни, недели и месяцы, бежало, не возвращаясь назад, и люди подобно ему торопились сделать свои дела. На выделенном участке поэтапно возводились корпуса нового приборостроительного завода «МИР», а пока в одном из цехов радиозавода выпускались приборы «МИ-3», «Мирок» и электронные плуги. Так Николай Владимирович назвал свою последнюю разработку.
      Плуги производились в небольшом количестве, но пока не рекламировались и не продавались, на «МИ-3» и «Мирок» МЧС России сделало достаточно большой заказ, и он выполнялся по графику. Структуры, подобные МЧС, в других странах также хотели иметь такие приборы, делали заказы и предоплату. Денежки потекли рекой и почти все уходили на строительство, Михась вовремя платил зарплату рабочим, и совсем немаленькую, стимулируя тем самым их труд. Штат фирмы в сравнении с первоначальным периодом увеличился многократно. Нехватка площадей и квалифицированных кадров создавала напряженность, графики поставок приборов выполнялись с натугой. Сотрудники в цехах работали в три смены; отработав одну, оставались во вторую. Михась этого не поощрял, но многие работники, имевшие до этого низкооплачиваемую работу или не имевшие ее вовсе, старались подзаработать денег. Но, как обычно, у нового, не устоявшегося еще предприятия, нашлись и «доброжелатели» из пишущей братии, которые в погоне за новостями не смотрели под ноги. В одной из своих статеек они тиснули материал, выставив Михася эксплуататором, жирующим за счет нещадного использования труда работяг, которых тайно заставляет трудиться в две смены охрана завода, избивающая непослушных. Статья вызвала бурю гнева и протеста среди рабочих, они собрались всем коллективом и долго обсуждали ее, решив написать коллективное письмо в прокуратуру области с целью привлечения оборзевшего журналиста к ответу за клевету, опровержения статьи и поиска заказчика грязной лжи. Письмо не направляли по почте, его тоже опубликовали в газете с PS-ом от редакции, в котором сообщалось, что в штате фирмы 153 человека, письмо подписали 151 сотрудник, нет подписей Михася и его жены. Редакция начинает свое журналистское расследование.
      Статья и открытое письмо вызвали в народе разное мнение. Кто-то говорил о том, что статья, может быть, и приукрашена, но по сути верна. Кто-то однозначно ее отвергал, считая журналистов отъявленными врунишками и продажными писаками. Телевизионщики тоже не остались в стороне, опрашивая в прямом эфире мнения различных людей, а потом сделали передачу из фирмы «МИР». Это и поставило точку в народном мнении, окончательно утвердив вторую версию. Сотрудники «МИРа» с возмущением отзывались о статье и о журналистах, клевещущих по заказу. Что это чей-то заказ - не сомневался никто.
      «Я действительно работаю иногда по две смены подряд, - говорил один из рабочих. - Но этому меня заставляет жизнь, а не наш руководитель и тем более уж не охрана. Полгода я не мог найти работу по специальности, перебивался на разных случайных заработках, бывало и сутками, но об этом никто почему-то не пишет. В доме накопились большие долги - друзьям, соседям, за квартиру, цена которой, сами знаете, подскочила до небес. Я смог рассчитаться, погасить все долги и еще купить продуктов, на которые раньше смотрел, облизываясь. И все это буквально за месяц - работал в две смены и получал две зарплаты. И еще скажу - больше бы работал: Михась не разрешает, говорит, что организм отдыхать должен. А вы этого человека в дерьмо... Не понять вам, не жили вы без куска хлеба, не видели дома голодных детских ртов... Писаку бы этого сюда, мы бы объяснили ему, как добрых людей пачкать» ...
      И объяснили... Все кадровые агентства города подбирали потенциальных работников, но Михась пока не брал людей, давая возможность заработать своим. Они сами попросили его, на сверхурочные назначались только из малообеспеченных семей и то не более двух месяцев. Таково было условие Михася. Сейчас он взял на работу пятьдесят человек, через неделю еще сто пятьдесят, когда расширили производство. Сверхурочные отменили вовсе. Рабочие сами отыскали журналиста и объяснили... информацию он переваривал в больнице, заявив, что упал несколько раз на лестнице. В той же газете он опубликовал опровержение своей же статьи, принося извинения Михасю и всему коллективу, работяги не захотели наказывать его более и попросили прокуратуру закрыть дело, ссылаясь на полученные публичные извинения.
      Приближалась весна, в деревнях и поселках готовились к трудовым будням - ремонтировали трактора, плуги, сеялки и прочую технику, по возможности запасались ГСМ. Михась решил, что время пришло, и связался с главой района Аркадием Степановичем Примаковым, попросив его собрать всех руководителей хозяйств, занимающихся вспашкой земли. Он знал, что на территории района есть и чисто скотоводческие хозяйства, птицефабрики, этих руководителей не стоило отрывать от повседневных забот. Попросил приурочить сбор к нуждам района, если таковые имеются, чтобы не отвлекать директоров только для встречи с ним. Определились на встречу через неделю.
      В зале местного дома культуры Примаков представил Михася директорам, хотя в особом представлении он и не нуждался.
      - Доктор физико-математических наук, профессор, генеральный директор фирмы «МИР» и строящегося на нашей территории приборостроительного завода Николай Владимирович Михась, - отчеканил Примаков.
      Михась оглядел полтора десятка сидящих перед ним людей, впрочем, пятеро были из его личной охраны, они разместились по бокам и на него не смотрели, следя за людьми в зале. Корней в последнее время не отпускал его никуда без такого эскорта, и спорить с ним было бесполезно. У всех одинаково напряженные лица - директора не знали цели встречи и предполагали различные просьбы.
      - Добрый день, уважаемые господа, - начал Михась. - Вначале хочу сделать маленькую поправочку, - он улыбнулся. - Директором приборостроительного завода я не буду и пока еще не подобрал кандидатуру на эту должность. Все должно быть предельно ясным и понятным, нам с вами жить и работать рядом, поэтому в какой-то степени я тоже сельский житель, как и вы. - Слова не сняли напряжения в зале, и Михась продолжил: - Я приехал не просить у вас, я приехал кое-что дать вам. Кто руководитель хозяйства, на чьей территории строится завод?
      Поднялся мужчина среднего возраста и телосложения, Примаков шепнул на ухо: - «Воронин Петр Ильич, директор совхоза «Юбилейный».
      - Вы присаживайтесь, Петр Ильич, - продолжил Михась. - В большей степени я из-за вас сюда приехал. Мы забрали у вас солидную площадь пахотных земель под завод, и сейчас я бы хотел компенсировать вам потери. Наша фирма дарит вам электронный плуг, аналогов которому нет во всем мире, другие хозяйства района смогут приобрести его за символическую цену - пять тысяч рублей. Могу сказать, что за границу он станет продаваться за миллион рублей или больше. Но не миллионом компенсируются ваши потери, Петр Ильич, вы получаете гораздо большее и сейчас это поймете. - Охрана поставила на стол коробку, вынула из нее металлический ящик. - Вот это и есть электронный плуг, который, наверное, трудно оценить деньгами, - он заметил на некоторых лицах улыбки и тоже улыбнулся. - Размерами он с цветной телевизор, весит, примерно, также, а вот работает по-другому. Чтобы таскать этот прибор за собой, не нужны мощные трактора, пашет он шириной десять метров, глубиной на заданный уровень, но не более полутора метров. Я не пахарь, не знаю, но, наверное, вам необходима глубина сантиметров сорок, это вы сами станете регулировать. Чтобы развеять все ваши сомнения, мы сейчас выедем в поле, и я вспашу на обыкновенном «УАЗике» мерзлую землю на глубину полтора метра. Можно и на «Жигулях», да боюсь, в снегу завязнут, - засмеялся Михась.
      Всем скопом они выехали за околицу, охрана прилаживала прибор к «УАЗику». Директора ничего не понимали - то ли их пригласили на шоу, то ли цирк устраивают, то ли дурдом. Не понимал ничего и Примаков, уже пожалевший, что связался с Михасем - никто не пашет землю зимой, ни один трактор не сможет потянуть за собой плуг, осмеют его директора. Но Михась уселся в «УАЗик», проехал по полю метров десять, вышел из машины, выключил свой прибор и пригласил всех подойти поближе. Ничего не изменилось на зимнем поле - колея от колес машины, да, может быть, снег немного просел полосой шириною в десять метров, но на это никто внимания не обратил. Николай Владимирович протянул лопату Воронину.
      -  Попробуйте, Петр Ильич, копните, - Воронин стоял, не шевелясь и не желая брать лопату. - Ну что ж, не верите, не надо, - огорчился Михась. - Но посмотреть вам все равно придется.
      Один из охранников взял лопату, быстро расчистил снег и стал копать. Лопата входила в землю, как в песок, охранник даже не давил на нее ногой, он копал и копал, углубляясь все дальше и дальше, пока его не остановил Михась. На снегу выросла кучка земли, и это уже не походило на цирк. Каждый из директоров взял в руки горсть земли - мерзлая без комков почва просачивалась сквозь пальцы действительно, словно песок. Шоу превратилось в реальное чудо. Охрана набрала в пакетик несколько горстей земли, и вся компания вернулась в зал дома культуры.
      Михась приехал один, не хотелось выслушивать извинений за недоверие, настроение упало, но задуманное необходимо завершить, и он сразу же заговорил, не давая возможности что-либо сказать директорам.
      -  Вы убедились, что прибор работает и мои слова не блеф. Скоро оттает привезенная с собой земля и не будет похожа на песок, скорее на «пух», в который мечтает посадить зерно каждый крестьянин. С прибором дается полная и подробная инструкция по его применению, и я не стану останавливаться на этом. Скажу лишь о том, что к нему необходимо относиться очень серьезно во время работы - если проехаться прибором по человеку, он превратится в мясной фарш. Поэтому обращаю ваше внимание на технику безопасности, о ней тоже говорится в инструкции. Этот электронный плуг может работать без поломок лет шесть-семь в среднем. Я предлагаю использовать его следующим образом. Когда настанет пора сеять зерно, вы крепите прибор на трактор и следом за прибором прикрепляете сеялку. Вспашка и сев происходят одновременно, причем на обработанном прибором, вернее, электронным плугом, поле не растут сорняки. Они измельчаются и превращаются в органические удобрения. И еще хочу дать маленький совет лично для вас, Петр Ильич. Вы потеряли участок плодородных земель, на нем строится завод, который и станет производить эти плуги. Нужный стране завод. Но рядом есть участок леса, который можно использовать под посевные поля. Деревья вы свалите своими силами, используете древесину, как посчитаете нужным, остальное сделает электронный плуг. Проедетесь с ним по пням, и они превратятся в мелкие опилки, давая удобрения. Прибору без разницы, что пахать - землю, деревья или камень. Если проехать плугом над скалой, она превратится в каменную пыль на глубину полтора метра. Этот прибор ваш, Петр Ильич, другие руководители могут получить электронный плуг в любое время, оплатив пять тысяч рублей. Можно взять несколько плугов, но каждый последующий обойдется вам в пятнадцать тысяч. Благодарю за внимание.
      Михась ушел очень быстро, не дав никому извиниться или задать вопросы, его охрана, зло глянув на всех, удалилась следом. Ее тоже возмутило поведение директоров - им дарят такой плуг, а они в «ромашку» играют: верю - не верю. И никто не задумался, как бы поступил сам на их месте.
      Оставшись одни, директора зашумели, Примаков попытался успокоить их.
      - Что, господа, обкакались мы перед Михасем, что дальше станем делать? Ты-то, Петр Ильич, мог бы и лопатку взять...
      Воронин ощерился.
      -  Мог бы взять, но что-то никто из вас ее тоже не взял. Все лопухнулись, а Воронин крайний? Кто же подумать мог, что его «телевизор» действительно землю вспашет - ее сейчас любым трактором и плугом не возьмешь, что он скалы и пни пахать может?..
      Прибор однозначно не походил на плуг и, как сказал Воронин, действительно походил на телевизор, даже небольшой экран имелся. Его и стали называть «телевизором».
      -  Пнями-то мы оказались с вами. Ладно, чего уж там, возьму эту проблему на себя, - снова заговорил Примаков. - Съезжу к Николаю Владимировичу, объясню все, действительно - кто мог подумать, что «телевизор» вообще пахать может, тем более мерзлый грунт.
      Часа два они обсуждали «телевизор», читали инструкцию, подсчитывали экономию, но больше двух приборов взять не решились - мало ли что может случиться. Если учесть то, что трактор весной пройдет по полю один раз, а не два, как раньше - вспахать и засеять, и то экономия в два раза. Плюс сорняки не растут и урожай лучше, осенью пахать не надо - получалась экономия раза в четыре от предыдущих затрат. Это очень существенно для любого хозяйства, но все-таки решили повременить. Получится все, как задумано - на следующий год можно взять и еще по два.
      А Михась тем временем решил показать электронный плуг прессе. По его расчетам, к весенне-полевой страде фирма могла изготовить до пяти тысяч плугов, возникала необходимость в его популяризации. Николай Владимирович вызвал к себе Крапилину.
      -  Вот что, Татьяна Ивановна, через неделю вы защищаете кандидатскую, и я решил дать вам маленькое, но ответственное поручение...
      Крапилина сразу же вспомнила «Кавказскую пленницу». Если бы Николай Владимирович предложил ей разрезать ленточку, а потом его охрана выкрала ее и привезла к нему в дом...
      -  Татьяна Ивановна, кажется, вы меня не слушаете, - голос Михася вернул ее к действительности.
      -  Нет, что вы, Николай Владимирович, продолжайте, пожалуйста, - солгала Крапилина и покраснела.
      - Я хочу назначить вас начальником отдела, вы должны до защиты продемонстрировать прессе работу плуга на мерзлом грунте и на участке с вырубленными деревьями. Я исхожу из двух моментов: во-первых, вы достойны этой должности, во-вторых, вам легче станет защищать диссертацию после телевизионного эфира. Не подумайте, я не считаю ее слабой, вы защититесь успешно в любом случае, но так будет лучше. С прессой вам все равно предстоит поработать независимо от того, согласитесь вы на предложенную должность или нет - пора продемонстрировать наш продукт. Жду вашего решения.
      Ей хотелось ответить многое, но сказала она кратко:
      - Я согласна.
      -  Вот и прекрасно, действуйте, Татьяна Ивановна.
      Ей вдруг захотелось, чтобы он назвал ее Танечкой, хотя бы Татьяной, и она чуть было не попросила его об этом, но вовремя остановилась и снова покраснела. И в этот раз ее не понял Михась, он вообще оставался в фирме единственным, кто не догадывался о ее любви к нему. Знала об этом и Елена Михайловна, но она никогда даже не намекнула мужу об этом, считая Крапилину порядочной женщиной, не способной для расстановки любовных сетей. Верила она и в Николая, смогла победить свою чудовищную ревность, возникшую было в самом начале их совместной жизни.
      Сейчас Лена в основном находилась дома, шел восьмой месяц беременности, и она изредка выезжала проконтролировать работу ресторана или гостиницы, всегда заезжала на завод. Спрашивала, как дела у секретарши и у юриста, заходила на минутку к мужу и уезжала домой.
      Михась любил обнимать ее, поглаживая животик, прижимался ухом к нему и очень радовался, когда получал пинок от малыша. Елена чувствовала, что он стал относиться к ней еще нежнее, радовалась своему счастью и мечтала лишь о том, чтобы Николай находился побольше дома. Никогда не высказывала упреков, что он временами задерживался на работе, понимала, как сложно руководить большой фирмой и в то же время заниматься научной работой.
      Сегодня вечером они вместе смотрели телевизор. Крапилина демонстрировала электронный плуг, лично вспахав мерзлый грунт и пни от деревьев, рассказывала о его достоинствах и возможностях. Михась остался очень доволен, он не ошибся в ней, лучшей рекламы не могло и быть. Лена прижалась к мужу.
      - Надо же, и все это изобрел ты, Коленька. Смотри, как пинается наш сынок, - она положила его руку к себе на живот, - чувствует, что показывают изобретение папочки.
      Николай прижал к себе Лену. Слово «папочка» приятно резало слух, разливалось теплотой по сердцу и разносилось им по всем клеточкам организма. Оставалось недолго, Елена должна родить месяца через полтора. Горничная Наталья Сергеевна не советовала брать заранее что-либо ребенку, говорила, что это плохая примета, и Михаси не брали. По сути и ни к чему было, все можно купить в любое время - не советский период.
      
      
      *          *          *
      
      
                Начальник «убойного» отдела УВД области лично выехал на место происшествия, чрез минуту туда же прибыли областной прокурор, начальник УВД и ФСБ, даже приехал губернатор, чего ранее никогда не случалось. «Притащились, черт их принес, вместо работы одни доклады теперь будут, планы и вздрючки», - подумал начальник отдела.
      Останки машины догорали на центральной площади города, мощнейший взрыв разнес все на куски, тела погибших собирали по частям, все, что можно было собрать, уже отправили на экспертизу. Видимо, сработало очень мощное радиоуправляемое взрывное устройство, специалисты ФСБ, прокуратуры и УВД занимались своим делом. Каждый видел свою подоплеку в этом деле и неохотно делился об этом с другими службами.
      Губернатор понимал, что это заказное убийство без подсказки ФСБ, УВД и прокуратуры. Он также знал и о том, что еще ни одно из заказных убийств в области не раскрыто и на что направлено это зверское преступление. Выматеревшись про себя, он бросил прокурору:
      - Я к нему, остальным вы сообщите сами. Но если вы и это не раскроете... - он не договорил, глянул в глаза начальнику УФСБ, махнул рукой и уехал.
      Все понимали, куда поехал губернатор, и никто не хотел быть на его месте.
      Протасов появился у Михася вместе с Корнеем.
      -  Проходите, проходите, Владимир Михайлович, опять что-то Антон Петрович у вас выпрашивает, - радостно встретил их Михась, но, заметив каменные лица обоих, переспросил: - Что-то случилось?
      Губернатор подождал, пока Михась сядет в кресло, и с огорчением произнес:
      - Да, Николай Владимирович, случилось непоправимое, - он сделал небольшую паузу. - Погибла ваша жена.
      У Михася расширились глаза, но через секунду он закрыл их и сидел минуты две, не шевелясь и не произнося ни слова. Потом спросил:
      -  Как это случилось?
      -  Мощное взрывное устройство подложили в машину, охрана погибла тоже. От тел остались небольшие кусочки, - ответил губернатор.
      Михась снова закрыл глаза и сидел, не шевелясь. Протасов и Корней не знали, что делать, решили пока не беспокоить Николая Владимировича, посидеть рядом некоторое время молча. Через несколько минут дверь отворилась и в кабинет вошла Елена Михайловна. Губернатор, Корнеев и Михась оторопели.
      - А вот и я, - радостно начала Елена. - Не захотела поехать, поехать... Что случилось, на вас лица на всех нет? - заволновалась она.
      - Подойди, - попросил Николай, она подошла, он прижался к ее животу, улыбнулся, почувствовав, как шевелится ребенок, поцеловал сквозь платье и попросил: - Подожди в приемной, пожалуйста, мы скоро закончим. Да, ты говорила, что куда-то не поехала?
      -  Не захотела ехать в гостиницу, там какой-то инцидент с дракой, мне по сотовому позвонили. Но я решила, что охрана без меня разберется, взяла одного с собой - и на такси сюда. Не переживай, не одна приехала - с охранником, - улыбнулась Елена.
      -  Ладно, ладно, - попытался улыбнуться Михась, но улыбка вышла натянутая, он все еще не мог прийти в себя полностью. - Подожди пару минут, мы скоро.
      Елена пожала плечами, ничего не понимая, собралась выйти, но Корнеев остановил ее.
      - Леночка, мой сотик сломался. Можно, я с твоего позвоню?
      Она без слов отдала телефон, бросила выходя:
      - Странные вы, мужики, сегодня...
      Михась закурил. Все понимали, что Елене повезло и покушались именно на нее. Из-за тонированных стекол не видно, кто едет внутри машины, а она шла именно к гостинице. И о звонке не беспокоились, знали, что при взрыве следов не останется. Корней записал высветившийся номер на сотовом Елены, вызвал прямо сюда начальника личной охраны Михася, приказал:
      - Провентилируй этот номерок тихонько. С Еленой Михайловной сюда один ее охранник прибыл - ошмонать и под домашний арест с усиленной охраной, от внешнего мира отрезать полностью, в туалет вместе ходить. Госпожа Михась не должна видеть, что вы увозите его. Понятно? Я сам с ним позже поговорю.
      -  Понял, Антон Петрович, все сделаю.
      Протасов посчитал, что извиниться необходимо, но Михась перебил его, сказав, что ситуация понятна и наоборот поблагодарил его за то, что нашел в себе силы и приехал лично.
      Губернатор вернулся на место трагедии, отвел в сторону начальника УФСБ и тихо, но с яростью заговорил:
      -  Так меня еще никто не подставлял, генерал. Почему ты не проверил, кто ехал в машине, или вам со своими шпионскими играми это не обязательно? Ты обосрался, как последний пацан, я только что разговаривал с Еленой Михайловной. Объявляю Михасю, что его жена погибла, а она через несколько минут в кабинет входит... У тебя есть последний шанс - если не найдешь преступников, твоя песенка спета, на пенсию пойдешь не генерал-майором - майором пойдешь, если вообще пойдешь, лично попрошу президента. Охранник еще один остался жив, его сейчас Корней крутит, лично с ним потом свяжешься. И о том, что Елена Михайловна жива и один охранник жив - никому ни слова. Проследи, чтобы пресса осветила гибель машины и всех пассажиров, но чья машина и кто погиб - не известно. Надеюсь, хоть с этой задачей ты справишься?
      Губернатор уехал, не попрощавшись. К ФСБэшнику подошли прокурор и начальник УВД, спросили: «Ну, как»?
      -  Что как? Сами знаете, нелегко такие вещи мужу рассказывать. Грозился, что если не раскрою этот взрыв - лично к президенту поедет просить, чтобы меня в майоры разжаловали. Вот так...
      Николай Владимирович дома все рассказал Елене, она ужаснулась от услышанного, обняла Николая и расплакалась.
      -  Кто же это так, Коленька? Ведь трое человек погибло, ни в чем не повинные люди. Зачем я им понадобилась, кому сделала плохо? - всхлипывала Елена.
      Николай, обнимая, успокаивал ее.
      - Леночка, перестань плакать, это вредно для нашего малыша, успокойся, пожалуйста, - она кивала головой, вытирая слезы. - Ты никому не сделала ничего плохого, из колеи старались выбить меня. После твоей смерти мне действительно пришлось бы туго, и я вряд ли смог бы работать какое-то время. Запугать охрану, Корнея, меня - вот их основная цель, постараться внедрить ко мне своих людей и сорвать производство электронных плугов. За этим наверняка стоят воротилы тракторного бизнеса, их в первую очередь ударят по карману мои плуги. Но Антон Петрович разберется, мы в долгу не останемся. Убивать никого не станем, но тюрьмы, полагаю, им не миновать, пусть попарятся на нарах. Пренеприятнейшая штука, скажу тебе по секрету.
      Лена заулыбалась, потом спросила, что станет с ее охранником. Николай пояснил, что Антон Петрович разберется, если он не виновен - будет работать, как и прежде, если виновен - им займутся органы. «Но тебе, как и ему, нельзя сейчас показываться на людях, никому нельзя звонить, никому. Нельзя подходить к телефону, даже я тебе не буду звонить - могут прослушать разговор. Для всех ты погибла, Леночка, а домашние станут просто отвечать, что тебя нет, без пояснений и комментариев».
      Многократно усиленная охрана не подпускала к дому Корнея и Михася никого, даже сотрудников УВД, прокуратуры и ФСБ, требуя санкцию суда, без нее никто не мог зайти на территорию коттеджей, а санкцию, естественно, никто не давал. Николай Владимирович несколько дней не появлялся на работе, Ипполитова ездила к нему домой подписывать необходимые документы, сотрудники расспрашивали ее подробно, но она сама ничего не знала. Антон Петрович не ложился спать третьи сутки, Михась тоже не мог уговорить его, но заставил, отдав команду не выпускать его из комнаты. Корней было сунулся, наткнулся на охранников, стоявших глыбами, выматерился яростно вслух и сразу же уснул. Его разбудили через пять часов, и он опять принялся за работу. Через неделю он пришел домой усталый, но довольный.
      - Все, Коленька, я нашел всех, - только и успел проговорить он, засыпая прямо в кресле.
      Его раздели, уложили на кровать и не будили. Антон Петрович проснулся сам почти через сутки. Заохал, что проспал так долго, но не расстроился. С Николаем они обсуждали всего один вопрос - что выгоднее: наказать исполнителей и заказчиков своими силами или отдать их правосудию? Политически было выгоднее отдать преступников правоохранительным органам, Корней тоже склонялся к этому, но и имел при этом веские контраргументы. У заказчиков есть шанс вывернуться с помощью сильных адвокатов - что-то не сможет доказать следствие, где-то допустят процессуальную ошибку - все на руку адвокатам. Потом исправлять все станет сложнее, и преступники поймут свою безнаказанность, второй раз уже не допустят ляпов. Если заказчики останутся на свободе, в повторной попытке не сомневался ни Михась, ни Корней. Не сомневались они и в том, что предотвратить следующий случай вряд ли удастся. Николай Владимирович бросил в бой тяжелую артиллерию.
      -  Знаешь что, Антон Петрович, если уж органы не смогут воспользоваться готовым блюдом, я перестану в них верить. Они и так не раскрывают заказных убийств, неужели даже не в состоянии переварить разжеванное? Неужели только могут раскрывать бытовуху и ловить мелочовщиков?
      Корней покачал головой.
      - Знаешь, что, Коля, - также начал он, - у ФСБэшников ничего нет, никаких серьезных материалов. Я смог найти преступников, нашел факты, подтверждающие преступление. Чем же тогда занимались они? Вот ты говоришь, что они должны переварить готовое. И переварят. Процесс пищеварения на этом, как известно, не заканчивается, они и прокакают все блестяще в конечном итоге. Путин говорил, что мочить надо, а кого замочили? Его же и мочат юмористы на сцене, - Корней махнул рукой. - Решай сам, больше я говорить ничего не стану, как скажешь, так и поступлю. Но единственное, что хочу сказать напоследок - фактами я действительно располагаю железными, но в суде оценивается не только сам факт, но и то, как он добыт. Если доказательство добыто с нарушением процессуальных норм, оно судом отклоняется и не может использоваться как доказательство, хотя само по себе не вызывает никаких сомнений. Вот теперь все.
      Корнеев замолчал, набивая табаком трубку, закурил, пуская клубы дыма, словно паровоз, стоявший под парами, но так и не побежавший по рельсам. Он понял, что не убедил Николая, эта золотая научная голова совсем не разбиралась во многих простых, на первый взгляд, вопросах. И Корнею стало обидно - почему профессор не может понять того, что ясно без слов большинству неграмотных мужиков? Неужели он не понимает, что если не рассчитаться сейчас, они убьют его жену, даже сидя в тюрьме. Что ее закажут повторно, убьют обязательно, тем самым давая себе лишний шанс к освобождению. Они же сидели в тюрьме, значит, и первый взрыв заказывали не они. Неужели он не понимает, что в России, чтобы не сесть в тюрьму, нужно своровать много, очень много, и тогда ты свободен, никто не посмеет тронуть тебя. Глупец и гений... как все сложно. Даже первый вор СССР Япончик сидит в американской тюрьме, но что он в сравнении с тем же Березовским? Малявка.
      Корней вспомнил встречу с Япончиком по выходу его из Тулунской тюрьмы. Они не договорились - слишком долго он просидел, многое потерял, кроме имени почти ничего не осталось. Кто же поделится с ним нажитыми связями и властью? Япончик уехал потом к Джему на Дальний Восток, но и там не нашел реальной поддержки, рассчитал все верно - в России его завалят, и убрался в США. Сейчас положенец Дальнего Востока Джем уже умер, Япончик снова сидит, мир не может меняться резко и быстро. Корней вздохнул и опять закоптил своей трубкой. Как быть, как спасти Елену? Принять решение самому - поссориться с Михасем, потерять сразу двоих... Он коптил и коптил трубкой, как паровоз, и не мог тронуться с рельсов.
      Оба сидели не в настроении, каждый не хотел ссориться и уважал другого, но каждый имел свое мнение и впервые не желал уступать. Обе версии имели как плюсы, так и минусы, каждая зиждилась на своем фундаменте: одна на законе, другая на жизненном опыте. Исходя из того же жизненного опыта, Корней понимал, что на его стороне пятьдесят пять процентов, на стороне Михася - 45, но у него простой люд, у Николая - интеллигенция и власть, а значит, чаша весов не на его стороне.
      Корней передал папку Михасю.
      - Ознакомься, здесь все - доказательства и люди. Когда суд оправдает подонков, и ты станешь рвать волосы на собственной заднице в полной уверенности их вины, вспомнишь этот день. Теперь это твоя папка.
      Огорченный до глубины души, Антон Петрович вышел из комнаты не попрощавшись, ушел в свой коттедж и прилег на диване, так и пролежал всю ночь, не смыкая глаз.
      Михась изучал документы, внимательно прочитывая каждый листок, вслушивался в магнитофонные записи и удивлялся. Действительно, Корней проделал работу, оказавшуюся не по зубам УФСБ, УВД и прокуратуре. Что, если он, гений сыска, прав, что не получится ничего законным путем, не смогут правоохранительные органы реализовать готовую информацию? Николай Владимирович вспомнил рассказ одного знакомого оперативного работника, вздохнул тяжело в сомнениях.
      В свое время Центробанк решил позаботиться о своих руководящих кадрах и выделить определенную сумму для приобретения и установки металлических дверей в их квартирах. Но один из заместителей начальника главного управления центрального банка посчитал такие двери ненадежными и неспособными защитить его от возможного посягательства преступного мира. Имея право подписи, он заключил контракт с одной немецкой фирмой на поставку трех бронированных дверей для банка общей стоимостью сто двадцать пять миллионов тогда еще неденоминированных рублей. Двери из особо прочной стали, неподдающиеся резке автогеном из-за присутствия внутри бетона, доставили и установили. Из-за сложности установки ее производили финские рабочие, имелся акт приемки выполненных работ, где черным по белому написано, что двери установлены именно в банке. Но... двери установили в приватизированных квартирах зама, главного бухгалтера и начальника РКЦ. Есть состав преступления, возбудили уголовное дело, но успешно его и похерили...
      Вспомнил Михась и другой рассказ, когда обратился гражданин с заявлением в милицию о вымогательстве пятидесяти тысяч рублей - суммы, для кого-то значительной, для кого-то ничего не значащей. Блестяще провели оперативники задержание с поличным, передали следователю процессуально правильно оформленные аудио и видеопленки с угрозами насильственных действий, в том числе и убийства. Но... опять злополучное но... Следователь прекращает дело за отсутствием состава преступления.
      «Кошмар, - подумал Михась. - А если они и это дело похерят... Ведь там тоже все доказательства налицо были. Неужели все так запущено, продажно и коррумпировано? А может, не все? Может, есть надежда и правда на свете? Наверняка есть, но подстраховаться необходимо».
      Николай Владимирович связался с губернатором, пригласил на вечер к себе домой, как и начальника УФСБ. Они прибыли к восьми часам вечера практически одновременно, удивились, увидев друг друга, и поняли, что речь пойдет о взрыве на центральной площади города. И не ошиблись. После обычных вежливых фраз и предложенных легких напитков Михась перешел к делу.
      -  Господа, я пригласил вас рассказать не только о том, кто покушался на мою жену, взорвал автомобиль и зверски уничтожил троих людей из охраны. Я пригласил вас еще и для того, чтобы посоветоваться, чтобы вы, Владимир Михайлович, помогли мне с учетом вашего политического опыта, а вы, Григорий Борисович, помогли как профессионал ФСБ. Я не поехал ни к одному из вас, мне не нужен совет губернатора или начальника УФСБ, мне необходим ваш человеческий совет, который основывается на ваших знаниях. В неформальной обстановке вы можете сказать, как бы поступили вы, окажись на моем месте. - Получив полное понимание и готовность к содействию, Михась продолжил: - Но прежде хочу спросить: есть ли новости, подозреваемые по делу?
      -  Работа ведется очень активно, - ответил генерал. - Подозреваемых пока нет, но перспектива неплохая, делаем все возможное.
      Михась усмехнулся.
      - Спасибо, Григорий Борисович, за горбачевский ответ, не обижайтесь, пожалуйста, лучше послушайте мою «сказку». По телевидению около двух недель назад практически по всем каналам показали работу моего электронного плуга, - генерал и Протасов закивали головами. - Такой прибор могут тащить за собой любые слабосильные трактора, собственно, им тащить за собой необходимо лишь сеялку. Это, естественно, отразится на сбыте средней и особенно тяжелой техники. Здесь, - Николай Владимирович показал аудиокассету, - записан разговор трех человек, это хозяева трех крупнейших тракторных заводов страны. Обыкновенная экономическая конкуренция, банальная до пошлости. Они приходят к единому мнению - выбить меня из колеи, организовав покушение, вернее, убийство жены. Есть еще ряд аудио и видеокассет, исполнители и заказчики, и даже их покровители - все есть на пленках. Есть и другие документы, подтверждающие мою «сказочку». Они не знают, что жена жива, и сегодня, буквально пару часов назад, из Челябинска мне позвонил один человечек, предупредил, что если я не сверну производство электронных плугов, то известным взрывом все не закончится. Личность звонившего уже установлена. Но я хочу задать всего лишь один вопрос - сможет ли наша правоохранительная система справиться с такими людьми? Люди такого полета, конечно же, бывали в Лефортово, но ни один осужден не был. Красноярца Быкова осудили, ха-ха, условно, а выпуск под залог, условный срок - это приговор мне и моей жене. Здесь замешаны люди посильнее Быкова, и я один не смогу им противостоять.
      -  Почему же один, Николай Владимирович, у вас очень сильная позиция, собранный материал не позволит уйти преступникам от ответственности.
      -  Что вы понимаете, генерал, в позициях? - перебил его Михась. - Ваши профессионалы смогли выйти всего лишь на перспективу, а простые люди собрали этот, как вы выразились, материал. Наверное, потому, что для вас это действительно материал, а для этих людей это факты, неоспоримые доказательства. Речь идет не о пустяках - о жизни и смерти. Вы уже обкакались, ничего не сделав для установления и розыска преступников. Кто поручится, что вы не обсеретесь в реализации этого, как вы выражаетесь, материала?
      Михась в волнении заходил по комнате.
      - Зачем же так грубо, - обиделся генерал. - Все, что возможно, мы сделаем, преступников арестуем, проведем необходимые следственные действия в кратчайшие сроки, направим дело в суд. Я понимаю, что вы взволнованы, и основания для этого есть.
      -  Еще бы, конечно, есть и немалые. Вы не контролируете суд и СИЗО, именно отсюда может исходить источник зла. Нет уверенности, что суд не выпустит их под залог, даже если вы сообщите о намереньях продолжать преступные действия. Кто поручится, что в камере у них не будет связи с волей? Для вас, я полагаю, не секрет, что авторитеты в СИЗО имеют женщин и приводят их прямо в камеру как с воли, так и с женской половины СИЗО. Доллар там хозяин, а не начальник.
      -  Это что же творится, неужели это все правда, Григорий Борисович? - вмешался в разговор губернатор. Генерал опустил голову.
      -  Это социальное зло, Владимир Михайлович, контролеры там получают по две тысячи рублей, как прожить на такие деньги, я не знаю, - Григорий Борисович выпрямился и взглянул прямо в глаза губернатору, давая понять, что это общая вина. - Но все-таки это частные случаи, действительно они бывают, но это не система, многие сотрудники юстиции честно трудятся и за эти гроши.
      Обсуждение вопросов затянулось до полуночи, слишком острые моменты затрагивались в разговоре, как частного, так и общего характера. Григорий Борисович уехал с папкой, и Михась долго еще не мог заснуть, прикидывая, правильно ли он поступил.
      Через несколько дней пресса взорвалась сенсацией - раскрыто заказное преступление, арестованы исполнители и заказчики взрыва на центральной площади города, унесшего три жизни. Госпожа Михась, супруга профессора и начинающего бизнесмена, на которую и покушались преступники, чудом осталась жива, УФСБ продолжает свою работу.
      Корней предпринял небывалые меры предосторожности, Николай Владимирович и Елена Михайловна охранялись ежеминутно, все машины проверялись и перепроверялись, их постоянно окружали люди охраны, предотвращая возможные снайперские выстрелы. В возможные источники и очаги опасности внедрялись люди Корнея. Но он прекрасно понимал, что если «трактористы» решатся на убийство - ничто не спасет Михасей, а из своего опыта он знал, что так и случится. Может быть, через несколько лет, но все равно случится. Единственный путь спасения - физическое уничтожение - Михась отверг, поручив разборку правоохранительной системе.
      Дни бежали за днями. Елена теперь уже безвылазно сидела дома, а Николай с головой окунулся в работу. Производство разрасталось с каждым часом, рождая нового бизнесмена, неподвластного никому.
      Крапилина защитила диссертацию, и Михась решил назначить ее начальником цеха, как раз выстроился один блок его приборостроительного завода. Бурцев проявил не только научные, но и организаторские способности, Николаю Владимировичу не пришлось искать директора завода, Андрей Степанович подходил для этой должности лучше всего.
      Татьяна Ивановна долго раздумывала, прежде чем согласиться. Нет, не на должность начальника цеха, на которую она согласилась сразу же и с радостью. Докторская диссертация - вот что заботило ее прежде всего, потому что непосредственным руководителем становился сам Михась, и общаться с ним пришлось бы очень часто. Сможет ли она выдержать, пересилить любовные муки? Она не хотела разрушать семью и ни за что бы не призналась ему в любви. Всю себя, все свои знания она отдавала науке и производству, постепенно привыкла к такому режиму и только иногда плакала ночами, проклиная свою судьбу. Одноклассницы и коллеги завидовали ей - кандидат наук, начальник цеха, деньги гребет лопатой, зачем ей столько... Парни бегали, ухаживали за ней безрезультатно, и постепенно пополз по заводу слушок о ее фригидности, холодности и ненависти к мужчинам. А она отдала бы все за одну лишь ночь с ним - и ученую степень, и должность, и деньги.
      Крапилина очень переживала, когда узнала о смерти Елены Михайловны, и даже не задумалась, что теперь для нее путь свободен. Боль Николая была ее болью. Когда Елена вдруг оказалась живой, Крапилина так обрадовалась, что не смогла скрыть своих чувств. Про нее стали говорить, что она чокнутая, далеко пойдет по научной и производственной части, заменит потом Михася, а может, и затмит даже. Но горе мужику, кто станет ее мужем, постепенно превращаясь в Кая с холодным сердцем и льдинкой в глазах.
      Постепенно сошел снег, как-то быстро и незаметно потеплело, но деревья еще оставались голыми, готовясь к своей цветущей поре. По подсчетам Михася, Елена должна родить через несколько дней, в крайнем случае, через неделю. «Надо бы отпуск взять дней на десять, - подумал он. - Помочь Леночке с ребенком, повозиться с ним. Да и так давно не отдыхал», - рассуждал Николай. Зазвонил телефон, Николай Владимирович глянул на табло определителя - звонили из дома.
      - Да, Леночка, слушаю тебя, дорогая.
      -  Коленька, ты не теряй меня, я к гинекологу съезжу, карту нужно забрать.
      - Ты же завтра собиралась, может, случилось что? - забеспокоился Михась.
      -  Нет, Коленька, ничего, все нормально. Она завтра не принимает, вот и позвонила, чтобы я сегодня появилась, карту и направление взяла. Ты не переживай, я быстро, вернусь и перезвоню тебе. Пока, милый.
      Елена положила трубку, Михась успокоился, закурил. Решил позвонить Корнею - он последнее время не расставался с Еленой, ездил везде с ней. Набрал номер, но Корней не отвечал. Николай забеспокоился - почему молчит Антон Петрович, что случилось? Сердце кольнуло страхом - гинеколог, почему она позвонила домой, откуда узнала номер? Михась набрал сотовый Елены, но он тоже молчал. Николай Владимирович рванул из кабинета, охрана едва поспела за ним прыгнуть в машину.
      -  К поликлинике, - коротко бросил он. - И быстрее.
      У поликлиники знакомой машины не оказалось, и Михась, не останавливаясь, помчался к дому. Через пару кварталов сердце чуть было не остановилось от предчувствия - на дороге образовалась большая пробка, и он приказал ехать по газону, не обращая внимания на тормозивших его ГАИшников, навстречу страшной картине.
      Здоровенный «КАМАЗ» вылетел на полосу встречного движения и практически подмял под себя «Вольво». Капот и передняя часть салона зашли под бампер «КАМАЗа», свободными оставались лишь задние дверцы, которые безуспешно пытались открыть суетящиеся вокруг гаишники. Необходимо было растащить машины и вырезать крышу легковушки.
      Через разбитое стекло Михась прикоснулся к горлу Елены, на сонной артерии пульс отсутствовал. Николай опустился на землю, ноги не держали его, дрожащими пальцами он снова набрал номер Корнея, слыша лишь длинные гудки в ответ.
      
      
      *          *          *
      
      
                Незаметно пролетели три года. Весна оказалась ранней, и в парке кое-где наклевывались листочки. Михась в этот день решил поехать на кладбище пораньше, не заезжая к себе на работу. В день смерти Елены кто-то уже два раза приезжал раньше его, Николай всегда находил могилку убранной и букетик алых роз покоился у подножия памятника. И в этот раз Михась чуть было не опоздал, знакомая фигурка Крапилиной уже удалялась от могилы. Николай Владимирович попросил охрану вернуть ее.
      -  Спасибо тебе, Таня. Посиди немножко рядом, - он впервые назвал ее по имени. - Леночка любила мартини, давай помянем ее светлую душу.
      Охрана налила три рюмки, одну поставила на могилку, другие отдала Михасю и Татьяне. Они молча выпили и сидели, каждый думая о своем.
      «Вот ведь как на свете бывает - и подружками они не были, а как переживала Татьяна ее смерть... Если бы не она, не знаю, что и со мной бы было, она заставила меня вернуться к работе, заботилась, заваливала вопросами по теме диссертации. И я невольно втянулся, поняв, что надо жить». Михась закурил сигарету, благодарно взглянув на Татьяну. Не понимал он лишь одного - она упорно не соглашалась бывать у него дома, всегда находила веские причины и отказывалась.
      Прошло три года, Корнея и его охранников так и не нашли, они бесследно исчезли вместе с машиной. Заказчиков первого покушения через год выпустили за недоказанностью вины, исполнителей осудили к длительным срокам, но все они в течение месяца повесились в камерах. Сильно сомневался Михась в самоубийстве, не послушался он тогда Корнея - сидит сейчас у могилки, а заказчики жируют на свободе. Где-то покоится тело Антона Петровича, ждет, когда найдет его Михась.
      На девятый день пришел Корней во сне к Николаю, попросил ждать три года, а потом отомстить. «Ты знаешь убийц, меня потом похоронишь, рядом с Леной. Никто не посмеет после тронуть тебя». И растворился образ Корнея, и не приходил больше во сне, не приходила и Лена.
      Долго обсуждал сон Михась сам с собой и понял, что попросил Антон Петрович три года ничего не делать, чтобы улеглось все и забылось. А где его искать - расскажут перед смертью преступники.
      Николай вздохнул тяжело, поправил на могилке цветы и протянул руку:
      - Пойдем, Таня.
      Она подала ему дрожащую руку, смахивая с глаз слезинки, и покорно пошла рядом.
      Через три дня в Новосибирске состоялась конференция промышленников, а после нее газеты запестрели заголовками о зловещем убийстве, по всем каналам передавали его таинственный характер.
      В одном из номеров гостиницы обнаружили три безголовых трупа и записку: «Мы покушались на Елену Михась, и мы убили ее, как и Корнея. Ангел возмездия явился к нам и забрал наши головы, которые вы найдете вместе с телом Корнея».
      Экспертиза установила, что писал один из убитых, писал обычным своим ровным подчерком без признаков волнения или испуга. Все это смахивало на фантастику, но старое дело подняли и на всякий случай установили - не ездил ли Михась в Новосибирск. Не ездил, алиби имел железное.
      А еще через несколько дней газеты запестрели новыми заголовками, телевидение вело прямой репортаж с одного из Иркутских болот. Какой-то бомж обнаружил в болоте машину. Ее с трудом подняли, обнаружив в ней пять трупов, один из них держал на коленях три отрезанные головы...
      Весть мгновенно облетела всю страну, журналисты, сами того не желая, придали ей мистический ужас. Страшная история пересказывалась из уст в уста, обрастала неимоверными подробностями. По телевизору как раз показали американский фильм, где убитый возвращается небом на землю, чтобы рассчитаться с убийцами. Определили в народе и символический срок - ровно через три года и три дня умерли трое преступников, в их виновности не сомневался никто. Люди, словно взбесившись, подкарауливали судью, которая вынесла тройке приговор о недоказанности, чтобы плюнуть в лицо. В суде каждый подсудимый давал ей отвод, народ считал ее пособницей дьявола, в магазине не хотели продавать продукты и одежду, автобус не ехал, если она входила в него. Журналисты изматывали вопросами, намекая на взятку или давление сверху. Судья повесилась прямо в зале суда, написав предсмертную записку, где рассказывала всю правду об оказанном на нее давлении и запугивании. Началось новое расследование.
      А Корнея, как он и просил, похоронили рядом с Еленой. Осунувшийся за три года, Михась распрямился и словно помолодел. Впервые за это время он уснул сразу и крепко. Под утро к нему явилась Елена в образе светящегося ангела. «Я знала и верила, что ты отомстишь, и душа моя успокоилась. Живи счастливо, она любит тебя, и я даю свое благословление». Образ растаял, Михась проснулся с бьющимся сердцем, ничего не понимая. Кто любит его, с кем предлагает Елена провести ему остаток жизни? Ничего не сообразил Михась, так и уехал на работу, решив посоветоваться с Татьяной.
      К концу рабочего дня он вызвал Татьяну, чтобы обсудить с ней сон, но как только она вошла, упал как подкошенный в кресло. «Какой же я дурак, толстокожий слон, это же про нее говорила Елена, а я хотел посоветоваться с ней. Вот бы наворочал дров! Но как же так - надо любить, а я люблю ее, как младшую сестру». Он посмотрел на Татьяну совсем другими глазами, впервые посмотрел на нее, как на женщину, и ему захотелось пригласить ее куда-нибудь. Словно кто-то содрал резко пленку с его глаз, открывая красоту ее лица, изящность и стройность фигуры, впервые он посмотрел на ее длинные ноги. Заметив, что она покраснела, он пришел в себя, мысленно обругивая последними словами за бесцеремонность осмотра.
      -  Присядь, пожалуйста, Таня.
      Она вздрогнула и покраснела еще больше, он второй раз назвал ее Таней, первый раз - у могилы жены.
      - Таня, я хотел... - Николай замялся. - Нет, ничего, мы обговорим это в следующий раз. Завтра зайдите ко мне после работы.
      Крапилина вышла, а Михась злился на себя. «Мальчишка, не смог пригласить девушку в кино. Какое кино, - улыбнулся он, - не семнадцать лет, пригласил бы в ресторан или домой. Нет, домой нельзя, она откажется, никогда не была у меня дома, как я ни звал. Поэтому и отказывалась, что любит, я же приглашал ее работать над диссертацией. Не стану рисковать, приглашу завтра в ресторан», - решил окончательно он.
      Михась вызвал начальника охраны.
      - Сейчас от меня вышла Крапилина, с этого часа станете охранять ее всегда и везде, выделите одну машину. Домой, на работу, по магазинам... понятно?
      -  Понятно, Николай Владимирович, все исполним, не переживайте.
      - Да, вот еще что - сотик у нее есть?
      - По-моему, нет.
      - Так купите, чтоб сегодня же был, потом номер скажете.
      Михась немного успокоился и решил поехать к себе, но вспомнил пустой дом, где его всегда ждала лишь одна душа, ставшая словно родной, Наталья Сергеевна Петрова, первая учительница Леночки по физике. Уже почти четыре года она жила в его доме, следя за чистотой и порядком. Иногда даже ругала его за то, что он засиживался допоздна за чертежами или расчетами, заходила и ворчала вслух, вытряхивая окурки из пепельницы. Николай улыбнулся и решил поехать в ресторан, в Леночкин ресторан, в котором он не был три года.
      Подъехав, увидел табличку - мест нет, значит, процветает ресторанчик. Александр Аркадьевич встретил его внизу лично, проводил наверх, спросив, где желает отдохнуть Михась: в зале, отдельном кабинете или в кабинете директора? Николай Владимирович присел за свободный столик, попросил не беспокоиться и заказал сто граммов коньяка, закуску на выбор. Он словно делал прощальный вечер, вспоминая Елену, грустил, представляя, что его сыну исполнилось бы 3 годика. Вспомнил детей от первой жены и ее саму - жили они где-то на Урале, переехали из города, не оставив адреса. Не понимал этого Михась: как можно уехать, не сказав куда, разлучить отца с детьми. Пусть они разошлись, так получилось, но дети-то ни при чем, он помогал им. «Да, надо разыскать их, написать детям, может, помощь нужна какая... обязательно разыщу», - решил он.
      Посидев немного, Николай уехал домой. Лег на кровать и снова задумался. Перед глазами вырисовывался образ Татьяны - ее лицо, фигура, ноги... «Слишком она молода для меня, мне сорок восемь, почти сорок девять лет. А ей, сколько же ей лет? Наверное, двадцать восемь или двадцать девять. Двадцать лет разницы - срок немалый. Как она станет жить со мной, стариком, когда ей исполнится сорок, мне стукнет шестьдесят»? Он вздохнул, отгоняя мысли, но они вернулись к нему вновь. «Почему Лена благословила меня»? - задал вопрос Михась и решил посоветоваться с Натальей Сергеевной. Он спустился к ней на первый этаж и решил рассказать все.
      -  Тетя Наташа, недавно ко мне во сне впервые пришла Лена, сказала: «Живи счастливо, она любит тебя, и я даю свое благословление». Почему она так сказала, тетя Наташа?
      - А ты как считаешь?
      -  Не знаю, но я сегодня впервые взглянул на нее, как на женщину, а не на сестру. Она действительно хороша, но очень молода для меня.
      -  Ты мужчина, и одному жить трудно, а Леночка, царство ей небесное, видимо, не хотела, чтобы ты выбрал другую. Она еще при жизни знала, что Татьяна любит тебя, вот и решила разбудить в тебе мужика, а не брата, - ответила Петрова.
      - Вы даже знаете имя, о ком идет речь? - удивился Михась.
      -  А кто же его не знает? - улыбнулась тетя Наташа. - Все знают, и Леночка знала, только один ты и не знал. Любит она тебя безмерно, страдает, вся уходит с головой в работу, чтобы не думать лишний раз. Я никогда не была у тебя на работе - и то знаю все. И что докторская ее на подходе благодаря той же любви. А что делать, если ум есть, а ответной любви нет - только и остается, что диссертации защищать, - она засмеялась. - Приводи в дом, примем, как новую хозяйку, но диссертацию пусть защитит, не расслабляй ее.
      Теперь заулыбался Михась.
      -  Вот видишь, права Леночка, хоть улыбнулся первый раз за три года. И она будет спать спокойно, зная, что ты живешь счастливо, а преступники наказаны.
      Очень поразился ее словам Николай, особенно последним. Не могла она знать, что ездил он в Новосибирск, никто этого не знал и знать не мог. Он заказал и оплатил чартерный рейс, загримировался до неузнаваемости, обернулся туда и обратно за шесть часов, утром был на работе, видели его все, вечером его тоже все видели. Почему никто и не мог оспорить его алиби.
      Он снова поднялся к себе в спальню, уткнулся носом в подушку, обнимая ее, и решил, что ни одна женщина не ляжет на эту кровать.
      Утром он застелил ее, приказал обернуть целлофаном вместе с одеялом и подушками, всю, как есть, и отнести в дальнюю комнату, где любила одна отдыхать Елена. Комнату он замкнул и ключ от нее положил в сейф. А на освободившееся место попросил поставить другую кровать и застелить ее новым бельем.
      Поняла его одна лишь Наталья Сергеевна, подошла со слезами на глазах, обняла ласково и прошептала тихо:
      - Не переживай, Коленька, все исполню, как полагается. Надо жить, ты еще будешь счастлив, иди, соколик, на работу пора.
      Она перекрестила его три раза, наклонила его голову, целуя, и нежно подтолкнула к двери.
      Работа у Михася не заладилась с утра, мысли витали около Татьяны, хотелось знать, о чем она думает, как отнеслась к охране, вызвать к себе и хотя бы взглянуть. Николай курил сигарету за сигаретой и размышлял, как лучше сказать ей, что он хочет на ней жениться, что в нем вновь проснулся мужчина и что она ему нравится. Но надо любить, и Таня может отвергнуть его предложение без ухаживаний и любви, а любит ли он ее? Сутки ее образ не выходит из головы, он не может сосредоточиться, заняться делами, но что значат сутки? Страстное влечение, которое исчезает после удовлетворения? Любовь? Но он же не мальчик и не первый раз любит... Подкорка твердила - любит, любит, любит... Селектор прервал мысли.
      -  Николай Владимирович, к вам Андрей Степанович.
      - Нет, Ира, я занят, позже я приглашу его сам, нет, пусть завтра приходит с утра, и сделай мне крепкий кофе, черный, без молока и сахара.
      Удивленная секретарша принесла кофе - Николай Владимирович никогда не пил такой, всегда любил сладкий и с молоком. Впервые не принял Бурцева, директора приборостроительного завода.
      На эту должность Ирину устроила еще Лена, она обязательно хотела, чтобы секретарь знала и свободно говорила на английском. В приемной действовали Леночкины законы, которые традиционно поддерживала Ирина уже более трех лет. Если бы не Ленины рекомендации, Ирина бы уже не работала здесь года два, а то и более. Симпатичная, с длинными стройными ножками, она всегда носила юбку, как говорят медики, выше пупартовой связки, и всегда старалась показать свои прелести в полном объеме, не скрывая, что готова отдаться Генералу всегда и в любом месте. К поклонникам относилась пренебрежительно и на ухаживания и комплименты не реагировала. Но, в отличие от Татьяны, она не любила и вступала связь с мужчинами только по расчету.
      Михась пил кофе и размышлял. Работать он не мог совершенно и чувствовал, как сердце в груди стучит часто- часто, а к горлу подступает волнующий и мешающий дышать свободно комок. Допив кофе, он решил вызвать Татьяну к себе, но передумал и отправился в цех сам. У дверей остановился и постучал.
      -  Позже, я занята сейчас, - услышал он ее голос, вздохнул, повернулся и пошел обратно.
      Метров через пятьдесят она догнала его.
      - Извините, Николай Владимирович, я не знала, что это вы.
      Он смотрел на нее - раскрасневшееся лицо, часто вздымающаяся грудь, словно она пробежала не пятьдесят метров, а все пять километров. До неимоверности захотелось обнять и постоять молча, без слов, целуя шею и прижимая волнующуюся грудь к себе. Пересилив себя, прокашлялся, вытаскивая сигарету и ища по карманам зажигалку, которая куда-то исчезла в неподходящий момент. Подскочивший охранник поднес огонек и удалился на расстояние. Михась затянулся пару раз дымом на всю катушку.
      -  Я, собственно, пришел не по делу, лично... Сможете уделить мне пару минут? - спросил Николай, не зная, куда выбросить сигарету и ища глазами урну, пепельницу или что-то подобное, наткнулся глазами на табличку «не курить» и совсем растерялся.
      Снова выручил охранник, неизвестно откуда доставший пепельницу. Михась не знал, что кто-то всегда носит ее с собой для таких случаев, когда он курит в неположенных местах.
      -  Пройдемте ко мне или к вам? - ответила Крапилина, старавшаяся изо всех сил сдержать волнение.
      -  Собственно, можно никуда и не ходить, - решился Николай. - Я хотел пригласить вас, Танечка, в ресторан.
      Голова закружилась, и она на мгновение прикрыла глаза: «Неужели я не ослышалась, и он пригласил меня»? Четыре года она ждала подобных слов и не собиралась отказываться или кокетничать. Ей хотелось сказать, крикнуть: «Да, Коленька, да, милый мой, наконец-то ты решился, и ответ для тебя всегда - да, да, да»! Мысли вихрем пронеслись в голове. Когда нашли Корнея с головами трех заказчиков, она поняла, что Николай стал свободен только теперь, Лена отомщена, и он может вздохнуть свободно. Настало ее время, так распорядилась судьба.
      -  Когда? - переспросила Таня.
      -  Сейчас, - ответил волнующийся Николай.
      - Хорошо, я только возьму сумочку в кабинете.
      Она упорхнула, стуча каблучками по мраморной плитке, Михась дождался ее и протянул руку, Таня взяла ее, и они удалились...
      Цех заработал снова...
      Михась позвонил из машины Александру Аркадьевичу, чтобы накрыли для него столик - ресторан открывался еще через два часа - и они с Татьяной были одни в большом зале. Минут через десять подъехали музыканты, их «по тревоге» поднял директор, и начали тихо играть плавные мелодии. «Хорошо все-таки быть богатым, - подумал Михась. - Можно заказывать музыку в любое время».
      Николай не хотел откладывать разговор на конец встречи, лучше все сделать сразу, и потом или радоваться, или огорчаться.
      -  Таня, - начал он, - я думаю, что ты понимаешь, мне нелегко говорить с тобой на эту тему, тем более, что я не ухаживал за тобой, мы никогда не бывали вместе нигде, кроме работы. Я никогда не говорил тебе теплых и ласковых слов, я старше тебя намного и по возрасту гожусь в отцы, но последнее время что-то перевернулось во мне, словно кто-то сдернул пелену с моих глаз.
      Крапилиной очень захотелось остановить его, сказать, что не нужно слов, броситься на шею и не отпускать долго-долго. За четыре года она изучила его и знала, что Николай не может соврать ей, скажет то, что чувствует. Но она молчала, - неприлично перебивать и договаривать за человека, - хотя и знала наперед все его слова.
      - Я постоянно думаю о тебе, Танечка, - продолжал он. - Чувства мои равны любви, я говорю равны потому, что слишком маленький срок они теплятся во мне. А может быть, я не прав, именно так и возникает любовь, не знаю. Но я хочу быть всегда с тобой и не отпускать тебя никуда. Могу ли я рассчитывать, Танечка, что ты полюбишь и согласишься стать моей женой?
      Его умные карие глаза говорили не хуже голоса, светясь любовью, они ждали ответа.
      Татьяна встала из-за столика, подошла к поднявшемуся Михасю и обняла его.
      - Я очень давно люблю тебя, Коленька, полюбила сразу, как только увидела четыре года назад, нет, наверное, раньше, когда ты несколько раз читал лекции в университете. Поэтому я и стремилась попасть к тебе на работу. Нет, тогда, скорее всего, ты мне просто нравился, а влюбилась я позже, когда стала работать у тебя. Я очень и очень люблю тебя, милый мой, и не надо говорить о возрасте. Если ты не против, я выйду за тебя замуж, разве ты не сможешь поухаживать за женой?
      Она еще крепче прижалась к нему и заплакала беззвучно, слезы сами капали из ее глаз на плечо любимого. Разве тогда, три года назад, в этом же ресторане, когда отмечали первые успехи фирмы, она могла мечтать, что Николай сделает ей предложение именно здесь? Что она дождется и получит его всего?
      Михась вытер платком ее глаза, крепко поцеловал в губы.
      - Танечка, ты сегодня же переедешь жить ко мне, но сначала мы зарегистрируемся в ЗАГСе и обвенчаемся в церкви, мои люди все устроят. Твои родители живы?
      - Да, - не поняла его вначале Таня.
      -  Едем сейчас к ним, я прошу твоей руки, потом в ЗАГС и церковь, или наоборот, как уж получится. Заедем еще в магазин, купим подвенечное платье. Ты согласна, милая?
      - Конечно согласна, я столько времени об этом мечтала, - она опустила глаза и покраснела.
      -  Едем.
      Михась взял ее на руки и словно пушинку понес по залу и вниз по лестнице. Татьяна, обнимая его за шею, все еще, наверное, не верила в свое счастье.
      Крапилины жили в однокомнатной квартире, стояли на очереди на расширение, но перестройка перепутала все планы и квартиру получить не удалось, купить - не хватало денег. Так и жили втроем в одной комнате. Татьяна зарабатывала неплохо и почти уже накопила денег, оставалась малая толика.
      Она провела Николая в комнату и стала знакомить с родителями.
      -  Мама, папа, это Николай Владимирович Михась. Наталья Петровна, - представила она маму. - Иван Сергеевич, мой папа.
      -  Очень приятно познакомиться, - начал Михась. - Вы уж извините, Наталья Петровна и Иван Сергеевич, что говорю без предисловий и пришел не только ради знакомства. Я полюбил Татьяну и пришел просить руки вашей дочери.
      -  Как же так, Танечка, - всплеснула руками мать. - Так сразу... Вы простите, Николай Владимирович, но Танечка взрослая, пусть решает сама. Если любит...
      -  Любит, не любит, - перебил ее отец. - Ты мне одно скажи, - обратился он к дочери. - Только не ври - по нему ты сохла все эти годы? Если так - мы с матерью будем рады, если нет, то и разговора нет, - отрубил он.
      Татьяна подошла к Николаю, обняла его за плечо и, покрасневши, ответила:
      -  По нему, папочка, нет для меня лучше него на свете и не будет никогда. Его любила все эти годы, сказать боялась и не надеялась на свое счастье. А сегодня вот Коленька сделал мне предложение, и я согласилась, но он решил попросить вашего благословления.
      - Ну, что мать, - закряхтел Иван Сергеевич. - Вот и мы дожили до свадьбы дочери. Собирай на стол, праздновать будем, не каждый день дочь в дом будущего зятя приводит. Ты извини нас, Николай Владимирович, если что не так, мы люди простые, не обучены по-ученому.
      Михась засмеялся.
      -  А я тоже, Иван Сергеевич, по-ученому не умею, по-ученому я только физикой занимаюсь. Выходит, что и я простой человек.
      - Вот ты едрёна корень, смотри куда вывел, - заулыбался Иван Сергеевич. - Варит, значит, башка. Моя Татьяна тоже в науку лезет, пишет чего-то там, глянул один раз - буквы русские, а слова иностранные, не наши слова.
      Татьяна не выдержала и рассмеялась. Наталья Петровна тем временем накрывала на стол, и Татьяна решила сообщить еще одну новость:
      -  Мама, ты что-нибудь на скорую руку сделай - отметить знакомство. Чуть позже отметим по-настоящему. Мы с Колей решили сегодня зарегистрироваться, и венчание в церкви сегодня же. А еще платье нужно купить, Коленька хочет, чтобы я в подвенечном платье была в церкви. Вы лучше сами оденьтесь, выпьем по бокалу шампанского и поедем.
      Мать так и присела на табурет от неожиданности, соскочила вскоре и засуетилась еще больше. Татьяна отвела Николая на кухню - матери нужно было одеться - и стала сама готовить нехитрую снедь.
      Через полчаса Наталья Петровна и Иван Сергеевич приоделись, выпили вчетвером шампанское и укатили.
      К полднику завершили все дела и с приподнятым настроением, уставшие, но радостные, поехали домой. Наталья Петровна и Иван Сергеевич с интересом разглядывали коттедж Михася, где теперь станет жить их дочка. Они никогда не бывали в таких больших домах, все казалось роскошным, крупным и великолепным - залы, комнаты, ванна... Из окна хорошо просматривалась сосновая роща, по которой «прогуливались» вооруженные охранники. «Неужели доченька станет жить в этом шикарном доме, где даже прислуга имеется, и зачем столько комнат?» - рассуждала про себя Наталья Петровна.
      Ноги ее гудели от усталости, но она боялась присесть - вдруг что-нибудь не так сделает, высматривала по сторонам какую-нибудь табуреточку, но так и не нашла ничего подходящего. Вся жизнь ее прошла в общежитиях, коммуналках, и под старость лет заслужила она однокомнатную благоустроенную квартиру, которой нарадоваться не могла. Конечно, тесновато втроем, но зато тепло, горячая и холодная вода, своя кухня. Таня родилась поздним и единственным ребенком, в ней была вся жизнь и счастье родителей, перебивавшихся с горем пополам, пока Таня училась. Отец и мать так и не смогли понять, почему ее потянуло на физико-математический факультет, правда, в школе она училась очень хорошо, особенно по точным наукам.
      Когда подошел пенсионный возраст, Наталью Петровну и Ивана Сергеевича торжественно проводили - не хотели держать пенсионеров, молодых брали на работу. Но Танины родители подрабатывали вахтерами, не хотели сидеть на шее дочери, хотя денег хватало, она неплохо зарабатывала у Михася. И сейчас, находясь у него дома, они не знали, что он и есть тот профессор, доктор наук, о котором часто и всегда уважительно рассказывала дочь, она никогда не называла его по имени, отчеству или фамилии. Профессор - и все. Родители представляли себе пожилого доброго старичка с седой бородкой, который благоволит дочери, ценит ее ум и отношение к работе. Мать всегда говорила, что не перевелись еще на свете добрые люди, пусть Бог отблагодарит его сторицей за все благие дела. Татьяна улыбалась загадочно при этих словах и чаще всего старалась отвернуться по какой-нибудь надобности.
      В доме Михась предложил родителям отдохнуть на диване, пока они с Татьяной посмотрят, как приготовлен к их приезду стол. Наталья Петровна с наслаждением уселась на мягкий диван, вытянув ноги, Иван Сергеевич тоже устал, но держался молодцом.
      Когда они остались одни, Наталья Петровна заговорила:
      - Вот, Ванечка, и выдали мы дочку замуж. Не ожидала я, что получится все так быстро, за один день. Скрытная она стала, хотя и не замечала я, чтобы она дружила или встречалась с ним, всегда все рассказывала, а здесь вон как вышло, - она смахнула набежавшую слезинку.
      -  Ничего, мать, она его любит, хоть и в возрасте он, но мужик крепкий. Да и богатый смотри какой, новый русский, наверное, так о них сейчас говорят. Шишка - охрана вооруженная, домина, машины... сам за рулем и не ездит. Стеснялась Таня, наверное, а может, и говорить нельзя - секрет, потом все расскажет, что можно. Ты, мать, вопросы не задавай. Чую я - тот мужик, по которому она все подушки тайком слезами мочила, прямо и спросил ее об этом. За другого бы не отдал, и богатство его нам не нужно. Счастья дочери - большего не надо.
      -  Да, Ванечка, смотрит она на него - и глаза светятся, сияет вся, и мне хорошо. Честно сказать, не надеялась уже - под тридцать лет, а она еще с парнем ни разу не дружила. Однолюбка, где-то встретила его и ждала, слава Богу, дождалась.
      -  Постой, мать, фамилия у нашей девочки теперь Михась, и профессор ее тоже Михась, по телевизору слышал. Николай-то - сын, наверное, его.
      -  Ох ты боже мой, и то правда, - всплеснула руками Крапилина-старшая. - Чую, фамилия знакомая, а и подумать не могла, понятно теперь - откуда такой домина и охрана.
      Вошли Николай с Таней.
      -  Иван Сергеевич, Наталья Петровна, хочу вас попросить, чтобы вы чувствовали себя, как дома. Это наш с Танечкой дом, и вы здесь не гости, вы родители. Никаких вопросов - можно туда, можно сюда: вы дома, и этим все сказано.
      Михась показал им их комнату, санузел, и через несколько минут они сели за стол вчетвером. После первых родительских поздравлений Николай предложил:
      -  Сегодня самый чудесный и радостный день в моей жизни. Еще утром мы с Танечкой не знали, что зарегистрируемся и обвенчаемся в церкви, посмотрели друг на друга - и решили. Конечно, без подготовки много хлопот, и каждый из нас устал. Вы можете еще посидеть, можете идти в свою комнату и отдыхать, можете посмотреть телевизор и делать все, что угодно. А мы с Танечкой пойдем...
      Крапилины тоже устали и за столом долго не задержались. Иван Сергеевич, может, и посидел бы еще полчасика, но Наталья Петровна захотела прилечь. Развалившись на большой удобной кровати, они делились впечатлениями и рассуждали.
      Татьяна беспокоила их в последние годы - то, что она не дружила с парнями в студенческое время, их полностью устраивало и даже радовало. Потом, после вуза, они ждали, когда она начнет встречаться, дружить и приведет для знакомства своего избранника. Но Татьяна, устроившись на работу в неизвестную фирму «МИР», занималась одной лишь физикой. После работы и в выходные дни, когда ее подруги ходили в кино и театры, гуляли на вечеринках, она изучала какие-то схемы, делала расчеты, обзывала себя дурой и пересчитывала все заново. Мать не раз заводила разговор, что так нельзя, пора заводить семью, а для этого нужно выходить из дома, не прилетит принц на сказочном коне к запертой красавице. Татьяна просто отмахивалась и снова вся отдавалась физике.
      Родители серьезно забеспокоились - они уже точно поняли, что она влюблена безответно, и никто ей не нужен, кроме своего избранника, что полюбила она давно и поэтому не гуляет с подругами и друзьями и не имеет их, чтобы не было лишних расспросов.
      Сейчас по ее поведению и глазам они догадывались, что Михась и есть тот принц, которого ждала Татьяна многие годы, вся она светилась счастьем и любовью, с губ не сходила радостная улыбка, которую они уже не надеялись видеть.
      «Староват, конечно, муженек, - рассуждал отец. - Но, видно, порядочный человек и тоже неравнодушен к Татьяне, да это и понятно - молода и красива дочка. Кто на такую не клюнет? Я вначале хотел его турнуть, но увидел счастливые глаза Танечки, ее выражение лица, и опустились у меня руки, отнялся язык, не мог произнести ни единого слова против. Нашел в себе силы только на то, чтобы спросить - по нему ли она сохла все эти годы, и когда получил утвердительный ответ, не стал перечить. Может, даже обрадовался в глубине души: пусть хоть немного поживет счастливо. Конечно, хотелось бы видеть рядом с дочерью молодого парня, близкого по возрасту, но не судьба, значит, Татьяна его любит, и я мешать ей не стану».
      Наталья Петровна соглашалась, вздыхая и заглядывая вперед: «Под пятьдесят ему, эх, лет на десять бы помоложе, после шестидесяти мужики вянут, а Танечке будет сорок, самый расцвет... Но ничего, он мужик крепкий, от него так и веет силой, и фигура - многим молодым на зависть. Детей успеет поднять - что еще бабе надо»?
      Долго они еще лежали молча, думая о судьбе, которая резко повернула их жизнь - еще вчера Татьяна вроде бы ни с кем не дружила, а сегодня она уже замужняя женщина.
      Утром Татьяна долго не хотела отпускать Николая с кровати, все разглядывала его и не могла насмотреться.
      - Коленька, полежи еще немножко со мной, - просила она, гладя его волосы. - Столько лет я ждала этого радостного дня, по ночам плакала иногда в подушку, не надеялась на твою любовь. А сегодня я лежу с тобой рядышком и все еще не могу поверить в свое счастье. Милый, наверное, я никогда не смогу насмотреться и налюбоваться тобой. Ты еще лучше, чем я думала. Какое же это счастье - быть рядом с тобою, обнимать и целовать тебя. Когда ты пришел к нам в университет прочитать несколько лекций, сердце мое екнуло, и я поняла, что влюбилась, влюбилась сразу, с первого взгляда, но как подобраться к профессору молодой девчонке? Я не знала. Потом устроилась к тебе на работу и ждала, сама не зная чего. Я бы никогда не стала разбивать семью, видела тебя мельком, издалека и не надеялась на свое счастье.
      Она крепко обняла его, прижалась к нему грудью, поцеловала и встала первой - не пролежишь же вот так всю жизнь, итак провалялись в постели до обеда.
      Завтракали все вместе. Николай предложил Ивану Сергеевичу и Наталье Петровне уволиться с работы. «Денег нам хватит, мы с Танечкой неплохо зарабатываем, - говорил Николай. - Да и занятие я вам уже подобрал - переедете в соседний коттедж, плохо, когда дом пустует, приведете его в порядок. Родятся дети, станете нянчиться, да и вообще лучше, когда родители живут рядышком. Позавтракаем, и я покажу вам новый дом. Забот в нем хватит. Согласны»?
      Крапилины растерялись от предложения - жили всегда в клетушках, а тут такие хоромы... Но заботу оценили высоко. Иван Сергеевич спросил о родителях Михася, где они живут, и с изумлением услышал, что родители умерли.
      -  Как же так, профессор Михась, о котором Танечка нам рассказывала, ваш отец, разве он умер? - с удивлением спросил Крапилин.
      Татьяна прыснула от смеха, не смогла сдержаться.
      - Папа, Коленька и есть профессор, о нем я вам и рассказывала, он и руководит объединением «МИР», - пояснила она.
      Разговор прервал телефонный звонок, звонили с работы, беспокоились. Николай Владимирович объяснил секретарше, что все нормально, и чтобы Татьяну Ивановну тоже не теряли, попросил передать его слова Бурцеву, директору приборостроительного завода, пообещал завтра подъехать к обеду. Больше он ничего объяснять не стал - завтра все узнают, когда Татьяна попросит сменить фамилию в кадрах и бухгалтерии на Михась.
      Хорошо, когда не надо ни у кого отпрашиваться. Николай не был в отпуске три года, как, впрочем, и Татьяна, медовый месяц можно провести за границей или просто побыть дома. Татьяна не захотела никуда ехать - в таком коттедже можно прекрасно отдыхать, гулять по собственной сосновой роще. Середина мая, скоро появится листва на деревьях, зацветет черемуха и яблоня. Замечательное время года, когда все лето еще впереди. Да и диссертацию необходимо закончить, как раз месяца хватит. Николай предложил ей стать заместителем Бурцева, освоить эту должность и потом возглавить завод - старенький уже стал директор, пора и на пенсию, давно просится - заменить некем.
      Николай вернулся к разговору с Крапилиными, получил их согласие на переезд и отправил машину с людьми к ним домой - собрать и привезти личные вещи. Иван Сергеевич и Наталья Петровна управились за три часа, взяли только, в основном, одежду, больше ничего и не требовалось. Они осваивали новый дом, привыкали к широте и размаху жизни.
      Крапилины, жившие теперь рядом, видели, как с каждым днем расцветает их дочь, грустные когда-то глаза светятся счастьем, и вся она находится на подъеме. Радостное настроение не покидает ни на минуту, даже изменился цвет кожи, стал сочнее и краше. Родители с умилением смотрели на Татьяну: наконец-то она нашла свою отраду в жизни, и им казалось, что если бы могла, то носила бы Николая на руках и нянчила как маленького ребенка.
      Сами они, освоившись в доме, не сидели без дела. Наталья Петровна занималась домашним хозяйством, сразу же рассчитавшись с горничной, поддерживающей порядок в бывшем Корнеевском коттедже, Иван Сергеевич приводил в порядок двор, убирая прошлогоднюю опавшую листву, старые сосновые иголки и шишки. Свежий воздух и труд без напряжения омолодили и его. Иногда он, прячась за сосной, наблюдал, как гуляют по собственному лесному участочку молодые, как прижимается к Николаю Татьяна, а он изредка берет ее на руки, кружится, словно в вальсе, прижимает к себе и, целуя, опускает на землю. Оба высокие и стройные, они смотрелись прекрасной парой.
      Татьяна вставала в девять часов и после завтрака садилась за диссертацию, работала до обеда вместе с Николаем, потом они ели и уходили гулять. Месяц пролетел быстро и незаметно, словно его и не было, оставив самые приятные воспоминания в жизни. На работу она уже вышла в новом качестве - первого заместителя директора приборостроительного завода, одного из самых крупнейших в России и самого рентабельного. Отношение коллег изменилось сразу же, не потому, что она стала первым замом и ее не называли Мэм, как когда-то Елену - ее за глаза звали генеральшей. К жене Николая Владимировича относились с уважением, но того, запростецкого ранешнего отношения не стало, хотя она и не кичилась своим замужеством и положением, относясь к коллегам по-старому. По-настоящему, наверное, на заводе и в объединении обрадовались только двое - Бурцев и Ипполитова, и не только потому, что она вышла замуж, а еще и потому, что появился перспективный руководитель, в которого они верили. Андрей Степанович не загружал ее работой, давая освоиться, но в основном он понимал, что ей необходимо защититься, потом он свалит на нее все: пусть учится руководить, принимать решения, прогнозировать и претворять в жизнь.
      Защитилась Татьяна блестяще и гордилась тем, что докторский диплом выписан на фамилию Михась, ставшую знаменитой в России. Как-то уж повелось, что электронные плуги, называемые вначале «телевизорами», постепенно стали называть «Михасями». Механизаторы говорили: «Дай «Михасик», прикрути «Михась», пахать им одно удовольствие».
      Банкет закатили шикарный, благо, ресторан свой имелся и деньгами Бог не обидел. На самом почетном месте сидели Танины родители, первый раз в жизни присутствовавшие на таком мероприятии, где собралась элита области. Они немного стеснялись, но потом освоились, поняв, что за столом сидят обычные люди, которым не чуждо ничто человеческое. Татьяна, самый молодой доктор наук в области, краснела вначале от поздравлений и здравиц, стеснялась от непривычки. Все-таки доктор наук - не кандидат, это уже величина.
      Михась пригласил на банкет не только губернатора и мэра города, он выводил Татьяну в свет - присутствующие руководители крупнейших фирм и заводов тоже должны были знать ее.
      Немало добрых слов было сказано и в адрес самого Николая Владимировича как руководителя и мужа. Все-таки он сумел обнаружить, развить ее талант физика, разглядел настоящую любовь и полюбил сам. Он обучал ее управлению производством, производством, не стоящим на месте, а развивающимся ежедневно, как в научном, так и практическом смысле. Очень тепло отозвался о Татьяне Ивановне ее непосредственный руководитель Андрей Степанович Бурцев: «Я рад, что мне выросла достойная смена, которая уже сейчас превосходит меня как ученого и практика. В старости нет былой энергии и наступательности, новое требует молодых и инициативных кадров, которые не боятся принимать стратегические решения и идти на оправданный риск. Сейчас Татьяна Ивановна разрабатывает еще одну биофизическую методику, которая позволит поднять урожайность зерновых культур по крайней мере в два раза без особых затрат. Электронные плуги смогут воздействовать на пахотную землю определенным образом в зависимости от вида культуры и увеличить в конечном итоге урожайность. В настоящее время наш завод полностью введен в строй и выдает тысячи плугов ежедневно, в городе почти полностью отсутствует безработица, заработная плата выплачивается своевременно. В этом немалая заслуга и уважаемой Татьяны Ивановны. Скоро она заменит меня на моем посту - тяжеловато становится справляться со служебными обязанностями. Давайте пожелаем ей удачи во всем, как дома, так и на работе».
      Бурцев объявил всем, что скоро Татьяна Ивановна займет его пост директора приборостроительного завода, и это в определенной степени упрощало вход в губернскую элиту. Не как жены Николая Владимировича, а самостоятельно. Завод давал огромную сверхприбыль, и не считаться с ним не мог никто.
      Вслед за банкетом потянулись обычные дни - производство, сбыт и заготовка сырья. Татьяна Ивановна немного вздохнула: ушла диссертационная нагрузка, и она могла больше времени уделять мужу и родителям.
      Через несколько дней она заметила, что Николай стал раздражительным и беспокойным, что-то тревожило его, и она не могла понять что. Сердце подсказывало, что не ее это вина, он любит и ценит, по-прежнему ласков. Что-то другое беспокоит его, и он не хочет говорить. Но что? Этот вопрос стал мучить и ее. Очень скоро она догадалась - в несколько раз усилилась ее личная охрана, машины постоянно сканировались специальными приборами на предмет обнаружения взрывчатых веществ. Впереди и сзади всегда ехал автомобиль, который мог в случае необходимости предотвратить столкновение с другим автомобилем, управляемым «камикадзе». Со всех сторон на улице и других общественных местах ее закрывали телами охранники, чтобы никто не смог выстрелить и попасть. Так же охраняли и Николая. Сердце зашлось от тревоги - его, ее или обоих хотят убить. Но кто, почему, за что?
      Татьяна решила поговорить с мужем. Лаская его вечером в постели, спросила:
      -  Коленька, я совсем глупая?
      Он, разомлевший от ласк, удивленно открыл глаза.
      -  Почему?
      -  Кто-то хочет нас убить, - не стала юлить Татьяна. - А ты молчишь, переживаешь тайком один. Может, лучше все рассказать и справиться с горем совместно?
      Михась не спросил, с чего она так заговорила, понимал, что догадаться несложно, размышлял - сказать все, половину или вообще умолчать. Он встал с кровати и вышел в холл покурить: в спальне не курил никогда, считал, что спать в прокуренной комнате вредно вдвойне. Татьяна понимала, что не просто ответить на ее вопрос, необходимо все взвесить, обдумать ответ. Он покурит и расскажет ей все или почти все, так считала она и не ошибалась.
      Николай вернулся в спальню с пивом, налил полную кружку, выпил залпом половину, заговорил:
      - Танечка, ты помнишь Корнеева?
      - Да, конечно помню, - ответила недоуменно она.
      - Но ты вряд ли знаешь, что он был вор в законе, и когда покушались первый раз на Леночку, он быстро разыскал преступников, как исполнителей, так и заказчиков. Я тогда настоял, чтобы материалы передать в УФСБ, не послушал Антона Петровича, царство ему небесное. А он настоятельно предупреждал, что в самом лучшем варианте останутся в тюрьме исполнители, заказчики же выйдут на свободу под залог или подписку о невыезде. Так и случилось, заказчиков отпустили за недоказанностью вины, они и рассчитались жестоко и жутко, а исполнители самоубились в тюрьме. - Николай скорбно ухмыльнулся. - Нет у нас еще правды, и не верю я больше в правоохранительную систему, не способна она еще охранять граждан от могущественных преступников. Когда оторвали головы злодеям, их близкие решили, что это сделал я, заказал их, и теперь они намереваются рассчитаться со мной. Даже самая лучшая охрана здесь вряд ли поможет, всегда найдется или подвернется случай, когда можно реализовать преступные планы. Вот такая вот, Танечка, правда.
      Она сидела минут пять молча, сдавив ладонями виски, потом осевшим голосом спросила:
      -  А что бы сделал в данной ситуации Корнеев? Как ты считаешь?
      Вопрос удивил Николая, он не ожидал услышать подобное и даже немного опешил.
      -  Ну, наверное, он бы пошел на упреждающий удар, на то он и был мафиози.
      До Николая все еще не доходило, куда клонит Татьяна, и он смотрел на нее вопросительно.
      - Ты же сам только что говорил, что не веришь органам, - продолжала свою мысль Татьяна. - Вот тебе и ответ на вопрос - что нужно делать.
      Наконец-то до Михася дошло, но он снова засомневался.
      -  Но, как же... я не могу так...
      - А они могут и сделают, ты уже один раз понадеялся на ФСБ и получил результат - трупы. Я с этой минуты одна не поеду никуда, только с тобой, пусть убивают вместе - без тебя мне так и так не жить.
      Татьяна заплакала тихонько, уткнувшись в грудь Николаю, он гладил ее по спине и молчал, обдумывая и переваривая слова. Неужели это правда - если не ты, то тебя? По всем меркам выходило, что правда. Он тяжело вздохнул.
      -  Хорошо, Танечка, видимо, нет другого выхода, я найму кого-нибудь.
      - Зачем? - Татьяна отстранилась от него, вытирая слезы и с укором глядя в глаза, - разве я смогу предать тебя? Я скорее умру, но никому и никогда не расскажу нашей тайны. Я знаю, как умерли те трое, и наоборот рада за тебя, что ты решился: подонков надо наказывать жестоко и быстро. Я помогу тебе с алиби, никто не сможет доказать, что ты ездил куда-то, и не будет никаких следов. Верь мне, милый, без тебя мне нет жизни, и если бы был какой-то другой способ остановить их, я бы пошла на все и обивала бы пороги прокуратуры. Но нас и слушать никто не станет, пока не свершится преступление, а если свершится, нам будет все равно, трупы не говорят и не мстят за свершенное.
      Дни тянулись медленно и серо, Михаси ездили с усиленной охраной и никуда не ходили. Работа - дом, дом - работа. Николай не посвящал Татьяну в детали разрабатываемой операции, но готовился он к ней тщательно, выверяя каждый свой шаг, и она не мешала и не требовала подробностей. Знала, что спланирует он все досконально и точно.
      Корнеевская агентура осталась вся в полном составе, Михась еще внедрил в возможно опасные сферы лучших своих людей. Работая под прикрытием, они сообщали о готовящемся покушении.
      По полученным сведениям, злодеи должны собраться завтра для последнего, решающего обсуждения планов. Медлить нельзя, иначе заказ будет сделан и может осуществиться без них.
      Михась загримировался до неузнаваемости и тайно выбрался из дома, охрана так и не догадалась, что его нет. Поймав такси, он поехал в аэропорт. Зная все лазейки и проникнув на территорию, Николай Владимирович наблюдал за самолетами, выполняющими чартерные рейсы. Як-40 или в крайнем случае Ан-24 - вот что необходимо для поездки. Он выбрал один экипаж и подошел к самолету, начал без предисловий.
      - Завтра мне нужно слетать в Новосибирск и почти сразу обратно, - Михась вытащил пачку стодолларовых купюр. - Это задаток, в Новосибирске получите столько же и в Иркутске, по возвращению, еще столько же.
      Командир взял доллары, провел пальцем по ним, определяя, не кукла ли, вытащил наугад купюру, потрогал руками, посмотрел на свет и убрал в карман.
      -  Вы не требуете расписки или других гарантий. А если я вас обману? - спросил командир.
      Николай Владимирович усмехнулся и спокойно ответил:
      -  Гарантия - твоя жизнь, я просто тебя убью.
      Он смотрел, не мигая, в глаза командиру и понял, что тот осознал сказанное - в глазах одновременно светились алчность и страх.
      -  Когда вылетать? - спросил командир. Он тоже не хотел лишних слов.
      -  Вылет завтра в шестнадцать, я прибуду на борт в пятнадцать пятьдесят. Из Новосибирска вылетаем в девять вечера, возможно и раньше, минут на двадцать-тридцать, необходимо быть готовым к этому времени. За молчание тоже получите вознаграждение.
      В Новосибирске Михась быстро добрался до уже знакомой гостиницы, сменив пару раз такси, чтобы не смогли вычислить конечный пункт. Он внутренне торжествовал - преступники собрались в том же номере, как когда-то и их отцы. Именно оттуда они намеревались вершить свое «правосудие», и номер гостиницы являлся для них символом мести.
      Николай Владимирович без стука вошел в номер и повернул ключ, торчащий в двери. Оцепенение охватило обитателей номера - они бы так не удивились и не испугались, если бы к ним влетели инопланетяне. Михась окинул их взором, усмехнулся.
      - Собрались вершить свои грязные делишки, прикрываясь отмщением за отцов? А кто вернет к жизни мою жену и не родившегося еще ребенка, кто вернет к жизни ни в чем не повинных охранников? Кто? - повысил он голос. - Грязные деньги толкнули на преступление ваших отцов, недополученная прибыль, а не месть толкает на преступление вас сейчас. Вы бы спокойно пережили гибель родителей, она дала вам власть, к которой вы так стремились. Кто дал вам право распоряжаться людскими жизнями? Вы договорились заказать меня, и я вынужден защищаться, а надежная защита одна - ваша смерть. Хотите умереть быстро и без мучений - садитесь к столу и пишите, текст я вам продиктую.
      Никто из троих не тронулся с места.
      -  Ну-у, - угрожающе произнес Михась. Он бросил на стол обычное яблоко, оно развалилось на две части, потом еще на четыре, словно разрезанное острейшим ножом. - Если кто-то из вас выкинет фортель, я начну сдирать кожу с живого, но и ободранного стану резать, как это яблоко, потихоньку: сначала руки, ноги, уши, а потом и голову, сдохнете страшной смертью. Пишите! - резкий окрик привел их в чувство.
      Троица кинулась к столу, вытаскивая поспешно авторучки, у одного нашелся блокнот, на этих листочках и стали писать под диктовку все.
      «Мы собрались и окончательно решили - наказание необходимо, и его голова должна покоиться на этом столе. Но ангел возмездия снизошел с небес и направил нас по истинному пути, мы выбираем раскаяние и платим за него своими головами, только сейчас осознавая поговорку: «Не рой яму другому - сам в нее попадешь».
      Михась накрыл листочки целлофаном и отошел в сторону. Три головы практически одновременно покатились с плеч, что-то еще шевеля губами, три фонтана брызнули враз, заливая кровью окружающие предметы.
      Выждав немного, когда прекратилось кровотечение, он скинул целлофан на пол, поставил головы напротив листочков и взял телефонную трубку.
      Звонок в редакцию несколько озадачил: звонивший утверждал, что в номере гостиницы находятся три трупа, трое убийц, заслуживших справедливое наказание. Редактор рассудил просто: проверить не помешает. Оператор и тележурналист выехали к месту предполагаемого убийства - и кровь застыла в их жилах.
      Три обезглавленных тела застыли в обычных позах, сидя в своих креслах, головы на столе, как бы читали оставленные предсмертные письма. И везде кровь, море крови, и только островки-листочки не запачканы ею.
      Михась вышел на улицу, поймал такси и бросил коротко: «На железнодорожный вокзал». Оттуда он снова на такси доехал до центра и потом уже покатил в аэропорт.
      Самолет взлетел в двадцать сорок пять. Командира согревала изнутри еще одна пачка долларов, приземлившись в Иркутске, он получил еще две и навсегда забыл о пассажире, которого возил только что. Никто бы его и так не смог узнать: он загримировался под молодого мужчину и изменил голос, а командир и его экипаж не хотели неприятностей, тем более, что можно было и денег лишиться.
      Дело сделано, и Николай Владимирович ехал домой, поймав попутку. Он сменил парик и подретушировал грим, к дому подъезжал совсем другой мужчина, которого невозможно опознать по ментовскому фотороботу, который составят в Новосибирске. След терялся в аэропорту, терялся навсегда, оставляя нераскрытым зловещее наказание.
      Газеты запестрели заголовками: «Ангел возмездия возвращается», «Преступление или наказание», «Номер гостиницы проклят», «Гильотина по--мафиозному», «Постояльцы без головы» ... По телевидению передавали наводящую ужас картину преступления и довольно точно составленный фоторобот предполагаемого преступника.
      Правоохранительные органы сбились с ног, полномочный представитель Президента России по Сибирскому федеральному округу взял расследование уголовного дела на личный контроль. Лучшие сыскари и следователи Сибири работали без передышки. В гостинице погибают три тракторных магната, через некоторое время таким же способом умирают их сыновья, возглавившие заводы. Уголовные дела объединяют в одно - предсмертные письма, тот же номер гостиницы, способ совершения преступления позволяют считать, что убийства совершил или совершили те же преступники. Версий много даже в мотивах. Головы первых жертв нашли на коленях Корнея, известного вора в законе, что позволяло считать преступление местью за его убийство. Значит, первое убийство совершили Корнеевские друганы. И оставленное письмо соответствовало действительности, головы нашли вместе с трупом Корнея. Если верить настоящим предсмертным запискам, то убитых опередили, предотвратив другое убийство. В любом случае истину необходимо искать в Иркутске, в Корнеевском окружении. И опера рыли, прочесывали сквозь тонкий гребешок воровскую группировку, которая со смертью Корнея фактически развалилась. Часть осталась в охранном агентстве, перешедшим к Михасю, часть разбежалась по другим группировкам.
      Один из Иркутских оперов, входящих в следственную группу, неожиданно заявил, что аналогичных трупов не шесть, а семь. Около четырех лет назад Михась даже сидел в СИЗО по подозрению в убийстве, но был оправдан за отсутствием в его действиях состава преступления. Слова прозвучали, как выстрел в тишине, немедленно истребовали то уголовное дело и в колонию выехал один из лучших следователей. Дело, казалось, начало сдвигаться с мертвой точки, но осужденные за убийство молодой девушки двое граждан твердо стояли на своем. Они тогда оговорили Михася, он не подходил к месту преступления ближе, чем на десять метров, просто попался на глаза, шел мимо, они и указали на него. Заново опросили других свидетелей и зашли в тупик. Но мысль о том, что везде фигурировал Михась, не давала покоя. Следователь, в чьем производстве находилось то уголовное дело, с охотой пояснил, что Михась никого не убивал и зря отсидел пару месяцев в СИЗО. Убийство произошло на глазах троих людей, не считая осужденных и Михася, все они, незнакомые ранее друг с другом, заявляют одно и тоже - голова просто упала с плеч, никто не наносил удара. Вывод напрашивается один: был выстрел издалека очень острым режущим предметом, который, срубив голову, улетел в неизвестном направлении. Тогда этот предмет и не искали, искали гораздо позже и ничего не нашли, естественно.
      Следствие снова зашло в тупик, оставляя массу вопросов. Если действительно был неизвестный стреляющий инструмент, то где его режущая часть? Номер гостиницы тщательно осмотрели, ничего подобного там нет. Если его забрал с собой преступник, то как он прошел по огромной луже крови, не оставив следов, как вышел из гостиницы, весь перепачканный кровью? Этого не было. Если головы отрубили саблей, то преступник должен быть весь в крови сам: и этого нет. Семь голов свалились, скатились с плеч, не оставляя следов. И везде прямо или косвенно светился Михась.
      Необходимо разыскать того человека, который был незадолго до убийства в гостинице. Собственно, ему тоже нечего предъявить по-настоящему, никто не видел его входящим в этот номер, и он может отказаться от дачи показаний: зачем и у кого был в гостинице. Он зашел и вышел через десять минут, в руках ничего не было, как и пятен крови на руках и одежде. Но может, он что-то видел. Может, может, может...
      Дни тянулись за днями, новосибирская следственная группа установила, что обезглавленные действительно собирались физически устранить Михася, для этого и собрались в гостинице, чтобы расставить точки над «i» и сделать заказ киллеру. Их не устраивало то, что приборостроительный завод фактически отнимал заказы на тяжелую тракторную технику. Вот почему пошли на убийство отцы и поплатились жизнью их дети. Тогда лицо, которое они искали, мог оказаться не убийцей этих троих, его намеревались нанять для другого убийства. Он зашел в номер, увидел неприглядную картину и скрылся, сейчас отдыхает где-то «на дне» и проклинает мысленно свой поход. Предсмертная записка снова оказывалась правдой, а не вымыслом преступника с целью запутать следствие и направить его по ложному пути. В другом свете стал вырисовываться и сам Михась, но только Григорий Борисович, начальник УФСБ по Иркутской области, ближе всех подошел к разгадке этого дела.
      Он частенько вспоминал встречу с Корнеем и Михасем. Прав тогда оказался Корней, во всем прав, не смогла система осудить трех магнатов, выпустила их из тюрьмы, и они свершили свое грязное дело. После Михась не желал разговаривать с ним, и он понимал и не осуждал его. Он знал, что Михась верил в правосудие и именно он настоял на законном решении, тоже не поверив Корнею, а теперь мнение его изменилось. Когда он получил сведения, что его хотят убить, он не пошел снова в правоохранительные органы и принял единственно правильное решение в сложившейся ситуации. Он оборонялся, защищался теми методами и способами, которые могли дать результат и дали. Генерал знал, чем занимаются на приборостроительном заводе, знал, что там, кроме «михасиков», изготавливают и режущие на расстоянии приборы для МЧС и подобных служб. Поэтому он предполагал, что можно изготовить и маленький приборчик, более слабый, но способный отделять головы от туловища на расстоянии, приборчик, который мог спокойно поместиться в рукаве пиджака или вообще выглядеть в виде авторучки. Честный Михась и в первый раз не смог пройти мимо совершаемого преступления, любой милиционер выстрелил бы в преступника, не задумываясь и не рассуждая. Он предотвращал смерть девушки, но опоздал немного, нанесенные раны оказались смертельными. И генерал молчал, не высказывал свои мысли, считая Михася невиновным морально. Конечно, ему очень хотелось откровенно поговорить с Николаем Владимировичем, извиниться за себя и не охранительную систему, подбодрить его и пожелать удачи в его делах. Очень много он сделал для России-матушки, поднимая ее запущенное сельское хозяйство, а она платила ему черной неблагодарностью судейско-правовой системы.
      Михась не ощущал угрызений совести за свершенные поступки, наоборот, это он наказал злодеев, он оборонялся от них возможно доступными методами, и пусть его деяния не совсем подходили под новую статью о самообороне, но по-другому поступить он не мог. Если к исполнителям можно применить юридически обоснованную силу, то заказчики не убивают сами, их должен наказывать суд. Российский суд, про который ходит масса анекдотов о взяточничестве, коррупции и продажности. Он не ощущал угрызений совести, как их не ощущает солдат на войне.
      Татьяна долго присматривалась к нему, готовая прийти на помощь, но помощь не требовалась, и это ее радовало. Она не расспрашивала его о подробностях и вообще не говорила на эту тему, словно он никуда и никогда не уходил. Откровенно говоря, Николай удивился ее отношению к известным событиям, он сам вначале воспринимал все по-другому, но Татьяна была моложе, и ее зрелый возраст проходил в постсоветское время. Она быстрее и объективнее воспринимала многие необычные явления, не имевшие места в Союзе, а он еще руководствовался иногда старыми мерками.
      
      
      *          *          *
      
      
                Бурцев вышел в приемную, спросил у секретарши, кивнув в дверь напротив:
      - Одна?
      - Одна, - ответила секретарь.
      Он вошел к ней и присел на краешек стула, поерзал немного, не зная, с чего начать.
      - Вот что, дочка, - он так никогда не называл ее на работе. - Ты уже все знаешь не хуже меня и успешно справишься в роли директора. А я пойду на заслуженный отдых, как принято говорить в таких случаях. Вот, решил тебе первой объявить о своем решении.
      Татьяна Ивановна покраснела и тоже заерзала в кресле.
      - Андрей Степанович, может, вы еще поработаете годика полтора, от силы два...
      Она покраснела еще больше и опустила глаза. Бурцев догадался.
      -  Танюша, - ласково произнес он. - Я поработаю и не надо стесняться, я очень рад за тебя и, конечно, дождусь. Николай Владимирович знает?
      -  Еще нет, - все еще стыдливо ответила она.
      Дома Татьяна рассказала Николаю о разговоре с Бурцевым.
      - Андрей Степанович предложил мне стать директором завода, но я отказалась.
      -  И зря, - перебил ее Николай.
      - Нет, ты дослушай, Коленька, я попросила его повременить годика полтора-два, и он согласился, даже, по-моему, обрадовался.
      -  Не может этого быть, - возразил Михась. - Он всегда ждал, когда ты сможешь его заменить, а сейчас ты можешь и будешь руководить не хуже его, у тебя больше сил и энергии. Он не карьерист, и если бы ты не могла руководить, он бы сказал об этом прямо. А уж обрадоваться - никогда.
      - Может, Коленька, может, - она обняла мужа. - Доктор наук, а такой глупый. Вот Андрей Степанович догадался сразу и не задавал лишних вопросов. У меня будет ребенок, Коленька!
      Михась поднял ее на руки, закружил по комнате, остановился, покрывая лицо поцелуями между словами.
      -  Действительно глупый, не мог догадаться сам. Чувствую, что что-то здесь не то, а до истины не добрался. Как это здорово! Ты подаришь мне сына или дочь! Родителям говорила?
      Он все еще держал ее на руках, не желая отпускать, она обнимала его за шею и беспокоилась, что ему тяжело. А он кружил ее, как пушинку, останавливался и целовал снова и снова.
      -  Нет еще, не говорила никому, - ответила она. Николай так и унес ее на руках в соседний коттедж, только там поставил на пол и попросил:
      -  Наталья Петровна, накрывайте на стол, отметим маленькое, но чрезвычайно важное событие.
      -  Какое еще событие? - переспросил Иван Сергеевич.
      - Какой ты недогадливый, Ваня - укорила его супруга и засуетилась, - она сразу все поняла, как только Михась зашел с Танечкой на руках.
      Иван Сергеевич пожал плечами, ничего не понимая, а Наталья Петровна уже почти накрыла на стол.
      -  Ничего, Иван Сергеевич, я тоже не сразу догадался. - засмеялся Николай, - Бог послал нам сына или дочку!
      -  Не Бог, а ты, Коленька, - улыбнулась Татьяна и покраснела.
      -  Ну-у, это надо отметить особо, - обрадовался Иван Сергеевич. - И то - смотрю, чего ты ее на руках таскаешь? Потом совсем на шею сядет.
      Он засмеялся и стал помогать жене, выставляя на стол шампанское и водку, фужеры и рюмки. Супруги Крапилины суетились, вытаскивая на стол все новые и новые блюда, хотели отметить важное событие по-настоящему, по-русски - с шампанским, вином, водкой и хорошей закуской. Михась наблюдал, как радостно и торопливо копошились Крапилины, обыкновенные русские пожилые люди, не понимающие, почему вовремя не выплачивают зарплату, почему нет социальных гарантий, почему «перевернулся» мир. Не понимающие главного - нет виноватых, а время нельзя обвинить.
      Усевшись за стол, Наталья Петровна даже немного радостно всплакнула.
      - Я всегда верила, - говорила она, - что Бог есть, и он помог нам: Татьяна выучилась, устроилась на работу, вышла по любви замуж и ждет ребенка. Да и мы живем, слава Богу, в достатке. И все это благодаря Всевышнему и вам, Коля. Живите счастливо, любите друг друга, рожайте детей на радость нам и себе. Как я счастлива, что Танечка устроилась в жизни и у нее все хорошо. Разве в свое время я могла подумать, что она станет доктором наук, ученой и руководителем? Говорят - любовь горы сдвигает. На счет гор - не знаю, но все Танины достижения - из-за любви к вам, Коля, и вы сами это прекрасно знаете. Мы с Ваней тоже полюбили вас, и поверьте - нет большего счастья для родителей, чем видеть свое дитя в радости. Вот повожусь, понянчусь с внуками, а потом и умереть можно, - со слезами на глазах закончила Наталья Петровна.
      -  Ну ты мать даешь: начала за здравие, кончила за упокой, - усмехнулся Иван Сергеевич. - Радость в доме, а ты со слезами... Ладно, будем ждать внука или внучку. Чего нам еще надо? За вас, дети, будьте счастливы!
      Иван Сергеевич в этот день здорово набрался спиртного, сам до кровати дойти уже не мог: охрана унесла еле живого.
      Дома, на кровати, Николай более нежно и долго ласкал Татьяну, целуя, говорил, что скоро малыш отберет их у него. Снизу, загребая груди в ладони, он дразнил язычком розово-коричневые выпуклости, заставляя их напружиниваться и разносить истому по всему телу. Поглаживая руками животик, прикасался слегка губами к бархатистой коже, замечая, как напрягается низ живота от его горячего дыхания и ласк. Татьяна не выдержала и прошептала с придыханием: «Ну, иди же ко мне, милый, иди». Она потянулась рукой вниз, забирая упругий орган и направляя его в ждущие врата сладострастия.
      
      
      *          *          *
      
      
                В проходную завода вошел высокий молодой человек лет двадцати шести.
      -  Как мне пройти к Михасю? - спросил он.
      -  Вам назначено? - переспросил охранник.
      -  Нет, но меня ждут, - с уверенностью ответил он.
      -  Если пропуск не заказан - ничем помочь не смогу, - он заглянул в какую-то книгу. - Извините, приема сегодня нет.
      - Пригласите, пожалуйста, начальника охраны, - вежливо попросил посетитель. - Я думаю, мы уладим этот вопрос с ним.
      -  Как вас представить?
      -  Никак, я представлюсь лично.
      Охранник, видимо, старший, кивнул головой в сторону, и один из присутствующих сразу же вышел, через минуту вернувшись с коренастым мужчиной, на груди которого красовался шеврон с надписью «начальник караула». Он провел посетителя в отдельный кабинет.
      - Я слушаю вас.
      -  Вы можете соединить меня по телефону с Николаем Владимировичем? Он ждет меня, но мы не оговаривали конкретное время, поэтому я и не могу пройти.
      -  К сожалению, я не могу этого сделать, у нас не принято звонить генеральному директору с проходной, - вежливо отказал начкар.
      - Хотя бы с приемной вы можете меня связать? - вновь попросил посетитель.
      Начкар откровенно разглядывал этого брюнета, не называющего своего имени, и почему-то ему казалось, что он видел его где-то, что-то знакомое было в чертах лица, но вспомнить не мог, как ни старался.
      -  Представьтесь, пожалуйста, - попросил начкар.
      -  Нужно передать Николаю Владимировичу, что я приехал с Урала от Светланы Даниловны Сергеевой, и я очень спешу. Он примет меня сразу же, независимо от степени занятости.
      Посетитель видел, что начкар колеблется, не зная, какое принять решение, но давить на него не стал, пусть примет решение сам. Тот неуверенно снял трубку и передал слова секретарше, выслушал ответ и кисло улыбнулся.
      -  У Николая Владимировича важное совещание, придется подождать часа два. Может, вас связать с Татьяной Ивановной?
      -  Это кто? Ах, да... извините, но говорить с ней я буду без вас. Надеюсь, эту услугу вы мне можете оказать?
      Начкар уперся, по инструкции он обязан доложить и действовать сообразно указаниям - ждать два часа до принятия решения. Но любопытство брало верх, и говорить по телефону наедине он не мог и не хотел разрешить. Тем более какому-то уральцу.
      - Нет, говорить, если пожелаете, станете только при мне, или можете погулять, посмотреть наш город пару часиков, - он глянул в окно. - А вот, кстати, машина Татьяны Ивановны на подходе, уезжать собирается, значит, и с ней поговорить не придется. Извините, должен проводить лично.
      Начкар резко встал и показал рукой на выход.
      -  Но показать меня ей здесь вы можете, - начал раздражаться посетитель. - Вы нарываетесь на неприятности, - решился на последнее он.
      - А ты меня не пугай, - остановился начкар, - видали мы таких, сдам тебя сейчас начальнику личной охраны Татьяны Ивановны, он из тебя быстро дурь выбьет. Щенок, - бросил он зло, уходя, но через несколько секунд вернулся. - Вот он, гражданин Немо.
      Мужчина в приличном костюме и галстуке, пришедший с начкаром, удивленно воскликнул:
      -  Вы?..
      -  Вы меня знаете? - перебил его посетитель.
      - Да, конечно, вы...
      - Я здесь инкогнито, представьте меня Татьяне Ивановне.
      - Да, да, конечно, ее машина сейчас подойдет, я обычно выезжаю чуточку вперед. Проходите, пожалуйста, - он показал на территорию внутри и, обернувшись к начкару, тихо прошептал: - Ну ты наскреб неприятностей на свою задницу, урод недогадливый, позже с тобой разберусь.
      Посетитель не слышал последних слов, предназначенных не ему, но обернувшись, понял по враз побледневшему лицу начкара, что у того будут неприятности.
      Из подошедшего «Мерседеса» вышла молодая женщина чуточку старше посетителя, и то на опытный взгляд, протянула руку.
      - Добрый день, Саша, очень рада встрече и знакомству. На фотографиях ты почти такой же, как и есть. Я тебя сразу узнала. Отец знает, что ты здесь?
      Михась младший обернулся - начкар стоял далеко и не мог слышать его слов, кроме личной охраны, рядом никого не было.
      - Здравствуйте, Татьяна Ивановна, я тоже рад знакомству. Отец не знает, начальник караула не позволил с ним связаться - я не представился, не хотел, чтобы знали здесь, кто я. Но об этом потом.
      -  Пойдем к нему?
      - Наверное, нет, лучше, если вы отвезете меня домой. Я немного отдохну и поем, проголодался с дороги, заодно и с вами поговорю. Отец на обед приезжает домой или в другом месте питается?
      - Когда как, но сегодня будет. Не будет - заставим, - она улыбнулась. - Садись, поедем, молодец, что приехал, отец давно хочет с тобой увидеться, и нам не мешает познакомиться.
      Татьяна Ивановна сразу понравилась Александру - никакой напыщенности, простая и очень красивая женщина. По возрасту впору ему, а не отцу, но это не его дело, он уже вышел из тех лет, когда дети ревнуют отцов или матерей к новым членам семьи.
      - Как сын твой, жена? - поинтересовалась Татьяна Ивановна.
      - Нормально. Спят, наверное, мы ночью прилетели, не стали беспокоить вас, остановились в гостинице.
      - Чего же ты молчишь, Саша, разве так можно? Давай к гостинице, - бросила она шоферу. - В какой остановились?
      - В «Ангаре».
      - Не дело, Саша, поступать так, не чужие люди. Разве мы не встретили бы вас в аэропорту? - укоряла она его. - Отец узнает - обидится.
      Татьяна Ивановна понимала, почему они не позвонили из аэропорта, и очень огорчилась, узнав, что сын мужа остановился с семьей в гостинице. Он вначале хотел разведать обстановку, узнать, как она отнесется к приезду. Молодые жены бывают разными, вдруг она вышла замуж за отца по расчету и сейчас станет противиться их близости тоже из расчета, дабы не отдать лишний кусок «пирога». Умом она понимала Сашу, но обижалась сердцем.
      А Александр чувствовал ее истинное огорчение и тоже понимал все, радовался, что отец встретил достойную женщину. Но, может, обманчиво первое впечатление? Ничего, он поймет все окончательно после серьезного разговора.
       «Мерседес» подкатил к гостинице, и Татьяна Ивановна пошла вместе с ним, не захотела остаться и ждать в машине. Так они и пошли все вместе - Александр с ней и охрана.
      Ирина Михась встретила их в номере с прижатым к губам пальцем - сынишка, намаявшись в дороге, спал крепким сном, и ей не хотелось его будить. Знакомилась она с Татьяной Ивановной шепотом и договорилась, что машина за ней придет позже, часов через пять, когда выспится сын. Оставив телефон, на случай, если маленький Николай проснется раньше, все удалились. Уехал и Александр, он хотел переговорить с Татьяной Ивановной раньше, чем появится отец.
      Приняв душ и перекусив, Александр стал рассказывать, что приехали они совсем и не собираются возвращаться назад. Мать вышла замуж, у нее своя семья, и вместе им тесновато. Да и Иркутск - родной город, ностальгия частенько мучает и зовет назад.
      Все поняла Татьяна Ивановна. Александр хотел узнать именно ее мнение, как она отнесется к их приезду, что скажет и что предложит. Он не хотел, пользуясь родственными отношениями, навязывать себя в ущерб ее положению, а она не хотела обещать чего-то, не посоветовавшись с мужем.
      - Знаешь, что, Сашенька, - ласково обратилась она к нему. - Сейчас ты должен понять всего лишь одно, что я действительно рада твоему приезду и приезду твоей семьи. Я влюбилась в твоего отца очень давно, когда была еще студенткой, и все эти долгие годы ждала его и надеялась, что мы когда-нибудь будем вместе. Он совсем и не знал, что есть на свете девушка, безумно и безответно любящая его, готовая отдать все на свете лишь за один день или ночь с ним. Бог не обделил меня мозгами, и все свободное время я посвящала физике, работе, науке, защитила кандидатскую диссертацию и написала докторскую. Правда, ее я уже защищала, будучи женой твоего отца. Я хочу, чтобы ты, Саша, понял - я сама имею все: уважение, должность и деньги, и не претендую ни на какую материальную выгоду. Я не из тех дам, которые ревностно относятся к любви между отцом и сыном, и мне станет приятно видеть, как вы находите общий язык, что ваши отношения сближаются, и вы становитесь друзьями. Я думаю, что именно это ты хотел выяснить и услышать, а конкретные варианты - где жить и работать, - мы обсудим все вместе.
      Она замолчала, вглядываясь в его лицо и стараясь понять, какое впечатление произвели ее слова, дошли ли они до его сердца и поверил ли он им. Правильно ли она повела себя с ним? Может, Александр и вовсе не думал об этом.
      -  Да-а, я благодарен за откровенный разговор, Татьяна Ивановна, и уверен, что мы подружимся. Спасибо вам, тебе, - поправился он. - За отца и за прямоту слов.
      Договорить не дал с шумом влетевший отец.
      -  Вот они где, голубки, воркуют. А мне передает секретарша, что меня хотят видеть, я понял, что это ты, чуть не разорвал ее, когда узнал, что ты звонил давно и тебя не соединили. Кое-как выяснил, что, оказывается, тебя похитила моя жена - и сразу домой. - Николай Владимирович крепко обнял сына. - Хорош, возмужал немного, но еще хиловат. Ну, ничего, были бы кости - мясо нарастет. Рассказывай, как приехать решился, я думал, что ты вообще не появишься, написал письмо и ни слуху, ни духу.
      -  Решился, папа, насовсем приехал, с семьей.
      - Да что ты говоришь! - обрадовался отец. - А где внук, Ирина?
      - В гостинице они.
      - Как в гостинице? - оторопел Николай Владимирович.
      -  Сынишка устал, намаялся в самолете, спать захотел, а к тебе сразу не попадешь, даже до приемной не дозвонишься. Я не хотел говорить на проходной, кто я, по определенным причинам, чтобы не говорили потом: вот, дескать, сынка своего, олуха, пристроил, - он заметил, как улыбнулась Татьяна Ивановна и улыбнулся сам. - Поэтому и отвез на время в гостиницу. Мы заезжали за ними, сын спал, не стали будить, я попозже съезжу. Отец смягчился.
      - Ладно, никуда не поедешь, я сам съезжу и прямо сейчас. На руках, если что, доспит. Игрушки заодно купим. Какая гостиница?
      - «Ангара», номер 509.
      Михась-старший уехал в гостиницу, а Татьяна Ивановна показала Александру коттедж, комнату, где он разместится с Ириной, и детскую, в которой можно бегать и прыгать, не задевая углов и мебели. Большие комнаты непривычно давили на Александра своими размерами, он привык к стандартной квартире, но, говорят, с лучшим сживаются быстро и надолго.
      Татьяна Ивановна обратила внимание, как Александр объяснял отцу про гостиницу. Он мягко обошел все угловые вопросы и не задел самолюбие родителя. Хоть и нет высшего образования у Александра, но голова у него варит неплохо, отметила про себя Татьяна Ивановна, поговорить с ним можно. Внешне он походил на отца, взял его природный ум, но учиться не захотел. С удовольствием работал по дому, выполняя мужскую работу - отремонтировать розетку, различные другие электроприборы, мебель, заменить прокладку на кранах или вообще переставить их, с огромным удовольствием возился с автомобилями, а вот учеба для него была неприятным занятием.
      Еще до приезда Александра Татьяна Ивановна размышляла о их будущей встрече, считала, что практически ничтожная разница в возрасте станет сковывать ее поведение, по сути, она являлась мачехой пасынку-ровеснику. Но этого не произошло, как-то сама собой разрешилась эта проблема, и непринужденные отношения радовали ее, создавая в доме дружескую атмосферу.
      Через два часа вернулся Николай Владимирович с внуком и Ириной. Они заехали по дороге в «Детский мир» и накупили кучу игрушек, их выбирал Николай-младший. Первым делом он уселся на джип и не хотел с него слазить. Аккумуляторная техника стоила более двадцати тысяч рублей, но Николай-старший с удовольствием купил его и еще кучу других игрушек, которые понравились Коленьке. Ирина пыталась возражать, она не имела материальной возможности покупать такие подарки, но Михась даже слушать ее не стал. «Пусть у внука будет все, что он хочет, я и живу для детей и внуков», - отрезал он.
      Сейчас Николай Владимирович обучал Коленьку езде на джипе. На первом этаже было достаточно места, где можно без проблем покататься на таком автомобиле. Огромный холл превратился в автодром. Коленька с сияющими глазами гонял по просторному залу и никак не хотел идти за стол. Но дед решил эту проблему на удивление быстро и просто. Он объяснил внуку самым серьезным голосом, что машины от неправильной эксплуатации перегреваются и требуют отдыха, голодный водитель, как и не выспавшийся, не может принять правильное решение и способен совершить дорожно-транспортное происшествие. В таких случаях сотрудники ГАИ ставят автомобиль на штраф-площадку и лишают водителя права управления машиной. «У тебя настоящий джип, а не игрушка, поэтому ты, Коленька, должен вести себя, как взрослый мужчина, а не маленький пацан, как настоящий шофер», - закончил свою речь дед.
      Внук сразу стал серьезным, а за столом еще и потребовал добавки, чего прежде никогда не случалось. Он менялся на глазах - не капризничал и старался делать все сам. После обеда, правда, попытался опротестовать решение матери о сне, заявив, что шоферы не спят днем, но дед заявил твердо: «Сейчас идешь спать, а после сна мы с тобой поедем смотреть комнату отдыха шоферов, где все водители спят.
      Сам убедишься в этом». Коленька по-взрослому почесал за ухом: «Чего ж делать-то, придется спать идти». Мать зажала рот рукой, чтобы не прыснуть со смеха и не испортить возникшей деловой обстановки, повела сына в детскую, промокая платочком выступившие слезы.
      Когда Коленька уснул, вся семья собралась в холле на втором этаже. Уселись в удобные кресла, мужчины пили пиво, курили. Обсуждали вопросы работы и жилья, каждый выносил на семейный совет свое предложение. Николай Владимирович по поводу жилья высказался однозначно.
      -  Вы, Саша и Ирина, жилье выбирайте сами. Есть два варианта: можете остановиться у нас, места всем хватит, или жить отдельно. В центре есть трехкомнатная квартира уже с мебелью, она когда-то принадлежала Елене, царство ей небесное, как раз в том доме, где жил я раньше. Ты, Саша, знаешь этот дом.
      Михась-старший сразу понял, что сын с невесткой выберут отдельную квартиру, вернее, он не сомневался в этом. Так, предложил свое жилье из вежливости, хотя был бы рад, если б они остались у него. В его огромном коттедже можно при желании не встречаться друг с другом месяцами - отдельные входы, санузлы и кухни.
      Однако Александр не ответил сразу, сначала он повел речь о другом.
      - А ты, папа, свою квартиру продал?
      - Нет, зачем же ее продавать, недвижимость сейчас в цене, - немного удивился Михась.
      -  Юля тоже хотела приехать сюда, недолюбливает она отчима или как его там назвать. Переведется в иркутский вуз, но вот стеснять тебя не хочет, - дал понять Александр, куда он клонит.
      - Что ж, я буду рад, если она вернется ко мне, но квартирку свою старую я пока ей не отдам. Пусть поживет со мной, закончит университет, три года осталось, вот тогда и станет жить самостоятельно, ее будет квартира. Заодно и Танечке поможет водиться с маленьким, в положении она, - улыбнулся Николай Владимирович и поцеловал жену в щеку.
      - Да? - удивился Александр. - А по виду не скажешь, - он немного помолчал. - Хотя по моей Ирине тоже не видно, что она беременна.
      Настала очередь удивляться отцу. Пока мужчины разговаривали, женщины не произнесли и слова. Отец и сын, главы семей, им и решать задачи, но, главное, потому, что соглашались с их мнениями.
      На семейном совете решили, что Ирина работать не пойдет - ни к чему выходить на несколько месяцев, а потом уходить в декрет. Когда ребенок немного подрастет, она станет работать по специальности - бухгалтером в отцовской фирме. «Ипполитова быстро раскусит ее, на что она способна, - рассуждал про себя Михась. - Отсюда и танцевать станем. Заслужит - повысим, но специально, по-родственному, никто ее на высокую должность не поставит, не принято это в семье».
      До этого молчавшая Татьяна Ивановна предложила:
      - Лучше ее устроить на работу формально, для записи в трудовой книжке, пусть стаж идет, кто знает - что дальше будет.
      С ней согласились, и остался один главный вопрос - где и кем станет работать Александр. С ним было сложнее, он не имел специальности, кроме водительских прав. Отец, конечно, понимал, что это тоже профессия. Профессия, всегда отдающаяся болью в его родительском сердце. Николай Владимирович решил вначале выслушать сына, и только Татьяна Ивановна заметила, как переживает ее муж, старающийся скрыть свою, теперь вечную боль.
      Александр не просил, нет, он рассуждал вслух:
      -  Буду искать работу водителя в какой-нибудь крупной фирме, у них есть транспорт, в мелкие фирмы обычно приглашают со своим автомобилем.
      - А если бы у тебя был автомобиль? - спросил его отец.
      - Тогда я бы пошел в фирму такси по вызову, там неплохой заработок, бывает и до двадцати штук.
      -  Ну, что ж, - вздохнул Николай Владимирович. - Пока отдыхай, осваивайся, машину тебе купим.
      Михась отхлебнул пива, закурил сигарету, глядя на Таниных родителей. «Наверное, думают, что сын - лодырь или неудачник: такой большой отец, а он простой шофер. Папа дай, папа сделай, папа организуй, помоги... Детей сам имеет, а обеспечить не может, своего ничего нет, и учиться не хочет, чтобы потом жить в достатке. С удовольствием устроил бы его на приличную должность, а так... никакого желания нет. Танечка все-таки молодец, хорошо отнеслась к сыну и не жадничает, нет у нее в крови этого. Даже были бы мы бедными - не скупилась бы». Он ласково посмотрел на нее, и она почувствовала нежность в его глазах, поняла его чувства. Ей захотелось уйти с ним, прижать к себе, отвлечь от тяжелых дум, она понимала прекрасно, что сын доставляет ему радость и терзания одновременно.
      «Ничего, приедет его дочка Юленька, постараюсь подружиться с ней, помогу в учебе и всем, чем смогу. Интересно, какой у нее настрой сейчас, когда она еще не видела меня, что думает - окрутила, вышла замуж по расчету из-за денег, почета и докторской диссертации? Может, оно и так, может, так и думает она, тогда первое время не сложатся отношения, а дальше уже от меня все будет зависеть в большей степени, от моего отношения и подхода. Коленька, глядя на нее, согреется сердцем. Какой он у меня славный! А интересно - не обратил бы он внимания на меня, не вышла бы я замуж, и лет через десять посватался бы ко мне какой-нибудь чиновник. Вышла бы я за него? Да ни в жизнь, никто другой мне не нужен, так бы и прожила одна, стала ворчливой и неуживчивой, как все старые девы», - она улыбнулась своим мыслям, положила руку на живот, чувствуя сердцем зарождающуюся жизнь.
      Юля приехала не сразу, университет начал волокитить с переводом, и Николаю Владимировичу пришлось позвонить ректору. Вопрос решился мгновенно. Михась возлагал большие надежды на дочь, она училась на факультете «финансы и кредит». Он мечтал видеть ее у себя главным бухгалтером или управляющим собственным банком. Его объединение могло позволить себе иметь собственный банк, и Николай Владимирович уже год, как обдумывал этот вопрос. Огромные финансовые потоки проходили через банк, рейтинг которого не подскочил - взлетел на небывалую высоту. Михась строил здание в центре города, и только один он знал, что здание планируется под банк. Через полгода его сдадут в эксплуатацию, а он еще не подобрал себе достойного управляющего. Необходимо было подобрать человека, который лет через семь мог уйти на пенсию, обучив профессиональным тонкостям его дочь, которая впоследствии и возглавит уже собственный банк. Кадры, кадры, кадры... извечно больной вопрос.
      Юлию встречали в аэропорту отец и Татьяна Ивановна. Три «Мерседеса» подрулили к трапу самолета, ожидая выхода пассажиров первого салона. Михась крепко обнял дочь, расцеловал и познакомил ее со своей женой. Дамы обнялись тоже, и две машины покатили домой, одна осталась забрать багаж.
      Юлия с удовольствием смотрела на свои родные с детства улицы, и в душе становилось как-то теплее и уютнее. Она прижалась к отцу:
      -  Папочка, как я по тебе соскучилась! Он обнял ее.
      -  Ничего, Юленька, мы вместе, и теперь уже я тебя не отпущу никуда. Я твой отец и это твой родной город, зачем тебе какой-то Урал, ты здесь родилась и выросла, здесь тебе жить, учиться и работать. А как мама поживает?
      Юля удивилась его вопросу при Татьяне Ивановне. Значит, у них хорошие отношения, решила она.
      - Нормально, чего ей станется.
      Она не могла простить, не хотела и не понимала мать. Бросить такого отца, бросить в тот момент, когда ему была необходима поддержка семьи, когда он «пробивал» на работе свою новую теорию, когда становился изгоем в НИИ. Конечно, он не уделял достаточного внимания жене и детям, но разве трудно понять, подождать немного? Не захотела... пусть теперь и живет со своим новым, который всегда дома. Юля знала, догадывалась, что мать не любит его, поддалась порыву, не выдержала испытаний и сейчас пожинает плоды - живет с нелюбимым мужем, который уделяет ей много внимания, а она бы бросила все и вернулась назад. Но приходится создавать видимость благополучной семьи. «Может, без нас она оставит его. Лучше уж жить одной, чем спать с нелюбимым», - рассуждала про себя Юля.
      Женщины незаметно разглядывали друг друга, волновались - возникнет ли взаимопонимание и уважение, большего пока не желали. А отец и муж очень хотел, чтобы они подружились.
      Юлия представляла себе мачеху не такой - среднего роста и полноты, вообще что-то среднее, но с тонкими губами, чаще означающими самовлюбленность, властолюбие и злость. А увидела она стройную и очень высокую женщину с умными карими глазами и совсем не тонкими губами. Юля и сама не отличалась маленьким ростом - метр семьдесят пять считался выше среднего или даже высоким ростом, а мачеха возвышалась над ней сантиметров на пять. Ум, красота и доброта по Юлиным меркам - понятия несовместимые и могут сочетаться, как исключение. Красота - налицо, а с умом и добротой она разберется. Первое впечатление осталось приятным, а Юля очень верила именно первому впечатлению. Отец сделал неплохую партию. Она снова прижалась к его плечу.
      В машине женщинам поболтать не удалось, но дома Татьяна Ивановна сразу же увела Юлю показывать комнату и весь коттедж. Поговорили о пустяках, и Юля ушла принять ванну после дороги.
      На следующий день Юлия ушла в университет, обратилась прямо к ректору, который сразу же отметил, что очень известная и редкая фамилия досталась девушке. Она не стала скрывать и ответила прямо: «Николай Владимирович - мой отец». Это решило все вопросы сразу, и она могла приступить к занятиям. Учеба давалась легко, и она не позорила отца плохими оценками.
      Женская половина студентов, составляющих большинство на курсе, отнеслась к ней настороженно, а многие даже негативно. Им очень не нравилось, что Юлию всегда привозит и увозит «Мерседес», вежливый охранник выскакивает из машины и открывает дверцу. Парни на курсе старались обратить на себя внимание и, по мнению большинства студенток, прогибались, словно охранники. Перспектива породниться с известной фамилией свербела внутри, к тому же Юлия была очень симпатичной девушкой, но это отодвигалось на второй план. Юлия понимала, что, будь она совсем не красивой, отношение мужской половины не изменилось бы, каждый хотел обеспечить себе будущее и не сидеть поначалу в банке кассиром. Так считала она и не давала парням повода для ухаживаний - не ходила на дискотеки и вечеринки, пешком она вообще не ходила и лишала возможности проводить ее, отказывалась от прямых предложений посетить кафе, бар или ресторан, сходить в кино или театр. Но без общения она тоже не могла и водила знакомство с парнями из другого вуза, которые не знали ее фамилии и происхождения. Она приезжала на свидания, останавливаясь вдалеке и шла к конкретному месту пешком, охрана тоже тащилась за ней позади, не приближаясь вплотную, но могла прийти на помощь мгновенно. Виктор Орлов не замечал охранников, все внимание сосредотачивая на Юле. Он влюбился в нее сразу и, как говорится, по уши. Особенно ему нравились ее скромность и простота, душевность и нетерпимость к коварству. Встречаясь практически ежедневно, они гуляли по набережной Ангары, иногда заходили в какой-нибудь бар, выпить по чашечке кофе или по стакану сока, зимой, в основном, бывали у него дома. Говорили о разном, но Юлия всегда умело и корректно уходила от прямых ответов о родителях, и он не знал, где она живет, и кто ее отец, не знал и ее фамилии. Не знал он совсем малого - что Юлия - Михась и что именно ее отец - известный физик и бизнесмен.
      Через год Виктор сделал предложение Юлии, и она согласилась, улыбаясь его длинной и не совсем связной речи. Он говорил о любви, о ней, единственной и неповторимой, о том, что проживут как-нибудь на две зарплаты. Он немного стеснялся, что выбрал профессию историка. В школе учителя зарабатывали мало, а возможное место директора еще даже и не маячило на горизонте жизни. Орлов закончил педагогический вуз, а Юля была младше его на год, впереди у нее еще год учебы, и она не хотела выходить замуж студенткой. Но Виктора она полюбила и не хотела отказывать ему, она согласилась, но попросила подождать его еще год, когда закончится учеба.
      Виктор одновременно обрадовался и огорчился. Обрадовался, что она согласна, но почему необходимо ждать целый год, разве замужество помешает учебе? С детьми можно и подождать. Юлия заколебалась.
      -  Витенька, ты очень славный мальчик и я люблю тебя, ты это знаешь прекрасно, - она поцеловала его в щеку. - Я познакомлю тебя со своим отцом, с мачехой, с которой мы подружились. Они, естественно, знают о тебе, пора бы и познакомиться лично. Потом решим временной вопрос, может, я и соглашусь стать твоей раньше, - она загадочно улыбнулась. - Едем?
      -  Как, прямо сейчас? - одновременно удивился и обрадовался Виктор, взглянув на часы. - Поздно уже, десять вечера.
      - Нормально, тебе будут рады. Потом уедешь домой, а если захочешь - останешься, позвонишь родителям по телефону.
      Виктор обнял ее и стал целовать, не обращая внимания на редких прохожих. Юлия не сопротивлялась, отвечая на поцелуи, но остудила немного его пыл.
      -  Останешься, но не в моей спальне, место найдется, - она улыбалась, глядя прямо в глаза.
      - Все равно ты станешь моей, - ответил ей Виктор. - Сегодня, завтра, потом, но ты должна знать - я тебя не отдам никому, любовь моя, ты лучшая девушка во всем мире и придешь ко мне, когда пожелаешь. Я же хочу тебя всегда, мечтаю быть рядом, обнимать и целовать все твое тело, говорить и мечтать вместе о нашем сыне или дочке. Ты станешь банкиршей, когда закончишь университет, я буду работать учителем, придется, наверное, преподавать в две смены, чтобы хоть как-то не отставать от тебя по зарплате - неудобно сидеть на шее жены.
      Юлия всмотрелась в его глаза.
      -  Тебя это очень волнует, что ты станешь зарабатывать меньше моего? - спросила она. Ей не хотелось, чтобы он придавал этому большое значение.
      -  Волнует? - переспросил он. - Конечно, волнует, каждому хочется по нормальному обеспечить семью. Но не стоит возводить это в самоцель.
      Ответ понравился Юлии, и она незаметно махнула рукой - метров через сто с места тронулся автомобиль и подкатил к ней. Из него вышли двое здоровенных парней, и Виктор успел заметить под пиджаком одного оружие. Он загородил собой Юлию, готовый драться до конца, умереть, но отстоять ее, пусть даже ценой собственной жизни. Лицо Виктора побледнело, кулаки сжались, готовые нанести посильный удар противнику. Юлия неожиданно произнесла:
      - Не беспокойся, Витенька, это моя охрана, а не бандиты, они каждый раз были рядышком с нами, но я не разрешала им приближаться. Пора тебе узнать, кто я такая на самом деле, хотя я такая, какая есть, какую ты хорошо знаешь. Отец не разрешает мне оставаться без охранников, даже с тобой, милый. И если ты еще не раздумал жениться на мне - тебе придется привыкнуть к этому и смириться.
      Виктор все еще держал кулаки наготове, не понимая ничего из происходящего. Юлия взяла его за руки, и он расслабил побелевшие от напряжения пальцы. Охранник открыл дверцу машины, и она легонько подтолкнула его внутрь.
      Ехали молча. Виктор переваривал последние события, не зная, как реагировать на них. «Кто ее отец - бандит, крупный бизнесмен»? Он вспомнил ее слова, что отец работает в «МИРе», но тогда она ушла от конкретного ответа. «Неужели ее отец - сам Михась? Только он и его семья ездили с охраной». Виктор вспомнил давние события, когда взорвали машину, но жена осталась жива, как ее убили потом, наехав грузовиком. Но Юля говорила, что ее мать живет на Урале, значит, жива и к Михасям отношения не имеет. Впрочем, не с родителями ему жить. Не нравилось только одно - зачем она скрывала все время, что отец крутой человек. А может, и правильно делала...
      «Мерседес» въехал во двор коттеджа, и Виктор еще раз убедился, что попал в очень богатую семью. Мысль пронзила мозг: «Не хотела говорить, потому что богата, хотела настоящей любви, а не любви к деньгам и положению. Интересно, как меня примет отец, как принимают нищего в таком доме»?
      Они вошли в дом и поднялись на второй этаж. Виктор сразу узнал Николая Владимировича, много раз видел по телевизору.
      - Познакомься, папа, это Виктор, - представила его Юлия.
      Михась встал с кресла, протянул руку.
      -  Очень приятно, давно хотел познакомиться с тем, с кем проводит вечера моя дочка. Николай Владимирович. А это моя жена, Татьяна Ивановна.
      Виктор кивнул головой и сел в кресло рядом с Михасем, куда он показал ему рукой. Юлия присела напротив.
      -  Я действительно рад, - повторил Михась. - Может, выпьем немного коньяку за знакомство? Вы голодны? - спросил он обоих, Виктора и дочь.
      Юлии есть не хотелось, но она знала, что Виктор голодный и все равно откажется от еды, поэтому предложила накрыть небольшой стол, что и было сделано быстро. Михась разлил по рюмкам коньяк, Юля, как и Татьяна Ивановна, плеснула себе в стакан сока.
      -  Папа, сегодня Виктор сделал мне предложение, и я согласилась выйти за него замуж, - взяла Юлия на себя инициативу. - Однако попросила повременить, пока я не закончу университет. Мы любим друг друга, но Виктор не хочет ждать, хотя, сказать правильнее, он согласился и подождать, понимая, что в положении не совсем удобно учиться. Поэтому он высказал мнение, что можно и не иметь детей в первый год жизни. Я не знаю, как поступить, и вместо ответа пригласила его к нам. Сейчас он, наверное, обижается на меня, я не говорила ему, что ты мой отец, но и не лгала, уходя от конкретных ответов.
      Татьяна Ивановна улыбнулась.
      - Ты, Юленька, и вы, Виктор, поступайте, как подсказывает вам сердце, мы с папой не станем возражать и поможем вам, чем сможем, - она еще раз улыбнулась и вздохнула, вспоминая свою любовь. - Твой отец сделал мне предложение, женился, познакомился с моими родителями - все в один день. Он тоже не хотел ждать, и ему никто не отказывал. Если есть настоящая любовь - можно и не ждать целый год, а если сомневаетесь, лучше повременить, - подвела она черту.
      Виктор засиял и заулыбался, он понимал, что Татьяна Ивановна лишила Юлию выбора. Выходит, она рассказывала мачехе о нем, говорила, что любит, поэтому та и высказалась так недвусмысленно. Он глядел прямо на нее, ждал ответа. Юлия поднялась со своего кресла, подсела к Виктору и обняла его.
      -  Вот само все и решилось, у меня замечательная мачеха, хотя я и не люблю этого слова, какое-то грубое оно. Завтра поедем к тебе, родители должны познакомиться и подружиться. Сыграем свадьбу, месяц отдохнем где-нибудь за границей и вернемся в конце августа, тебе первого сентября на работу, но, наверное, придется выйти пораньше. Позвони родителям, скажи, что останешься у меня, чтобы не волновались.
      Виктор посмотрел на Николая Владимировича и Татьяну Ивановну, покраснел. Его оставляли здесь на ночь, и он немного стеснялся. Он позвонил отцу и вернулся к столу, они еще так и не выпили ни одной рюмки. Николай Владимирович достал шампанское, налил дамам, поднял рюмку с коньяком.
      - Вот и выросла у меня дочь, стала взрослой. За вас, молодые, чтобы жили в любви и понимании, не болели, остальное приложится все.
      Виктору отвели отдельную комнату, Юлия, как и обещала, не пригласила его к себе в спальню. Он лежал и раздумывал над событиями вечера. Хорошо, что Юля не сказала, чья она дочь, сразу, он бы комплексовал из-за ее достатка, чувствовал себя бедным, зарящимся на ее богатство, считал, что так думает она и, возможно, не всегда вел себя адекватно ситуации. Честный парень вряд ли признался бы ей в любви просто, как он сделал это, не зная ее истинного положения. Но в душе все-таки затаилась маленькая обида - значит, его проверяли. А как бы поступил он, окажись на ее месте? Да точно так же, не хотелось бы иметь жену за деньги.
      Виктор улыбнулся, повернувшись на бок, и еще долго размышлял над тем, где они станут жить. Можно было привести Юлю к себе в дом, родители бы не возражали, но условия не сравнить, и значит, он останется у нее. Красивая и стройная девушка оказалась из очень богатой и известной семьи, но сейчас это уже почти не смущало молодого человека. Он по-настоящему полюбил, и все остальное отодвигалось на задний план.
      Позавтракав, Юля и Виктор вышли прогуляться по сосновой рощице. Свежий, еще не пропитанный полуденным зноем воздух бодрил и поднимал настроение, птички напевали что-то свое влюбленной паре, идущей в обнимку. Виктор гадал, как поступить лучше: сообщить родителям о приезде Юли и ее семьи или нагрянуть внезапно. Не предупредить - обидятся, предупредить - начнут суетиться, бегать в магазин, переживать. Но кто есть Юля и ее отец, он твердо решил заранее не говорить, а о приезде сообщить, чтобы не свалиться, как снег на голову.
      Молодые присели на заботливо поставленную скамейку, решили обсудить под сенью сосен вопросы ближайшего будущего. Сошлись в единодушном мнении, что свадьбу лучше сыграть через три дня, в пятницу, а значит, забот у них хватит по горло. Юлия хотела все сделать сама, вместе с Виктором, не подключая и не отвлекая на такие пустяки отца - благо, для этого все имелось. Она перечисляла Виктору необходимые мероприятия, практически ничего не упуская из вида - первым делом съездить в ЗАГС и подать заявление. «Конечно, по времени у них там все расписано, но маленькую лазеечку для нас с тобой, милый, они всегда выкроят, - поясняла Юля. - Воспользуемся папиным положением в обществе, Бог простит нас, а смертные зарегистрируют. Потом поедем в церковь, договоримся о венчании. Выберем мне платье и тебе костюм, кольца, обзвоним друзей и родственников, но это можно сделать и из машины, между делами, не отвлекаясь специально. После регистрации отдадим твой паспорт для получения заграничного и махнем на Канары. У папы там есть знакомые, нас встретят и устроят, поживем, сколько захотим, без всяких турагентств». Она положила голову ему на плечо и спросила: «Ты согласен»?
      Виктор, конечно, был согласен, и не просто согласен, а находился на седьмом небе - во-первых, его любимая девушка выходила за него замуж, а во-вторых, все вопросы решались быстро, без обыденного напряжения и суеты. Он лишь уточнил одно: «Надо бы определиться с местом, куда звать гостей, и определить меню». «Это самое простое, - улыбнулась Юля. - Один из лучших ресторанов города принадлежит моему папе, а значит, пусть у директора на этот счет и болит голова. - Она засмеялась, потом поцеловала его в щеку. - Пойдем, пора ехать, дел слишком много».
      Только вечером уставшие, но радостные и счастливые, Юлия и Виктор добрались до его родителей. Когда те увидели входящего вместе со всеми Михася, земля чуть не ушла из-под ног: не знали, не ожидали и не могли предположить, что породнятся с этой семьей. Чувствовали себя скованно, не зная, как правильно определить тактику поведения, но ее и не пришлось определять. Виктор представил всех, начав со своей невесты, потом достал шампанское, разлил по бокалам и предложил выпить за знакомство, которое через три дня перерастет в родственные отношения. Они с Юлией за день успели многое, и сейчас рассказывали о своих успехах обеим сторонам. Регистрация в ЗАГСе в два часа, венчание - в четыре и в пять - свадебный вечер в ресторане. После ресторана молодые уезжали в свою квартиру, ту, в которой когда-то жил сам Михась. Пока двухкомнатная их вполне устраивала, а жить отдельно они считали за счастье.
      Семья Виктора - обычная русская семья, в которой работали отец и мать, не была бедной, но и особым достатком не отличалась. Сергей Петрович Орлов, подполковник запаса, после выхода на пенсию в 45 лет, устроился на работу в банк, в службу экономической безопасности. Супруга, Екатерина Михайловна, работала юристом, и на хлеб с маслом семье хватало, хватило и выучить сына, хотя будущая его работа учителем не позволяла бы ему жить на таком же уровне. Отец часто вздыхал, глядя, как Виктор зубрит историю, иногда бросал вроде не к месту несколько слов: «Жить-то на что будешь? Учителям и крохи-то не вовремя платят... Ну, да ладно, своя голова на плечах, нравится - учись. Не все же время учителя голодные будут, когда-нибудь и о них вспомнят, перед твоей пенсией». Улыбался грустно и отходил в сторону.
      Сейчас они обменивались с Николаем Владимировичем обычной дежурной информацией, вернее, рассказывал Орлов - где служил и где работает, про Михася и так все было известно.
      Николай Владимирович заинтересовался. Строительство здания под банк заканчивалось, собственно, оставалась небольшая внутренняя доводка. Хорошая и верная служба безопасности многое значила - проверка и подбор кадров, а главное, определение благонадежности клиентов, выявление истинной платежеспособности заемщиков. Михась не раздумывал и сразу же предложил Орлову возглавить службу безопасности в его банке, который откроется через пару месяцев. Екатерина Михайловна могла бы руководить юридическим отделом.
      Предложения, как и сам приход Михася, явились неожиданностью для семьи Орловых, но они внесли определенное оживление в беседу и загладили неловкость в общении. Грамотный юрист, профессионал, Екатерина Михайловна заговорила о тонкостях юриспруденции банковской системы, в которой она никогда не работала. Николай Владимирович корректно возразил: «Это не страшно, постажируетесь в каком-нибудь банке с месяц, я договорюсь, и будете знать нюансы. Для грамотного и думающего специалиста вполне достаточно». Михась умолчал о том, что ему важно не только получить профессионала. Главное - уверенность, что человек станет работать на банк, а значит, и на него. Что не побоится возражать при необходимости, вносить предложения, спорить по делу с управляющим, не оглядываясь на возможность личной неприязни и последующего увольнения, действовать в интересах банка решительно и твердо, не зарываясь в амбициях. Естественно, он уже поручил проверить своему охранно-детективному агентству семью Орловых и получил обнадеживающие результаты. В криминальном плане они нигде и никогда не светились. Екатерина Михайловна считалась достаточно грамотным юристом гражданского профиля, прекрасно знающим судебные тонкости, договорную работу, хозяйственно-правовые отношения и многое другое. Сергей Петрович ранее, будучи в погонах, курировал финансово-кредитную систему региона, знал и понимал не понаслышке суть службы безопасности. Будущие родственные отношения еще более укрепляли надежность Орловых.
      Первоначальная скованность в отношениях исчезла, четко обозначилась перспектива на ближайшие годы, и это придавало особую изюминку радости предсвадебного настроения. Юлию беспокоило только одно - она хотела видеть на свадьбе родную мать, но отец жил с другой законной женой, и жил, на ее взгляд, счастливо. Мать еще любила отца, в этом Юля была уверена, хоть они и не разговаривали на эту тему, поэтому не хотелось вносить дискомфорт в родительские взаимоотношения. Она отправила телеграмму, пригласив на свадьбу мать с ее новым мужем, - он сбалансирует отношения, не даст им разболтаться.
      Свадьбу отыграли крутую, гуляли три дня, и молодые сразу же укатили в свадебное путешествие. Недельку они решили провести в Париже, осмотреть его достопримечательности, а потом уже махнуть на Канары, понежиться под южным солнцем с десяток дней.
      Дом Михасей сразу же опустел, стало непривычно тихо, и эта тишина наталкивала на размышления. Николай Владимирович вышел во двор, прошел к любимой скамеечке в соснячке, присел и закурил сигарету. Очень давно он вот так не сидел один среди сосен, не прислушивался к лесной жизни, которая текла своим чередом, меняясь в зависимости от погоды. Лес жил своей жизнью, подчиняясь законам природы: теплу и холоду, ночи и дню, дождю и засухе, ветру. Кроны деревьев о чем-то шумели, перешептывались, и каждое деревцо имело свой голос, тембр и силу звука. Каждая травинка и муравей играли свою роль в лесной жизни.
      Михась задумался. По сути и он являлся песчинкой в мировом океане жизни, которой отмерен свой срок и место. Старшие дети выросли, имели свои семьи и завоевывали свою нишу в обществе. Юлия станет банкиршей, Александр... Михась так и не смирился, не смог пересилить боль, что сын является лодырем в смысле образования. Машину он ему подарил, но работать в такси не отправил, попросил помочь в охранно-детективном агентстве. Саша оказался способным учеником. Не имеющий специального образования и профессиональных навыков, он через год обошел многих своих коллег и сейчас возглавлял агентство, мог обеспечить семью куском хлеба с маслом. Конечно, если бы не отец, Александра вообще не взяли бы на такую работу, и он не смог бы проявить свои способности, не стал одним из лучших детективов. Связи и блат существуют, независимо от социальных условий, в любом обществе, при любом строе.
      Со старшими все было в порядке, все определено и взвешено. Юлия окончит вуз, станет работать в собственном банке, наберется опыта и лет через пять возглавит его. Младшенький сын Игорь еще не скоро станет обременять хлопотами, мал еще совсем, годик всего лишь исполнился, как и внуку Борису, сыну Александра. Татьяна с Ириной вышли на работу, и с малышами сидели дома Крапилины. Наталья Петровна и Иван Сергеевич с удовольствием занимались с детьми - играли, кормили, поили, одевали и обували.
      Михась вздрогнул - Татьяна подошла неслышно и опустила сзади руки ему на плечи.
      -  Вот ты куда исчез, - произнесла она, нагибаясь и целуя его в щеку. - Хочешь поскучать один?
      - Нет, - он взял ее за руку и обвел вокруг скамейки. - Посиди со мной. Расслабился после свадьбы - первый раз на работу идти не хочется. Может, отпуск возьмем и тоже отдохнем где-нибудь? - Михась обнял ее за плечо. Прижал к себе.
      - Неплохо бы... Но не сейчас. Надо увеличить выпуск твоих «Михасиков», не справляемся мы со спросом, не удовлетворяем все заявки. Необходим еще один такой же завод, но строить его в другой области я не хочу, думала уже над этим вопросом не один раз. Надо его соорудить поближе к аэропорту и продукцию всю отправлять авиацией, очень большой спрос на плуги в Китае и Индии. Решу вопрос с площадкой под строительство, тогда и поедем отдыхать. Через месяц, как раз и теплее станет, на Байкале купаться можно в заливах - я же никуда еще и не выезжала за всю свою жизнь, но сначала хочу побывать на озере, насладиться его красотой, а потом уже Европа и теплые страны. Как ты считаешь?
      Николай молчал. В памяти всплыла бухта, катер и Лена... Шесть лет прошло с тех пор... Он так и не узнал, что ее отец никогда не был знаком с Корнеем, что ее наняли для получения информации и что его самого собирались использовать как лучшего в мире взломщика сейфов. Как бы развивались события сейчас, если бы все шло по задуманному сценарию? Но жизнь всегда вносит свои коррективы и правки в той или иной степени, и на сей раз она внесла позитивные исправления - Михась не стал вором-медвежатником, как вначале планировал Корней. Вся Корнеевская империя отошла к Михасю, легализовалась и прекратила свою преступную деятельность, боевики трансформировались в охранников, а кто не смог порвать с преступным прошлым - сидели в тюрьме или продолжали свои занятия у других лидеров. Законники не лезли к Михасю и не пытались контролировать его бизнес - слишком он силен и могуч. Наученный горьким опытом, он обратится в правоохранительные органы только в том случае, если будет результат. Он может разобраться сам, его люди легально носили оружие и это давало немалый эффект. Парадоксально, но обе стороны сосуществовали мирно, могли обратиться за помощью друг к другу и знали друг о друге многое. ФСБ и МВД тоже немало знали о преступных группировках, но они использовали консервативные, терапевтические методы лечения, которые приводили к стадиям ремиссии, переводили болезнь из острой в хроническую, вялотекущую, способную давать временами обострения. Михась применял хирургию, он удалял опухоль и рецидивы не возникали.
      Николай вздохнул. Тот катер все еще был на ходу, и он подумал, что его бы надо отдать Александру или Юле, пусть и им будет на чем отдохнуть, побороздить Байкал в выходные дни или в отпуске. Старый капитан-механик стал капитаном на его новой яхте, на которой он так и не удосужился выйти ни разу в море. Николай даже не помнил - знала ли про яхту Таня, повседневная суета отнимала все время.
      Он обратил внимание, что Татьяна не попросила помощи в выборе и оформлении документов новой строительной площадки, которая по площади, возможно, станет еще большей его десятикилометрового завода. Огромная территория создавала и свои проблемы - по заводу ходили маршрутные автобусы: работники не могли добраться пешком до дальних цехов.
      Татьяна имела свой вес в обществе и могла решить сложную проблему сама, без помощи и вмешательства Николая. Это радовало и обнадеживало.
      - Да, Танечка, - наконец ответил он ей. - Мы поедем на Байкал в середине июля, может чуточку раньше. Возьмем Игоря и поедем.
      - Нет, - возразила Татьяна, - Игорь еще маленький и за ним постоянно нужно смотреть, он останется с родителями. Могу я отдохнуть с тобой вдвоем, чтобы никто не мешал, не следить постоянно и не думать - не свалился бы сынуля за борт. Годик - маленький срок, мы обязательно возьмем его с собой в следующий раз.
      Она положила голову ему на плечо, подумала, что хорошо все-таки иметь свой маленький лес, посидеть вот так на лавочке под тенью сосен и не беспокоиться, что кто-то пройдет мимо, сломает лавочку или напакостит другим образом. Любят еще в стране разные гадости творить, ломать и мусорить, не созрели люди до японской или хотя бы западной цивилизации, предпочитают иностранные слова и выражения, а ведут себя по-варварски.
      Много дел задумала Татьяна провернуть за этот короткий месяц, и не только на заводе. Раз уж возникла необходимость решать земельный вопрос - почему бы его не решить попутно и в личных планах, воспользоваться Законом о земле, выкупить участки и создать здесь свой семейный поселок. Выстроить еще несколько коттеджей рядом для Виктора с Юлией, Александра с Ириной и сынишки Игорька. Деньги имеются, и строительство не займет много времени, главное - выкупить землю.
      Татьяна прикрыла глаза, представляя наяву все пять коттеджей и посередине нежилое здание - что-то вроде спорткомплекса с бассейном и сауной, где станет собираться вся их большая семья. Сложно решить этот вопрос, но возможно. Она добьется своего и уже в августе рассмотрит проекты нового строительства. А пока никому ни слова, пусть это станет сюрпризом для мужа и его старших детей.
      Вопрос с землей решался не так быстро, как бы хотелось, лесные угодья находились в федеральном ведении и лесники категорически возражали против вырубки лесов. На месте ничего не решить, и Татьяна Ивановна вылетела в Москву, в министерство сельского хозяйства. Министр принял ее сразу и очень удивился, увидев молодую женщину, он считал, что она должна быть постарше, лет, как минимум, на пятнадцать. Доктор наук, генеральный директор крупнейшего завода - не часто можно встретить в России такую женщину чуточку старше тридцати лет, наверное, и нет таких других вовсе. Министра поражало все - и красота, и молодость, и звание, и должность, и рост Татьяны Ивановны. Вопрос с заводом был очень важен - не хватало «Михасиков» стране, и поэтому площадку отдали без разговоров и споров. Отдали для покупки и место для будущего семейного поселочка. На оформление всех необходимых бумаг ушло две недели, но зато теперь можно было праздновать победу.
      
      
      *          *          *
      
      
                Михась вспомнил, как собирался тогда, шесть лет назад, тяжело вздохнул и прошептал про себя: «Царство ей небесное». Сейчас собираться было гораздо легче - на яхте, большей по размерам, были все рыболовные снасти, коптилка и переносные газовые горелки с баллончиками, бидоны и прочая снасть. Но спиннинг и блесны он готовил сам, а больше ничего ему и не требовалось.
      Михась еще раз тяжело вздохнул - не дожила Лена до такого дня, погибла в борьбе как раз за такой день, когда можно не брать с собой даже еду, а не только посуду. Судовой кок приготовит завтрак, обед и ужин по заказанному меню, все подаст к столу и обслужит, а вооруженная охрана не пустит посторонних на яхту, и никто не сможет помешать их отдыху.
      Татьяна очень уважала Лену, и они всегда ездили вместе на кладбище помянуть покойную, никогда не ревновала она к ее памяти и придерживалась на заводе ею заведенных традиций. Не прощала ошибок юридической службе и своему секретарю, поднимая их престиж и ответственность.
      Николай Владимирович бросил в чемодан с бельем банку из-под кофе с блеснами, взял свой старый спиннинг и посмотрел на Татьяну.
      -  Пойдем, пора ехать, пока Игорек у бабушки с дедушкой, а то закатит концерт на весь дом, расплачется.
      Таня согласно кивнула головой. Она уже пожалела, что не захотела взять сына с собой, охрана бы за ним присмотрела, когда они с Николаем куда-нибудь уплывали. Но он бы всегда плакал, просился с ними, и она не смогла бы отдохнуть полноценно, побыть с мужем вдвоем недельку или дней десять.
      - Да, пора, - решительно настроилась она. - Едем.
      Белая красавица-яхта уже ждала их у причала в Солнечном, они вошли на корабль, и он сразу же отчалил, набирая скорость. Татьяна с Николаем стояли на мостике, вглядываясь вперед и подставляя лица солнцу и ветру.
      Минут через пять они ушли в каюту, переоделись и вышли в купальниках на палубу, устроились в удобных шезлонгах. Юнга подкатил столик с коньяком и вином, разлил по рюмкам и удалился, чтобы не мешать разговору.
      -  Ну, вот, Танечка, и мы выбрались с тобой на природу, надо это делать почаще. В погожие выходные можно выбираться всей семьей. А сейчас давай выпьем за наши с тобой дни на прекрасном озере. - Николай отпил коньяк и продолжил: - Тебе понравится, это лучший отдых, какой можно придумать - вода и солнце, прекрасная природа и свежий воздух. Вечерком будем ловить щук и коптить их, - он прищелкнул языком. - Изумительный вкус.
      Яхта шла полным ходом, и Татьяна не отводила взора от удивительной красоты первозданной природы. Водная гладь глубоко врезалась в берега то справа, то слева, заполняя пространство между сопками и образуя множество причудливых заливов, к которым подобраться можно только водным путем или звериными тропами. Воздух, очищенный от городского смога, придавал особую колоритность и насыщенность всей цветовой гамме природы. Более яркие краски воспринимались тоньше и чувственнее обычного, вызывая в душе обостренное восприятие прекрасного.
      Яхта на полной скорости проследовала мимо Листвянки и углубилась в открытый Байкал. Скорость, как показалось Татьяне, возросла, и это не удивительно - Ангара осталась позади и не препятствовала судну своим течением. Впереди, насколько хватало зрения, простиралась водная гладь, и корабль слегка покачивало на незаметных волнах. С непривычки стало прохладнее, воздух еще посвежел, но солнце по-прежнему припекало, и Татьяна прикрылась от ветерка легким пледом. Михась улыбнулся.
      -  Ничего, скоро прибудем на место. Или, может быть, попросить сбавить скорость?
      -  Нет, не надо, - покачала головой Татьяна. - Под пледом тепло. И очень хорошо, что мы идем быстро.
      Ветер развивал ее волосы, и лицо, казалось, тоже стремилось улететь вперед и осмотреть водные просторы. Через пару часов яхта вошла в знакомую Николаю бухту, он приник к биноклю. Берег почти не изменился за эти годы, если не считать следов цивилизации - дикари-туристы изрубили и сожгли одиноко стоящее засохшее дерево, выкопали яму на границе с лесом, куда побросали консервные банки, бутылки и другие отходы былого пиршества.
      «Варвары, эгоисты и варвары, думают только о себе, - прошептал Михась. - Неужели тяжело убрать за собой? Всю страну засрали, одно на уме - дай, а дай без отдачи не бывает». Он убрал бинокль, надеясь, что Татьяна не разглядит брошенный мусор и не омрачится.
      - Вот, Танюша, здесь и отдыхать будем.
      Михась взял ее на руки и унес в каюту. Кондиционер создавал прохладу, освежающую после дневной жары, шторы иллюминаторов формировали небольшой полумрак.
      Татьяна откинулась на кровати и прикрыла глаза. Николай расстегнул бюстгальтер, вобрал грудь в свою большую ладонь, припадая губами к соску, отпуская его и забирая снова. Опускаясь ниже, он целовал живот, который от поцелуев и горячего дыхания напрягался, выжимая соки вниз и готовясь к принятию. Ладони ласкали бедра, чувствуя их нетерпение, подбирались к цветочку, который расслабленно раскрывался, и уходили снова вниз, заставляя его призывно подрагивать. Оба не могли более ждать и соединились, слились в движениях и стонах, наращивая темп и силу, достигая вершины, взлетая и паря в возбужденном неистовстве.
      Расслабленно поднявшись, они вышли на палубу и, не сговариваясь, прыгнули в озеро. Прохладная вода освежила и взбодрила размякшие тела, наливая их новой силой и энергией. Татьяна разглядывала в воде мощный торс Николая, его рельефные мускулы, по которым хорошо изучать анатомию, и доброе, милое ее сердцу лицо. Ей вдруг захотелось снова прижаться к нему, ощутить крепкую руку на своей талии, волнующее прикосновение грудей и вырастающий бугорок у лона. Она подплыла ближе, провела ладонью по его щеке, чуть приоткрывая губы, и он нашел их. Она ощутила все, уходя с ним под воду, кувыркаясь, обнимаясь в невесомости и не считаясь со временем. Всплывать не хотелось. Вынырнув и глубоко вздохнув, они снова погрузились в пучину воды. Николай почувствовал, как она обвила его ногами, прижимаясь к трескающимся плавкам, держала за спину обеими руками, и он под водой поплыл к якорю, словно дельфин-буксир, появляясь на поверхности для глотка воздуха. Взявшись за цепь, она приняла его в невиданном наслаждении, дыша со стонами, и на вершине разжала руки, уходя снова под воду в судорогах экстаза.
      Плавки они не нашли, да и искать не стали. Обернувшись полотенцами, прошли по опустевшей палубе в каюту и упали на кровать. Хотелось понежиться еще минут пять, сказать друг другу несколько ласковых слов об удивительно обостренных в воде ощущениях.
      Кок накрыл столик на палубе, натянул сверху тент, чтобы солнце не доставало своими горячими лучами, создал микроклимат уюта, новизны и свежести. Николай поднял рюмку коньяка.
      -  Ты самая замечательная девочка, Танюша, такого полета я еще не испытывал, - он мило улыбнулся. - За тебя, дорогая!
      Она ответила ему широкой улыбкой, отпила глоток.
      -  Красота Байкала обостряет чувства, выплескивая через край эмоции на гребнях волн! Они парят и пенятся в прибое любви! Ты молодец, что вытащил меня сюда - недаром многие иностранцы едут посмотреть наше чудо-озеро, а я и не была здесь ни разу. За Байкал и за тебя, милый!
      Татьяна отпила еще глоточек коньяка, глядя на мужа нежно и трепетно, подумала про себя: «Когда я его любила больше - раньше или сейчас»? Ответила просто: «Всегда и больше»! И хитро улыбнулась одними глазами.
      Красота Байкала... Михась вздохнул и задумался. Природа невольно наводила на воспоминания о Лене, здесь он читал ей стихи.
      -  Танюша, Байкал - это прекраснейшее из всех мест, и он одухотворяет человека. Прости, но когда-то именно здесь я читал стихи Лене об этом чудном озере-море.
      Она обняла его, прижалась всем телом и тихо спросила:
      - А мне почитаешь?
      Михась кивнул, собираясь с мыслями.
      
      Родной Байкал, как все мы рады
      Припасть опять к твоим волнам!
      Весь год желать такой отрады –
      Прийти опять к твоим брегам!
      
      И созерцать закат багряный
      В вершинах снежистых холмов,
      И блеск его полурумяный,
      Срываясь в гладь озерных снов.
      
      И запах трав неповторимый
      В долине средь твоих холмов
      Стоит, как столп несокрушимый,
      Обвешан лентой ярких слов.
      
      И скалы брега-исполина
      Ведут давнишний вечный спор
      С волной Байкала-господина:
      Кто даст кому крутой отпор.
      
      И в брызгах пенного прибоя,
      Под шум борьбы извековой
      С осанкой гордой, только стоя,
      Склонюсь пред ними головой.
      
      Вечером они жгли костер на берегу, ели свежую, только что пойманную и закопченную щуку и омуля. Татьяна прислонилась спиной к его груди, смотрела на яркие звезды, словно говоря и рассуждая с ними на понятном им языке.
      «В человеческом генотипе записано, закодировано его будущее в определенном смысле слова. Даже болезни, которые проявятся в свое время, сдвигаясь чуточку по времени жизненными катализаторами и биологическими ферментами. А генотип человеческой судьбы записан, быть может, у вас где-то, и мы можем осуществлять лишь его земной катализ. Кто из вас знает наши судьбы, смотрит с парсековской вышины и посмеивается? Может, никто»?
      Татьяна слегка улыбнулась, ощущая спиной теплоту его тела и грудью прохладу налетающего ночного ветерка. Глаза всматривались в мерцающие мириады.
       «А может, это ты говоришь со мной своим леденящим космическим дыханием? - ее глаза остановились на конце ковша Малой Медведицы. - Вокруг тебя крутятся все звезды Неба и даже твои сестры, а ты всегда на месте и указываешь север. Может, ты и есть Бог звезд и вселенной, разум космоса? А может, ты, - она перевела взор на мерцающую звезду, - семафоришь нам звездной морзянкой, а мы смотрим на нее, как питекантропы, не в силах разгадать и понять? Но мой «Питекантроп» все равно самый умный, - она нежнее прижалась, пытаясь заглянуть снизу в глаза мужа. - А если бы я не встретила его? Это же любовь заставила меня углубленно изучать физику, даже о кандидатской речи бы и не шло без него. Я стремилась к знаниям, и не просто к знаниям, а именно к его знаниям, чтобы можно было говорить и общаться, быть рядом. Без него я бы работала сейчас где-нибудь в школе, преподавала физику и мечтала лишь о прибавках к зарплате. Спасибо вам, звездочки, что свели нас вместе, дали немного ума, усердия и удачи»!
      Возвышенное, радостное и в то же время какое-то ностальгическое чувство охватило ее, захотелось услышать вновь стихи о Байкале.
      - Милый, прочитай мне еще что-нибудь. О Байкале.
      Михась задумался ненадолго, объявил без предисловия: «Омуль и рыбак».
      
      Над холмами курятся туманы,
      Вестники улегшейся волны,
      Но бывают в озере обманы,
      Сединой взыграют буруны.
      
      Заблудившись ночью в водной глади,
      Заигрался омуль в глубине,
      Не забавы – воли своей ради,
      Но попался в сети на волне.
      
      Все еще играя плавниками,
      Он гребет, не двигаясь вперед,
      Что-то шепчет рыбьими губами
      Иль удачу немощно зовет.
      
      Не поймет наш омуль серебристый,
      Что попался – не поймет никак,
      И своей чешуечкой искристой
      Всё трепещет – истинный чудак.
      
      Открывает рот, крича о воле,
      На немом, на рыбьем языке,
      Не видать свободы ему боле
      И нет слез на рыбистой щеке.
      
      Бурунится море сединою,
      Пенится холодною волной,
      Напиталось рыбною тоскою,
      Бьет о берег, сердится прибой.
      
      Но рыбак уж мчится там на лодке,
      Не смотря на злые буруны,
      Передало метео по сводке –
      Что туман и нет большой волны.
      
      Но Сарма врывается мгновенно,
      Раскидав туманы по воде,
      Знают на Байкале непременно
      Об ущелье ветра и беде.
      
      Потемнело озеро от гнева,
      Поднимая лодку на гребне,
      И разверзлось пенистое чрево,
      Лодку принимая в глубине.
      
      Шел ко дну рыбак непокаённый,
      Уж такая, видимо, судьба,
      И Сармы коварством потрясённый,
      Он покинет землю навсегда.
      
      Но Байкал, играя бурунами,
      Свел их вместе – омуль и рыбак…
      В бирюзе воды они очами
      Встретиться не ждали бы вот так.
      
      Задыхался омуль серебристый,
      Жабры стиснула капроновая нить,
      А рыбак, в пучине неказистый,
      Мог еще тут что-то изменить.
      
      Пузыри последние пуская,
      Он порвал сплетенную им сеть,
      И уже, сознание теряя,
      Омулю помог не умереть.
      
      Прекрасные денечки пролетели быстро, оставляя неизгладимые впечатления в памяти. Николай и Татьяна загорели, стали бронзовыми и налились энергией. Яхта шла обратным курсом, и Татьяна уже по-другому воспринимала красоту Байкала - с изведанной изящностью его необычной природной прелести и радостно скорбящим чувством расставания. Мыслями она уже была дома, предвкушая встречу с сыном и родителями, обдумывала рабочие заводские вопросы, строительство нового завода и семейного городка. Возвращалась и иногда к Байкалу, мечтая и надеясь выходить в море по выходным дням.
      Отдых принес пользу не только здоровью. На яхте они с Николаем обсуждали многие вопросы и проблемы, на которые не хватало времени дома, да и не хотелось затрагивать наболевшие глобальные темы. Говорили о политике, истории и экономике. Николай вырос, получил образование и встал на ноги в Советском Союзе, а Татьяна формировалась в России. Их общение приносило прок обоим, внося коррективы во взгляды и убеждения.
      «Петр I, Екатерина II, Ленин, Сталин - вот, пожалуй, и все российские лица, которые могли и меняли порядки, по сути оставаясь монархами, - говорил убежденно Николай. - А сейчас монарх - доллар, а не Путин. Демократия - не та система, что способна вывести страну из экономического хаоса и развала. Необходима твердая рука одного политика. Наша анекдотичная Дума - хороший тому пример. Каждый депутат может внести свое предложение и его обсуждают. Обсуждают многоженство, браки с четырнадцати лет, создают комиссии и подкомиссии по расследованию ЧП, относящихся к компетенции правоохранительной системы. Видимо, нет в многострадальной России более важных вопросов, чем многоженство и ранние браки, могут докатиться и до того, что вынесут на рассмотрение вопрос о статусе голубых и их брачных союзах, - Михась усмехнулся. - Но и рассматривая необходимые стране документы, не прорабатывают вопроса о спросе за неисполнение Закона. Почему-то они не обсуждают возврат денег в Россию, а как они необходимы нашей экономике сейчас! Многие бизнесмены, и это еще мягко сказано, имеют счета за границей, боятся, что их могут посадить здесь или каким-то образом изъять капитал, вот и гонят деньги туда. Или не верят в Россию, мало ли чего может случиться в нашей стране - обесценятся рублики в одночасье, как это уже бывало, и пиши - пропало. А я верю в Россию, имею на счетах миллиарды долларов не где-нибудь в Швейцарии, а в родном Иркутске. Заработал я их честным путем, платят иностранцы мне валютой и поэтому не боюсь инфляции, но и рублики тоже имею. Путин что-то там говорил о возврате денег, чирикал по телевизору, но на этом все и заглохло, как мочилово в сортире».
      Михась засмеялся, обнял Татьяну, и она словно до сих пор ощущала его прикосновение, вспоминая дальнейший разговор.
      «Я не политик, может, и не прав в чем-то, но нет жесткости у Путина, нет железной направляющей руки, которая не понравится многим бизнесменам и политикам как в стране, так и за рубежом. Но она принесла бы стране немалую пользу. Подняла бы Россию из экономической пропасти и укрепила его власть демократа. Наверное, боится он, что скинут его с поста силовым способом, поэтому и не решается на жесткие, но необходимые меры. Встанет страна на ноги, тогда и смертную казнь отменять можно, а сейчас рановато равняться на Европу по определенным меркам». Он вспомнил загаженное побережье Байкала, вздохнул тяжело: «Нет, не европейцы мы еще», - и усмехнулся собственному сравнению.
      Дальше разговор перешел на банковскую тему. Совсем скоро открывался банк, получивший название АКБ «МИР-Банк», и Николая беспокоило это событие. Московский банк, державшийся на его денежках, должен вернуть их, и как протечет этот болезненный процесс - неизвестно. Опять могут возникнуть ситуации, наподобие тракторных: другие люди привыкли крутить его рублики, получать прибыль, а сейчас он забирал их, лишая процентов от вкладов. Это грозило огромными убытками двум московским банкам, в филиалах которых вращались его деньги. Михась решил не забирать все сразу - иначе банки попросту лопнут, он постепенно возьмет свое: в контрактах с покупателями указывается новый, его банк, а оплата сырья и другие расчеты производятся со старых счетов. Таким образом не сразу, но он перекачает все денежки к себе, и по его расчетам, «МИР-Банк» в течение года должен войти в десятку крупнейших банков России.
      Михась уже давно начал процесс перекачки денег из двух коммерческих банков в Сбербанк, со счета которого можно забрать всю сумму одновременно. Он внедрил в филиалы банка своих людей и знал их финансовую обстановку из первоисточников.
      Татьяна беспокоилась, чтобы банковские воротилы не предприняли силовых методов по удержанию своих денег. В порыве отчаяния они могли заказать Николая Владимировича, и кто тогда знает, чем закончится этот заказ.
      От мыслей отвлек приближающийся причал в Солнечном. Татьяна глянула в бинокль и разглядела встречающих родителей и сына.
      - Смотри, Коленька, нас встречают, - она подала бинокль мужу, но он уже и так видел стоящих людей и бегающего мальчика. В бинокль хорошо просматривались лица.
      День Михаси провели дома, никуда не выезжая и не общаясь ни с кем, - соскучились по сыну. Играли, гуляли с ним и забавлялись от души. Предстояли еще суббота и воскресенье, после которых они собрались выйти на работу, полностью отпуск отгуливать не позволяла обстановка. У Татьяны - строительство завода, у Николая - банк, открывающийся в будущую среду.
      
      
      *          *          *
      
      
                Сергей Петрович Орлов усердно трудился над бумагами о новом подразделении в течение месяца, и знание банковской структуры, знакомства помогали ему в этом немало. ЗАО «МИР», его основное подразделение - приборостроительный завод с тем же названием - знали все. Знали и какими миллиардами ворочает общество, поэтому одноименный банк уже заранее причисляли к сильнейшим банкам России. Кандидаты соглашались на работу с большим удовольствием, и особых проблем с подбором кадров не чувствовалось. Представив на утверждение Михася штат будущего банка, Орлов старался учесть все - и профессионализм работников, и их психологическую совместимость. Особенно долго шло обсуждение кандидатуры управляющего. Из имеющихся претендентов выбрали двоих - Матвейчук и Макаревич - и сейчас взвешивали все плюсы и минусы. Матвейчук - грамотный специалист, профессионал, и это, наверное, всего одна, но немаловажная позитивная сторона. Но он не умел организовать людей, в его кабинете всегда был «проходной двор», некоторые документы подписывал не читая. Коллектив разбалтывался в смысле дисциплины, многие не приходили вовремя на работу и уходили пораньше. Высокий профессионал, но не организатор, он подходил лишь на должность заместителя.
      Александра Анатольевна Макаревич тоже была профессионалом и старалась выглядеть неплохим организатором.
      Однако и она имела свои отрицательные стороны. И не одну. Имея высшее образование, совсем не отличалась интеллигентностью и одевалась безвкусно, можно сказать, «по-бомжовски». Такой руководитель сразу отталкивал своим внешним видом, про нее даже ходили легенды. «Одета, как Макаревич», - говорили о неопрятно и аляповато одетой женщине. Но этот недостаток мог компенсироваться высоким рейтингом банка, который появился прежде самого банка. И еще одна отрицательная черта - амбициозность и упертость. Если у нее складывалось о человеке мнение, то изменить его вряд ли кто-либо мог. Между фактами и наушничеством своих людей она могла сделать неправильный выбор и делала, особенно когда это касалось ее лично. Этот ее недостаток хорошо изучили подчиненные и «капали» друг на друга в корыстных целях, а она не вдавалась в суть, расправляясь с малознакомыми людьми, готовыми поддержать ее в трудную минуту. Связь с преступными элементами тоже прослеживалась, как и отношения с малообразованными «новыми русскими». Словарный запас кандидатки изобиловал нелитературными выражениями, которыми она гордилась, а не пыталась искоренить. Богатым быть модно, а значит, и говорить необходимо по-особенному - унижение присутствующих ее не касалось, а то, что она унижает, в первую очередь, саму себя - этого понять ей вообще не дано.
      Михась, останавливая свой выбор на Макаревич, говорил Орлову: «Ты, Сергей Петрович, станешь ей противовесом. Во-первых, прием и увольнения всегда будут согласовываться со мной, она лишь станет формально издавать приказы. Единственная должность в банке - начальник службы безопасности - будет иметь двойное подчинение: ей и мне. Даже выговор она не сможет тебе объявить, не согласовав этот вопрос. Все основные моменты станут обсуждаться на правлении банка, членами которого станете вы с Екатериной Михайловной, главный бухгалтер, зам. управляющего, начальник кредитного отдела. Она не должна знать, что вы с Екатериной Михайловной мои родственники, и лучше, чтобы об этом в банке не знал никто. Ты, Сергей Петрович, возглавляешь отдел, в состав которого входят специалисты по внутренней безопасности и персоналу, группа экономической безопасности и специалист по информационной безопасности. Руку на пульсе ты держать сможешь, а станет зарываться - уберем ее, но лучше, чтобы она поработала лет пять, потом моя дочь и ваша невестка займет ее место. - Он засмеялся. - Да, и вот еще что, насчет профессионализма Макаревич. Все почему-то считают ее профессионалом, но это не совсем так. Я бы назвал ее обыкновенной прапорщицей. Нелогично, но я все-таки беру ее».
      Банк «МИР» открылся тихо, без разрезания ленточек и приглашения почетных гостей. Михась представил коллективу управляющего банком и покинул его, передав слово Александре Анатольевне. Она, сказав несколько слов об открытии банка, который уже стал котироваться среди других подобных учреждений, выразила надежду, что рейтинг станет еще повышаться и этому станет способствовать дружный коллектив. Кадровик представил каждого работника, и все разошлись по кабинетам.
      Орлов знал, как Макаревич отреагировала на предложение Михася возглавить банк. Она сразу же согласилась и в безапелляционном порядке заявила, что немедленно займется подбором кадров, распределит должностные обязанности в зависимости от штатной численности. «В первую очередь я подберу кадровика и юриста, которые помогут мне», - заявила она. Но Николай Владимирович очень вежливо возразил ей: «Нет, вы придете в готовый банк - со штатом и всем прочим. В банк, который якобы уже работал и там сменился руководитель. А в будущем станете согласовывать все кадровые перемещения со мной лично как хозяином банка». Это ей не очень понравилось, но работать в престижном банке ей все же хотелось, тем более с высокой зарплатой и без особых проблем из-за могущественного хозяина. Она проглотила свой разведывательный выпад и подобострастно согласилась, в душе мечтая лишь об одном - когда-нибудь он все равно выпьет со мной, и я сумею затащить его на себя, а там банк станет ручным, как и его хозяин». Но о последнем Орлов мог только догадываться.
      Макаревич первым делом пригласила к себе главного бухгалтера и беседовала с ним часа полтора, потом вызвала своего заместителя и переговорила с ним в течение десяти минут. Следующим стал начальник кредитного отдела, с которым она разговаривала минут пятнадцать и больше никого в первый день к себе не приглашала - беседовала с людьми по мере производственной необходимости, когда работники заходили к ней для подписания документов или по другой служебной надобности.
      Прошло десять дней, работа в банке шла своим чередом, Макаревич побеседовала со всеми сотрудниками без исключения, но Орлов не заходил к ней по своей инициативе, а она не вызывала его, хотя с его подчиненными переговорила в первые же дни. Вывод напрашивался сам собой - она владеет обстановкой в большем объеме, чем предполагал Орлов, кто-то является ее человеком и «отстукивает» информацию. Но это же самое свидетельствовало о том, что она не знает об его отношениях с Михасем, иначе бы сделала вид, что относится достаточно хорошо к нему.
      Ранее по роду своей службы он знал: хочешь сохранить информацию в тайне - не доверяй ее другу. О его родственных отношениях с Михасем не знал никто, ни один человек, поэтому и не ушла, не могла уйти информация к Макаревич. Но в банке сидел враг, враг, которого он сам пригласил на работу, проморгал при проверке, не установил возможных отношений с управляющей. Неприязненно к нему никто не мог относиться, поэтому он наверняка занял место, на которое претендует другой человек. А может, и нет, скорее всего - нет; его «обида» заключена в чем-то другом. Например, в слове правды, которую не хочется принимать. Орлов присматривался к одному из сотрудников, но не находил ничего особенного в поведении, понимал, что тот станет капать Макаревич исподтишка. Давать «правдоподобную» информацию, которую трудно проверить и опровергнуть полностью почти невозможно.
      Необъявленная война затягивалась и грозилась перерасти в многолетнюю, когда каждая из сторон готова ждать долго, чтобы нанести решающий удар. Все-таки Орлов был подчиненным и решил первым пойти на уступки - зайти к ней. Он пришел в приемную и столкнулся с Макаревич в дверях, когда она выходила из своего кабинета.
      - Вы ко мне? - спросила она своим неженским голосом, кажущимся на первый взгляд пропитым или прокуренным.
      - Да, к вам, - решительно ответил он.
      Она уловила его интонацию и попробовала поставить подчиненного на место.
      - Я не приглашала, у меня пока нет к вам вопросов. Орлов почувствовал явный холодок в ее ответе, но снова произнес решительно и твердо:
      -  Зато у меня есть...
      Макаревич не ожидала услышать такой ответ, она привыкла, что с ней соглашались всегда и, наверное, растерялась, но вида не подала, бросив на ходу:
      -  Заходите.
      Орлов прошел в кабинет, постоял немного и не услышал, чтобы его пригласили присесть, понял, что этого не случится и сел напротив нее. Она оценила его «наглость» по-своему, но бросила коротко:
      - Я вас слушаю.
      Он начал без предисловий.
      - Вы, Александра Анатольевна, побеседовали со всеми в банке, кроме меня. Чем вызвано такое отношение?
      -  Хм-м. А как я должна к вам относиться? Вы встречались с Михасем и просили его, чтобы меня не назначали на эту должность, вас устраивало совсем другое лицо в этом кресле.
      Орлов поразился ее сообщению, он не растерялся, нет. Он был ошарашен.
      - Да, я действительно встречался с Михасем, но кто вам сказал такую глупость, что я просил против вас? Ваш источник информации - элементарный лжец! Я не спрашиваю, кто вас дезинформировал - вы сами должны сделать вывод.
      Макаревич снова хмыкнула и ехидно улыбнулась.
      - Свои слова вы не можете подтвердить ничем, а я верю своим людям, хотя и они не найдут подтверждения. Слово против слова. Идите, работайте, время покажет, как мне поступить.
      Орлов понял, что дальнейший разговор не имеет смысла, и вышел из кабинета. «Какая-то «покасть» ввела управляющую в заблуждение, значит, в этом возникла необходимость», - подумал он про себя и еще раз убедился, что кому-то он стал поперек горла, кто-то хорошо изучил Макаревич ранее и теперь капает на него, зная ее дурные, амбициозные манеры. Впрочем, невзлюбив один раз по наушническим мотивам, ей не надо капать постоянно, она и так, сама станет связывать все плохое с этим человеком.
      Позиционная война объявлена, ничего не поделаешь, но жить и работать необходимо, поэтому на время страсти улеглись, чтобы снова разгореться при удобном случае, но уже без прямых высказываний. Каждого засосала рабочая рутина, да и помимо этого у Орлова забот прибавилось.
      
      
      *          *          *
      
      
                Потихоньку, помаленьку Александр вошел в курс дел охранно-детективного бюро, научился премудростям профессии, хотя и не достиг тех высот, которыми обладал его заместитель - старый начальник фирмы. Но они неплохо срабатывались, зам понимал, что его понизили в должности не по профессиональным качествам или личностным отношениям - Александр был сыном Николая Владимировича и этим все сказано. Он бессловесно и с пониманием тащил на себе всю основную тяжесть серьезных мероприятий.
      Михаси, отец и сын, закрывшись в кабинете, прослушивали аудиозапись. В город прибыл вице-президент Московского банка, в филиале которого на счете находилась приличная сумма ЗАО «МИР». С открытием собственного банка «МИР» мог нанести существенный урон филиалу и Московскому банку в целом, если в короткий срок переведет средства в свой банк. Суммы исчислялись миллиардами, поэтому возникла острая необходимость растянуть по времени переводы, а в идеальном варианте - все оставить, как было.
      Вице-президент выслушал мнение управляющего филиалом и начальника службы безопасности - они не располагали конкретной информацией и предложить ничего не могли, склоняясь к мысли, что деньги Михась потребует сразу. Вице-президент задал конкретный вопрос - как оставить деньги в банке, каким компроматом располагает филиал и возможные психологические или силовые методы воздействия. Управляющий и безопасник ответили однозначно - компромата нет, а силовые методы бесполезны и неэффективны, слишком могущественен Михась.
      Но для москвича периферийный бизнесмен не означал ничего, и слова о могуществе пролетели мимо ушей. Он заявил, что встретится с Михасем лично и попробует переговорить, в случае неудачи организует силовое давление, вплоть до физической расправы.
      Николай Владимирович хмыкнул, прослушав пленку до конца, спросил сына:
      - И что ты скажешь, что посоветуешь?
      Александр заметил, что отец немного раздражен, и знал, что он не хотел забирать деньги сразу, не хотел «кончать» банк. Но сейчас о чем-то раздумывал.
      - Я бы, папа, не стал с ним встречаться, проводил политику, какую и наметил. А если он забрыкается - поставил бы президента банка в известность, что его зам все испортил: не хотели забирать все деньги сразу, но, видимо, придется. А его бы и поучил даже немного - мало ли кто из пьяных мужиков ему в морду может заехать. Чисто случайно или в обиде за даму... Мы сможем контролировать его действия и упреждающе отвечать.
      Михась-старший удивился: сын неплохо разобрался в ситуации и предложил стоящий вариант, он примерно так и собирался поступить.
      - Ты, сынок, отслеживай эту «болотную кочку», квакать она не перестанет, - он улыбнулся.
      Александр, рассмеявшись, ответил:
      - Хорошо, папа, буду держать тебя в курсе.
      На следующий день москвич попытался связаться с Михасем, но его даже не соединили с ним, ссылаясь на занятость, совещания и прочие отговорки. Дали понять, что он никто и веса не имеет. Он занервничал и решил «наехать», вызвал к себе безопасника.
      - У тебя есть связи с местными ОПГ?
      -  Есть, - он уже догадался, куда клонит москвич.
      -  Надо бы организовать маленькую проучку, пусть полежит с месячишко в больнице, а то слишком несговорчивый стал, встречаться не хочет. Сразу все поймет, что с ним цацкаться никто не собирается.
      Безопасник замялся с ответом, но вице-президент понял его по-своему.
      - За деньги не переживай, заплатим, сколько потребуется, - назидательно произнес он и, видя, что это не произвело должного впечатления, продолжил уже с сарказмом: - А может, у тебя выходов нет, одни слова?
      -  Выходы есть, но не возьмется за эту работу никто, ни за какие деньги, да и меня не поймут, - с огорчением возразил он.
      - За хорошие деньги возьмутся, а тебя и я не пойму что-то.
      Безопасник ответил неуверенно:
      -  Не хочется быть понятым неправильно, но попытаюсь еще раз объяснить: никто не захочет стать Моськой и наезжать на него никто не станет - себе дороже. Заказать можно и президента, но Михася уже два раза заказывали, и что в результате? Исполнители сидят, а заказчиков нашли с оторванными головами. Не мне вам советовать, но пойдете по силовому пути - Михась уничтожит ваш банк, а потом и купит его с потрохами. Весь ваш банк с филиалами - это половина или треть его капитала, а деньги решают все.
      Москвич глянул на подчиненного с высокомерной ухмылкой - он так ничего и не понял. Не потому, что тупой, а потому, что москвич. Но прениями заниматься не собирался.
      -  У нас и не такие вопросы решаются... Сведешь меня с людьми, я сам переговорю, если у тебя дрожь в коленках, - отрезал он, не собираясь больше ничего выслушивать.
      Безопасник нахмурился, отошел немного в сторону, буркнул себе под нос, но так, чтобы слышал москвич:
      -  Свяжусь с братками, сообщу место и время, - и ушел.
      Он серьезно обеспокоился. Москвич подставлял его, не сознавая действительности, действовал «столичный синдром», центр не считался с периферией, смотря свысока. Безопасник решил связаться с охранным агентством «МИР» - бритоголовые и там найдутся, не разберется москвич, кто есть кто, а ему выгода.
      Встреча состоялась вечером в ресторане. Бритоголовые братки пили водку с девицами, явно не стоявшими на паперти, и минут пять ни о чем не говорили, жестом предлагая выпить и закусить. Потом один из них спросил надменно:
      - Что хотел, голубок залетный?
      Москвич ответил кратко:
      - Человечка поучить надо, здоровья, видимо, многовато. Качок откинулся на стуле, прожевывая пищу, внимательно оглядел клиента.
      -  Поучить можно, и здоровья поубавить тоже можно. Кого?
      - Михась...
      Качок поперхнулся, сыграл, как настоящий артист или, может быть, действительно застрял кусок в горле - безопасник этого так и не понял.
      -  Кого? - переспросил бритоголовый, прокашлявшись.
      -  Назовите сумму, - не стал повторяться москвич. Лицо качка словно окаменело и глаза налились ненавистью, он яростно прошипел:
      - Вали отсюда, говнюк, не улетишь первым же рейсом - полетишь санавиацией, если вообще выживешь, петух гребаный. Проводи, - он кивнул своим помощникам, те подхватили москвича за шиворот, поволокли из зала, дали пару пинков под зад и выкинули на улицу.
      Безопасник усадил его в автомобиль, прокомментировал назидательно:
      -  Я же говорил вам, что никто не возьмется. Михася уважают и боятся. Если дойдет до него - последствия могут быть печальными, как в личном плане, так и для банка.
      Он разглядел, что в москвиче кипит яростная обида: не привык к такому обращению, тем более в далекой Сибири. Он бубнил, больше себе под нос: «Ничего, разговор еще не окончен, посмотрим, как они запоют, когда на них наши наедут». Зло глянул на безопасника, и тот понял не высказанную вслух мысль: все сделает москвич, чтобы выкинуть его из банка, не потерпит унижения в его присутствии и попытается рассчитаться сторицей за все. За проявленную на его взгляд бездеятельность, за собственное мнение и нежелание исполнять указания. Сейчас виноватым оставался он - может, не к тому обратился, не так объяснил, не сделал реально выполнимыми негласные директивы. Злость надо было на ком-то сорвать. Но москвич так и не высказал ничего вслух, злился внутри, собирая вещички, и укатил в столицу «по предписанию».
      Михась вначале хотел выставить банку платежку на всю сумму, не звонить и не общаться с руководителем. Он прекрасно понимал, что не сможет получить свои деньги назад сразу, нет такой суммы в наличии у банка, и надо время, чтобы ее собрать полностью, вернуть кредиты и займы. Может потребоваться год и более, банк обанкротится, продаст все, даже недвижимость, чтобы рассчитаться с долгами. Как снежный ком навалятся они, все начнут требовать свои деньги - физические вкладчики, фирмы, затаскают банк по судам, судебные приставы станут постоянными «клиентами». Слишком грубо, нетактично и коряво обошелся с «МИРом» вице-президент, не по-хозяйски. Михася тоже заедали амбиции - козявка, живущая на его деньгах, что-то еще там пищит и даже пытается причинить физический урон. Но он давал возможность отлежаться мыслям, не принимал сгоряча решений и поэтому оптимально выигрывал.
      Михась подошел к открытому окну, выпустил клубок сигаретного дыма, который вначале было завис, а потом потянулся струйкой наружу и растворился. «Все, как в жизни, - подумал он. - Висит проблема, потом потянется наружу и растворится во времени, словно ее и не было. Но тягу надо создать, чтобы весь этот дым вышел». Он улыбнулся необычному сравнению, глянул на сосновый бор и снова заулыбался. «Вот и он стоит на земле крепко, впился корнями в землю и посмеивается над ветром. Налетит тот, пошумит, сломает и бросит на землю сухие ветки, старую или больную листву, а остов стоит крепко, не колыхаясь, и не свернуть его сильным ветрам. Может ударить молния, расщепит ствол и сожжет его, но это отдельные раны, как и бытовые порезы, без них не обойдешься в жизни».
      Николай Владимирович пододвинул к окну кресло, прихватил пару бутылочек пивка и устроился поудобнее. Он любил так посидеть рано утром, когда его жена и сын еще спали, обдумать проблемы и наметить план действий.
      Лидеры московских преступных группировок помнили Корнея, хорошо знали, что его империя отошла к Михасю. Собственно, это был единственный регион России, где лидирующая группировка не занималась рэкетом и поборами, наркоторговлей и проституцией. Деньги, конечно, делались, но официальным путем, на грани противоречий и недоработок законности. Вся группа входила в состав громадного охранно-детективного бюро, официально имела оружие и могла дать достойный отпор любой ОПГ, покусившейся на ее интересы. Бюро не занималось преступной деятельностью, но лидеры так не считали. Михась не был в законе, не посещал сходняков, но законников и авторитетов знал, общался иногда при необходимости и его считали своим. Его бизнес приносил баснословные барыши, и необходимости в наркоторговле, проституции, рэкете не существовало. Он нашел другой, новый способ приобретения капитала, и никто из лидеров никогда не задумался, что Михась не стал бы заниматься их видами «спорта» при любом раскладе.
      Он пил пиво, курил сигарету и наблюдал из окна, как солнышко захватывало верхушки сосен, опускаясь все ниже и ниже, разгоняя легкий туман, как оживал лес под его лучами. Август - пора грибных туманов. Внезапно его осенила мысль: «Надо бы посадить у себя грибы, привезти из леса грибницы маслят и рыжиков, может, приживутся в соснячке. Посоветоваться со специалистами, как это лучше сделать». Михась представил себе следующий год - рано утречком он с небольшой корзиночкой нарежет маслят, отдаст их Наталье Сергеевне, и она приготовит их на завтрак. А чуть позже пойдут рыжики, на их засолку хватает недели. Хорошо!
      Мысли вернулись к Московскому банку, план действий созрел. Хотелось позвонить президенту немедленно, но в Москве сейчас только два часа ночи и к тому же выходной день. Ничего, он позвонит президенту домой после обеда - благо, телефончик имелся.
      
      
      *          *          *
      
      
                Льва Абрамовича Мортинсона звонок застал за завтраком. На этот мобильник звонили только близкие люди и он, не задумываясь, ответил. Сердце забилось часто и гулко, как только Михась представился. Он не ожидал звонка и понял, что разговор предстоит серьезный. Обмякшая рука с трудом удерживала трубку, другая потянулась за валидолом, мозги, словно в тумане, пытались осмыслить твердый далекий голос.
      - Лев Абрамович, в нашем городе был твой человек, пытался меня заказать. Как-то некрасиво получается, особенно, когда я решил дать тебе время на возврат денег. Приходится переменить решение после ваших «любезностей» - будь готов в понедельник вернуть все. Пресса уже сейчас печатает статейки о заказе и вашем банкротстве. Милиция, суды и судебные приставы, юридические и физические лица, клиенты банка, враз захотевшие снять деньги со счетов - вряд ли это весь перечень проблем, обрушившихся на вашу голову.
      Пикающая трубка скатилась на грудь, посеревшее враз лицо откинулось на спинку кресла, «кудахтающая» жена бросила в рот более сильно действующую таблетку нитроглицерина. Мыслей в голове не было, и только жгучая боль сжимала за грудиной разрегулированный мотор.
      Постепенно боль уменьшалась, туман из головы уходил, вытесняемый думами, лицо приобретало первоначальный цвет. Прибыла вызванная бригада «скорой помощи». «Как не вовремя», - успел подумать Мортинсон и провалился в какое-то забытье. Маленький стресс сделал свое дело.
      Жена, непрерывно всхлипывая и суетясь, мешала бригаде работать, и ее, может быть, невежливо и резко попросили не путаться под ногами. Сделанная на дому кардиограмма показывала небольшой инфаркт, но область поражения сердечной мышцы могла со временем увеличиться. Врачи напичкали Льва Абрамовича лекарствами, и он пришел в себя, категорически отказавшись от госпитализации. «Сонечка свяжется с моим кардиологом, и он все решит в полном объеме», - объяснил Мортинсон врачам.
      Софья Андреевна проводила врачей, все время сетуя на мужа, что он не бережет свое здоровье и ставит работу превыше всего. Потом сразу же связалась по телефону с домашним кардиологом и медсестрой, поджидала их, осматривая пустые ампулы, оставленные врачами. Домашние проблемы она решала быстрее и эффективнее мужа.
      Аркадий Борисович и медсестра Алена прибыли почти одновременно. После обычных приветствий доктор сразу же взял оставленную «скорой помощью» кардиограмму. Долго просматривал длинную ленту переносного кардиографа. Софья Андреевна тоже внимательно изучала ее из-за его плеча, словно понимала в ней что-то. Доктор чувствовал ее за своей спиной.
      - Видите - S - Т смещен и зубец Т очень высокий, QRS изменен, - говорил он то ли ей, то ли самому себе.
      Она не разбиралась в зубцах кардиограммы, согласно кивала головой, и доктор, обернувшись, улыбнулся. Потом послушал больного, смерил давление.
      -  Он сейчас спит, ему сделали омнопон, седативные. Почти все, что необходимо в первое время, но капельница необходима, - объяснил Аркадий Борисович Софье Андреевне и протянул медсестре листочек с назначениями. - На этом пока все, а вечерком я загляну снова. Если будет что-то серьезное - звоните сразу, но я так не думаю, осложнений не должно возникнуть. Инфаркт не обширный - мелкоочаговый, справиться вполне можно, если соблюдать режим. И никаких волнений.
      Доктор поднялся, давая понять, что его визит на этом закончен, прочитал в глазах Софьи Андреевны неуверенность и еще раз повторил:
      -  Все будет в порядке. Главное - режим и спокойствие. Мортинсон проснулся часов через шесть, открыл глаза, увидел жену и незнакомую молодую женщину в белом халате. «Сиделка», - понял он, оглядывая стойку для капельницы. Болей в сердце практически не было, вспомнился разговор с Михасем, и в груди опять противно заныло. Не зажгло, как раньше, а сжимающе поднывало. Он слегка поморщился, положив руку на грудь, к кровати сразу же подлетели жена и сиделка.
      -  Нет, нет, мне лучше, - попытался успокоить их он. - Гораздо лучше. Как вас зовут? - спросил у женщины в белом халате.
      - Алена, я медсестра - ответила та и улыбнулась.
      - Красивое имя, - попытался улыбнуться Мортинсон. - Аленушка, мне с женой нужно поговорить...
      -  Хорошо, но сначала я сделаю необходимые процедуры. Боли есть?
      -  Почти нет, совсем немного.
      Алена хмыкнула и стала набирать в одноразовый шприц лекарство, медленно, минут пять вводила в вену, потом сделала укол в плечо, помассировала немного ваткой и вышла.
      -  Правда лучше стало, - обратился он к жене. - Ручки такие бархатные.
      -  Кобель, - незлобно бросила она. Софья Андреевна давно знала, что муж напропалую спит с горничными, секретаршей, постарается затащить в постель и эту. Отношения давно выяснились, и она смотрела на все спокойно. - Что ты хотел?
      Муж вначале захихикал, потом резко оборвал смех и попросил:
      -  Пригласи ко мне Данилова и Пронина, срочно.
      -  Щас, - жена показала ему фигу. - Не мечтай даже. Мортинсон поморщился.
      -  Ну-у, зачем так грубо, Сонечка. Доктор же наверняка сказал, что мне нельзя расстраиваться, и ты прекрасно знаешь, что все равно будет по-моему. Зачем зря нервы портить? - он ласково улыбнулся.
      -  Изверг, - бросила жена и пошла звонить.
      Мортинсон вожделенным взглядом оглядел входящую Алену. Она присела рядышком в кресло, и он, не стесняясь, долго гладил ее ножки выше колен глазами, мысленно забираясь под прикрытое халатом пространство. В свои шестьдесят он был очень охоч до свежих молодых баб и практически всегда добивался своего - деньги и положение позволяли надеяться и на сей раз. Если бы не свежий инфаркт... Все-таки боязно. «Подожду денек», - решил он. По ее покрасневшему лицу, по каким-то неуловимым флюидам Лев Абрамович понял, что ему не откажут. Плавки уже набухали под одеялом и боли в сердце не усиливались, может, быть даже уменьшились. «Обычный секс мне не осилить, но минетик станет на пользу», - улыбнулся он своим мыслям, обрадовавшись ее ответной улыбке.
      Вошли два его заместителя - Данилов и Пронин. Жена уже проинструктировала их о случившемся, Мортинсон в этом не сомневался. Когда Алена вышла из спальни, он спросил Пронина:
      -  Правда, что ты пытался заказать Михася в Иркутске?
      -  Не заказать - я хотел, чтобы его немного поучили.
      - Ясно. Ты уволен. Пока, - помахал Мартинсон ему ручкой и повернулся к Данилову. - Сергей Борисович, этот мудак все испортил. Михась звонил мне утром и сказал, что не собирался забирать все деньги сразу, но теперь вынужден это сделать. Так это или не так, не знаю, сегодня суббота, а в понедельник мы фактически станем банкротами. Свяжись с ним, объясни, что я сам не могу, извинись за этого идиота. В общем, необходимо сделать все возможное и невозможное, используй любые методы, кроме силовых: таким способом нам с ним не справиться. Надо решить все сегодня, крайний срок - завтра. Я верю, ты все сможешь. Иди.
      Мортинсон устало откинулся на подушку, разговор измотал его, и он прикрыл глаза, даже не захотев взглянуть еще раз на входящую Алену. Она сразу же озабоченно спросила:
      -  Как вы себя чувствуете?
      -  Нормально, Алена, просто устал немного. Посиди со мной рядышком.
      Он взял ее руку и положил себе на грудь. Теплая ладонь приятно согревала душу. «Как не вовремя этот инфаркт, хотя, когда он бывает вовремя? Данилов все сделает, надо было его отправить в Иркутск, он способнее и гораздо сильнее, поэтому и оставил при себе. Ошибся. Впрочем, не стоит расстраиваться, при любом раскладе можно прожить безбедно оставшиеся дни за границей в собственном домике. Однако, хочется еще поработать. И поработаю. Банк мог бы вернуть Михасю все деньги сразу, но обескровится до предела, а журналюги его доконают мгновенно. Пойдет цепная реакция - все захотят забрать деньги, а этого уже не выдержать никак. Даже если Михась станет молчать, они все равно раскопают и уничтожат банк, паршивая статейка им дороже благосостояния многих людей. Это аксиома»! Плавно бежавшие мысли прервались - Алена резко выдернула руку. Лев Абрамович открыл глаза и увидел вошедшую жену. Она заметила движение руки и беспокойство сидящей на постели Алены, бросила обыденно и больно:
      -  Все нормально, милочка, этого... я уже давно не ревную, - и вышла, оставив их в гнетущей тишине.
      Мартинсон занервничал, сердце снова заныло под грудиной, пульс зачастил, и Алена сделала укол.
      «Зачем же так? Это же не горничная, которая привыкла и не обращает внимания даже тогда, когда занимается со мной сексом», - обидчиво подумал он. Спальни у них были разные, но жена иногда могла зайти к нему без стука - взять что-нибудь, и словно никогда не видела, что в его постели красуются обе горничные, а иногда и повариха. Не допускала она только одного - чтобы он трахал ее подруг и знакомых, а на прислугу не обращала внимания никогда. В пятьдесят лет ей удалили матку и яичники, и она сама как-то намекнула ему, что воздерживаться не стоит, но приличия соблюдать необходимо. Хоть и позволяла она прислуге спать с мужем, но по работе спрашивала строго, и если кто-то пытался возомнить из себя хозяйку - увольняла немедленно. Новых нанимала сама и не старше тридцати лет, с красивыми ножками, чтобы муж не бегал к другим и не позорил ее. О сексуальных обязанностях растолковывала сама и платила неплохо. В работу мужа не вмешивалась, но дома была полновластной хозяйкой.
      Аркадий Борисович пришел, как и обещал, вечером. Обследовал больного, долго расспрашивал о болях, общем самочувствии и настроении, внес в лечение незначительные поправки. Впрочем, на количестве кожных дырочек это не отразилось, лекарство впрыскивалось в физраствор и вводилось внутривенно через систему. Сделанная повторно кардиограмма не показала увеличения пораженной зоны сердечной мышцы, и он остался доволен.
      Мортинсон поудобнее устроился на подушках, прикрыл глаза, не собираясь благодарить доктора - он считал, что хорошая оплата вполне компенсирует элементарную вежливость с прислугой и обслуживающим персоналом, к которому относил и врачей. Он думал о Михасе, его банке, навалившихся враз проблемах, которые мешает решать болезнь. «Все сразу, - усмехнулся он. - Необходимо определить, просчитать действия Михася, набросать свои мероприятия, выверить их и от этого исходить. Пресса пока молчит, а значит, Михась еще не нанес своего главного удара, ждет ответного хода на свой звонок, и можно предположить, что он надеется на определенное сотрудничество. Наказать зарвавшегося зама и предложить график выплат. Заместитель наказан, - мысли зароились в голове, наплывая одна на другую. - График... Скорее всего, подойдет что-то среднее между нашими желаниями, а это отсрочка на шесть месяцев». Казалось, набегающие мысли шевелили оставшиеся на голове волосы, на лбу выступила испарина. Мортинсон вытер лоб ладонью и постарался больше ни о чем не думать - необходимо отдохнуть и дождаться прихода или звонка Данилова. Примерно полчаса прошли в полудреме, в спальню вошла супруга и присела рядом с Аленой. Лев Абрамович открыл глаза.
      -  Звонил Сергей Борисович, - начала жена. - Просил передать, что все в порядке, вопрос улажен.
      - Что еще? - поинтересовался Мортинсон.
      - Все, - ответила Софья Андреевна, тоном и выражением давая понять, что подробностей и быть не может в его положении.
      -  Софочка, - ласково попросил он, - принеси сотик, я сам переговорю с Даниловым.
      - Еще чего, - отрезала жена, - никаких разговоров, доктор запретил тебе волноваться.
      - Поэтому и принеси, - тон уже не был просящим. - Это благодатный звонок, и подробности меня успокоят. Хорошие вести бодрят и придают сил.
      Софья Андреевна вздохнула. Она понимала и знала, что спорить бесполезно, достала из кармана телефон и протянула мужу. Он набрал номер и бросил в трубку одно: «Рассказывай».
      Она наблюдала за выражением лица, готовая в любую минуту вырвать трубку, если появятся признаки раздражения или волнения, но Мортинсон слушал молча и его облик постепенно добрел. Софья Андреевна окончательно успокоилась, но дождалась конца разговора и забрала телефон, лишая возможности связаться с внешним миром.
      Лев Абрамович действительно взбодрился и уже плутал глазами где-то выше колен Алены. Супруга заметила его похотливое подглядывание и попросила медсестру выйти с ней из спальни. За дверью она внимательно и бесцеремонно вглядывалась в лицо Алены, видимо, стараясь понять ее сущность и приводя молодую женщину в явное замешательство. Потом начала без предисловий:
      - Мой муж большой проказник, но я его не ревную. Может, вы не откажете ему в удовольствии?
      В руке Софьи Андреевны незаметно появились зеленые бумажки, Алена покраснела, но доллары забрала.
      - Только не сегодня, рано еще для его сердца, - бросила хозяйка напоследок и ушла в другую комнату.
      Алена прислонилась спиной к двери - такого она еще не видела. Многие состоятельные больные пользовались услугами ее тела, но чтобы об этом просила жена... «Их, богатых, не поймешь», - констатировала она про себя и вернулась в спальню.
      Лысоватый шестидесятилетний мужчина, лежавший на кровати, не вызывал у нее отвращения. За пять лет работы на этом месте она привыкла ко всякому. Конечно, поначалу каждый раз становилось обидно и противно, хотелось вернуться на работу в свое родное хирургическое отделение, но мысли о зарплате менее тысячи рублей перечеркивали все. А здесь бывало по-разному, но меньше тысячи баксов за месяц она не имела.
      Алена присела в кресло напротив своего пациента и улыбнулась: вряд ли можно назвать его пациентом, теперь скорее - клиентом. Мысли вернулись в прошлое, когда она, стройная и очень симпатичная девушка, окончила медицинское училище. На вуз не хватило средств. Ее быстро заметили, особенно длинные, стройные ножки, и предложили поработать в фирме по обслуживанию больных на дому. Она и предположить не могла в то время, что зарабатывать деньги можно не только медицинскими процедурами и уходом за больными, но и другими услугами. И если бы ее посвятили во все тонкости предстоящей работы, она вряд ли оставила бы свое хирургическое отделение.
      Первый пациент, прыщавый шестнадцатилетний мальчишка, совсем не требовал домашнего медицинского ухода - на сломанную ногу наложили гипс, и он вполне мог обходиться самостоятельно. Но очень богатая и дородная дама, его мать, так не считала. Мало ли что может потребоваться ее любимому отпрыску - дать таблетку, принести стакан воды... А фирма платила неплохо, гораздо больше, чем в отделении, и незачем рассуждать.
      Алена тогда еще плохо разбиралась в психологии своей новой работы и не понимала, отчего волнуется этот взрослый мальчик. В брюках им ходить запрещалось, и она совсем не предполагала, что подростка заставляет дышать чаще обычного ее вид - ножки и короткий белый халатик. Она подсаживалась к нему ближе, наклонялась, гладя по щеке, и с сочувствием спрашивала: «Больно»? От близости мальчик дышал еще чаще, вырез грудей сушил рот, плоть от возбуждения, казалось, вот-вот зазвенит, он молча и резко отворачивался в сторону. А она предлагала ему стакан воды и обезболивающую таблетку...
      К концу дня мальчик попросил позвать мать и остался с ней наедине. Алена вышла за дверь и хотела пойти на кухню, выпить стакан чая, но требовательный голос больного в спальне остановил ее. Он просил мать отправить сиделку домой немедленно. «Я не нуждаюсь в медицинских услугах и не могу видеть ее». «Но почему, сынок? - недоуменно спрашивала она. - Такая милая и приятная девушка». - «И ночью она тоже будет здесь»? - «Конечно, сынок, вдруг тебе что-то потребуется». Невозмутимый голос матери наставлял своего «несмышленыша». «Нет мама, нет, - закричал он. - Когда же ты поймешь, что я уже вырос и мне не нужна нянька. Я не смогу, понимаешь, не смогу остаться с ней ночью вдвоем»! Голос захлебнулся в крике отчаяния и закашлялся пересохшим горлом.
      До матери наконец дошло... «Господи, он и вправду вырос и ему нужна женщина». Она оглядела любимое, прыщеватое лицо. «Нет, просто необходима». Прервав мысли, она тихо произнесла: «Успокойся, сынок, я что-нибудь придумаю, я попрошу» ...
      Этих слов Алена уже не слышала, покраснев, она убежала на кухню. Слова мальчика не обидели ее, наоборот, она посчитала его благородным - он не хотел унизить ее и просил отправить назад, домой. Тогда она впервые поняла, что больные могут видеть в ней не только медицинскую сестру, но и привлекательную, желанную девушку. Она не могла объяснить, но внутри к взрослому мальчику шевелилась жалость.
      Мать нашла ее на кухне, и Алена сразу заметила неадекватность поведения. Она волновалась, предлагала то чай, то кофе, бокал вина. Алена попросила кофе, понимая, о чем пойдет речь. Волнуясь, мать начала издалека: «Понимаете, Алена, у меня единственный сын, и он как-то незаметно вырос. Хотя, конечно, он еще мальчик, но природа берет свое и он совсем уже не мальчик. - Она заволновалась сильнее. - Не хотите вина? А я все-таки выпью». Наполнив бокал и опрокинув его залпом, мать присела на стул, помолчала минуту, видимо, не зная с чего начать. Стыд овладел ее телом, но слепая любовь подавляла, пересиливала его. «Сыну нужна... - Она снова замолчала, взяла начатую бутылку. - Не хотите? - Алена покачала головой. Мать выпила еще бокал. - У меня достаточно денег, и я могу пригласить любую красивую и чистую молодую женщину из бюро услуг. Но сын болен сейчас, и помочь ему можете только вы».
      Алена медленно встала со стула, мать в отчаянии затараторила: «Я заплачу вам, очень хорошо заплачу, не отказывайтесь, я» ... Она вытащила из кармана пачку долларов, всмотрелась в лицо Алены и зарыдала, уронив голову на лежащие на столе руки.
      Хотевшая уйти, Алена растерялась, постояла немного и подошла к плачущей матери, положила на плечо руку. «Я помогу вам, но деньги вы должны убрать - я не шлюха».
      Алена вздохнула, вспоминая, что тогда, через месяц, она все-таки взяла деньги и сейчас не жалела об этом. По сути она была обыкновенной проституткой, но особенности работы и условия позволяли ей не считать себя таковой. Она прекрасно знала, что будет делать уколы этому мужчине в возрасте, спать с ним и получит неплохой гонорар кроме зарплаты в фирме.
      Лев Абрамович решился погладить ее ножки. Алена улыбнулась, убирая его руку.
      - Не сейчас - сердце, придется подождать денек-другой.
      Она еще раз улыбнулась, чмокнула его в щеку и стала готовить систему.
      Мортинсон вздохнул. «Как не вовремя все это: инфаркт, Михась и все вместе, - подумал он снова. - Сейчас бы понежиться с Аленой, насладиться ее телом, а тут лежи и мечтай». Он больше не нервничал, главная проблема снялась благодаря усилиям Данилова. Через несколько дней он сам перезвонит Михасю, поблагодарит, закрепляя полученный результат.
      Лев Абрамович закрыл глаза, представляя, как Алена станет ласкать его, снова захотелось погладить ее ножки и забраться повыше, он не сомневался, что Софочка уже переговорила с ней и можно начинать атаку.
      
      
      *          *          *
      
      
                Год пролетел незаметно и быстро, остались позади сессионные и дипломные волнения - Юлия выходила в большую жизнь. Первый день - не надо идти в вуз, красный диплом приятно согревал взгляд, но думать о нем или об учебе не хотелось. Она вышла во двор коттеджа и направилась к скамье, их любимой скамье, где наслаждалась воздухом и запахом трав, легким шорохом сосновых веток вся большая семья. Можно посидеть спокойно в тишине леса, отдохнуть душой от мирской суеты, помечтать или поразмышлять о чем-либо. Но не хотелось и этого, никаких раздумий - учеба окончилась благополучно.
      Юлия заметила спускающуюся к ней с сосны белочку: они привыкли к людям, не пугались и знали, что их не обидят и угостят. Юля с сожалением протянула руку, показывая, что ничего нет на этот раз на ладони. Белочка замерла на некоторое время на стволе дерева, не понимая: почему нет вкусненького? Потом забралась повыше, но не исчезла совсем, оставаясь на нижних ветках. Юля вздохнула и опустила глаза.
      А в траве бурлила своя жизнь. Муравьи бегали по невидимо натоптанным тропинкам, вроде бы сновали туда-сюда без дела, но в действительности работали, искали и находили корм, тащили его в свой муравейник. Каждый занимался своим делом. Вот и Юля должна заняться своим делом. Подошло время, кончилась учеба, и она знала, где станет работать. Многие или некоторые сокурсницы и сокурсники не найдут работы по специальности - ну что ж, каждому свое.
      Юлия закрыла глаза. Как хорошо все-таки у отца в доме! Можно посидеть и отдохнуть в собственном небольшом лесочке.
      Ей, как и отцу, предстояло много трудиться на благо Родины!
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Часть II
      
      КЭТВАР
      
                Плот с шуршанием уткнулся в береговую траву, замер на некоторое время и, гонимый течением, стал разворачивать свой хвост по ходу воды, наконец прижался к берегу всей длиной и окончательно остановился, иногда покачиваясь на невидимой волне.
      Кэтвар присел на низенькую сосновую чурку, служившую в походе стулом или правильнее сказать табуретом, вытащил из пачки сигарету, чиркнул зажигалкой и глубоко затянулся дымом, оглядывая окрестности и свой импровизированный плот с привязанной к нему моторной лодкой. По выражению лица можно было без труда догадаться, что он остался доволен, и только опытный психолог смог бы определить легкое волнение, присущее людям перед большим и важным делом. А перед большим делом, по старому русскому обычаю, полагалось немного посидеть, как перед дорогой, и Кэтвар, пуская дым, одновременно радовался необычайно красивой природе и прикидывал, с чего начинать.
      Лена в этом месте огибала со всех сторон небольшой островок, густо заросший черемухой, обещающей к концу лета порадовать своей черной сладкой ягодой. Правый, несудоходный рукав ее, глубоко врезался в пологий травянистый берег, образуя нечто вроде залива, в котором любила погреться на солнышке рыба. Остров закрывал от любопытных взоров речников или пассажиров редких судов это место, что вполне устраивало Кэтвара. Он не желал и не мог допустить, чтобы его месторасположение было кем-либо узнано, и случайная встреча могла стоить жизни любому путнику.
      Еще прошлым летом он выбрал примерный район, куда не забредают даже случайные и вездесущие охотники - слишком далеко от ближайшего населенного пункта, 200 километров, как минимум. Место ему понравилось по многим параметрам: и невидимая с воды пристань, и граница кедрача с сосняком, и небольшой ручей, позволяющий лишний раз не выходить к реке, по которой хоть и редко, но все-таки плавают суда. С одной стороны, смешанный, в основном сосновый лес, в котором можно собирать грибы, с другой кедрач, сплошь выстланный черникой, а если перевалить через сопку, то можно поживиться и брусникой.
      Он пробыл здесь дней десять в прошлом году - свалил, распилил и ошкурил необходимое для строительства зимовья количество деревьев, надрал мха, и все это сохло, поджидало сейчас его в готовом виде. Выкопал котлован для подполья, в котором собирался держать продукты, и яму под баню, которую он тоже собирался построить, завез часть жизненно необходимого инвентаря.
      И вот он снова здесь, через год, как и планировал ранее. Кэтвар докурил сигарету, вздохнул полной грудью, окидывая взглядом полноводную реку, и решил, что первым делом необходимо унести оконные рамы, чтобы не разбилось вставленное заранее стекло. Закрепив плот получше, он ступил на землю, на которой ему предстояло прожить до следующего года, как минимум, а может и более. До своего стана Кэтвар добрался за 5 минут, метров 400 отделяло его от реки, но он не беспокоился - особенности ландшафта не позволяли увидеть дым костра или печи с водной глади.
      Все оставалось как прежде - заготовленный кругляк просох хорошо, местами потрескался и немного потемнел, вырытые ямы ждали своего предназначенья. Кэтвар аккуратно поставил рамы и остался доволен, началась трудная, но радостная работа: все с речки перенести сюда, включая и сам плот, сделанный из обрезных досок толщиною в 6 и 2 сантиметра. Шестерки - на пол и потолок, двойки на крышу и нехитрую мебель.
      К вечеру все исчезло с реки, кроме моторной лодки, ее он загнал в полуискусственный грот, прикрываемый с воды густым ивовым кустарником. Можно проплыть в метре от входа и ничего не увидеть.
      Стало темнеть, и он быстро разбил палатку, сделав самому себе замечание - все работы должны завершаться до наступления сумерек, и впредь всегда придерживался этого принципа. Кэтвар развел костер, поставил чайник, бросив в воду листья брусники, придававшие особый аромат напитку. Стемнело совсем, и он почувствовал, как потащило со спины прохладой, в первые дни июня еще не посидишь ночью в лесу в одной рубашке. Набросив куртку на плечи, Кэтвар пил не спеша чай и вглядывался в звезды, словно стараясь прочитать в них свою судьбу. Они светились и мерцали более ярким, не городским светом, заставляя каждого человека хоть раз в жизни задуматься над таинственностью и бесконечностью космоса, существовании жизни в далеких галактиках, проявить интерес к вселенной и помечтать.
      Лес иногда шумел от набежавшего легкого ветерка, издавал непонятные пока звуки - то ли упала с дерева сухая ветка, то ли пробежал маленький зверек, и одинокому человеку становилось слегка жутковато ночью в глухой и нетоптаной тайге, хоть и понимал он, что кроме медведя здесь ему никто не опасен, да зимой возможны голодные волчьи стаи. Однако, медведь в этих местах водился, и не в малом количестве. Кэтвар подбросил в костер дров потолще, чтобы горели, тлели всю ночь, взял карабин и ушел в палатку с единственной мыслью, что собака бы ему не помешала. С ней спокойнее и веселее.
      С рассветом он встал, взял стометровую сеть, которой как раз можно перегородить весь залив полностью, и ушел к воде. Поставив сеть, позволил себе покурить, ничего не делая, полюбоваться туманом, стелющимся по реке, который скоро исчезнет, испарится с восходом солнца, чтобы образоваться вновь в следующий или другие дни, как и многие другие временные явления природы. Кэт загнал лодку в тайный грот и вернулся обратно. «Сеть бы надо было поставить вчера, на ночь», - укорил он себя и развел костер, подогрел чай с брусникой, тушенку, позавтракал и принялся за работу. Полдня ушло на выверку фундамента, в качестве которого он использовал вкопанные длинные лиственничные чурки в количестве шести штук: очень важно, чтобы они держали дом ровно, не кособочась. Наконец, все стали по уровню и можно было приступать к первому венцу из той же лиственницы, которая от сырости не сгнивала, а в воде становилась еще прочнее от времени. Но он был один, и кроме строительства возникала необходимость в приготовлении пищи.
      Кэтвар отправился на реку, не снимая сеть, аккуратно вытаскивал из нее рыбу: окуней и ельцов, попались и две залетные небольшие щучки. Всего около ведра, но и этим он остался очень доволен. Щуки сразу же использовал для горячего копчения, окуньки оставались ждать своей очереди для той же цели, а ельцов он посолил для будущего вяления.
      Скоро вновь застучал топор, завизжала пила, выпиливая пазы в древесине, заработала лебедка, подтаскивая тяжелые бревна к нужному месту. Отдыхал Кэтвар редко, вытирал со лба пот привязанным на шею коротким полотенцем, доставал сигарету, выкуривал ее быстро, и снова по тайге разносились плотницкие звуки. Закончив один венец, он глянул на солнце, покачал головой и, не отдыхая, ушел на реку. Сняв одежду полностью, бросился в воду, преследуя две цели - искупаться и одновременно загнать в сеть рыбу, плавал с огромным удовольствием, нырял, отфыркивался, кувыркался, словно ребенок, наслаждаясь водной прохладой, особенно приятной после работы для разгоряченного тела. Вышел из воды взбодренным, надел трусы и поплыл на лодке за рыбой. В этот раз попалось примерно столько же, и вся рыба ушла на засолку. Специально на ужин он ничего не готовил, оставалась еще копченая щука, чай с брусникой - ему хватало.
      Кэтвар устроился в самодельном кресле. Солнце уже скрылось за деревьями, но по отблеску можно было установить его месторасположение. Вечерняя жизнь в тайге оживала, готовились к выходу ночные хищники, и лес казался таинственным и пугающим для людей, ходящих в него за грибами и ягодами или просто отдохнуть. Скоро совсем стемнеет. Он окинул взором свое творение - мало, всего один венец, один ряд лиственничных крепких бревен, но покоящийся не на голой земле, а на крепком фундаменте, который простоит и сто лет. Обычно зимовье так капитально не строят, но он хотел прожить зиму в тепле и поэтому старался на совесть. «Ничего, завтра пойдет все быстрее». Он допил уже остывающий чай и забрался в свою палатку. С наслаждением вытянулся и почти сразу уснул: тяжелый физический труд давал о себе знать. Спал он крепко, но чутко - в тайге расслабление может стоить жизни, и его аура, как локатор, интуитивно отслеживала близлежащее пространство.
      Утром повторилась та же картина - рыбалка, приготовление завтрака, на сей раз ухи, и необычным моментом вписалась в бытие натянутая между деревьями веревка с вывешенной на ней для вяления посоленной рыбой и прикрытая от надоедливых мух марлей. Снова стук топора, повизгивание пилы и кряхтение лебедки... Вечером, попивая чай, Кэтвар оглядывал три новых венца: вчетвером они смотрелись гораздо эффектнее вчерашнего.
      Через пару недель остов дома стоял готовый, зияя не вставленными окнами и дверью. Кэтвар потирал руки - он смог, он построил дом, в котором ему предстоит жить какое-то время. Оставалось немногое - пол, потолок и крыша. Вставить окна и дверь, сложить печь, все это должно было занять, по его расчетам, недели три. Потом он вернется домой пополнить запас продуктов, кое-что прихватить из инвентаря, и снова сюда, на землю обетованную.
      Погода благоприятствовала ему, дождей не было, и он успел закрыть крышу. Теперь можно не торопиться особенно, все остальное можно делать и в дождь, он уже не проникнет внутрь и не создаст каких-либо помех.
      Кэтвар первым делом принялся за подполье - городил сусеки для картофеля, который собирался привезти из ближайшей деревни, мешков десять ему бы хватило на год, изготовил полки для складирования вяленой рыбы, хранения бочонков с ягодой, которую планировал собрать осенью, для грибов и прочей снеди. Потом настелил двойной пол. Обосновывался он прочно, по-хозяйски, на потолок натаскал земли, вставил окна и дверь, сделал деревянную кровать, крепкий стол и лавку около него и теперь уже не спал в палатке.
      В доме жилось гораздо спокойнее - медведь не мог застать его врасплох ночью, а больше он ничего и никого не боялся, карабин мог защитить от любого зверя.
      Предстояло самое главное и ответственное, как он считал - сложить печь. Вначале Кэтвар планировал соорудить ее из имеющегося под рукой материала - камня-плитняка, но в последний момент засомневался: глина и камень могут иметь разную прочность к огню, печь может потрескаться и развалиться со временем, а ставить обычную железку-буржуйку он не хотел. Слишком мала у нее теплоемкость, вернее, ее совсем не было, и он уже отчаялся - впереди отчетливо замаячила поездка за кирпичом. Но выход пришел внезапно: железку можно обложить по бокам все тем же камнем-плитняком, который станет сохранять тепло. Конечно, это не кирпичная добротная плита. Но выход найден! И времени потребуется гораздо меньше. Он обрадованно вздохнул и приступил к работе.
      Дом, построенный собственными руками дом, был полностью готов принять своего хозяина. Принять, укрыть от дождя и ветра, уберечь от дикого зверя и согреть в лютую зиму. Кэтвар остался доволен творением своих рук и следующий день объявил выходным. Однако, и здесь не обошлось без условностей - в выходной не мешало исследовать окрестности, которые он еще не знал. Взяв с собой карабин с патронами, бинокль, он пошел на вершину сопки, залез на самый высокий кедр, и перед ним предстала вся сибирская тайга в своем могучем величии и великолепии. Час он не мог оторвать глаз от бинокля, позволяющего не бегать до соседней сопки. Лена, петляя, уходила вдаль. В голове постепенно вырисовывалась близлежащая карта местности, которую необходимо знать, чтобы в будущем не заблудиться и всегда точно и быстро находить свое зимовье. Напоследок он крикнул во всю свою мощь: «Тайга, дикая и нетоптаная сибирская тайга! Здесь я-я-я, твой хозяин и господин»! «Ин-ин-ин», - отозвалось эхо. Кэтвар помахал рукой, улыбнулся своей выдумке и стал осторожно спускаться на землю. Утром, с рассветом, мотор увез его вверх по реке.
      Только к вечеру, проплыв 12 часов, он добрался до поселка и решил отдохнуть в местном ресторане, единственном и более-менее приличном для райцентра. Заказав ужин, Кэтвар осматривался, потихоньку потягивал коньяк и жевал жареное мясо, считая, что у него оно будет получше - свежая козлятина или сохатина, которой он обеспечит себя на всю зиму. Он не танцевал, хотя его пару раз приглашали симпатичные девочки, намекая и на продолжение вечера, но он отказывался, не хотелось неприятностей или болезней. Он определил, что за девочками наблюдают сутенеры, жившие за их счет, и желание танцевать с такими не возникало. Через час, примерно, подсела к нему одна дама, изрядно подвыпившая, объявила слегка заплетающимся голосом, что посидит с ним немного, так как он порядочный и не пристает к бабам. Кэтвар усмехнулся и ответил с улыбкой:
      -  Что ж, милости просим, если сама приставать не станешь.
      Дама замахала рукой, засмеялась как-то вульгарно.
      - Не-ет, я не буду - надоели все мужики до чертовой матери, а одной скучно, но вот с тобой бы я пошла. Налей немного, если не жалко.
      Она пододвинула пустую рюмку, Кэтвар плеснул ей немного коньяка, она опрокинула все в рот и сморщилась, прикрывая рот ладонью.
      -  Коньяк - дерьмо, водка лучше, - и засмеялась, потом задумалась на секунду и залепетала отяжелевшим языком: - Уехать бы куда-нибудь, чтобы никто не нашел, и жить одной в тишине и покое. - Помолчала опять немного и продолжила, поднимаясь: - Спасибо за беседу, пойду я.
      Держась за столики, дама ушла, а Кэтвар допил коньяк, рассчитался и тоже пошел к выходу. Отчаяние, пустота и обреченность, с которой она говорила, не выходили из головы. На улице, на углу, он услышал знакомый голос, отбивающийся от двух мужиков, которые тащили за собой уже изрядно опьяневшую женщину. На проститутку она не походила, и он решился помочь.
      -  Эй, - окликнул он двух верзил, - зачем же тащить женщину силой? Разве мало готовых пойти по желанию - только свистни.
      Они окинули его взглядом и не посчитали опасным, предложив просто отвалить, и потащили женщину за собой. Она соображала, куда и зачем ее хотят утащить, и трезвела на глазах - изнасилованной быть не хотелось. Он снова вежливо предложил оставить женщину в покое, и один из мужиков просто взбеленился - может, от вежливости, может, от нетерпения.
      -  Ну, держись, говнюк.
      Он отпустил женщину, отодвинулся чуть-чуть назад и ударил со всего маху, всем своим весом, рассчитывая вырубить сразу и наверняка. Кэтвар, как бы ленясь, убрал голову от удара и насадил печень мужика на свой железный кулак. Тот тихонько ойкнул, удивленно-печально выпучил глаза и осел. Второй отпустил женщину, секунду подумал и залепетал:
      -  Ладно, мужик, все нормально, забирай ее, - и рванул бегом по улице, бросив своего напарника.
      -  Вы в порядке? - спросил Кэтвар и, получив утвердительный кивок, предложил: - Я провожу вас до дома.
      Женщина внезапно расплакалась.
      -  Мне некуда идти, и я не пойду домой, - всхлипывала она. - Дома брат с пьяной компанией, которая вечно ко мне пристает, а он не защищает меня, готов продать каждому за бутылку водки. Лучше уж в петлю или в воду - все едино.
      Она плакала, вытирая глаза по-деревенски, руками. Кэтвар не собирался ее успокаивать. Он предложил другое.
      - Я остановился в гостинице, вы можете переночевать у меня.
      Она сразу же перестала плакать, вытерла слезы, окинула его печальным взглядом и обречено, тихо произнесла со вздохом:
      -  Пойдем.
      Кэтвару показалось, что она пошла с ним, не сомневаясь в его низких намереньях, но все-таки пошла, сделала выбор, на ее взгляд, из двух зол меньшее.
      В номере девушка присела в кресло, сжалась в комочек и наблюдала за ним немного испуганно и настороженно, прокручивала в голове мысли - станет приставать или нет. Он предложил ей лечь на кровать, а сам устроился в кресле и почти сразу уснул. Проснулся как обычно рано, принял душ, выйдя из него, понял, что незнакомка тоже проснулась и ушел из номера, чтобы не мешать ей одеться. Вернулся через полчаса - она уже поджидала его в кресле, чтобы выразить свою признательность и благодарность. Кэтвар выслушал и спросил в свою очередь.
      - А дальше-то что, что вы станете делать дальше?
      Он понимал, что с ним откровенничают, как с незнакомцем, так иногда делают люди, никогда бы не сказавшие близким и малой толики услышанного.
      -  Не знаю, - она опустила голову. - Не знаю. Надо куда-то уехать, но кто меня ждет и где жить? Не знаю, - она снова опустила голову.
      Кэтвар оглядел ее уже по-другому - симпатичное лицо и неплохо скроенная фигурка, лет двадцать на вид, может чуточку больше. Шатенка с вздернутым курносым носиком, придающим лицу некоторую экстравагантность и нисколько не портящим его. Чувственные губы и редкостные голубые глаза-озерки.
      - Я не люблю недоговоренностей, и кое-что могу предложить, если вас это устроит. Завтра я отправляюсь в экспедицию очень далеко в тайгу и пробуду там целый год без связи с обществом. Таежная жизнь предка-аборигена, усовершенствование некоторых функций организма, сбалансированность их действий, души и тела. Вы можете поехать со мной, но предупреждаю, что раньше намеченного срока - один год - вы не сможете вернуться назад. И последнее - вам придется со мной жить как с мужем. Вряд ли я смогу удержаться и не трогать вас целый год как женщину, поэтому и предупреждаю заранее.
      Он замолчал и внимательно следил за ее реакцией, отметил про себя, что предложение заинтересовало и пугало одновременно. Она неуверенно спросила:
      -  И что потом?
      -  Потом мы вернемся назад. Возможно, зарегистрируемся, возможно, разбежимся в разные стороны, кто знает... Но с уверенностью скажу, что вернетесь вы совершенно другим человеком, способным мыслить достойно и защитить свою честь.
      - Заманчиво, - она улыбнулась. - Вернуться другим человеком. Здесь ничто меня не держит, а там ничего не пугает, в крайнем случае изнасилуют, но и это становится невозможным - я отдамся добровольно. - Она засмеялась собственной шутке и уже серьезно продолжила: - Едем, я согласна. Что с собой брать и что говорить?
      Кэтвар задумался - а правильно ли он поступает? Он не знает эту женщину, руководствуется своими низменными побуждениями. Нет, не половым влечением, хотя и им тоже в том числе, но в первую очередь ее потенциальной возможностью к труду. Приготовление пищи, сбор ягод, грибов - на это уходит масса времени, а она освободит это время для него, для его занятий и дел. Позже, глубокой осенью и зимой времени станет с избытком, все заготовки проведены, закрома полны ягод, грибов и мяса, ешь - не хочу. Она скрасит скуку душой и телом. Вот и получается, что он эгоист, все для него - работа, душа и тело. Другой голос внутри вещал несколько иначе. Самобичевание вещь неплохая, но и ее необходимо использовать с достоинством. Разве она совсем ничего не получит? Кров, пищу, спокойствие души и, может, телесное наслаждение. Разве ты не попытаешься сбалансировать ее душу и тело, возвращая в общество сильного, волевого и справедливого человека, не ту размазню, готовую раздвигать ножки перед каждым подонком, а потом реветь в тряпочку и уповать на судьбу-злодейку? Она сможет стать Человеком, сильным, справедливым, порядочным. Разве это малая плата? Вы нуждаетесь друг в друге сейчас, и судьба недаром свела вас вместе. Дерзай, Кэтвар, ответственности у тебя прибавилось!
      Он улыбнулся самому себе, но дама заметила и, видимо, это ей не очень понравилось. Улыбку в данной ситуации можно расценить по-разному.
      Время поджимало, и Кэтвар не хотел тратить его на разговоры. Впереди долгий путь, там и поговорим, решил он.
      -  Говорить ничего и никому не нужно, лучше уйти инкогнито: меньше вопросов и нервов. Скажешь братцу, что уезжаешь на всю зиму от такой жизни и чтоб не искал тебя. Возьмешь самое необходимое из одежды, чтобы не погибнуть зимой в тайге - валенки, шубу, не знаю, что там у тебя есть. Иголку с ниткой. Жду тебя в обед здесь же.
      Кэтвар ушел сразу же, не дав сказать ничего, ответить или возразить на свои слова - так удобнее. Полдня он мотался по магазинам, закупая необходимое, и все доставлял на берег, вернее, в домик на берегу, где у него был знакомый хозяин, присматривающий за лодкой, готовый оказать и другие услуги, правда, за деньги, и не задающий лишних вопросов.
      Он провозился часов до четырех вечера, вернулся в гостиницу, где вся на нервах ожидала его незнакомка.
      -  Наконец-то, я уже вся извелась, думала, что это розыгрыш, и я купилась. Материла тебя и себя последними словами, но решила ждать до вечера - за номер оплачено до утра.
      Она присела на кровать, от тараторив сказанное единым махом, и замолчала, ожидая оправданий или пояснений. Но Кэтвар не сделал ни того, ни другого, он молча перебирал ее вещи - валенки, добротная шуба-дубленка, рукавицы, рейтузы. Когда он достал их, она рванула за гачу, бросила со злостью:
      - Тебе нравится копаться в бабьем белье? Может, пояснишь что-нибудь?
      Он присел на кровать с другой стороны, взглянул прямо в глаза и ласково улыбнулся, сразу же растопив ее злость.
      -  Пришлось повозиться с покупками подольше обычного, вот и задержался немного, а в бабьем белье, - он снова улыбнулся, - я действительно копаюсь из интереса - не хочется, чтобы было что-нибудь забыто, там нет возможности достать или купить. Например, не вижу сапог, кирзовых или резиновых, осенней шапочки и куртки. Из летнего платья не залазят сразу в зимнюю шубу, а туфли там совсем ни к чему, но может, стоит и их оставить, например, на Новый год, не знаю, как медведям, но мне понравится.
      Они засмеялись оба, и она уже по-другому воспринимала его, в одночасье он стал для нее лидером. Деревенская, она понимала, что такое тайга, поняла и его заботу, поверила, что его предложение не обман и что нужна она не только, чтобы оттрахать и выбросить - иначе бы он не проверял ее одежду.
      -   Придется идти еще один раз, - вздохнула она. - Действительно, несерьезно отнеслась к проблеме. А туфли оставлю - для тебя.
      Она отсутствовала примерно час, влетела в номер вся запыхавшаяся от бега или быстрой ходьбы, и Кэтвар подумал, что ее дыхалка ни к черту, но на свежем воздухе испарится алкоголь, улетучится никотин и многие шлаки. Он представил ее через год и улыбнулся: «Да, не поздоровится ее братцу, если скажет поперек слово».
      Теперь можно и отдохнуть, до рассвета оставалось часиков десять, необходимо выспаться, что он и предложил сделать. Она взглянула на часы и удивилась.
      - Только 6 вечера, еще рано.
      -  Мы уйдем в четыре утра, путь долгий, - пояснил он и расстелил постель, снял рубашку и брюки, не стесняясь, при ней и нырнул под одеяло.
      Она немного замялась, он отвернулся и вскоре почувствовал тепло ее тела в постели. Повернувшись, обнял ее, поцеловал долго и крепко в губы, стал ласкать грудь, ощущая вырастающее напряжение внизу живота, она прижималась к нему сильнее и сильнее, чувствуя упругость внизу, задышала чаще и приняла его в себя, неистово дрожа телом и по-детски всхлипывая от удовольствия. Пальцы впились в его спинные мышцы, когда он замолотил внутри ее тела и не вышел, доставляя особенное удовольствие редкими движениями. Губы ласкали соски, мочки уха и шею, и она снова почувствовала его упругость, как прежде, задышала чаще, задвигалась, словно торопилась не опоздать куда-то, закричала, не удержав слов внутри, и обессилила враз, все еще наслаждаясь его присутствием.
      Откинувшись на подушку через некоторое время, он закурил прямо в постели, теперь уже она находилась как бы сбоку и сверху, поглаживая его грудь и пропуская волосы сквозь пальцы, разглядывая и познавая тело, доставившее ей огромное удовольствие. Захотелось взглянуть на проказника, и она, целуя сантиметр за сантиметром, медленно поползла вниз, положив на него руку и ощущая привычную теплоту друга. Он не дремал, вырастая навстречу и принимая ее ласки.
      Они так и уснули, не сказав друг другу ни слова, не познакомившись, но были счастливы и довольны, а все остальное приложится позже.
      Кэтвар проснулся рано, глянул на часы: 3-50, пора вставать. Пока умоются и оденутся - рассветет, но он дал возможность своей подруге повалятся еще десять минут, пока одевался, умывался и брился, потом разбудил и ее. Она по-кошачьи потянулась, еще не понимая спросонья, и постаралась притянуть его к себе, видимо, досматривая сладкий сон. Почувствовав не то, открыла глаза и ласково улыбнулась.
      -  Уже пора, милый? - спросила протяжно и села в кровати. - Я сейчас, быстро.
      Он понял, что она еще все стесняется, закрывая ладонью груди, и не стал ей мешать, отвернулся, упаковывая в рюкзак ее платье, в котором она пришла.
      -  А что я надену? - спросила она, видя, как платье исчезло в рюкзаке.
      Кэтвар показал на блузку, джинсы и свитер.
      -  Утром прохладно на Лене, а так не замерзнешь, - он улыбнулся. - Вот и все, мы можем идти, завтрак в пути, - он показал на термос и бутерброды.
      Присев по обычаю на дорожку, они вышли из гостиницы и отправились в сторону реки. Кэтвар нес оба рюкзака незнакомки, она, вцепившись в его руку, семенила следом. На берегу он перетащил в лодку шесть больших деревянных бочонков, металлическую бочку с бензином, кое-какой другой скарб и попросил ее устроиться поудобнее. Потом отошел на минутку вглубь огорода и вернулся обратно, держа в руках котенка и щенка. Оттолкнулся от берега, завел мотор, произнес: «С Богом», прибавил газу и улыбнулся.
      - Вот и все, прощай, цивильная жизнь. Я твой Робинзон, а ты моя Пятница, - он засмеялся и продолжил: - Давай знакомиться. Меня зовут Кэтвар, здесь все - и имя, и фамилия, и отчество, одним словом: все вместе и без вопросов. А ты?
      Она так и не поняла, что больше он ничего ей о себе не расскажет, по крайней мере пока, посчитала все шуткой, приглашающей первой к разговору.
      - Да, действительно, здорово получается. Организмами подружились, а имен не знаем, Робинзон и Пятница, да сибирская глухая тайга, - она улыбнулась своему сравнению. - Ну а я - Марина, Тихонова Марина, дочь Ивана, ныне покойного, матери тоже нет. Всего из родни - один брат - придурок и пьяница. Школу закончила, ПТУ кулинарное, не согласилась спать с директором ресторана - выперли с работы. Теперь вот Пятница, - она засмеялась. - И плыву на необитаемый остров. Долго плыть будем?
      -  Часов девять, если без остановок, в обед уже станешь обживать свое жилье, организовывать быт, так сказать.
      Котенок боялся звука мотора, проносящейся мимо воды и все жался к Марине, мяукал жалобно, она гладила его по головке, и он в конечном итоге успокоился, уткнувшись хозяйке под мышку. А щенок ничего, освоился быстро и уже обнюхивал все вокруг. Солнце поднималось из-за правого плеча Кэтвара, слепило глаза Марине, когда она смотрела прямо на него, и она старалась отводить взгляд, любуясь полноводной сибирской рекой, на которой родилась и выросла.
      Мотор однородно урчал, толкая груженую лодку, казалось, без напряжения и был незнаком Марине. Она знала все лодочные моторы, но такого никогда не видела. Самый мощный из них, «Вихрь», был больше размерами и не развил бы такой скорости, как этот маленький, похожий на маломощный «Ветерок», моторчик.
      - А что у тебя за движок, Кэт? - спросила она и он улыбнулся своему имени, так, по-женски, его еще не звали. - Я раньше не встречала таких.
      -  Японский, - ответил он. - Стоит дороже, но мощнее, надежнее и экономичнее «Вихря», меньше размерами, что тоже немаловажно. «Вихрь» и пустую лодку так не потащит, и бензина жрет вдвое больше.
      -А в бочках что? - продолжала она расспрашивать.
      -  В одной куль муки, в другой тоже мука, в третьей - картошка и еще мешок так, в четвертой соль, в пятой сахар, в шестой всего понемногу. Но бочки, в первую очередь, необходимы, как тара - бочка ягод, грибов, рыбы, мяса, орехов, мало ли чего еще потребуется в хозяйстве - тебе решать, как их использовать по назначению. Они добротно сделаны и не протекают.
      Он помолчал немного, закурил сигарету и продолжил:
      - По прямой мы уплывем километров за 200 от ближайшего населенного пункта, по воде еще дальше. Сейчас нужно обустроиться, обжиться надежнее, в сезон набрать ягод и грибов, наловить рыбы побольше, лося завалю, когда холода настанут, медведя не помешает приобщить перед лежкой для жира, шкура тоже сгодится. Пока можно козу подстрелить на мясо, не успеет протухнуть - что-то съедим, остальное завялим. Орехов набьем, чтобы зимой щелкать, в потолок поплевывать и сказки рассказывать, - он улыбнулся и направил лодку к острову посередине реки. - Перекусим немного и поплывем дальше, щенок с котенком оправятся и тоже поедят.
      Лодка тихо уткнулась в берег, Кэтвар выскочил первый, подтаскивая ее подальше, чтобы не унесло течением, подал руку своей даме и размял кости несколькими упражнениями - подпрыгнул на месте, перевернулся в воздухе пару раз и встал на ноги. Марина раскрыла рот.
      - Ты что, циркач? - удивленно спросила она.
      -  Нет, - ответил он, - скоро и ты станешь делать это, и не только это. Любой здоровенный мужик, обидевший тебя, пожалеет, что родился на свет. Я кэтвар, - гордо произнес он. - Но кэтвар из тебя вряд ли получится, а ниндзя вполне.
      Марина ничего не понимала, и ему пришлось объяснить подробнее.
      - Про ниндзя ты, естественно, слышала. Это древнее боевое искусство, которое я изучал в течение трех с лишним лет, я превзошел своего учителя и создал новую школу, школу кэтваров - высших мастеров боевых искусств, высот которых могут достигнуть особо одаренные люди. Таковых на планете человек 10, не больше. Кэтвар без особого труда и риска может противостоять десятку ниндзей и победить их, поймать рукой летящую пулю или стрелу. Я удаляюсь в этот заброшенный мир, чтобы отточить свое искусство до совершенства, и ты убедишься в этом. Вот и все теперь ты про меня знаешь, но говорить об этом никому не следует.
      Он прилег на травку, поставил рядом с собой термос, разложил бутерброды - ветчину с хлебом и пригласил подругу к импровизированному столу.
      Ели молча, Марина все еще переваривала сказанное им. Верила или не верила - это другое, она удивлялась его рассказу и пока плохо представляла, что из нее может получиться какой бы то ни было боец, тем более ниндзя. А он, закончив с едой, лег на спину, смотрел в небесную синеву и думал о Марине. Уехать с незнакомым мужчиной неизвестно куда решится не каждая женщина, значит, не ждала она от него худшей жизни, понимала, что с целью убийства так далеко не повезут. А может, ей было все равно - лишь бы сменить обстановку. Полежав минутку, встал, прерывая мысли: пора плыть дальше.
      В два часа дня лодка уткнулась в траву в одном из заливов реки и Кэтвар торжественно произнес:
      -  Все, приехали, это наш дом и здесь мы станем жить в течение года. Да здравствует Родина, домик родной!
      Он протянул Марине руку, осторожно проводил ее на берег. Ноги затекли от длительного сидения на жесткой деревянной лавке, она старалась размять их, одновременно оглядываясь, но ничего не замечала похожего даже на признаки жилья. Кэтвар протянул ей ее рюкзаки, взял пару бочонков на плечи, коротко бросил:
      -  Идем, милая, обитель нас ждет, - и затрусил вверх по склону, не оглядываясь.
      Она еле-еле успевала за ним, и внезапно остановилась как вкопанная - перед ней неожиданно появился, предстал домина, каких и в деревне-то мало строили. Кэтвар снова коротко бросил: «Осваивайся», и затрусил обратно к берегу, оставив бочонки у крыльца.
      За четыре ходки он перенес все, укрыл лодку в гроте и предложил:
      -  Сегодня день отдыха и вопросов. Осваивайся по-настоящему, надолго, как хозяйка, и отдыхай. В дом заходила? - спросил он.
      -  Еще нет, - ответила она.
      - Хорошо, тогда первым запустим котенка.
      Он взошел на крыльцо, откинул крючок и открыл дверь. Марина опустила на пол Мурзика, как она его назвала. Он отряхнулся немного, постоял в раздумье и смело перешагнул порог, обнюхивая все вокруг, следом вошли Кэтвар и Марина.
      -  Прекрасно, надо занести продукты, - сказал Кэтвар сам себе. - Освободить бочонки.
      Марина осмотрелась - голый топчан или кровать, стол и лавка - из мебели все. Посредине единственной, но очень просторной комнаты висела веревка с вяленой рыбой: примерно пара сотен крупных ельцов и окуней, резаная кусками щука.
      -  Вялить станем на улице, - пояснил он. - Здесь временно, пока меня не было. Готовую - в коробку и в подполье, - он отломил кусочек щуки. - Попробуй. Вкусно?
      Марина с удовольствием ела рыбу и удивлялась - почему так не делали в ее деревне? Действительно вкусно и аппетитно. Она уже немного освоилась и знала, какие запасы и чего у них имелось, но первый обед он решил приготовить сам.
      -  Пойдем, - попросил Кэтвар. - Поможешь поставить сеть, потом все станешь делать сама.
      Он снял обувь и рубашку и налегке поспешил к берегу, прихватив что-то в мешке. Она побежала за ним. Кэтвар показал грот, вывел из него лодку, и они вдвоем быстро поставили рыболовную снасть. Он обратил внимание, что управлять лодкой Марина умеет, не в диковинку ей и сети. Потом, на берегу, он снял джинсы и плавки, голый нырнул в воду и уже из воды крикнул:
      -  Привыкай, ни к чему мочить нижнее белье, посторонних нет. Искупнись, вода очень теплая, взбодрись с дороги. Заодно и щук от берега в сеть загоним.
      Марина резво скинула блузку, замешкалась немного, глядя на свой бюстгальтер, потом махнула рукой на условности, разделась догола и поплыла к нему. Он обнял ее за талию, поцеловал в губы, приподнимая за бедра, и вошел в нее прямо в воде. Она, держась за его шею, испытывала небывалые ощущения и кончила быстро, снова отмечая про себя, что ей так хорошо никогда и ни с кем не было. Правда, и в воде она тоже сексом не занималась.
      Кэтвар вынул из сети три небольших щучки, и они вернулись к домику. Изваляв их в соли и положив на низ коптилки тальник, он развел костер, засекая время, и через полчаса объявил, что обед готов. Ушел в домик, принес бутылку с разведенным спиртом, настоянном на листьях брусники и черники, поставил на уличный столик рюмки и объявил праздник в честь прибытия принцессы открытым. Она зарделась от его слов: принцессой ее еще никогда не называли. Правда, ласковые слова приходилось слышать, но они звучали сально и всегда с единственной целью.
      Некрепкий разведенный спирт с запахом черники и брусники Марине понравился, а особенно копченая щука, у них почему-то так не коптили, да и не коптили рыбу вообще. Она впервые в жизни пробовала столь замечательное блюдо, приготовленное руками любимого мужчины, а что он ей безумно нравился - она уже не сомневалась вовсе, правда, и не говорила ему об этом, ждала первых слов от него.
      Красивое, крепкое тело, хозяйская жилка, умение готовить, деловитость и ум - настоящий мужчина, не сравнить с сальными мужиками, добивающимися ее силой или за деньги. Такой не мог не понравиться ей, тем более, что в сексе никто еще ранее не доставлял Марине истинного и незабываемого наслаждения.
      Наевшись, он заговорил не о любви - о деле. Что надо бы мха надрать и просушить для перины и подушек, сшить их из имеющегося брезентного, но мягкого материала. Высушенный мох имеется, но он приготовлен для строительства бани, взять можно, но и восполнить нужно.
      Делать нечего, пришлось шить наволочки для подушек и перины. Работала с удовольствием, для себя и него, удивляясь собственной хозяйской хватке. Управилась Марина часа за три. Он набил мешки сухим мхом, прилег и похвалил скупо:
      -  Ничего, лежать можно, все-таки мягче, чем на голых досках, - и улыбнулся лукаво.
      Проснувшись утром, Марина потянулась сладко, как всегда и обычно дома, пошарила рукой и поняла, что одна. Кэт уже встал, в домике его не было. Она натянула трусики и выскочила голой на крыльцо, но и там не увидела милого. Вздохнула и поплелась к берегу, поплавала немного, освежилась и вернулась легким бегом домой, свежая и порозовевшая. Что-то надо было приготовить на завтрак, она развела костер, поставила чай с брусникой и решила на обед сварить уху, а позавтракать оставшимися от ужина щуками.
      Кэтвар появился через полчаса. В одних плавках, с ножом на поясе и молоденьким козленочком на плечах. Сразу же разделал его, и теперь в ее распоряжении было мясо: можно сварить суп, приготовить котлеты... Очень много разных мясных блюд знала она, но он попросил сделать на обед шашлык и сварить картошку.
      -  Как же ты убил его одним ножом, ты же не брал карабин с собой? - удивилась Марина.
      -  Поймал и зарезал - ответил он.
      -  Как поймал? - не понимала она. - Он что, просто стоял и ждал, когда ты подойдешь и перережешь ему горло?
      -  Да, стоял и ждал, я подошел и зарезал его. Я кэтвар, Марина, и убежать он не в силах. Лучше тебе это увидеть самой, поверить трудно. Многое ты увидишь и поймешь за год, многое, чему не поверила бы и на кинопленке. Но кое-что продемонстрирую и сейчас.
      Кэтвар поднял руку - ободранная туша козленка зашевелилась, приподнялась над землей, замерев на мгновение, и подлетела к ней, падая на колени. Ужас, дикий звериный ужас обуял ее, страшные мысли вихрем пронеслись в голове: «Кэтвар колдун, сам черт или сатана, он сдерет с нее шкуру живьем, выпьет кровь и съест тело». Жуткие видения пронеслись в подсознании, кровь от испуга отлила от ее головы, и она провалилась в обморок. Кэт быстро привел ее в чувство и постарался объяснить, но она плохо воспринимала услышанное, стараясь отползти от него подальше - страх все еще владел ею, и только страх.
      -  Ты видела по телевизору, что некоторые люди могут двигать предметы силой своей внутренней энергии, гнуть ложки, не прикасаясь к ним руками, ты это наверняка видела или слышала от других и воспринимала нормально. Я, например, пододвинул к тебе козла, и ничего здесь сверхъестественного нет, просто я сильнее других. Он и не убежал в лесу потому, что я заставил его стоять, парализовал его волю своей энергией, подошел и зарезал его. Ничего сложного для кэтваров в этом нет - обычное явление. Вот, например, видишь гвоздь лежит? - Марина кивнула, продолжая бояться, но уже осмысливая разговор. - Мысленно завязываешь его узелком...
      Гвоздь согнулся вначале пополам, потом, словно мягкая веревка, перекинул концы друг через друга и затянулся в узел. Марина взяла его в руки, провела по узлу пальцами и прошептала, вспоминая рассказы подруг и телепередачу о конкурсе экстрасенсов или биоэнергетиков, где они соревновались в телекинезе:
      - Да-а, такое действительно надо видеть наяву, в кино не поверишь. А что еще ты умеешь, Кэтвар?
      -  Разное, милая, не все сразу. Унеси мясо и давай завтракать.
      Отношение к нему Марины вновь изменилось, она стала бояться, стараясь не подавать вида, слова мало убедили ее, и в душе доминировал страх новизны и неопределенности. Чувство отрешенности, вялости и безысходности исчезло еще вчера, сегодня преобладала неуверенность - а что, если что-то не так сделать, он и меня может завязать в узел, как тот гвоздь?
      Кэтвар рубил баню, которая была необходима им осенью и зимой - летом можно и в Лене помыться, но баня есть баня, даже летом. Она частенько засматривалась на своего мужчину, который махал топором, таскал бревна, пилил и еще ни разу не отдохнул за четыре часа. Словно машина, он делал свою работу, и только в полдень остановился.
      -  Побежали, искупаемся, освежимся - и обедать. У тебя все готово?
      Она кивнула и понеслась вслед за ним, снимая на ходу одежду, нырнула к нему, подплыла и отдалась с особым неистовством. Потом они поплавали еще минут пять, оделись - и бегом в гору. Марина отстала сильно, запыхалась, но была счастлива, подавая ему шашлыки с чищенной вареной картошкой.
      -  Ничего, милая, - заговорил он после еды. - Зимой ассортимент блюд улучшится - грибы, ягоды, строганина из рыбы и сохатины. Будем орехи щелкать и в потолок поплевывать.
      Он засмеялся, а она вздохнула, страх внезапно исчез, уступая место чувству благодарности и привязанности, женского интереса и влечения.
      -  Кстати об орехах. Да, шишек много, урожай нынче богатый, однако и кедровки много появилось, спустить может всю шишку напрочь.
      Кэтвар задумался, потом улыбнулся.
      -  Завтра, если ты не проспишь, я на рассвете стану петь песню кедровки. Песню о том, что у меня уже есть женщина, и кедровка мне не нужна, что я человек, а не птица, но могу поймать ее, надрать задницу, как и всем кедровкам подряд, которые прилетят сюда. Что лучше им убраться отсюда подальше, в лесу места хватит, а на этой сопке, сопке моей женщины Марины, им делать нечего.
      - Да ну тебя, - зарделась Марина. - Я серьезно, а ты все шутишь.
      Но ей было приятно услышать и такие слова, дающие толчок к фантазии - она жена молодого и сильного вождя индейского племени, умеющего разговаривать с птицами и петь их песни.
      - Я вовсе не шучу, Марина, ты моя женщина и это твоя сопка, а задницу кедровке надерем завтра. Даю слово.
      Он вернулся к своей бане, снова молча пилил, таскал, рубил до восьми вечера, а потом пригласил на речку, с жаром овладел ею опять и принялся за ужин, с удовольствием наблюдая, что Марина справляется, уже вторая веревка с рыбой появилась между деревьями. Все она делает сама, не отвлекая его от основной работы.
      Она проснулась, когда Кэтвар откинул одеяло, чтобы встать, но наклонился к ней и прошептал ласково:
      - Дождь на улице, сегодня можно поспать подольше, а я скоро вернусь. Но все-таки, кажется, придется и тебе встать - рыбу дождь намочит, повесишь ее здесь, потом я сделаю во дворе навес.
      Он так и убежал в одних плавках, оставляя свой запах, ласковый шепот и чувство привязанности. А она сняла рыбу, перевесила ее сушиться в комнате и прилегла снова, прикрыв глаза и вспоминая прошедшие дни.
      Четыре дня, как она здесь, и уже давно поняла, что влюбилась, влюбилась страстно и невероятно сильно и даже не хотела думать, что год кончится, и они могут расстаться, как он выразился - разбежаться в разные стороны. Но он сказал, что, может, они и зарегистрируются. Она тяжело вздохнула. Он намекал, но напрямую о любви не говорил никогда. Марина вспомнила второй день, когда он обещал ей спеть песню кедровки, вспомнила, съежилась почему-то вся от страха и улыбнулась.
      Он разбудил ее на рассвете, и они вышли на улицу, дал ей в руки тонкую длинную веревку и стал искать глазами птицу, вскоре увидел прилетевшую на соседний кедр и приложил палец к губам. Потом взлетел вихрем на ствол дерева, словно обезьяна со скипидаром в заднице, ухватил не успевшую опомниться кедровку за ноги, оттолкнулся от верхушки кедра и со свистом и переворотами полетел вниз. Марина обмерла, ноги не держали ее, и она осела на землю - разобьется, с такой высоты невозможно не разбиться! А он приземлился, как ни в чем не бывало на ноги, рассмеялся ее испугу и пояснил весело: «Ничего, мы не кедровки, но тоже летать могём». Взял из ее враз ослабевших рук веревку, привязал птицу за лапку и отпустил. Она взлетела, криком сгоняя всех кедровок с окрестных мест, выпускал он ее еще пару раз для острастки, но и одного хватило, чтобы больше эти птицы не появлялись здесь долго. Вот тогда она окончательно и поняла, что он для нее значит больше всего на свете, больше самой жизни, и без него ей она не нужна.
      Марина лежала задумавшись, слушала, как дождь барабанит крупными каплями по крыше, как шумят деревья от ветра и водяных капель. В доме тепло и сухо, а ее любимый сейчас на соседней поляне делает свои растяжки, прыжки и кувырки, бьет чучела, прыгает вверх на много метров, оттачивает мастерство рукопашного боя. Но он пояснял, что бой - это не главное, главное - состояние души, единство ее с телом, умение чувствовать и управлять своей энергией. Он мог сконцентрировать ее в небольшой сгусток, бросить, толкнуть в чучело, и в нем внезапно образовывалась дырка величиной с кулак, пронизывающая насквозь и жердину, к которой оно крепилось. Энергия - страшное невидимое оружие, способное прошивать тела насквозь.
      Капли дождя, подхватываемые ветром, залетали и на окна, барабанили порывами по стеклу, стекали вниз, и снова становилось тихо, пока новый порыв не кидал очередную порцию. В доме тепло, но ей захотелось послушать потрескивание огонька в печи. Особенно приятно его слушать в такую погоду и думать о чем-то хорошем.
      Кэтвар вернулся через час, мокрый и разгоряченный, он спел свою песню здоровья, силы и ловкости, она знала, что он оттачивает свои упражнения в любую погоду.
      -  Пошли купаться, - весело предложил он. Марина замялась.
      - Дождь же на улице и так сыро.
      -  А в воде дождик не идет, - засмеялся Кэтвар, - хочешь проверить?
      -  Болтун, - возразила она, снимая с себя одежду. - Побежали.
      Время текло неумолимо, и забот Марине прибавилось. Кэтвар не помогал ей, он уже достроил баню и сейчас возился с подвалом или ледником, как его обычно называли в деревнях. В таких ямах-морозильниках держат все лето мясо не порченным, вымораживают подвалы зимой, приносят куски льда, и они поддерживают холод даже в самые жаркие дни.
      А Марина собирала грибы и ягоды. Начался ее сезон, и она трудилась так же, как он, без перерывов на перекур. В начале сентября он заговорил с ней о поездке в поселок - надо купить мешков десять картошки, огурцов, запастись еще мукой и сахаром, солью. Он понимал, что она не захочет остаться - страшно одной женщине в дикой тайге, да и ему будет неспокойно в дороге. Решили оставить сторожить дом одного Мурзика, а пса Шарика тоже взять с собой - увяжется за ними вдоль берега, потеряется и погибнет в тайге, не выжить ему без человека.
      К вечеру приплыли в поселок, привязали лодку, зашли к старику-хранителю в дом, слушали с жадностью последние новости. Брат Марины совсем спился и опустился, искал ее, писал заявление в милицию, но искать ее не стали - горничная и он подтвердили, что уехала Марина добровольно, без принуждения, уехала, чтобы не видеть больше пьяной морды брата, который издевался над нею.
      Они купили у старика все необходимое - себе на радость и ему в помощь деньгами, запаслись солью, сахаром, мукой в магазине и решили посидеть вечерок в ресторане, но ни одного платья не смогла найти Марина в своем доме - все пропил родной братец, все спустил за глоток водки-катанки. Но они не расстроились, купили бутылочку хорошего коньяка и посидели вечерком вместе со стариком, послушали радио, новости и удалились спать. А утром, как обычно на рассвете, отчалили, и не терпелось им обоим доплыть поскорее, встретиться с родным домом и ставшей тоже родной тайгой, которая кормила их своими плодами, мясом и рыбой в изобилии.
      Мурзик очень соскучился один, все время терся о ноги, не отходя никуда, старался забраться на колени, мяукал, выпрашивая почесать за ухом. Шарик обошел все, убедился, что его метки в целости, обновил их и улегся возле крыльца.
      Наступила пора собирать орехи. Кэтвар заранее приготовил «мясорубку» - своеобразное корыто, в котором вращался зубчатый толстый стержень, перемалывая шишки. В «мясорубку» входило до полкуля шишек одновременно, несколько поворотов - и засыпай заново, производительность ее отменная - успевай подносить. Орех били вместе - Кэтвар ударял колотом по стволу, прятался от летящих шишек под ним же, а Марина собирала их в мешок и относила на стан. Она уже была не той слабой девушкой, как раньше, свободно взваливала поклажу на плечо и относила без особого напряжения.
      Шишки били три дня; решив, что хватит, принялись за обмолот. Марина крутила их в «мясорубке», Кэтвар откидывал все на брезент лопатой. Способ простой и эффективный - орех тяжелее, летит дальше, оставляя шелуху посередине. Из набитых шишек получилось полтора мешка чистого ореха.
      Всё, все заготовки были завершены, и Марина с удовольствием оглядывала свои закрома: сусек с картофелем, полный столитровый бочонок черники, такой же с брусникой, черемухой, солеными огурцами и груздями, рыбой. Мешки с орехами и шишками, мукой, сахаром, короб вяленой рыбы и особая ее гордость - бутыль с самодельной настойкой из черники. Она с удовольствием потирала руки. Теперь Кэт станет больше времени проводить с ней, может, и в любви объяснится, считала она, хотя и так знала, что он ее любит, но не говорил же вслух об этом, а женщине это очень важно.
      Забот у Марины действительно поубавилось, но свободного времени больше не стало. Кэтвар приобщал ее к искусству познания внутреннего мира, занималась она и физическими упражнениями, как ей казалось, для гимнастов. Но с внутренним миром ничего пока не получалась, не чувствовала она его, жаловалась Кэтвару, но он твердил одно и то же - занимайся, настанет время, почувствуешь, и в последний раз привел пример, который ее по-настоящему убедил. «Представь, что ты снова находишься с пьяной компанией своего братца. Позволишь ты им сейчас лапать себя»? «Ага, щас», - ответила она и засмеялась, засмеялся и он. «Значит, появилась в тебе уверенность, а ты твердишь, что ничего не чувствуешь. Занимайся!» Она и занималась, не отлынивая, хотела стать к нему ближе даже таким способом. А он в это время валил сосны, распиливал их на чурки, - заготавливал дрова на зиму. Иногда заставлял ее брать под мышки по небольшой чурке и бежать бегом до стана, улыбался, приговаривая, что нет лучше упражнений, которые с пользой не только для тела, но и хозяйства.
      Дни становились короче и холоднее, температура ночью падала до минус десяти, днем воздух нагревался до плюс десяти, солнышко еще припекало в низинках без ветра, а по утрам на речке образовывались забереги - стоячая вода у берега замерзала, покрывая хрупким, прозрачным льдом небольшие участки, которые по утрам светились бликами и со временем исчезали, растапливаясь на солнце.
      Кэт с Мариной по-прежнему принимали водные процедуры ежедневно, но уже не занимались в воде сексом и подолгу не плавали. Кэтвар утверждал, что простудой они заболеть не смогут. Во-первых, заразы нет, во-вторых, кедровый лес обладает определенной бактерицидностью и убивает вредоносные микросущества, то бишь микробы.
      Наступил день, когда с неба посыпались редкие белые пушинки. Кружась, они падали на землю и исчезали, но за ними появлялись следующие и следующие, постепенно закрывая все белым покрывалом. Лес замер в тишине, по-своему приветствуя первых зимних вестников. Казалось, он вообще застыл от удивления и просил ветерок не тревожить его. Марина и Кэт вышли на крыльцо, ловили снежинки ладонями, а те садились на руки и исчезали, превращаясь в маленькие капельки. Замерзнув, вернулись обратно в дом, налили себе по кружке горячего чая с брусникой, отхлебывали его, думая о предстоящей долгой, холодной сибирской зиме. Сидя за столом, щелкали кедровые орешки и, может быть, улыбались внутренне своим мыслям, вспоминали стихи про зиму.
      
      Иней запорошил на Крещенье
      Ветки тополей, берез, осин,
      Очень захотелось в воскресенье
      Сбить его с продрогнувших вершин.
      
      Прогуляться одному по лесу,
      Утопая в снежистых холмах,
      Городскую жизнь отправить к бесу,
      Поваляться у сосны в ногах.
      
      Посмотреть в безоблачные дали,
      Веющие снежной синевой,
      И откинуть прошлые печали,
      Лес и облака связав судьбой.
      
      Отряхнувши сажу городскую,
      Носом чую свежесть на ветру,
      Ветку с шишкой выдернув, ликую,
      Начертив узоры на снегу.
      
      Подхвачу метущую поземку,
      За ближайшим малым бугорком,
      Брошу все, возьму свою котомку
      И уйду навечно с ветерком.
      
      Рев медведя заставил их вздрогнуть и взглянуть в окно. Мишка разгребал кучку отшелушенных шишек, выискивал оставшиеся орехи и ворчал, видимо, оттого, что их было немного. Огромный самец еще не залег в берлогу, нагуливая последний жир, но наверняка уже подыскал себе место для лежки и решил напоследок полакомиться. Он чувствовал себя уверенно и пока не обращал внимания на жилье, выросшее на его территории, но Кэтвар понимал, что, покончив с орехами, он примется обследовать дом.
      -  Будь здесь и не выходи, - приказал он Марине и двинулся к выходу.
      -  Ружье, карабин захвати! - крикнула она ему, но он ответил, не оборачиваясь:
      -  Ни к чему.
      Марина прильнула в страхе к окну. Кэт подходил к медведю со спины, тот почуял и обернулся, заревел недовольно, наверное, считая, что его оторвали от важного дела, и двинулся к человеку. Метра за два встал на ноги. Марина в страхе, нет, в ужасе наблюдала за происходящим, не обращая внимание на гулкие стуки в груди. Человек и медведь замерли на какое-то время. Кэтвар медленно водил руками, словно гипнотизируя противника, но глаза их не мигая смотрели прямо в глаза друг друга, угадывая опасность. Деревенская, она знала, что медведю нельзя смотреть прямо в глаза, он воспринимал это как вызов и готовился к неотразимому прыжку. Не заметила, как в руках Кэтвара появилась шапка, увидела, как он подкинул ее над головой медведя, тот вскинул лапы, чтобы поймать ее. Легкое движение корпусом, быстрый, как молния, взмах руки - и фонтан крови рванул из груди медведя. Он осел и медленно рухнул к ногам Кэтвара. Марина услышала дикий победный рев человека, державшего в вытянутой руке медвежье сердце, которое еще выплескивало в последних толчках сгустки крови. В страшном трепете от увиденного она осела на лавку, потом, словно ужаленная, выскочила во двор и кинулась на шею к любимому, пачкаясь в крови и собственных слезах. А он, словно Тарзан, нет, Кэтвар, все еще держал сердце над головой, победно потряхивая им, и кричал:
      - Тайга! Человек твой хозяин, а не медведь!
      Марина немного успокоилась на груди Кэта, пришла в себя, заметив, что ее друг весь в медвежьей крови, кинулась за ведром в дом, чтобы смыть ее, но он остановил ее.
      -  Разделаю тушу, тогда и вымоюсь.
      Он снял шкуру, вытряхнул внутренности, разрубил мясо на большие куски и все стаскал в ледник. Кишки на время оставил собаке и коту - пусть полакомятся. Потом ушел на реку и долго мылся.
      Картина все еще стояла перед глазами Марины, приводя ее уже не в ужас, а в ошеломление. Это какой силой необходимо обладать, чтобы голой рукой пробить грудь и вырвать бьющееся сердце. Какая сила воли и концентрация энергии здесь необходима! Только сейчас она по-настоящему стала понимать, что представляют из себя кэтвары - высшие воины, воины-кошки. Им не нужны ружья, они сами ходячие орудия человеческого разума.
      Она поставила на плиту кастрюлю с водой, когда та закипела, бросила несколько больших кусков мяса - надо кормить любимого, поставила вариться картошку и снова задумалась. Редкие и очень смелые охотники ходили на медведя с рогатиной, отчаянные смельчаки убивали и ножом, когда не было выбора. Но кто поверит ей, что медведя можно убить голыми руками - никто, и не надо, главное она верит и знает. Особенно ее поражало то, что он вышел к медведю сам, действовал сознательно, а не по необходимости, значит, знал, был уверен в своих силах и победе. Но все равно ей было страшно, не привыкла еще к таким оборотам судьбы и чувствовала бы себя спокойнее, когда с любимым был карабин.
      Она слазила в подполье, достала огурчиков и груздей, приготовила стол. Кэт любил есть большие куски мяса, не разрезая их ножом, а отрывая зубами, любил картошечку с огурцами и груздочками, да и кто из мужиков не любит такую еду?
      Он вернулся с речки, бросил медвежью шкуру на пол, которую тоже отполоскал от крови в воде, скинул обувь, потом растянул шкуру на стене, чтобы сохла, и присел к столу.
      -  Первый наш крупный зверь, можно и отметить получше. Как твоя настоечка, готова?
      -  Готова, милый, - ласково ответила она и полезла в подполье, налила пол-литровую банку, достала кружки, посетовав, что нет для такого случая бокалов, и присела к столу, глядя на него каким-то особенным лучистым взглядом глаз-озерков.
      Они выпили за удачную охоту и Кэтвар принялся за еду. Он рвал вареное мясо зубами, ел картошку, хрустел, не стесняясь, огурцами, закусывая грибочками. Она смотрела умиленно и понимала - сильный мужчина должен есть быстро и много. Представила его, клюющего вилкой маленькие кусочки, режущего их ножичком, и улыбнулась. По ресторанному он уже съел порций пять, не меньше, и продолжал есть.
      Насытившись, Кэт объявил:
      -  Завтра за лосятиной или сохатиной пойду, что попадется, надо запастись, пока снег не глубокий. Рано уйду, будить не стану, присмотрел я тут лося, да и сохатый хаживает, недалеко, в километре всего. А ты за собакой присматривай - забьется под крыльцо, скуля - уходи в дом, закрывайся и жди меня. Значит, медведь где-то рядом.
      Она вспомнила, как опарафинился Шарик при появлении медведя, забился под крыльцо и не вылез, пока Кэт не позвал его. Молодой, не обученный, боится еще, к убитому и то подошел не сразу, но, может, после этого осмелеет. Жизнь покажет. Значит, собаку он с собой не возьмет, оставит для охраны дома, заботится, беспокоится обо мне... Она признательно улыбнулась.
      Утром Кэтвар выпил из термоса стакан горячего чая, взял карабин и исчез за дверью. Марина обрадовалась - взял карабин, значит, не станет вытворять свои фокусы, сохатый тоже еще тот зверь, и на рога может поднять, если подойти близко.
      Она не сомневалась, что он завалит зверя, и специально ничего не готовила, надеясь сварить свежачка. Насыпала в чашку орехов и сидела за столом, щелкала потихоньку, поджидая мужа, думала о своей судьбе.
      Еще совсем недавно готова была залезть в петлю и удавиться от такой жизни, и удавилась бы, если бы не Кэт. Подошла она к черте, когда не могла больше выносить братовых дружков, лапающих ее за деньги, которые родной братец пропивал не стесняясь. Плакала от такой судьбы, но заявить на брата не могла, решила напиться напоследок и броситься в Лену. Но судьба свела ее с Кэтваром, и вот она здесь, в его зимовье. Марине очень хотелось узнать о нем побольше, но все ее попытки разбивались о невидимую стену шуток или откровенного молчания, она даже не знала его имени. Ласково называла Кэт, и его это, видимо, вполне устраивало. Но если он решится связать свою судьбу со мной, тогда ему придется хотя бы немного рассказать о себе - не зарегистрируют брак с Кэтваром, не его это имя. Значит, пока он не думает об этом. Она тяжело вздохнула. А может, он решится на гражданский брак, там не нужны имена. Марина вспомнила стихотворение:
      
      Бывают в жизни увлеченья,
      Души порывы и мечты,
      И сладострастные забвенья
      Сквозь сон врываются в ночи.
      
      С отчаянием она ожидала конца года, хотя впереди была еще вся зима, пугала ее неизвестность и неопределенность больше всего, больше таежного зверья.
      Что-то вдруг шевельнулось в ней, и она почувствовала, что не сдастся, все равно вытащит из него и имя, и правду. Это что-то вырастало прямо в груди, превращаясь в уверенность и силу. Она встала с лавки, прислушалась к себе и поняла - это то, чего добивался Кэтвар, она почувствовала в себе энергию и обрадовалась.
      Встав посередине комнаты, Марина стала отрабатывать приемы - ноги работали четко, били выше без особого напряжения и легко сбивали с высокого кола старую шапку. «Да-а, попались бы мне сейчас мужички, - она подумала о своих прежних насильниках, - уж я бы рассчиталась с вами сполна, и придет время - рассчитаюсь еще». Она стала отрабатывать приемы для рук, они мелькали быстро-быстро, нанося жесткие удары по дереву, обитому шкурой. Теперь она сама чувствовала свое тело, каждую его мышцу, с талии исчез весь жир, делая ее стройнее, краше, а главное - сильнее. За упражнениями ее и застал Кэтвар.
      -  Славно, славно, давно ждал этого дня.
      Он подошел к ней, сгреб одной рукой, приподнял немного и поцеловал в губы, чувствуя, как расслабляются ее напряженные мышцы, тают в его объятиях и жаждут ласки. Он стал расстегивать ее кофточку, она засуетилась, сбрасывая с него всю одежду, и отдалась неистово и бурно, стараясь забрать все соки, долго не отпускала его из себя, наслаждаясь любимым телом.
      Ледник заполнился сохатиной, мяса хватало с избытком на всю зиму, и Кэт больше не охотился. Они с Мариной часто гуляли просто так по тайге, наблюдали за животными, многие из которых привыкли к их появлению и не боялись. Один раз только Кэт сжал ее руку, отодвинул немного назад и прошептал тихо:
      - Держись сзади, не выходи.
      Он сделал всего шаг вперед, вытянул руку и по этому жесту она проследила, что на соседнем толстом суку, как раз над их тропинкой, находится рысь. Замеченная, она поднялась на ветке во весь рост, вонзая когти в древесину и отпуская их, угрожающе рычала, демонстрируя свои острые белые клыки.
      Марине показалось, что Кэтвар немного опустил вытянутую вперед руку, рысь подалась немного назад и спустилась с дерева на снег, стала медленно подходить и остановилась в метре от Кэта. Он тихо спросил:
      -  Шкура нужна?
      -  Кто это? - переспросила Марина.
      - Самка, - послышался тихий ответ.
      - Наверное, у нее котята, пусть идет с миром, - решила Марина.
      Кэтвар хлопнул в ладони, рысь подскочила на месте, испугавшись, и кинулась опрометью в чащу под улюлюканье Кэта. Марина зашла вперед, взяла любимого за руки.
      -  Ты у нас царь зверей, ты с ними общаешься, и они не трогают тебя, подходят по твоему мановению и убегают по разрешению. Ты понимаешь их, знаешь, о чем они думают? Что сказала тебе эта рысь?
      Кэтвар пожал плечами.
      -  Не знаю, ты меня идеализируешь. Может, я что-то и понимаю, но их языка я не знаю и говорить с ними не умею. Каждое животное чувствует силу и страх человека, как и любого другого живого существа. Рысь просто поняла, что не стоит нарываться на неприятности.
      Марина усмехнулась, ответ, видимо, не удовлетворил ее, но настаивать она не решилась. Они вернулись обратно - к щелканью орехов и домашним упражнениям.
      К полднику намечалась банька и Марина топила печь, Кэт таскал снег и вываливал его в бак для воды. Ручей, дававший им все лето чистую, студеную воду, замерз, на Лену за водой они ходили крайне редко, только в случаях, когда вода нужна была быстро и некогда ждать, когда она натает из снега. Для бани горячую воду они получали из снега, а холодную приносили с реки.
      Кэт очень любил париться, и Марина крепко отхлестывала его веничком. Надев шапку и рукавицы, она, как заправский банщик, проводила веником по спине, словно намечая участки для парки, и потом уже принималась за основное дело. Чуть позже она влезала к нему на полку, он тоже обрабатывал ее веничком, но немного, и они вместе с шумом и веселым криком вылетали из бани, кидались в специально наметенный сугроб, хохотали игриво и звонко, будоража тайгу, и возвращались обратно. Согревались веничком, обливались водой и голышом убегали в дом, где их ждал уже практически накрытый стол. Ставили горячее, наливали по кружке своей настойки и были безмерно счастливы.
      Зима стояла снежная и лютая, в отдельные дни температура понижалась до минус 47, а в доме было тепло и уютно - на совесть строил его Кэтвар, не зря клал двойной пол и таскал землю на крышу. Трудно приходилась животным в лесу, и Кэт с Мариной старались помочь им, заготавливая корм.
      В конце февраля забеспокоилась в доме собака, Кэт в морозы держал ее дома, заскулила, мечась из угла в угол. Он выглянул в окно, увидел рядом стоящего лося, испуганно бьющего копытом, понял: волки. Вытащил, не торопясь, свой карабин, приделал оптику и стал наворачивать глушитель. О глушителе Марина не знала и спросила:
      -  Зачем?
      - Чтобы не распугать выстрелами стаю, скоро они будут здесь, и я их встречу.
      Он накинул шубу, одел шапку, валенки и полез на чердак. Марина не слышала выстрелов, глядела в окно, как мечется по подворью лось, но не убегает далеко, жмется к дому, понимая, что его защита здесь, в этих стенах.
      Кэт вернулся минут через сорок, кратко объявил:
      -  Всё, всей стае конец. Ни один не ушел, - и погладил ласково свой карабин, - пойдем, поможешь собрать их, пока не окоченели.
      Метров через сто от дома Марина увидела жуткую картину - вся волчья стая, как бежала друг за другом, так и легла в снег. Кэт начал отстрел с заднего, чтобы стая не повернула и следовала за своим вожаком. Тихий щелчок - и волк зарылся на бегу в снег, щелчок и готов еще один... Марина насчитала 29 волков - крупная стая. Они принесли по волку и Кэт стал обдирать их, всех других пришлось таскать Марине. К темноте он ободрал всех и туши унес на реку, для пиршества ворон. Весной река унесет их останки - и словно не было волчьей стаи.
      Все стены в доме были увешаны шкурами, Марина дивилась такой добыче, впрочем, она уже, наверное, ничему с Кэтваром не удивлялась. После медведя. Но сама вряд ли догадалась бы начать отстрел с последнего волка, наверняка пальнула бы в вожака, убила еще нескольких, и вся стая бы отвернула в сторону, ушла, чтобы рыскать неподалеку и мстить.
      - Знатная будет тебе шубка, милая, да и мне что-нибудь достанется, - он засмеялся. - Обязательно справим, когда вернемся. Еще и денежки за волков получим, по полтинничку за штуку, итого 1450 рубчиков, тоже не лишних. А если хочешь - медвежью сошьем, как ты?
      - Справим две - тебе и мне, не хочу выделяться, - ответила Марина.
      Ее радовали слова о шубе, значит, он не собирается бросать ее, это несколько утешало, но не успокаивало сердце, ждущее совсем других слов. Почему он не говорит с ней о любви, она чувствует его привязанность, знает, что он пожертвует для нее всем, любит, но молчит. Может, это тоже входит в программу кэтваров, тогда это дурная и плохая программа, как и вся его школа. Вряд ли, он молчит не поэтому, ни одно учение не запрещает любви. Тогда почему? Она не находила ответа и страдала тайно в душе.
      Трудно понять женщин, практически невозможно - все у нее есть, и любовь в том числе, настоящая любовь, без вымысла, а ей хочется простых слов. Может, и в словах кроется что-то?
      Постоянно на земле только время, оно бежит неумолимо вперед своим ровным размеренным бегом, и только в мыслях своих и чувствах мы убыстряем или замедляем его бег. А оно движется бесчувственно и неумолимо.
      Апрель как-то подкрался незаметно, закапало с крыши, зажурчали ручьи, прогоняя зимнюю стужу, солнышко припекало по-летнему, но ночи еще веяли холодом, замораживая наст, режущий и обдирающий копытным ноги. Волки больше не появлялись здесь, и животные привыкли за зиму к людям, не пугались и не обходили стороной домик. Часто можно было увидеть в окно лося, трущего бок о летний столик, и Шарик как-то привык, не лаял и не гонялся за ними.
      Кэт и Марина частенько сиживали за летним столиком, грелись на солнышке, щелкая орехи. В один из таких дней Марина отважилась спросить о планах Кэтвара. Он задумался, ответил не сразу.
      -  Пока не растает лед, не спадет весенний паводок, мы остаемся здесь. Потом, конечно, уедем и вернемся сюда не скоро, но, думаю, что обязательно вернемся, и хотелось бы вместе. А может, и скоро вернемся, как судьба сложится, - он загадочно улыбнулся. - Кто знает? Я ничего о себе не рассказывал и сейчас не стану, сама скоро все поймешь и увидишь, и если одобришь, поймешь мою суть и примешь меня такого, какой я есть, примешь мой образ жизни - значит, быть нам до конца вместе, жить и действовать по единому образу.
      Более он ничего не сказал. Мало и много поняла из его слов Марина, поняла, что летом и не здесь решится ее судьба. А как и что - время покажет, расставит точки над «i».
      С нетерпением она ждала тепла, когда Кэтвар решится вернуться, а когда ждешь - время бежит медленнее обычного, но и оно когда-то достигает своей точки. В день, когда он объявил, что собираться пора, пора вернуться к людям, в общество, она воспрянула духом, обрадовалась, и он даже удивленно спросил ее:
      - Тебе не понравилось здесь, со мной?
      Она подошла к нему, обняла ласково, уткнувшись в бороду, проговорила тихо:
      - Что ты, милый, с тобой прекрасно и хорошо. Не поэтому я волнуюсь. Ты сам говорил, что все решится позже, и я поняла, что не здесь. А я хочу быть с тобой всегда и везде, и неопределенность меня манит, зовет и пугает - а вдруг я сделаю что-то не так и ты оставишь меня. Вот я и хочу быстрее, как ты говорил, понять твою суть и остаться навсегда с тобой.
      Марина заплакала, он стал вытирать ее слезы.
      -  Да, Мариночка, да. Мне кажется, что мы никогда не расстанемся. Ты стала совсем другой. И душой, и телом. Ты впитала в себя частичку моего образа, и вряд ли в определенной ситуации поступишь не так, как бы поступил я. Мы о многом говорили длинными зимними вечерами, и я ни разу не почувствовал, что ты не согласна со мной. У нас единый образ мыслей, и думаю, что ты скоро это докажешь на практике. Мои долгие зимние беседы, вроде бы ни о чем, не канут в лету, они взойдут молодой порослью в твоих действиях. - Кэт поцеловал ее в губы, прижал к себе. - Иди, собирайся, утром отчаливаем.
      Она успокоилась немного, но он не признался ей в любви, не сделал предложения, а она не собиралась проигрывать. Воспитанница его учения не думала сдаваться.
      Груженая лодка вверх по реке тащилась дольше обычного и все же уткнулась в знакомый берег. Кэт пристал к огороду старичка, откуда они в свое время и отправлялись на зимовье. Старик искренне обрадовался, и не только потому, что светила выпивка, а может, и немного деньжат. Он уважал людей, которые смогли прожить зиму в дикой тайге, а это сосем не просто, как кажется на первый взгляд.
      Количество волчьих шкур поразило деда, такого он еще не встречал, чтобы один охотник за зиму уничтожил 29 волков. И медвежья шкура вызывала уважение - не трус Кэтвар, раз смог завалить такого зверя. Они все перенесли в дом, и Кэт попросил реализовать волчьи шкуры, оставив лучшие на 2 шубы.
      Старик накрыл стол, Кэт и Марина поели, и потом она спросила о брате.
      -  Так сел он, еще в сентябре сел. Спер бутылку водки в ларьке и сел, получил 2 года общего режима.
      - А с домом что, никто не живет?
      - Лучше и не спрашивать, - он махнул рукой. - Притон там его дружки устроили, трех баб поселили, проституток, и живут за их счет, - он сплюнул. - Поганцы.
      - Да-а, новости так новости, - протянула Марина. - Может, стоит наведаться сегодня? Дом-то на мне записан, а я в аренду его не сдавала, - она сжала свои маленькие кулачки. - Как ты, Кэт?
      - Думаю, что ты абсолютно права, стоит наведаться.
      -  Осторожно надо, - заволновался старик. - Злые они, опасные люди, и с ментами связаны, обслуживают их бесплатно, те и покрывают все.
      - Ничего, деда, мы осторожно, - кипя от ярости, ответила Марина.
      Она переоделась в платье, единственное, что у нее осталось, в котором она собиралась плыть в зимовье. Кэтвар побрился и не удержался от похвалы:
      - Ты стала просто красавица, Марина.
      Она зарделась от комплимента и в свою очередь ответила:
      -  И ты, Кэт, без бороды и в костюме - красавчик.
      Ей хотелось сказать: «Мой и единственный красавчик на свете», но она сдержала себя.
      Ее дом находился недалеко, и за пять минут они добрались до него. Марина с волнением открыла дверь - в принципе было чисто, появилась новая мебель: три кресла, стол, диван, в другой комнате еще диван и кровать. «Рабочие места», подумала Марина и усмехнулась. В креслах развалились три размалеванные шлюхи, уже готовые к приему клиентов - узенькие лифчик и плавочки, пояс с пристегнутыми к нему ажурными чулками.
      - Тебе чего? - спросила нервно одна из них. - Мы баб не обслуживаем, и мужика твоего здесь нет, как видишь.
      - Сутенеры ваши скоро будут? - перебила Марина.
      -  А это уже не твое дело, - ответила та же. - Оставляй мужика, если у него бабки есть, и уматывай, пока задницу не надрали.
      Марина подошла ближе, схватила ее за волосы и резко ударила о колено.
      -  Я хозяйка в этом доме, и мне до всего есть дело, - яростно пояснила она. - Я задала вопрос и жду ответа.
      С соседнего кресла на нее кинулась шлюха, резкий взмах руки - и вырубленная, она свалилась рядом.
      - Ну-у, - Марина взяла за глотку третью, та затараторила быстро: «Поздно придут, за деньгами, редко появляются в это время».
      -  Мразь, - констатировала Марина, отпуская пальцы. - Ничего, мы подождем, - она взглянула на Кэтвара, и он утвердительно кивнул головой.
      Она согнала их с кресел, показав место на полу в углу, шлюхи перебрались туда, заворчав, что скоро с ней разберутся. Ждать долго не пришлось, ввалился один из сутенеров, дружков братца, которого она знала.
      -  О-о! Мариночка вернулась, прекрасно! Значит, сегодня гуляем. Ты, как хозяйка, можешь остаться здесь и работать станешь бесплатно, ну, почти бесплатно, - он загоготал весело. - А я по тебе соскучился.
      Он попытался облапать ее, но резкий удар в живот переломил его пополам, сутенер, как рыба, хватал ртом воздух, а Марина взяла его за волосы и ударила мордой о колено, откидывая на пол к шлюхам. Через минуту он пришел в себя, тряхнул головой, вставая, и ринулся на нее. Резкий взмах ноги с поворотом - сломанная челюсть и осевшее по стене тело. Шлюхи сжались в комок, такого результата они не ждали и забились в угол.
      Минут пять он был без сознания, стал постепенно приходить в себя, еще плохо соображая, но уже понимая, что «ему здесь не светит». Марина подошла к нему, расстегнула ширинку, взяла в ладонь яйца, сдавила несильно. Он заверещал, умоляя и прося пощады.
      - Я могу раздавить эти ненавистные яйца и раздавлю их обязательно, - она чуток придавила и отпустила немного, услышав его поросячий визг. - Заплатишь мне шесть штук за аренду дома, четыре за издевательства надо мной ранее. Всего десятку и до десяти вечера, а дальше я тебя, падлу, на счетчик поставлю, если вовремя не принесешь все. Деньги я все равно из тебя вышибу, но после десяти уже вместе с яйцами, - Марина снова придавила чуть-чуть и отпустила, морщась от визга. - Уматывай, мразь, вместе со шлюхами, к десяти жду. Ну-у, - крикнула она, глядя, как пулей вылетают все за дверь.
      Марина устало опустилась в кресло, взглянула на Кэтвара.
      -  Извини, Кэт, не сдержалась.
      Он, все время наблюдавший за ней и не вмешивающийся в процесс «воспитания» шлюх и сутенера, улыбнулся.
      - Я полагаю, милая, что ты все правильно сделала, я бы поступил точно так же, и меня радует, что мы думаем и действуем одинаково. Никаких извинений, я горжусь тобой, твоим реализмом, а не догматическими правоохранительными выкладками. Напиши ты заявление - и ничего бы не случилось, его бы и не рассмотрели даже - их же менты и крышуют. А через яйца - все можно сделать быстро и результативно, в России, с ее законами, все делается через жопу или яйца, иначе ничего не добьешься. Ты знаешь, как я понял, этого сутенера?
      - Еще бы, - Марина усмехнулась. - Дима, козел, один из троих, что издевались надо мной раньше, еще Олег с Игорем есть, те еще козлы, - она до боли сжала кулаки. - И с ними бы поговорить не мешало.
      - Я думаю, поговоришь, - задумчиво продолжил Кэт. - Вряд ли этот Дима усвоил урок правильно, он привык тебя видеть слабовольной и покорной и данный факт скорее отнесет к случайности, а не реальной действительности. А это означает, что к десяти заявятся они все вместе и попытаются взять реванш. Ты готова к этому?
      Он обратил внимание, как она напряглась вся, как побелели костяшки на ее кулачках от напряжения, лицо отображало презрение и ярость.
      - Наконец-то я смогу получить удовлетворение, ты даже не можешь представить себе, Кэт, с каким наслаждением я разделаюсь с ними. Единственное, о чем хочу попросить тебя - не дай мне убить их в порыве сладкой мести. О, как я стану наслаждаться их низвержением! Правду, видимо, говорят, что месть - это блюдо, которое подают холодным.
      Они сидели молча в задумчивости, Кэтвар не спрашивал ее больше ни о чем, давал возможность переварить ситуацию и тоже думал о случившемся. Он уже точно знал, что Марина - это та девушка, которая ему нужна, которая поймет и не осудит его за реальную справедливость, когда Закон бездействует или отмалчивается, когда необходимо наказание, как и предписывает сам Закон, но или «птица» оказывалась высокого полета, или имеется другая причина. Есть лица, над которыми Закон не властен, а неотвратимость наказания - пустые слова.
      Около десяти, как и предсказывал Кэтвар, троица ввалилась в дом.
      - Ну, что, сучка, - начал Дима. - Денежек захотела, давно не трахалась, писька чешется от нетерпения - сейчас мы ее почешем тебе с удовольствием.
      Марина так и осталась сидеть в кресле, только лицо ее побелело от гнева. Дмитрий подошел ближе и ударил наотмашь по лицу. Марина отклонилась резко назад, ударила снизу ногой в пах, Дмитрий съежился весь, осел на пол, хватаясь руками за промежность. Олег кинулся на Марину и отлетел к стене, получив сильнейший удар ногой в грудь, Игорь тоже полетел вслед за ним, ударился головой о стену и тихо скатился на пол. Минут через пять все пришли в себя, сидели на полу, ничего не понимая - как их могла уделать слабая женщина, которая раньше и сопротивляться толком-то не могла?
      -  Объясняю, сосунки, - начала она. - В течение года я изучала боевое каратэ, еще раз рыпнетесь - убью без разговоров. - Марина подошла к Дмитрию. - Деньги принес? - он отрицательно замотал головой. - А помнишь, что я тебе обещала?
      - Я принесу, обязательно принесу, - заскулил он.
      -  Поздно, говнюк, - она поставила туфель на промежность и даванула всем весом, он охнул и потерял сознание, а Марина взглянула на Игоря и Олега, двух жалких мужиков с трясущимися от страха губами. - Ну, что, поганцы, убедились, что я держу свое слово? Письку мне пришли почесать, а за изнасилование в тюрьму сесть не хочется? Знаю, что не хочется, поэтому и вам платить придется, по десятке с каждого, через час. Не принесете - останетесь без яиц, как и он, - она кивнула на Дмитрия. - Забирайте его и проваливайте, через час жду, надеюсь, вы пожалеете свои яйца? Время пошло, - она глянула на часы. - Заявите в милицию - вырву яйца и съесть заставлю.
      Олег с Игорем подхватили Дмитрия, утаскивая его волоком, а Марина снова села в кресло, тихо спросила:
      -  Как думаешь, принесут? Кэтвар пожал плечами.
      -  Принесут, но не всё, не успеют собрать за час.
      -  А и хрен с ними, - Марина устало махнула рукой. - Сколько принесут, столько и принесут, не хочу больше мараться об эту тему, противно. Ночевать здесь будем? - спросила она.
      Кэтвар кивнул.
      -  Здесь, другого дома у нас нет. Завтра поменяем замки и уедем в город, здесь больше нечего делать. За домом попросим соседей присмотреть, да и вряд ли сюда кто-то сунется после этого.
      Марина задумалась - как спать здесь после этих шлюх, - и брезгливо поморщилась. Ничего, решила она, ляжем в одежде на диване, а потом я все простыни прокипячу, с хлоркой все вымою и будет порядок.
      В дверь осторожно постучали, Марина обернулась, увидев одну из шлюх в проеме двери.
      - Чего еще? - недовольно спросила она.
      - Извините, мы не знали, что это ваш дом. Нам бы одежду забрать.
      Марина оглядела ее и захохотала - они так и удрали в одних ажурных чулках. Подошла к шифоньеру, собрала одежду, бросила в лицо.
      -  Пошли вон.
      Дверь захлопнулась, и Марина снова засмеялась.
      -  Где-то же они шарились голышом весь вечер? Представляю - дефиле на улице!
      -  Подобрал кто-нибудь из мужиков, отработали и вернулись назад, - предположил Кэтвар. - Да какая нам разница.
      Марина кивнула головой в знак согласия, глянула на часы - отпущенное сутенерам время истекало, устроилась в кресле и стала ждать. Они все же пришли, опоздали на полчаса, но пришли. Извинялись долго, просили отсрочки, протягивая по восемь тысяч, дескать, вечер, не собрать им больше, остальное донесут завтра к обеду.
      Она взяла деньги, глянула брезгливо на трясущиеся рожи, бросила сквозь зубы:
      - Пошли вон, ничего не надо, попадетесь на глаза - убью. Они мгновенно исчезли, видимо, радуясь, что легко отделались. А Марина посмотрела на Кэтвара, спрашивая глазами - что же дальше? Он раздумывал недолго.
      -  Ну и славно, одной проблемкой меньше. Я думаю, что и тебе как-то легче стало, снят камень с души, - Марина кивнула. - Завтра, как я уже говорил, врежем новый замок - и в магазин, купим тебе что-нибудь из одежды на время, потом, в городе, докупим остальное. Впрочем, тебе решать, ты стала сильной и самостоятельной, может, и не захочешь со мной поехать, а я размечтался, - сделал он ход назад.
      У Марины округлились глаза, наполняясь влагой, она наклонила голову и заплакала.
      - Зачем же вы так, - она впервые назвала его на вы. - Я так верила, боготворила вас, а вы... - ее губы затряслись, и она больше ничего не смогла сказать.
      Кэтвар огорчился, он не хотел обидеть ее и не подумал, что она все воспримет очень серьезно, хотя ничего плохого он и не сказал ей, однако понимал, что обидел сомнением и недоверием женщину, которая влюблена безумно, которая проглотит и этот его укол, станет страдать и не подавать вида. Он опустился на пол, подполз к ней, сидящей в кресле, обнял, целуя коленки и тихо-тихо прошептал:
      -  Прости, милая, я не хотел сделать тебе плохо и буду очень рад, если ты пойдешь рядом со мной по жизни. Регистрироваться нам сейчас не стоит, обстоятельства не позволяют, но все-таки я сделаю тебе предложение. Мариночка, милая, ты будешь моей гражданской женой? Я очень люблю тебя!
      Она обняла его за плечи, не переставая плакать, через слезы уходила навсегда ее старая безвольная жизнь, прижалась к нему и так же тихо ответила:
      - Да, любимый, я буду всегда рядом, а бумажное свидетельство ведь не самое главное. Но я даже не знаю, как тебя звать.
      -  Вот мой паспорт, - он протянул ей документ. - Но лучше зови меня по-старому - Кэт.
      Она улыбнулась, читая паспорт. «Да, для меня ты по-прежнему есть и будешь любимый Кэт».
      Эту ночь она спала детским, крепким сном, прижалась к Кэту, улыбнулась своему счастью и уснула. Во сне почему-то видела себя маленькой, прильнувшей к крепкой и широкой мужской груди, он прижимал ее к себе, прикрывая руками от возможных напастей, и чувствовала она себя слабой девочкой на руках мужественного и любимого отца, а не мужа. И нравились ей его сильные руки и отцовская ласка, и понимала она, что нет на свете силы, которая могла бы разорвать эту связь.
      Позже, проснувшись, она долго размышляла над туманным сном и не совсем понимала его - любовь к отцу и мужу крепка, верна, но различна, и пришла к выводу, что это перст судьбы, указывающий на ее любовную прочность. Ее любимый теперь навсегда останется с ней, и она его никому не отдаст, не бросит и сделает все, чтобы он не ушел от нее. В груди поселилось чувство полета, необыкновенной легкости и раскованности, чувство, которое она раньше не испытывала. Оно пришло с его признанием и предложением совместной жизни, изгоняя тревожную неопределенность. И ей было неважно, где они станут жить, чем заниматься, она бы с удовольствием вернулась обратно в зимовье, где он находился всегда рядом, отсутствие общества и цивилизации не смущало ее, вскармливая чувство собственности к любимому.
      И сейчас, следуя в город, она не думала о том, что он устроится на работу, и она останется одна на весь рабочий день. Мысль об этом не приходила ей в голову, и она ехала спокойно, поглядывая то на него, то на проносящийся мимо ландшафт. Она знала эту дорогу - слева красные скалы, справа, внизу, спокойная Лена, несущая воды на север. Впереди долгий путь - и она задремала. Проснулась от тряски при переезде понтонного моста и снова прикрыла веки: гравийка кончилась, теперь еще долго виться асфальтовой ленте по широким сибирским просторам.
      Сельскую девушку, никогда не бывавшую в городе, поразили размеры областного центра - его девятиэтажные дома, широкие и длинные, в сравнении с сельскими, улицы, множество магазинов, павильонов, ларьков, кафе и баров. Она с интересом и даже некоторым беспокойством поднялась с Кэтваром на восьмой этаж - вдруг лифт застрянет или оборвется трос, и они упадут вниз? Но все обошлось, вскоре она привыкла к ритму и особенностям городской жизни.
      Марина с интересом разглядывала квартиру Кэта - коридор, кухня, большая комната и спальня. В кухне ее поразило множество шкафов, даже мойка находилась в шкафу. «Обычный стандартный гарнитур, - как пояснил Кэтвар, - зато вся посуда и прочее не валяется где попало. Разберешься позже, что где, освоишься, ты здесь хозяйка, тебе и карты в руки». Ответ понравился ей, она поцеловала Кэта в щеку и прошла в комнату. Мягкий уголок - диван, два кресла с журнальным столиком, стенка, телевизор «Sony» и компьютер. В спальне широкая резная деревянная кровать с тумбочками по бокам, электроподсветкой для ночного чтения, платяной шкаф, телевизор «Sharp». Марина присела на кровать. «Хоть вдоль, хоть поперек можно валяться, - подумала она, - телевизор смотреть».
      Кэтвар первым делом направился в ванную принять душ, потом ополоснулась и Марина. Приятно смыть дорожную пыль, освежиться и чувствовать себя «новеньким». После длительной поездки и водных процедур захотелось есть, но дома из продуктов ничего не было. Или надо было идти в магазин, затариваться необходимым и приготовить пищу, или пойти в кафе, бар, ресторан и поужинать там. Кэт предложил несколько иной вариант.
      - Мариночка, мы в начале посетим ряд магазинчиков, приоденем тебя, как следует, и позже поужинаем в ресторане. Заодно я поделюсь с тобой своими планами на будущее, и если ты одобришь мое предложение, начнем претворять его в жизнь.
      - А что за предложение? Кэт улыбнулся.
      - Не торопись, милая, всему свое время. И потом - я ничего не сделаю без твоего согласия и одобрения: ты же моя жена.
      - Хорошо, - согласилась Марина, - идем.
      По дороге Кэтвар называл улицы, знакомил ее с городом, чтобы она могла ориентироваться хоть чуточку в самом начале. В торговом центре они нашли все необходимое: от платья до нижнего белья. Марина в новой одежде выглядела эффектно, превратясь в истинную красавицу.
      Кэт привел ее в ресторан, заказал ужин и шампанское, из более крепких напитков брать ничего не стал. Когда голод немного утолили, он обстоятельно и подробно поведал Марине свою версию. Она боязливо и озабоченно задала всего лишь один вопрос:
      - А если? Я не перенесу...
      - Ну, что ты, Марина, он не успеет, да и постоять за себя ты в состоянии. Ну, как?
      -  Хорошо, Кэт, противно только, но, видимо, необходимо. Я все сделаю, как полагается.
      - Вот и славно. Пойдем, потанцуем.
      Они вышли на площадку около оркестра, фигурка Марины завораживала своей изящностью форм, на нее обратили внимание. Боковым зрением она заметила пристальный, неотрывно смотрящий сальный взгляд человека, привыкшего получать все, что захочет. Легкое, незаметное движение рукой - и два бугая, сидящие за соседним с ним столиком, направились к ней. Бесцеремонно отодвинув Кэта и прервав танец, сообщили, что даму приглашают вон туда. Проследив за кивком головы, она встретилась с ним глазами. Мужчина сделал приглашающий жест, указывая на кресло рядышком. Марина отвернулась.
      -   Передайте, что джентльмены приглашают лично, в противном случае я могу отправить к нему свою уборщицу или горничную. Вы бы кого выбрали?
      - Тебя уже выбрали, а свой язычок прибереги для другого дела.
      Бугай осклабился и потащил ее к своему хозяину. Другой загородил своей широкой грудью дорогу Кэту.
      - Хорошо, я понял и не вмешиваюсь.
      Бугай самодовольно усмехнулся и привычно поплелся за первым.
      Кэтвар незаметно исчез, испарился из ресторана, словно его там и не было. Но он видел все происходящее в зале - штора скрывала его от любопытных глаз посетителей и обслуживающего персонала, который с удовольствием прогибался перед могущественным клиентом. Музыка заглушала голоса, и Кэт ориентировался по жестам и выражению лица. Минут через пять бугаи стали выводить Марину из зала, вроде бы она не шла добровольно, но и не сопротивлялась открыто. Как раз то, что нужно, он практически был уверен, куда ее повезут, но не мог допустить и сотой доли вероятной ошибки. Сейчас главное выскользнуть из зала незаметным, чтобы оставшийся Косарь не увидел его, проследить за бугаями и ждать у оздоровительного центра «Престиж». Центр принадлежал Косарю, и именно там он любил обделывать свои грязные делишки, наслаждаться женщинами, не церемонясь с их мнением. Отказывающихся спать с ним - насиловал и поступал в дальнейшем по-разному: кто-то исчезал бесследно, кто-то молчал безысходно. Кого-то одаривал богатыми подарками и приближал к себе на время, пока не высматривал новую жертву.
      Очень амбициозным слыл Косарь, положенец города, пытался купить корону пару раз, но как-то не получалось - припоминали ему, что был комсомольцем, не сидел в зоне ни разу. Так и ходил в авторитете, но в авторитете мощном и могущественном. Еще в начале перестройки практически задарма получил он этот, тогда загибающийся в долгах, центр, вложил в него немалые, но по его капиталу не очень большие деньги и стал процветать центр, получивший название «Престиж». Богатые бизнесмены, солидные люди приходили туда отдохнуть - поплавать в бассейне, позаниматься в тренажерном зале, принять сауну под присмотром квалифицированных массажисток, а по желанию и эротический массаж. В спортзале занимались его боевики, повышали свое мастерство, и что немаловажно - находились всегда под рукой и присмотром. Были в здании и личные покои Косаря - небольшая сауна, бассейн и бар, бильярд, комната отдыха с огромной кроватью.
      Туда наверняка и отвезут бугаи Марину, а Косарь приедет отдельно, не станет светиться вместе с ней, мало ли как она себя поведет. Осторожный лис Косарь, много информации имели на него правоохранительные органы, но близок локоть, да не укусишь, не делал он ничего своими руками.
      Кэт проследил, как завели Марину в здание. Значит, проведут сразу в личные апартаменты, через полчасика появится сам хозяин и тогда мешкать нельзя, есть у него минут десять, не больше. Внутрь пройти лучше сейчас, пока нет Косаря, потом станут присматриваться к посетителям тщательнее, могут и не пустить попросту и придется пробиваться силой, а лишний шум здесь ни к чему.
      Он прилип к свите входящего бизнесмена, который, видимо, слыл завсегдатаем, и сразу же отвалил в раздевалку, чтобы не мозолить глаза охране. Ждать пришлось долго, примерно час - что-то не сварилось у хозяина и задержало его, но он прибыл и, судя по походке, торопился насладиться новенькой.
      Через десять минут Кэт открыл дверь, дверь, переступая порог которой, не приглашенные становились смертниками или очень больными впоследствии людьми. Охранник, оседая на пол, так и не понял, не увидел удара, сознание замутилось, и он отключился. Второй лишь успел удивиться и тоже осел. Кэт прикрыл дверь за собой и прошел в сауну, никого не найдя, свернул к бассейну, заглянул осторожно.
      Два охранника находились около Марины, с которой уже сорвали платье, и она стояла в бикини со слезами на глазах, а довольный Косарь плавал абсолютно голым, глядя на нее и разогреваясь. Кэт мцыкнул тихонько, охранник услышал непонятный звук и огляделся, пошел проверить и исчез. Второй окликнул его:
      -  Эй, Колян, ты куда пропал? Кэт захохотал негромко.
      -  Вот дурень, чего там опять у тебя? - переспросил охранник заинтересованно и тоже шагнул в коридор, считая, что смеется напарник.
      Через полминуты Кэтвар тихонько сообщил:
      -  Все нормально, Марина, охраны нет.
      Она подняла с пола свое платье, надела, злорадно глядя на плавающего обидчика, и уселась в пластмассовое кресло. Тот ничего не понял, вышел из воды.
      - Тебе кто, сучка, одеться разрешил? - зашипел он, еще не обращая внимания, что нет охраны - его верных псов.
      Удар в солнечное сплетение - и он уже ловит воздух, еще удар и, обхватив руками промежность, он закатался по полу. Кэтвар подхватил его сзади, бросил в кресло, Марина обмотала руки, привязывая их к поручням, заклеила скотчем рот.
      - Слушай внимательно, подонок, - начала она. - Ты меня привез сюда силой и хотел изнасиловать, а за это, между прочим, немалый срок дают и в СИЗО зэки не жалуют. Но никто тебя сдавать ментам не собирается, все равно вывернешься и наказан не будешь. Мы сами разберемся и консенсус найдем. Ты нагадил, а значит, и прибраться за собой должен. Я вот вначале подумала - а что если с тобой поступить так же? Пригласить сюда гея, чтобы он тебя трахнул, как следует, с удовольствием, а потом и удавить можно или лучше в бассейне утопить. Чего проще - напился и утонул, мерзавец.
      Марина с презрением наблюдала, как пытается освободиться Косарь, стараясь порвать пеньковые веревки, впивающиеся в кожу, как хочет что-то сказать, но не может, бессвязно мыча заклеенным ртом.
      -  Может, и надо бы сделать так, чтобы ты, гаденыш, хорошенько прочувствовал - как это, когда тебя трахают силой. Я бы с удовольствием понаблюдала, как член входит в твою задницу, но это моральное удовлетворение и никакого материального стимула. Поэтому мы по-другому решили, - Марина достала маленькую коробочку, упакованную в целлофан. - Это маленькая пластиковая бомбочка, она абсолютно стерильна, и мы вошьем ее сейчас в твое тело. Она радиоуправляемая, через спутник, и расстояние для нее не помеха. Нажал кнопочку, и бац - хоть в Америке, хоть в России. И еще одна у нее особенность есть, наверное, самая главная - при попытке вырезать ее, удалить, она непременно взорвется. Вот, сейчас сделаем маленькую операцию, а потом и поговорим дальше, потерпеть придется: обезболивающих средств не захватили.
      Кэтвар достал аптечку, вынул йод, намазал бедро, глядя, как выступает пот на лбу Косаря, кривится рот в мычании и врезаются веревки в кожу запястья. Разовым скальпелем разрезал кожу и подкожно-жировую клетчатку, тупым путем раздвинул мышцы, углубляясь внутрь. Подсушил рану и вставил бомбу меж мышцами, зашил все, снова помазал рану и наклеил повязку.
      Пот градом бежал по лицу Косаря, на запястьях выступала кровь, Марина плеснула ему на лицо водой, чтобы быстрее пришел в себя.
      - Теперь и дальше поговорим, надеюсь, что ты все хорошо понял и шум поднимать не станешь, - Косарь закивал головой, и Марина сорвала пленку со рта. - У нас к тебе деловое предложение: сейчас ты пригласишь сюда своих людей, представишь нас как лучших друзей и отправишь кого-нибудь за нотариусом, за нашим нотариусом, который объективно зафиксирует сделку. Вернее, это не сделка, а дарственная, но оформим мы ее как куплю-продажу. Ты продаешь, а мы покупаем у тебя весь этот оздоровительный комплекс с потрохами, что и зафиксирует нотариус. Мы же в ответ кнопочку не нажимаем - живи спокойно, но и отдать тебе ее не можем: вдруг на нас грузовик наедет, кирпич на голову упадет, трамвай переедет, пьяный мужик из подворотни выстрелит, мало ли что случиться может. А кнопочка - наша защита. Понял, гнида? Косарь молчал.
      -  Видимо, понял, - вступил в разговор Кэт. - Не понял - значит не жилец.
      -  А если я все подпишу, - заговорил пленник, - я вам стану не нужен, и вы можете взорвать меня через неделю, месяц, когда угодно. Мертвый уж точно ничего не отберет и угрозы не составит.
      -  Логично, - ответил Кэтвар, - но не выгодно. Во-первых, мы не ты и смерть твоя нам не нужна, мы не убийцы, это ты можешь лишить жизни за просто так. И потом, где у нас гарантия, что ты не отдашь приказ убрать нас в случае своей смерти? А так - обе стороны заинтересованы, чтобы жить дольше и умереть своей смертью. Мы контролируем тебя, ты нас. Своего рода бартер, - Кэт усмехнулся.
      -  Хорош бартер, - осклабился Косарь. - Ладно, развязывайте.
      Кэт перерезал веревки, и Косарь с удовольствием погладил натертые до крови запястья, надел плавки, глянул на наклейку на бедре, хмыкнул и нацепил брюки. Застегивая рубашку, спросил:
      - Хирургом работаешь?
      -  Нет, даже не врач, - возразил Кэтвар. - Опыт. Не волнуйтесь, все заживет и мешать не станет, через пару дней снимете повязку, обработаете рану йодом и новую наклеите, а через недельку швы снимете. Сами, если умеете, или попросите кого.
      Он наблюдал, как авторитет, нервничая, застегивает рубашку. В такую ситуацию он попал впервые, привык сам напрягать людей, а тут напружинили его самого, и пока он не видел выхода из создавшейся ситуации. Подумал о саперах: проконсультируется у них однозначно и примет окончательное решение, а пока придется выполнить их требование. Но он верил, что в окончательном варианте разберется с ними жестоко, отыграется по полной программе - не родился еще тот человек, который может перейти дорогу и не пострадать при этом. Бессильная ярость наплывала порывами, туманя мозги - никто еще так круто «не опускал» его, и варианты ответного удара крутились в голове, пока не имея опоры. Все перечеркивала эта вшитая бомба. Никогда он не слышал о таких способах наезда - может, и блеф все это, но как проверить: собственной жизнью?
      Он уважал умных, деловых и крутых мужиков. А что, если перевернуть его на свою сторону? Пусть забирает центр к чертовой матери, но и на него поработает. Наверняка этот мужик сможет предложить что-то неординарное. Умный и крутой, нейтрализовал всю охрану без шума - такой ему очень нужен. Косарь закурил, сел в кресло.
      - Ты, я вижу, не только кулаками классно махать умеешь, - обратился он к Кэту, - но и с головой дружишь. Отдам я тебе этот центр, другого выхода пока нет, но и предложить кое-что хочу. Считай, что центр твой, но мы бы могли вместе проворачивать и дела покруче. Твоя голова и руки, мой авторитет, положение, связи и возможности - этот симбиоз выгоден обеим, как в финансовом, так и в политическом отношении, он укрепит нас. Переходи ко мне на работу, не пожалеешь, а о происшедшем - забудем, мне нужны умные и неординарные мужики, я уважаю силу и ум.
      Косарь вглядывался в лицо Кэта, стараясь понять и определить его отношение к своему предложению. Он действительно готов был простить все на время, но только на время, такой уж был по характеру, не прощал никому обид в конечном итоге. Со временем все станет на свои места и обидчику придется ответить по полной, считал Косарь.
      Кэтвар тоже присел в кресло, ответил отрицательно, но не обрубил концы, давая возможность надеяться.
      - Времени уже много, пора нотариуса приглашать и оформить сделку, а дальше видно будет, может, в чем-то мы и сойдемся как партнеры. Но в штате твоем числиться не стану, скажу сразу и навсегда. Ты не знаешь меня, кто за мной стоит, и в этом я в выигрыше. Начнешь артачиться - уничтожу, и не только тебя лично - всю твою кодлу, - решил поставить точки над «i» Кэтвар.
      Косарь пришел в ярость от таких слов, но побаливающее бедро напоминало о возможной расплате в случае отказа. Приходилось мириться с создавшимся положением и действовать по чужому плану.
      Вырубленная охрана стала приходить в себя и потянулась за пистолетами, плохо еще соображая - почему их нет на месте. Косарь успокоил их, объяснив, что это его друзья, и отправил за нотариусом, который прибыл через полчаса. Сделка состоялась, и Кэт попросил очистить помещение к утру.
      Бизнесмены, солидные люди по-прежнему приходили сюда позаниматься в тренажерном зале, поплавать в бассейне, принять сауну, но денежки за услуги уже получали Кэт и Марина. По объявлению Кэтвар набрал несколько групп, желающих заниматься и изучать восточное единоборство. Он формировал группы не по возрастному принципу, а по степени подготовленности, в основном, конечно, это были молодые люди - дети, подростки и юноши. Женские группы вела Марина и преуспевала в этом, многие девушки хотели научиться постоять за себя.
      А тем временем Косарь через пару дней пригласил к себе врача и сапера. Врач осмотрел рану, обработал ее и сообщил, что зашито правильно, рана затягивается первичным натяжением и через 5 дней можно убирать швы.
      Сапер долго и обстоятельно расспрашивал Косаря о вшитой мине, удивлялся   изобретательности и пришел к выводу, что во взрывном устройстве, вероятно, имеются тепловые датчики, и если мину вынуть, она среагирует на понижение температуры. Но ее можно удалить и в среде, когда температура окружающего воздуха станет соответствовать температуре тела. Тогда датчики не среагируют, но неизвестно, какие еще ловушки имеются в этой мине. Удалить мину при температуре тела просто, вряд ли такой изобретательный мастер ориентировался только на температуру. Могут иметься датчики на влажность и обыкновенные растяжки, которые сложно увидеть в окровавленной среде. Удаление мины - слишком рискованная операция, тем более, что врач не имеет навыков минно-взрывного дела, а сапер не владеет хирургическим мастерством.
      Неприятная вещь - ходить постоянно с миной в теле. У каждой вещи есть свой срок годности. Сколько времени ему отпущено с гарантией, что она не взорвется сама - месяц, год или несколько лет? Этот вопрос волновал Косаря, и сапер пообещал выяснить его. Конечно, Кэтвар не расскажет о своих секретах, но «гарантийный» срок мины назвать может. И он назвал его при встрече с сапером - 5 лет, потом мину необходимо отключить, вынуть и заменить на новую. В случае смерти клиента мина вскоре взорвется и хоронить станет некого - мощная мина, она разнесет тело в клочья.
      Ответ снова привел Косаря в ярость - заменить на новую! «Что я ему - кролик подопытный»? - кричал он, сжимая кулаки, но поделать ничего не мог. Прочно взял его за глотку Кэт, и Косарь понимал это, скрипел зубами, нервничал и не находил выхода. Единственное, что понял он - необходимо внедрить к Кэтвару своего человека, чтобы он смог узнать, где находится кнопка, выкрасть ее и отключить мину. Он подбирал кандидатов, как мужчин, так и женщин, и собирался внедрить сразу несколько человек: кто-нибудь да сможет узнать секрет.
      Было ясно, что кнопка должна всегда находиться с Кэтом или Мариной, где бы они ни были и чем бы ни занимались. За ними наблюдали несколько глаз, фотографировали и пришли к выводу, что злополучная кнопка находится в кулоне Марины, с которым она не расстается даже в бане или бассейне. На теле Кэтвара постоянно имелся только обычный небольшой серебряный крестик, в котором кнопку не спрятать.
      Косарь торжествовал - теперь он сможет с лихвой отыграться. Сорвать кулон с этой телки не составляло труда, а значит, он станет в безопасности и сможет рассчитаться с обидчиком, потешиться вволю. Он назначил проведение операции на завтра, когда Марина разденется, чтобы поплавать в бассейне. У него даже зачесались руки, реальная картина вырисовывалась в мозгах. Сначала он насладится Мариной, ее телом на глазах Кэтвара, пусть, собака, смотрит, как насилуют его девушку, потом он отдаст ее мужикам, которые пропустят ее хором. И уже потом убьет этого говнюка, пристрелит лично, следом и Марину.
      Но судьба уготовила желанному плану другой исход. Один из внедренных источников сообщил вечером, что Марина как бы невзначай проговорилась. Ищет, дескать, один человечек пульт дистанционного управления, но в том-то вся и соль, что не держат они его при себе. Слишком просто бы было: пристрели - и кнопка останется незадействованной. Даже она не знает, куда пристроил его Кэтвар - слабая женщина может проговориться под пытками, а самого Кэта им не взять никогда.
      Косарь оторопел от этой информации, бедро противно заныло, словно предчувствуя реальный взрыв, на который он мог нарваться на следующий день. Его опять обыграли, но он догадался, что не зря завела этот разговор Марина, что кто-то ведет с ним двойную игру, и противник знает все о его планах. Но кто? Все люди проверенные и отобраны им лично. Значит, нужно избавиться от всех, пусть пострадают и невинные, зато от шпиона, предателя он избавится наверняка. А если его никто не предавал? Мысль свербела в голове, тогда что: прослушка? Он вызвал специалистов, и они действительно обнаружили «жучок». Косарь вздохнул с облегчением: никто не предавал его, и верные люди останутся живы, они еще пригодятся в будущих делах. А «жучок» он приказал оставить на месте - появилась реальная возможность гнать через него дезу.
      В таких делах главное не спешить, хорошо все продумать и взвесить. Косарь понимал, что Кэтвар пока всегда идет на шаг впереди, а он тащится за ним, выполняет чужую волю. Надо бы заставить Кэта нервничать, обойти его и навязать свои условия, вынудить перейти к обороне и вырвать инициативу. Авторитет дымил сигаретой и усиленно размышлял. Его нельзя было причислить к новым русским в обычном, анекдотическом понимании этого слова. Университетское образование и живой ум подняли его на этот уровень, отсутствие принципов морали и уважения к другим людям помогли сколотить капиталец, в основном отобранный у других разными способами, в том числе силой и хитростью.
      Нет, наезжать прямо на Кэтвара не получится, слишком рискованно и опасно, можно нарваться на самые плохие неприятности. Надо наехать по-другому, подключить общественное мнение, администрацию, правоохранительные и проверяющие структуры. Клиентам не понравятся постоянные проверки СОБРовцев или ОМОНа, кладущих всех на пол или расставляющих людей с расширенными ногами и руками к стенке. Проверки налоговой, спорткомитета, ОБЭП - все необходимо задействовать по полной программе. Конечно, Кэтвар не дурак и догадается, чьих рук это дело, но прямых улик нет, мало ли почему начались наезды, и ему станет не до меня. Простой, но надежный способ давления.
      Косарь собрал помощников в другом кабинете, где не стояли «жучки», и поставил задачу. Он воодушевился и выглядел окрыленным - любил доставлять мелкие пакости людям. И вся его компашка тоже ненавидела Кэтвара и не понимала, почему шеф запретил трогать его. Им приходилось теперь отдыхать в другом месте, а они так любили «Престиж», куда вход им запрещен не был, только за все приходилось платить. Любители отдохнуть круто, выпить, расслабиться и пообщаться с девочками, они не могли привести с собой женщин древней профессии, могли, конечно, выбрать и там, в «Престиже», но рассчитываться приходилось «зелененькими», к чему они никак не хотели привыкать. И уж снасильничать кого-то не получалось тем более. Они, естественно, нашли себе другой приют - обыкновенная сауна, но былого уюта и размаха в ней не чувствовалось.
      Событие необходимо отметить, и все собрались выехать на отдых, обсуждали, каких девиц взять с собой, решили устроить проституткам субботник и позвонили в фирму. Девочек должны были доставить прямо на адрес, и их мамочка про себя очень возмущалась - пропал день, никто не заработает и копейки.
      Зазвонил сотик Косаря, он взял трубу, ответил радостно.
      -  Узнал? - спросили в трубке.
      -  Кто это? - еще не врубаясь, переспросил Косарь.
      -  Зови меня своей смертью, разговор есть, жду через полчаса на набережной у шпиля.
      В трубке запикало, и Косарь не успел ничего ответить, сразу став серьезным и угрюмым. О чем может быть разговор, он не знал, но Кэтвар точно не мог располагать последней информацией, значит, речь пойдет о другом и о чем-то очень серьезном. О чем?
      -  Гулянка временно отменяется, - раздраженно бросил он своим людям. - Ждите меня здесь.
      Косарь махнул водителю и вышел из комнаты. Никто ничего не понял, что случилось? Но расстроились все - не хотелось сидеть в ожидании вместо приятного отдыха.
      Авторитет подкатил к шпилю, Кэтвар уже ждал его.
      -  Еще раз опоздаешь, засранец, возьму по штуке баксов за каждую минутку.
      -  Почему ты грубишь? - возмутился Косарь. - Я не давал повода для такого тона.
      - Заткнись, гнида! На, посмотри вот это.
      Он протянул фотографию, у авторитета подкосились ноги, и он с трудом удержал равновесие. На снимке была молоденькая девочка с привязанными руками к кровати, округлившиеся от страха глаза с ужасом смотрели на стоящий член Косаря, подходившего к ней. Кэт протянул вторую фотографию - на ней Косарь уже лежал на девочке с раздвинутыми ножками, закрывая ее интимное место своей волосатой задницей.
      - Эти фотографии могут появиться в прокуратуре, и как ты сможешь объяснить ее исчезновение? Розыскное дело в отношении маленькой девочки превратится в уголовное, и чей-то член в тюремной камере уже готовится опустить тебя. Если хоть одна проверка будет в моем «Престиже» - тебе не миновать участи знакомства со следователем. Я, как и ты, прямо не наезжаю на тебя, не нажимаю кнопочку и совсем уж не знаю, каким образом появятся эти снимки в прокуратуре. И не думай, козел, что ты умнее других, в следующий раз, когда задумаешь против меня какую-нибудь пакость - знай, что больше предупреждать не стану. А сейчас вали отсюда, смотреть на тебя противно.
      Кэт все-таки ушел первым - у Косаря плохо слушались ноги, и он опустился прямо на бордюр. Подавленный, он ничего не соображал - как, откуда могли взяться эти фотки, кто растрезвонил об этом и предал его? О девочке знал только водитель, которого он считал одним из самых преданных людей и у него никогда не было фотоаппарата. Правда, имелась видеокамера, и значит, это распечатки с видеопленки, что еще хуже. Этот говнюк тайно снял все на пленку и продал ее Кэтвару за приличную сумму, но не рассчитал, что он останется на свободе. В этом Косарь не сомневался, скрипнул зубами и сжал кулаки.
      -  Поехали, - бросил он водителю, стараясь выглядеть обычно, чтобы тот не догадался и не предугадал свою решенную участь. - На наше место у речки, расстроил меня этот гад, хочу побыть один.
      Он иногда действительно приезжал в это глухое место - посидеть и подумать в одиночестве. Шофер не должен ничего заподозрить.
      Машина подкатила к реке, Косарь вышел, сел прямо на землю, прислонившись спиной к сосне. Водитель остался в салоне, наверное, не хотел мешать думам шефа. Но вскоре он позвал его.
      -  Прохладно что-то стало, разведи костер, погреемся и поедем.
      Водила кивнул головой, стал собирать хворост, укладывая его в кучку, разжег огонь и присел рядышком, не решаясь спросить - чем озабочен хозяин. Минут десять они сидели, не об молвясь и словом.
      -  Поехали, ребята уже заждались, залей костер водой, - тоскливо приказал шеф.
      - Чего заливать, и так погаснет, - возразил водитель.
      -  Залей, - почти крикнул Косарь, он не любил, когда ему перечат, и водитель привычно воспринял окрик.
      Он кинулся за ведерком, стал зачерпывать воду. Выстрел прогремел громко, эхом отдаваясь в деревьях и уносясь вниз по реке. Тело водителя плюхнулось в воду и поплыло вслед за раскатами выстрела, пистолет Косарь забросил в воду подальше, провожая глазами труп, который выловят совершенно в другом месте. Менты посчитают, что это разборки мафии и не очень-то станут напрягаться в расследовании нового уголовного дела.
      Зазвонил его сотик - подчиненные интересовались, куда он запропастился и что им делать дальше: продолжать ждать или расходиться.  Косарь ответил, что уже едет, пусть все соберутся в сауне, девочек прихватят. Он подъедет, и никто не заметит, что за рулем он сам, а водителя хватятся гораздо позднее, наверняка тогда, когда станут разъезжаться по домам. Это его устраивало и давало какое-то алиби, вряд ли кто-то даже сможет подумать, что он приехал один.
      Все получалось прекрасно, снаружи у сауны никого не было и Косарь вошел, встречаемый радостными возгласами. Сразу же облапил двух девок и предложил налить по полной - пьянка объявлена, и каждый отрывался по-своему, девочки пили вместе с мужиками, но не забывали и о работе, делая минеты прямо за столом. Разгул шел в полном разгаре, водка текла рекой и девочками обменивались регулярно, никто никого не стеснялся, все ходили голые и занимались сексом везде - на столе, на полу, стоя и лежа, выдумывая вычурные позы. Пока еще упились не совсем и что-то соображали, Косарь объявил, что сегодня он добрый и решил не наказывать Кэтвара, все проверки и наезды отменяются, позже он рассчитается с ним более тонко и круто. Последнее восприняли на ура и пили за шефа, который придумал что-то получше, но никто не спросил конкретно, алкоголь туманил мозги и соображать не хотелось. Сам Косарь тоже отрывался по полной программе и уже лежал расслабившись, девочки теребили его уставший член, но безрезультатно, все соки выжаты и реакции никакой.
      За полночь стали разъезжаться и вспомнили о водиле, искали его все вместе безрезультатно, за рулем пришлось ехать другому. Удивлялись - куда он мог свалить, но пьяные в стельку быстро забыли и об этом. Утром тоже было не до него - болела голова, поправить ее - святое дело, приняли на грудь понемногу и, охмелевши, расслабились. Считали, что нашел он себе девку из посторонних и нежится где-то в постельке, а когда объявится - придется выкатить ему за беспокойство всей честной компании.
      На пятый день узнали из милицейских сводок, что выловили его труп в реке, Косарь приказал найти и наказать убийц, но кроме двух версий ничего откопать не смогли. Первая - нашел он себе шлюху и грохнул его ее хахаль. Вторая - убили конкуренты, что маловероятно - группировка Косаря самая мощная в городе, и никто не решится конфликтовать с ней. Так и остался нераскрытым данный факт, похоронили мужика с почетом, сообразно положению, отвалили матери денег и забыли.
      А Косарь постоянно думал, как ему рассчитаться с обидчиком, но никаких толковых мыслей не приходило в голову. Проколоться нельзя - его могли взорвать или посадить по неуважаемой статье, и он уже не доверял никому. Если и придет в голову что-то толковое - все сделает сам, один и не произнесет об этом ничего вслух, не сможет Кэт узнать о его планах больше никогда, но не посещали его серьезные мысли и не придумывалось ничего подходящего. В отчаянии он думал и о том, что зря зациклился на этом чертовом оздоровительном центре, в финансовом плане пострадал незначительно, но дело совсем не в центре, дело в его унижении. Амбициозность и самолюбие не давали покоя, и он носил это в себе, словно капсулу с героином в желудке, которая могла лопнуть в любой момент.
      Однажды, напившись в очередной раз, Косарь совсем распалился и приказал привезти к себе хирурга, показал ему ногу и безапелляционно объявил: «Отрежешь здесь, выкинешь на хрен эту штуковину на помойку». Доктор оторопел, но видел, что пьяный Косарь не шутит и настаивает на ампутации всерьез. Первый раз ему приходилось сталкиваться с такой проблемой, когда хотят добровольно избавиться от здоровой ноги. Он, конечно, не психиатр, но здесь явно не всё в порядке с головой. Введя аминазин, он немного успокоился, как успокоился и сам Косарь. На следующий день с разрушением алкоголя протрезвели и мысли, он уже не заикался об ампутации, отвалил молча врачу денег и приказал отвезти домой.
      Кэтвар понимал и реально осознавал, что в течение по крайней мере полугода авторитет не предпримет никаких попыток отыграться. Но он понимал и то, что обида прочно, свербящей занозой засела в душе Косаря. Когда-нибудь, в пьяном угаре, он чего-нибудь отчебучит, может прийти и застрелить, крича в ярости о том, что можно взрывать. Полгода ждать нельзя, месяца через три следует отправить его на тот свет тихо, подсунув лучше всего дрянную водку-катанку, от которой он и подохнет. Убийца и насильник, вымогатель и бандит - ему не место среди живых.
      Но ждать и делать ничего не пришлось. Брат водителя считал виновным в гибели своего родственника именно Косаря. Он помнил, что в тот вечер шеф вернулся один и ключи от машины оказались почему-то тоже у него. Никто не обратил на это внимание, но брат сразу заподозрил нечистое, и когда тело нашли в воде с огнестрельной раной, понял - именно Косарь застрелил его по непонятным причинам. Доискиваться до причин он не мог и не хотел, выждал немного - Косарь пил все время безбожно - и плеснул ему пьяному водочки, от которой тот уже не проснулся.
      Пили тогда все и много и все знали, что шеф стал напиваться до чертиков, поэтому и решили, что выпил он лишнего и сгорел. Вскрытия не делали, договорились с врачами о справке, хорошо заплатив, и похоронили с воровским почетом. Мина так и не взорвалась в его остывшем теле - то ли отключил ее Кэт, то ли она и не должна была взорваться вовсе. Никто так и не узнал правды, а Кэтвар не распространялся об этом.
      В группировке начались разборки - борьба за власть, поживились на этом и менты, упрятав многих за решетку. Лидер, который мог реально взять власть в свои руки, отсутствовал, и развалилась она сама по себе, помогли и конкуренты.
      Правильно говорят в народе - свято место пусто не бывает. В городе появилась новая преступная группировка. Ее лидер Быков, по кличке Бык, хорошо знал центр «Престиж», ранее в него не заглядывал из-за Косаря, а сейчас решил наверстать упущенное.
      Он завалился в «Престиж» целой большой группой, притащил с собой и девок. Его встретил сам Кэтвар, вежливо объяснил, что двери центра всегда открыты для каждого, для мужчин и для женщин, но не для проституток, чужие здесь не работают. Он предложил посмотреть спортзал, и Бык увидел знакомые лица - менты и ФСБэшники оттачивали свое мастерство рукопашного боя. Бык не слыл дураком и понял, зачем привел его сюда Кэтвар. Он обезопасил себя, согласившись тренировать силовые структуры, которые могли помочь ему в необходимом случае.
      Бык понял четко, что «Престижа» ему не видать, как своих ушей, смачно сплюнул на пол и подался к выходу. Но Кэт остановил его, указывая рукой на плевок.
      - Некрасиво гадить в гостях, предлагаю помериться силами на татами. Бой без правил, до первой крови. Выигрываешь ты - я отдаю тебе центр, выигрываю я - ты слижешь свой плевок.
      Это был вызов, вызов мужскому достоинству. Отказаться - потерять свой авторитет, но остаться лидером, бросить несколько слов и уйти. Проиграть и слизать с пола плевок - значит уже точно не быть лидером. Бык владел рукопашным боем, как он считал, в совершенстве и проигрывать не собирался, объявил своим бугаям, что центр через пару минут станет их, его собственностью.
      В спортзале собрались все - и люди Быка, и тренирующиеся сотрудники УВД, ФСБ, бизнесмены, оказавшиеся в этот час на отдыхе.
      Бык и Кэт скинули пиджаки, вышли на ковер, Бык принял стойку, нанес несколько ударов руками. Кэт, стоявший в обычной позе, отбил их легко, не ставя блоки заранее.
      Бык с разворота ударил ногой, промахнулся, ударил еще и еще, натыкаясь на блоки. Кэт пока еще ни разу не стукнул, он улыбался, раздражая противника своей улыбкой. Серия ударов Быка руками и ногами закончилась обычными промахами, крайне редко он нарывался на поставленный блок. Кэт улыбался, уже приводя Быка в ярость. Тот набросился с новой силой, и почти никто не заметил короткого, резкого и мощного, пробивающего удара в солнечное сплетение. Бык сломался пополам, хватая воздух открытым ртом, а Кэт продолжал улыбаться, скрестил на груди руки и ждал. По правилам, вернее, как объявили - бой без правил, до первой крови, он мог нанести удар по беспомощному противнику и уложить его. Но крови не было, и Кэт ждал, когда противник придет в себя.
      Оправившись через минуту, Бык снова накинулся на соперника, применяя все свое искусство бойца. Кэт так и продолжал улыбаться, с легкостью уклоняясь от ударов и ставя блоки, и снова ударил резко и мощно. Бык опять захватал ртом воздух, а Кэт скрестил руки и ждал. Все уже поняли, что на ковре происходит обычное «избиение младенца», и Кэт предложил противнику сдаться. Но тот взревел в ярости. «Йия, йия, йия» - вырывалось из его рта с каждым ударом, не достигающим своей цели. Бык вытащил нунчаки. Это уже было слишком, но на то и бой без правил - замахал, закрутил ими, подходя к Кэтвару. Резкий удар в лицо - и Бык потерял сознание, заливая кровью ковер.
      Бой окончен, но никто не расходился - впереди должно быть самое интересное: сдержит ли свое слово авторитет? Если сдержит, то не быть ему даже бригадиром, таковы правила воровского мира. Напряжение в зале нарастало, казалось, всюду повисла зловещая аура, никто не решался первым сделать какой-нибудь ход. Вымывший полы, слизавший собственный плевок с пола не может оставаться авторитетом. Менты, как и бандиты, знали об этом и понимали, что Бык постарается улизнуть, допустить этого не могли и перекрыли выход.
      Бык пришел, наконец, в себя, увидел кровь и понял, что проиграл. Поднялся и пошел к выходу, но менты закрыли проход, молча указывая на начинающий подсыхать плевок на полу. Он попытался пройти силой, но ему вывернули руки, ткнули мордой в соплю, и кто-то зло крикнул: «Жри, паскуда». Кости за спиной захрустели, Бык взвыл от боли и лизнул плевок, его сразу же отпустили, команда рассосалась, и он остался один. Прошипел в ярости, глядя на Кэтвара: «Тебя точно кончу, падла, пристрелю, как собаку».
      - А вот это уже деяние уголовно наказуемое - угроза убийством, при свидетелях, статья 119 УК РФ, до двух лет, - проговорил один из сотрудников, надевая на Быка наручники. - Придется задержать.
      Больше никто не посягал на оздоровительный центр «Престиж», и Кэтвар с Мариной зажили спокойнее. Быка тоже более никто не видел, говорили, что выпустили его из «тигрятника», не стал Кэт писать на него заявление, и тот, забрав деньги со счета, уехал в другую область, где мог прожить без позора оставшиеся дни.
      ФСБэшники заинтересовались Кэтваром, установили его имя и фамилию, отследили практически всю жизнь с рождения и школьной скамьи до сегодняшнего дня. Но в их досье не хватало некоторых моментов - три года Кэт жил за границей, документы оформлены, как служебная командировка, но командировка от какой фирмы, организации - неизвестно, и чем он там занимался, никто не знал. Не установлено, и где он прожил последний год, соседи утверждали, что его не было в квартире все это время.
      Оперативники все более и более заинтересовывались им, он мог пройти обучение за границей в разведшколе, тогда он очень опасный противник, действующий не стандартно. Никто из разведчиков не стал бы светиться с тем же «Престижем» и тем более с этим Быком. Но, возможно, в этом как раз и заключается его расчет, он не подходит под обычный стандарт, не заводит знакомство с секретоносителями. Однако, в центр могут приходить совершенно разные люди и общение с ними не вызовет подозрений. Как раз то, что необходимо агенту-связнику. Опера установили за Кэтом наблюдение, и скоро он совершенно ошарашил их.
      На одной из тренировок он подошел к одному из сотрудников ФСБ, попросил ненавязчиво:
      - Ваша контора наблюдает за мной, причем очень непрофессионально, я бы хотел переговорить на эту тему с кем-нибудь из сотрудников. Доложите начальству о моей просьбе, завтра жду вашего представителя в течение дня. Ничего говорить не надо, просто доложите о просьбе.
      Кэтвар отошел в сторону, оставив сотрудника удивленным. Как он мог узнать о наблюдении? Его ведут лучшие люди, профессионалы, никогда не дававшие осечек. Закончив тренировку, опер сразу же проехал в управление, доложил о разговоре начальнику отдела, полковнику Гриневу. Проколов в работе они не смогли обнаружить и даже не предполагали, каким образом Кэтвар смог узнать о наблюдении. Но на встречу все равно идти надо, даже в случае, если бы они действительно не интересовались им. Возможно, Кэт таким образом хочет завязать контакты, проснулась совесть, и он желает рассказать все. А может, хочет что-нибудь предложить - не зря же заведен разговор.
      Гринев прибыл в «Престиж» после обеда, ближе к концу дня, решил, что так лучше, чтобы Кэтвар не подумал, что им действительно и серьезно интересуются. Опер, занимающийся у Кэта, свел их. Кэтвар предложил пройти в личные покои, где они могли спокойно поговорить, попросил предъявить удостоверение и остался доволен. Не лейтенанта послали, это уже хорошо.
      -  Вы, Николай Михайлович, просили о встрече, я слушаю вас, - начал разговор Гринев.
      Кэтвар даже вздрогнул где-то внутри, свое имя он слышал впервые за несколько лет.
      - Да, я просил прийти, Петр Степанович, но, собственно, мне говорить не о чем. Наоборот, я бы вас хотел послушать - почему ФСБ ведет за мной наблюдение?
      Гринев удивился, и Кэт отметил его артистизм.
      -  ФСБ не ведет за вами, Николай Михайлович, наблюдения, вы ошиблись, но мне очень бы хотелось знать - почему вы так решили?
      Кэтвар усмехнулся, вздохнул.
      -  Разговор, видимо, не получится, некрасиво взрослому и солидному мужчине, полковнику, говорить неправду, - Кэт поднялся. - Я, конечно, не знаю, что это такое, - он вынул из кармана и показал «жучок». - Там еще есть несколько, придется их собрать и раздавить. И топтунов ваших всех в лицо знаю, номера машин. Салаги, не умеют работать.
      Он двинулся к выходу, показывая на дверь и полковнику.
      -  Подождите, Николай Михайлович, хорошо, я готов обсудить с вами этот вопрос, - вынужденно ответил Гринев. - Присаживайтесь.
      Он уже не сомневался, что перед ним разведчик, и не просто разведчик, а профессионал высшего класса. И он вышел на ФСБ сам, но почему-то не получается разговор, опять он действует нестандартно, хочет получить информацию первым. Впрочем, так и должен поступать разведчик, но не тот, который вышел по своей инициативе на людей контрразведки. Значит, здесь не совесть заговорила, здесь заваривается игра, крупная игра, которую он, полковник Гринев, проиграть не вправе.
      - Хорошо, - повторил он. - Действительно, глупо разговаривать с профессионалом и отрицать очевидное. Но вы попросили о встрече сами, и я бы хотел послушать, чем вы занимались в течение трех лет за границей. Может, у вас есть какие-то просьбы, но вы сами понимаете, что все зависит от того, что вы нам сообщите.
      - Хотите коньяка? - предложил Кэт. Он плеснул немного в рюмки, пододвинул нарезанный лимон. - Прошу.
      Выпив, Кэтвар продолжил:
      - В конечном счете, я, видимо, все-таки огорчу вас, полковник, но вам станет небезынтересно услышать мою историю. Вы уже изучили мое досье, как я понял, и у вас появился трехлетний пробел, возможно, и за последний год вам ничего не удалось обо мне узнать. Поэтому я и попал под наблюдение, - Гринев внимательно наблюдал за ним. Собеседник бил прямо в точку! - Вы сказали, что я профессионал, и это действительно так, но профессионал несколько иного рода, правильнее было бы сказать, что я мастер. Но не станем упражняться в лингвистике. В свое время я изучал восточные единоборства и достиг в этой области некоторых успехов, вам это известно. Примерно лет 5 назад я случайно узнал, что в Малайзии открылась школа ниндзей, правильнее сказать, что это была закрытая школа и существовала она совсем не рядом со страной восходящего солнца. Мне очень захотелось изучить это древнее боевое искусство. Немного мытарств по кабинетам чиновников - и вот я уже в Малайзии. Вначале пришлось трудно, меня не хотели брать, но опустим этот неинтересный раздел. В конечном итоге я своего добился. Три года я изучал искусство ниндзей, а не занимался шпионской деятельностью, не учился в разведшколе. И постиг это учение полностью, и понял, что могу еще больше усовершенствовать свое мастерство. Я вернулся назад, в Россию-матушку, и последний год провел очень далеко в тайге. Там я развивал и оттачивал свое мастерство, со мной была и моя гражданская жена Марина. Я кэтвар, Петр Степанович, вы о них знаете, но немножко неправильно. Я перевожу это слово как воин-кошка, это мое собственное название и название тех, кто сможет достичь моего уровня. Очень немногие из ниндзей могут постичь это искусство, для этого необходим еще и наследственный дар быстроты реакции, а главное - симбиоз души и тела, способность управлять силой своей внутренней энергии, чувствовать противника, видеть и слышать не только глазами и ушами. Однажды в лесу к нам с Мариной в гости пожаловал здоровенный медведь, я вышел к нему и вырвал голой рукой его сердце, я держал его в руке, и оно еще билось в автоматизме. Кэтвар может в течение нескольких минут перебить взвод ваших лучших спецназовцев, независимо от того, чем они будут вооружены. Прозвище Кэтвар пишется с большой буквы, а кэтвар, воин-кошка, с маленькой, вот и вся разница.
      Он предложил выпить еще по рюмочке коньяка, наблюдая, как переваривает его слова Гринев. Бутылка поднялась сама, плеснула в рюмки понемногу.
      -   Не удивляйтесь, - улыбнулся Кэт. - Просто сила внутренней энергии, как я и говорил. Можно продемонстрировать и еще что-нибудь покруче, - он достал доску-шестерку, поставил к стене наискось, отошел и сделал выпад рукой на расстоянии, доска разлетелась пополам. - Сила управляемой энергии, - снова улыбнулся он. - Сила кэтвара. Но мы так и не выпили коньяк.
      Кэт поднял рюмку и выпил, Гринев прокашлялся, тоже опрокинул в рот рюмку и закусил лимоном.
      -  В заключение своего рассказа хочу пояснить, что я чувствую ваших топтунов каждой клеточкой своего тела, а «жучки» тоже создают определенное поле вокруг себя, поэтому мне нетрудно их обнаружить. Не шпион я, не стоит вам волноваться.
      Кэтвар засмеялся, глядя на действительно изумленное лицо полковника. Гринев немного задумался, потом спросил:
      -  А вы бы не могли пройти некоторое обследование у нас?
      -  Увольте от такой участи, Петр Степанович, не кролик я. Для убедительности, чтобы окончательно все сомнения исчезли - могу на лету пулю поймать. Есть с собой оружие? - полковник кивнул головой. - Марину только предупрежу, испугается.
      Он вышел, оставив Гринева одного переваривать услышанное, через минуту вернулся, сказал, что все в порядке, можно стрелять, встал к стене.
      -  Стреляйте сюда, - показал на стене точку справа от своего плеча, - Можно и в лоб, но вам на это трудно решиться.
      Гринев достал пистолет, выстрелил. Стрелял он метко и промахнуться не боялся. Кэтвар так и стоял не шевелясь, улыбался, показывая пулю в руке, которой вроде бы и ничего и не делал. Объяснил, что скорость движения руки запредельна для человеческого зрения, как и полет пули, подошел и отдал ее полковнику.
      - Считайте, что это подарок, а уж обследоваться - извините.
      В тот же вечер Гринев докладывал результаты своей беседы генералу, начальнику УФСБ, докладывал обстоятельно и четко, по-военному, без лишних слов, но не упуская важных деталей. Он сообщал информацию со своими комментариями и выкладками. «Таким образом, - заканчивал он, - считаю, что он действительно кэтвар и его можно использовать в целях обучения приемам рукопашного боя наших сотрудников, особенно специальных подразделений. Лучшего инструктора не найти».
      Генерал задумался, постучал пальцами по столу. «Да, трудно поверить в такие вещи, невероятно, но с ваших слов очевидно. Но мы, контрразведчики, не должны забывать главного, что основной нашей задачей является обеспечение безопасности государства. Поэтому считаю необходимым довести проверку до конца. Вы, полковник Гринев, организуйте ее в Малайзии - есть ли там такая школа ниндзей и был ли там Бородин Николай Михайлович, сколько времени был, в общем, постарайтесь побольше получить информации. Если его слова подтвердятся, проверку можно завершить и пригласить к нам инструктором. С удовольствием посмотрел бы его в учебном бою. А пока снимите наблюдение, но не в полном объеме, пусть за ним посмотрят те, кого он хорошо знает, кто занимается у него в группах. Есть у нас источники в оздоровительном центре? - Гринев кивнул головой. - Вот пусть и присмотрятся к нему».
      Гринев, выйдя от генерала, зашел к себе в кабинет - устный доклад необходимо отразить рапортом, он глянул на часы: 20-30, поздно уже начинать писать, пора домой, все завтра.
      Легко сказать - провести проверку в Малайзии. Необходимо хорошенько обдумать вопрос, сам способ ее проведения. Обычный туризм подойдет вряд ли, придется посылать людей под видом журналистов, лучше телевизионщиков, интересующихся страной и ее обычаями. Никого не должно удивить, что они заинтересуются этой школой. Ниндзя - древнее японское мастерство, и появление школы в Малайзии, совершенно в другом месте, естественно, вызывает особый интерес. Месяц уйдет на это, как минимум, скорее всего два. Гринев вздохнул. В общем-то правильно решил генерал, любая проверка должна быть полной, основываться на фактах, а не на интуиции и человеческой вере. А пока, кроме слов Кэтвара-Бородина и его удивительных способностей, нет никаких подтверждений.
      Полковник решил лечь спать пораньше, завтра предстояло много работы, впрочем, ее и всегда хватало с избытком. Он лег, выключив свет в спальне, включил телевизор - частенько так делал, посмотрит немного и потом уснет. Показывали одну из южных стран, и слово «ниндзя» заставило его вздрогнуть. На экране появился ведущий передачи «Клуб путешественников», который как раз подводил итог сюжета об удивительной школе ниндзей в Малайзии.
      Утром он срочно вылетел в командировку в Москву: возможно, ведущий что-то сможет прояснить. Планы менялись, и телевизионщики, под видом которых ФСБ решило установить истину, после известной всему миру программы могли вызвать интерес местных спецслужб. В этот день он так и не пробился к журналисту, но на следующий встреча была назначена. Известного телепутешественника и ведущего программы не очень удивил приход сотрудника ФСБ. Но поведал он многое и то, что нужно.
      Школа действительно существовала, и ведущий рассказал много интересного о ней, но самое главное, что одним из учеников был русский, кажется, Бородин. Его считали лучшим учеником всей школы, постигшим вершину искусства древних воинов. Учитель с особой теплотой вспоминал его, сетуя на старость, что не на кого оставить школу, а русский превзошел его в боевом мастерстве, понимании души, и он бы со спокойной душой оставил его за себя. «Вот такая необычная история произошла в этой школе, - сообщил своим низким голосом собеседник. - Русский - и лучший ниндзя. Но, собственно говоря, вас наверняка интересует какой-то конкретный вопрос, Петр Степанович, задавайте».
      Гринев закивал головой.
      - Да, искусство ниндзей уходит своими корнями в страну восходящего солнца, но школа открыта не в Японии, а в Малайзии. Не является ли она своеобразным прикрытием террористических целей?
      -  Не думаю. Конечно, она закрыта для прессы и нас близко даже не хотели пускать к ней, но когда узнали, что мы русские - провели внутрь и показали все. Полагаю, что из особого уважения к этому русскому ниндзя, хотя его там уже не было, он покинул школу года полтора назад. Наставник, учитель, как они говорят, совсем не японец, не знаю, кто он по национальности, но тип лица европейский, с южным тропическим оттенком, если можно так выразиться. В школе очень много японцев, наверняка есть и китайцы, корейцы. Монголоидный тип составляет там процентов 90, может, и больше. Это древнее искусство действительно считается японским, в древности, если вы знаете, Япония вообще была закрытой страной и не общалась с соседними странами. Но сейчас нет территориальных границ для любых видов единоборств. Конечно, в каждой стране предпочитают что-то свое, но границ все-таки нет. Я как раз задал этот вопрос учителю - почему именно в Малайзии открыта школа? Школа со всеми японскими традициями древнего мастерства. «Место не имеет значения, - ответил он, - но, это моя родина, и последние годы хочется провести здесь». Кроме оружия ниндзей - сабли, нунчаки, звездочки, палки - другого мы не увидели, огнестрельного там нет. Конечно, ниндзей можно использовать в любом деле, и в вашей среде есть предатели, - уколол собеседник. - Но по большому счету отвечу на ваш вопрос отрицательно.
      Гринев попрощался с журналистом, поблагодарил его за встречу и предоставленную информацию. Домой летел удовлетворенный: можно ставить точку в расследовании - собственно, не в расследовании, а проверке.
      Через несколько дней он снова посетил Кэтвара и, не затрагивая тем прошлой беседы, предложил поработать инструктором, поднять, так сказать, физическое мастерство личного состава на более высокий уровень. Кэт, казалось, не удивился, почесал голову, подумал и однозначно ответил:
      - Спасибо, Петр Степанович, за доверие, но вынужден отказаться. Я бизнесмен, хоть и мелкого масштаба, но бизнесмен. И в чьих-либо штатах быть не хочу. Но помочь не отказываюсь. У инструктора, естественно, есть какое-то денежное содержание, за эту небольшую сумму я готов заниматься с вашим личным составом, как тренер оздоровительного центра «Престиж». Как вы там эту сумму по бухгалтерии станете проводить, меня меньше всего волнует, пусть ребята приходят и занимаются, время и прочее можно согласовать. Лучше всего сделать отдельную группу, чтобы можно было изучать те приемы, которые я не отрабатываю с другими. Запрещенные для спорта приемы, но не для боевого искусства.
      Гринев понимал прекрасно, что Кэтвар много потеряет в финансовом отношении, если станет заниматься с сотрудниками за денежное содержание инструктора. Он берет с клиента по тысяче в месяц, а ходить к нему на занятия станут не один десяток человек. Но не устраивало полковника совсем другое.
      -  Понимаете, Николай Михайлович... Кэтвар перебил его:
      - Я отвык от своего паспортного имени, друзья зовут меня просто Кэт, - он протянул руку.
      -  Хорошо, Кэт, - улыбнулся он, пожимая протянутую ладонь. - Не все сотрудники могут посещать открыто этот зал, не всех должны знать в лицо.
      -  Я могу приезжать к вам, - мгновенно отреагировал Кэтвар. - Надеюсь у вас найдется машина: отвезти - привезти.
      - Машина найдется, договорились.
      Со следующей недели Кэт посещал спортзал ФСБ два раза в неделю, график его вполне устраивал, как раз «пустое» время с 16 до 18 часов. Его тренировки в центре начинались с 19 часов, были и утренние.
      Потекла спокойная жизнь - тренировки групп, в перерывах финансовые вопросы, поставки продуктов и спиртных напитков в бар, множество обычных текущих дел. Конечно, работы много, и не всегда все удавалось завершить должным образом, но уже никто не наезжал, не хотел предложить крышу или забрать бизнес, никто не угрожал физической расправой и не пытался натравить правоохранительные органы, организовать проверку. Времени иногда не хватало, и Кэт с Мариной не всегда уезжали домой, оставались в центре, благо, условия имелись. Спальню, где Косарь принимал женщин легкого поведения или насиловал несогласных, вымыли с хлоркой, сменили белье - и порядок, можно отдыхать в любое время или оставаться на ночь. Но неуемной душе Кэта хотелось чего-то особенного, и внутри назревала непонятная тоска. В эту ночь, после близости с Мариной, он не смог уснуть сразу, не хотел включать и внутренние силы, обнял ее и лежал с закрытыми глазами. Вспомнилась Лена, спокойно и мощно катящая свои воды, островок, где они собирали черемуху, занимались любовью, голые снова срывали спелые черные ягоды и были счастливы. Небольшой заливчик, куда заплывали погреться в траве щучки, богатый и другой рыбой, в основном ельцами и окуньками. Выше по течению, перед островом, где река тоже широкая, с каменистым дном у одного берега, Кэт ставил перемёты - ловил мальков в теплой воде у берега марлей, цеплял их за хвост на крючки перемёта по 25 штук и вечером забрасывал все подальше в реку. Утром вытаскивал два-три налима в среднем по килограмму каждый, Марина варила уху, делала рыбные котлетки - на засолку или копчение налим не использовался. На перекатах Кэт ловил ленков, особенно в июне, когда выползали из воды стрекозы, сбрасывали с себя серую плотную оболочку и подсыхали на ветерке и солнышке, чтобы подняться в воздух и улететь. На местном наречии называли стрекоз - валёк. Собирал он их еще мокрых, складывал в холщовый мешочек, а потом на них уже в сплавную ловил ленков. Свежий кедровый воздух, славящийся своей стерильностью, тишина, лесные звери, не знающие, что такое подлость, краски дикой природы... Кэтвар вздохнул. Заныла, засвербела душа, захотелось окунуться, поплавать в Ленской водичке, побродить по лесу, подышать таежным воздухом, полежать с Мариной на полатях и поесть перченой строганинки из рыбы и лосятины со свежеразваренной картошкой. А как здорово попариться в настоящей русской баньке, когда Марина пройдется по телу березовым веником, отстегает, как следует, и потом плюхнуться в снег... Все смешалось в мыслях - и зима, и лето.
      Спать совсем расхотелось, и Кэт встал, плеснул себе в кружку пива, чего по ночам никогда не делал, уселся в мягкое удобное кресло и опять вспомнил о заимке - уже захотелось пожевать под пиво вяленого окунька или щучку. Он осушил залпом полкружки и заметил, что Марина открыла глаза и смотрит на него.
      - Не спится что-то, вспомнил заимку - и душа заныла, - тоскливо пояснил он, словно и не обращаясь ни к кому.
      Марина тоже встала, подошла сзади к Кэтвару, обняла за плечи с какой-то особой нежностью, вспоминая все, от первой встречи до сегодняшнего дня. Бывают в жизни резкие повороты, как это случилось с ней, крайне редко, но все же бывают. И поверить в них трудно с чьих-то слов - все равно что-то сказочное и нереальное затаится в подсознании, словно посмотрел фильм или прочитал сказку. Кем она была раньше, и кто теперь - хозяйка громадного оздоровительного центра, а в другой, изначальной жизни - безвольная баба, которую считали шлюхой.
      Но сказочный принц - вот он, рядышком, наяву, наклонил голову, прижался щекой к руке, горячее дыхание побежало вверх, сжало сердце, захотелось уехать с ним на заимку, любить, ласкать и родить маленького Кэтика. От этой мысли она вздрогнула, никогда не думала о детях всерьез, а теперь захотелось стать матерью, иметь полноценную семью, продолжение рода, наследника. Они не предохранялись, но Марина не беременела, слышала, правда, что бывает так иногда с молодыми женщинами, проходит само по себе через год или два. Много причин, могут быть и серьезные. Сердце взволнованно колотилось, бешено захотелось узнать мнение Кэта и обследоваться у гинеколога. Кто она - любимая женщина, гражданская жена? Хотелось большего, стать законной и называться матерью. Видимо, Кэтвар не против ребенка, если никогда не спрашивает о графике и не заводит речь о контрацептивах, возможно, он и примет решение о регистрации брака в случае беременности. Марина вздохнула, все равно - как бы то ни было, но ее Кэт - самый лучший. Разве могла она вот так обнять кого-нибудь другого, любить и жить с другим мужчиной? Ей стало легче.
      -  Пойдем спать, дорогой, все-таки лежа больше шансов уснуть, - она улыбнулась грустно. - Если не хочешь - полежим просто так.
      Кэт прилег на кровать, обнял Марину, лежа с открытыми глазами, рассуждал про себя, стараясь быть кратким и не вдаваться в подробности. «Итак, что мы имеем? Город со всей его цивилизацией, оздоровительный центр, работу, любимую девушку, жену. Жену... Да, неплохо было бы, наверное, зарегистрироваться, упустил я в суете этот вопрос. Но, это с одной стороны, с другой - отсутствие всякой цивилизации, дикую, необъезженную и прекраснейшую природу, непуганых зверей и она... А что, неплохая мысль... совместить»!
      Кэтвар полежал еще немного, порассуждал про себя.
      - Мариночка, ты не против, если мы с тобой зарегистрируемся, узаконим наши отношения?
      - Что ты, Кэтик... - она прижалась к нему и более произнести ничего не смогла.
      Он понял ее без дальнейших слов.
      - Тогда мы завтра регистрируемся, берем месяц отпуска, еще один, как без содержания, - Кэт улыбнулся. - И уезжаем на заимку почти до конца сентября.
      -  Здорово! Вот это здорово! Какой ты у меня славный! Она взобралась на него сверху, быстро-быстро целуя в губы, щеки, нос, глаза, уши. Обняла крепко, чувствуя поднимающуюся плоть снизу, немного откинулась назад, принимая ее в себя, и закрыла глаза в томлении и восторге.
      
      
      *          *          *
      
      
                Стас Тихонов вышел из зоны по звонку. Предпринимал он попытки освободиться условно-досрочно по половине срока и по двум третям, но совершенные нарушения режима прочно держали за охраняемым забором, и его заявление даже не рассматривали в суде. На комиссии во главе с начальником ИТК однозначно решили - недостоин, слишком много мелких нарушений. На что-то крупное он и там не тянул - шестерка по жизни.
      Прибыл домой абсолютно без денег, не заработал ничего в зоне, и как жить дальше - понятия не имел, не задумывался - вначале нужно отметить выход. Дружки, естественно, появились сразу, только он на порог дома - и они тут как тут. Обнялись на радостях, похлопали друг друга по плечу - святое дело: выход от хозяина сбрызнуть полагается. Стас пожал плечами, потер пальцами, что означало - пшик, нет денежек ни копейки, бутылку взять не на что. Но на то они и друзья, нельзя оставить друга в беде. Быстро организовали закуску и парочку пузырьков водочки, отмечали освобождение круто. Через полтора часа водка кончилась, Игорь быстро сбегал в магазин, пришел уже с девочками, которых встретили на ура. Олег заметил, как загорелись глаза Стаса, бросил с хохотом:
      - Иди, Стас, покувыркайся, а то и водка в глотке застрянет. Под общий смех парочка удалилась в другую комнату, вернулась через минуту, девка пояснила насмешливо:
      - Чего там кувыркаться - засунуть не успел, как обтрухался, только испачкал всю.
      Стены затряслись от смеха, смеялись долго, до колик в животе, Стас насупился, стал разливать водку. Олег сгладил положение.
      - Хватит ржать - мужик два года живой бабы не видел, накопил силенок, еще всем нам покажет, как трахаться надо. Давайте, за него и выпьем, чтоб хотелось и моглось.
      Поздно утром компания стала просыпаться, опохмелились немного, девок выпроводили. Игорь шепнул им, чтобы вернулись к вечеру. Предстоял разговор, из-за которого, собственно, и пришли друзья-корефаны. Не сговариваясь, они решили возобновить прибыльный бизнес в этом домике и не рассказывать Стасу о том, как разделалась с ними его сестра, которая исчезла неизвестно куда. Но боялись они взломать замки и снова поселить в доме проституток: появится Марина - добром все не кончится. А сейчас они будут вроде бы ни причем, братец за все в ответе, необходимо только обработать его, как следует, пусть пьет свою водку и в настоящее дело не лезет, считает, что он здесь главный. Это очень важно.
      Дмитрий вытащил из сумки припасенные с вечера огурчики, капустку, колбаску, знал хорошо, что съедят все за столом, поэтому и отложил часть, достал и бутылочку, пригласил всех за стол. Он растолстел за два года, стал, как заметил Стас, каким-то пастозным и уравновешенным, совершенно не реагировал на колкости, как обычно, и на удивление - абсолютно не интересовался девчонками. За весь вечер и ночь так и не обнял ни одну из них, но алкогольный туман в голове Стаса не давал серьезно задуматься над необычным фактом.
      - Давайте, - предложил Дмитрий, - поправим здоровьишко.
      Они выпили по рюмке, закусили огурцами и капустой, колбасу и хлеб никто не трогал, есть не хотелось. Водка разлилась приятным теплом по телу, забирая в себя похмельную боль и слабость, придала уверенности и сил.
      -  Мы ждали тебя, Стас, - начал разговор Игорь. - Видишь, даже мебель тебе купили. Подумали - выйдешь от хозяина - и сесть не на что, пропил же все перед зоной. Вместе пили, поэтому и позаботились о тебе, друзья все же, - он налил снова. - Давай, Стас, выпьем за настоящую мужскую дружбу, которая проверятся не на гулянках, а в деле, - он показал рукой на мягкий уголок.
      Чокнулись вчетвером рюмками, опрокинули в рот, зажевали. Стас искренне благодарил.
      - Спасибо, братаны, вы настоящие друзья.
      - Ладно, - махнул рукой Олег. - Чего дальше то делать станешь? Планы какие?
      -  Какие к черту планы, - отмахнулся Стас. - Не знаю, жить как-то надо. А Маринка-то где? - впервые спросил он о сестре.
      - Дак, при тебе же еще уехала с каким-то хахалем, - пояснил Дмитрий. - До сих пор не знаем, где и чего. Год назад объявилась на один день и опять исчезла.
      - Чего Маринка, - вздохнул Игорь. - У нее своя жизнь, бабам легче - пристроилась к мужику - и проблем нет. А тут пойди, пристройся - безработица сплошная, кто на работу возьмет, тем более после зоны, - намекал он. - А жить всем хочется, и получше. Давайте еще по маленькой, - он налил водку. Выпили молча и тоскливо.
      Дымили сигаретами, варились в собственных мыслях и молчали. Низший слой общества, но еще не бомжи, социальные выкидыши.
      -   Хватит, наверное, водку жрать, - снова заговорил Игорь. - Вечер скоро, а я пригласил девок опять, хоть одна радость в жизни, - он засмеялся.
      -  Не скажи, - перебил его Дмитрий. - Водочка, она и в Африке водочка, она стресс снимает, помогает неуемной душе обрести покой, сердце радует. Не скажи... - он погрозил пальцем.
      Компания вновь развеселилась: за хорошие слова и выпить не грех.
      -  Кстати, Стас, девкам этим жить негде, может, возьмешь их на квартиру? Тебе и выгода двойная: и обслужат, и денежек дадут за проживание, - подкинул идейку Олег.
      Все с нетерпением ждали ответа. Олег ловко подошел к главной теме, к тому, зачем они сюда и пожаловали. Стас со своими пропитыми мозгами никогда не догадается, что они замыслили организовать здесь притон, дом терпимости и «косить» на этом денежку. А он и станет брать деньги с клиентов, не проститутки, чтоб не попасться. И всегда может сказать любому менту, как хозяин, что просто гулянка в доме, а трахаться по закону может каждый с кем хочет и когда хочет. Ему вполне достаточно бутылки водки, пожевать чего-нибудь, девочки всегда обслужат бесплатно, а основную выручку заберут они. Девкам, естественно, 40 процентов.
      - Пусть живут, - ответил Стас, глаза загорелись: потрахаться с троими совсем не плохо. - Места хватит.
      Дмитрий засобирался домой, за ним потянулись и Олег с Игорем.
      -  Пора, скоро девки пожалуют, пусть обоснуются и начинают. Надеюсь, ты понимаешь, Стас, что они с клиентами работать станут?
      - Соображаю, не дурак, - ухмыльнулся он. - Но сегодня работенки не будет - сам каждую попробую сначала, а завтра хоть с утра пусть начинают, - отрубил он.
      - Ладно, - засмеялся Игорь, - идет. Понимаем, что наскучался без баб.
      Дружки, громко заржав, удалились.
      Все шло прекрасно, все довольны - и Стас, получающий пищу, водку и женщин, и Дмитрий, и Игорь, и Олег, обретающие деньги, которые зарабатывали натурой проститутки.
      Машина неслышно подрулила к дому, Марина вышла, чтобы открыть ворота, распахнула их настежь, Кэт въехал во двор. «Освободился братец, - подумала хозяйка, видя, что замков на двери нет. - Интересно, чем занимается он - работает или снова взялся за старое. Ворует, сутенерствует»? - она тяжело вздохнула.
      Кэт тоже обратил внимание на замки. На крыльце появился Стас, удивился, увидев во дворе незнакомую машину, заметил Марину.
      -  О-о! Сестренка пожаловала, - он подбежал, обнял ее. - Рад твоему приезду. А это кто? - кивнул он на Кэта.
      - Опять уже успел нажраться, - оттолкнула его Марина брезгливо. - Родной братец - пьянь беспробудная. Иди, познакомься - это мой муж.
      -  Кэтвар, - представился муж Марины.
      -  А ты чё, иностранец что ли? - удивленно вытаращил глаза братец. - Ну, ты даешь Маринка, русских мало? Даешь... Хоть бы предупредила. И кто ты теперь - фрау, мэм или еще какая выхухоль? Предупредить бы...
      - Обойдешься, - зло бросила она и пошла в дом. - Вообще-то я госпожа.
      Кэт прыснул со смеху, отвернулся.
      - Это что - дворянка что ли? - засеменил за ней Стас. -А я тогда кто?
      -  Ты - пьянь болотная, был и будешь, - твердо ответила она, подавляя в себе смех.
      Зашла в дом - в нос шибанул спертый запах спиртного и табака, замешанный на дешевых духах. На диване спала молодая женщина, в другой комнате еще две.
      -  Это еще кто? - спросила Марина, отворяя все окна, чтобы выветрить мерзкий запах.
      В душе противно ёкнуло - неужели снова притон в ее доме?
      -  Квартирантки, пустил их, вот и живу на квартплату - работать никуда не берут, хоть на это существую.
      Марина почувствовала в его словах фальшь: чего-то не договаривает братец, темнит.
      - А почему они до сих пор спят, полдень уже? И сам где спишь - занято все, - продолжала расспрашивать Марина.
      -  С ночной они. С ними и сплю, по очереди, но это уже не твое дело, сестричка, - разозлился он. - Не маленький.
      -  Ладно, не кипятись, - смягчилась Марина. - Пусть дрыхнут, накрывай на стол, встречай дорогих гостей.
      -  Это я сейчас, мигом - в магазин и обратно, - обрадовался Стас.
      Марина с Кэтом вышли на крыльцо, провожая взглядом за ворота Стаса, присели. Не хотелось дышать воздухом гулянки, проветрится все скоро, все окна открыты. Марина положила голову на плечо Кэта и тихо, беззвучно заплакала. Кэтвар понимал ее, ничего не говорил, только прижал к себе и протянул платок.
      Марина все поняла, как понял и Кэт: снова в доме притон и спят на постелях обычные проститутки. Выгони их - придется брату воровать снова, они его кормят и спаивают, что тоже не выход.
      Кэтвар задумался. Не дело бросать родственника в беде - здесь он погибнет окончательно. Если не посадят снова в зону, сопьется, станет алкоголиком. Надо забирать его с собой. Когда вернутся с заимки, работа и ему в центре найдется, пить бросит, человеком станет, женится, а дом этот продать. Соседи подберут покупателя за два месяца, а если нет, то и черт с ним, не обеднеет Марина, пусть стоит пустой, будет где остановиться по пути на заимку.
      Он вытер жене слезы.
      -  Идейка у меня появилась в отношении твоего братца.
      -  Правда? - обрадовалась Марина и улыбнулась, прижимаясь к нему всем телом.
      Она знала, была уверена, что если Кэт займется им, то сделает из него человека. Выслушав мужа, окончательно пришла в себя, глаза высохли и смотрели с вдохновением. Но пока не вернутся с заимки - говорить Стасу ничего конкретного не станут, так решили они.
      Братец действительно быстро вернулся и, конечно же, с бутылочкой, стал нарезать хлеб, колбасу, огурцы. Выставил на стол «Столичную».
      - Марина, - попросил Кэт. - Сходи сама в магазин - не это же дерьмо пить, и еще что-нибудь прикупи на свой выбор.
      -  Хорошо, милый, я быстро, не скучай, - она чмокнула его в щеку и ушла.
      Проститутки встали, заходили по дому голыми, не стесняясь, еще и старались выставить напоказ свои прелести перед Кэтваром.
      -  Задницы прикройте, - рявкнул на них хозяин. - Не для вас это. Видите, человек у меня в гостях, погуляйте, подышите воздухом, не хрен торчать здесь попусту.
      Выпроводив их, закурил, заканчивая сервировку стола, помолчал немного, думая о чем-то своем.
      -  Да-а, - протянул Стас. - Видимо, любит тебя сестра, как она ласково - милый. Что ж, это здорово, и я стану уважать тебя, если обижать ее не станешь. Но смотри, если увижу, что бьешь ее или синяки будут - голову оторву сразу, так и знай.
      - Договорились, - улыбнулся Кэт. - Бить не буду.
      - То-то, смотри у меня, - назидательно повторил Стас. Хохот заставил их вздрогнуть обоих - в дверях корчилась от смеха Марина, потом подошла к мужу, обняла.
      - Смотри, миленький, если тронешь - и тебе достанется, - она рассмеялась еще сильнее.
      Марина вернулась с полной сумкой, выставляла деликатесы на стол, удивляя брата, поставила и водку, чем уже не удивила, а расстроила. Он взял ее в руки.
      -  Да за одну такую можно четыре «Столичных» взять, зачем же деньги зря на ветер выбрасывать? - огорчился Стас.
      -  Ничего, - усмехаясь, возразила Марина. - Не на твои брала, попробуй хоть раз стоящей водочки, а не дерьма всякого с катаной пробкой. Ладно, закрыли тему, давайте к столу.
      Она положила всем по кусочку хлеба с маслом и красной икрой, на тарелки - ветчину, копченую колбасу, рассыпчатую горячую картошку с огурцами и помидорами. Все по-деревенски, но очень вкусно. Предложила тост:
      - Давайте за знакомство, ближе вас обоих у меня никого нет, хоть и пьяница братец, но все-таки родная кровь.
      Чокнулись, выпили, налегая на еду, маленькие тарелки вмиг опустели, и Марина ухаживала за обоими, подкладывая продукты. После второй заговорил Кэт.
      -  Стас, разве тебе самому нравится такая жизнь? Сидишь, как крот в этом доме, не видишь ничего и никого, кроме трех шлюшек и тех, кто с ними развлекается. Не надо ничего возражать, мы же не слепые. Спиваешься понемногу, а дальше что - белая горячка и психушка?
      Стас закурил нервно - так все хорошо начиналось, а кончилось нотациями. Чего лезут в душу?
      -  Нравится, не нравится - делать-то что, какой выбор у меня есть? Коробки в магазине таскать, с грузчиками пить за полторы штуки? И то не возьмут - сидел я, - он махнул рукой и закурил новую сигарету, не желая продолжать разговор.
      После четвертой рюмки захмелел, с утра уже принял немного, разговорился, выплескивая наболевшее.
      - Вот вы все учите, на совесть давите, а что конкретно-то кроме болтовни предлагаете? Что я - сам не понимаю, что ли? Кто виноват, вы скажете? Да сам я и виноват, сам докатился до такой жизни. Вам легче стало, что я дерьмо и в дерьмо меня никто не толкал? Легче? А мне нет. Если вы такие умные, правильные - подскажите, как выбраться из этой ямы, предложите выход. Только все ваши слова я наперед знаю - бросай пить, завязывай со шлюхами и иди работать. А куда? Куда идти? Кому я нужен - алкаш без специальности? Одно вы и сможете ответить - сам виноват. Но вы выполнили свой долг - поругали, поучили, а замкнутый круг так и остался кругом, и влез в него я сам. Вот и хожу по кругу, а он сужается, но конца-то все равно нет и не будет, пока не сузится совсем и не раздавит к чертовой матери. Ведь не наркоман я и не совсем потерянный, но время сейчас такое - никто никому на хрен не нужен, государству тем более. Давайте еще по рюмочке, пока есть пространство - будем жить.
      Кэтвара очень поразили слова Стаса, не ожидал он услышать такой откровенности и глубины мысли, мучили его сомнения - обидится Марина. Нет, это ее родной брат, не обидится, да и спать он может в баньке. Последнее убедило его.
      -  Послушай, Стас. Марина, я думаю, меня поймет и не осудит. Ты высказал свою душевную боль, все, что накипело в тебе, и правильно сделал. Завтра мы хотели уехать, но останемся еще на день и решим твой вопрос. Мы заберем тебя с собой, дадим и пищу, и кров, и работу. Все, чего тебе не хватает сейчас, и никто не станет читать морали. Если захочешь учиться - учись, работать - работай. Круг порван, Стас, и теперь все действительно зависит только от тебя самого.
      Стас оторопело смотрел на Кэта - такого не ожидал никак, никогда и ни при каких обстоятельствах, плохо еще понимал сущность, не знал деталей, но сообразил четко: его вытаскивают из дерьма, и никто не собирается обмануть.
      Кэтвар налил еще по одной, неполной - водка кончилась. Стас вытащил «Столичную», глянул на сестру и зятя и не стал открывать. Марина махнула рукой - гулять, так гулять, сегодня можно.
      -  Ты прости, Стас, но твою «Столичную» мы пить не станем, посмотри - это же производство «подвал-стрит», катанка, по-русски сказать, подделка. Я лучше еще за одной сбегаю.
      - Дорого же, Марина, - попытался возразить брат.
      -  Ничего, - ответила она, уже уходя. - Мы можем себе это с Кэтом позволить.
      Пока Марина бегала в магазин, Кэтвар в общих чертах рассказал Стасу поподробнее о своем предложении. Он видел, что заинтересовал шурина, и это радовало. Вопросов возникало много, и Стас засыпал ими зятя, хотел знать все и в деталях. Как мог, Кэт пояснял, удивлял и еще более распалял любопытство шурина.
      Марина вернулась, поставила на стол водку, из сумки вытащила несколько банок пива и кое-какие продукты, убрала в холодильник. «На завтра», - пояснила она.
      К пяти вечера притащились шлюхи, упали по-хозяйски за стол, но Стас огорошил их.
      -  Все, девочки, кончилась вольная жизнь, пора и меру знать. Так что собирайте шмотки и проваливайте подобру-поздорову. Надеюсь, десяти минут вам хватит на сборы.
      Вот она, жизнь проститутки. Покупает, кто хочет, выгоняет, кто может. Он не хотел, чтобы они прихватили чего-то лишнего, смотрел на сборы, вызывая при этом явное недовольство девиц, торопил, подгонял их, и наконец с удовольствием захлопнул дверь.
      -  Вот и остались мы, Марина, одни в родительском доме, своей семьей. Жалко продавать его, не продавать - зачахнет, сгниет в опустении. Что и делать, не знаю. А ты как думаешь?
      Марина пожала плечами, не зная, что и ответить. Так же думала и она, не было других предложений, но выбор придется сделать, мало времени, но чуток подумать еще можно.
      Дверь отворилась резко, влетели разъяренные Олег с Игорем. «Что за дела»? - заорали сразу, с порога, но увидев Марину, осеклись, попятились обратно к выходу. Она встала, сжала маленький кулачок - мужики опрометью выскочили за дверь, так и не поняв, как проскочили в нее сразу, оба. Стас ничего не понял.
      - Чего это они, ошпарились что ли?
      Кэт с Мариной догадались, что дружки не рассказали Стасу ничего из прежней истории, да и вряд ли кому-либо вообще рассказывали, подняли бы их на смех - получили тумаков от женщины!
      Утром спали долго, часов до десяти. Умылись, и Стас сразу же, как обычно, полез за бутылкой, но на месте ее не оказалось. Марина укоризненно взглянула на него, подала баночку пива и Кэту тоже за компанию, ничего не сказала. Стас вышел на крыльцо, закурил, попивая пивко, медленно приходя в себя. Понимал, что придется отказаться с этого дня от водки, пить, как все, по праздникам. Спасибо, что совсем не лишили спиртного, в пиве тоже градусы есть, хотя и мало оно уже ему помогало. Но желание было, настоящим алкоголиком он еще не стал, можно бороться и победить. Быстро высосав банку, прежде, чем докурил сигарету, посидел еще немного, глядя, как Кэт медленно, смакуя, потягивает пивко.
      -  Если совсем тошно - сходи, там еще в холодильнике есть, - предложил Кэтвар.
      -  Нет, - покачал головой Стас. - Чуть позже еще одну выпью - и все. Какие мне сегодня задачи?
      -  Сейчас все позавтракаем и пойдем по магазинам, купим, что нужно, - пояснил Кэт. - Потом отнесем все к старику на берег - и свободны. С соседями договоримся, чтобы за домом присмотрели, покупателей нашли по возможности. Спать ляжем пораньше, встанем завтра в пять и отчалим.
      
      Мотор гудел в своем обычном режиме, Стас раньше и не видел таких, небольших и мощных. Марина разговаривала всю дорогу с братом, рассказывала, как они с Кэтом замечательно провели на заимке целый год, но, в основном, отвечала на его вопросы, которых он задавал множество и не со всем соглашался. Например, почему не взяли с собой карабин, нельзя в дикой тайге без ружья. Марина отвечала, улыбаясь, что карабин совсем и не нужен, муж разберется с проблемами и без него. «Поживешь - сам все увидишь и поймешь, зачем сказки рассказывать».
      Кэт вел лодку и улыбался. Марина не говорила о его способностях и возможностях, и правильно делала. «А если медведь»? - настаивал Стас. «И с медведем договоримся, не поймет доброго слова - накажем». Она с удовольствием засмеялась, засмеялся и брат, не понимая истины в словах, считая все шуткой. «А мясо где возьмем, ты говорила, что шашлыки жарить станем чуть ли не каждый день, вот и получается - пшик, ружья-то нет». Довольный, он оглядел ее - против его слов не попрешь. «А зачем ружье, там козлы умные, понимают, что тебе мяса хочется, сами придут - нож есть, зарежем», - она загадочно улыбнулась. «Да ну тебя, Марина, - обиделся брат. - Я серьезно, а у тебя все шуточки». Он отвернулся, задымил сигаретой, оглядывая окрестности. Лена петляла из стороны в сторону, огибая сопки и иногда возвращаясь почти обратно, с другой стороны. Стас с интересом осматривался. Так далеко он не заплывал ни разу, впрочем, как и другие односельчане, кроме тех, кто гонял суда по реке до самого моря или в города поближе.
      Он посмотрел на Шарика, заулыбался, вспомнив, как тот прыгал и радовался при появлении Кэта с Мариной у деда, метался от одного к другому, потом застыл у ног Кэтвара, словно признавая его хозяином, смотрел своими выразительными глазами и, наверное, просил по-своему, по-собачьи, не бросать его больше. И Мурзик даже не убегал, словно чувствовал дальнюю поездку, вот и сейчас прижимается к Марине, не хочет сходить с ее рук, боится воды.
      За разговором и путь короче. Марина радостно крикнула:
      -  Смотри, Кэт, наш островок показался и заливчик родной! Как я соскучилась по заимке!
      - Да, милая, наше место. И я соскучился! - довольно отвечал он и стал подруливать к берегу.
      -  Вот и приехали, Стас, - она даже захлопала в ладошки. - Я правда соскучилась. А тебе нравится здесь?
      -  Ничего, место красивое. А где же домик?
      - Все, дорогой братец, увидишь, всему свое время, - медленно проговорила она последнее и сжалилась. - Здесь он, поднимемся немного вверх - и дома, его с воды не видно.
      Кэт затащил лодку немного на берег, распределил поклажу, и они двинулись. Действительно, метров через четыреста Стас увидел дом, настоящий дом, а не охотничью времянку - недалеко от реки, но излом сопки скрывал его, что как раз и устраивало Кэтвара. На обычное и привычное охотничье зимовье походила банька, но здесь это и была банька, ничего другого. Марина со Стасом остались раскладывать вещи, прибраться немного, подмести пол, открыть ставни и вытереть пыль. Кэтвар ушел к лодке, загнал ее в грот и принес оставшуюся поклажу, положил на крыльцо и закричал дико, словно Тарзан:
      -  Э-э-й-й-й, ле-е-ес, мы пришли-и-и, и снова-а я-я-я тво-ой хозя-я-и-ин!
      - Чего это он? - удивленно спросил Стас.
      -  А он и есть здесь хозяин, хозяин тайги. Сказочному Тарзану до реального Кэтвара далеко, как нам с тобой до Луны, - Марина засмеялась весело. - Привыкай, братец, слушайся и боготвори его, здесь он царь зверей!
      - Да ну тебя, - весело отмахнулся Стас, - шутишь все.
      Марина загадочно улыбнулась, но ничего не ответила, открыла люк и полезла в подполье - необходимо осмотреть запасы. Мурзик прыгнул вслед за ней - его это апартаменты, проверка на мышей не помешает.
      Все сохранилось в лучшем виде, даже оставшаяся мука в бочках не тронута мышами - Кэт обложил бочки какой-то травой, сказал, что мыши ее не любят и не прогрызут дерево, не попортят муку и другие продукты. Так оно и вышло, но теперь здесь Мурзик хозяин, и он осматривал свои владения, принюхивался, и уже через пару часов припер задавленную мышь, положил к ногам Марины. Она погладила его, поблагодарила, и он в углу с удовольствием растерзал ее.
      Обед приготовила Марина, закоптила пойманных Кэтом и Стасом щук. Деревенский житель Стас впервые пробовал копченую щучку, ел и облизывался.
      - Да-а, здорово у вас здесь! - наконец-то признался он. - И черники тьма, и ореха много, если кедровка не сожрет.
      -  Не сожрет, Кэт их прогонит, - засмеялась Марина. Засмеялся и Стас.
      - Да-а, взлетит и прогонит.
      -  Да, ты абсолютно прав, - уже серьезно пояснила Марина. - Взлетит и прогонит.
      -  Иди ты к черту, - обиделся Стас. - Что я - ребенок, что ли? Все нашутиться не можешь?
      Кэтвар крякнул, насупившись, вытер от рыбы пальцы, сказал глухо:
      -  Кто ты? Тело мужика, а умишко пацана. Тебе же объяснили - увидишь сам, все поймешь. В заднице свербит, посмотреть не терпится, пойдем - покажу.
      - Я драться с тобой не буду, - отрезал Стас. - Нехорошо шурину драться с зятем, - так он понял предложение Кэтвара выйти.
      Кэт расхохотался от души, ставя в тупик Стаса.
      - Ладно, пойдем, - продолжал еще смеяться Кэт. - Никто тебя бить не станет и другим не позволит, просто покажу кое-что.
      Они вышли на крыльцо. Кэтвар мгновенно забежал, взлетел на верхушку кедра, отломил верхнюю ветку и прыгнул в сторону. В полете перевернулся пару раз, выпрямился параллельно земле, падение замедлилось, создавая видимость нового взлета, снова кувырок, взлет и приземление на носки. Стас так и остался стоять с открытым ртом, Марина прикрыла его рукой снизу, передала протянутую Кэтом ветку кедра со смоленой шишкой.
      -  Это тебе, Фома неверующий. Вот так мой муж и кедровку поймал, привязал к ее ноге веревку и отпустил. Она и распугала своим криком всех других птиц. Понял теперь, ребенок, что тебе здесь никто не врет и не врал? - сказала, как отрезала, и ушла в дом.
      -  Ладно, не расстраивайся, Стас, - обнял его за плечи Кэтвар. - Впредь верь родной крови - она не обманет и не предаст.
      «Да-а, и впрямь все, как в мультике - мы с тобой одной крови - ты и я. А летает он действительно получше Тарзана. Кто мог подумать? - шевелил про себя губами Стас, заходя в дом. - Чудеса»!
      -  Извини, Марина, и ты, Кэт, трудно во все это поверить, и сейчас с трудом перевариваю, словно кино посмотрел. Извините, - еще раз попросил Стас.
      -  Ладно, забыли об этом, каждый бы, наверное, поступил так же на твоем месте, расслабься, - улыбнулся Кэтвар.
      -  Трудно поверить, трудно, - заговорил Стас. - Марина, когда вы жили здесь целый год - еще необычные случаи были?
      Марина рассмеялась.
      -  Какой ты разнополярный, братец! Сначала не верил, а теперь сказки ему подавай. Расскажу тебе одну, быль правда, не сказку. Осенью, когда первый снег выпал, пришел к нам в гости здоровенный медведь, не успел еще залечь в берлогу. Кэт вышел поговорить с ним. Не знаю, о чем они там базар вели, наверное, муж извинялся - жир, мясо были необходимы, да и шкура уже поменялась на зимнюю. Я толком и не поняла ничего вначале - смотрю, хлынула из медвежьей груди громадная струя крови толщиной с кулак и завалился он сразу на землю, а Кэт держит его сердце в руке, которое еще бьется, и кричит, как Тарзан в фильме. Вот так все и было - вышел и вырвал голой рукой медвежье сердце. Но это ты вряд ли нынче увидишь, зимовать мы не собираемся, а значит, и медведя убивать незачем. Только если дурной попадется и не договорится с ним Кэт по-хорошему. Они же языков не знают - медведь русского, а Кэт медвежьего, но общаются как-то, понимают друг друга. Вот и сказке конец, а кто слушал - молодец, - засмеялась Марина. - Эту шкуру ты у деда видел, Стас. Так что пойдешь сегодня вечером спать в баньку - на крючок изнутри закрывайся, может и медведь в гости пожаловать. Шарик, надеюсь, даст знать. Правда, в прошлый раз он опарафинился немного, когда медведь пожаловал - забился под крыльцо и не тявкнул ни разу, к мертвому зверю и то подойти боялся, пока Кэт не позвал. Потом уже решил отыграться, шкуру попортить - не разрешили. Но, если что, сам кричи, Кэтвар поможет, только никакой самодеятельности.
      Шарик слушал речь Марины, поджав уши и опустив голову, словно понимал, что речь идет и о нем, о его былой трусости. Поджал хвост и тихонько вышел из дома - может, прогуляться решил, а может, стыдно ему стало за свой поступок, кто знает? Говорят, у зверей нет мыслей, а так ли это в действительности?
      Утром пили чай, доедали копченую рыбу и намечали план действий на день. Хотя план - круто сказано, просто Кэт говорил, что необходимо сделать, и воспринималось это, как приказ в армии или указания отца детям. Август, черника уже давно созрела и скоро начнет осыпаться, радовала глаза сплошным иссиня-черным ковром около домика. Никуда не надо ездить за ягодами - выходи и собирай в любом месте, не торопясь, без наносящих ущерб совков. Хоть стоя внаклонку, хоть сидя, хоть лежа - кругом полно черники. За брусникой надо идти с километр, но ее лучше собирать в начале сентября, нет необходимости выщелкивать полубокую, как делают городские рвачи.
      Марина вынесла три ведра, но Кэт сказал, что и двух хватит - Стас оставался у дома собирать чернику, Марине поручалось собрать черемуху на острове. И Шарик не остался без дела, ему вменялась охрана дома и шурина.
      - А ты чем займешься, Кэт? - спросил Стас.
      - Я? - удивленно переспросил Кэтвар. - Прогуляюсь к березнячку на левую сопку, может, встречу кого.
      Он встал и, более не сказав ни слова, ушел. Долго еще Марина и Стас в молчании провожали глазами его фигуру, пока она совсем не скрылась за деревьями.
      - Зачем же ты так, Стас, он еще никогда не сидел без дела. Я понимаю, что тебе интересно знать, и право ты на это имеешь, но как-то нехорошо получилось, не знаю, как сказать, но нехорошо. Вроде бы он лодырничать собирался, а ты его в этом уличил. Здесь сама лень без дела не просидит, засохнет от нечего делать. Никто никого не заставляет... Ладно, хватит болтать, я на остров.
      Она взяла ведро и ушла быстрой походкой.
      «Вот так, песик, - всматриваясь в глаза Шарика, заговорил Стас. - Опять я что-то не то сморочил, даже ты и то все понял - не пошел за хозяином и за хозяйкой не побежал. Остался выполнять указания своего царя, - Стас улыбнулся и погладил собаку. - Значит, и мне пора ягодку собирать. Здесь действительно прекрасно - второй день всего, а на водку уже не тянет. Выходит, что снова прав был твой царь, когда привез меня сюда».
      Марина вернулась с полным ведром к обеду, у Стаса тоже дела шли неплохо, больше чем наполовину заполнилась тара. Марина решила его приободрить, заявив, что черемуху легче и быстрее собирать, стала помогать ему. Стас отказывался, но сестра и здесь урезонила его. «Я не тебе помогаю, братец, я ягодку собираю». Стас присел прямо на черничник, закурил сигарету, пуская густые клубы дыма, решился попросить.
      - Расскажи мне о Кэте, вечно я во что-нибудь вляпаюсь, родственник все-таки, а я ничего не знаю о нем.
      Марина задумалась и тоже присела рядом.
      -  Что тебе о нем рассказать? - она сделала паузу. - Великий он человек для меня. Познакомилась, доверилась ему, и потянуло меня сразу к этому человеку, влюбилась без памяти, по уши, целиком. Если бы ты знал, Стас, как я его люблю! Уехали мы с ним сюда. Мужественный, сильный и нежный мужчина, любимый мужчина, про которого я ничего не знала, как и ты сейчас. Ты обижаешься на «сказки», а я познавала его в процессе жизни. Он не говорил, не намекал на свои возможности и способности. Тебе легче, мне было труднее. Представляешь мое состояние, когда он вышел один на один с медведем? Тайга, глушь, у Кэта даже ножа нет, разорвет его медведь, пусть и меня следом. Правда, не побежала бы в дом, не пряталась. Натерпелась я тогда страха, хотя знала уже, что он «летать» может. Многие его способности раскрылись в процессе общения с течением времени, и все ли? Нет, наверное.
      Кэтвар - это псевдоним. Есть у него и имя, и отчество, и фамилия моя сейчас Бородина, а не Тихонова. Кэтвар - воин-кошка, он изучал приемы рукопашного боя, три года провел в Малайзии, осваивая мастерство ниндзя, превзошел самого сенсэя, учителя, и создал свое направление кэтваров, воинов-кошек. Он говорит, что кэтваром может стать только не более десятка человек на планете, искусство рукопашного боя должно сочетаться с определенным наследственным даром, поэтому и не может быть более десяти кэтваров на всей Земле. Гипноз, телепатия и телекинез - все должно сочетаться в одном лице, воине-кошке. Один раз я подслушала его разговор, не намеренно, случайно - он объяснял, что лучшее подразделение России, Альфу, он уничтожит в полном составе минут за десять голыми руками в любых условиях. Кэтвара нельзя убить количеством людей, нельзя застрелить - пули он ловит руками, это я сама видела, и может кидать их, словно из ствола пистолета. Не все я могу рассказать тебе, что знаю, и ты всегда держи язык за зубами. Кэт в городе владеет громадным оздоровительным центром, там и тебе работенка найдется.
      - А ты чем занимаешься?
      -  Как жена - многим, а вообще я тренер по каратэ.
      - Чего, чего? - удивленно переспросил Стас.
      - Тренер по каратэ, ты не ослышался, владею тремя стилями, но, в основном, айкидо. Хватит, скоро Кэт вернется, мяса нажарим и поедим.
      «Как она в нем уверена, - подумал Стас. - Может, и так оно».
      Шарик лежал в нескольких шагах от них, положив голову на лапы, дремал, изредка открывая глаза и посматривая на заимку, от которой Стас, собирая ягоды, отошел метров на пятьдесят. Он выбрал удачную позицию - одним глазом видел домик, другим - Марину с братом, дремал и слушал размеренный разговор. Но вот повел носом, вскочил резко и убежал.
      -  Кэт возвращается, - пояснила Марина. - Пойду, разведу огонь, пока вы козла разделывать станете.
      - Может, он ничего не добыл, и почему именно козла? - спросил Стас.
      - Может, и не добыл, но мне так не кажется. Почему козла? Медведь нам не нужен, лося мы не съедим, не успеем - испортится мясо от жары, не готовили ледник на лето. Вот почему, - усмехнулась Марина.
      Кэт как-то резко появился из-за деревьев, неся на плечах добычу. Стас торжествовал - ошиблась Марина, зять нес маленького олененка. Молча сбросил его с плеч и стал разделывать, шурин помогал ему не без успеха.
      - Жалко олешку, - наконец вымолвил Кэт. - Пришлось убить несчастного. Скрепя сердце помог ему, избавил от страданий и мучительной смерти.
      Кэт снова замолчал, быстро орудуя ножом, отрезал большой кусок и протянул Марине. Стас недоумевал - убил детеныша и говорит, что помог. В чем помог - умереть? Абсурд какой-то. «Что-то здесь не так, помолчу лучше, а то опять вляпаюсь. И Марина молчит. Знает или ждет»? Он методично разделывал тушу, случайно взялся рукой за левую переднюю ногу около копыта и понял в чем дело. Олененок действительно бы не выжил, перелом слишком серьезный. Решил для себя: исходить из того, что Кэт всегда прав, время расставит свои точки над «i».
      Марина нарезала мясо тоненькими пластиками, отстучала их деревянным молоточком и бросила на сковороду, обжаривая с обеих сторон. Рядом варилась картошка. Стас проглотил слюнку, но подумал не о еде. Кэт с Мариной взяли его сюда, на заимку, но наверняка хотели побыть одни, у них же отдых, а могли и не взять. «Родня все же, и они обо мне беспокоятся, не хотят, чтобы я опустился совсем. Сколько бы я протянул - год, два, три? Потом белая горячка, психушка или нары, так и кончится жизнь где-нибудь на помойке, если никто не поможет, не подаст руку. Интересно - что за работу мне предложит Кэт в городе? Марина говорила, что у него есть оздоровительный центр, а что я могу делать? Грузчик, уборщик, посудомойщик, сбегай - принеси, даже машину водить не умею». Он вздохнул глубоко, огляделся - вековые толстые кедры гордо стояли вокруг, высасывая из земли соки и отдавая их своему стволу, веткам и иглам, питая шишки, которые созревали, чтобы с морозом и ветром превратиться в паданку, накормить потом белок, медведей и грызунов, продолжить род. Стас представил себя больным, испорченным кедровым орешком, из которого не вырастет дерево, не подберут звери даже для еды. Ненужный и бесполезный плод общества, которого пытаются вылечить, поставить на ноги близкие люди.
      Алкоголь выходил с потом и дыханием, исчезал в здоровом лесном воздухе, и он чувствовал прилив сил, что не тянет его к водке в этом прекрасном месте. Тишина тайги успокаивала, лечила нервы, приводя в порядок душу и сознание, настраивала на размышления о смысле жизни.
      Марина позвала к столу. Стас ел много - насыщенный водкой за многие годы организм освобождался от нее, уступая место для питательных веществ. После обеда Кэт с Мариной прилегли рядом на травке, отдыхали, давая возможность пище перевариться получше, а он курил и продолжал размышлять с удовольствием. Клеточки мозга изголодались по своей основной деятельности и, освобожденные от алкогольного дурмана, усиленно работали, разминались от вынужденного простоя. Стас сравнил себя с маленьким зеленым побегом, который дал корни, держащие его на земле, и уже никакой ветер разгульной жизни не унесет его за собой, чтобы высосать и выжать, а потом выбросить в придорожную канаву. Сестра и зять посадили «малыша» в землю - теперь расти ему и развиваться, превращаясь в могучий кедр. Он улыбнулся сравнению - да, теперь он сам проложит дорогу жизни и не затеряется среди колючих кустарников и древесных исполинов.
      Утром Стас проснулся раньше обычного, выздоравливающий организм не требовал многих часов сна, вышел из баньки, где он спал на полке, дабы не мешать влюбленным, и удивился. Оказывается, Марина с Кэтом уже не спали, они разминались, делали растяжки, а потом начали спарринг. Стас замер, не шевелясь, видя, как сестра орудует ногами, стараясь попасть по голове Кэта, бьет сериями, вертится, нанося удары. Кэт ставит блоки, уворачивается и отвечает мгновенно, в отличие от Марины попадая в цель. Удары настолько быстры, что Стас не успевает разглядеть их, видя, как дернулась неестественно голова или рука партнерши, но она видит их все и пытается отразить. Позже Кэт скажет, что видеть его удар, пусть и не отразить - это уже великое достижение. Жена, по принятым меркам, очень хороший мастер, с которым смогут справиться очень немногие мужики.
      После тренировки спортсмены побежали к реке. Стас тоже потащился за ними и с удовольствием плавал в еще не прогретой солнцем водичке, набираясь бодрости на весь день. Один он бы не решился утром прыгнуть в воду, слишком холодной казалась Лена в ранние августовские часы. Конечно, ее не сравнишь с Ангарой, чистой и холодной в любой, самый теплый день лета. Но обе реки красивы по-своему, и нельзя выделить какую-то одну.
      Марина готовила завтрак, накрывая стол прямо на улице, Стас прилег рядом на сухую доску - роса еще не высохла, и земля по утрам уже не грела внутренним теплом. Коротки в Сибири теплые дни, по сути, один июль и стоит жара, в июне и августе ночи прохладные, забирающие теплоту солнца. «Вот, Марина нашла свое счастье в жизни, может, найду его и я в шумном городе, познакомлюсь с какой-нибудь девочкой и полюблю». Стас закрыл глаза, представляя будущую жизнь - красивую женщину и рядом с ней двух детишек. «Но почему двух? Не знаю, так записано в книге судеб», - ответил внутренний голос. Он улыбнулся и открыл глаза - небо, сине-голубое небо сверху, и ни одного облачка или дымки, бесконечно манящая высь, готовая унести мысли далеко-далеко, в другие миры и галактики, где нет лжи и подлости, где царит свет и изобилие, радость и красота.
      Время, непонятная штука - время. Ученые педанты лишь способны понять его. То тянется долго, то летит птицей, смотришь вперед - и кажется, что стоишь на месте или несешься прытью к своей мечте, а если оглянешься - оно всегда проскакивает с необычайной быстротой, оставляя воспоминания. Хорошие и плохие, разные, как и само время.
      
      
      *          *          *
      
      
                Кэтвар предложил Стасу стать чистильщиком личного бассейна, следить за температурой, обновлять каждый день воду, мыть стены и дно. Работа не сложная, не хитрая и не требующая особых знаний. Он не представил его как своего родственника, представил постоянным гостем, и Стас долго размышлял над этим, понял, что зять решил испытать его, присмотреться и позже решить, как быть дальше. Работа не занимала много времени, и он мог бродить по всему центру, заходя в тот или иной зал. Его пускали везде, не брали с него денег, даже если он что-то заказывал в баре, и не задавали лишних вопросов. В центре Кэт ввел свой порядок - гость мог делать что хочет: играть, тренироваться, плавать в бассейне, посидеть в баре или уйти с девочкой в номер. За все платило заведение, правда, гостей таких было крайне мало, и они всегда проводили в «Престиже» только один вечер, в другое время им предъявляли счет, как обычно. В личные покои семьи никто не входил, лишь одна горничная, которая наводила там порядок, теперь и Стас имел право доступа. Поэтому никто не знал, что он простой чистильщик - родной брат хозяйки. Персонал тоже размышлял о нем и не приходил к одному мнению - на бандита, бизнесмена, большого начальника Стас не похож, решили, что он чей-то сын, покойному отцу которого Кэтвар обещал позаботиться о молодом человеке. К молодому бездельнику, коим его считали, интерес пропал, но отношение оставалось предельно вежливым и порядочным.
      Стас имел карманные деньги и иногда уходил в город, знакомился с ним и осваивался, привыкал к толпе и шуму, но больше времени он любил проводить в центре, особенно присутствовать на тренировках, которые проводила сестра. Он любовался ею и гордился, что она может владеть боевыми искусствами, передавать свой опыт другим. Таскался часто просто так за ней, наблюдая за распоряжениями в баре, игровом зале или на тренажерах. Но и это стало постепенно надоедать, он освоился и душа требовала настоящего дела. Только какого? Он ничего не умел. Решил поговорить с сестрой, когда она немного освободилась от постоянных забот.
      - Марина, мне очень хорошо у вас, но в последнее время я часто задумываюсь - болтаюсь целыми днями без дела, может, Кэт найдет мне какое-нибудь еще дельце, может, ты что-нибудь предложишь? Раньше, когда я пил, мне все было до фонаря, лишь бы была водка, сейчас необходимо чем-то заняться. Может, устроиться на работу? Но ты не беспокойся, чистка бассейна не отнимает много времени, и я не откажусь от нее.
      Марина обрадовалась словам брата, значит, он становится Человеком, которому противна лень и праздность, хочется работать и приносить пользу.
      - Это очень хорошо, Стас, но позволь мне задать тебе всего один вопрос - кем бы ты хотел быть, что бы желал делать, если бы умел? Не отвечай сразу, подумай, а потом скажешь, когда будешь уверен.
      Она чмокнула его в щеку, потрепала за волосы и, улыбнувшись ласково, ушла к себе в спальню. Последнее время Марина чувствовала себя паршиво, что-то беспокоило ее, появлялась противная тошнота. Вот и сейчас, несмотря на радость от слов брата, внутри засосало и захотелось поесть соленого домашнего огурца. По-деревенски - съесть целиком, не разрезая на дольки, похрустеть всласть, чтобы никто не слышал ее наслаждений. Она выбрала самый большой, откусывала помногу и с удовольствием, проглотила весь, поглаживая живот, который успокоился и не просил больше ничего. Внезапно ее осенило, и она отправила горничную в аптеку за тестом, хотя уже и так догадалась. Марина прилегла на кровать, радостная улыбка не сходила с ее губ - у нее будет ребенок, маленький Кэтик или девочка, которую она назовет только Катенькой.
      Стас бормотал про себя в задумчивости: «Кем бы я хотел быть, что желал делать? Откуда я знаю, я ничего не умею. А если б умел? Не знаю». Он вышел в зал. «Может, стать барменом? - подумал он, глядя, как ловко управляется с рюмками, бутылками тот, что-то смешивает, трясет и потом подает клиентам. - Нет, это не для меня. Может, научиться рукопашному бою и стать тренером, как Марина? Нет, и это не мое тоже. Может, крупье, менеджер»?
      Он бродил по огромному центру, прикидывая себя на каждую должность, и отвергал все, зашел в медицинский кабинет и удивился собственной мысли - ему нравилась эта работа. «А не поздно ли в 25 лет? Шесть лет учиться, год интернатуры, через семь лет вернуться сюда, в этот уютный и милый кабинетик, - он взглянул на врача. - А сколько ей лет? Наверное, как мне, чуть старше. Сколько я упустил в жизни! Мог бы так же сидеть, вести прием, помогать людям избавиться от недуга. Восемь лет потерянной жизни, восемь лет...»
      Стас ушел в зал, сел за столик и заказал пиво. Водку он не употреблял совсем, да и пиво пил редко, но от фруктовых коктейлей не отказывался. Оглядел зал, забрал бутылку с собой и ушел за дверь, которую открыть могли очень немногие. Прилег на свою кровать и медленно тянул из бутылки, стараясь не думать ни о чем. Видеть никого не хотелось, и он задремал...
      -  Марина, - он подошел к ней на следующий день. - Я ошарашу тебя немного, у меня есть ответ - хочу стать врачом и работать здесь.
      Она улыбнулась ласково, обняла его, несмотря на то, что они не одни, ответила с радостью:
      - Это здорово, Стас, здорово! Не ожидала, честно скажу, но я рада, рада за тебя и твой выбор. Пойдем, расскажем все Кэту - он очень обрадуется.
      Объятие и увод в личные покои не остался незамеченным для персонала, снова начались пересуды в душе каждого, говорить вслух и обсуждать вопрос с кем-либо никто не решился. Особенно смущал всех один момент - в покоях находился Кэт, и Марина знала об этом, значит, он не любовник. Тогда кто? Нового придумать не смогли и ответ остался прежним, скоро обо всем забыли, тем более, что Стас стал исчезать почти на целый день и больше не болтался по центру, как обычно. Чем он занимался - никто не знал, но отношение Кэта и Марины к Стасу изменилось, это заметили все и стали тоже относиться к нему добрее.
      
      
      *          *          *
      
      
                Станислав Иванович устало развалился в кресле, потер пальцами глаза и помассировал немного лицо, достал сигарету и закурил - по окончанию рабочего дня он позволял себе такую вольность, днем курил очень редко и всегда выходил из кабинета. Надежда уже заварила свежий чай и подаст ему, как только он выкурит сигарету. Так продолжалось уже три года - всегда одно и тоже: сигарета, кружечка чая, потом, попрощавшись, он уходил, а Надя частенько плакала, но ни одна живая душа не знала об этом. Она вытирала слезы, приводила себя в порядок, закрывала кабинет и уходила домой. Редко, очень редко позволяла себе посидеть у стойки бара в зале, выпить фруктового коктейля. Спешить некуда, дома пусто, никто не ждет ее, но все равно оставалась не часто, минут на десять, потом уходила, чтобы утром прийти пораньше, открыть кабинет и приготовиться к работе.
      Сегодня был действительно тяжелый день, очень много больных с серьезными заболеваниями позвоночника, и доктору пришлось нелегко. К нему приходили с карточками территориальных поликлиник, приходили не только с болезнями позвоночника, лечением которых он славился, но и сердечники, желудочники, почечники. Многие болезни напрямую зависят от состояния главной человеческой опоры, содержащей в себе основную нервную нить.
      Сейчас никто уже не звал доктора Тихонова Стасом, кроме Марины и Кэта, которых так и продолжали звать по-старому. В своей славе, умении лечить больных он считал себя обязанным прежде всего Кэту, потом уже медицинскому университету, который окончил с отличием. Кэтвар научил его понимать, чувствовать человека, находить его боль и ее причину. Он развил в нем биоэнергетические способности, научил управлять ими; проще, как говорят в народе, сделал из Стаса экстрасенса. В сочетании с высшим медицинским образованием это давало интегрированный эффект лечения, и к Тихонову ехали отовсюду.
      Он, как обычно, выпил свою кружку чая, поблагодарил, произнес «до свидания» и удалился. Надежда вздохнула, скинула халатик, собираясь выйти, но в кабинет вошла Марина.
      -  На тебе новое платье, Надюша, очень идет тебе, правда. Что этот пень, так и остается слепым? Никогда бы не подумала раньше, что родной брат окажется толстокожим бараном. Но ничего, ты завтра опоздай минут на пять, так, чтобы он первым пришел, - она хитро улыбнулась. - В кабинет попасть не сможет, да он и ключ где не знает, засуетится, забегает, пусть поволнуется - ему полезно. Ругаться начнет, а ты укажи ему на часы, рабочий день с девяти, а ты пришла на 5 минут раньше. Я его знаю - насупится и заткнется, но может, хоть немного задумается.
      -  А что это даст, Марина Ивановна? - удивилась Надежда.
      -  Как что - хоть тебя разглядит. Нестандартность - она всегда глаза открывает, не дурак же он, только совсем на своей медицине помешался, не видит ничего вокруг, - Марина снова улыбнулась, помахала ручкой и вышла.
      Надежда присела на кушетку, обдумывая предложение. «Может, оно и так, посмотрим».
      Стас привычно толкнул дверь и удивился, толкнул еще и понял, что она замкнута, глянул на часы - 8-50. «Странно, такого никогда не было, - подумал он. - Надо найти ключ, но где он? Всегда открывала Надежда. Может, она заболела»? Стас вдруг осознал, что ничего о ней фактически не знает - ни адреса, ни телефона, чтобы связаться и спросить, ни состава семьи. А он проработал с ней три года и за это время не узнал ничего, ни разу не спросил ее ни о чем, что бы не касалось работы, приема, больных. Он прислонился к двери, и ему стало стыдно за свое отношение, словно с ним работал не человек, а робот.
      Через пять минут появилась Надежда.
      -  Наконец-то, - воскликнул Станислав Иванович. - Я уже не знал, что и думать. Ты здорова?
      -  Здорова, - сухо ответила она, открывая дверь, но не смогла сдержаться и улыбнулась. - Вполне здорова.
      -  Слава Богу! - произнес он, успокоившись и заходя в кабинет. - Будешь готова - приглашай.
      Первым зашел солидный мужчина лет сорока пяти, поздоровался, присел на стул.
      -   На что жалуетесь? - обыденно спросил Станислав Иванович.
      -   Сердце, знаете ли доктор, пошаливает временами, иногда ноет дня три-четыре, потом пройдет как-то само собой. С детства признавали неполную блокаду правой ножки пучка Гисса, но никогда меня оно не беспокоило - полгода, как началось.
      Станислав Иванович померил давление, взял фонендоскоп и долго внимательно слушал, разглядывал принесенную больным кардиограмму.
      - А сейчас сердце беспокоит? - спросил врач.
      - Беспокоит, дня четыре уже. Сосу валидол - не помогает.
      - А снимочки позвоночника делали?
      - Да нет, никогда, доктор, не делал, - удивился больной вопросу.
      -  Повернитесь спиной ко мне.
      Тихонов поводил ладонью над позвоночником, ощупал его весь.
      - Так-с, все понятно - с позвоночником у вас не все в порядке, отсюда и возникают боли, валидол здесь не поможет и бесполезен. Но, слава Богу, все поправимо, ложитесь на живот, - он указал на кушетку.
      Больной лег, и доктор снова пробежался пальцами по его позвоночнику, потом стал резко и сильно надавливать сложенными вместе ладонями. Позвонки хрустели, больной кряхтел и охал, потом лег на бок, и врач вертел им, словно пытался перекрутить концы позвоночника в разные стороны одновременно, на другом боку - то же самое. Немного помял его еще сверху и помог встать.
      -  На сегодня все, боли в сердце должны уйти - позвонки встали на свои места и не сдавливают нервы. Завтра придете к сестре, она дня три с вами позанимается, потом сами дома станете делать эти упражнения ежедневно в течение месяца минимум.
      Больной стоял и трогал область сердца и так, и эдак - болей не было, они исчезли.
      Второй больной жаловался на желудок: то ли гастрит, то ли язва, но постоянные сезонные обострения весной и осенью изматывали его. Доктор осмотрел пациента, назначил медикаментозное лечение, диету и хорошенько «отделал» его позвоночник, рекомендовав заниматься дома определенными упражнениями. Пояснил, что, скорее всего, обострений больше не будет.
      Третий прибыл со снимками и махровым остеохондрозом...
      Рабочий день закончился. Станислав Иванович, как обычно, потер глаза, провел пару раз ладонями по лицу и закурил. Совсем неожиданно произнес:
      - Оказывается, Надя, я ничего про тебя не знаю. Может, посидишь со мною в баре, чего-нибудь выпьем, поговорим, а то всё одни больные со своими позвоночниками, проблемами.
      Надежда была на седьмом небе - на нее обратили внимание, заинтересовались и даже пригласили в бар! Разве она могла отказаться?
      Тихонов выбрал столик в отдельном кабинете, собственно, можно ли назвать его кабинетом - четыре стены, одну, выходящую в зал, заменяли плотные шторы, однако, место элитное, которое не могли занять просто люди с тугим кошельком. Играла тихая плавная мелодия, зал еще наполнялся посетителями, и Надежда чувствовала себя окрыленной и счастливой.
      Станислав Иванович заказал красное вино «Душа монаха» в полотняной рубашке. Он и сам не мог сказать, почему сделал такой выбор, наверное, потому, что стукнуло 35, а он еще не женился и девушки не имел.
      -  Знаешь, Надюша, а я рад, что ты сегодня задержалась. Сдвинулась привычная цепь событий и дала возможность разглядеть, что ты не запрограммированная машина, - начал беседу Тихонов. - Извини, конечно, но рад, - повторил он. - Мы не знаем ничего друг о друге, работаем вместе три года, пора, наверное, пообщаться поближе. Если ты позволишь, я расскажу о себе в двух словах.
      - Я послушаю с удовольствием, Станислав Иванович, - ответила Надежда, отпивая глоток вина.
      Он тоже сделал глоток, закурил сигарету.
      -  У меня были трудные дни после школы, родители умерли, я ничего не умел делать и запил. Как-то украл бутылку водки и меня посадили, дали два года общего режима. Отсидел, вышел и запил снова - куда деваться: ни специальности, ни работы, ничего. Сестра спасла меня тогда с мужем, привезли сюда, устроили здесь же чистильщиком бассейна, пить я, конечно, бросил, а потом поступил в институт. Сам бы никогда не поступил - ни денег, ни знаний. Кэтвар помог. Занимался я тогда чуть ли не до посинения, мне нравилось, и думаю, что врач из меня получился. Видишь, как в жизни бывает - я стал врачом, а какой-нибудь отличник - посредственностью с дипломом.
      Он проглотил несколько кусочков мяса, запил вином и приготовился слушать Надежду, снова закурив сигарету. В кабинетах разрешалось курить, в зале - нет. Тихонов словно впервые видел ее и знакомился - вытянутое слегка личико, короткая взбитая прическа из темно-русых волос, большие карие выразительные глаза с густыми длинными ресницами, небольшой прямой носик и алые губки сердечком, словно природный художник нарисовал их для мультика. Очень редкие губы для женщин, у мужчин такой формы совсем не бывает, предназначенные для любви, жарких и длительных поцелуев.
      Она покраснела от внимательного взгляда, и он отвел его, не извиняясь, выпил глоток вина.
      - А я вот не сумела поступить в университет, знаний не хватило, а денег не было. Закончила училище и сразу попала к вам. Папа давно умер, а мама два года назад. Вот, собственно, и все.
      «Какой ужас, - подумал Тихонов. - Я даже не знал, не заметил в суете, броненосец». С трудом припомнилось, что она брала отпуск на десять дней давно-давно, наверное, как раз тогда. «Броненосец», - еще раз обозвал он себя мысленно.
      Снова зазвучала тихая и плавная мелодия, Станислав Иванович пригласил Надю на танец и чувствовал, что мужчина проснулся в нем, и не просто мужчина, а горный жеребец. «Не жеребец ты, а горный козел», - усмехнулся он про себя. Рука лежала на талии, очень гибкой манящей талии, которую хочется притянуть к себе, чуть опрокинуть и впиться в губы. Исцеловать всю. Всю, всю, всю...
      Они вернулись за столик, Надежда раскраснелась и, чувствуя жар в лице, извинилась, уходя в дамскую комнату. Глянула в зеркало, ужаснулась, припудрилась, привела лицо в порядок и прислонилась к стене. Что делать - не знала. Чувство стало невыносимым, хотелось принять его в себя целиком и не отпускать, прижать так сильно, чтобы тело его просочилось сквозь поры и остудило жар, таз слился с ее тазом, прибинтовать, привинтить, прикрутить... Зачем все эти условности... Отдышавшись немного, еще раз глянула в зеркало, сделав несколько штрихов, и вернулась к нему. Сказала даже для себя неожиданно:
      -   Извините, Станислав Иванович, но мне пора, уже поздно и надо отдохнуть.
      Надежда удивилась и обрадовалась своим словам - хоть какое-то, плохое или очень плохое, но решение. Всю ночь она проревет в постели одна, намочит просоленные уже подушки.
      Тихонов глянул на часы.
      -  Но всего лишь восемь, Надя, мы посидели около часа. Останьтесь, я провожу вас до дома.
      -  Проводите? - она подняла на него свои глаза, моргнула ресницами. - Если хотите проводить - проводите сейчас.
      - Да, конечно, но-о, я не хочу, - он понял, что сморозил не то. - В смысле, сейчас не хочу.
      - Что ж, значит я поеду одна.
      - Да нет же, Надя, вы меня неправильно поняли. Я хочу, и с удовольствием провожу вас, но еще больше я хочу, чтобы вы остались, побыли со мной. Хоть немного?
      -  Простите, Станислав Иванович, мне пора, - твердо стояла она на своем и удивлялась своей решимости, словно не она владела своим языком и выражением лица.
      - Я провожу вас, - упавшим голосом ответил он и более ничего не сказал.
      Тихонов поймал такси, и всю дорогу они ехали молча, никто не сказал ни слова. Станислав Иванович не сердился, он был опустошен и не думал о Надежде. Желал одного - проводить быстрее, вернуться на этом же такси обратно, напиться вусмерть и уснуть на руке проститутки. Что-то шевельнулось внутри. «Напиться - нет! Неужели я такой слабак?» Он пошевелился в машине, Надя взглянула на его, показавшееся изможденным, лицо.
      «Зачем я так с ним? Он впервые пошел на контакт, а я испортила все. Что я наделала, дура, как взгляну в его глаза завтра? Невыносимо, все невыносимо - и работа, и он, и все».
      Такси остановилось, Тихонов вышел, подал ей руку.
      -   Не хотите зайти? - она вздрогнула, испугавшись собственного вопроса, не понимала - даже не думала об этом, а слова вылетели.
      - Хочу, - сухо ответил он, не думая о подоплеке. Впрочем, о ней не думала и сама Надежда.
      Они поднялись на третий этаж, Надя открыла дверь.
      -  Прошу.
      Тихонов вошел, осмотрелся.
      -  Проходите в зал, выпьете что-нибудь? Он пожал плечами.
      - Водки - нет. Вино, пиво, сок, не знаю, что есть, можно кофе.
      Надежда плеснула в бокалы сухого вина, подала. Молча выпили по глотку. Рука с бокалом опускалась все ниже, глаза с длинными и густыми ресницами смотрели, не мигая. Она вздрогнула от звона разбитого стекла, бросилась на шею, как от толчка, губы нашли друг друга и, казалось, испепелятся в кровь, руки срывали одежду, не расстегивая пуговиц. Он взял ее за ягодицы, приподнял и вошел грубо, Надежда вскрикнула тихо, прижала его шею к себе и не отпускала, пока он не затих.
      
      
      *          *          *
      
      
                Неизвестно, чем больше славился оздоровительный центр «Престиж» - доктором Тихоновым или Кэтваром. Наверняка, всем вместе. Реконструированный и расширенный, он имел шикарный бассейн, кегельбан, занимающий достаточно большую площадь, игровые залы, автоматы, бильярдный зал, несколько саун, ресторан и бары. Связи Кэтвара помогли ему получить землю, на которой стояло несколько домишек, уже не подлежащих ремонту, но с проживающими людьми. Он расселил их сообразно имеющейся площади, снес старье и расширил в три раза центр. Новые многоэтажные постройки имели лифты, и «тугие кошельки» с одышкой могли не подниматься пешком даже на второй этаж. Центр действительно стал центром отдыха, и не только - он успешно «вымывал» денежки бизнесменов, которые иногда любили шикануть и посорить «зелененькими».
      Одновременно центр мог принять до 400 человек, за сутки проходило более тысячи, если не считать собственных магазинов и бутиков, в которых покупали одежду и продукты все слои населения.
       Тихонов имел в центре свое отдельное помещение с залом для лечебной физкультуры. Многим его пациентам требовались определенные упражнения, и он уже не назначал им домашнюю физкультуру, как раньше, все приходили в зал, и с ними занимались профессионалы. Подкупил он и диагностической аппаратуры, практически все, что считал необходимым, включая кардиограф и УЗИ. Но главным приобретением считал рентгеновский аппарат, который получил в подарок от богатого пациента.
      Надежда не работала у него уже полгода, но по работе скучала и иногда приезжала в центр - окунуться в медицинскую жизнь, поболтать с вечно занятой Мариной. Обе были беременны, одна первым, другая, как говорила сама, третьим и последним ребенком. Часто вспоминали день, когда Надежда не опоздала, а пришла на работу не первой, Стас так и не знал до сих пор, по чьему совету так поступила его будущая жена, считал, что «виноваты» таксисты-маршрутчики.
      В конце рабочего дня Стас позвонил домой жене, предупредил, что зайдет вечером к Кэтвару. Сие означало, что и она может заскочить к ним. Кэтвар и Стас давно уже жили в двухэтажных коттеджах рядом друг с другом и не оставались на ночь в «Престиже», личные апартаменты служили для дневного отдыха, проведения рабочих встреч и мероприятий. Частенько вечерами все собирались вместе поужинать, поговорить, поиграть в бильярд, обсудить какие-либо проблемы или наметить планы. Очень удобно, когда близкие родственники живут в городе рядышком, а не разбросаны по разным микрорайонам - в любое время можно прийти просто так или зачем-либо.
      Но сегодня Кэтвар хотел обсудить со Стасом и всей семьей кое-какие задумки. Они поужинали и уселись в мягкие удобные кресла, дети играли у себя в комнате.
      - Я вот что хотел обсудить, - начал Кэт. - Наш «Престиж» дает немалый доход, и нам всем на жизнь с маслом хватает. Но все-таки этого недостаточно, получается некий застой, а деньги должны работать, вкладываться в новое производство или дела. Мы прочно стоим на ногах, но все равно этого мало, нас могут потеснить, хотя такой перспективы не предвидится, или уничтожить, чего пока тоже не намечается. Но предупредить возможный крах, тем более с большой выгодой, мы, наверное, обязаны. У нас растут дети, скоро появятся еще двое, - он посмотрел на жену и Надежду. - Значит, и им мы должны оставить по своеобразному «Престижу», причем каждому, чтобы они могли жить безбедно, когда нас не станет.
      Кэтвар пока не говорил ничего конкретного - общие фразы, тезисы, но его все внимательно слушали и догадывались, что он задумал что-то новенькое, что потребует определенных вложений и в будущем принесет немалый доход. Каждый знал, что он уже все продумал, взвесил, но окончательное решение не принял, поэтому и советуется, хочет знать мнение каждого взрослого члена семьи.
      - Сейчас у нас есть свободные деньги, - продолжал Кэт. - И мы должны вложить их в выгодное дело. Я рассуждал следующим образом - что в нашей стране, да и практически во всем мире, пользуется постоянным спросом независимо от инфляции, экономических кризисов и прочих социальных катаклизмов? Людям всегда необходимы, по большому счету, всего лишь четыре вещи: кушать, быть здоровыми, работать и отдыхать. Это, так сказать, четыре столпа, направления, которые, естественно, складываются из множества составляющих.
      Кушать - вопросы общепита и торговли я пока отодвинул на задний план, хотя перспектива и здесь имеется неплохая, приличный ресторан, например, может принести приличный доход, но для этого необходимо собственное здание в выгодном месте города.
      Здоровье - этим уже занимается Стае, но и здесь есть немало над чем подумать.
      Работа - организуем новые виды деятельности, будет и работа.
      Отдых - «Престиж», собственно, этим и занимается. Но к чему я все это вам говорю? Хотелось бы, чтобы вы подумали о перспективе. Завтра соберемся снова, и каждый выложит свои соображения, наметим ближайшие и отдаленные планы.
      -  Кэт, - вмешался в разговор Стас. - Я же тебя знаю не первый день и уверен, что и близкие, и дальние планы у тебя уже есть. Чего воду в ступе толочь - выкладывай.
      Кэтвар заулыбался.
      -  Какой ты хитрый, Стасик. Хочешь выехать на всем готовеньком. Нет, так не получится и вредно мне пока рассказывать о своих планах - вы все равно новенькое в них что-то внесете, отшлифуете. Так что прошу подумать каждого.
      И каждый подумал, и у каждого родилась в голове своя мысль, пусть не сразу, но родилась. Кэт не сомневался в своих близких и знал, что они помогут, поддержат его словом и делом, и это уже станет их общее, кровное дело, болеть за которое станут все неформально.
      На следующий вечер снова собрались все у Кэтвара. По их взволнованно-радостным лицам он заметил, что предложение его воспринято весьма серьезно и результат просится наружу. Первой заговорила Надежда.
      - Я медсестра, и поэтому стану говорить о знакомом мне деле. Можно расширить сеть массажных кабинетов, фитнес аэробики с услугами косметологии, визажистики и прочего приведения в порядок тела и души. Со временем можно стать доминирующей структурой в этом направлении.
      Немного тезисное предложение, но его восприняли, и никто не высказался против.
      -  Раз уж мы начали разговор с медицины, - продолжил Стас, - я бы предложил организовать несколько довольно серьезных аптек - пусть доход от них не столь велик, как торговля лесом или нефтью, но зато он стабилен и постоянен. Люди всегда нуждались, нуждаются и будут нуждаться в лекарствах.
      Марина вначале предложила всем отведать печенье. «Сама пекла», - пояснила она и затем уже перешла к главной теме.
      - Я бы с удовольствием занялась ресторанной темой, конечно, после того, как рожу и научу ребенка ходить. Пока можно подобрать помещение в центре, отделать его по всем нормативам, присмотреть кадровый состав, неплохо было бы около ресторана организовать платную стоянку для машин - все равно большинство приезжают на своих авто и гаишники их не трогают. Вот, пожалуй, и все.
      В комнате повисла тишина, все ждали, что скажет Кэтвар, какой итог подведет и что предложит свое. На него смотрели, словно на командира, и были готовы выполнить его решение, а он с ответом и пояснением не торопился, смакуя предложенное женой печенье.
      - Да, есть в тебе, милая, кулинарная жилка, умеешь стряпать и готовить блюда, - прожевав, он отодвинул тарелку в сторону. - Ладно, пора и делом заняться. Все, что вы говорили, правильно, реально и доходно. Но есть одно маленькое «но» - необходимы помещения под разного рода офисы, а арендная плата, сами знаете, совсем не маленькая, тем более в центре. Мелкий бизнес она совсем давит, не дает подняться и развернуться. Я вот о чем подумал - сейчас разрабатывается новый план города, архитектурный план. Почему бы и нам не внести в него свою лепту? В центре много старых одноэтажных, ветхих строений, не относящихся к памятникам истории. Я присмотрел несколько мест, где можно построить многоэтажные здания - строить дешевле, чем покупать. Первые этажи - офисы. Рестораны, аптеки и прочее, но это наши, свои офисы, за которые не надо платить. Верхние этажи можно использовать под элитные гостиницы, часть продать под обыкновенный жилой фонд. Это уже, господа и дамы, не просто бизнес, это, вдобавок, владение недвижимостью, которое увеличивает доход.
      Слова Кэта прочно застряли в голове Стаса после обсуждения, он полностью соглашался с ними и развивал мысль еще глубже. Руки привычно делали свою работу: чувственные пальцы пробегали по позвоночнику, выявляя сместившиеся позвонки, ладони ставили их на место, крутили, вертели туловище до хруста и массирующе гладили спину, словно фиксируя результат. Но мысли витали вдалеке от больного, где-то в другом месте, образно строя свою аптеку.
      -  Ирина, сделаем маленький перерывчик, выпьем кофе, - обратился он к своей новой помощнице, проводив больного.
      -  Конечно, - с удовольствием ответила она, выходя и объявляя пациентам, чтобы не заходили минут десять.
      Ирина появилась у Стаса перед уходом Надежды в декрет. Откуда она взялась, кто ее привел или рекомендовал Тихонова - неизвестно. Молодая женщина, вроде бы из себя ничего не представляющая, появилась однажды на приеме, но не жаловалась на «болячки», а попросилась на работу. Надежда оглядела ее - слегка мятые брюки, блузка не по размеру, скрывающая фигуру, небрежная прическа, не идущая лицу губная помада - все говорило об отсутствии вкуса и неряшливости. Надя успокоилась - такая не станет конкуренткой. Стасу, как говорится, было по барабану, и Ирина через несколько дней вышла на работу. Вышла совершенно другая женщина, заставив доктора невольно взглянуть на нее, как на представительницу противоположного пола.
      Сиреневое платье, плотно облегающее фигуру, на треть скрывало стройные и длинные бедра, подчеркивало узкую талию, расходясь складками вниз. Обнажая разрез грудей, словно поддерживало их, заманивая взгляд узкой незагоревшей полоской тела при наклонах вперед. Совершенно другая помада, выразительно подчеркнутые тушью карие глаза и ресницы, умело наложенные тени... Абсолютно другая женщина - ничего крикливого, но все ярко выражено, умело подчеркнуто, сообразно цвету и линиям.
      Ирина понимала, что Надежда станет иногда заходить к мужу, поэтому всегда переодевалась за ширмой в белые больничные брюки и халат, который никогда не обнажал ее красивого бюста. Она работала на контрастах, «демонстрируя» себя доктору до работы утром, в обед и вечером. Переодевалась Ирина мгновенно, вот и сейчас она уже скинула халатик и брюки за ширмой, оставаясь в прелестной вольной одежде. Вскипятила воду и налила ее в чашки с растворимым кофе.
      -   Ирина, зачем ты всегда переодеваешься, даже на десять минут, когда нет больных? - спросил ее Станислав Иванович.
      Она ласково и внимательно взглянула в его глаза, словно ища ответа именно в них.
      -  Но это же спецодежда, Станислав Иванович, на нее может пролиться кофе, не хочется общаться с больными в грязном халате. И потом, я не люблю слово «спец», чувствую себя свободнее и увереннее в своей одежде. У нас здесь нет каких-либо процедур, требующих стерильности, тогда бы я, естественно, не снимала халатик.
      Она говорила спокойно и уверенно, без раздражительности и навязчивости, естественным, обычным и не кокетливым голосом. И Тихонов подумал: «Черт с ней, пусть переодевается хоть по сто раз, если нравится». В голове еще ничего не образовывалось, но глаза иногда непроизвольно задерживались на бюсте или ножках, пока мысленно не забираясь под платье. Но, встречаясь взглядом, он отводил глаза, Ирина чувствовала его возрастающее внимание, старалась наклоняться почаще, выставлять напоказ ноги, при этом поворачивала голову в сторону, чтобы он спокойно мог рассмотреть все получше и не опасаться, что она заметит внимание самца.
      Ирина Викторовна Большедворская знала Тихонова и его жену гораздо больше и лучше, чем они думали. На Надежду давно таила зло и не могла простить, что та опередила ее в свое время - устроилась на работу к доктору. Считала себя достойнее. Надежда занимала ее место, она должна была быть Тихоновой и носить сейчас его ребенка! Ирина не думала о любви и не любила. Желание самки, мести одолевало ее, становилось навязчивой идеей. Беременность жены доктора помогла устроиться на работу, дальше она получит его всего и не станет ждать несколько лет, как ждала Надежда. Мужиком необходимо умело управлять, управлять так, чтобы он считал себя главным. От него требовалось только одно - деньги и положение в обществе. А что умела Надежда? Да ничего. В постели и то наверняка только раздвигала ноги.
      Ирина вздохнула и взглянула на Стаса. «Ничего, - подумала она, - скоро ты узнаешь, что такое настоящий секс и никогда более не захочешь залазить на свою законную доску-жену. Красивое тело и профессиональный секс сделают меня Тихоновой». Она улыбнулась, взяла обе чашечки из-под кофе, упорхнула за ширму и вышла уже в медицинском халате и брюках. Пора приглашать больных на прием.
      Под вечер, к окончанию рабочего дня, Ирина попросила Тихонова:
      - Станислав Иванович, вы бы не могли посмотреть мою подругу соседку? Что-то у нее поясница частенько побаливает.
      - Почему же нет, Ира, пусть приходит, - ответил доктор.
      - Да, но...
      - Пусть не переживает, денег не возьму, - понял по-своему Станислав Иванович.
      -  Нет, не в этом дело, хотя денег у нее немного. Маленький ребенок, а оставить не с кем. Мне, конечно, неудобно, но не могли бы вы заехать ко мне и посмотреть ее дома? Это не займет много времени.
      Большедворская опустила глаза, делая вид, что стесняется, и доктор может поступить, как захочет.
      -  Хорошо, Ира, сегодня же и заедем, посмотрим твою подругу.
      - Значит, можно позвонить, утешить ее? - обрадовалась Ирина.
      -  Можно, можно, - усмехнулся Станислав Иванович ее радости. - Хорошая подруга, раз ты так о ней печешься?
      -  Хорошая, - улыбнулась Ирина. - Еще и соседка по площадке.
      Тихонов понял, что большую роль здесь играет слово «соседка», а не «подруга». Что ж, с соседями нужно жить дружно.
      Ирина звонила подружке, а Тихонов пил свой вечерний кофе. В отличие от Надежды, она никогда не отказывалась выпить с ним чашечку, но сегодня он наслаждался ароматом один и видел, что его помощница немного нервничает. «Стесняется, что пришлось попросить, - рассуждал про себя Стас. - Ничего, посмотрю - и сразу домой». Ему вдруг очень захотелось снять напряжение - сказывалась умеренность в сексе с беременной женой.
      Он, как обычно, вышел первый, сказав, что заглянет на минутку к Кэтвару и станет ждать Ирину в машине. Она, оставшись одна, подошла к зеркалу, рассматривая свое лицо и мысленно общаясь с ним. «Сегодня решится все, и я не должна стесняться. Пан или пропал, мой он или нет, остаюсь или придется уволиться? Но хоть разок все равно пересплю с ним - назло этой курве. Да, надо все снять на пленку, может пригодиться в худшем варианте».
      Она салфеткой вытерла губы, снимая излишнюю химическую помаду, но цвет губ не изменился, и он не почувствуют ее, вымыла чашку из-под кофе, окинула кабинет привычным хозяйским глазом, поправила прядку волос.
      Пора, наверняка он уже направился к машине, станет ждать, но делать этого не стоит. Ирина замкнула кабинет и вышла из здания.
      Темно-зеленая «Вольво» бесшумно скользила по дороге, и Ирина предвкушала себя хозяйкой этой машины, ей нравились европейские автомобили, «праворукие японки» были не для нее. Она не стала одергивать чуть-чуть приподнявшееся платьишко, считала, что есть на что посмотреть и пусть он увидит, отвернулась к боковому стеклу, давая возможность не стесняться, обдумывала еще и еще раз свои действия.
      Логика была очень проста, и на ее взгляд, не очень аморальна. Приходилось встречать в жизни удачливых девушек, которые по уму и особенно по внешности ничем не превосходили, но выходили удачно замуж или находили тепленькое местечко в жизни. Почему же она со своей красивой фигурой и симпатичным личиком должна пахать, как папа Карло, мазюкая ваткой чужие и противные задницы, получать при этом денежки, которых элементарно не хватало на квартиру, телефон и хлеб. В школе она училась не напрягаясь, на твердую троечку, считала, что в вузе станет учиться приличнее и из нее получится неплохой доктор. Возможно, так и было бы, но в медицинский университет она не попала, посредственных школьных знаний хватило лишь на училище. Некоторые девочки из школы устроились по блату секретаршами, охмурили своих боссов и сейчас катают припеваючи детские колясочки, ездят на крутых машинах и смотрят свысока на своих неудачливых одноклассниц. А чем она хуже их? Лучше! Просто пока не повезло в жизни. А когда повезет? Нет, ждать не стоит. Человек сам кузнец своего счастья! Она повернулась к нему, одернула незаметно платье.
      - Приехали, вон мой подъезд, второй.
      Главное, чтобы все выглядело естественным, тогда все получится и счастье придет к ней. О любви она не задумывалась, никогда не чувствовала ее и считала книжной. Тихонов ей нравился больше других мужчин, вообще она увлекалась только тридцатилетними мужчинами, считая более молодых мальчишками, с которыми неинтересно. Они поднялись на второй этаж, Ирина открыла дверь.
      -  Проходите, Станислав Иванович, проходите в комнату, я сейчас позову соседку.
      Он снял туфли и прошел в зал - обычная двухкомнатная квартира с мебелью советской эпохи, но уютно и чисто. Тихонов присел в кресло, все еще осматриваясь, пока Ирина отсутствовала. Она появилась минуты через три.
      - Знакомьтесь, Станислав Иванович, это тоже Ирина, ее малыш недавно заснул, и она может побыть здесь немного.
      -  Что ж, Ирина, будем знакомы, что вас беспокоит? - сразу перешел к делу Тихонов, не стесняясь разглядывая молодую мать.
      - Спина, доктор, поясница, острых болей нет, но поднывает иногда, ощущения незначительные, но мешающие и неудобные. Если замачиваю пеленки в ванной, стираю в наклон, - потом разгибаюсь с трудом, разогнусь и вроде бы опять ничего не болит, - пояснила соседка.
      - Посмотрим. Конечно, хорошо бы снимочек сделать, но раз такие обстоятельства, обойдемся пока без него. На диване слишком мягко. Придется вам раздеться и лечь на пол, на палас, Ирина постелет, надеюсь, какое-нибудь покрывало, - обратился он к хозяйке. - Ложитесь на живот.
      Тихонов отошел к окну, чтобы не смущать пациентку. Во дворе целовалась парочка влюбленных, внутри прокатилась волна желания: несколько дней он не был с женой вместе. Он повернулся, соседка лежала на пледе в одних плавочках. Подойдя, он приподнял немного штанины брюк, чтобы не мешали встать на колени.
      - Станислав Иванович, - предложила хозяйка, - снимите пиджак и галстук, вам станет удобнее.
      - Да, наверное, вы правы, Ирина.
      Он скинул пиджак и снял галстук, хозяйка повесила их на плечики в шифоньер.
      Пальцы привычно осматривали позвоночник, пробегаясь подушечками по всей длине, ладони сложились крест на крест, и он резко надавил на позвоночник. Пациентка охнула с выдохом, позвонок с хрустом встал на место. Еще несколько подобных движений - и сеанс закончился. Доктор попросил встать и одеться, порекомендовал ежедневно проделывать несколько незатейливых, но необходимых упражнений.
      -  Пока все, Ирина, - обратился он к соседке. - Ничего страшного нет, позвонки на месте. Станете делать эти упражнения ежедневно - и боль исчезнет через недельку, скорее всего даже раньше. Но, - Тихонов поднял палец. - Эти упражнения необходимо делать не менее месяца, повторять курс каждую весну и осень. Не волнуйтесь, все будет хорошо.
      - Спасибо, доктор, - соседка покраснела. - Не знаю, как и благодарить вас, действительно, в пояснице что-то прояснило, легче стало и тяжесть исчезла. Спасибо.
      -  Ладно, Ирина, стирайте без проблем пеленки, но делать упражнения не забывайте, - он улыбнулся. - Иначе снова вернется тяжесть, а позднее и боли.
      Тихонов задумался. «Как же живет, существует эта женщина, если ей не с кем оставить ребенка для посещения врача? На декретные не протянешь - ноги можно». Он мысленно усмехнулся.
      - Я побегу - сыночек один, проснуться может. Спасибо еще раз доктор, до свидания.
      - До свидания.
      Соседка ушла, Тихонов поискал глазами пиджак, Ирина заметила.
      -  Может, покушаете, Станислав Иванович?
      -  Нет, Ирина, спасибо.
      -  Но без кофе я вас все равно не отпущу, - с улыбкой возразила она.
      -  Хорошо, кофе выпью с удовольствием, - не стал возражать Стас.
      -  Может, пиво или вино, есть коньяк? - предложила Ирина.
      -  Нет, кофе, пожалуй, - ответил он и подумал, что рюмочку коньяка с лимоном выпил бы с удовольствием, но не хотел огорчать Надежду задержкой.
      - А я выпью бокал красного вина, за вас, нечасто ко мне домой заходят известные доктора, - как бы в упрек бросила Ирина.
      Тихонов подумал: «Почему не выпить и мне бокальчик, много времени это не займет, зато хозяйка останется довольна, наверняка расскажет потом соседке все с приукрасами». Он улыбнулся и махнул рукой.
      - Давай тогда и мне тоже, негоже даме одной пить, - засмеялся Стас.
      Ирина прикатила из кухни маленький столик, где уже все было наставлено, пояснила:
      -  Пока вы позвоночник правили, я на кухне постаралась.
      Ирина включила музыку, стала открывать бутылку штопором, но силенок, видимо, не хватало. Станислав Иванович предложил свою помощь.
      - Давайте, Ирина, я открою.
      -  Нет, нет, что вы - вы гость, я сама.
      Она чуть наклонила бутылку, пробка резко выскочила, рука непроизвольно дернулась, обливая вином низ рубашки и брюки Тихонова. Довольно старый и заезженный трюк, но он на него попался, ничего не подозревая.
      - Ой! - вскрикнула испуганно Ирина. - Что же я натворила? Снимайте быстренько все.
      Она оглядела алое пятно на белой рубашке, чернотой расплывающееся на прорехе, кинулась расстегивать ремень, снова ойкнула.
      -  Извините, Станислав Иванович, я не хотела, - то ли про вино, то ли про ремень произнесла она. - Я все быстро исправлю: застираю и высушу феном, это не займет много времени, поверьте. Извините еще раз, случайно рука дернулась, не удержала. - Ирина на минутку выскочила из комнаты, вернулась, держа в руках простынь. - Вы снимите с себя все, я выйду, к сожалению, халата нет.
      Она протянула ему простыню, Тихонов рефлекторно взял ее, растерявшись от ее намокающих глаз, хотел приободрить, но она уже упорхнула из комнаты. Он оглядел себя еще раз - действительно, в таком виде не совсем удобно появляться на улице. Снял рубашку и брюки, чертыхнулся от пятна на плавках, снял и их, обмотавшись простынею, как в бане.
      Ирина, постучавшись, вернулась, забрала все и ушла в ванную. Тихонов сидел в кресле, слушал музыку и его разбирал смех. Это ж надо такому случиться - в чужом доме, один на один с женщиной и без одежды. Бред какой-то, но вместо злости или расстройства его душил смех, и он едва сдерживал себя. Вскоре вернулась Ирина.
      -  Все прекрасно отстиралось, отвисится с полчаса, и я высушу за минуту феном, отглажу, станете, как новенький, - пояснила хозяйка, не зная, что сказать более.
      Посидели с минуту молча, Ирина потянулась рукой за вином, вопросительно глядя на Тихонова. Он не выдержал, захохотал.
      -   Наливай, чего уж там... Вот история - комикс! - сквозь смех выдавливал он слова.
      Ирина вначале неуверенно, но потом тоже рассмеялась от души, наполнила бокалы. Они чокнулись, все еще улыбаясь, и выпили понемногу.
      - Никогда бы не подумал, - начал Станислав Иванович, - что придется находиться в комнате с женщиной, когда она прекрасно одета, а я голый, в одной простыне.
      - Я сейчас вернусь, - мгновенно среагировала Ирина, - оденусь попроще.
      Тихонов не успел ничего возразить, Ирина быстро вышла, в спальне скинула с себя все, включая бюстгальтер и трусики, нацепила пояс, надела ажурные чулки и одним движением напялила простенькое ситцевое короткое платье с вырезом на груди. Оглядела себя и осталась довольна, вернулась в комнату.
      Станислав Иванович не мог скрыть своего восхищения ее видом, прошелся взглядом по ножкам, талии, наполовину открытой груди с выпирающими под тканью платья сосками. Ирина подсела поближе, подняла бокал и отпила молча. У Тихонова перехватило дыхание, он усилием воли подавлял зашевелившийся орган, взял бокал и сделал несколько больших глотков. Ирина наполнила его снова.
      - Потанцуем, - предложила она, переключая магнитофон на плавную мелодию, протянула ему руку.
      Тихонов встал, плохо соображая, что делает, обнял Ирину за талию, чувствуя, как сваливается с бедер простынь и член скользит по ее ноге вверх. Ирина приподнялась на цыпочки, отвела ногу в сторону и вобрала его в себя, почувствовав через несколько движений пульсацию влаги, прижалась сильнее, находя его губы.
      До спальни они так и не добрались, Ирина отработала по полной программе в комнате на диване и сейчас лежала, поглаживая ладонью грудь Стаса. Она и сама не ожидала, что ей, повидавшей на своем небольшом веку немало мужиков, так понравится Стас, чувствовала вырастающую в груди нежность и была готова лежать и ласкать его целую вечность. Раньше такого с ней еще никогда не происходило, приятно не щемило внутри, не хотелось прижаться грудью и вобрать в себя его целиком. После секса совершенно новые, неизведанные прежде ощущения переполняли ее, туманили мысли.
      Дыхание Стаса успокаивалось, кровь отливала от головы, заполняемой мыслями о семье и доме. Что теперь будет? Он любит Надежду, она будущая мать его ребенка, он хочет быть с ней. И хочет спать с Ириной. Кошмар. И как из него выйти? Одна нравилась душой, семьей, бытом. Другая пока только сексом. Что делать? Мысли прервал голос Ирины.
      - Стас, поверь мне, я не гоню тебя и очень хочу остаться с тобой, но ты женат, и я не встретилась на твоем пути раньше. Не терзай себя и ничего не рассказывай жене, по крайней мере пока. Время все расставит само, знай лишь одно, что лучшего мужчины в моей жизни не было. А сейчас иди, тебе пора.
      Она встала с дивана, поцеловала его в щеку, и вскоре он услышал жужжание фена, значит, можно полежать еще пару-другую минуток.
      Ирина действительно вернулась быстро, положила рядышком его чистую одежду, он вздохнул, встал и оделся - она не ушла и не отвернулась. Положила на губы палец, прося ни о чем не говорить, подтолкнула к двери, еще раз чмокнула в щеку и захлопнула дверь, заревев тихо и беззвучно, по-женски. Злость на Надежду исчезла, в груди прочно осело новое и неизведанное чувство - то впервые к ней приходила любовь.
      Как странно и внезапно она приходит... Еще совсем недавно, несколько часов назад, она не думала и не помышляла о любви, хотела красивой и сытой жизни, мести подругам и другим бабам, у которых в жизни все получилось сразу, секса с мужчиной, который приятен. Сейчас ей не хотелось сытой жизни и мести, она беззвучно плакала, уткнувшись в подушку, плакала о нем, уже единственном, плакала о судьбе, которая неизвестно как сложится.
      Мысли Стаса были совсем другими, в голове доминировала измена и что он скажет своей жене. Внутри затикали спасительные слова Ирины: «Не терзай себя и ничего не рассказывай жене, по крайней мере пока. Время все расставит само».
      «Может, оно так и лучше, - рассуждал Стас. - Со временем все уляжется и определится, надо взять себя в руки, держаться и молчать, вести себя, как прежде. Но это подло. Подло, но Надежде расстраиваться нельзя, - хватался он за соломинку. - Стану молчать», - решил он и надавил на газ.
      На следующий день Тихонов пришел на работу не таким рассеянным и невнимательным, как прежде. Он сразу заметил слегка припухшие глаза Ирины, которые она пыталась заретушировать с помощью косметики, но бессонная ночь вобрала слишком много влаги в мякоть орбит и красноты в белочную оболочку.
      - Здравствуй, Ира, ты плохо спала, глаза говорят, что ты плакала? - участливо спросил он.
      - Доброе утро, Станислав Иванович, было немного, - не стала скрывать она.
      Он не стал допытываться - почему. Сама скажет, если захочет, считал вопрос некорректным.
      -   Больные подождут немного, давай выпьем кофе, - предложил он.
      - Хорошо, Станислав Иванович, я сейчас приготовлю.
      Ирина налила воды, включила чайник, положила по ложечке растворимого кофе и сахара в кружки, стала ждать, когда закипит вода. Тихонов подошел к ней с пипеткой.
      -   Посмотри вверх, я закапаю тебе в глаза нафтизин, краснота через минуту исчезнет, это абсолютно безболезненно и эффективно.
      Ирина почувствовала, как приятный холодок капель освежает ее глаза, улыбнулась.
      - Спасибо, Станислав Иванович, - глянула в зеркало. - Не думала, что эффект получится изумительным, просто не догадывалась, что нафтизин можно применять и для этих целей. Вы тоже не спали, давайте, я закапаю и вам, - предложила она, ласково взглянув на доктора.
      -  Ничего, Ирина, я сам, наливай кофе.
      Он закапал по капле в каждый глаз, поморгал немного и вытер платочком излишки влаги. Глаза прояснились, смотрели на окружающий мир детской чистотой белка.
      Тихонову очень хотелось узнать - почему плакала и не спала ночью Ирина, она одинокая женщина и вольна быть с кем угодно. У нее нет супружеских обязательств или хотя бы обязательств подруги, но она обеспокоена после их близости. Почему? Может, она влюблена в меня и теперь расстояние тяготит ее больше обычного?
      -  Как у тебя дома, Стас, ты всю ночь не спал?
      Голос Ирины звучал озабоченно и участливо, это не был голос обычного праздного любопытства.
      - Ничего, Ирочка, спасибо, жена ничего не почувствовала, я не стал говорить ничего, сказал, что ездил смотреть больную, которая не может прийти на прием сама, - он отпил кофе. - Не хочется потерять семью, не хочется потерять и тебя, - честно признался он. - Ладно, все разговоры потом, приглашай больных.
      В обед Тихонов всегда уходил к Кэтвару, к сестре, обедал там. Сегодня ел молча, без разговоров и аппетита. Бородины почувствовали его настроение, но не решились спросить. Стас быстро ушел, так и не сказав ни слова, кроме дежурных фраз: «приятного аппетита» и «спасибо». Он вернулся в свой кабинет, где уже находилась Ирина, она тоже поела в зале бара чуть-чуть, - есть не хотелось.
      Он подошел к ней, погладил волосы и щеку, прильнул к губам продолжительным и чувственным поцелуем, потом снял с нее платье, долго ласкал грудь, целуя соски и шею, вошел аккуратно, положив ее на стол и, закончив, не выпускал из своих объятий. Обеденное время заканчивалось, они оделись, так и не произнеся ни слова, говорили одними глазами, выражая нежность и понимание. Снова начался прием больных.
      Вечером повторилось все, как и в обед, может, ласки были более бурными и чувственными. Ирина поцеловала его на прощание в губы, провела по ним пальчиком уже двусмысленно - лаская, и чтобы молчал. Никто не хотел слов, если они не могли быть всегда вместе. Словно договорившись, любили друг друга организмами и разговаривали потом мысленно в постели. Странная тактика устраивала пока обоих и каждый знал, что это временное явление.
      Ирина, несмотря на прошлую бессонную ночь, не смогла уснуть сразу, считала, что ей легче, чем ему, переживала за него и верила его утренним словам. «Мне-то что, - рассуждала она, - я свободная женщина, а вот каково ему? Он же не подонок, любит Надежду и меня любит, а она беременна. Выбор совсем не прост, и иногда его вовсе нет. А можно ли любить двоих? - она начала вспоминать литературных героев. - Георгий Саакадзе очень любил свою златокудрую Нину, но жизнь с ней не сложилась по политическим мотивам, он женился на другой, полюбил ее, но свою Нину продолжал любить всегда. А еще кто? При чем здесь герои книг, это жизнь», - но в памяти высветилось стихотворение, и она прочитала его вслух.
      
      Я стою у ночного окна,
      В небе светит бесстыдно Луна,
      Навалилась хмельная тоска,
      Пью ее я сегодня до дна.
      
      Знаю, любишь меня безмерно.
      Почему я такой плохой?
      Не могу полюбить так верно,
      Изменяя тебе с другой.
      
      И склонюсь у колен твоих,
      Разрывая себя на части –
      Неужели люблю двоих,
      Плавясь в огненном пламени страсти?
      
      Но стою у ночного окна,
      В небе светит бесстыдно Луна,
      Навалилась хмельная тоска,
      Пью ее я сегодня до дна.
      
      Ирина помолчала немного и прошептала вновь: «И склонюсь у колен твоих, разрывая себя на части - неужели люблю двоих, плавясь в огненном пламени страсти?.. Как ёмко и четко переданы наши отношения, словно автор заглянул в будущее и отразил сущность явления. Что будет с нами? Но я же знаю, что он любит и ее, сейчас наверняка лежит с ней, обнимая. И я не ревную, жду своей очереди. Почему бы и ей не знать, любит - пусть ждет своего часа. Мы одинаково любим одного мужчину, но есть всего лишь одна разница - она первая и ждать не станет. Каждая не хочет быть первой или второй - единственной».
      Мысли еще долго крутились вокруг одной темы, повторялись, перефразировались, изменялись и возвращались, не находя решения, пока голова не устала и не затуманилась сном.
      Стас тоже не засыпал долго, другие и более тяжелые мысли вертелись в его голове на одну и ту же тему, хотя кто и когда соизмерил их тяжесть? Надежда поспала часок и проснулась, наверное, ее разбудила гнетущая аура мужа.
      - Не спишь, Стас, почему?
      -  Думаю, Наденька, думаю о будущем, - он вздохнул, подложил руку под ее голову, прижал к себе.
      -  Давай вместе думать, - жена ласково взглянула на Стаса, стараясь в темноте разглядеть выражение лица, прочитать по глазам невысказанные мысли.
      - Нет, Надюша, нет. Постарайся уснуть, для малыша сон очень важен, он живой и тоже спит и бодрствует, веселится и грустит, но только с тобой, вместе. Работы много, больные идут потоком, а еще надо подумать о новом бизнесе, как мы и договаривались. Хотелось перед родами побольше побыть с тобой, а получится наоборот. Ладно, спи, милая.
      Она закрыла глаза, подумала: «Ничего, это не страшно, главное - мы вместе».
      Дни бежали за днями и ничего не менялось. Приближались Надины роды, и Стас решил поговорить с Кэтваром - может, он найдет какой-то выход, предложит хоть что-нибудь. Хотя что можно здесь предложить, кроме болезненного хирургического вмешательства? Но он решился на разговор. Позвонил вечером домой, когда проводил Ирину, сказал, что задержится с Кэтваром. Надежда захотела приехать тоже, но он не разрешил ей вначале, потом передумал - пусть приедет, пообщается с Мариной, скучно одной. Но так уж устроены, видимо, женщины: предложил приехать, она отказалась.
      Стас не захотел разговаривать с Кэтом у него и у себя на работе тоже, он попросил его посидеть в баре, в отдельном кабинете, заказал коньяк с лимоном.
      - Знаешь, Кэт, хотел посоветоваться с тобой.
      - Знаю, - перебил его Кэтвар.
      - Откуда!? - удивился Стае.
      - Не слепой, вижу. Ты мне вот что скажи - действительно обеих любишь?
      - Да, поэтому и не знаю, что делать, как быть. Надежда вот-вот родит...
      Он опрокинул рюмку коньяка в рот, опустил голову, закусывая лимоном и почему-то прислушиваясь к музыке в баре.
      -  А ты хоть предохранялся, когда спал с Ириной? - задал вопрос Кэтвар.
      Стас вздрогнул, ответил ошарашено:
      -  Нет.
      - И что ты считаешь, что она пустоцвет? Наверняка уже тоже беременна, хотя еще и не знает про это сама. Доктор называется, головкой думаешь - не головой. - Стас обхватил голову обеими руками, тупо уставился в бокал с коньяком. - Если бы не знал, не верил тебе, - продолжал Кэт, - давно бы решил этот вопрос сам, но ты любишь обеих и это факт. У тебя все, Стас, получается через задницу - то ты пьешь немерено, то в тюрьме сидишь, то любишь не одну, а двоих сразу. Одно лишь хорошо - врач ты тоже необычный, классный врач. Ты думаешь, что я Бог или царь? Пришел ко мне - и я все рамсы развел сразу? Нет, дорогой, я такой же человек, как и ты, только головой думаю, а не жопой. Извини, не хотел обидеть. Когда приходит любовь - хоть чем думай, не прогонишь ее, а она, как зараза, выбирает объект по своему желанию, тут уж ничего не поделаешь.
      Кэтвар плеснул коньяка в бокал, выпил, съел ломтик лимона и продолжил разговор.
      - Догадался я недавно о твоих похождениях и думал над этой проблемой, верил, что у тебя это не флирт, а серьезно, иначе бы и говорить не стал. Трое вас, и своё у каждого, много вариантов перебрал - и хуже, и лучше. Ни один не решает проблемы кардинально, но все-таки, на мой взгляд, есть один самый выгодный, нет, скорее приемлемый. Как я уже говорил, Ирина наверняка беременна и должна от тебя уйти, я имею в виду уволиться. Не перебивай, слушай, - он поднял палец. - Потом вопросы. Надо с ней переговорить ласково и обстоятельно - появится животик, начнутся вопросы... зачем? Даже если она не беременна - все равно надежнее. Работой и материально ты ее должен обеспечить, откроешь ей фирму, например, по лечению облитерирующего эндартериита. Что-нибудь специфически водное, ты же лечишь этих больных в ванне с водой, капаешь туда какую-то гадость, и они излечиваются. Станешь направлять к ней пациентов - и все в порядке. Вдалеке от нас, обеспечена, езди к ней на здоровье, общайся, слава Богу, денег у тебя хватает, чтобы содержать вторую семью без ущерба для первой. Надежде скажешь, что принимаешь больных еще и в другой фирме, вот тебе и алиби, не очень надежное, но хоть какое-то. Многие бизнесмены сейчас приезжают домой около полуночи, жизнь такая. Пока животик не вырос, решай проблемы с местом фирмы. В общем, работенки тебе хватит, любвеобильный ты наш, и заканчивай переживать, вредно это для здоровья, да и Надежда почувствует.
      Кэт наполнил рюмки коньяком, выпили, закусили лимоном. Стас преобразился, снялся камень с души, много нерешенных проблем осталось, но внутри полегчало.
      - Да, Кэт, славный ты парень! А Марина знает? - обеспокоился Стас.
      -  Не думаю, и не надо ей знать. Бабы - они и есть бабы. Конечно, она не скажет Надежде, но тебя при удобном случае ткнет носом, по-сестрински, - он засмеялся. - Ладно, дуй домой, Надежда наверняка уже волнуется, - он встал из-за столика, протянул руку. - Удачи тебе, любовничек хренов, - и усмехнулся, тряхнув головой.
      Стас приехал домой приободренный, Надежда сразу заметила его настроение, обрадовалась, поцеловала в губы и сморщилась.
      -  Без водки-то нельзя было? Рассказывай, - она заулыбалась.
      -  Коньяк, Надюша, коньяк, - улыбнулся и он. - Решили мы фирмочку одну создать для лечения больных специфическими водными процедурами. Как выразился Кэтвар, больной залазит в ванну, я наливаю туда гадость, - он засмеялся, - и здоров человечек. Придется поездить, поискать помещение, пока свои здания не построим, и прием там вести часика три после «Престижа», ничего не поделаешь, бизнес требует жертв, - он чмокнул жену в щеку. - Давай, корми чем-нибудь, не стал есть у Кэта, посидели мы с ним в баре - Марина все равно бы накормила, хочешь - не хочешь.
      Она знала, что Марина очень любила брата и не отпустила бы его голодным, засуетилась, оправдываясь.
      -  Я думала, ты у них, не подогревала ничего. Сейчас быстренько все разогрею, работничек ты мой. Нет, чтобы дома побыть побольше - он все себе занятия ищет. Денег, что ли, не хватает?
      - Денег много не бывает, Надюша, и все их не заработаешь, но стремиться к этому нужно.
      Под утро у Надежды внезапно начались схватки. Стас считал, что у него дня три еще есть в запасе, но ошиблись все. «Скорая» прибыла быстро, повезла жену в роддом, Стас поехал вместе с ней. Там он увидел явно нервничающего Кэтвара, прохаживающегося из угла в угол.
      - А ты чего здесь делаешь? - спросил он Кэта. - Все равно внутрь не пустят, и откуда ты вообще узнал?
      Кэт усмехнулся.
      - Да не узнал я - я свою пару часов назад привез, вместе рожать станут. Врачи говорят, воды отошли, сегодня родит.
      -  Это точно, - поддержал его Стас, - родит сегодня. Во сколько воды отошли? - поинтересовался он.
      -  В три ночи.
      - Значит, часиков в 10 или 11 уже родит, может, и в полдень, конечно, но вряд ли, - голосом знатока произнес Стас.
      - Ты врач, тебе виднее, - согласился Кэт.
      Они вышли на улицу, Стас закурил, оглядывая трехэтажное здание роддома, выглядевшее серым, невзрачным и грязным, на окнах виднелись наклеенные большие цифры - номера палат, чтобы можно было пообщаться не через записки и передачи, а визуально. «Можно было бы и покрасить здание, - подумал он. - Не роддом, а шарашка с виду, мрачное впечатление на фоне душевного подъема будущих и настоящих пап».
      - Что делать будем, Кэт? - спросил Стас. - Родят наши часиков в 9-10, пока здесь делать нечего. Поехали, приведем себя в порядок, побреемся и к этому времени вернемся, хотя тоже ни к чему - мне скинут информацию на сотик, как только кто-то из них родит, тогда и полетим сразу.
      Он внимательно посмотрел на Кэтвара, закуривая новую сигарету, тот пожал плечами.
      -  Куришь много, врач еще называешься. Поехали, надо еще ЦУ на работе раздать.
      Стас ехал домой, оглядывая улицы и дома по-новому, взгляд видел и не фиксировал их, он думал, что скоро, очень скоро станет впервые папой. Как отнесется к этому Ирина? Внешне никак, но внутри станет переживать, думать, что ребенок оттеснит ее. «Дурашка, надо поговорить с ней, эх, не успел до роддома, сейчас может воспринять это по-другому. Ничего, все от меня зависит, пусть тоже рожает в будущем. А если она не беременна? Марина, вон, около двух лет не могла залететь. Это ничего не меняет в наших отношениях».
      Дома Стас почистил зубы, побрился, переоделся, позавтракал всухомятку. Дом показался ему скучным и неуютным без Надежды, не хватало ее здесь. Он выгнал из гаража машину и поехал на работу, не хотел оставаться один в большом доме, хотя до начала работы оставалось часа полтора.
      После случая с Надеждой он всегда носил с собой ключи от кабинета, правда, почти никогда ими не пользовался, но все равно носил. Вот и сегодня они пригодились. Он просмотрел запись приема. Пять новых больных, восемь повторных, много. Повторных может принять Ирина, она справится, знает, что и как делать с каждым из них, новых передвинуть на после обеда, если получится. Он набрал номер телефона Ирины, попросил подъехать пораньше.
      Она отреагировала прозорливо: «Что случилось, жену в роддом увез? Подъеду скоро». В трубке запикало, он так и не успел ничего сказать, настроение испортилось. Закурил сигарету, налил в чайник воды, задумался. «Надо было, наверное, съездить за ней, не вызывать, как начальник, - корил он себя. - Любишь двоих и получай от двоих, - усмехнулся Стас. - Естественно, Ирина начнет брыкаться, заводиться иногда не по теме - они для меня обе, а я для них один, для каждой».
      Ирина прилетела минут через двадцать после звонка Стаса. Он сразу сообразил, что она не завтракала, бросила телефон, мгновенно оделась - и вот уже здесь. Одевалась она удивительно быстро, позавидовать мог любой солдат второгодок: спичка догорала до половины - она уже одета. «Любит, волнуется и переживает за меня». Он обнял ее прямо у порога, прижал к себе и прошептал на ушко:
      -  Зачем ты так, Ира, я же люблю тебя.
      -  Правда? - переспросила она, немного отстраняясь от него, чтобы видеть лицо. - Но ты раньше не говорил об этом. Извини, просто я дура и эгоистка и очень, очень тебя люблю. Я же нарочно облила тебя вином, чтобы переспать с тобой, и не любила тебя совсем тогда. И сексом занималась отчаянно, но не по любви. После, когда ты еще лежал со мной на диване, я впервые почувствовала необычность отношений, словно что-то доброе и нежное стало вливаться в меня, в мое сердце, душу, в каждую клеточку. Раньше я не знала любви, считала ее книжной и наигранной, ненавидела твою Надежду, хотела мстить ей и всем удачливым бабам. Но все перевернулось во мне враз, месть испарилась. Надежда - жена моего любимого, ему с ней хорошо, как же я могу относиться к ней плохо?..
      Она уткнулась к нему в грудь и зарыдала беззвучно, содрогаясь всем телом, прижимая его к себе, целуя сквозь слезы прямо через рубашку.
      - Что же теперь будет, Стас? - она подняла заплаканные глаза.
      - Что будет, что будет? - он прижал ее к себе покрепче, потом отстранил, промокнул платочком слезы. - Пойдем, выпьем кофе, я вскипятил чайник. Как раз хотел поговорить с тобой сегодня о наших проблемах, не думал, что Надежда сегодня попадет в роддом, считал, дня через три, - Стас налил две чашечки. - Я рассказал Кэтвару о нас с тобой, и хорошо сделал, он и так догадывался, больше никто не знает, Марина тоже. Она, кстати, тоже в роддоме, вместе рожать будут.
      Стас передал ей разговор с Кэтом, допил кофе и ждал ее решения.
      - Да, Стас, наверное, это оптимальный вариант, лучшего выхода я не знаю. Я тоже много думала о нас с тобой, даже хотела уйти из жизни, оставив вас вдвоем, но это не для меня, я не самоубийца. Станем довольствоваться тем, что есть. Ты уедешь скоро, - посчитала она личную тему законченной. - Что с больными-то делать?
      -  Повторных сама примешь, уверен - сумеешь. Первичных переназначишь на после обеда, кто не сможет - на завтра, - он глянул на часы. - Скоро девять, скоро и позвонят, - Стас улыбнулся.
      В кабинет без стука вошел Кэтвар.
      - Что, голубки, воркуете? Сын у тебя, Стас, поздравляю.
      - А почему же мне не перезвонили? - еще не понял и не успел обрадоваться он.
      - Номер медсестра попутала. Мы же два сотика оставляли, - Кэт натянуто улыбнулся. - Иди, папаша, подожди меня в машине, я с Ириной переговорю.
      -  Ура-а-а-а! - закричал Стас. - У меня сын, продолжатель рода Тихоновых, а то все Бородины да Бородины.
      Он схватил Ирину на руки, закружил по кабинету.
      -  Иди, я с Ириной поговорю, - урезонил его Кэт. Стас погрозил Кэтвару пальцем, улыбнулся и выскочил из кабинета, словно мальчишка.
      Через пять минут появился Кэт, Стас засыпал его вопросами:
      - Ну, что, как? Какой вес, рост, как Надя, твоя как, не родила еще?
      -  И моя родила, и тоже сын.
      -  Ну-у! Чего ж ты молчал, поздравляю. А чего кислый - девочку ждал? - не успокаивался Стас.
      -  Роды у Надежды были тяжелыми, ребенка спасли, успели прокесарить, - вздохнул и опустил глаза Кэтвар. - Надежда умерла, Стас, крепись. У Марины раньше молока много было, выкормит обоих.
      До роддома ехали молча, Стас курил сигарету за сигаретой, вздыхал глубоко и тяжко. Лицо враз осунулось и стало серым. Кэт не знал, как помочь ему, он тоже переживал. Машина остановилась, Кэт и Стас вышли.
      -  Держись, Стас, врачи пока не знают точной причины смерти. Она умерла внезапно при полном здравии, подозревают, что где-то был тромб и оторвался, задел какую-то бифукацию.
      -  Бифуркацию, - по привычке поправил Стас. - Есть такое раздвоение легочной артерии, если тромб задевает его, происходит рефлекторная остановка дыхания.
      -  Видишь, ты лучше знаешь. Сейчас пойдем к Марине, оба мальчика у нее в палате. Они вместе рожали, когда это случилось, Марина со страха сразу «выплюнула» своего. Держись, Стас, Ирине я рассказал уже все. Молоко бы только у Марины не пропало от стресса, говорят, такое бывает, останутся голодными малыши, - Кэт вздохнул глубоко и подтолкнул вперед Стаса.
      Накинув халаты, они прошли в палату к Марине. Она лежала на кровати, а рядом в маленькой кроватке сопели два сверточка. Разговор о Надежде не заводили.
      -  Ну, что, мужики, выбирайте - какой из них ваш, - улыбнулась Марина. - Сможете угадать?
      Они склонились над кроваткой, внимательно разглядывая спящих малышей. Хотелось увидеть цвет глаз, но пока возможности не было. Стас брал во внимание все лица - свое, Надежды, Марины и Кэтвара, находил знакомые черты по губам, бровям, рассматривал носики и овал лица. Не хотелось ошибиться в таком вопросе, но он сделал выбор, Марина улыбнулась.
      - Для меня они оба свои, родные, каких выбрали, так и будет.
      - А на самом деле? - враз спросили они.
      -  Ишь ты, собственнички, эгоисты, чужих здесь нет, - засмеялась она. - Правильно выбрали, правильно, не обманул голос крови.
      -  А она даже не увидела своего ребенка, которого носила в себе девять месяцев и так ждала, - грустно проговорил Стас и вышел из палаты.
      Скорбная тишина повисла в комнате, Кэтвар выскочил за ним.
      - Что ты, Стас, успокойся, Надежду не вернешь, а жить надо. Она оставила тебе свою кровиночку, люби и заботься о ней, о своем малыше. Пойдем, посидим немного одни. Я узнавал, Надю можно забрать вечером, сейчас ее должны вскрывать, вечером и узнаем точно причину смерти.
      Они вышли на улицу и увидели Ирину. С мокрыми глазами, растерявшаяся, она не знала, что делать, как подойти к Стасу. Он сам подошел к ней, обнял в знак благодарности за плечи и произнес тихо, обоим:
      - Я хочу побыть один, отвезите меня в «Престиж». Там он устроился в кабинете, в котором когда-то сидел с Надеждой, заказал коньяк с лимоном, пил понемногу, курил сигарету за сигаретой, потом прошел в свой кабинет, лег на кушетку и попробовал уснуть. Лежал в полудреме, вспоминая свою недолгую жизнь, вспоминал все, начиная с детства и до настоящего времени. Тяжело вздыхал, когда лезли в голову мысли, что Бог рассудил их, забрал себе одну из любимых. Принял решение, что сорок дней проведет один, потом пригласит в дом Ирину, зарегистрируются с ней через год. Марина выкормит его малыша, а матерью должна стать Ирина, пусть и не знает он, что нет у него родной матери. Потом, позже узнает, должен узнать правду, когда вырастет.
      Прошло полтора месяца, но Стас не спешил приводить в дом Ирину. Решил, что станут жить вместе, когда перестанет Марина кормить малышей грудью. Приезжал к ней домой, иногда оставался на ночь, но большую часть времени проводил у Кэтвара, где и жил пока его сын, которого он назвал Виктором в честь Надиного отца.
      Чрез три месяца молока стало не хватать, и детей докармливали детскими смесями и кефиром. Марина теперь часто находилась у Стаса, приучала Виктора к своему родному дому, стала временами приходить и Ирина, привыкала постепенно к своему приемному сыну. У нее начал появляться животик, и Стас не стал скрывать их отношений от Марины, рассказав все. Она день молчала, переваривая информацию, потом предложила Стасу:
      - Чего вы там спите по разным углам, пусть Ирина переезжает, мне заодно с ребятишками поможет. Не переживай, Стас, встречу ее нормально, раз уж так получилось, отнесусь, как к своей, лишь бы ребенка любила твоего, относилась по-матерински. Ну, а когда она в декрет пойдет, возьмешь себе на работу мужика вместо нее, хватит уже приключений, слаб ты на передок оказался, вот и возьму тебя на контроль.
      -  Бери, бери, я согласен, - засмеялся он впервые за несколько месяцев, подошел и обнял сестру, посмотрел на Кэта. - Славные вы у меня ребята, и что бы я без вас делал?
      Четырехмесячный Виктор уже знал своего отца, тянул к нему маленькие ручонки, а Ирину пока чурался, привык к Марине. Ирина переживала, ревновала его к ней, и та считала это хорошим знаком, значит, любит она Стаса действительно, любит и его сына. Подошла как-то к ней, обняла за плечи и сказала с улыбкой:
      - Все нормально, Ирочка, Виктор через недельку-две привыкнет к тебе, и ты станешь ему матерью, я рада, что ты его любишь, а я стану ему всего лишь родной теткой, как и есть на самом деле. Считай, что он ходит ко мне в рабочие дни, как в садик, а вечером и по выходным он твой. Разве плохо иметь воспитательницу, которая относится к ребенку, как к своему? Каждая мама может об этом только мечтать. Родишь своего, выкормишь грудью, и он тоже станет ходить ко мне, на работу я теперь попаду нескоро - пока эти подрастут, твой будущий самостоятельно одеваться начнет, кушать. Много еще воды утечет, Ирочка, живем мы одной семьей, и ты ее член.
      Великий судья и лекарь постепенно расставлял все по своим местам, время сглаживало шероховатости бытия. Стас с Ириной вместе ездили на работу, лечили больных и возвращались обратно в свой родной дом, чтобы быть уже втроем, с сыном. Мальчик очень нравился Ирине, она прижимала его к груди, гукала с ним подолгу и улыбалась.
      
      
      *          *          *
      
      
                Авторитет подкатил на своем «Мерсе» к подъезду дома, один охранник нырнул внутрь провентилировать ситуацию - нет ли кого из посторонних, боялись нападения конкурентов.
      В последнее время обстановка в городе усложнилась, группировка Бойца набрала силу и уже не считалась с Тахиром, потихоньку и в наглую прибирая к рукам курируемые объекты, стремясь захватить и основной бизнес в районе - наркоту и проституцию. Встреча «на высшем уровне» не дала ожидаемых результатов, и каждый из лидеров понимал, что встает на тропу войны, кровавые разборки неизбежны. Но Тахир не хотел начинать первым, хотя понимал, что начнут скорее всего с него, поэтому охрана проверяла путь его следования, особенно подъезды домов, баров и ресторанов, где он любил бывать.
      Сегодня за ним не следили, и это сильно беспокоило, могло означать единственное - место и время выбрано. Тахир нервничал, и вернувшегося охранника отправил проверить еще раз.
      -  Все нормально, шеф, чисто, - доложил повторно качок.
      Авторитет вышел из машины и быстро направился к двери, охрана прикрывала его сзади и с боков, следом в подъезд быстро проскользнула подруга Татьяна, с которой он не расставался уже несколько дней, прикипел телом. Поднялись на третий этаж, Тахир отомкнул замок, и охрана проверила квартиру - чисто.
      В отношении женщин он слыл привередливым, мог переспать с наркоманкой, но на повторный контакт не шел никогда, как бы она хороша ни была. Наркоманов считал конченными людьми, при определенных обстоятельствах всегда способных на предательство. Сам, в отличие от Бойца, который пользовался «травкой», ни разу не пробовал «дури» или чего-то другого.
      Татьяна подошла к бару, плеснула себе в бокал «Мартини», выпила одна, налила еще.
      - Тебе коньяка налить? - спросила обыденно.
      -  Немного, - ответил Тахир.
      Выпили не чокаясь. Она никогда не ложилась в постель трезвой, не могла иначе переносить извращения. Все начиналось с обычных и приятных ласк, но потом он садился ей на грудь, елозил яйцами и трахал в рот, она лишь держала член у корня, чтобы он не заходил слишком глубоко и не вызвал рвотный рефлекс. Тахир не интересовался ее желаниями и чувствами, платил деньги и считал вправе делать, что хочет.
      В этот раз он уснул быстро, сказывались волнения последних дней. Татьяна встала, прополоскала рот, вышла на балкон, закурила, вдыхая одновременно дым и ночной, немного душноватый летний воздух. Вернулась в спальню, легла рядом и задумалась. Хотелось бросить его, уйти, сбежать куда-нибудь, слишком противными были заработанные доллары - штука за ночь и полное содержание. Но как уйти от такого - найдут и изувечат, изобьют до смерти, а ничего не изменится, кроме потерянного здоровья. Постепенно сон завладевал ею и тяжелые мысли вытеснялись из головы.
      Заиграла привычная мелодия сотового телефона, Татьяна, не открывая глаз, повернулась на бок. Вставать не хотелось - пока он говорит, потом моется, чистит зубы и бреется, можно подремать немного, понежиться в постели. Телефон звонил и звонил, Татьяна занервничала: не дают спокойно полежать. Она толкнула его локтем в бок.
      - Не слышишь, что ли? - бросила сонно, с упреком, но сотик продолжал звенеть. - Оглох совсем, - сказала уже раздраженно, поворачиваясь к Тахиру, но реакции не последовало.
      Непривычно серое лицо не реагировало, она потрепала его за грудь, ощутила рукой прохладу, сердце ёкнуло - пульс на сонной артерии отсутствовал, Тахир не дышал. Мгновенно соскочив с кровати, Татьяна в ужасе смотрела на труп, не слыша продолжающего звонить телефона. Оцепенев, она замерла на некоторое время, стоя в вычурной позе у постели. Звонки прекратились. Шатаясь, она подошла к креслу и упала в него, лихорадочно соображая, что делать, что рассказать и объяснить братве. Милиции она не пугалась - ничего плохого не делала, а вот братва может не поверить, может не дождаться экспертизы и отправить вслед за ним.
      «Значит, надо звонить в милицию, и срочно, они должны приехать первыми. Но почему он умер? Никогда не жаловался на сердце. А может, и не сердце, может, его отравили? Тогда мне оторвут голову, не поверят, что я ни при чем. Бежать - куда? Нет, этого как раз и не надо делать - найдут и точно убьют».
      Татьяна набрала 02.
      - Алло, милиция, Тахир умер, запишите адрес.
      Она продиктовала адрес и сразу же повесила трубку, чтобы избежать лишних вопросов, не сомневалась, что там поняли, о каком Тахире идет речь. Достала дрожащими пальцами сигарету, прикурила, глубоко затягиваясь дымом, заплакала, роняя пепел на тело и только сейчас поняла, что совсем не одета. Махнула рукой, продолжая курить, потом оделась и налила полный бокал «Мартини», опрокинула его враз, вздохнула и набрала номер одного из братков, объяснила, как смогла ситуацию.
      Опергруппа прибыла через полчаса. «Могли бы и побыстрее», - подумала Татьяна, открывая дверь. Следователь прокуратуры увел ее на кухню, где стал подробно расспрашивать, но она толком ничего пояснить не могла, твердила как-то заученно, что легли спать, как обычно, проснулась утром, а он мертвый.
      Судебный медик пояснил, как обычно в таких ситуациях, что смерть наступила примерно между тремя и четырьмя часами ночи, скорее всего, Тахиру свернули шею, но точно определит вскрытие. Следователь уже задавал массу конкретных вопросов в связи с предварительным сообщением судмедэксперта, Татьяна плакала, курила и твердила одно и то же на все вопросы: «Легли спать, как обычно - проснулась, а он мертвый». Следователь раздражался, кричал, но получал один и тот же заученный ответ.
      Закончив составлять протокол осмотра места происшествия, следователь увез Татьяну с собой в прокуратуру, понимая, что она зациклилась на одном, вызвал ей врача.
      После укола и капель Татьяна немного пришла в себя, рассказала, что знала, приводя следователя в ярость.
      -  Ты что, сучка, мне лапшу вешаешь? Твоему хахалю шею прямо в постели свернули, а ты ничего не видела, не слышала и не знаешь, никого не было. Значит, это ты ему головенку отвернула, пойдешь по убийству, не сам же он себе голову свернул.
      Слезы кончились, Татьяна перестала плакать, заявила устало и отрешенно:
      -  Все, хватит. Без адвоката не скажу больше ни слова. Если я арестована - ведите в камеру, если нет, я пошла домой.
      -  Ишь ты, ****ь, про права вспомнила, - взорвался следователь. - Я тебя задерживаю, пойдешь в ИВС, но сначала ты мне расскажешь, как шею ему свернула или кого ночью впустила в дом?
      -  Задерживай, мент поганый, без адвоката слова не скажу, - уперлась Татьяна, переходя на оскорбления. - Имею полное право.
      Зазвонил телефон, следователь снял трубку, ответил по-военному: «Есть», и оставил Татьяну с помощником.
      -  Что у тебя по делу Тахира? - спросил его прокурор сразу, как он вошел, показывая рукой на стул.
      Следователь пояснил.
      - Да-а, не густо, - произнес прокурор. - Как и с Бойцом. Его тоже сегодня завалили и точно так же в постели с бабой, которая ничего не слышала и не видела. По времени только около пяти часов утра, вот и вся разница. Видимых повреждений нет, возможен перелом шейных позвонков, как предварительно сказал эксперт. Следов взлома в квартире тоже нет.
      -  Может, убийца один и тот же? - предположил следователь.
      - Может быть, может быть, - повторился в задумчивости прокурор. - Профессионал работал - пробраться в квартиру, свернуть шею и уйти незамеченным - не похоже на этих баб-проституток. Ты вот что сделай - организуй взятие проб крови на анализ, пусть медики посмотрят на наличие снотворных и транквилизирующих препаратов, возможно, что-то подсунули женщинам, и они действительно ничего не слышали. Сговориться они не могли, группировки конкурирующие, а твердят одно и то же, хотя на их месте выгоднее было бы говорить про убийцу в маске или что-то подобное. Сам подумай еще, в общем, работай, мысли и действуй. Дело по убийству Бойца тоже себе возьмешь, другие дела сдашь. Все, удачи тебе.
      Следователь вернулся к себе в кабинет, но от Татьяны полезной информации не добился, задержать ее оснований не было, но все-таки меру пресечения применил - подписку о невыезде. Оставшись один, связался с судмедэкспертом и получил ответ: у Тахира и Бойца сломаны шейные позвонки, смерть наступила мгновенно. Кто-то, несомненно опытный, резко рванул голову вбок, вокруг оси, и исчез.
      Итак, два трупа, погибших одинаково - в постели с женщинами, которые ничего не видели и не слышали, металлические двери закрывались изнутри на защелки и соответственно никто в квартиры самостоятельно проникнуть через двери не мог. Но в каждом случае оставались открытыми окна.
      Он взял лист бумаги, начертил три больших круга и написал в первом: «Татьяна и Светлана», которая находилась с Бойцом. По первой и, на взгляд старшего следователя по особо важным делам Кузнецова Евгения Михайловича, малозначительной версии обе женщины могли совершить убийство. От круга потянулись стрелочки: установить круг знакомых, особенно среди конкурирующей группировки, род занятий, характер и главное - потенциальную возможность владения способом данного, конкретного убийства.
      Во втором круге он вывел одно слово: «Дверь». Ее открыли изнутри, преступник или преступники таким образом проникли в квартиру и убили авторитетов. Стрелочки... стрелочки тянулись, обозначая множество путей и массу работы.
      В третьем круге тоже поместилось одно слово: «Окно». В этом варианте следователь отдавал предпочтение преступникам, не знакомым с женщинами, но одно «но» не укладывалось в голове - неужели никто из них не слышал хруста ломающихся позвонков?
      Работать необходимо по всем версиям, хотя Кузнецов не сомневался, что Татьяна и Светлана замешаны в этом деле и не все говорят. Или неизвестный преступник их запугал до смерти, поэтому они и молчат, с ужасом представляя его руки на своей голове, или они сообщницы. Но опять же возникает «но». Почему профессионал - а что работал здесь профессионал, не вызывало сомнений - оставил живых свидетелей? Почему выбран именно такой способ убийства, почему не пуля или граната? Множество «почему» рождало новые «почему» и массу «а если».
      Самыми сильными в городе являлись группировки Бойца и Тахира, существовали, конечно, и более мелкие, но они никогда не отважились бы на «войну», считал Кузнецов. Но если появился в городе кто-то из «отмороженных», очень амбициозный, властолюбивый и самоуверенный? Если он открыл «войну» группировкам в расчете на их развал после уничтожения лидеров, а такое вполне может случиться, и он приберет враждующих между собой бойцов, создаст одну и более могущественную преступную группу? «Да, необходимо изучить всех, - подумал следователь. - Узнать возможности, характер и наклонности лидеров. Скорее всего, если я прав, этими убийствами дело не кончится, есть кто-то один, рискнувший захватить криминальную власть, и его надо вычислить. Убийство есть убийство, независимо от того, что Тахир и Боец не заслуживали существования, слишком много на них «висело» крови и преступлений».
      Кузнецов собрал у себя всю немногочисленную следственно-оперативную группу, в которую входили еще два оперативника, поставил задачи сложные и объемные, требующие определенного времени для решения. Единственное, чего он сумел добиться - это освобождение оперов от других насущных задач, но он понимал прекрасно, исходя из своего опыта совместной работы с милицией, что это только слова, и никто не освободит по-настоящему оперуполномоченных от повседневной рутины.
      Прошло несколько дней, и группа Кузнецова подводила итоги.
      -  Итак, что мы имеем на сегодняшний день и час? - начал следователь. - Эксперты установили, что посторонних отпечатков в обеих квартирах нет, двери никто не взламывал, причина смерти бандитов известна, никаких следов снотворных, транквилизирующих веществ в их крови не обнаружено, как и в крови женщин. Но любопытный фактик все-таки имеется. На обеих подоконниках обнаружены микрочастицы пыли, соответствующей той, которая находится под окнами. Кто-то оставил ее со своей обуви, проникая в квартиры через окно. Обе квартиры расположены на третьем этаже, рядом нет водосборных труб и лестниц, следовательно, попасть внутрь можно по подставной лестнице или спуститься сверху по веревке.
      -  Или подняться снизу по той же веревке, - перебил один из оперов.
      Следователь усмехнулся.
      -  Подняться снизу или спуститься сверху, что значительно легче, можно по веревке, но веревка должна быть закреплена сверху, а на чердаке и крыше нет никаких следов. По имеющемуся слою пыли можно определить уверенно - никто никаких веревок там не привязывал, вообще там последнее время никто не находился: пыль не тронута.
      - А почему сразу чердак или крыша? - возразил опер. - Наверху еще два этажа - привязывай к любому окну и спускайся.
      Мысль ошарашила всех, каждый понимал, что лестница с улицы должна быть очень длинной, с такой «дурой» никто не потащится по городу, значит, необходимо попасть в две квартиры наверху и обследовать окна. Если жильцы согласятся - «ноу проблем», а если нет?
      - Чего вы на квартирах зациклились, на веревке. Можно на машине подъехать, например, пожарной или которая поднимает электриков, штукатуров, черт - из башки вылетело, как она называется, - подал идею второй опер. - Шумно, правда, но возможно.
      Кузнецов давно знал этих оперативников и с удовольствием с ними работал, можно сказать, что они дружили, бывало, собирались вместе выпить пивка или чего покрепче и уж всегда отмечали успех завершенного дела. Внешне Константин с Владимиром походили на обычных клерков без всяких признаков крутизны, не умели драться, как опера в фильмах, но «с головой дружили крепко», выглядели простачками, только не одевались, как Коломбо. Константин Владимирович Огородников, именуемый среди бандитов Огородом, и Владимир Константинович Садовников, по кличке Садовник, имели много схожего - перекрестные имена и отчества, фамилии, связанные с землей, и считались среди преступного мира правильными ментами. Кузнецов именно их и выпросил у руководства УВД, и ему пошли навстречу, зная, что эта связка раскрыла вместе не одно запутанное дело.
      -  Ребята, - продолжил следователь. - Машины - это неплохо, но не для нас. Здесь - веревка. В микрочастицах обнаружены следы асфальтной пыли и кирпича со стены дома. Кто-то именно забрался в окна по веревке, не Карлсон же он, чтобы ходить по стенам.
      -  Чего ж ты сразу не сказал? - упрекнул его Константин.
      - Я не сказал? Я сказал, а вот вы еще ничего мне не сказали, все что-то там напоследок держите, - усмехнулся Кузнецов.
      -  Ладно тебе, Женя, - отмахнулся Владимир, - сам такой же. Квартирки мы проверим, обследуем окна вместе с экспертами на предмет микрочастиц веревки или каната.
      -  Но разрешения вы не получите, - перебил следователь. - Кто вам его даст? Я - не могу, нет оснований пока для такого постановления. В квартиру вы, конечно, залезть сможете, смывы с окон сделаете, но как я потом это процессуально оформлю, как, хочу я вас спросить?
      - Элементарно, Ватсон, - засмеялся Константин. - Проведем все мероприятия с добровольного согласия квартиросъемщиков, ты все это и оформишь процессуально правильно.
      -  Ага, щас, - усмехнулся Евгений. - Кто-то тебе согласится. Согласятся, может быть, два квартиросъемщика, которые не при делах - другие-то себе не враги, быстро сообразят, что к чему, и полный отлуп с последующим уничтожением следов.
      Кузнецов занервничал, закурил сигарету.
      -  Ладно, Женя, не психуй. Когда мы тебя подводили? Дуй за пивом - с тебя пиво, с нас законное решение вопроса.
      Оперативники выложили на стол по тридцатке.
      -  А как ты хотел? - добавил Владимир, улыбаясь. - Обыкновенный бартер между ментами и прокуратурой.
      Кузнецов вздохнул, глянул на часы - до окончания рабочего дня оставалось часа два: «плакали» его дела, не удастся сегодня напечатать протоколы, но зато за пивом и обсуждение вопросов легче пойдет, что-то еще выложат «на стол» оперативники.
      А выложить было что. Люди Бойца обратились к Огороду, узнав, что он ведет это дело, предложили помощь и деньги за установление убийцы. У них вопросы решались проще и эффективнее - никаких процессуальных процедур не требовалось, главное: знать, в доказательствах не нуждались и «отказников» не имели. Пистолет, нож или паяльник развязывали языки намного результативнее фактов.
      К Садовнику с тем же вопросом обратилась группировка Тахира, опера знали, что просто так, для прикрытия, обращаться не станут, значит, не их это рук дело. Необходимо искать отморозка, рвущегося к криминальной власти в городе, в будущем он все равно проявится, но зацепить его потом вряд ли получится, когда наберет силу. У ментов фактов не будет, у бандитов - силы.
      В трудах и оперативных мероприятиях пролетели еще несколько дней, которые не прояснили ситуацию с убийствами лидеров преступной среды ни на йоту. Наоборот, она оказалась еще запутаннее.
      Как показала экспертиза, никто не привязывал к окнам верхних этажей никаких веревок или канатов, но факты - вещь упрямая. Следы на подоконниках бандитов оставлены человеком, обувь которого соприкасалась с асфальтом перед домом и кирпичной стеной. Что это - инсценировка или Карлсон с моторчиком за спиной забежал легко по стене дома, влетел в открытое окно и свернул шею спящим авторитетам? Ответ не обозначался даже в предположениях, слишком запутанная ситуация должна иметь очень простое решение, именно на этом настаивал Кузнецов при обсуждении дальнейшего плана действий. Но «ребус» никак не хотел решаться.
      Следователя важняка вызвал прокурор.
      -  Как дела, Евгений Михайлович, продвинулись в расследовании? - спросил он необычно хмуро.
      - Работаем, пока снова зашли в тупик. Похоже, «глухарь» нам светит, - без былого энтузиазма ответил Кузнецов.
      -  Ну, ну, работай, - нервничая, забарабанил пальцами по столу прокурор. - Сейчас собирайся, вместе поедем, еще один труп объявился.
      -  Кто? - кратко спросил Кузнецов.
      Он понимал, что труп серьезный, не ездит шеф по пустякам на место происшествия. Но, может, и не связан с теми двумя убийствами.
      -  Куликов, зам губернатора области, - вздохнул прокурор.
      Весть повергла Кузнецова в уныние - во-первых, спуска не дадут никакого, станут пичкать «ценными» указаниями, не помогать и управлять, а фактически мешать следствию, «стружку снимать»; во-вторых, убийство авторитетов отойдет на задний план, а он не любил проигрывать, очень хотелось раскрутить это дело. И совсем не из-за бандитов, что-то вроде профессионального состязания сторон поглотило его и держало в тонусе.
      На квартиру Куликова прибыли быстро. Заходя, Кузнецов обратил внимание, что следов взлома нет. Труп обнаружили в зале без внешних признаков насильственной смерти, мог быть и обычный сердечный приступ, если бы не предсмертная записка.
      «Работал не честно и много кровушки из народа попил. Имею счета в банках, на которых лежат грязные деньги».
      Дальше шел перечень стран и счетов, напротив каждого счета указывалась сумма, в общей сложности до 70 миллионов долларов.
      «Отравился, наверное, - подумал следователь. - Написал записку и отравился. Совесть замучила... Хм-м - это вряд ли, но что-то толкнуло его на самоубийство. А почему самоубийство? Может, убийство, а записку написать заставили».
      В квартире все вещи находились на своих местах, на первый взгляд, ничего не тронуто и не пропало. «Хорошо бы иметь заключение о самоубийстве, тогда это не мое дело, пусть ОБЭПники суетятся, а им тоже ни хрена раскрутить не дадут». Кузнецов незаметно, но с внезапной яростью и злобой глянул на губернатора.
      Судмедэксперт закончил осмотр трупа, подошел к Кузнецову.
      - Пойдем, Женя, на кухню, покурим, потом протокол осмотра напишем.
      Следователь снова вздохнул, злость исчезла внезапно, как и пришла, понимал, что неординарную тему заведет эксперт. Они закурили. Кузнецов молчал, уставившись в окно, надоело все - и трупы, и хамство, и лизоблюдство, и прочее дерьмо, хотелось уйти, выпить бутылку водки и уснуть.
      - Вести у меня, Женя, что ни на есть самые хреновые.
      - И, конечно, предварительные, - перебил его с усмешкой Кузнецов. - Вскрытие покажет...
      - Да, Женечка, да, а как ты хотел? Но, похоже, что головенка у Кулика свернута, как и у Бойца с Тахиром. Не знаю - тот или не тот убийца, тебе это решать, но сделано все так же умело и мгновенно. И еще одна мысль пришла мне в голову, этого в заключении не будет, из области фантазии, так сказать, - он затянулся последний раз сигаретой, затушил окурок. - Возможно, преступник обладает гипнозом. Женщины ничего не слышали, этот написал записку...
      «Убийца - гипнотизер» ... Кузнецов устало опустился на табурет, вытащил новую сигарету. Больше всего его беспокоило другое, не гипноз. Убийство связано с темной финансовой деятельностью зам. главы администрации, и деятельность эту раскрутить не дадут. В кино и книгах можно, в жизни он не знает случаев, кроме попыток, и достаточно серьезных. Внутри снова вырастала злость. Злость на сильных мира сего, которых не достать и «не замочить в сортире».
      Кузнецов вышел в коридор, оглядел со стороны зал - губернатор с замами, начальники УВД и УФСБ, еще какие-то люди, оторвался на милиционере.
      -  Почему посторонние на месте происшествия? Немедленно очистите помещение, - раздраженно и громко приказал он.
      -  Где вы видите посторонних, что вы вообще себе здесь позволяете? Кто это? - спросил губернатор прокурора области.
      - Старший следователь по особо важным делам, Кузнецов Евгений Михайлович, ему поручено вести расследование.
      Кузнецов не сдержался.
      -  Если, как вы выразились, посторонних нет, господин губернатор, то могу вам сообщить, что вашему заместителю оторвали голову, ее отделили от позвоночника, и она болтается на одной коже. Это не самоубийство - злостное и очень дерзкое преступление, а вы здесь все следы затоптали, залапали, я делаю свое дело, а не лезу в финансы и баталии области.
      Это был явный вызов и намек в связи с посмертным письмом, губернатор не мог не ответить, перевести все в шутку. Вмешался прокурор.
      -  Извини, Владимир Михайлович, это уже третье такое убийство, два лидера преступных группировок убиты точно так же, связан был ваш заместитель с организованной преступностью, не сомневаюсь в этом. Пойдемте, не станем мешать специалистам выполнять свое дело.
      Вечером, у себя в кабинете, прокурор проводил «разбор полетов».
      - Скажи мне одно, Евгений Михайлович, зачем ты выпендриваешься, знаешь прекрасно, что это повредит следствию, зачем? И так все сложно, и ты еще усложняешь, как теперь станешь проводить проверку его финансовой деятельности, как? Или ты думаешь, что я тебя с этого дела сниму? Не выйдет, черта с два, заварил кашу - расхлебывай и не зарывайся, действуй обоснованно и законно, - прокурор немного успокоился, протянул листок. - На вот, ознакомься.
      Кузнецов внимательно прочитал совместный приказ, бросил к себе в папку. Кроме Огорода с Садовником к нему в группу включались два ОБЭПника и ФСБэшника.
      - Я разговаривал с начальниками УВД и ФСБ, говорят, что толковые опера, не для отмазки записаны. И держи меня постоянно в курсе. Какие-то вопросы лучше мне решить, чем тебе, надеюсь, ты все понял правильно. Иди, знакомься и общайся с группой, работай.
      Кузнецов вышел. Следуя в свой кабинет, рассуждал. Прокурор не спросил его о ходе следствия, что сделано за день. «Действуй обоснованно и законно». Эти слова он расценивал как невмешательство, шеф давал понять, что «палок в колеса не будет», по крайней мере с его стороны, это уже хорошо, а дальше станет видно. На мертвого можно все свалить. Но честь администрации замарать не позволят и прицепом никого не отдадут. Был один вор и мошенник, что еще доказать следует, а остальные чисты. Кузнецов ухмыльнулся, сплюнул символически на пол, глянул на часы - 19, в кабинет идти расхотелось.
      Он поехал домой, по пути зашел в киоск, набрал пива и решил посидеть в раздумьях, отключив телефон.
      Почему так все получается в России, свобода и демократия, где они? Кто-то живет в канализации и их оттуда постоянно изгоняют, кто-то в огромных, шикарных коттеджах. Начальник УВД недавно отстроил себе двухэтажный коттедж, ездит на крутой тачке, богатых родственников-миллионеров не имеет, как и свалившегося с неба наследства. А зарплаты его не хватит и простую двухкомнатную квартиру купить. Никто и никогда не спросит его - на какие шиши построил «шалашик». Все так живут - хапают, где могут. Нет, не все... ФСБэшники ездят на личных иномарках, на которые их зарплаты хватит только одно крыло купить с фарой. Но ведь ездят... У Куликова на счетах семьдесят «зеленых лимонов». Откуда? Оттуда же, как и у всех. Можно, не напрягаясь, законно похерить это дело и купить коттедж, а можно не спать ночами, работать, как вол, толочь воду в ступе, создавая ажиотаж, и никто в итоге не сядет, и коттеджа не будет. О продажных судьях ходят неимоверные легенды в кулуарах бытия, так и остаются легендами, иногда вспыхивая и затухая в подробностях свершенных деяний.
      Кузнецов потягивал пиво, волна охватившего бессильного недовольства схлынула, и он задумался о деле. Так и задремал в кресле, продумывая множество версий.
      Связь Кулика с Тахиром и Бойцом, как предполагалось ранее, не усматривалась, некоторые оперативные данные позволяли считать их связанными между собой, но конкретными фактами никто из оперативных служб не располагал. Счета, написанные в записке, действительно были, и суммы указаны правильно, но происхождение денег оставалось загадкой. Контрольно-ревизионное управление, по заданию прокуратуры проводившее проверку, пока не выявило фактов хищения денежных средств, мелкие финансовые нарушения, естественно, имели место. Это очень волновало Кузнецова, и он постоянно напрягал ОБЭП и ФСБ по данному поводу. Преступник, то есть Куликов, фактически сознался в правонарушениях, обозначил свои нечестно заработанные денежки, о чем и написал перед смертью, а следствие никак не могло установить, где, когда и каким способом он «прихватизировал» их. Круг поиска сильно расширился, людей не хватало, каждый понимал, что можно и не найти концов, деньги можно снимать и с вполне легальных дел. Например, дать возможность кому-то выиграть тендер - за это некоторые фирмы неплохо платят, да мало ли таких мероприятий, позволяющих выкачивать денежки. Взятие с поличным, в момент передачи денег - и то не всегда приводит к отбытию срока. Занял на время, должен был - мало ли отговорок можно придумать среди множества недоработанных и противоречивых законов. Законы - их люди пишут, вот и пишут, чтоб оставалась возможность поживиться.
      Кузнецов поставил конкретную задачу перед своей группой - активизировать агентурный аппарат, целенаправить его на выявление фактов по делу, и оперативники, словно волки, рыскали в поисках добычи, хватая всякую мелочь. Главное так и оставалось не установленным - кто заказчики, исполнители, откуда на счетах деньги?
      Прошел, пролетел незаметно месяц в поисках причин и вещдоков, в поисках доказательств. Руководители силовых ведомств заверяли народ через прессу, что держат дела на личном контроле, большая, огромная проделана работа, уже вышли на след преступников. Кузнецов слушал, плевался от таких интервью и снова работал, понимая, что слова ни к чему не обязывают, но рейтинг временно держат.
      Информации поступало много, но нужной все-таки не было. Следователь уже давно понял, что «роет» не только он и его группа, организованный преступный мир тоже бросил немало сил и средств на поиск преступников. В случае удачи преступные группировки могли не только наказать убийцу или убийц, но и продвинуть по службе своих людей в силовых структурах. Сливают, например, они информацию своему «красному», тот раскрывает преступление и продвигается по службе, рост дает новые, расширенные возможности. Известная и проверенная схема.
      «Нет, здесь все обыденные и устоявшиеся схемы не подходят, нестандартно действует преступник, и решение должно быть не шаблонным, - рассуждал Кузнецов. - Надо вернуться к двум первым делам». Он снял трубку и позвонил.
      - Станислав Иванович, добрый день. Это Кузнецов вас беспокоит... Нет, вашими молитвами, со спиной все нормально, спасибо. Увидеться бы хотелось.
      Ему назначили на шесть вечера. Когда-то, с полгода назад, он проходил курс лечения у известного доктора, совсем спина замучила постоянными болями - сейчас другое дело, можно и не вспоминать. Нет, они не дружили и не общались между собой, но знали друг друга, и Кузнецов правильно рассчитал, что во встрече ему не откажут. Он прибыл ровно в шесть, знал, что доктор не любит лишних слов и ценит свое время, продумал свой разговор заранее.
      -  Здравствуйте, Станислав Иванович, кудесник моего радикулита. Вновь приходится обращаться к вам, но уже по другому поводу. Мы сейчас расследуем одно сложнейшее дело, необходима неформальная консультация вашего родственника, господина Кэтвара, а я не знаком с ним. Не хотелось бы его вызывать в прокуратуру, тем более, как я уже сказал, консультация неформальная. Поможете, познакомите нас?
      -  Всего-то, - усмехнулся Тихонов. - Попробую, - он созвонился с Кэтом, переговорил. - Вас сейчас проводят к нему.
      Вошедший официант пригласил Кузнецова следовать за ним, Евгений Михайлович поблагодарил доктора от души и вышел. Его привели в один из номеров бара-ресторана, официант протянул меню.
      -  Пока нет, спасибо, подойдет господин Кэтвар, тогда и определимся.
      Официант вежливо кивнул головой и удалился, через минуту вошел Кэтвар, Кузнецов представился ему, услышав в ответ: «Кэтвар». Ни отчества, ни фамилии.
      - Что-нибудь закажете? - показал Кэтвар на меню.
      -  Нет, спасибо, я не голоден, сок апельсиновый можно. Кэтвар нажал кнопку на столике, произнес кратко: «два апельсиновых сока». Официант появился мгновенно, казалось, что он уже стоял где-то рядом с налитыми бокалами.
      -  Я слушаю вас, Евгений Михайлович, - пригласил к разговору Кэтвар.
      Кузнецов отпил немного сока, закурил сигарету, как бы обдумывая свой вопрос, с чего начать, решил про последнее убийство не говорить - там хозяин открыл дверь сам, запустил убийцу в квартиру, который заставил написать записку и уже потом сделал свое дело, свернул шею одним выверенным движением.
      - Вы наверняка слышали, Кэтвар, про убийства двух авторитетов, Тахира и Бойца, им свернули шею, когда они находились в постели с женщинами. Подруги, видимо, спали и ничего не видели. Следствием установлено, что преступник или преступники проникли в квартиры через окно на третьем этаже, оставив следы микрочастиц на подоконнике от обуви. Микрочастицы асфальтной пыли и следы кирпича, то есть обувь преступника касалась стены дома. Установлено также, что никаких веревок он или они не привязывали, словно зашли по стене и убили. Вы мастер боевых искусств, Кэтвар, говорят, чудеса творите, возможно ли вбежать на третий этаж по стене?
      Кэтвар улыбнулся, но ответил со всей серьезностью.
      - Конечно, я слышал про эти убийства по телевизору, не в таких деталях, естественно. Вы обратились ко мне как к специалисту, и ответить я должен вам правдиво, хоть это и может навлечь на меня подозрение. Зайти по стене в окно третьего этажа возможно, но сделать это может только один человек, ваш собеседник, и никто более. Но, если в этих домах есть балконы на втором этаже, то в окно могут попасть еще человек десять - балконы могут служить опорной точкой для прыжков. Эти люди - мастера боевых искусств, но не кэтвары, - он назвал фамилии. - Еще бы я выяснил вопрос с акробатами, они прекрасно владеют своим телом и тоже могут проникнуть в окно, опираясь на балкон второго этажа. К сожалению, я не знаю акробатов, вам придется самому установить их личности. Свернуть шею для умелого человека достаточно просто, но хруст ломающегося позвоночника может не услышать женщина с очень крепким сном, причиной которого могут быть алкоголь, наркотики, медицинские препараты или гипноз.
      Кузнецов вздрогнул. Второй человек говорил ему о гипнозе, в том числе и тот, от которого он этого услышать никак не ожидал. Гипнозом можно объяснить и записку Куликова - загипнотизировать, написать и убить. Круг поиска преступника обозначился четче.
      -  Акробатами я займусь, а кто из перечисленных вами людей владеет гипнозом? - спросил следователь.
      Кэтвар задумался. Про акробатов он ничего вообще не знал, а рукопашники могли обладать этим удивительным свойством внушения. Но кто конкретно?
      - Вы знаете, Евгений Михайлович, каждый из мною перечисленных мог сломать шею чисто теоретически, если отбросить мораль, нравственность и правопослушность. И наверняка кто-то из них обладает гипнозом, но конкретно я не знаю, не могу сказать. Уже не помню даты совершения убийств и не знаю времени, но на дневное и вечернее время у меня есть железное алиби, - он усмехнулся. - А на ночное время его нет, только жена и дети могут подтвердить, что я находился дома.
      - Спасибо, - поблагодарил Кузнецов. - Вы очень помогли в расследовании. Всего доброго.
      Он не отреагировал на последние слова. Кэтвар пожал плечами, оставшись один, допил свой сок, посидел немного в раздумьях и направился на тренировку.
      Кузнецов остался доволен результатом разговора. Он собрал с утра свою группу и поставил конкретную задачу - установить личности людей по списку Кэтвара, кто из них обладает гипнозом, у кого алиби на время всех трех убийств. Установить всех акробатов в городе и опросить по всем этим моментам, действовать не только официально, но и подключить имеющийся негласный аппарат.
      Работа закрутилась, закипела, выявляя всех потенциальных личностей, имевших возможность совершить это неординарное преступление. Список пополнился акробатами, и на причастность отрабатывались 16 человек. Это уже было что-то конкретное, и все надеялись, что информация Кэтвара даст в конечном итоге результат, следствие сможет установить преступника и доказать его вину.
      Из шестнадцати трое не находились в городе в момент совершения убийств, еще четверо имели алиби хотя бы на одно убийство и их пока оставили в покое, исходили из расчета, что преступник один и тот же. Оставалось девять, ими занимались особенно плотно, выясняя связи с преступным миром и администрацией области, понимая, что у исполнителей таковых связей могло и не быть вовсе. Через неделю оперативники путем «отсева» отобрали троих наиболее вероятных мужчин, с ними стал работать следователь. Все трое работали охранниками, прекрасно владели приемами карате и, по оперативным данным, обладали гипнозом.
      Первый, Виктор Степанович Чернов, на допросе вел себя развязно, «тыкал» следователю, требуя уважения к себе, на замечания не реагировал, стараясь выбить Кузнецова из колеи. Евгений Михайлович пока не понимал такого поведения - Чернов не судим ранее и оснований для цинизма вроде бы не было. Но разговор не получался, и Кузнецов пошел на крайние меры.
      - Чернов, вы ведете себя нагло...
      -  Это уже оскорбление, следак, - перебил Чернов. - Мой адвокат нарисует жалобу...
      -  Рисуй сколько хочешь, говнюк, - тоже перебил его Кузнецов. - Ты просто слизняк и трус, хочешь говорить на таком языке, на своем подленьком и гнусном - пожалуйста. Я вообще говорить с тобой не стану, можешь уматывать отсюда, но люди Тахира или Бойца узнают, что ты у нас на подозрении и не колешься. Паяльник в заднице тебе обеспечен на сто процентов, вали отсюда, пиши жалобу, если успеешь.
      Кровь мгновенно отлила от лица Чернова, он побледнел и покрылся мокрым потом, прекрасно осознавая, что если следователь его сдаст бандитам, то шансов у него нет никаких. Смерть его наступит в страшных мучениях, независимо от того, сознается он или нет, совершал или не совершал преступление - исход один.
      Кузнецов подтолкнул его.
      -  Иди, иди, чего расселся, не хочешь говорить по нормальному - пусть с тобой бандиты поговорят, покажи им свою крутизну.
      -  Гражданин следователь, - испуганно заговорил Чернов. - Извините, я отвечу на все ваши вопросы.
      Он обмяк, и до сего времени вызывающая поза на стуле расплылась аморфностью, душонка испуганно трепетала, готовая не только отвечать, но и сотрудничать. Кузнецов не сомневался, что он говорит правду, хотя и не может точно вспомнить, где был и что делал в момент совершения убийств, твердя одно: «Я не убивал».
      Второй подозреваемый, с виду простой, интеллигентный и общительный мужчина, заявил, что находился дома со своей семьей в момент совершения двух первых убийств, на последнее имел алиби.
      Третий человек в ходе допроса совершенно неожиданно вспомнил, что в ночь убийства лидеров преступной среды отдыхал с другом и девочками в сауне. Информация в ходе проверки подтвердилась полностью.
      Кузнецов опять оставался ни с чем, все его версии и догадки лопались, разваливались или оставались бездоказательными. Не мог же он арестовать Чернова только за то, что тот мог потенциально совершить преступление, свернуть шею. А если в руках убийцы оказался бы нож - значит, можно посадить любого, исходя из этих предположений, любой владеет ножом и может ударить им, даже ребенок.
      Огромный аппарат агентуры, задействованный на раскрытие преступлений, не выдавал нужной информации, не имел и не мог выявить ее. Бандиты сами искали преступника безрезультатно, и Кузнецов твердо пришел к выводу, что в обычной среде его не найти, он никогда не светился в преступном мире и в правоохранительных органах.
      Огромный город жил своей размеренной жизнью, жили и его обитатели, занимаясь своими вопросами. Работали, отдыхали, наслаждались искусством, радовались и огорчались. И среди них жил скрытый преступник, жил полной жизнью со всеми ее черными и белыми полосами.
      Следователь не считал, что в городе работает залетный гастролер, он не мог объяснить, но чувствовал присутствие своего, местного, который сейчас умиляется безуспешными действиями правоохранительных органов, смеется над их инертностью и пассивностью. Насчет инертности и пассивности можно поспорить - перелопачено огромное количество информации, опрошены сотни людей, проведены экспертизы, но результата нет. Говорят, что отсутствие результата - тоже результат, но такой результат не устраивал Кузнецова, его начальников и простых граждан, ради которых он и работал.
      Он задумался, вспомнив один разговор с соседом по лестничной площадке. Тот сразу заявил, что убийц не найдут, считал свою мысль железной и неоспоримой, мотивируя, по сути, простыми факторами. Заказные убийства не раскрываются, а он считал их заказными, тем более, что эти конкретные преступления раскрывать не выгодно никому. Убиты преступники, бандиты, и вор-мошенник из администрации, правоохранительные органы не смогли их привлечь к ответственности в свое время, божьей рукой их покарал представитель народа. «Да, он нарушил закон, но ведь, и вы его нарушаете, господа прокуроры и судьи, и гораздо чаще, чем кто-либо. Вы бессильны, не хотите или не можете посадить, покарать по закону известных всем воров в законе, так называемых законных воров из администрации, правительства и Кремля. Разве это не преступление? Вы караете мелкоту и оставляете на свободе больших людей, которые воруют не вагонами, а составами. Разве это не преступление? Найдете вы убийцу Куликова, но за ним потянется цепочка. Что, он один воровал народные миллионы? Кто же даст вам раскрутить дело дальше, выявить все?»
      Кузнецов вздохнул. Как следователь, он имел другое мнение, как человек... Но разве следователь не человек? Хватит рассуждений.
      Следствие зашло в тупик, собственно, оно из него и не выходило, версии лопались или не обрастали фактами, так и оставаясь версиями. Кузнецов метался из стороны в сторону, и на сей раз решил зайти с Куликова, бросив основные силы уже на него. Ревизия проводилась, выявляя факты хищений, злоупотребления служебным положением, но он не мог привязать их к основному - убийству.
      Почему-то вспомнился разговор с Кэтваром, и неясная еще мысль внезапно возникла в голове, заставила волноваться, стучать сердце чаще обычного. Кузнецов вспомнил Косаря, умершего, как говорили, от перепоя, Быка, развенчанного Кэтваром. И непонятно, каким образом «Престиж» оказался в руках спортсмена. Спортсмена, могущего зайти на третий этаж по стене...
      
      
      *          *          *
      
      
                Рассвет запаздывал, летнее солнце не могло пробиться через дымку, окутавшую все дома, на востоке горели торфяники и дым сносило ветром на город. Запах стоял в квартирах, подворотнях, везде, далее пятисот метров невозможно было разглядеть высотные дома, но город жил своей обычной, привычной жизнью. Тяжело доставалась стихия легочным больным, астматикам, в остальном же ничего не менялось. Обычная инертность властей, которые сутки ничего не видели, потом сутки собирались и обсуждали вопрос, как спасти город от дыма, потом решили заливать горевшие торфяники водою из местных болот. Пройдут еще сутки, пока их решение начнет действовать фактически, когда вода вступит в извечную борьбу с огнем.
      Кэтвар проснулся первым, открыл глаза. Слабые сумерки в спальне и серость за окном огорчили его. «Наверное, дождь», - подумал он, глядя на часы - в шесть уже первые лучики солнца касались крыш высотных зданий, но не сегодня. Он подошел к окну, соседние пятиэтажки постепенно растворялись в дымном тумане, и он понял причину. Планы не менялись, наоборот лучше уехать от города, отдохнуть на природе, куда ветер не приносит дым.
      Собрались быстро, через пару часов обе семьи уже сидели в машинах, направляясь на север от города. Ехали, не определив конкретного места заранее. Через несколько километров дым стал рассеиваться, солнце пробилось сквозь густую дымку, наполняя салоны автомобилей светом и радостью. Задышалось легче. Прибавив газу, машины понеслись быстрее, словно хотели встречным ветерком соскоблить с себя въевшуюся гарь. Проехав мост, свернули налево, запетляли вдоль небольшой речки, уезжая подальше от трассы. Двухколейная тропинка, так можно назвать дорогу, по которой местные ездили браконьерничать, а городские отдыхать, извивалась между кустами, подходила к речке и удалялась от нее, выбирая более удобный для легковушек путь.
      Четыре взрослые пары глаз следили за дорогой и речкой, выбирая место для отдыха, дети полагались на родителей, даже не подозревая, что они едут практически «на ура». Кэтвар остановил машину, за ним встал и Стас.
      -  Что, Кэт? - спросил Стас, понимая, что это не конечная остановка.
      -  Осмотреться надо, так можно и все хорошие места проскочить.
      Он показал на несколько кустов черемухи, скрывающих от взгляда речку. Мужчины двинулись к кустам пешком. За ними открылась небольшая полянка с кострищем посередине, обрывистый берег имел пологий сход к воде - идеальное место для отдыха.
      -  Прекрасно! - воскликнул Стас. - Здесь и остановимся.
      Кэтвар кивнул головой.
      - Да, ты подгоняй машину с этой стороны, - он показал на куст черемухи, - а я с той заеду. Сначала вернусь немного обратно, там я сухое дерево видел, притащу его на тросе сюда - с дровами здесь туго, но нам на шашлыки хватит.
      Обосновывались прочно, не по-городскому, можно было догадаться, что здесь или деревенские, или бывалые охотники, знающие природу. Марина с Ириной расстелили брезент на траве, продукты унесли в тень под дерево, бутылки с пивом, питьевой водой и соком бросили в авоське в воду для охлаждения. Вскоре послышался шум мотора и шуршание - Кэтвар притащил небольшой сухой ствол с ветками, радостная суета охватила всех. Стас распиливал дерево на небольшие чурочки, Кэт раскалывал их топором, его старший сын Борис складывал все у костра, дочка Юленька помогала матери - обязанности распределились сами собой. Ирина занималась малышами - они требовали к себе внимания, ползали по брезенту, гукали, стараясь что-нибудь стянуть, потрогать ручками для познания мира.
      Кэтвар и Марина вспоминали про себя заимку. Как быстро летит время - что с ней стало, цела ли она? Сыну уже 13 лет, дочке 12, младшему еще нет годика. Вспоминал ее и Стас, каждый решил уговорить другого поехать этим летом туда. Но взгляд на Ирину положил конец этим планам: ей рожать через месяц, и оставлять ее одну никто не хотел. Зато на следующий год уж точно летний отдых большая семья проведет на заимке, в домике начала ее жизни и судьбы.
      Костер разложили большой, чтобы углей хватило приготовить шашлыки. Мужчины устроились в теньке под черемухой, пили пиво - к вечеру запах, в основном, выветрится и можно не бояться гаишников, остатки зажуют «Dirol»ом.
      -  Да-а, редко мы выбираемся на природу, - заговорил Стас. - Все работа, работа, суета городская - то надо сделать, это... Хорошо хоть сейчас выбрались отдохнуть и позагорать немного. В городе вообще кошмар, дым сплошной и никому дела нет - демократия одна безденежная, - он усмехнулся. - Прочитал в газете, что торфяники горят, площадь их 5 квадратных километров и можно не тушить - сами погаснут, выгорят через 15 лет. - Он снова усмехнулся, сплюнул на землю. - Люди жалуются, кошмар... Взялся астму лечить по своей методике, классная штучка, я вам скажу - 85-90 процентов успеха за очень короткий промежуток времени, фактически за неделю. Полное излечение без рецидивов - а тут этот дым, будь он проклят, забирает процентов десять. Количество больных в поликлиниках увеличилось в два раза - никому дела нет. Не демократия у нас - анархия сплошная, каждый чиновник хочет монархом быть в своей отрасли, сфере или территории.
      Костер изредка потрескивал, дым частенько менял свое направление, заставляя пересаживаться на другое место. Кэтвар и Стас в теньке пили пиво, развалясь прямо на траве.
      -  Послушай, Кэт, - сменил Стас тему. - Все хочу спросить тебя и забываю за делами, - чего это к тебе следак из прокуратуры приходил, что хотел?
      Кэтвар пожал плечами, глотнул из банки.
      -  Бандитов убили, свернули им шею прямо в постели. Он занимается этим делом, консультировался по способу проникновения в жилье.
      - Ну и что, ты-то здесь при чем? Ты же не вор и отмычек у тебя нет.
      - Да при чем здесь отмычки, - начал раздражаться Кэтвар. - Речь совсем о другом. Преступник, как сказал следователь, проник через окно, забежал по стене на третий этаж. Вот и спрашивал он: кто может потенциально сделать это.
      - Да-а, дела, - протянул Стас. - Надеюсь, он тебя не подозревает?
      - А хрен его знает, - отмахнулся Кэт. - Он об этом не говорил.
      Стас понял, что разговор зятю неприятен, и не стал продолжать его. Закурил сигарету, лег на спину, пуская дым кольцами, смотрел через них в небо. Потом встал неожиданно, бросил зло:
      -  Ходят, треплют нервы, а по мне - пусть хоть все друг друга покончают, людям жить спокойнее станет, - он выкинул сигарету. - Пойду, костер поворошу, пора, наверное, мясо на шампуры насаживать.
      Стас ушел, а Кэтвар задумался - за консультацией ли приходил следователь, может, он подозревает его в убийствах? Нет доказательств, улик, вот он и решил провести разведку, переговорить лично - может, и выяснится что? Наверняка уже проверил всех из его списка, но что это даст? Нет следов и свидетелей... Он улыбнулся - следствие в тупике. Неординарность убийств - то головы с плеч слетают, то по стене ходят. «Надо бы познакомиться с ним», - прошептал про себя Кэт, загадочно улыбаясь, и пошел помогать Стасу.
      Шашлыки получились отменные, приготовленные в майонезе, таких еще никто никогда не пробовал - Марина придумала. После обеда устроились загорать, солнце не заслонялось дымом, как в городе, грело прилично, и в расслабленной дремоте снова набегали мысли.
      Кэтвар впервые серьезно задумался о Михасе.
      Ученый, доктор наук, профессор, выброшенный государством на улицу. Был арестован за убийство и просидел в СИЗО два месяца, потом освобожден за отсутствием состава преступления. Но если нет состава преступления - кто ответил за его арест? Никто! Был ложный донос, и за него никто не ответил. В России все секрет и ничего не тайна, можно посадить невинно и не ответить.
      Небо, казалось, тоже размышляло и думало, нагоняя кучевые облака и унося их обратно в невидимую даль. Кэтвар смотрел на них, сравнивая с жизнью, которая менялась, как и погода - то ясно, то пасмурно, дождь и вёдро.
      Михась встал на ноги сам, хотя мог и не подняться никогда - всегда нужен начальный, пусть и небольшой, но капитал. И дала его мафия в лице Корнея, а не государство российское. Может, не так уж и плоха она, коль печется о людях, людях, нужных всем?
      Кэт усмехнулся сравнению. «Нет уж - мафия есть мафия! Вору в законе тоже нужно доказать противоправное деяние. Но этот титул разве дают за хорошие дела? Бардак!» Он смачно сплюнул на траву, думать не хотелось ни о чем.
      Кэтвар огляделся: все грели спинки на солнышке, загорали. Глянул на часы - пятый час, можно и порыбалить. Так, для удовольствия, а не ради улова.
      Он встал, подошел к машине и вытащил из багажника лопатку. Стал искать подсохшие коровьи лепешки: под ними можно было без труда отыскать дождевых червей. Накопал штучек пять, решил, что хватит посидеть немного у речки, взял удочку и устроился немного в сторонке от лагеря. Насадил червя на крючок, забросил, глядя, как наплав сносит течением реки, добавил еще грузило и пробормотал: «Вот так хорошо». Ждал минут пять, но поплавок так и не дернулся, не нырнул ни разу под воду. Он вытащил леску, поправил для порядка червячка и забросил снова. Вскоре дернулся поплавок немного, замер на мгновение и ушел целиком под воду, оставляя на поверхности круги. Кэтвар подсек невидимую рыбку и вытащил ее. В руке трепыхался небольшой ельчишка. Отцепив крючок, бросил ельца в ведерко с водой, насадил нового червя и забросил наживку в то же место.
      Настроение поднялось - небогатый улов, но улов, а это важнее. Кэт терпеливо ждал нового поклёва, но поплавок оставался на месте, словно и был в реке всего-то один елец. Несколько раз он перезабрасывал удочку, но безрезультатно. Мысли вновь вернулись к Михасю.
      Жили они в одном городе много лет, отдыхали и работали, веселились и грустили, но ни разу не пересеклись их дороги, не встретились они даже случайно. Хотя знали друг о друге, но инициативы не проявляли, не стремились к знакомству, однако каждый надеялся на будущую случайность, которая сблизит, даст возможность общения, а возможно, и совместных дел.
      Нет, не о бизнесе речь - о делах иного рода, не подвластных более никому из современных землян.
      Речка бежала, сверкая солнечными бликами, мысли выхватывали отдельные моменты и образы, пытаясь выстроить что-то упорядоченное и совершенное, но кроме грустной злости не получалось ничего.
      XIX век - век крестьян, рабочих и дворянства, век элиты и толпы... Всякие люди попадались в то время. Дворяне заботились не только о своем капитале, но и о чести. Старались быть образованнее, дрались на дуэлях. Кто из них не знал иностранного языка, не увлекался музыкой, литературой, искусством, не был образован? Единицы. А современная элита?.. Ни чести, ни совести, ни образования, ни родовитости. Культура страны опустилась ниже канализации и пытается всплыть... Люди - рвачи и лодыри... общественные эгоисты, Человеки теряются в массе, затаптываются равнодушием и стяжательством. Тяжелое время потерь сжимается для прыжка вперед. Пожить бы, перепрыгнув напасти... Мечта идиота...
      Кэтвар вздохнул глубоко и тоскливо.
      Действовать, а не рассуждать, каждый на своем месте, по своим возможностям.
      Михась... Говорят - важен только результат. Не совсем верно, но результат есть. Оба действовали на благо людей, и действовали эффективно. Следующее лето они проведут на заимке вместе, с интегрируют свои силы и потенциалы. Маленький и незаметный в общем масштабе, но толчок вперед состоится! Для российского народа! Если бы каждый сделал добро, и не одному ближнему... Жизнь продолжается.
      
      
      
      
      
      
      Часть III
      
      ВМЕСТЕ
      
      
      
                Город жил своей жизнью, пыхтел трубами предприятий и кочегарок, одеваясь в саженный, пыльный и вредоносный смог. Его легкие – парки и скверы, не справлялись с очисткой воздуха, а листья-альвеолы покрывались серым налетом. Точечные застройки, словно метастазы опухоли, съедали деревья, уничтожали клумбы и газоны, превращали детские площадки в строительные, покрывая серым асфальтом некогда зеленую землю. На еще свободных местах кучковались металлические гаражи, скрипя по утрам ржавеющими дверями. А на ночь к окнам притыкались «бездомные» машины, подмигивая фарами и иногда завывая сиренами сигнализаций, от случайных толчков резвящихся подростков.
      Город задыхался от выбросов и только где-то в генпланах все выглядело чисто, красиво и аккуратно. Да ветряный дождь смывал сажу, уносил пыльные облака, освежая небо и очищая атмосферу. А зимой вьюги и снегопады отбеливали землю, фильтровали воздух.
      И город жил. Жил своей жизнью, то освежаясь, то задыхаясь, зависал автопробками улиц и немного замирал на ночь, светясь неоновыми огнями рекламы и фонарей.
      
      Город вечерний, огни фонарей
      Сияют мерцающим блеском,
      Плитка граненая всех площадей
      Присыпана снежным гротеском.
      
      Колер неона, витрины опор
      Вцепились зубами в рекламу,
      Здесь никогда не кончается спор
      Оценки ему - килограмму.
      
      В жилах страны еле теплится кровь,
      Державы бледнеют финансы,
      Где же ты, где же божественный кров,
      Дающий страдающим шансы?
      
      Вечер, затишье, не спит городок,
      Шуршат по дорогам машины,
      Пляской, разгулом дрожит кабачок,
      Призывно сверкают витрины.
      
      Круто гуляет простой бизнесмен,
      Желудок и плоть ублажает,
      Рядом еще один наш феномен
      В подъезде бомжом засыпает.
      
      Своей отдельной жизнью жил и некогда оздоровительный центр Престиж, переименованный с разрастанием площадей в комплекс с одноименным названием. Подмигивал городу своей рекламой, собирал массу машин на платных стоянках да опустошал кошельки горожан, отдавая взамен товары и услуги. Пестрел многочисленными бутиками, торговыми залами, ресторанами и кафе, фитнес-клубами, тренажерными и другими помещениями.
      В один из обычных будничных вечеров, устав от производственной рутины, Михась с Татьяной посетили Престиж. Нет, не посидеть в ресторане, не поплавать в бассейне и не позаниматься в тренажерных залах. Все это было и у них самих, и неизвестно где лучше.
      Сменить обстановку и поиграть в боулинг, отдохнуть от каждодневных забот, накапливающихся усталостью в организме, встряхнуть, освежить его новыми ощущениями и снять стресс. Рутина затягивала однообразностью – одни и те же рабочие кабинеты с производственно-научными вопросами, а дома, ставший надоедать, бассейн, тренажеры и бильярд.
      Татьяна заказала себе сок, потягивала его маленькими глотками и смотрела, как муж катает шары. Именно катает, а не бросает, рука как бы продолжает еще движение за отделившимся шаром, и он попадает точно в цель.
      - Да-а, Коленька, ты у меня еще о-го-го! Словно всю жизнь только и делал, что шары катал.
      Она откровенно любовалась своим мужем, его физической формой, не по годам подтянутой и крепкой.
      - Танюша, с тобой надо быть всегда в норме, – он поцеловал ее в щеку. – Ты еще только входишь в рассвет, хорошеешь с каждым днем… Поэтому – деваться некуда, надо соответствовать. Не та цыпа, на которой женился – доктор наук, генеральный директор… Уведут и воспоминаний не оставят.
      Татьяна кокетливо улыбнулась, воспринимая его слова с радостью и вспоминая дни, когда она молодой девчонкой, только что окончившей ВУЗ, пришла к нему в фирму. Влюбилась без памяти и безответно в начале, ушла с головой в работу и науку, защитила кандидатскую диссертацию, потом докторскую. Правда, последний диплом уже на фамилию мужа был выписан, но все благодаря только ему.
      - А хорошо здесь, Коля, правда? Как-то тихо, спокойно, не суетится никто, успокаивающая обстановка, – она прижалась к мужу. – Почему мы раньше сюда не ездили?
      - Значит, будем ездить. А то все работа да дом…
      Он отхлебнул несколько больших глотков пива.
      - Вот это правильно и верно – надо сюда ездить! – Мужчина подошел неожиданно и незаметно. – Извините, что нарушил вашу идиллию. Кэтвар – хозяин этого скромного заведения, – представился он. – А это моя супруга, Марина.
      - Николай, – пожал протянутую руку Михась. – А это моя жена – Татьяна.
      - Столь известные и уважаемые люди в представлении не нуждаются. Рад, очень рад, что наконец-то вы посетили наш комплекс. – Он почувствовал в рукопожатии недюжинную силу Михася, ответил тем же. – Давно хотел познакомиться и скрывать не стану – подружиться. Может, в знак встречи присядем за столик?
      - Что ж, можно и присесть, – поддержала разговор Татьяна. – Мы с Колей действительно рады встрече и знакомству. Много о вас наслышаны. Заведение действительно «скромное» – на четырех улицах стоит одновременно.
      - Не скромничайте, Татьяна. Вот вас действительно знает вся Россия. Да что там Россия – шар земной. – Марина подняла руку, как бы не давая возразить, и плавно перевела ее в приглашающий жест. – Пойдемте, на правах хозяйки приглашаю вон к тому столику.
      Она пошла чуть впереди, кивнув бармену, который подлетел к столику первый.
      - И так, господа, что закажем? – Кэтвар вопросительно посмотрел на всех.
      - Мы уже поужинали, поэтому что-нибудь легкое. Нам коньяк, а дамам, я полагаю, винца по бокальчику, хорошего, на ваш выбор.
      - Хорошо, Николай, – Кэтвар кивнул бармену и тот удалился. – Кстати, нас тут два Николая, так что зовите меня просто Кэт. Так меня зовут все друзья.
      
      
      *        *        *
      
      
                Сивый заматерился, психанул, вырывая из рук Тихона бутылку водки, замахнулся ею же, но не ударил.
      - Ты что, блин, подставить нас всех хочешь, – сверкая глазами, заорал он – На дело скоро, а ты опять за свое. Все никак нажраться не можешь. Вернемся – хоть запейся, хоть захлебнись, сукин ты сын. Но до того – никак, даже нюхать ее не смей. Понял? – Он поднес кулак к самому носу Тихона. – Понял, я тебя спрашиваю?
      - Да понял, понял. Чего разорался-то, Сивый? Пять капель не помешало бы… Чего от них будет?
      Начинающий остывать, Сивый снова взорвался, схватив Тихона за грудки. Но уже не заорал – зашипел с яростью.
      - Последний раз тебе говорю, блин, еще раз попытаешься выпить, нюхнуть даже – все, завалю суку самолично. Понял?
      На этот раз Тихон действительно испугался, он знал – с Сивым шутки плохи, не спасет и знание электроники, его профессиональные качества, за счет которых его и терпели.
      Как-то раз намечалось выгодное дельце и уже пора было ехать, а его нашли пьяного в мат. Все, естественно, сорвалось. Тогда обошлось без особых последствий, но вторично Сивый таких оплошностей допустить не мог. Этот завалит без сожаления, найдет себе другого спеца, пусть и не такого уровня, но найдет.
      - Ладно, Сивый, ладно, чего ты… Нет – значит, нет. Что я, не понимаю что ли? – ретировался Тихон. – Все, в завязке я перед делом.
      - В завязке он, – сплюнул пахан на пол, – в завязке до первого запашка. А вы чего расселись, – рявкнул он на работяг, – цирк вам здесь что ли? Крутите, блин, свои гайки.
      Сивый вышел на улицу, присел на чурку, доставая из пачки папиросу, закурил, стараясь успокоиться. Не только Тихон, но еще какое-то предчувствие давило, не отпускало его. И он не мог разобраться – то ли действительно все из-за этого алкаша, то ли особый нюх вора не давал покоя, подсказывал – не надо идти сегодня.
      Он смолил Беломор и пытался рассуждать, еще есть в запасе часов пять и окончательного решения не принимал. Шарик подошел к нему, виляя хвостом, уткнулся мордочкой в колени, преданно смотря и иногда мигая глазами. Сивый погладил его и окончательно успокоился, словно собака забрала на себя все напряжение. Огляделся.
      Место просто отличное, второго такого сыскать трудно. Район рабочедомских деревяшек – узкие улицы с земляными, даже не гравийными дорогами, полное отсутствие общественного транспорта и главное – все свои. Посторонние, не жившие здесь, не ходили, не появлялись случайно. Обычная деревня, в которой посторонний сразу заметен, и никто не сует нос за твой забор. В каждом дворе собаки, поднимающие лай еще задолго до того, как залетный путник найдет понадобившийся ему адрес по каким-то причинам. Слежка, негласное наблюдение абсолютно невозможны в такой ситуации, а и так ничего не знающие соседи все равно ничего не расскажут. Не принято здесь сливать информацию и интересоваться делами друг друга. Хоть вроде и деревня – деревней, а порядки свои, с городским оттенком. И путей отхода, на непредвиденный случай, достаточно, через любой огород, забор, где соседские собаки тебя уже знают и не тронут, а ментов порвут в клочья.
      Сивый достал еще одну папиросу, прикурил по зоновской привычке от старой. Мысли все же не давали покоя. Надо что-то делать с Тихоном – беспробудный алкаш мог в любой момент завалить дело. Нет, не нарочно – по своему пьянству. «Искать, надо найти верного спеца, а с Тихоном расстаться. Спеца найти можно, но будет ли он надежен? Проверяется все делами и временем. А где его взять – это время?»
      Он раздавил ногой докуренную папиросу, втоптал ее в землю, пошел не в гараж, где должны были через пару часов окончательно завершить разборку на запчасти угнанной иномарки. Пошел в дом – надо отдохнуть, вздремнуть немного перед делом.
      Скоро год, как он освободился, отсидел свой пятерик от звонка до звонка за кражу машин. Там, на зоне, и узнал случайно о Софье, муж которой отбывал срок в одном отряде и загнулся по непонятным причинам. А через пару лет, освободившись, Сивый решил разыскать ее, снять квартиру, а дальше видно будет.
      Сивый проснулся в час ночи, в принципе еще рановато, но залеживаться не стал. Сполоснул лицо холодной водой, вытер полотенцем и ощутил приятный «мондраж» – то начинал потихоньку выделяться адреналин, тонизируя весь организм и обостряя чувства. Подошел к Софье, хозяйке дома, которая уже ждала его, натянув по такому случаю капроновые чулочки и освободившись заранее от трусиков. Погладил ножки, еще более возбуждаясь, заторопился, сбрасывая брюки, и вошел, ворвался в ее лоно. Отдав соки и уже не торопясь, оделся, поцеловал в щечку и молча ушел. Так поступал всегда, перед каждым делом.
      Завел свою старенькую, но надежную иномарку, глянул на Тихона, усевшегося рядом, прошептал про себя: «С Богом», – и выехал за ворота, которые сразу же захлопнулись. Тихонько ехал по улице, стараясь не тревожить собак, но они уже знали привычный звук его движка и особо не лаяли.
      Через полчаса подкатили к месту, оставив машину с другой стороны девятиэтажки. Прошлись пешком мимо новенькой BMW, убеждаясь, что все в норме и на месте, еще раз осмотрелись.
      Сивый подъехал поближе, чтобы контролировать ситуацию, в случае чего мигнуть фарами и подобрать напарника на ходу, уходя на рывок заранее подготовленным маршрутом.
      Все спокойно, дом безмятежно спал, и Тихон включил сканер. Поколдовал немного, машина пикнула, моргнув пару, раз фарами и снова все замерло. Теперь надо подождать немного – вдруг хозяин услышал, заподозрил чего-то… Он обогнул дом и подошел к Сивому с другой стороны, сел в машину. Курили оба, молча и усердно, понимали, что сигнализация выключена. Ждать, полчаса ждать – самое противное и нудное мероприятие, тянущееся, казалось, слишком долго.
      Но и это когда-то проходит. Тихон вернулся к новенькой иномарке, спокойно, без суеты открыл дверцу, завел двигатель и тронулся. Через минуту поехал и Сивый.
      Только дома они расслабились, вздохнули спокойно. Все, теперь можно и всем выпить, отметить удачу. Леворукую «Бэху» угоняли на заказ и неплохо на этом имели.
      Софья в приподнятом настроении быстро накрывала на стол. Вареная без мундира слегка рассыпчатая картошка, отдельная тарелка мяса, сало, огурцы, помидоры, соленые грузди…. Водка, естественно, и в немалом количестве.
      Довольная Софья знала, что Сивый не поскупится, отстегнет и ей не плохо с общей доли – на еду и бытовые нужды, наряды и так, как своей сожительнице на черный день. Она не задумывалась о неправомерности дел Сивого, ее это не касалось. Какой-никакой, а помощник по дому, мужик на ночь и деньги… Всё, ей было достаточно этого и ни о какой любви не мечталось. Не надо ходить на работу – мыть полы за гроши, она их и дома-то мыть не любит. Правда участковый требовал трудоустройства, она, естественно, обещала, но на содержании не было несовершеннолетних, и он особо не приставал.
      Стол накрыт и Сивый пригласил всех. Тихона, который уже с трудом сдерживал себя при виде спиртного, двух работяг, непосредственно не участвующих в кражах, но разбирающих автомобили на запчасти или перебивающих номера двигателей и кузовов в зависимости от надобности. Налили по первой.
      - Рано празднуете, господа…
      Низкий голос с металлическим оттенком заставил всех вздрогнуть, пригвоздил в испуге к сиденьям. В проеме двери внезапно появился высокий мужчина с накинутым на голову капюшоном, закрывающим практически все лицо.
      - Ангел возмездия снизошел к вам и вещает о справедливости. – Голос словно раздавался отовсюду, сжимал душу и веял ледяным холодом, нагоняя страх. – Машину верните, – он говорил медленно и громоподобно. – А тебя, Сивый, уже не исправить и вот тебе наказание Господне.
      Правая кисть Сивого словно сама отделилась от предплечья, упала на стол, шевеля пальцами, заливая все вокруг кровью. Он дико заорал от боли, хватая обрубок другой рукой, сжимая с силой и пытаясь остановить фонтан крови, тряс ею, разбрызгивая по комнате красные сгустки.
      - Жгут давай, жгу-ут, – дико заорал Сивый, выводя всех из оцепенения.
      Тихон и двое рабочих кинулись на улицу, даже не замечая, что в проеме двери уже никого не было, выскочили за ограду, разбегаясь в разные стороны. Тихон бежал изо всех сил, спотыкался, падал и снова бежал, не соображая куда и зачем.
      «Машину верни», – словно громом поразил голос. Тихон затрясся от страха, развернулся обратно, лепеча невнятным сумбуром: «Верну…машина… верну… машина». Побежал обратно во двор, долго не мог завести трясущимися руками BMW. Наконец выехал с трудом, погнал по дороге, лепеча про себя: «Верну…машина…верну…машина», – пока его не развернуло поперек.
      Скорая не могла объехать иномарку, долго сигналила, потом водитель вышел, подошел к ней, дергая запертую дверцу, нагнулся, чтобы разглядеть получше – что там внутри. Призывно махнул рукой докторам.
      - Да тут вон шофер весь в кровище сидит, но руки целы – не наш значит клиент, – объяснил он подходящим врачам. – Шепчет чего-то губами, а дверь не открывает, защелкнулся изнутри.
      Доктор попытался сам, подергал дверку, постучал в стекло – человек внутри не реагировал.
      - Пойду, ментов по рации вызову – пусть приезжают и разбираются.
      - А мы что делать будем? – спросила его фельдшерица. – Может, пешком пойдем – тут осталось-то, наверное, метров пятьсот до «вызова»?
      - Сидеть будем, ждать. В этом гадюшнике неизвестно что случиться может. Вон – этот весь в кровище, руку еще кому-то отрубили… Нет, без милиции никуда не пойдем – не хватало еще, что бы и нам что-нибудь оторвали.
      Ждали примерно полчаса, пока милицейский УАЗик подрулил к месту. Дверца иномарки внезапно открылась, бледный, как полотно, мужчина выскочил из нее, подбежал к УАЗику сзади, дергая ручку двери.
      - Смотри-ка, сам в «тигрятник» просится… Ну и дела-а, – засмеялся вышедший милиционер. – Да он в крови весь. Доктор – ваш клиент пока.
      Мужик продолжал трясти ручку милицейской машины, пытаясь открыть дверцу, не реагируя ни на что. Врач так и осмотрел его за этим занятием.
      - Это не его кровь, – пояснил доктор милиционерам. – Тут у нас как раз вызов недалеко – кому-то руку отрубили. Может вот он и рубанул.
      - Понятно, – мент отомкнул дверцу, впуская мужика внутрь. – Да он вообще псих какой-то. Ладно, поедем, посмотрим, что там еще за рубленые ручонки.
      Милиционер подошел к «Бэхе», чтобы отогнать ее немного в сторону.
      - Опаньки! – воскликнул он. – А машина-то в угоне – как раз сегодня ночью угнали.
      - Ты поаккуратнее там, – предупредил старший экипажа, – следы не затри.
      - Ладно, не впервой, – милиционер отогнал машину к забору. – Все, пусть здесь пока постоит – никому не мешает.
      Скорая и УАЗик проехали дальше по улице, остановились у указанного в заявке адреса. Их почему-то никто не встречал. Доктора и милиционеры прошли внутрь дома. Ужаснулись увиденной картине – за столом сидит женщина, в шоке ковыряет вилкой оторванную человеческую руку, кругом кровь и больше никого нет.
      
      
      *          *          *
      
      
                В уголовном розыске совещание шло в самом разгаре. Начальник собрал своих людей, занимающихся делом Сивого.
      - Итак, что мы имеем в результате? – задал вопрос руководитель, конкретно не обращаясь ни к кому.
      Старший опер Самойлов понимал, что вопрос задан всем, но отвечать ему. Он старший группы по этому делу.
      - Константин Владимирович, – начал свой доклад Самойлов, – то, что отрезанная кисть руки принадлежит Сивому – сомнений нет, его отпечатки пальцев. Но сам Сивый, как в воду канул. Ни в одну больницу не обратился. Из этого можно предположить несколько версий. Первое – он вообще решил обойтись без врачебной помощи, хотя медики утверждают, что такое вряд ли возможно. Нужно сформировать культю, то есть кость отпилить еще раз, но чуть-чуть выше, потом уже все зашить. Или он решил действовать по старинке, что наиболее маловероятно, без современной медицинской помощи, как обходились воины в старину. Или у него есть свой, домашний хирург, который все сделает, как надо. Работа в этом направлении ведется. Второе…
      - Все больницы в курсе? – перебил его начальник.
      - Да, Константин Владимирович, все – и стационары, и поликлиники.
      - А ЦРБ?
      - Елки-палки… про ЦРБ мы как-то не подумали. Точно – лег где-нибудь на дно в деревне и лечится в местной больнице. Отработаем этот вариант сегодня же.
      Второе – Тихон и сожительница Софья – до сих пор в психушке. Врачи пока не могут вывести их из этого состояния. Сильный испуг, который там куда-то перешел, как говорят доктора, чего-то заклинило… Короче допрашивать без толку. Твердят про какого-то ангела с небес и все.
      Третье – есть результаты экспертизы. Кисть не топором, не саблей отрубили – лазером отрезали. А такие штучки только в «МИРе» есть. Съезжу, поработаю там сегодня.
      - Все у тебя?
      - Все, Константин Владимирович.
      - Да-а-а… Не густо, не густо, Сережа. Хотя, в принципе, не так уж все плохо – преступление мы раскрыли по горячим следам, машину хозяину вернули, преступная группа обезврежена. А то, что Сивый в бегах – так это вопрос времени. Он теперь меченный, без руки-то. Дайка мне экспертизу, – он взял бумагу, прочитал бегло. – Я сам в «МИР» съезжу, ты занимайся поисками Сивого. Всё, все свободны.
      Он подождал минуту, пока сотрудники выйдут из кабинета, набрал номер телефона.
      - Добрый день, приемная ЗАО «МИР»
      - Добрый день, девушка. Я начальник уголовного розыска, Сикорский Константин Владимирович, мне бы с вашим руководителем переговорить.
      - По какому вопросу?
      - По служебному, девушка, по служебному.
      - Хорошо, сейчас доложу Татьяне Ивановне.
      - Стоп, девушка, стоп. Какой Татьяне Ивановне? У вас же Михась? ...
      - Совершенно верно, Михась Татьяна Ивановна, наш генеральный директор.
      - Извините, не знал. Мужчина же был? ...
      - Если вы имеете в виду Николая Владимировича, то он научный руководитель фирмы, профессор.
      - Вот, вот – его мне и надо.
      - Вы же сказали, что у вас не личный вопрос?
      - Конечно, не личный.
      - Тогда, простите молодой человек, научная деятельность нашего предприятия в сферу жизненных интересов уголовного розыска не входит. А если вам нужны какие-то сведения, консультации, то вообще-то, к вашему сведению, генеральный директор, Татьяна Ивановна, еще и доктор физико-математических наук. Так что вы определитесь, пожалуйста, а потом перезвоните.
      - Стойте, девушка, стойте, не бросайте трубку. Я же не знал, извините, хорошо – соедините с Татьяной Ивановной.
      - Минутку… Алло, Константин Владимирович, вас примет начальник службы безопасности Александр Николаевич, в 14-15. Всего доброго, до свиданья.
      - Алло, девушка…
      Но в трубке запикало. Сикорский выматерился. «На черта мне служба безопасности… Вся эта гребаная элита – хрен прорвешься… Зато демократия» … Захотелось выписать повестку, доставить сюда и помурыжить. Но и повестку-то не вручить, не получится. Он вздохнул, стараясь успокоиться – придется ехать в «безопасность». Глянул на время – еще два с половиной часа до встречи.
      Сикорский закурил, чувствуя себя выпоротым мальчишкой, который что-то напроказничал по малому. «Дело надо расследовать, преступление раскрывать, а тут препоны одни. Зато перед законом все равны… Чушь собачья» …
      Он вышел в коридор, даже не имея перед собой какой-либо цели – к кому зайти, куда податься.
      - Константин Владимирович, слава Богу, нашла вас, – затараторила секретарша. – Начальник РУВД к себе просит.
      - Иду, – хмуро ответил он.
      Не заладился с утра день – значит, не заладился…
      Начальник районного управления накинулся сразу.
      - Ты чего там себе позволяешь, Сикорский? Зачем в «МИР» звонил – Сивого там ищешь? Или делать не хрен?
      - Я, между прочим, товарищ полковник, начальник отдела уголовного розыска и занимаюсь не хреном, а раскрытием преступлений, как вам известно, – он говорил, еле сдерживая ярость. – И Сивого я там не ищу. Но вот ручку Сивому их аппаратом срезали – заключение экспертов имеется. Правильно говорят – не тронь говно, вони не оберешься. Но работа у нас такая – в говне копаться.
      - Ладно, Костя, не кипятись, понимаю тебя. Доложить надо было только мне сначала.
      - Что же мне теперь по каждому звонку к вам бегать, – перебил его Сикорский, – докладывать… А не будет ли Закон добреньким, не оставит ли он эту элиту в покое.
      - Хватит ерничать, – начальник нахмурился. – Бери эту самую экспертизу и дуй в ФСБ – там объясняться будешь. Звонили, приглашали отчитаться, – мать твою так и этак. – Иди. Вернешься – доложишь результат.
      Сикорский вышел от начальника РУВД злой и расстроенный напрочь – как только кто-то из «великих» по уголовному делу проходит или просто нужно узнать информацию у этих лиц: все, труба… контролем замордуют… Единственное утешает – в районом управлении таких дел не много. Область забирает или прокуратура сразу.
      
      
      *        *        *
      
      
                Кэтвар вышел во двор коттеджа, глянул в сторону беседки, увидев Марину, обрадовался. Подошел, присел рядом, обнимая ее за плечи.
      - Как все-таки здорово, что сейчас лето! Тепло, беседка дает тень и совсем не жарко на ветерке. Сосны… птички… красотища! А я вот часто нашу заимку вспоминаю – давно мы там не были, тянет туда последнее время особенно почему-то.
      Марина прижалась к нему поближе, улыбнулась.
      - И меня тянет, Коленька… Наша с тобой заимка… там я впервые полюбила тебя, познала радость жизни, стала другим человеком. Что бы я делала, если бы ты не подошел ко мне, не позвал с собой?.. Даже не знаю… и как решилась – не знаю. Уехать в тайгу с незнакомым мужиком… Да-а-а, все-таки есть, видимо, судьба на свете.
      - Так поедем опять знакомиться, давай, рванем осенью, нет – в августе, проведем там целый месяц. Рыбку половим, ягодку соберем, в Лене покупаемся. Здорово, правда!? – он начал читать стихи вслух:
      
      Лето на дворе зазеленело,
      Выкинув заснеженные дни,
      И душа моя повеселела,
      Раскорчевывая жизненные пни.
      
      Зелень светит ярким изумрудом,
      Крася необъятные леса,
      И поля затейливые чудом
      Привлекают путника всегда.
      
      Бабочки порхают над цветами,
      Парами валяются в пыльце,
      Я сижу и с дивными мечтами,
      Сотворяю образ на крыльце.
      
      Ты придешь ко мне из поднебесья,
      Ласковой улыбкой осветив,
      И просторы милого полесья
      Зазвенят, истомой наградив.
      
      Птички защебечут на деревьях,
      Трели соловьиные в душе,
      Сердце изрывается в волненьях,
      Грудь вздымая страстию к тебе. 
      
      И, пугая бабочек влюбленных,
      В волосы вплетая по венцу,
      Двое, бурной страстью окрыленных,
      Соберут цветочную пыльцу.
      
      Как мы с тобой – потрудимся, яко пчелки, соберем цветочную пыльцу?
      - Я же с тобой – хоть на край света, Кэтик! Только без этих… медвежьих разговоров и задниц кедровок. Ладно?
      Кэтвар засмеялся.
      - Ладно, милая, ладно. А мы с собой Михасей пригласим – ты не против? А то все время в городе торчат и природы-то настоящей наверняка толком не видели.
      - Конечно, милый, я не против. Поживут, как Стас, в баньке, места хватит. И нам веселее будет.
      Кэтвар достал из кармана сотовый телефон.
      - Позвоню им, пусть заедут после работы – пивка попьем, заодно отпуск спланируем и обсудим.
      Михаси приехали поздновато. Дневная жара спала и не было еще изнуряющей духоты в середине июня. Багровый закат без облаков предвещал ясный и солнечный следующий день.
      Расположились в беседке, на свежем воздухе. Татьяна и Николай отказались от ужина, заявив, что пора уже соблюдать небольшую диету и не кушать, хотя бы на ночь.
      - Ничего, – заявила Марина, – за один раз не потолстеем. Да и ужина, собственно говоря, нет никакого. Так, классненький шашлычок с пивом, зелени немного.
      Она принесла восемь шампуров, вилкой сняла мясо с каждого на тарелку, разлила пиво по кружкам.
      - У-у-у, – воскликнул Михась. – Классные шашлычки, супер. Как тут устоять?.. Да еще на свежем воздухе и с приятной компанией… Невозможно просто отказаться.
      Набросились на мясо, запивая его пивом, причмокивали, хвалили хозяйку с хозяином и отдыхали, развалившись на скамьях. Мужики наелись, закурили, с удовольствием пуская дым, потягивая временами пивко, отпыхивались от полноты желудка и просто млели от удовольствия.
      А женщины поворчали для приличия немного по поводу запаха дымящихся сигарет, помахали ручками, якобы разгоняя дым, и удалились, оставив мужей одних. Пошли прогуляться по небольшому соснячку во дворе, посплетничать о своих дамских делах.
      Кэтвар начал разговор издалека и совсем не об отпуске или заимке, на которую все же планировал съездить двумя семьями.
      - Ты знаешь, Коля, у Марины брат есть родной, Стас. Он доктор, больных лечит и неплохо лечит. В основном на позвоночнике специализировался, но последнее время стал изучать головной мозг. Видимо, мало спинного показалось, – он рассмеялся. – Так вот, какая штука получается – оказывается, наше серое вещество совершенно не изучено, а в сравнении с другими органами: вообще темное. Практически ничего мы о нем не знаем. О его потенциале, возможностях и способностях. Не совсем, конечно, так, кое-что знаем. Например, что каждый может стать музыкантом, писателем, ученым…  Но вот и вопрос-то как раз в том, что может стать, да не стает. Какие-то участки нашего мозга не активированы или совсем мало задействованы. Миллиарды, многие миллиарды клеток не работают и не потому, что не хотят, а потому что нет условий для этого. Сейчас объясню подробнее, – он наполнил кружки пивом, закурил новую сигарету. – Мозг, как бы разбит по секторам, участкам. И каждый отвечает за определенную функцию организма, за определенное чувство, способность и так далее. Клетки соединены между собой определенными связями, тончайшими проводочками, если можно так выразиться. Их настолько много, что если все сложить вместе, в одну длину, то получится огромное расстояние. Примерно, как 7-8 раз слетать до луны и обратно. Представляешь, Коля, какая это длина, сколько там всяких соединений, «ниточек, проволочек». Жуть просто берет. – Кэт отхлебнул пиво и продолжал. – Так вот, львиная доля этих межнейронных связей вообще не работает, не задействована по каким-то причинам. И давно уже установлено, что в случае клинической смерти от различного рода внешних воздействий, например, разряд тока, контузия, ранение и так далее, часть мозга гибнет, миллионы клеток гибнут. Но человек вернулся к жизни, и оставшиеся межнейронные связи перестраиваются, задействуются другие «проводки, ниточки и клеточки». И получается другой человек, с другими способностями. Кто-то начинает писать музыку, хотя раньше и слуха-то не было, кто-то выучивает запросто массу иностранных языков, кто-то становится обладателем предвидения… То есть в человеке просыпаются другие способности, которые на самом деле у него были, но не были активированы. Ты понимаешь, о чем я говорю?
      - То, что ты говоришь, Кэт, я понимаю. Но вот к чему ты это все клонишь – пока не понятно. Да, ты абсолютно прав, скажу больше – сейчас ученые в институте мозга и в других институтах плотно работают над этой проблемой. И большинство работ засекречено и, видимо, не зря.
      Михась крепко приложился к кружке, отпивая сразу треть. Приготовился слушать дальше.
      - К чему я это говорю, Коля? – повторил вопрос Кэтвар. – Да вот к чему, сейчас поймешь. Медики давно уже используют на практике вместо скальпеля тонкий луч лазера. И это здорово – стерильно, атравматично и точно. Но все-таки по сути – это нож. Им режут. Ты у себя на работе, в своем «МИРе», создал аппарат для МЧС, который невидимо и мгновенно режет все – бетон, железо, камень. И это не лазер, там у тебя другой принцип. И ты же создал, опять же для МЧС, приборы обнаружения живых людей под завалами зданий. Прекрасно! Но мне нужно другое. Не лазер и не прибор обнаружения живой ткани – нечто совершенно другое. Мне нужен луч, Коля, которые может нащупать в мозге отдельный нейрон, его синапсы, связи, эти самые «ниточки и проводочки». Что бы этот лучик – когда надо отрезал, когда надо пошевелил, растормошил, активизировал определенную связь, воздействовал на нее слабеньким электрическим полем. Ты представляешь – какие возможности это даст?
      Михась усмехнулся, допил в кружке пиво, закурил, вертя сигарету меж пальцами, выдавая волнение, и молчал. Не торопил его и Кэтвар, давая возможность переварить, усвоить и обдумать сказанное им. Наполнил кружки снова.
      - Обоссусь, однако – констатировал Михась после долгих раздумий.
      Кэтвар сначала даже ойкнул, потом захохотал во все горло. Смех подхватил и Николай. Потом встал, так и пошел, посмеиваясь, к туалету. Вернувшись, заговорил увлеченно:
      - Да, Кэтик, в юморе тебе не откажешь. И ведь не врач, не ученый, а поднял такую тему, над которой бьются многие научные мужи, занимающиеся темой «нейро». И твой подход принципиально другой, прост до гениальности, если, конечно, такой приборчик создать.
      - Так и создай, Коля, ты же можешь.
      - Да-а-а, – улыбка не сходила с лица Михася. – Можешь… легко сказать – можешь. Но попробую, чем черт не шутит, а вдруг получится!
      - И, наверное, последнее, что я хотел тебе сообщить. Ты с Татьяной запланируйте отпуск на начало августа, хочу пригласить вас на свою заимку – домик в глухой и нехоженой тайге на речке Лена. Прекрасно проведем время, в русской баньке попаримся, ягодки пособираем, орехов кедровых набьем. Я там был с Мариной пару раз – супер, слов нет!
      
      
      *         *         *
      
      
                Солнце уже село за горизонт, но еще было светло. Асфальт остывал понемногу, и вечерняя свежесть заполняла улицы, площади и скверы, чтобы к утру взбодрить город небольшой прохладой, окропить росой запылившиеся листья тополей и других деревьев.
      Наталья не спешила домой, хотя и было поздновато для привычного возвращения, решила прогуляться немного пешком, отвлечься от работы и постоянного приставания парней. Ее красивое личико, стройная фигурка и особенно длинные, словно точеные ножки, сводили мужиков с ума, причем разного возраста – от подростков, до зрелых и седовласых мужчин. Она не носила длинных платьев или юбок, не предпочитала и джинсы, когда есть, что показать и на что посмотреть. Довольно улыбалась про себя, чувствуя спиной сальные взгляды, и особо не беспокоилась. Шла, не торопясь, собираясь обойти приткнувшуюся к бордюру прямо на пешеходном переходе машину и перейти на другую сторону улицы.
      Внезапный толчок в спину кинул ее на сиденье иномарки, захлопнулась дверца, защелкнулись блокираторы дверей, и машины рванула с места. Наталья закричала испуганно, но вряд ли кто слышал ее крик в почти герметичной машине, из динамиков которой рвалась вместе с ней наружу громкая музыка, вряд ли кто видел ее отчаянную борьбу за тонированными темными стеклами. Она вцепилась водителю в волосы, в надежде на чудо, что он ее отпустит, что не справится с рулевым управлением и врежется куда-нибудь. Но мужчина лишь повернулся на пол-оборота, ударил слегка ладонью по горлу, и внезапно исчезло все.
      Сколько прошло времени – Наталья не знала. Очнулась и стала осматриваться. Тусклый свет одной лампочки освещал какой-то полузаброшенный подвал, скорее небольшую комнату в нем. Стол и два табурета, старенький диванчик, на котором она и лежала, и все это, видимо, кто-то выкинул по ненадобности, а кто-то подобрал и притащил сюда.
      Наталья попыталась встать и не смогла – руки связаны вверху за головой, скреплены веревками, которые прочно держали девушку на этом старом, замызганном диване.
      - Очнулась красотка.
      Голос как бы возник ниоткуда, заставил вздрогнуть. Наталья не заметила вначале мужчину, который находился сбоку и сзади. Попыталась снова освободить, вырвать руки из плена веревок.
      - Ты не дергайся – веревки крепкие и развязаться не сможешь. Не убежишь никуда, можешь орать, кричать – никто тебя не услышит. Но если помешаешь мне криком своим, станешь отвлекать от наслаждений - получишь по морде. Мы долго, милая, будем наслаждаться друг другом, заниматься сексом во все твои дырочки. И, если станешь вести себя хорошо - через несколько дней отпущу тебя. Но, а будешь брыкаться – придется тебя убить, но тоже через несколько дней.
      Мужик стал раздеваться полностью, и Наталья заметалась на диване, пытаясь освободиться от ненавистных веревок, а он улыбался, поглаживая свой член, который стал подниматься.
      - Дергайся, девочка, дергайся. Это так возбуждает, милая. Но подожди немного, сначала я засуну тебе, а потом ты покрутишься, прелесть ты моя.
      Наталья поняла свою безысходность, заплакала, причитая:
      - Отпусти меня, отпусти, но что я тебе сделала? Хочешь, я заплачу тебе, правда, заплачу. Сколько скажешь.
      Слезы бежали по ее щекам, катились вниз, словно прозрачные бусинки, губы кривились в рыданьях и глаза смотрели с мольбой и ужасом одновременно. Она уже поняла, что он не отпустит. Но как пережить, вынести все это…
      Он погладил ее ноги, Наталья вздрогнула, сжалась внутренне в комочек и зарыдала сильнее, уткнувшись лицом в бок, в подобие подушки, чтобы не видеть хотя бы эту сцену, это, ставшее враз омерзительным и противным, лицо насильника.
      Он не потрогал юбку, только приподнял немного и содрал рывком трусики, разорвал спереди блузку и ножом перерезал бюстгальтер. Мял больно груди своими лапищами, потом опустился вниз, силой раздвигая ее ноги. Наталья закусила губы от безысходности, замерла в последней надежде на великое чудо, слыша сквозь свои всхлипывания его участившееся дыхание и сопение.
      - А ты, подонок, поторопился… Ангел возмездия снизошел к вам и вещает о справедливости.
      Голос резанул по ушам, завис металлическим тембром в комнате, заставляя мужика соскочить с Натальи. Он немного растерялся от неожиданности, глянув на внезапного пришельца, не понимая, как он мог появиться здесь, открыть дверь, отодвинув внутреннюю защелку. Капюшон скрывал лицо неизвестного, а рост и фигура говорили о недюжинной силе.
      Насильник взревел яростно, кидаясь на пришельца, словно тигр в последней схватке, завизжал, как поросенок, пытаясь схватить, поймать покатившиеся по полу собственные яйца, осел прямо на них, заливаясь кровью.
      Веревки на руках Натальи почему-то лопнули враз, она вскочила в ужасе с дивана, но уже никого не было. Пришелец исчез, растворился в дверном проеме. А она еще не могла прийти в себя, ноги плохо держали обезумевшее тело, но насильник заворочался на полу, и она пулей, словно газель, выскочила из подвала. Бежала, не видя куда, не разбирая дороги, пока силы не оставили ее, упала на землю, так и не понимая, где находится.
      Постепенно приходила в себя, отдыхая и набираясь сил, но страх не отпускал ее, а темнота не давала сориентироваться, определиться с местонахождением. Поднялась с земли, присаживаясь на попу, прислушалась к ночным звукам и, вглядываясь в темень, но так и не могла ничего понять. Ни огней, ни ориентиров, ни звуков. 
      Заплакала снова, уже от пережитого насилия, которое в последнюю секунду чуть не закончилось трагически, от того, что не знала, где находится, от того, что не успела, не поблагодарила своего спасителя, которого и не разглядела совсем. От всего вместе…
      Не знала, что делать, куда идти, все еще дрожа от страха. Может, подождать рассвета и оглядеться?  Но опасения худшего толкнули ее вперед, она поднялась и пошла медленно, иногда спотыкаясь на неровностях местности. Рассуждала, где могла оказаться и ничего не понимала. Выскочив из подвала, она в ужасе не заметила ни дома, в котором была, ни чего-то другого. А может, это и был только подвал какой-нибудь развалюхи. Но там был свет, горела лампочка и она это помнит ясно и четко. А почему сейчас ничего не видно, никаких огоньков вокруг. И куда она убежала, в какую сторону и на какое расстояние?
      Наталья шла потихоньку, лишь бы чего-нибудь делать и мысли постепенно выдавливали страх из ее тела, оставляя волнение и беспокойство. Вдруг ей показалось, что прошуршала где-то далеко впереди по асфальту машина, она остановилась, вслушиваясь в тишину. Но нет, видимо действительно показалось, и она зашагала снова. Шла в темноте, вороша недавние события, благодарила судьбу, Бога и особенно незнакомца, который не дал наглумиться над ней, появился в последнюю секунду, в последнее мгновение и исчез в некуда, освободив и оставив наедине с уже фактически наказанным преступником.
      Она уже ничего не хотела – не хотела ни знать, кто попытался надругаться над ней, ни наказания в соответствии с законом, ни мести. Преступник наказан, наказан Неизвестным быстро и четко, без волокиты. И ей хотелось домой – согреться, отдохнуть и выспаться, забыть весь кошмар происшедших событий.
      Она шла в неизвестность и уже стала уставать, подумывая, а не присесть ли ей, не отдохнуть ли, дождавшись спокойно рассвета. Шум, проехавшей недалеко машины, заставил вздрогнуть. Наталья все-таки подошла к шоссе и сейчас торопилась на него выйти. Дом, отдых и спокойствие замаячили на горизонте, но она не знала, не догадывалась, в какой стороне находится ее родной город, далеко ли увез ее преступник.
      Только действительно с рассветом она добралась домой, ужаснулась от своего внешнего вида, глянув в зеркало, приняла теплую ванну и уснула. Усталость и нервное перенапряжение взяли свое.
      
      
      *        *        *
      
      
                Сикорский вернулся из ФСБ не в духе, сразу пошел на доклад к шефу.
      - Поимели меня там, товарищ полковник, по полной программе – туда не лезь, сюда не суйся.
      - Но ты показал им заключение экспертов?
      - Показал, да толку то что – посмеялись только. Сказали, что туфта это полная и эксперты наши «не копенгагены».
      - Как это «не копенгагены»?
      - Не компетентные, значит. Лазером там и не пахнет, принцип действия совершенно другой у лазера. Но и не отрицали, что, возможно, руку Сивому Михасевским аппаратом оттяпали. Такие в каждом МЧС есть, вот там и рекомендовали искать, а в «МИР» не соваться. Я так понял, товарищ полковник, что Михась, по большому счету, на оборонку пашет, а все эти электронные плуги, «Мирки» и прочая лабудень – так, для прикрытия. Как минимум целое отделение в ФСБ на этот «МИР» работает, трясутся над ним – так о заводе, где истребители производят, не беспокоятся. В общем, рекомендовали следующее – все, что связано с «МИРом», все только через них.
      - Понятно. А как розыск этого Сивого идет?
      - Практически нашли уже. Он в ЦРБ лежит, врачам заявил, что дрова колол, случайно по руке рубанул, вот они телефонограмку и не написали. За ним поехали мои ребята, должны уже вот-вот подвезти.
      - Ладно, иди, работай, а с «МИРом» поаккуратней будь – видишь, как все поворачивается.
      - Есть, товарищ полковник.
      Сикорский вернулся в свой кабинет, серый и ободранный, как сама жизнь. Сколько времени не менялись столы и стулья – одному Богу известно. По крайней мере, никто из оперов замены не помнил. Хоть чайники появились, купленные на свои деньги, и заменили знаменитые бульбуляторы.
      Брали в зоне зэки эбонитовый цилиндрик, делали на станке винтовую прорезь и наматывали спираль от утюга или электроплитки. Подсоединяли шнур и все – прибор готов. Опускали в стеклянную банку с водой, и при закипании приборчик издавал звуки, похожие на буль-буль, вот и нарекли одноименно.
      Сикорский закурил сигарету, налил растворимого кофе, отдыхал до приезда ребят. Решил сам провести первый допрос, а потом уже сдать Сивого следакам.
      Но ничего нового он не узнал, Сивый железно стоял на своем. Руку отрубил себе случайно, колол дрова, никакой BMW не крал и не видел и вообще – самый честный парень на деревне – это он.
      «Может это и к лучшему, – рассуждал начальник УР, – пусть садят его за кражу и никаких новых дел, ни каких «МИРов» и их приборов.
      
      
      *        *        *
      
      
                Михась подошел к окну, открыл створку, выдувая сигаретный дым на улицу. Курил и думал. Кэт не только попросил, озадачил его, но и подкинул идейку. Нет, не идейку – идеющу! И как все просто! «Да-а, приходят же к кому-то в голову гениальные мысли. Целые институты мозга работают без передыха, – шептал потихоньку Михась, – и никому в этот самый мозг не пришла элементарная азбука. Создать луч-щупалец – ага, это вот тот самый проводочик и воздействовать на него надо уже чуть более сильным излучением».
      В результате активируются определенные участки мозга и главное – их межнейронные связи. Получается музыкант, писатель, художник, целитель… Кто-то сможет видеть сквозь стены, предугадывать события. В мозге заложена масса функций, которые человек еще практически никогда не использовал, не подошел к этому.
      Вошла Татьяна, поцеловала его в щечку.
      - Фу, накурил-то, как паровоз, даже окно с дымом не справляется, – она помахала немного рукой, разгоняя сизые облачка. – Все сейчас с курением борются, а ты, по-моему, еще больше коптить стал. На заводе, вроде бы, все нормально, – она глянула на пепельницу, – но, судя по количеству окурков, ты опять что-то задумал? Что за идеи посетили мою родную головушку?
      Татьяна посмотрела прямо в его глаза, как бы стараясь узнать, понять, что он задумал в этот раз.
      - Знаешь, Танюша, не мне – Кэту пришла великолепная идея. Гениальная идея! И вот я, как ты уже поняла, заразился ею.
      Он затушил сигарету, отошел от окна и сел в кресло. Задумался немного, потом продолжил разговор:
      - Оказывается, у Кэтвара с Мариной есть собственная заимка, домик и банька в лесу, далеко в тайге, на Лене. Помнишь, они рассказывали, как жили там целый год вдвоем? – Татьяна кивнула головой в знак согласия. – Как Кэт убил медведя голыми руками, как уничтожил стаю волков, сколько там ягод, грибов и кедрового ореха? Как вел разговор с кедровкой?
      - Да, Коля, все помню, – она заулыбалась, – страшно было, когда он про медведя рассказывал и смешно про кедровку. До сих пор его выражение так и застряло в голове: «задницу кедровке надрать». И ведь надрал, – она откровенно рассмеялась.
      - Вот, – поддакнул с улыбкой Михась, – а потом они еще со Стасом туда ездили, пожили около месяца, рыбку ловили и коптили. А Стас все не верил в начале, что Кэт может многое. И с медведем, и с волками, и с кедровками поговорить.
      - С рысью еще побеседовать, – добавила Татьяна.
      - Короче, Кэт предлагает нам с тобой отпуск в начале августа взять и махнуть к нему на заимку. Побыть там недельки три, отдохнуть, сил набраться, свежим кедровым воздухом подышать. А ты знаешь – он особенный, бактерицидный. Рыбку половить, мяска свежего покушать. Ягодки, грибочки… Как ты, Танюша?
      Татьяна ответила, не раздумывая:
      - Я, естественно, за! Но ты зубки-то мне не заговаривай. Полная пепельница окурков явно не из-за отпуска. Давай, выкладывай все начистоту.
      Михась рассказал вкратце суть вопроса, смотрел на жену и ждал ее реакции. А она не торопилась с ответом, осмысливая сказанное. Налила себе кофе, попивала не спеша.
      - Да-а-а, идея действительно заслуживает внимания…
      - Нет, ты посмотри на нее, – сразу же перебил Михась, – идея заслуживает внимания. Не заслуживает, а гениальная идея! – возмутился он. – Мы с тобой, два доктора наук, не дотумкали до этого, а он, простой мужик, не ученый вовсе – и догадался.
      - Ладно, Коля, не кипятись, чего разошелся то? – она с нежностью взглянула на мужа. – Ты хоть представляешь себе, какой это объем работы? Сколько исследований, экспериментов, сколько всего надо будет перелопатить? Сколько нервов и сил затратить?
      - Да все я представляю, Таня, всю напряженку. Зато какая радость нас ждет, какое счастье замаячит на горизонте. Это же наверняка нобелевка, как минимум. – Он обнял жену за плечи, прижал покрепче. – Ну, что? Поработаем?
      Татьяна вздохнула глубоко и радостно.
      - Поработаем, Коленька, поработаем. Давай, наметим основные пути, кто чем заниматься станет. Ты же в долгий ящик это откладывать не станешь, правильно? 
      - Правильно, – подтвердил Михась.
      Татьяна посмотрела на него с лукавинкой.
      - А чего ты мне тогда про отпуск целый роман наплел?
      - Какой роман? – не понял Михась.
      - Какой, какой? Обыкновенный, про отпуск не ты разве сейчас дифирамбы пел?
      - Какие дифирамбы, Таня? Кэт, правда, предложил нам поехать к нему на заимку, отдохнуть всем вместе.
      Михась пока не понимал, к чему клонит Татьяна.
      - То, что Кэт предложил – я в этом и не сомневалась ни капли. Но вот поехать-то мы не сможем с тобой.
      - Почему не сможем? Возьмем отпуск, сами себе хозяева, и поедем, – оправдывался Михась.
      - Тоже мне, хозяин нашелся… Наука у тебя хозяин… дело. Ты что, не понимаешь совсем? Если сейчас возьмемся за разработку этой идеи – не видать нам отпуска, как своих ушей, еще долго, очень долго. Ты же первый от отпуска откажешься сразу. Ты меня-то и то в такие времена замечаешь плохо. Разве что в постели иногда рукой случайно нащупаешь. Что, не правда что ли?
      Михась насупился, покраснел немного. Снова взялся за сигарету.
      - Таня, ну зачем ты так? Я же хочу, как лучше…
      Татьяна подошла к его креслу сзади, обняла мужа, прижалась щекой к нему.
      - Конечно, как лучше, милый. Кто бы спорил, но только не я. Зато и люблю, что не мелочишься ты, во всем отдаешь себя целиком. А вот в отпуск мы все-таки в этот раз поедем. И никакие силы нас здесь не задержат. И так три года не отдыхали, о себе тоже надо подумать. Или ты даешь слово, или научной идейкой Кэтовской начнем заниматься с сентября, не раньше. – Она помолчала немного, не отпуская Николая из объятий. – Хоть ты и принимаешь все серьезные решения, но все же генеральный директор здесь я. И в этом вопросе, господин мой научный руководитель, других мнений не потерплю. Согласен, Коленька?
      Он заулыбался.
      - Куда ж мне деваться, если жена директор, да еще генеральный. 
      
      
      *        *        *
      
      
                Наталья открыла глаза и потянулась. Вставать не хотелось, настроение прекрасное и еще только час дня. Ночь не оставила памятных следов, пришлось, конечно, немного поволноваться всерьез, но ведь в конечном итоге все обошлось. Порванные блузка и бюсик – разве тема для обсуждения. Сейчас ее больше заботило то, что она скажет на работе, как отчитается за свой прогул. Правду говорить не собиралась – вопросов будет слишком много и личных вопросов. Решила, что и родителям ничего не скажет. Зачем? Только охов и ахов появится тьма, да контроль станет жестче намного.
      Она еще раз потянулась в кровати и встала. Первым делом спрятала подальше порванную блузку, решив выкинуть ее на мусорку, когда пойдет на улицу. Села к зеркалу, долго накладывала тени, красила тушью ресницы и наводила румяны. Оглядев себя, осталась довольна, но еще не решила, что делать, чем заняться в появившееся свободное время. Постоянного парня не было, как-то не нравились ей те, которые пытались ухаживать, а избранник, видимо, еще где-то плутал в других регионах страны или на других улицах.
      Вспомнила Неизвестного, так решила его называть про себя. Кто он, как попал в этот подвал, как узнал о попытке изнасилования? Старый, молодой? Ничего о нем не знала Наталья, не разглядев и лица под глубоким, все закрывающим капюшоном. Только странная одежда бросалась в глаза - какой-то балахон из средневековых фильмов или, возможно, облачение тибетского монаха. А может, просто тусклый свет лампочки и воображение превратили обыкновенный плащ с капюшоном во что-то таинственно-религиозное.
      «Ах, если бы он был молод и красив»! … С каким бы удовольствием она провела с ним вечер, а может и всю жизнь.
      Звонок в дверь заставил вздрогнуть, прервал несбывшиеся грезы. Наталья никого не ждала, и никто не знал, что она дома. Может кто-то просто ошибся… Она подошла к двери, спросила:
      - Кто там?
      - Лазарева Наталья Михайловна здесь проживает?
      - А что вам надо? Я вас не знаю, – она пыталась разглядеть в глазок незнакомых мужчин. В поле зрения появились еще двое в форме.
      - Открывайте, милиция.
      - Зачем? Я не вызывала милицию.
      Наталья растерялась и действительно не знала, что делать. Фильмы про оборотней в погонах сдерживали ее желание впустить милиционеров. Какое-то нехорошее предчувствие тяжестью давило внутри.
      - Открывайте, Лазарева, хуже будет – дверь выломаем.
      Она не знала, что делать – а вдруг это не милиция. Спросила:
      - А удостоверение у вас есть?
      - Есть, Лазарева, все есть.
      В обзоре глазка появилось красная корочка. Наталья прочитала – старший оперуполномоченный УР Самойлов… Дальше прочитать не успела.
      - Открывай, Лазарева, не усугубляй свою вину.
      - Какую еще вину?
      Она в недоумении отодвинула защелку. Вошедший спросил сразу же:
      - Лазарева Наталья Ивановна, это вы?
      - Я, – недоуменно пожала она плечами. – А в чем, собственно, дело, какая еще вина?
      Опер зло глянул на нее, переспросил.
      - Паспорт есть?
      - Да в чем дело, вы можете объяснить толком. И почему вы по квартире ходите без разрешения, во все двери заглядывайте? Убирайтесь вон сейчас же.
      - Паспорт предъявите, пожалуйста, по-хорошему прошу.
      Милиционер в гражданке, видимо главный, непреклонно стоял на своем.
      - Пожалуйста. – Наталья прошла в свою комнату, открыла шкаф. – Вот, возьмите.
      Он полистал его, сравнивая фото с оригиналом, посмотрел прописку.
      - Гражданка Лазарева, вы задерживаетесь по подозрению в нанесении тяжких телесных повреждений гражданину Смортковскому.
      - Какому еще Сморчковскому, – оторопела Наталья, – каких повреждений? Вы соображайте, что говорите?
      Опер был явно не в духе, смотрел с отвращением и неприязнью.
      - Не надо коверкать фамилии – это вам не поможет. На очной ставке вас опознают. Где дружок твой, подельник? Говори быстро, где? – заорал опер.
      Наталья ничего не понимала, у нее подкашивались ноги, и сердце бешено колотилось, готовое выпрыгнуть наружу.
      - Какой подельник? Вы можете объяснить мне – что здесь происходит, и почему вы на меня кричите?
      - А что на тебя, сучка, любоваться что ли? – совсем озлобился опер. – Ведите ее в машину, – обратился он к сотрудникам в форме.
      - Нет, не трогайте меня, я никуда не пойду.
      Может быть, она бы еще долго кричала и сопротивлялась, но менты заломили руки, надели наручники и уволокли силой.
      Ехала, тряслась в милицейском УАЗике и плакала потихоньку, ничего не понимая в происходящем. За что сваливаются два дня подряд на нее разные напасти. То насильник этот вчера, то оборзевшие менты сегодня. Сидеть было очень неудобно на жесткой скамейке в наручниках за спиной, то и дело сползала куда-то на каждой кочке и при торможении.
      Наконец машина остановилась, ее вытащили и привели в дежурную часть. Опер попросил женщину в форме:
      - Ошмонай ее, Таня, и потом ко мне, в кабинет.
      Милиционерша оглядела Наталью с ног до головы.
      - Ничего, симпатичная бабенка, коблы в камере обрадуются такому подарочку. Ну, иди сюда поближе, прошмандовка.
      - Какая я вам прошмандовка, почему вы обзываетесь. Что здесь происходит? – начала возмущаться Наталья.
      Удар в живот прервал ее речь, согнул пополам и только рот хватал воздух, да обезумевшие от страха глаза светились в дежурке.
      Милиционерша так и обыскивала ее согнутой, потрогала груди.
      - Не растисканные еще, но не переживай девочка, скоро тебе их разомнут с пристрастием, – она захохотала, – может еще и понравится. Ладно, пошли.
      Она схватила Наталью за руку, приподняла, выпрямляя, и повела из дежурки по коридору. Завела в кабинет.
      - Получай, Сережа, свою кралю. Норовистая девка. Ничего – в камере обломают.
      Она повернулась, чтобы уйти, но опер остановил ее.
      - Наручники сними.
      Милиционерша сняла браслеты, толкнула легонько Наталью на стул и вышла.
      Опер закурил, пододвинул пачку к Наталье.
      - Кури.
      Она отрицательно покачала головой.
      - Не хочешь, как хочешь. Давай, рассказывай все по порядку, суд учтет твое чистосердечное признание.
      Опер выпускал клубы дыма прямо в лицо Наталье, смотрел внимательно, наблюдая за реакцией.
      А она просто заплакала, сквозь всхлипывания попыталась говорить:
      - Я не знаю, что вам от меня надо и что надо рассказывать – тоже не знаю. Кто-нибудь, ну хоть кто-нибудь может мне объяснить – что здесь происходит? Что вам всем надо? – она зарыдала.
      - Хватит, – опер громко стукнул ладошкой по столу, – хватит овечкой прикидываться. Рассказывай по-хорошему.
      Нервы Натальи не выдержали, она заорала тоже.
      - Не знаю, не знаю, не знаю. Что рассказывать – не знаю. В чем меня обвиняют?
      - Ишь ты, ****ь, как защебетала, здесь только я кричать могу. Поняла, стерва? Поняла?
      Он зашелся в крике, закашлялся, налил в стакан воды, выпил залпом. На крики вошел Сикорский, начальник угро.
      - Что у тебя тут, Серега, происходит? Чего шумишь?
      - Да вот, Константин Владимирович, Лазареву по делу Смортковского задержали, а она из себя невинную овечку строит, не понимает, видите ли ничего.
      - Ладно, не шуми. Веди ее ко мне, разберемся.
      Он прошел к себе в кабинет, предложил присесть Наталье, представился:
      - Я начальник отдела уголовного розыска, Сикорский Константин Владимирович, – он махнул рукой, что бы опер вышел. – А вы, как я понял, Лазарева, – он глянул в паспорт, – Наталья Михайловна. Правильно?
      Она кивнула головой в знак согласия.
      - Правильно, у вас же паспорт мой в руках.
      - Курите – он пододвинул пачку сигарет.
      - Да вы что здесь все, сговорились что ли? – возмутилась Наталья. – То курите, то рассказывай. Я не курю и что я должна рассказывать? Что? Может, вы мне хоть объясните – почему я здесь нахожусь, и почему меня здесь бьют?
      - Кто бьет?
      - В дежурке вашей, женщина милиционерша. Еще и лесбиянка к тому же.
      Сикорский улыбнулся, услышав последнее.
      - Ладно, Лазарева, я разберусь с этим вопросом. Значит, вы не знаете – за что вас задержали?
      - Естественно, нет. Я и прошу мне это объяснить, а мне в ответ - рассказывай. Что рассказывать – басню Крылова?
      Наталья стала понемногу осваиваться и рассуждать.
      - Действительно, басни Крылова нам здесь не нужны. – Лицо Сикорского стало серьезным. – Задержаны вы, Лазарева, по подозрению в нанесении тяжких телесных повреждений гражданину Смортковскому. Понятно, почему вы теперь здесь находитесь?
      - Абсолютно не понятно, никакого Смортковского я не знаю, никаких повреждений не наносила, бред полный, – возмутилась Наталья.
      - Конечно, не вы сами, Лазарева, а ваш подельник…
      - Какой подельник, какие повреждения, вы хоть немного думаете, что говорите? – Перебила его с возмущением Наталья.
      Сикорский закурил сигарету, помолчал немного, видимо обдумывая план дальнейшего разговора.
      - Хорошо, давайте иначе.
      - Да хоть иначе, хоть как – я не понимаю, о чем вы говорите. – Снова перебила его Наталья.
      - Давайте начнем с начала, – он поднял руку, что бы его вновь не перебили. – Что вы делали, чем занимались вчера вечером с 18 часов и до полуночи. Подробно, желательно по минутам. Это понятно?
      - Это понятно, – усмехнулась Наталья. – Хоть один нормальный вопрос прозвучал. А то я уже начала думать, что здесь все шизики и садисты.
      - Не забывайтесь, Лазарева, не забывайтесь, – урезонил ее Сикорский. – Давайте, не будем от темы отклонятся. Итак – где и что вы делали вчера после 18 часов вечера?
      Наталья рассказала все подробно и без малейшей утайки, начиная с того момента, как ее силой затолкали в машину.
      - Да-а-а, – почесал голову Сикорский, – интересно рассказывайте. Значит, Смортковского вы не знаете?
      - Да не знаю я никакого Смортковского, чего вы ко мне с ним привязались?
      - А этого, как вы говорите, насильника вы тоже не знаете?
      - Конечно, нет, у меня нет таких знакомых.
      - А опознать его сможете?
      - Смогу, я этого гада на всю жизнь запомнила.
      - Почему в милицию не заявили – он же пытался вас изнасиловать?
      Наталья задумалась немного, как бы рассматривая вопрос со всех сторон.
      - Да, не заявила. А вы думаете так просто об этом говорить? Пусть и не об изнасиловании, а только о попытке. И потом преступник уже наказан, зачем ворошить неприятные вещи?
      - Может и не стоит ворошить, – Сикорский задумался, – а придется. Так вы не знаете этого, как вы выразились, незнакомца?
      - Хотела бы, конечно, знать, но не знаю. Даже лица не видела – глубокий капюшон все закрывал.
      - Капюшон, говоришь, закрывал? – Сикорский снова задумался. – А как он яйца отрезал – видела?
      - Да он и не отрезал вовсе, – пояснила Наталья, – насильник голый был абсолютно, на мне уже, когда Неизвестный вошел. Насильник кинулся на него, а нож в руках был, застеснялся, может еще что. Но схватился сам за промежность – яйца и покатились по полу, он на них так потом и осел задницей. А Неизвестный так и не подходил ни к нему, ни ко мне. Я дернулась, веревки лопнули, подскочила и убежала. Я же говорила уже.
      - А Неизвестный куда девался?
      - Не знаю. Я, видимо, отвлеклась немного на веревки, когда освободилась – его уже и след простыл. Но почему вы меня так подробно об этом расспрашиваете? Почему я все-таки здесь, в милиции нахожусь?
      - А ты не понимаешь, Лазарева?
      - Нет, не понимаю. Я не писала на насильника заявление и не собираюсь писать. Бог ему судья. Но вы же меня в чем-то подозреваете, а объяснить до сих пор не можете?
      - Не писала, значит, – Сикорский ухмыльнулся. – Зато он написал. Насильник твой… и фамилия его Смортковский. И все не так было, как он пишет. Ты со своим дружком, которого Неизвестным называешь, затащили Смортковского в подвал, издевались, а потом и яйца отрезали. Так что давай, рассказывай, как все было на самом деле. Что в подвале была – не отрицаешь, что еще там был третий – не отрицаешь, что без яиц остался Смортковский – не отрицаешь. Все факты против тебя. Говори, где подельник твой, где искать его? Говори, – повысил напоследок голос Сикорский.
      Наталья откинулась на спинку стула, смотрела на опера обалдевшими глазами и молчала. Только побелевшие губы подрагивали мелко, мелко. Потом заплакала.
      - Гад он, гад, – сквозь всхлипывания объясняла Наталья. – Я всю правду рассказала, правду… И что же мне теперь делать?
      Она посмотрела на Сикорского с такой надеждой, что ему стало не по себе. Не может молодая девушка так притворятся, так играть. А может, она и впрямь говорит правду? Подспудно еще что-то не давало покоя Сикорскому, но он пока не понимал что.
      - Ладно, на вот, – он протянул ей платок, – вытри слезы. Не мне решать – дело твое за прокуратурой числится. Нанимай хорошего адвоката и защищайся. Суд разберется – кто из вас прав. А Неизвестного искать станем, может он и пояснит что-нибудь.
      Наталья вытерла слезы.
      - И что же это получается – нет правды на свете? Какой-то отморозок заявил первым – и теперь у него все права? Тот, которого надо судить по-настоящему, меня же и обвиняет. К вам в отдел привезли – избили в дежурке и не докажешь ничего. Кто же вас любить будет, господа милиционеры? Какое у меня останется впечатление от вас? Честных граждан мордуете, подонкам потакаете. Как же мне быть, что делать дальше, Константин Владимирович, если вы сами веру во мне убили? Ладно, пойду я домой. Все равно вы мне ничего не ответите по существу.
      - Постой, Лазарева, не торопись. Домой ты не пойдешь – прокуратура приказала задержать тебя. Сейчас отвезем тебя к следователю, допросят тебя и определятся. Не все потеряно еще, все в жизни бывает и тебе придется за себя побороться.
      Сикорский приехал к следователю чуть позже, как раз, когда Наталью должны были уже допросить и станут определяться с мерой пресечения. Его отдел осуществлял оперативное сопровождение, и отказать ему в информации не могли. Правда, некоторые следователи иногда давали не полную картину событий, но в этот раз дело вел Кузнецов, с которым у него были замечательные, дружеские отношения.
      - Ну что, Женя, допросил Лазареву? И как впечатления? – спросил он Кузнецова после приветствия.
      - Да как – никак, – ответил он. – В принципе – слово против слова. Железных доказательств, как и алиби, ни у одной стороны нет. Вот если бы ты этого Неизвестного нашел, может что-то и прояснилось бы. Хотя ему светиться – резона нет, на него все повесят, если что. Лазарева так, зацепом пойдет, как соучастница, не основная фигурантка. Если это не ее заказ, естественно.
      Он налил чай в кружки, пододвинул к Сикорскому печенье.
      - Ты прав, Женя, дело тухлое, 50 на 50. Но я, все-таки, склонен Лазаревой верить, но наша вера здесь роли не играет – факты нужны. Если несколько раз Смортковского допросить – он запутается в своих показаниях, мне так почему-то кажется. И что ты решил – на подписку ее?
      Кузнецов усмехнулся, закурил сигарету.
      - А что тут решать, Костя, за меня уже наверху все решили. Задерживаю на десять суток без предъявления обвинения – все законно. За десять дней надо факты добыть и обвинение предъявить. Вот такая установка начальства.
      - Вот те на… – развел руками Сикорский. – Это же не правильно. А если она не виновна? Значит, кто-то лоббирует этого Смортковского, кто?
      - Все не так просто, Костя, – Кузнецов вздохнул. – Сам узнаешь, ничего говорить не стану. Но с такой установкой дело и в суд уйдет, и сядет Лазарева. – Он помолчал немного. – Терпеть таких дел не могу. Но что делать?..
      
      
        *         *         *
      
      
                Кэтвар с Михасем никак не могли договориться о маршруте, вернее о способе поездки. Кэт предлагал свою старую, проверенную дорогу: на машинах, а потом на катере до заимки.
      В свою очередь Михась предпочитал более быстрый способ передвижения – вертолет. «Каких-нибудь пару часов и мы на месте», – убеждал он. Тем более, что он хотел еще и похвастаться немного – личные вертолеты не у каждого есть.
      - А Мурзик с Шариком? – приводил последний довод Кэт.
      - Ничего страшного, – парировал Михась, – залетим в поселок, возьмем твоего пса с котом на борт и в путь.
      Решили дальше не спорить, как скажут жены, так и будет. Марина заговорила первой.
      - А что, Кэт? Разве это плохая идея – сядем в поселке, возьмем Мурзика с Шариком, с дедом поговорим и в путь. Так у нас два дня уйдет, а на вертолете часа четыре с остановкой. Посмотрим на тайгу сверху, на необъятные просторы.
      Она немного виновато взглянула на мужа, что не поддержала его. А Михась сразу же преобразился.
      - Вот это правильно, нечего зря время терять. Значит, так и порешили – вертолет. Выспимся и с утра на аэродром. Нас никто не гонит, как приедем, так и полетим, слава Богу, не по билетам и не по расписанию отчаливаем. Давайте лучше обсудим – что брать с собой.
      Кэтвар вздохнул, приходилось подчиняться большинству. В принципе он тоже был не прочь полетать, так уж зацепился за свое, за красные скалы, которые не мешало бы посмотреть Михасям, их небывалую красоту.
      Женщины ушли обсуждать свое – пищу. И Марина в этом вопросе была опытной и бывалой, все возьмет, ничего не забудет. А вот оба Николая были на равных, каждый бывал в автономных поездках, каждый знал, что с собой взять. Уточняли детали, чтобы не повторяться, не брать одно и то же каждому. Все расписали и выверили без разногласий. Договорились встретиться на аэродроме в десять утра.
      Погрузка прошла быстро и без суеты. Собственно говоря, все работяги загрузили. Вместо обычной дюралевой лодки взяли резиновую с мотором. Покурили, присели по русскому обычаю перед дорогой, и вертолет взмыл вверх.
      Кэту с Мариной очень понравился вертолет. Прекрасные удобные кресла, а не жесткие откидные сиденья, как в обычных винтокрылых машинах, внутренняя отделка из какого-то полимерного материала под дерево. Внутри стол достаточно больших размеров, чтобы разложить еду или расстелить, например, карту. Целая уютная комната.
      Вертолет набрал высоту, на горизонте простиралась огромная сибирская тайга. Марина смотрела, как завороженная, она еще никогда не летала, не поднималась на такую высоту, с которой можно обозреть многие километры. Вспомнила стихи.
      
      Лес, тайга, Сибирь родная.
      Сосны, кедры и листвяк.
      Здесь березка листовая
      Разместилась кое-как.
      
      Необъятные просторы,
      Белки, соболь и медведь,
      Вдаль направленные взоры
      Могут птицей улететь.
      
      И вернуться через сутки,
      Не нащупав край тайги,
      Только северные утки
      Знают кромку той земли.
      
      Она прочитала их Кэту восторженно, с замиранием сердца. Потом добавила:
      - Ты посмотри, как четко написано, действительно необъятные просторы.
      - Чего вы там шепчетесь тайничком, – погрозила пальчиком Татьяна. – А ну, выкладывайте обществу все секреты.
      - Просто стихотворение вспомнила, – оправдывалась Марина – про тайгу. Словно автор их в вертолете писал.
      Она снова прочла их вслух, теперь уже для всех.
      - Вот, – поднял вверх палец Михась, – а вы хотели на машине ехать. Разве такую красотищу вблизи разглядишь?
      - Но почему же? – возразил Кэтвар. – Внизу свои прелести есть. Краски, например, более насыщенные, колоритные, вверху свое, огромное небо и ширь земли.
      Через два часа вертолет приземлился в поселке. Четверка «робинзонов» подалась напрямую к деду. Шарик встретил их еще на подходе, прыгал от радости, повизгивал и не мог на ластиться.
      Дед уже ждал на крыльце.
      - Так я и думал, что это ты, Кэт, другого никого так Шарик не встречает, только вас с Мариной. Учуял запах, подскочил, взвизгнул радостно и помчался пулей. Но, а я вот, тоже вышел дорогих гостей встретить.
      Дед раскинул руки, крепко обнял Кэта, а потом Марину, познакомился, поздоровался с Михасями, пригласил в дом. Быстро накрыл на стол по русскому, гостеприимному обычаю. Кэт выставил на стол бутылочку водки, дед крякнул от удовольствия. Пьяницей не был, но выпить по случаю он сильно любил.
      Посидели, поговорили немного и «робинзоны» снова отправились в путь.
      Вертолет летел над рекой, срезая петли и переваливая через сопки. Словно крупномасштабная карта проплывала внизу местность, окрашенная где-то ярко-зеленым, а где-то более темным цветом. И посередине – извивающаяся между холмами синяя лента Лены.
      Через час вертолет подлетел к месту, завис над островком посередине реки и плавно опустился на землю. Винт покрутился еще немного по инерции и все стихло. Тишина давила на уши, но скорее всего, это давление и шум двигателя старались покинуть организм побыстрее.
      Шарик выскочил из вертолета, бегал вокруг, суетился, не понимая – почему же приземлились на островке? Вот же, совсем рядом домик, куда и надо попасть. Забредал временами в воду, может и желая отправиться вплавь от нетерпения, поглядывал на Кэта и, наверное, не понимал его.
      А мужчины быстро покидали на землю все снаряжение и продукты, надули лодку и первым рейсом перевезли женщин, Шарика с Мурзиком, естественно, и немного вещей.
      Марина с Татьяной первыми пошли осваивать забытую на несколько лет стоянку воинов-кошек. Ничего, по сути, не изменилось с тех пор, когда здесь последний раз были люди. Лишь пауки сплели свою паутину, да временная пыль осела тонким слоем внутри домика и баньки. Под навесом на улице немного изрыта земля – то лоси копытами выражали свое недовольство, что бросили их, и никто более не подкармливает иногда вкуснятиной.
      Шарик обежал все, обновил свои, наверняка выдохшиеся метки, прилег у крыльца на минутку, как бы говоря, что все в порядке и снова забегал. Не мог усидеть на месте в столь радостный час. А Мурзик, в своих старых традициях, притащил живую мышь к Марине, напугал несусветно Татьяну, и растерзал серую с удовольствием, после благословления хозяйки.
      - Это он так всегда, – пояснила Марина. – Как приедем – ловит мышку, приносит мне в доказательство, что не лодырь, а потом уже ест ее. Один раз приносит, ты не пугайся Татьяна, больше мышей не увидишь. Кончилось их время – на трон Мурзик сел.
      Татьяна заулыбалась.
      - Да-а-а, здорово у вас здесь! Лес, воздух… Мурзик на троне, – она откровенно рассмеялась.
      - Это еще не все, Таня, ритуал прибытия не завершен. Вот придет Кэтвар, прокричит свою хозяйскую песню – вот тогда будет все, – она лукаво улыбнулась и ушла в дом, собирать мокрой тряпкой паутину и пыль.
      Мужчины принесли первую партию вещей. Кэт показал Михасю свои владения, а Марина подтолкнула тихонько Татьяну, как бы предупреждая – смотри.
      - Ну, что, господа, с прибытием вас в уголок обетованный, – улыбнулся Кэт. Потом стал серьезным и закричал, что есть мочи: – Здравствуй, тайга! Это снова я – твой хозяин!
      Он глянул на женщин, улыбнулся ласково, подмигнул Марине и взбежал пулей на верхушку кедра, отломил пару веток с шишками, оттолкнулся ногами от верхушки и прыгнул вниз, переворачиваясь в полете и паря, словно птица. Снова кувырок у земли и вот он уже на ногах.
      - Это вам, девочки, извините, цветов нет, но хоть по веточке кедра с шишками.
      Татьяна долго не могла прийти в себя… Но Кэт с Мариной оставили Михасей одних со своими мыслями. Ушли на реку поставить сети.
      Вернувшись, увидели парочку, сидящую в обнимку. Михась с улыбкой заговорил:
      - Тоже мне, друзья еще называются… Напугали Татьяну до смерти и убежали. Честно говоря, я и сам чуть не обкакался. Где ж это видано – с кедров прыгать. Высота-то этажей 12 будет, не меньше. Да-а, понимаю тебя, Марина, когда этот тип тут с медведем базар устроил, понимаю, как тебе было страшно. Кстати, где это было?
      Марина отошла немного в сторону.
      - Вот здесь – видите, еще осталась полусгнившая кучка ореховой шелухи. Медведь здесь орехи искал, полакомиться хотел напоследок. Перед тем, как в берлогу залечь. Картина, конечно, до сих пор жуткая – вырвал медвежье сердце голыми руками, оно еще бьется, выплескивая последние сгустки крови, а он орет дико на весь лес: «Тайга, здесь я твой хозяин, а не медведь».
      - Да-а-а, рев у него мощный, слышали уже сегодня, – засмеялся Михась.
      - Ладно вам… – перебил Кэтвар, – пойдем лучше купаться, заодно и рыбку в сети загоним. Мы с Мариной заливчик перегородили, деваться ей некуда.
      Кэт с женой подали пример первыми, оставляя верхнюю одежду на лавке, за ними в купальниках последовали и Михаси. Спустились к реке.
      - Смотрите, какая красотища! Разве можно описать это словами.
      Кэт вдруг начал читать стихи:
      
      Зеленой поляны раздолье
      Манит изумрудом своим,
      Раскинулось лесом приволье –
      Природы земной херувим.
      
      Речушка, лениво плескаясь,
      О берег, изрытый водой,
      По руслу спешит изгибаясь,
      Играя на солнце волной.
      
      К ней ивы склонились небрежно
      И шепчутся новой листвой,
      Ветвями трясут безмятежно
      И делятся давней мечтой.
      
      А сосны стоят величаво
      С обеих ее берегов,
      Бросаются шишкой лукаво
      В порывах лихих ветерков.
      
      А утром туманом вздымаясь,
      Роса упадет на траву,
      На солнце искрясь, испаряясь,
      Взлетит далеко в синеву.
      
      Бежит и минутой, часами
      Речушки не мерится ход,
      Воспетый поэтом, веками
      Купается в ней небосвод.
      
      - Здорово, правда!?
      Он с берега, не забредая, нырнул в воду, поплыл саженками к середине залива. За ним бросилась Марина, а потом и Николай с Татьяной. Плескались, кувыркались, отфыркиваясь, плавали в удовольствие.
      Кэт показал их тайный грот, где держать лодку удобнее. Собрали рыбу, не вытаскивая сетей, и все вместе вернулись к домику. Освеженные, с ведерком ельцов и окуней, парой щучек, чувствовали себя замечательно.
      Михась развел огонь, Кэт занялся рыбой для коптилки и посолил всю оставшуюся для вяленья, женщины накрывали стол под навесом на улице. Вскоре рыба закоптилась и сели кушать.
      Вечером щелкали орехи, смотрели на звезды, которые казались ярче и ближе, читали стихи.
      
      Небо звездное летней порою,
      Свет мерцающий дальней звезды,
      Млечный путь по нему бахромою
      Протянул след замерзшей слезы.
      
      Черным саваном блестки сметая,
      Накрывая планету Земля,
      Волшебством своим всех удивляя,
      Чародей там колдует творя.
      
      Вот звезда, вот вторая, вот третья….
      Превращаются в лук и стрелу,
      И внимают, любуясь, столетья,
      Как Стрелок натянул тетиву.
      
      Как Большая Медведица бродит
      Меж созвездий плутая, кружась,
      И там Малая то же ходит,
      За Полярку хвостом зацепясь. 
      
      А вот Рыбы, чешуйкой сверкая,
      Спорят с Раком о звезд глубине,
      Лев ворчит и незлобно вздыхая,
      Своим царством доволен вполне.
      
      Смотрит он – там внизу копошатся
      Точки-люди, всегда суетясь,
      То живут, то сбираются драться,
      За кощунство свое помолясь.
      
      - Кстати, Коля, как там моя идейка поживает? – вспомнил вдруг Кэтвар. – Что-то уже удалось сделать?
      - Задал ты мне с Татьяной задачку, долго обмозговывали ее вместе, не стали сторонних посвящать во все детали, что бы не поняли суть вопроса. Иначе узнают в ФСБ, в правительстве и еще где-нибудь там, – он ткнул пальцем вверх, – заклюют потом, не дадут работать спокойно. Это же переворот в науке, как создание атомного оружия в конце сороковых прошлого столетия.
      - Стой, Коля, подожди, не рассказывай дальше, – перебил его Кэтвар. – В туалет приспичило, сил нету. Потом до расскажешь.
      Он сделал несколько шагов и исчез в темноте, словно растворился в лесу. Ни одна веточка не хрустнула.
      Шарик подошел к Марине, прижался головой к ногам, то смотрел преданно в глаза, то повизгивал тихонько, как будто пытаясь что-то сказать. А она гладила его ласково по голове, рассказывала историю с рысью. Как повстречали они ее на прогулке зимой, как разговаривал, общался с ней Кэт, как она подошла к нему по зову и убежала по приказанью.
      - Умеет Кэт общаться с животными, – пояснила Марина. – Не знаю, что уж он им там говорит, что они одной крови или еще чего. Правда, не знаю. Но понимают его звери. Вот и сейчас – ушел, а Шарик остался здесь, с нами. Значит, приказал он ему не отлучаться и нас охранять.
      - Что-то он долго ходит? – озабоченно спросил Михась. – Минут двадцать его уже нет.
      - Да нет, Коля, не долго. Через полчаса придет. Всегда так – как в туалет, так на час.
      Марина отвернулась немного в сторону, хоть в вечерней темноте и не было видно ее лица в деталях. Врать она не умела и боялась, что ее сразу раскусят, уличат во лжи. Она поняла, что Кэт не в туалет пошел, и сильно переживала за него. Многолетняя жизнь с ним научила не спорить по таким вопросам и подчиняться. Но научиться переносить все с легкостью, без волнений, она не могла.
      - Ничего себе, – рассмеялся Михась, – вот это да. А еще что-нибудь расскажи, Марина, пока Кэта нет. Из его арсенала способностей.
      Она задумалась немного, потом начала говорить потихоньку, стараясь не выдать голосом тревоги.
      - Давно это было… мы еще только познакомились, и Кэт привез меня сюда. Я ничего не знала – кто он и что из себя представляет. Здесь, в этом самом месте, я узнавала его, узнавала постепенно, через страх и душевную боль. Здесь полюбила, здесь и боялась за него. Один раз даже чуть не умерла со страху. Он козленка маленького зарезал, освежевал его, отошел немного в сторону и силой мысли бросил этого козла мне на колени. Как я перепугалась! В обморок даже свалилась, а он объяснял мне про телекинез и гвозди узлом завязывал. Я вообще тогда считала его злым волшебником, который может с живой шкуру содрать и съесть. Правда это не долго было, разум победил и чувства взыграли. Когда он на медведя один вышел, решила твердо – если его косолапый задерет, тоже живой не останусь.
      Шарик навострил ушки, завилял хвостом.
      - А вот и Кэт возвращается, – пояснила с облегчением Марина, словно камень с души спал. – Иди, встречай хозяина.
      Кэтвар вернулся немного необычным – на щеке небольшая ссадина и кулак чуть-чуть припух.
      - На ветку в темноте напоролся, – пояснил он, – ничего страшного. Так что там дальше, Коля, рассказывай.
      - Нет уж, милый, лапша твоя не пролезет, – перебила его Марина.
      - Какая лапша? – ничего не понял Михась.
      Кэтвар улыбнулся.
      - Мою дорогую Мариночку не проведешь, да и Шарика то же. Он как-то вел себя по-особенному, беспокоился. На зверя он по-другому реагирует. Сначала подумал, что старый знакомый пожаловал – лось у меня тут один есть. В свое время я его от волков спас. Но нет. Человек где-то здесь бродит и не один, скорее всего. Видимо, за тобой присмотр отправили, Коля. Вот я и сбегал, посмотрел.
      - Никого же нет, – развел руками Михась, – сюда и охотники-то наверняка не забредают.
      - Охотники, может, и не забредают, а вот ссадина на щеке у Кэта и кулак припухший: от человеческой встречи, – беспокойно пояснила Марина. – Ты рассказывай, не тяни, – торопила она.
      - Да что ты говоришь, – тревожно встрял в разговор Михась. – Это правда. Кэт?
      - Правда, Коленька, правда.
      - Надо что-то делать тогда, – забеспокоилась и Татьяна. – Позвонить, у нас спутниковые телефоны – мигом сюда опергруппа примчится, весь лес прочешут, каждую ветку перетрясут.
      - Не надо, Таня, звонить никуда не надо – опасности никакой уже нет, – пояснил Кэтвар. – Люди эти из ФСБ или из ГРУ, не знаю пока, были здесь, что бы разговоры наши слушать. Не могут они и здесь вас в покое оставить. Я не интересовался никогда вашей работой, но, видимо, у вас тесный контакт с органами. Водят вас всюду, даже глубоко в тайге водят.
      - Вот блин, – Михась стукнул кулаком по столу. – Я же просил генерала оставить меня в покое. И где эти ублюдки? Хорошо, что я еще им про твою идейку не все разболтал.
      Кэтвар закурил сигарету, глубоко затягиваясь дымом, Михась тоже закоптил, нервничая.
      - Ладно, темно сейчас по лесу шариться, завтра с утра с ними пообщаемся, – предложил Кэт. – Связал я их, пусть отдыхают. А сейчас спать.
      Утром проснулись рано, всех беспокоил вечерний случай, который Кэт так толком и не объяснил. Хотя, что тут объяснять – ФСБэшная охрана, навязываемая местным управлением, всегда ходила за Михасями по пятам. Николай категорически отказывался от нее, но они все равно делали свое. Слишком важен был Михась для страны, для ее обороны. Разработанная им аппаратура для МЧС на основе ядерного магнетизма, разрезала любые преграды – бетон, сталь, камень. А более совершенная аппаратура, и что совсем немаловажно, очень дешевая по цене, уничтожала в космосе любой предмет. И никакая американская ПРО тягаться с аппаратом Михася была не в состоянии.
      ФСБэшники вмешивались в личную жизнь, как наглые и надоедливые папарацци совали всюду свой нос. Вот и сюда прилетели, но защищать здесь не от кого, значит, хотели знать, взять под контроль все, вплоть до постели.
      Завтракали на улице, под навесом. Доели копченую рыбку, попили чай с брусникой.
      Кэт вывалил на стол горсть маленьких черных «безделушек»
      - Собрал в домике, в баньке и здесь, под навесом. Понатыкали прослушку, когда мы все купались. И что мы с ними делать будем? С людьми, я имею ввиду.
      Михась пожал плечами, закурил.
      - Не знаю, Кэт. Давай поговорим с ними сначала. Сколько их?
      - Три в гражданке, видимо опера, и восемь в форме, полагаю, спецназ. В полной экипировке. В лицо никого не знаю, а я ведь тренирую ФСБ – и оперов, и спецназ ихний. Там таких личностей нет. Может ГРУшники?
      Михась снова пожал плечами.
      - Вряд ли. Охраной отдельное управление занимается, поэтому ты их и не знаешь. Чего гадать? Поговорим – узнаем.
      - Хорошо, Коля, так и поступим. Пойду, приведу сюда одного, на мой взгляд старшего.
      Кэтвар ушел, а Михась взял в руки, покрутил «безделушки».
      - Наша продукция, мой завод делает. И надо же так случиться – мне же ее и подсунули. Вот остолопы… И как только Кэт нашел их все, а может и не все?
      - Все, Коля, не сомневайся, – вмешалась в разговор Марина. – Он их кожей чувствует, говорит, что какое-то излучение от них исходит, вот он и ощущает их сразу же.
      Они обернулись на шорох. Кэтвар возвращался с пленником. Подвел его к столу, расстегнул наручники, усаживая на лавку. Налил горячего чаю. Тот пил молча, держа кружку обеими руками, стараясь согреться.
      Все с интересом разглядывали его. Темные джинсы, куртка-ветровка защитного цвета, рассчитанная на ночной холод и дождь. Высокого роста мускулистый мужчина лет 35-ти на вид.
      - Ну, что, мил человек, знаешь кто мы? – обратился к нему Михась.
      Мужчина кивнул головой в знак согласия, продолжая все еще греться о кружку с чаем, видимо не на шутку замерз в неподвижности. В августе уже прохладно ночью в лесу, а днем жарковато.
      - А ты кто будешь и зачем здесь? – продолжал спрашивать Михась.
      Он молча достал из кармана удостоверение, протянул его Михасю.
      - Так я и думал – охрана. И все-таки – здесь зачем, какие задачи вам поставлены?
      - Какие могут быть задачи у охраны, кроме охраны?
      Кэтвар взял удостоверение, посмотрел.
      - Ты, капитан, не умничай. Медведям и лосям, а здесь других крупных живых существ нет, кроме нас и вас, так вот, медведям и лосям гостайны не нужны. И как ты вот эту прослушку объяснишь, капитан? – Кэтвар ткнул пальцем аппаратуру. Капитан молчал. – Но один важный момент тебе объяснить все-таки придется. Зачем ты хотел меня убить?
      - Как убить? – в один голос переспросили все.
      - Как? Обыкновенно, – Кэтвар провел ладонью по щеке. – Это не от веточки след, это от его пули след. Пистолет у него с глушителем… Не в воздух, на поражение стрелял гад.
      - Да я тебя собственными руками порву, – взревел в ярости Михась, вставая с лавки.
      - Не надо, Коля, – успокаивал Кэт, – не пачкай руки об говно. Мы по-другому поступим. Гораздо более эффективно. И не только с ним – со всеми. Быстро сдохнуть – за счастье посчитают.
      Кэтвар заломил руку капитану, надел наручники сзади, повел в лес. Усмехнувшись, бросил друзьям:
      - Вот и пусть отдыхают все вместе. Мы тут, а они там. Зверей в лесу полно – мишка их с удовольствием складирует где-нибудь, чтоб подтухли до вкуснятины. И главное – все естественно. Медведь съел, а мы здесь причем? Мы и не видели их вовсе.
      Кэтвар подмигнул друзьям, но капитан этого не заметил, заверещал:
      - Лучше убейте сразу – люди вы или нет?
      - А ты, ты человек? – Кэт схватил капитана за грудки с яростью. – Рассказывай тогда все, как есть. Как на духу рассказывай.
      Капитан опустил голову, начал говорить тихо:
      - Михася с женой приказано охранять. А вы нам неудобства доставляете, с вами мы не можем его контролировать полностью.
      Капитан замолчал, еще ниже опустив голову.
      - Ну, – тряс его за грудки Кэтвар, – не молчи, паскуда, говори. Говори гад…
      - Я уже все сказал…
      - Говори… – яростно продолжал трясти Кэтвар.
      - Вас приказано ликвидировать, обставить все, как несчастный случай.
      Кэтвар испугался, испугался впервые в жизни – не за себя, за Марину. Вернулся к столу, присел на лавку, размышляя, как поступить дальше.
      - Это что творится у нас в стране, что творится, а? Невинных людей приказывают убивать… Это куда мы катимся?.. – возмущался Михась.
      - Не кипятись, Коля, и не суетись. Все еще поправимо. Есть у меня один планчик. Сейчас этого отведу и обсудим.
      Кэт вернулся через полчаса, наверное, пришлось всех проверить. Сел к столу, налил брусничный чай, пил молча со сгущенкой. Его никто не торопил. Закурил сигарету, набрал несколько раз полные легкие дыма, начал:
      - Вот какие мысли мне пришли в голову… Если все оставить, как есть – другой группе могут приказать сделать то же самое. Значит, необходимо сделать так, чтобы никто более не решился отдавать такие приказы. Ведь не они же сами до этого додумались, – он махнул рукой в сторону леса. – И не на самом верху решение принято. Так, мелкий генералишка какой-нибудь приказал. Мешаю я им, действительно мешаю. Вас вот в лес утащил, а это опасно… Не понимают они, что здесь, как раз, самое безопасное место и есть. Звери же не люди – зря не тронут. – Кэтвар ухмыльнулся. – Значит, надо сделать так, чтобы об этом узнали все. И, в первую очередь, наверху.
      - Я готов хоть сегодня в Москву вылететь, переговорить с директором ФСБ и начальником главного управления охраны. Это разные ведомства…
      - Да, Коля, надо лететь и прямо сейчас. Это что же творится? Я прямо сейчас вертолет вызову.
      - Спасибо, Таня, – перебил ее Кэтвар, – лететь никуда не надо. Дослушайте меня сначала.
      - Извини, Кэт. Говори, мы тебя слушаем.
      - Так вот, я еще раз повторяю – лететь никуда и никому не надо. Мы сделаем все по-другому и намного эффективнее.
      Кэтвар вкратце объяснил суть предлагаемых мероприятий, которые все приняли на ура.
      Компания наконец-то смогла вздохнуть от дум и заняться собой. События теперь уже развивались самостоятельно и по плану.
      Михась улегся прямо на траву, сорвал лепесточек черники, взял в рот, всматриваясь в небо. Голубое, оно казалось безмерным, глубоким и необъятным. Потихоньку, почти незаметно, плывут в вышине или даже парят перистые облака, выделяясь белизной на бездонной сини. Казалось, никто не дотянется до макушки этого неба – ни самолет, ни ракета. И самая быстрая на свете мысль не долетит до глубин этой бездны, потому что никто не знает, где она начинается и где заканчивается.
      Михась почувствовал себя маленьким, никчемным и беспомощным существом среди огромнейшего пространства, подвластного только времени, измеряемого миллионами и миллиардами лет. Его жизнь даже не проблеск, а его микронная доля в сравнении с временами вселенной, но и она тянется долго, а заканчивается почти мгновенно.
      Он перевел взгляд на землю. Здесь все казалось реальным, объемным и близким. Маленькие муравьи бежали по свои делам, сновали туда и сюда, но он знал, что здесь все по правилам и нет никакого хаоса. У каждого свое место в жизни, а значит, и надо занимать именно это место.
      От мыслей его отвлек Кэтвар.
      - Извини, Кэт, задумался немного. Так что ты говоришь?
      - Мы так и не договорили… про мою идейку.
      - А-а-а… мы с Татьяной посоветовались, решили кроме тебя и Марины никого в это больше не посвящать. Понимаешь, Кэт, не созрели еще люди для этого, не созрели. Сейчас в обществе есть финансовая дискриминация, пропасть между богатыми и бедными, которая день ото дня растет. А с твоей идейкой появятся и другие пропасти. Кто-то захватит идею в свои руки и начнет лепить суперсолдат, музыкантов, трактористов, поэтов, каменщиков, ученых… И все они станут работягами различных рангов. Все! А на «олимпе» воссядет малая кучка, которая и будет править. И на нее уже не будут распространяться общие законы, они сами и будут законы.
      - Я так понял, что ты здорово продвинулся в этом вопросе, практически завершил теоретический курс. – Восхищенно уточнил Кэт.
      - Да, это так.
      - Ну вот, на мне Стас все и проверит. На Марине еще можно. А потом и у Стаса все заберешь. Прибор лучше уничтожить, а чертежи и формулы спрятать в надежное место. И не говорить об этом никогда более в ближайшие десятилетия.
      Забеспокоился Шарик, вскоре и люди услышали приближающийся шум вертолета. Прилетевших журналистов переправили с островка на материк и дали первое интервью. Потом засняли всех сотрудников охраны и оставили капитана наедине с журналистами.
      Кэтвар с Мариной и Михаси ушли в домик.
      - Я, честно говоря, не понимаю тебя, Кэт. Зачем ты позволил им беседовать с капитаном наедине? А вдруг он наплетет им что-нибудь такое…
      - Не переживай, Коля, он же не совсем глуп и понимает, что засветился. Если он не расскажет сейчас все, как есть, то его просто-напросто уберут в камере. Организуют что-нибудь в виде инфаркта или повесится он, якобы сам. Такие свидетели или обвиняемые не нужны. А не будет его – и расследовать нечего. Он все понимает и сделает выбор. Или рассказать и получить срок, или промолчать и получить смерть от своих. Но, думаю, он не назовет конкретного лица, отдавшего приказ – за это тоже можно внезапно скончаться в камере. А так – он дает показания, и изменить уже ничего нельзя, и убирать его нет смысла. Он остается жить. Отсидит свое и выйдет. Я поэтому и пригласил журналистов первыми, что бы могли улететь и обнародовать все. Прокуратура с «фэйсами» позже прибудут. И все это разные ведомства – не сговорятся они.
      Кэтвар закурил сигарету, подошел к окну.
      - Вон, смотрите, как его журналюги обступили, все свои микрофоны готовы прямо в рот запихать. Колется, капитан, вовсю колется. Это же сенсация. Сейчас журналисты обратно побыстрее запросятся, что бы вечером в эфир весь материал пустить. Газеты разными заголовками запестрят, в новостях неделю эти события показывать будут. Сейчас с капитаном закончат – за спецназ примутся. С ними быстрее управятся, скопом всех снимать станут.
      - Да-а-а, – Татьяна отошла от окна. – Варит у тебя, Кэт, голова в таких вопросах. Я бы к директору полетела – и в результате толку бы не было. Так, затишье на некоторое время.
      - Вот именно, затишье, – поддакнул Михась.
      - Все, ребята, нормально, дело сделано, – облегченно вздохнул Кэтвар. – Пойду, намекну журналистам, что скоро ФСБ с прокуратурой прибудут, а они могут и изъять все пленки в интересах дела. Если бы лодку не дали – вплавь до вертолета добрались бы, но улетели. – Кэт рассмеялся. 
      
      
      *        *        *
      
      
                Лазареву повезли в суд. Прошло два месяца, как ее посадили на нары и дело, на удивление, не затянулось, не продлялось ни разу. Кто-то железной рукой вел его по намеченному пути, не сбиваясь.
      Она ехала в автозаке, вспоминала свой первый день в камере, как было не просто все…
      Девушка, молодая девушка впервые переступила порог камеры СИЗО. В глазах слезы, на сердце боль и в душе отчаяние – почему ее поместили сюда, почему перевернули все с ног на голову и посадили невинную, почему на свободе остался настоящий преступник, который хотел надругаться, да еще и оговорил ее? Почему никто не верит ей, не видит ее страданий и боли? И кто ответит за все?
      Часто, лежа на тюремной койке, она задумывалась над этим и всегда внутренний голос утверждал: «Ответят, за все ответят». Она не знала и не понимала, откуда он приходил, этот голос. Иногда отдаленный, иногда почти явный, он пугал ее своим убежденным напором, неоспоримостью и уверенностью. Рождался внутри и реже подсказывал, как бы извне, тогда она вздрагивала и озиралась.
      Наталья улыбнулась, вспоминая свой первый день в камере, первые часы и минуты.
      Зашла, слыша, как захлопнулась за ней дверь, лязгнули металлические задвижки. Двуярусные кровати, женщины разных возрастов и запах, этот ничем не передаваемый спертый запах немытого тела, курева и параши. Она не знала, что делать и чувствовала, почти физически ощущала любопытные взгляды сокамерниц. Стояла так долго, как ей показалось, очень долго. Потом голос из дальнего угла позвал ее безапелляционно:
      - Иди сюда, рядом со мной будешь.
      Она подошла, видя, как собирает со злостью свои манатки молодая женщина, которая спала здесь ранее. Сдвинутые кровати рядом и в самом углу здоровая мужиковатая баба средних лет.
      - Как зовут-то тебя, девочка? – спросила она.
      - Наташа.
      - Наташа… это хорошо! Устраивайся поудобнее, вечерком на гитаре сыграем.
      - А я не умею, – оправдывалась Наталья.
      - Это ничего, научим. Главное, чтобы нравилось.
      - Конечно, мне нравится гитара.
      - А то… еще бы… – баба захохотала, и ее поддержали все в камере. Потом властно бросила. – Цыц все, – и все враз смолкли.
      - А вас как зовут? – в свою очередь спросила Наталья.
      - Сашей будешь звать.
      Лазарева не знала тогда фени, зоновского языка, и не ботала на нем. Она не знала, что гитара – это женский половой орган, что Саша – кобёл, женщина, выполняющая роль мужика. В этой камере она была же еще и паханшей.
      Вечером Саша пододвинулась ближе, гладя ножки и тиская грудь новенькой.
      - Что вы делаете? – возмутилась Наталья, соскакивая с койки.
      - Не кочевряжься, девочка, тебе понравится. Иди сюда, моя милая.
      - Я вам не милая, – огрызалась Наталья, пятясь потихоньку на середину камеры.
      Там ее уже поджидали. Двое схватили за руки, что бы силой притащить к Саше и держать, пока она не насытится, не получит удовольствие. Перепадет и им кое-что. Скольких девчонок таким образом портили в камерах и на зонах? Кто подсчитывал, вел такой счет?
      Наталья чуть согнулась и сильно ударила локтем по печени одной из шестерок. Освободившейся рукой врезала под дых другой.
      - Ах, ты паскуда, – заматерилась Саша, вскакивая с кровати. Всей своей массой ринулась к Наталье, чтобы раздавить, растоптать и унизить. Раз и навсегда поставить на место.
      Наталья перенесла вес тела на одну ногу, ударила резко с поворотом пяткой в челюсть. Саша рухнула, как подкошенная, а Наталья подтащила ее за волосы к параше, ткнула мордой в унитаз и с остервенением спросила всех:
      - Ну-у… кто еще хочет попробовать моего тела?
      Пошла в угол, не дожидаясь ответа, скинула на пол все Сашино с кровати и разместилась там. Раз и навсегда. Приказала, начинающим приходить в себя шестеркам, отодвинуть вторую кровать подальше и замолчала.
      Голос, внутренний голос твердил: «Правильно, все правильно сделала». Наталья никогда не дралась ранее, но не она – голос руководил ее действиями.
      Коблиху увезли на больничку со сломанной челюстью. Еще раз и последний пришлось Наталье руководствоваться голосом. Саша, решив отыграться, подослала ночью убийцу. Сквозь сон Наталья ударила пальцами в горло, нож выпал из рук шестерки, и она рухнула почти замертво. Врачей не вызывали, с трудом, но откачали шестерку сами. С тех пор Наталью не трогали, никто не соглашался на нее покушаться – себе дороже.
      Наталью везли в суд и, наверное, в последний раз. Прошло уже несколько судебных заседаний, и она поняла, что ее осудят. Представитель обвинения из кожи вон лез, доказывая ее вину, фальсифицируя материалы, а ее адвокат смотрел сквозь пальцы на происходящее в суде и заинтересованно только на ее ножки. Сегодня последнее заседание. Объявят окончание судебного следствия, прения сторон, ее последнее слово и все… дальше зона и наверняка на большой срок.
      Что-то ойкнуло внутри… Голос, вернулся внутренний голос, и появилась уверенность – ее оправдают.
      Началось судебное заседание. Наталья не узнавала своего адвоката. Он не выглядел безразличным, не смотрел сально на ее ножки и как-то внутренне был собран и сосредоточен.
      - У обвинения есть еще свидетели, ходатайства, – обратился судья к прокурору.
      - Нет, ваша честь. Со стороны обвинения все свидетели допрошены и доказательства представлены в полном объеме.
      Прокурор с самодовольной ухмылкой глянул на адвоката.
      - Со стороны защиты?
      - Ваша честь, настоящее судебное заседание не объявлено закрытым, и я заявляю ходатайство о возврате прессы в зал заседания, которую по неизвестным причинам судебные приставы удалили.
      В зале повисла тишина. Никто не ожидал такого хода от адвоката.
      - Принимается, – судья стукнул молоточком.
      В зал возвращалась пресса, судья и прокурор поморщились от присутствия телекамер.
      - И еще, ваша честь, я бы хотел задать несколько вопросов потерпевшему, уточнить некоторые детали.
      - Потерпевший, встаньте, пожалуйста, ответьте на вопросы защиты.
      - Скажите, господин Смортковский, когда вы познакомились с обвиняемой?
      - Я протестую, ваша честь, – вскочил прокурор, – потерпевший никогда не был знаком с обвиняемой.
      - И я выражаю протест, ваша честь, обвинение отвечает за свидетеля, в частности за потерпевшего, оказывает давление…
      - Протест адвоката принимается. Стороне обвинения делаю замечание. Потерпевший, ответьте на вопрос защиты.
      Пресса, сидевшая до этого в скуке, засуетилась, предвкушая что-то необычное.
      - Я действительно никогда не был знаком с обвиняемой, – начал Смортковский, – узнал ее имя только на следствии, – прокурор самодовольно улыбался, – но давно присматривался к ней, не знакомясь и не подходя близко. А когда в тот злополучный день она поравнялась случайно с моей машиной, я толкнул ее и силой затащил в салон. Увез в тот самый подвальчик, где и пытался ее изнасиловать. Вот все, как было на самом деле.
      Зал загудел, судья стучал молотком и требовал тишины. Адвокат продолжал:
      - Значит, вы утверждаете, Смортковский, что силой похитили гражданку Лазареву, увезли ее в подвал и там пытались изнасиловать.
      - Да, именно это я хочу сказать, – добавил потерпевший.
      - Я протестую, ваша честь, – вскочил прокурор, но так и не выразил суть протеста.
      - Ваша честь, – заявил адвокат с иронией, – позвольте и мне выразить протест, обвинение уже не первый раз вмешивается в ход допроса, пытаясь своими действиями сбить с толку потерпевшего.
      - Принимается, – судья нервно стукнул молотком. – Прокурор, вам еще раз делается замечание.
      - Господин Смортковский, – продолжил адвокат, – прошу уточнить, а кто вам тогда, простите, отрезал яйца?
      В зале снова воцарилась небывалая тишина.
      - Никто не отрезал. Она, – он указал пальцем на Лазареву, – точно не отрезала. Я ее связал и хотел изнасиловать. Разорвал блузку, ножом разрезал бюстгальтер, снял трусики, сам разделся полностью. А тут в дверном проеме какой-то тип появился в балахоне. Я кинулся на него, голый был, хотел хозяйство свое руками прикрыть, а нож в руке был, острый нож. Вот и отрезал случайно сам.
      - А тот тип в дверном проеме?
      - Не знаю, – Смортковский пожал плечами, – появился и исчез внезапно. В подвал даже не заходил.
      - Значит, вы утверждаете, что яйца отрезали себе сами?
      - Да, именно так все и было. Случайно отрезал, сам.
      - Тогда еще один вопрос, – продолжал адвокат. – Почему вы оговорили госпожу Лазареву, написали на нее неправдоподобное заявление?
      - Я тогда сильно расстроился, вне себя был от ярости. И девчонку не поимел, и яиц лишился по собственной дурости. А тут мне еще подсказали, что ее наказать можно. Вот я и написал это заявление.
      - Кто подсказал?
      - Мой папа. Я все ему рассказал, а он мне посоветовал по-другому сделать, что бы бабам неповадно было.
      - Значит, вы рассказали отцу, что пытались изнасиловать Лазареву и яйца себе сами отрезали.
      - Может не совсем так. – Задумался Смортковский. – Я рассказал, что хотел трахнуть ее, а яйца случайно ножичком зацепил. Отец убедил меня, что если свалить всю вину на нее, на Лазареву, она не сможет оправдаться, а следователя он заставит вести дело в нужном русле. Он тоже считал, что виновата она, Лазарева.
      - Простите, – перебил его адвокат, – вы же сами себе отрезали.
      - Да, сам отрезал. Но из-за нее же. Если бы я ее трахать не повез – и яйца бы были целы.
      Зал словно очнулся и загудел.
      - А вы циник, оказывается, Смортковский, – адвокат криво усмехнулся.
      - Я протестую, – заверещал прокурор, – это оскорбление потерпевшего.
      - Протест отклоняется, – судья стукнул молотком. И тихо, почти про себя, прошептал: – Да пошел ты… мудак.
      - И последний вопрос, Смортковский. Кто ваш отец?
      Он ухмыльнулся во вновь повисшей тишине.
      - Я ожидал этого вопроса и не стану скрывать. У нас фамилии разные, но мой родной отец – председатель суда.
      Зал просто взорвался… журналисты выбегали пачками, чтобы донести первыми эту сенсацию до своих читателей, слушателей и телезрителей. И судья уже не владел залом, вынужденно объявив перерыв на полтора часа.
            
             
      *          *          *
      
      
                В этот тихий августовский вечер областной городок Н-ск кипел своими страстями. Это был день, скорее вечер журналистов, их взрывных сенсаций. Заголовки газет, вышедших тиражом, превышающим обычный в несколько раз, и раскупленных очень быстро, пестрели особенными заголовками. «Коррупция в третьей власти», «Невиновную освободили в зале суда», «Насильник-евнух сел за решетку», «Покушение на жизнь Михася», «Убийство по приказу», «Председатель суда – может ли судить других?», «Спецназу приказано убивать». Все новости на телеэкранах – только об этом.
      Еще неделю не утихал журналистский бум, потом все стало стихать, вернувшись на круги своя. И только отдельные всплески появлялись на страницах газет и телевидении.
      Наталья Лазарева осталась довольна, она получила компенсацию за незаконный арест и содержание под стражей, стала другим человеком - уверенным и сильным. А вместе с ней радовался и человек в капюшоне, оставшийся за кадром событий. Одного только не могла она понять и осознать – как, почему изменил в последний момент свои показания Смортковский? В проснувшуюся совесть почему-то не верилось… Где-то наверху решали вопрос с его папой, но пока преступник продолжал судить других людей и тянулось это практически год.
      
      
      *        *        *
      
      
                Старая кочегарка советских времен… Котлы и оборудование недавно поменяли, и теперь она зажила своей новой жизнью, отапливая деревянные двухэтажки вокруг и давая горячую воду.
      Зуб отсидел свой положенный срок в другой области еще год назад. Устроился на работу, стал законопослушным гражданином и когда менты перестали его проверять периодически, переехал сюда.
      Здесь ему купили квартирку в соседней двухэтажке, и устроили на работу в кочегарку. Он был доволен. Никто не знал его прошлого, как и клички Зуб, уважительно называли Михалычем и были довольны. Не пьющий кочегар – редкость для таких небольших заведений, которые еще и находятся на окраине города.
      Михалыч не то, что бы не пил совсем, пил и бывало изрядно, но на работе никогда не употреблял даже пиво, смены не пропускал, готовый всегда подменить других. Его ценили и за него держались.
      Сегодня его смена и он опять ждал посетителей за полночь. Приехали около трех ночи, быстро затащили целлофановый мешок, бросив его у топки, оставили десять курей и укатили. Без куриц больше Михалыч мешков не принимал.
      Оставшись один, он закрылся изнутри, раскочегарил посильнее топку и бросил мешок целиком. Зуб уже не смотрел, что делается за дверцей топки, знал и не один раз наблюдал, как корежится в огне человеческое тело. Разжег паяльную лампу и стал ждать, периодически подкидывая в топку уголь.
      Через час забарабанили в дверь. Он усмехнулся и пошел открывать.
      - А-а, это ты, сосед, опять со своим бредом. Я же тебе уже говорил – ничего я здесь не жгу, отстань и не ходи сюда больше. По-человечески прошу – не ходи, не мешай работать.
      Зуб собрался закрыть дверь, но другой голос властно остановил его.
      - Подожди, Михалыч, не суетись.
      - А-а, участковый, заходи – гостем будешь. А ты куда прешься? - остановил он старичка соседа. – Нельзя сюда посторонним. Чего приперся?
      - Да подожди ты, Михалыч, не суетись, – урезонил его участковый. – Тут вот какое дело… Гражданин утверждает, что вы трупы ночами сжигаете. Приходит машина, что-то выгружает, а потом запах на всю округу, запах паленого мяса. Постой, Михалыч, да я и сам этот запах чувствую.
      - Э-э-э-э, – покачал головой Михалыч, – гнида ты, а не сосед. Не спится тебе, вот ты и ходишь, вынюхиваешь, а потом сочиняешь разные басни. Из-за таких, как ты, в 37-ом порядочных людей расстреливали. Пойдем, покажу тебе, что я здесь жгу, – обратился он к участковому, – а ты, гнида, здесь стой, еще раз сунешься – лично в топку брошу. Шутка, – засмеялся Михалыч.
      Запах стал действительно нестерпимым, Михалыч ойкнул и побежал бегом. За ним участковый и старичок-сосед.
      Картина предстала неприглядная – работающая паяльная лампа, а перед ней горящая курица. Рядом девять уже опаленных. Михалыч заматерился, потушил огонь, бросил соседу с неподдельной злостью:
      - Видишь, какие я здесь трупы жгу. Из-за тебя, блин, точно один труп сгорел. Иди отсюда – что б я тебя больше не видел.
      - Ты извини, Михалыч, – оправдывался участковый. – Я просто обязан реагировать на сообщения граждан.
      - Да какой он гражданин – стукач поганый, – все еще возмущался Михалыч. – Ладно, майор, я зла не держу. Все нормально. Но где-то мне надо этих курей палить. Почитай каждую смену из деревни знакомые привозят – две себе за работу оставляю, восемь утром отдаю. Вот так и живу, подрабатываю на курях. – засмеялся Михалыч.
      Посмеялся и майор, потом встал, протянул руку.
      - Добро, Михалыч, пали курей дальше – никто тебя больше трогать не будет. Я и не верил этому, задолбал он своими жалобами уже всех. Не спится старому, бродит по ночам, вынюхивает все, а потом придумывает свои версии. Завтра расскажу в участке – с хохоту помрут.
      Майор ушел, Зуб присел на лавку, вздохнул, вытирая со лба испарину – пронесло. Подкинул еще угля в топку, а утром разбил молотком крупные, не успевшие сгореть кости, и следов не осталось. Запах – так он улетучился.
      Зуб налил себе в кружку чай, крепкий, как любил пить в зоне, но не чифир. Смаковал потихоньку, обдумывая последние события, взвешивал все за и против. Заново в тюрьму не хотелось, поэтому «обсасывал» каждую деталь, каждую мелочь. Последние три месяца работал активно. Каждую неделю по трупу, а то и два сжигал. Поработает с годик еще и исчезнет, деньжат подкопит – надо исчезать вовремя.
      С курицами он придумал отлично, а вот со старичком надо было что-то решать. Оставлять его здесь нельзя, надо подготовить естественную смерть, не убийство, в крайнем варианте – несчастный случай. Крепкий еще старик, старой закалки, такого пугануть – от инфаркта не помрет. А может, помрет? Зуб почесал пятерней затылок, в голову ничего подходящего не приходило, но и оставлять вопрос не решенным нельзя. Думал, усиленно думал, но пока тщетно. Мог бы и живого в топку сунуть – и нет человека, но станут ходить менты, расспрашивать. Ни к чему это.
      Он похрустел новенькими купюрами в кармане, отложил половину на черный день. Оставшейся суммы за глаза хватит нагуляться с девками, сдал смену напарнику и ушел домой.
      Ситуация со старичком сама собой разрешилась через два дня. Переключился он с кочегарки на бомжей, те, известное дело, все к рукам приберут, что плохо лежит. А он со своими вопросами – где, когда, да откуда взял? Вот и прибили его по пьянке, утром очухались и заявили сами.
      
               
      *         *        *
      
      
                Людка сидела у зеркала, красилась. Сначала ресницы, потом подвела веки, наложила тени и в последний момент румяна на щеки. Критически осматривала себя, кое-где поправляя штрихи. Румяна не понравились своим оттенком, знала, что у Надьки есть подходящие, спросила подруг:
      - А Надька где?
      - Директорша позвала. Что-то долго ходит…
      - Тройку сегодня по химии схлопотала. Ее же на медаль тянут, вот, наверное, директорша и вызвала, пропесочит и отпустит, – пояснила другая подружка.
      В спальню вошла Пыхтина.
      - Где Надежда, почему я должна ее ждать?
      - К вам же ушла, – пояснила недоуменно одна из воспитанниц. – Я ей сказала, и она ушла сразу же.
      - И что, полчаса ходит где-то? Так, быстро найти и ко мне.
      - Быстро найти и ко мне, – передразнила директоршу одна из воспитанниц. – Ладно, девчонки, пойдем, поищем.
      Через час одноклассницы все вместе зашли к директорше.
      - Людмила Юрьевна, Надьки нигде нет. Все осмотрели – нет нигде.
      - Так, что это еще за новости – нет нигде. Сейчас узнаем, – Пыхтина набрала номер телефона проходной. – Степаныч, кто за ворота в последние пару часов выходил? Так… понятно, – она положила трубку, объявила девчонкам: – Никто не выходил, значит здесь она, ищите и через час все у меня в кабинете. Все, – подчеркнула она, – идите.
      Но и через час, два и три, и через день Надежда не нашлась.
      Пыхтина возмущалась, ее детский дом считался лучшим в области, а тут такой подарочек…
       Опрос подружек ничего не дал, в милиции завели розыскное дело, расклеили фотографии, объявили по телевизору и стали ждать.
      
      
      *        *        *
      
      
                Вовка Салацкий сидел расслабившись, потягивал с утра пиво, наворачивал красную икру ложкой, любил именно так поесть, и ни о чем не заботился. Жизнь прекрасна! Трехкомнатная квартира в центре города, дорогая импортная мебель, метровый плоский телевизор в зале и по небольшому в каждой комнате, музыкальный центр, машина… Все было у Вовки в его 25 лет. Квартира от родителей досталась, а мебель и все остальное он приобрел сам. В принципе, он нигде не работал, числился у знакомого в частной фирме, чтобы, если понадобится, взять соответствующую справку. Вольный парень на вольных хлебах.
      Вчера он дал объявление в газету и ждал звонков. Всегда был уверен, что на его объявление откликнутся, в городе квартирный вопрос стоял остро, а он предлагал жилье. Он не сдавал в аренду комнаты, он пускал на квартиру одиноких молодых женщин, желательно студенток.
      Телефон звонил и довольно часто, «грубый» отбор он проводил прямо по телефону, остальных приглашал на дом в разное время. Оставалось потом выбрать кандидатку из имеющихся, и вопрос решен, денежки в кармане.
      Первый звонок в дверь застал его врасплох – Вовка думал о бывшей девчонке, которая жила у него прежде, и даже вздрогнул. Подскочил, схватил пиво с икрой, унося на кухню, и пошел открывать. Глянул в глазок – две девушки. Почему две? Спросил:
      - Кто?
      - Мы насчет квартиры, – ответила одна из них.
      Вовка открыл дверь.
      - А почему вас двое? Я же одну комнату сдаю.
      - Но, может, мы вдвоем как-нибудь уместимся? Но, если нет, то нет.
      Вовка подумал немного.
      - Ладно, заходите – чего в дверях разговаривать.
      Девушки зашли, Вовка пододвинул им тапочки, подождал, пока снимут туфли, и провел в комнату.
      - Вот эту я сдаю. Раньше это была спальня родителей, поэтому кровать большая. Шкаф, тумбочки, светильник, телевизор – все сами видите. Обедать можно на кухне, – он провел их туда, – пользоваться холодильником, электроплитой, микроволновкой. А условия пойдемте обсуждать в зал.
      Вовка усадил их в кресла, сам устроился на диване, убавил звук телевизора.
      - Хотелось бы, что бы вы немного о себе рассказали. Кто, откуда, почему без жилья и так далее. Может чай, кофе? – предложил он.
      - Нет, спасибо, – застеснялись девчонки.
      - Тогда рассказывайте…
      Они еще немного «помялись», видимо первый раз в такой ситуации и не знали с чего начать.
      - Я Таня, а это Ирина, мы подружки и из одной деревни. Приехали в институт поступать. Поступили, а вот мест в общежитии нет. Хотелось бы вдвоем, вместе снять комнату, так и дешевле и лучше. Вот… и все, собственно.
      Вовка пока молчал, откровенно разглядывая их и, приводя, тем самым, в некоторое смущение. Татьяна – высокая девушка, около 180 сантиметров, как раз была ростом с него. Шатенка с карими глазками, длинными ногами и короткой стрижкой. Грудь второго размера, безошибочно определил он. Ирина – напротив, небольшого ростика, что-то около 164 сантиметров, стройная брюнетка с третьим размером груди.
      - А откуда вы приехали, где ваши родители? – наконец спросил он.
      - Мы из Мироновки, – ответила Татьяна, – это километров триста отсюда. Мама дояркой работает, личное хозяйство есть – корова, свиньи, утки, гуси, куры. Папа год назад умер, вдвоем мы с мамой остались. Вот еще Ирина с нами живет, как сестра родная. Мы ее из детдома взяли еще маленькой. Теперь вот всегда вместе.
      - Понятно, – резюмировал Владимир. – Где-то уже подыскивали квартиру, спрашивали?
      - Спрашивали, подыскивали, – вздохнула Татьяна.
      - Значит, примерно, цены знаете, – констатировал Вовка.
      Татьяна покачала головой.
      - Знаем… Неподъемные они для нас. Но мы можем что-то по дому делать, полы мыть, убираться, обед варить. Мясо из деревни привезем, картошки на всю зиму, – затараторила Татьяна.
      Вовка заулыбался.
      - А со здоровьем у вас как?
      - Нормально, здоровые, – удивилась такому вопросу Татьяна.
      Владимир рассмеялся.
      - Да ты не удивляйся, что я про здоровье спросил. Просто подумал, а может Ирина – глухонемая? Молчит все время.
      Теперь рассмеялись уже они обе, но все равно сдержанно и натянуто.
      - Не молчи, Иринка, правда, скажи что-нибудь, – подтолкнула ее Татьяна.
      - А что говорить, ты же все верно рассказываешь.
      - Ну вот, и твой голосок услышали. А парни то у вас есть? Женихи?
      - Какие там женихи в деревне – три кола, три двора, а посередине один парень. И тот пьяница.
      Вовка снова рассмеялся.
      - Я сейчас, – встал он с дивана.
      Вернулся через пару минут с кружками чая, поставил печенье, конфеты.
      - Угощайтесь. Я тут подумал, – издалека начал он. – Конечно, 15 тысяч вашей маме не потянуть. Да и самим одеться надо, по мелочам подкупить что-то. И мне хозяйка в доме нужна. Можно и вообще с вас денег не брать. Про любовь, я естественно, не говорю, но вот сексом заниматься можно. А вдруг потом полюблю кого или обоих сразу, – он рассмеялся. – Ладно, вы тут подумайте, обсудите вопрос, а я пока на кухне другим делом займусь.
      Вовка ушел, оставив их одних. Так он поступал со всеми девчонками, но вот с двумя одновременно он еще ни разу не договаривался. И то, что они не ушли сразу, вселяло надежду на положительный ответ.
      Он заглянул в холодильник, продуктов достаточно и если даже не они, Ирина с Татьяной, то кто-то сегодня все равно накроет ему на стол. Он закурил сигарету, достал недопитое пиво и медленно, с удовольствием попивал.
      Прошло минут десять, и Владимир вернулся в комнату.
      - И что решили, девочки? Остаетесь?
      - А как же с двумя сразу-то? – в свою очередь спросила Татьяна, уже оглядывая его по-другому.
      - Но почему сразу? – улыбнулся Вовка – Сначала одна у меня в комнате остается, завтра другая. А на кухне мы все вместе. Если кто-то влюбится, тогда по-другому решать вопрос станем. Я полагаю, что вам еще надо немного подумать.
      Он снова ушел на кухню, закурил и почему-то занервничал. Вернулся в комнату уже быстрее, чем в прошлый раз.
      - И что, что вы решили?
      - Мы… мы согласны, – ответила Татьяна и покраснела.
      - Вот и славненько, – вздохнул, расслабляясь, Владимир. – Словно камень с души спал. Давайте детали обсудим, не люблю недоговоренностей.
      - Мы тоже не заинтересованы в утечке информации, не хотим, чтобы подружки по институту и мама, особенно, знала об наших отношениях. Вы об этом хотели поговорить?
      - В принципе, да, об этом. Кстати, меня Владимир зовут. И еще… собственно, ничего больше. Будем жить одной семьей, все, что в холодильнике есть, не мое, а наше. Мужские тряпки вам не нужны, как и мне женские, так что делить нам нечего. Все, девочки, осваивайтесь сами и на стол накрывайте, пора обедать. Вы у себя дома.
      Они как-то неуверенно переглянулись. Владимир подбодрил их:
      - Давайте, девочки, давайте… Смотрите все сами – где посуда, где продукты, не стесняйтесь, вы же у себя дома, две хозяйки. Чего не найдете – спросите.
      - Правда что ли? – все еще неуверенно спросила Ирина.
      - Нет, кривда. Конечно, правда, – Владимир улыбнулся.
      - Ура-а-а! – закричала, подскакивая Татьяна, обняла Ирину и все еще сдержанно поцеловала Владимира в щечку. – Спасибо, – и застеснялась, краснея.
      Обе убежали на кухню, просмотрели все шкафы гарнитура, основательно проверили холодильник и остались довольны. Володя понял, что они никогда не пользовались микроволновкой и плохо себе представляли принцип ее работы, какой посудой необходимо пользоваться. Объяснил все и про электроплиту без конфорок.
      Хозяйственность в них чувствовалась сразу, лишние продукты на стол не выставлялись – больше, чем требовалось троим, и сервировка была на высоте. Многие городские девчонки так не умели оформить стол, да и вообще не умели готовить.
      - Завтра домой поедем, – начала разговор Татьяна, – привезем мяса, картошки, капусты, морковки, лук, чеснок, свеклу, кабачков, грибов, варенья…
      - Я что, в малину попал? – улыбнулся Володя.
      - В какую малину? – не поняла Татьяна.
      - В смысле – зачем нам всего столько? – пояснил он.
      - А как же, – вмешалась в разговор Ирина, – суп сварить, так что-нибудь приготовить. Все надо в хозяйстве иметь.
      - Ну-у, если в хозяйстве, – расплылся в улыбке Владимир, – тогда ладно. Как же вы это все повезете?
      - Привыкать что ли, – отмахнулась Татьяна, – каждая по кулю припрет. В автобус лишь бы попасть, сейчас все в город продукты потащат. Картошку вот скоро копать поедем – если мужика в доме нет, кто кули таскать будет? Взвалил на плечи и пошел, а куда деваться? В деревне сумочкой не наносишь.
      Ирина открыла дверцу холодильника, разглядывала спиртное, сомневалась в выборе и вообще стоит ли.
      - Давайте, девчонки, что-нибудь легонькое на первый раз, Мартини, например, – предложил Володя. – Вам же еще потом за вещами ехать. Где они, в камере хранения?
      Девчонки рассмеялись.
      - В какой камере, Володя? Все, что есть – все с собой. Жить же негде было, куда потащишь? Вот теперь и одежду привезем.
      Владимир оглядел их. Простые деревенские девушки нравились ему все больше и больше. Нравились своей простотой, непосредственностью, прямотой мышления и смекалкой.
      - Так… Значит, тогда сегодня празднуем. И ваше новое жилье, и поступление в институт – надо отметить. А завтра все вместе поедем в вашу деревню. Не отпущу я вас на автобусе, чего зря мается – у меня машина есть. Отвезу и привезу.
      - Ура-а-а, – закричали девчонки, – вот здорово!
      Ему нравилось, как они радуются, чисто и без городской наигранности, эмоционально и весело. Он убрал Мартини обратно в холодильник, достал коньяк.
      - Сегодня пьем вот это, хороший коньячок, французский.
      - Дорогой, наверное? – поинтересовалась Ирина.
      - Нормальный, – улыбнулся Владимир, – праздник у нас сегодня тоже недешевый.
      - Ой, - спохватилась Ирина, - надо же на почту сбегать, домой позвонить. Мать будет ждать звонка в сельсовете. Она даже не знает, что мы в институт поступили. Вот обрадуется!
      - Точно, - поддакнула Татьяна, - закрутились мы. Ты извини, Володя, сбегаем на почту, позвоним и обратно. Пять минут осталось…
      - Зачем же на почту бегать, - удивился Владимир, - вон же, телефон в комнате. Бери и звони.
      - Да мы как-то забылись, - оправдывалась Татьяна, - привыкли по-своему, по-деревенски, на почту бегать, - она засмущалась.
      Владимир пригласил их в комнату, сам набрал номер и ушел на кухню. Слышал оттуда, как разговаривают громко, задорно и радостно девчонки, делятся радостью с матерью, обещая завтра приехать и все рассказать подробно.
      Обе прибежали на кухню довольные, благодарили Владимира и все никак не могли успокоиться от привалившего счастья.
      Утром они проснулись первыми. Привыкли вставать рано, доить коров, кормить скотину, а вечером не засиживаться допоздна, ложиться с темнотой. Лежали по обеим сторонам от Владимира и думали, каждая о своем. Обе были не девочки, но вот так, в постели и всю ночь с мужчиной, такого у них еще не было. Занимались любовью с парнями где-нибудь на сеновале, в лесу или на лужайке, после секса разбегались в разные стороны, чтобы, не дай Бог, не увидел кто вместе, не разнес сплетни по деревне. И настоящие, неторопливые ласки мужчины, познали впервые. Каждая сейчас, наверное, думала о подруге, как они будут делить его, если понравился Владимир обеим.
      Он проснулся, потянулся по привычке и открыл глаза.
      - Доброе утро, милые мои девочки, - обнял обеих сразу, поцеловал каждую в щечку, - как настроение?
      - Супер! – воскликнули они одновременно, потом ойкнули враз и рассмеялись.
      - Кто первый в душ? – спросил Владимир. Но никто из них не выразил желания. – Так, значит, мне первому принимать водные процедуры? Не годится. Как же я через вас перелезу? Не получится без задержки.
      - А ты задержись, - томно предложила Татьяна.
      - С удовольствием бы, милые мои, задержался и не раз. Но тогда в деревню не успеем. Решайте – едем или остаемся?
      - Да-а-а, классно бы было остаться, но мать ждать будет, волноваться. И так, наверняка, всю ночь не спала с радости, - задумчиво произнесла Ирина.
      - Тогда все, милые мои, быстро в душ и собираться.
      Он подтолкнул их обеих сразу, посмотрел на голые фигурки, убегавшие в ванну, встал, достал два полотенца из шкафа, повесил на дверную ручку.
      Позавтракали быстро и Владимир ушел за машиной. Минут через пятнадцать вернулся, замкнул квартиру, и они покатили.
      Девчонки еще ни разу не ездили на иномарках, сидели и балдели от удовольствия. Это не автобус с его теснотой и духотой.
      - Что матери говорить про меня станете? – спросил в лоб Владимир.
      - Не знаю, - задумалась Татьяна, - но как есть – говорить нельзя. Не поймет мама нас, переживать будет.
      - Тогда я вот что предлагаю, скажите, что сняли квартиру у старушки, у моей бабушки. Бесплатно – за кормешку. Про меня вы и не знали, бабушка попросила меня свозить вас, и где я живу, вы не знаете. А бабушку зовут тетя Зоя, или бабушка Зоя. Так пойдет?
      - Конечно, пойдет, - согласилась Татьяна.
      Доехали быстро, за три часа, автобус тащился около шести и девчонки удивились – вроде бы быстро и не ехали. В машине скорость не чувствовалась. Зато сколько радости было при встрече, Владимир чуть сам не прослезился. Встречали их всей деревней, все пришли посмотреть на настоящих студенток, поговорить, пожать руку, поздравить. Любое значимое событие отмечалось вместе – смерть, рождение, свадьба, студенчество, все знали друг о друге все, радовались и переживали.
      Мама девочек очень огорчилась, узнав, что под вечер дочери собираются уезжать. И не поговорить толком – сбежались все соседи и родственники, но Владимиру не было резона оставаться на ночь, хотя он и мог это сделать.
      Хонду Одиссей, с ее вместительным багажником, загрузили под завязку, расплакались, расцеловались на прощание и Владимир включил скорость. Машина проехала медленно по единственной деревенской улочке, выбралась на асфальт и набрала скорость. Детство оставалось позади, а впереди новая жизнь и надежда на счастье.
      
               
      *          *          *
      
      
                Ирина с Татьяной пылесосили, мыли полы, варили обед, ублажали в постели – все нравилось Владимиру, но он стал «прикипать» к ним. Может, просыпались чувства, доселе ему неизведанные, но он с каждым днем все больше и больше ощущал прилив нежности, доброты и душевной близости к девушкам. Не к кому-то конкретно, а именно к ним, к обеим. Хотелось сделать что-то приятное, особенное. Подарить цветы, поносить на руках, обнимать и целовать постоянно. В постели ласкал до изнеможения и не мог насытиться ими. Чувствовал, что и он им нравится.
      Как-то спросил о том – как же они согласились остаться с ним? Девчонки ответили со своей обычной честной непосредственностью. Выбора не было – учиться хотелось, а жить негде, нет денег снимать жилье. Поступили в институт – и что теперь? Обратно в деревню ехать из-за отсутствия жилья? Он так и не понял до конца их решение, пусть и приятное для него. Понимал, что секс бывает после каких-либо вечеринок и прочее. Так уж пусть будет таким, во благо учебе.
      Единственное, чего не понимали девчонки – где и кем он работает. То уезжал с раннего утра и возвращался поздней ночью, то иногда не выходил сутками из дома. Ночные похождения вызывали негласную ревность, скрываемую даже друг от друга. Но в постели сомнения развеивались в его ласках и страсти, и они понимали, что принадлежит он только им. Объяснения о «вольных хлебах» и свободном рабочем графике были непонятны немного, но настаивать и спрашивать конкретнее они боялись, да и не могли просто.
      Владимир ехал на своей Хонде на встречу. Раньше еще общался с девочками из фирм по вызову, знал личные сотовые некоторых, не прочь заработать и отдохнуть в удовольствие в свой свободный день. Такие поездки они скрывали, чтобы не платить фирме процент, а он составлял большую часть, и поэтому Владимир был уверен – никто о его встрече не знает.
      Он остановился в условленном месте, глянул на часы – еще пять минут. Закурил, поджидая девушку, поставил диск с песнями и балдел потихоньку. Особенно ему нравилась новая, ставшая популярной песенка в стиле танго, которую не только пели со сцены, но и играли в каждом кабаке. «Этот вечер надежд», он подпевал ее с удовольствием.
      
      Этот вечер надежд,
      Звезд искрящихся лучик,
      Не пройденный рубеж,
      Жизни будущей ключик.
      
      Этот вечер любви,
      Вкус ее поцелуя,
      Мы с тобою могли
      Танцевать не ревнуя.
      
      Этот вечер с тобой,
      Пыл безудержной страсти,
      Ласки жар под луной,
      Он не в нашей уж власти.
      
      Этот вечер свечей,
      В сердце трепет волнений,
      Блеск прекрасных очей
      И любви откровений.
      
      Этот вечер прошел,
      Он завял, как цветочек,
      Поутру я нашел
      Лишь девицы платочек.
      
      Этот вечер любви,
      Страсть ее поцелуя,
      Этот вечер любви,
      Вспоминаю тоскуя.
      
      Дверца машина открылась.
      - Привет, - Вика плюхнулась на сиденье. – Давно ждешь?
      - Да нет, недавно подъехал, - Владимир оглядел девушку.
      - И что, какая программа сегодня?
      - Ключи у друга от коттеджа взял, поедем на целый день. Десятка тебя устроит?
      - Вполне, Володя. А еще с собой не хочешь девочку взять? – она показала рукой на стоявшую рядом с машиной девицу. – Новенькая у нас и деньги нужны. Если не согласен, тогда, может, с ней съездишь?
      Владимир забеспокоился, о поездке знать не должны, никто не должен связать их отсутствие с ним.
      - Ты же говорила, что тайком от фирмы ездишь, чтобы не знали, и денег потом не требовали? А сама девку привела.
      - Ну да, все так и есть, никто и знать не будет, и ты не говори. И даже ей потом, если поедем в следующий раз. Мы вообще сказали, что по магазинам пошли.
      Владимир успокоился и обрадовался, такой расклад его устраивал полностью. Поспрашивал еще для приличия:
      - Нормальная хоть девчонка?
      - Нормальная. Попробуешь – сам узнаешь.
      - Ладно, - засмеялся Владимир, - пусть садится. Оторвемся по полной программе.
      Вика открыла дверцу, кивнула девчонке.
      - Залезай.
      Владимир осмотрел и ее. Симпатичная девочка, но сейчас красивые ножки не вызывали в нем особых волнений и шевеления в брюках. Татьяна с Ириной затмевали всех. Раньше, конечно бы, он сначала переспал с ними, а уж потом…
      Владимир ехал, радовался и не скрывал этого. Но девушки не понимали его подоплеки, как и не знали, что эта поездка станет для них последней.
      - Вот, думал с одной тобой съезжу, - обратился он к Вике, - а ты подружку привела. Вдвойне радость и счастье, - засмеялся Владимир. – Как зовут тебя, красавица?
      - Соня, - ответила девушка.
      - Соня? Хорошее, красивое имя, а главное редкое.
      Владимир не был уверен, что их зовут именно так – девчонки часто назывались псевдонимами, которые сами себе выбирали, но так, чтобы повторных имен в фирме не было.
      Хонда въехала во двор коттеджа, стоявшего особняком, как бы на отшибе от всех и недалеко от города.
       - Все, девочки, приехали. Пойдемте в дом.
      Владимир завел их в зал, предложил присесть на диван.
      - Сделаем так, - начал он, - сейчас по пять капель выпьем экспромтом за встречу, за знакомство, а потом уже стол накроем и отдыхать станем. Есть вино, водка, коньяк. Что выбираем?
      - Давай с винца начнем, - предложила Вика, Соня согласно кивнула.
      - А я себе коньячка немного.
      Владимир покопошился немного в баре, подал девушкам по бокалу, поднял свой.
      - За встречу и знакомство до дна.
      Он выпил коньяк, следом за ним осушила бокал и Вика, Соня отпила половину.
      - До дна, до дна, первую до дна, - потребовал Владимир, - потом можешь пить по половинке. – Он забрал пустые бокалы. – Так, посидите минуточку, я сейчас продукты сюда притащу, фрукты, а потом и в спальню сходим.
      Владимир вышел, закурил сигарету и пошел на кухню. Налил себе сока томатного, выпил с удовольствием, глянул на часы – пора. Вернулся в зал. Девчонки спали, прислонившись друг к другу – снотворное действовало быстро. Забрал их сумочки, никогда не оставлял сей предмет с хозяйками. Сотовые телефоны разбивал и выкидывал, никогда не мелочился на таких вещах, деньги, их всегда было немного, забирал, остальное сжигал где-нибудь на костре. Так спокойнее и безопаснее.
      Владимир поднялся на второй этаж в одну из комнат.
      - Итак, сэр, - обратился он к находящемуся там мужчине, - две клиентки готовы. Прошу провести расчет.
      - Все шутишь, Вовочка… Что-то в этот раз даже не оприходовал их, - усмехнулся мужчина.
      - Девушку завел, - улыбнулся он, - любоффь… с первого взгляда. Лучше денежки оприходую, мне они сейчас нужны. Так что давай, гони…
      Мужчина отсчитал нужную сумму.
      - Все, как в аптеке, по курсу в рублях. Ты же баксами не берешь.
      - А на черта мне баксы – светиться только. В России рубликом все можно сделать и даже баксы купить, - Владимир рассмеялся, убирая деньги в карман. – Все, до встречи, созвонимся.
      Он никогда не интересовался последующей судьбой девчонок. «Меньше знаешь – лучше спишь»,- говаривал он. Выполнял свою задачу – доставить здоровое тело в нужное место без свидетелей, четко и грамотно, получал свои три тысячи долларов по курсу в рублях за каждую «штуку» и был доволен. Что делали с девочками дальше – его не интересовало. Скорее всего, продавали в дома терпимости за границу, но и в этом он был не уверен, потому что привозил и мальчиков. Кто попадется. Мальчики, в принципе, тоже работали в борделях, но стоили подороже, а для него без разницы.
      Он не задумывался над тем, что творил, хоть и понимал, что совершает неправомерные деяния. Находил себе оправдание – поработают немного в других борделях, от них не убудет, все равно занимаются проституцией, так что ничего особенного, сверхъестественного не происходит. Сами изначально выбрали этот путь. А он не увозил силой, а значит и не похищал. Правда, давал девчонкам снотворное, но в этом большой вины нет.
      Теперь можно отдохнуть несколько дней, расслабиться и дальше готовить почву для дальнейших клиентов.
      Владимир возвращался домой очень довольным – заработал за день 180 тысяч, совсем не плохо. Надо бы сходить сегодня с девочками куда-нибудь, можно в сауну, в ресторан или в боулинг. Пусть сами решат и определятся. Но он сначала заехал в банк, положил сто тысяч на свой счет, остальные оставил на текущие расходы.
      
      *        *        *
      
      Степанцов набрал номер сотового.
      - Алло, Владислав Сергеевич, это я, Никанор.
      - Слушаю тебя.
      - Сауна готова, можно приезжать.
      - Хорошо.
      В трубке запикало и Степанцов засуетился, надо все подготовить, как следует. Он прошел в зал, оглядел спящих девчонок, вздохнул. Начал раздевать их догола. Потом взял одну на руки, понес в подвал. Девушка спала крепко и только ручонки болтались в такт его шагам. Положил на стол, оглядел девушку и снова вздохнул, пододвигая на край, закинул ноги на свои плечи, спустил брюки и начал с сопением заниматься сексом. Кончил, подтянул девчонку повыше, осмотрел еще раз. «Нормально», - констатировал Никанор и вышел поджидать бригаду.
      Реутов приехал через час.
      - Все нормально, Владислав Сергеевич, одна девушка в операционной, вторая спит в зале.
      - Хорошо, пойдем, посмотрим.
      Реутов спустился в подвал, где была оборудована операционная почти по всем правилам медицины. Включил бестеневую лампу, осмотрел клиентку.
      - Что ж, неплохо, совсем не плохо. Так, свободен пока, закончим оперировать – позову. Принесешь вторую.
      Степанцов кивнул и вышел, знал, что начнут еще не скоро, не совсем скоро. Пока приготовят инструменты, наденут халаты… Потом он унесет ее в другую комнату уже без глаз, почек и костного мозга. Забирали все, что требовалось спросом и каким спросом – огромным. Упакует в целлофановый мешок тела и оставит до ночи. Ночью трупы увезут в кочегарку, где и сгорят они без следа.
      Хорошо, прекрасно продумал весь процесс Владислав Сергеевич. Заведут позже розыскные дела в милиции, если заведут, что маловероятно, не найдут и трупов даже, а нет тела – нет и дела, говаривал он с усмешкой. И Владимир работал ювелирно, находил тех, кого не станут искать. Эти девочки, например, уехали из деревни и своим домашним не сообщили адреса проживания и работы. Звонили домой по сотовому телефону, присылали иногда денег, пудрили мозги несуществующими предприятиями и должностями, а теперь и телефонных аппаратов их не осталось. Где искать в городе человека, если даже оттолкнуться не от чего? Конечно, станут искать, но когда – через год?
      Степанцов прошел в зал, не хотел упускать дармового случая - позабавиться с девочкой, пока еще жива и спит. А потом уже просто так посидеть, пивка выпить.
      А «вечеринка» в подвале только еще начиналась. Ассистентка Реутова, хирург офтальмолог Дробышева Вероника Антоновна, включила кварцевую лампу. Естественно, что о здоровье девушек никто не заботился, но все операции проводились в стерильных условиях по всем существующим правилам хирургии. Органы с «грязью» никому не нужны.
      Работали всегда вдвоем, без операционных сестер – лишних свидетелей. Почки и костный мозг забирал Реутов, а глаза Дробышева, тут уже ассистировал он. Все проводили под общим наркозом.
      Владислав Сергеевич провел скальпелем, отступя на 7-8 сантиметров от соединения ХII ребра с позвоночником вниз и в сторону, рассекая кожу и подкожно-жировую клетчатку до паховой связки. Заработали, заметались пальчики с зажимами, останавливая кровь, Дробышева расширила рану крючками, и Реутов тупым путем раздвинул мышцы, выделяя почку из окружающей клетчатки и обнажая сосудистую ножку органа. Иглой Дешана подвел лигатуру и перевязал артерию с веной, выводя почку в рану, перевязывая мочеточник. Орган отсечен и упакован в специальный контейнер-холодильник. Переворот донора на другую сторону и все в том же порядке, затем костный мозг и глаза…
      Через три часа Реутов прошептал: «Господи, прости меня грешного», вводя в вену воздух. Остановка сердца и дыхания, он отключил наркозный аппарат. Можно перекурить, пока Никанор унесет труп и положит на стол новое тело.
      А ночью потрудится Михалыч и не останется ничего.
      
      
      *         *         *
      
      
                Салацкий заявился домой в полдник радостный и довольный. Его Татьяна с Ириной уже пришли с института и готовили ужин. Накрыть на стол – дело минутное, надо пожарить котлеты, сварить картошку и сделать пюре, а потом уже, попозже, доставать разносолы и заниматься сервировкой.
      Он поцеловал каждую в щечку, прижал на мгновение к себе.
      - Ух-х, как же, девочки, я по вам соскучился, целый день мотался по делам, не ощущая вашего реального присутствия, вашего родного запаха, не видя этих милых личиков и не слыша желанных голосков! Но мотался не зря и очень хорошо заработал. Так что денежки у нас есть, и мы можем сегодня куда-нибудь сходить. В ресторан, в сауну, в боулинг – куда пожелаете.
      Ирина с Татьяной невольно заразились его настроением и по-детски запрыгали от радости. Бросились обе на шею, исцеловали, измазюкали лицо помадой и расхохотались.
      - Вот таким ты нам нравишься больше, Вовочка, - задорно произнесла Татьяна.
      - Да, и другим сразу видно, что красавчик уже занят, нечего всяким губы раскатывать, - добавила Ира.
      - Ох-х! Как же я вас люблю, девочки! – Владимир прижал их к себе покрепче. – Ласковые вы мои и самые, самые красивые!
      Он понял, что сказал это не совсем вовремя и надо бы тогда объясниться до конца и подробнее, но сейчас не хотелось. Сейчас хотелось праздника души и никаких объяснений.
      - Но об этом чуть позже поговорим – обязательно, обстоятельно и подробно, - он поднял указательный палец вверх. – А сейчас решайте – куда пойдем.
      Для Татьяны и Ирины более важного вопроса не было и существовать не могло, вопроса об их Владимире. Каждая любила, любила истинно и крепко, не представляла и не хотела представлять жизнь без милого сердцу мужчины. Но двойственность беспокоила каждую, каждая не желала другой зла, но отдавать, оставлять любимого не хотела. И эта постоянная душевная боль рвала сердце девушкам, лежала тяжким грузом в мыслях и не находила выхода.
      - Ты знаешь, Вовочка,- начала издалека Татьяна, - для меня нет более лучшего, чем быть рядом с тобой, видеть и чувствовать тебя. А там, - она неопределенно махнула рукой, - кто-то будет еще… официантки, администраторы… Мы с Ириной накрутили фарша, сделали котлеты, пельмени налепить хотели… Приготовим отличный стол, дома есть музыкальный центр и никаких посторонних. Получится отличный вечер, наш вечер! И ты нам что-нибудь расскажешь о себе, мы же ничего не знаем, правда, Ирина?
      Она кивнула головой в знак согласия, посмотрела на Владимира ласково, погладила рукой по щеке.
      - И, правда, Володя, давай останемся дома?
      Владимир махнул рукой.
      - А-а, дома, так дома! Но, что бы праздник был настоящий! А сейчас быстро одевайтесь и вниз, к машине. И никаких вопросов. Понятно?
      Он усадил их в автомобиль и повез без всяких объяснений маршрута, разговаривая как бы на продолжение темы.
      - Значит, хотите знать обо мне побольше… Собственно, и знать нечего – из близких никого нет. Есть, конечно, двоюродные братья и сестры, тетки, дядьки, племяши, но не общаемся мы с ними. Так, на праздник открыточку и то не всегда. Придет время, познакомитесь ближе. В институте, - он резко сменил направление разговора, - вас научат всему. Но главное так и останется за кадром, за дипломом. Это практическое применение полученных знаний. Вот, например, завод производит продукцию и у него всего две основных задачи, что бы там вам в институте не говорили и не вбивали в голову. Всего две. Первая – это произвести качественный продукт и вторая – выгодно его сбыть. Это основа, которая обрастает массой других важных моментов. Я, например, нахожу производителю выгодного покупателя, а покупателю выгодного производителя и имею, при этом, процент со сделки. Сегодня я нашел для товара выгодного покупателя, получил свой дивиденд наличными, и завтра буду искать что-то новенькое или подниму свои старые связи, которых у меня достаточно. Вот то, чем я занимаюсь, девочки. – Он остановил машину, объяснил: - Это место в народе называют Шанхайкой, прошу не отставать от меня и не потеряться.
      Владимир долго ходил по рядам, ни слова не говоря. Подошел к одному полуоткрытому бутику, где висели разные шубы. Ирине с Татьяной сразу в глаза бросились кроличьи стриженые полушубки, абсолютно белые, с нарукавными манжетами и пушистым воротником, по которым «пробегала» черная волнистая полоска.
      - Вот бы такую поносить, - восхищенно произнесла Татьяна.
      - Давай хотя бы примерим, - подбодрил ее Владимир, показывая продавцу на Татьяну и Ирину, - два полушубочка вот на них.
      Зеркала, к сожалению, на улице не было, но девчонки смотрели друг на друга, восторженно поворачиваясь, то спиной, то передом и выглядели необыкновенно красивыми куколками. Со вздохом и сожалением снимали они примеряемую одежду, надеясь походить когда-нибудь и в такой. Смотрели, как продавец упаковывает товар и даже не думали, что это для них. Владимир расплатился, но они посчитали, что нашел он где-то выгодного покупателя и продаст потом подороже.
      Уже дома он спросил их, не видя особой радости и огорчаясь от этого:
      - Вам не понравились полушубки?
      - Понравились, - вздохнула Татьяна.
      - Очень понравились, - поддержала ее Ирина.
      - Тогда почему такие кислые?
      - Потому и кислые, что классные шубки. А, правда, что мы в них прекрасно смотрелись? - уже веселее спросила Татьяна. – Но, ничего, будут и у нас когда-нибудь такие.
      Владимир в начале ничего не понимал. Потом до него стало доходить, и он расхохотался вовсю. Смеялся от души, с нарастающей силой, наблюдая, как насупились девчонки и вот-вот разревутся от обиды. Встал, принес из коридора оба свертка и все еще сквозь смех произнес:
      - Дорогие вы мои девочки! Для кого я это все купил? Тете что ли? Я же вам взял, что бы вы, мои милые, выглядели и были лучшими в институте, да и во всем городе. Вам, мои лапочки!
      Владимир положил им на колени свертки и сел на диван напротив, подмечая, как меняются их лица, оживают и наливаются счастьем. С радостным визгом они бросились на него, заваливая на спину и зацеловывая всего. Он с трудом отбивался, урезонивая их пыл тем, что обещали они накрыть праздничный стол, а ничего еще не готово.
      Наконец девчонки успокоились более или менее и отправились на кухню выполнять обещание. А он достал сигарету, закурил, рассуждая про себя о том, как мало надо для счастья. Владимир понимал, что сегодня должен решиться главный вопрос для него и для девушек – как быть, как жить дальше, и он хотел подготовиться к нему получше. Но разговор решил отодвинуть немного по времени, пусть девочки немного повеселятся.
      Татьяна с Ириной тоже хотели расставить точки над «и», и не пьяненькими, а на трезвую голову. Даже шубки не могли сгладить назревшую ситуацию, и они спросили в лоб, напрямую:
      - Володя, мы тебя полюбили обе и что делать – не знаем, - начала трудный разговор Татьяна. – Так получилось, что мы сгоряча, из-за жилья, согласились быть с тобой, а теперь должны поплатиться. Мы приняли легкомысленное решение, - с трудом подбирала слова Татьяна, - и готовы полностью принять твой выбор, Володя, но ты его должен сделать.
      Ее глаза наполнились слезами, и она за всхлипывала, засопела носом, пытаясь промокать платочком набегавшую влагу. Разговор продолжила Ирина, которая держалась получше.
      - Да, Володя, ты должен сделать выбор, и кто-то из нас уедет отсюда. Будет больно, мучительно больно, но другого выхода нет.
      - Хорошо, девочки, я согласен, что разговор этот давно назрел и проблему необходимо решить. – Он тоже говорил с трудом, но без слез, более низким и, казалось, охрипшим голосом. – Давайте, раз уж налито, промочим горло немного. - Владимир опрокинул рюмку в рот, закусил и продолжил: - Что я могу вам сказать, девчонки? Вы верите, что я буду говорить честно и откровенно? - они закивали головами, - я очень сильно люблю тебя, Таня, и очень сильно люблю тебя, Ира. Если бы мне сказали об этом раньше – я бы просто посмеялся в ответ, подумав, что парень обычный ловелас. Но это не так, девочки… Как я могу выбрать руку, чтобы отрезать одну, когда мне нужны обе. Но и здесь есть небольшая подсказка – правша выберет, естественно, правую руку, а вы мне одинаково любимы, нет ни правши, ни левши. Как я могу выбрать – нет для меня выбора.
      Разговор зашел в тупик, и Владимир наполнил рюмки, выпил молча, наблюдая, как и они ополовинили свои.
      - Разве нам было плохо вместе? – продолжил он тему. – Прекрасно! Но это мне, потому, как я никого ни с кем не делил.
      Владимир снова замолчал, опустив глаза и не зная, что говорить дальше, закурил сигарету.
      - А если пойдут дети? – внезапно спросила Ирина. – И у меня, и у Татьяны. Как быть с этим? Как все объяснить людям?
      - Да причем здесь люди, - отмахнулся Владимир, - какое им дело кто с кем живет. – Он начал догадываться, куда клонит Ирина. – А дети будут знать своего единственного и настоящего отца, и будут, естественно, записаны на меня.
      - А как быть с браком? – в свою очередь спросила Татьяна.
      - С браком? С удовольствием женился бы на обеих, но не позволяет закон. Поэтому никакого официального брака – только гражданский, как сейчас и живут многие люди. Имеют детей, счастливы, но официально не женятся. Если вы согласны, девочки, жить со мной на правах фактических жен, то я делаю вам предложение. Стань моей женой, Татьяна. И ты стань моей женой, Ирина. Согласны?
      Лица девушек порозовели и настроение улучшилось.
      - Вынуждена согласиться на твое предложение, Вовочка, по двум причинам. Во-первых, я тебя люблю, а во-вторых – у нас будет ребенок.
      - У нас будет ребенок? – оторопело переспросил Владимир.
      - Да, Володя, у нас будет ребенок. Ты не рад?
      - Кто, я не рад? – почти закричал он, подскочил к Татьяне, вытащил из-за стола и закружил по комнате. – Я супер рад!
      Владимир ликовал, как младенец, потом поставил Татьяну на пол и спросил Ирину:
      - А ты, Ирочка, ты согласна?
      - Я? Я согласна и то же по двум причинам.
      - В смысле? – переспросил он. – И у нас будет ребенок?
      - И у нас будет ребенок, - с улыбкой ответила она.
      - Ура-а-а-а! – закричал Владимир на весь дом, схватил Ирину на руки и закружился с ней. Потом поставил на пол, подозвал Татьяну и обнял обеих. – Только вы, мои славные, милые и любимые девочки, можете подарить мне двойное счастье и самый светлый день в моей жизни.
      Потом, гораздо позже и лежа в постели, он все выспрашивал их о сроках, кто будет – мальчик или девочка, о самочувствии и многом другом.
      Но они еще сами не знали, слишком малым был срок, месяц, чуть более. Залетели, видимо, в первый же день и об этом он тоже думал. Они не предохранялись сразу, но, ведь, и не любили тогда, в первый раз. Может здесь есть расчет? С ребенком он не выгонит их из квартиры, хотя и это не аксиома. Тогда почему? Скорее всего, просто не думали об этом, когда раздвигали ноги. Но каждая женщина должна помнить о возможной беременности, допустить ее или нет. А мужик, разве он не должен думать об этом, он же то же участник процесса, потенциальный папочка. Должен, но во вторую очередь, так считал Владимир.
      Наверное, не было выбора в первый вечер, в первую ночь. Отказать не могли, а противозачаточных средств с собой не имели. А может сразу судьба подсказали им, что вот ваш любимый мужчина и не надо сопротивляться, подсказала внутри, подспудно и не осознанно. Разные мысли лезли в голову, но главным был факт – он любит и любим. Любовь ведь приносить не только радость и счастье, но и страдания, если она безответна.
      В городе с таким случаем проблем нет. Кто с кем спит, живет ли жена в квартире или любовница – дела нет никому. Иногда соседи и не знают друг друга в лицо, не говоря уже об именах. Другое дело в деревне. Там все обо всем знают и ему, и сейчас девочкам, в принципе, все равно, что о них думают. А вот их маме не безразлично, она живет в этом маленьком мире, общается с односельчанами и тоже знает про них все. Самый сложный следующий момент и состоял в том, как объяснить матери.
      Девчонки, проснувшись утром, вставать не хотели, и каждая делала вид, что еще спит. Размышляли о своем и, конечно, о нем, о Владимире, почти одинаково, с расхождением в мелочах и деталях. Чувствовали его теплоту и заботу, особенно в этот вечер и ночь, когда он ласкал их по-прежнему, но с особой нежностью гладил животик и уже что-то нашептывал зародившемуся потомству, словно его слышали и понимали. Каждая считала его своим родным и близким человеком, и чувство неопределенности растворилось в его предложении стать женами, унося понемногу и ревность друг к другу. Может, смирились они внутренне, может что-то другое сыграло свою роль, но той собственнической позиции не было и если говорили, мой Вовочка, то без абсолютного желания причинить боль сестре. Всегда находясь вместе, они не были сестрами по крови и знали об этом, называя одну женщину мамой, а теперь и одного человека мужем и в будущем отцом родных детей.
      Так сложилась их жизнь и где-то наверху, в книге судеб, было записано, видимо, что приедут они в город, снимут квартиру и полюбят одного парня и станут счастливы с ним.
      Владимир давно уже понял, что девчонки проснулись и делают вид, что спят. Не было того ровного дыхания и еле слышного посапывания, и сейчас казалось, что они вообще не дышат, только грудь поднималась и опускалась ритмично. Он ласково и потихонечку стал поглаживать груди с обеих сторон, чувствуя, как зашевелились ручонки и поползли осторожно вниз его живота. Глаза их так и не открывались, только, может быть, еле-еле заметная доброта тронула губы, начинающие приоткрываться, да дыхание стало почаще….
      В субботу не было занятий в ВУЗе и впереди целых два дня, пока еще не спланированных действий. Владимир решил съездить в деревню и не потому, что надо все объяснить и рассказать матери, это само собой, но и забрать теперь уже все вещи девочек, всю одежду, которой было немного. Они, вздохнув, согласились, поддержали его идею, радовались его прямоте и честности. Но разговор с матерью пугал, настораживал неопределенностью последствий, хотя и был предрешен. Как она отнесется к этому – поймет или проклянет навсегда?
      Но Владимир уверял, что все матери, любящие своих детей по-настоящему, в принципе одинаковы. Поворчат, пожурят и благословят. Надо только рассказать все умеючи, постепенно и обстоятельно. И желательно без него. Он не уходил от ответственности, считая, что в доверительной беседе мать лучше поймет дочерей. И они так считали, хотя иногда подковыривали его беззлобно и ласково.
      Машина пришла в деревню под вечер, Владимир высадил у ворот девчонок и сразу уехал обратно в город, что бы утром вернуться. Переживал сильно и беспокоился за них.
      Мать, увидев дочерей, всплеснула руками, обрадовалась безмерно и сразу же обняла обеих.
      - Ой! Да как же вы так неожиданно… Я ведь чувствовала, ждала, но попозже, когда автобус придет. Ужин вот приготовила. Может расписание поменялось? А я и не знаю.
      - Нет, мама, расписание не поменялось, мы на машине.
      - Так чего же вы не зовете водителя в дом – пусть отдохнет, поест с нами, - забеспокоилась мать.
      - Он уже уехал, мама.
      - Ну, тогда ладно, - махнула она рукой, - нехорошо, конечно, не поблагодарила его, - девочки улыбнулись обе, - пойдемте в дом, устали с дороги? – она все еще не могла нарадоваться и успокоиться, оглядывая дочерей со всех сторон. – Похорошели, пополнели немного – видно на пользу учеба пошла.
      - Учеба, конечно, на пользу, мама, - улыбнулась Ирина, - но там не надо так рано вставать, доить корову, кормить свиней, курей и остальную живность. Нет физического труда, вот и поправились мы. Но ничего, завтра утром все вспомним, глядишь, и скинем по паре килограмм.
      Девчонки рассмеялись, а мать засуетилась на кухне, накрывая на стол. Они хотели помочь ей, но она запретила, пояснив, что это ее праздник и все сделает сама.
      Наконец уселись за стол и за едой девушки выспрашивали у матери о здоровье, новостях и все деревенской жизни. Собственно, ничего нового не произошло, все по-старому, лишь они, две студентки на все дворы, вносили свои коррективы. Поступало их семь человек, пять вернулись обратно ни с чем. Сейчас, по сути, бездельничают, нет работы, и не предвидится, кроме как выращивание и сбор урожая на собственном огороде в летнее время. Мужики зимой охотятся, заготавливают дрова, да пьют самогонку, а бабы ухаживают за скотиной и тоже иногда прикладываются к спиртному, но не все.
      Подошла и их очередь говорить о себе. Начала Татьяна, как они и договорились.
      - Ты знаешь, мама, а я влюбилась…
      - И я влюбилась, - вторила ей Ирина.
      - Вот радость-то,- забеспокоилась мать, - а парни славные, порядочные? Ну, не тяните, рассказывайте по порядку.
      - Очень славные и порядочные парни, мама, - со вздохом продолжила Татьяна. – Только не парни, мама, а парень. Влюбились мы в одного, мама, так уж получилось…
      - Ой! Да как же это, что же теперь делать-то, - запричитала мать. – Вот горе-то… А он, он-то кого-нибудь из вас любит?
      - Почему же горе, мама? – продолжила нелегкий разговор Татьяна. – И он любит, в том то и дело, что любит. Обеих любит и сильно.
      - Да как же это? - запричитала мать снова, - что же теперь будет? – ее глаза наполнились слезами. – Вот горе-то…
      - Ну что ты заладила, мама, горе да горе? Нет никакого горя. Мы его любим, и он нас любит – какое же это горе? – Татьяна решила вывалить все сразу. – И мы беременны, мама, обе беременны от него.
      Мать закрыла лицо руками, плакала молча, ничего не говоря. Потом сквозь слезы начала говорить понемногу.
      - Как же вы так подвели меня, доченьки? Ни помолвки, ни свадьбы… А он станет бегать от одной к другой и что за жизнь будет, что вы детям своим расскажете? А если вообще бросит обеих – кому вы нужны с ребятишками?
      Мать сидела на стуле и плакала, а Ирина с Татьяной не знали, как ее успокоить. Разговор решила продолжить Ирина.
      - А не надо никуда бегать, мама, мы уже живем вместе, втроем в одной квартире. И пойми ты, наконец, мама, мы любим его, и он нас любит. Станем жить, как гражданские жены, детей он, естественно, на себя запишет, а значит, и будет у них родной и единственный отец. Он очень хороший, мама, и мы счастливы с ним. Разве ты не хочешь нам счастья?
      - Ладно, доченьки, давайте ложиться спать, поздно уже.
      Она так ничего и не ответила им, ушла в свою комнату со слезами. Девушки поняли, что ей надо сейчас побыть одной, переварить услышанное и все обдумать. Не так они представляли себе развязку разговора – или уж возмутится сразу, или примет их решение. А тут пока ничего…
      Молча и с горечью убирали со стола, переживая за мать, вздыхали тяжело, то поочередно, то враз. И не знали, что делать дальше.
      - Пойдем и мы спать, Ирина, - махнула рукой Татьяна.
      Каждая ушла в свою комнату со своими думами и тяжестью в сердце. А утром встали пораньше, подоили корову, выпили парного молочка, по которому соскучились, накормили скотину и приготовили завтрак.
      Мать встала поздно, видимо задремала под утро, умылась и села уже за готовый стол с безрадостным лицом, словно тело присутствовало, а душа летала где-то в другом месте.
      - Хозяйственные вы у меня, доченьки, все можете делать сами, - начала мать сторонний разговор. – И раз уж так получилось – разве я могу не желать вам счастья? Пусть приезжает ваш парень – приму, как родного сына, но сначала хочу еще раз спросить – есть ли между вами настоящая любовь?
      - Есть, мамочка, есть, - заголосили они враз, - любим мы его, любим, не просто и нам далось это решение – жить втроем.
      Теперь заплакали дочери, а в тело матери словно возвращалась душа, ее лицо оживало, и только глаза оставались по-прежнему грустными.
      - Так, - хлопнула она ладошкой по столу, - хватит слез, чего разревелись. Праздник у нас, а вы мокроту развели. Ирина, давай, там у меня наливочка припрятана – вот и отметим с утра радостное событие. Когда зятек-то появится, расскажите хоть о нем немного, а то и не знаю ничего?
      Девчонки обрадовались, кинулись на шею к матери, благодаря за понимание и наперебой рассказывая о Володе.
      
      
      *        *        *   
      
               
                Кэтвар, устав за день от бренных дел, подошел к окну. Со второго этажа коттеджа прекрасно виден лес в своей неповторимой осенней красе. Сумерки уже стали опускаться на землю, но еще достаточно хорошо виднелись вблизи деревья, и расцветка всего леса где-то плавно менялась, а где-то прерывалась внезапно резким контрастом. Зелень хвои сменялась золотом берез и осин, а они в свою очередь перемешивались багрянцем высоких кустарников.
      Ночью с этого места виднелась лишь чернота оконного стекла, словно не пропускающая взор дальше, зато с другой стороны в великолепии представал город с многочисленными огоньками фонарей, окон и витрин. А днем серая дымка производственного смога нависала над строениями разной высоты.
      Может быть, колер леса действовал на Кэта или что-то другое, но он в задумчивости не отходил от окна, то вспоминая прожитые годы, то переключаясь на природу и пытаясь вплести ее в свою жизнь.
      
      Серебрятся ли ночи луною,
      Золотятся березы лесов,
      Осень синим туманом порою
      Закурится над гладью лугов.
      
      Из росы изумрудные брызги
      Засверкают на солнце в траве,
      И цветных переливов изыски
      Застывают в осенней листве.
      
      Собираются дикие гуси
      В свой годами намеченный клин,
      Погостили у русской бабуси
      На озерах зеленых равнин.
      
      Улетят перелетные птицы,
      Только я никогда не пойму –
      Почему же на веках ресницы
      Заморгают слезой на луну.
      
      Кэтвар с трудом стряхнул ностальгический романтизм в крапинках пессимизма, присел в удобное кресло. Завтра день намечается сложным и необыкновенным, принесет удачу или что-то иное. Но факт, что изменится многое, а он верит в лучшее.
      Михась вчера наконец-то выполнил его заказ, принес небольшой прибор с инструкцией и долго еще на словах объяснял принцип действия. Стас, которого специально пригласили по этому поводу на встречу, задавал множество вопросов, читал и перечитывал инструкцию, остался доволен. Сказать доволен – ничего не сказать. Он находился в восторженном шоке и долго не мог поверить в происходящую действительность. Пощипывал себя иногда – не сон ли это. А потом ушел освежить в памяти топографическую анатомию головного мозга с учетом функциональных направлений.
      Кэт мог довериться только ему. И не потому, что он слыл известным, прекрасным доктором, к которому всегда стояли толпы людей, хотя и велся прием по записи. В его профессиональных способностях не сомневался никто. Он был родственником, родным братом Марины, его жены, и это здесь играло главную роль.
      Стас пролистывал спецлитературу, но мысли крутились около прибора, которому еще нет названия. Никто не знает, и не должен узнать о его существовании. Эффект разорвавшейся бомбы мирового, глобального масштаба произвел бы он на планете. Но человечество еще не созрело, не готово к его принятию, а главное к правильному позитивному использованию. Атомная энергия, огромную силу и мощь которой тоже используют не всегда в мирных целях, несравнима с этим прибором. С ним мировое господство становится объективной реальностью, попади он в «черные» руки и всегда найдутся человечки, готовые выкрасть прибор любым способом, использовать в своих личных, амбициозно-корыстных планах.
      «Это же надо!.. Какой головой нужно обладать, чтобы создать такой уникальнейший прибор! Скрывать его существование и саму идею, чтобы ни один придурок не смог захватить власть над миром». Станислав Тихонов поражался глубиной и простотой мысли Михася, отца этого драгоценнейшего прибора.
      Стас изучал головной мозг человека с учетом небольшого списка, полученного от Кэтвара, в котором перечислялся ряд функций. Способностей, которые нужно развить или создать вновь, которые где-то спят еще в глубинах нашего мозга и практически не проявлялись никогда в реальности, но уже заложены в кладовые серого вещества.
      Он не мог работать спокойно – то бегал в восторге по комнате, то курил сигарету за сигаретой в предвидении и предвкушении первого человека на планете, осуществившего функциональную перестройку головного мозга. И сразу же почему-то вспомнился Горбачев, со своей говнистой перестройкой, казавшейся теперь мелочной и очень дурно пахнущей исторической реальностью.
      На следующий день, как и договаривались, собрались все вместе. Стас сразу же предложил следующее:
      - Я готов к реальному применению прибора, но все-таки испытания необходимо перенести. Во-первых, это должно происходить у меня в клинике, где есть необходимая медицинская аппаратура на всякий, непредвиденный случай, о котором не хочется, но приходится говорить и учитывать. Во-вторых, в выходной день, когда клиника частично не работает и прием первичных больных не ведется. Значит, мы сможем спокойно работать, не вызывая лишних вопросов.
      - И, в-третьих, - перебил его Михась, - необходимо незаметно усилить охрану клиники и информационную защиту кабинета или комнаты, где будет происходить вся процедура. Так что я абсолютно согласен в этом вопросе со Стасом. Извини, я тебя перебил.
      - А, собственно – все, -  он развел руками, - два дня осталось.
      Дни прошли в огромном эмоциональном напряжении для всех пятерых. Даже самые близкие родственники не посвящались в проект, лишь видели какую-то странную суету и нервозность.
      И вот, долгожданный день настал!
      Михась, устроившись в удобном кресле посередине комнаты, оглядел присутствующих.
      - Давай, Стас, с Богом!
      Станислав, держа в руках бесценный прибор, обратился к соратникам:
      - Вы лучше сядьте, мне так удобнее – что бы не отвлекаться.
      Ему возражать не стали. Марина и Михаси – Николай с Татьяной, расселись по стульям.
      Прибор крепился к голове так, чтобы его можно было двигать и фиксировать над любой точкой, а затем уже многочисленными винтиками определять длину и направление невидимого луча.
      - С Богом, - произнес Стас и включил прибор.
      - Сдвинь на миллимикрон влево и вглубь, - сразу послышался ответ Кэтвара на действие прибора. Стас чуть подвернул одно колесико, - так, хорошо – активируй зону, - продолжал говорить Кэт.
      Стас нажал кнопку активации луча.
      - Прекрасно, Стас, молодец, прибор работает отлично. А ты вообще супер – сразу направил луч в нужную точку, ошибся лишь на долю микрона.
      - Просто повезло, Кэт.
      - Ладно, не скромничай, теперь давай второй пункт.
      Станислав немного переместил прибор.
      - Так, хорошо, сдвинь луч на три микрона на пять часов.
      Стас покрутил винтики, луч сместился назад и чуть вправо.
      - Стоп, активируй… Молодец! Все прекрасно! Ох, как наши сильно переживают. Но, ничего, потом все расскажем. Давай следующий пункт.
      Стас снова переместил прибор.
      - Хорошо, - подбадривал его Кэт, - луч на два часа и углуби на пять микрон. Так…на миллимикрон влево теперь… потихонечку… стоп. Увеличь диаметр луча на полтора микрона. Прекрасно! Активируй.
      Тихонов нажал кнопку активации и переместил прибор.
      - Молодец, доверни на три часа… немного, полмикрона всего. Так, подними луч на четыре микрона и увеличь диаметр… хорошо… еще увеличь немного… стоп. Активация.
      Стас нажал кнопку, выждал немного и стал снимать прибор с головы. Марина первая кинулась к нему.
      - Ну, что Стас, не молчи?
      - А чего говорить? - недоуменно пожал плечами он, - вы же и так все слышали.
      Кэтвар рассмеялся.
      - Стас, они ничего не слышали после твоей первой активации. Мы же разговаривали друг с другом мысленно, так быстрее и удобнее. Но они-то не слышали. Придется им тебе все рассказать, а я пока пойду, покурю.
      Он вышел, оставив ошарашенную компанию в комнате, а Стас начал давать пояснения.
      - Ну, я настроил прибор, включил, угадал почти сразу, как вы слышали, и активировал зону. После этого мы стали общаться мысленно, поэтому вы ничего и не слышали. Это очень удобный способ передачи информации. Представьте себе, сколько времени уйдет на пересказ романа, например. А теперь его можно передать практически весь в одно мгновение. Потом я активировал другую зону, и Кэт стал читать мысли, потом третью – он стал видеть сквозь стены. На четвертой остановлюсь подробнее. Каждый предмет имеет свою память, если можно так выразиться. Вот, например, эта железка может рассказать Кэту, какой токарь ее выточил, что она видела, что происходило вокруг нее все эти годы. Или вот деревяшка на стене тоже может поведать о событиях, происходящих на прямом от нее расстоянии. А дальше я активировал ему зону гипноза, он и так им владел немного, но теперь его возможности несоизмеримы с прежними. Вот, собственно, и все.
      - Невероятно, - обалденно произнес Михась, - некоторая телепередача просто отдыхает.
      «Отдыхает, отдыхает, - послал им мысль Кэтвар сквозь стены. – Но вы не переживайте. Я не стану без надобности пользоваться своими новыми возможностями».
      «Как же, не станет», - подумал Михась.
      Кэтвар только улыбнулся в ответ, но его улыбку никто не увидел – сквозь стены смотреть не могли.
      
      
      *         *         *
      
      
                - Привет, Дегтярева, ты что, тоже сюда ходишь? – удивленно спросил Михаил, старший группы розыска. – Вот уж никогда бы не подумал…
      - Это ты, Петров, здесь новичок, а я постоянно хожу. Я же сотрудник милиции – значит, должна соответствовать, - отпарировала Лада.
      - Женщинам, в принципе, можно и без каратэ обойтись. Хотя… если тебе нравится – ходи, запретить никто не может. Наоборот, только поощрять станут, - с интересом говорил Михаил, разглядывая ее в кимоно.
      - Я уже год гожу – что-то ты не сильно поощрял. – С ехидцей добавила Лада. – И понятно – сам-то не ходишь.
      - Нравится?
      - Конечно! Пахнет здоровым мужским потом, а не задрыпаной водичкой. Мужиками настоящими пахнет, - улыбнулась Лада, как бы заново оглядывая зал, где тренировались ее коллеги из отделов и управлений внутренних дел.
      - Ну-ну, - не нашелся, что ответить Михаил, запел потихоньку: «Под железный звон кольчуги, под железный звон кольчуги» …
      - Ты достал уже, Петров, со своей кольчугой. Как увидишь меня, так поешь одно и тоже. Я тебе что, кольчугу напоминаю?
      Михаил захихикал.
      - Да нет же, это старая песня про Ладу, вот и напеваю иногда. А что у тебя там с детдомом? – Петров резко сменил тему.
      - Ой, - она отмахнулась рукой, - хоть здесь бы не доставал. Ничего хорошего, никаких концов. Третья девчонка теряется, но знаешь, что странно – теряются они необычно.
      - Как это?
      - Сам посуди – детдом неплохой, лучший в области и процент побегов все-таки невысок, в сравнении с другими домами. Но, ведь, кто обычно убегает из детдома? Новенькие, которые еще не обжились и скучают по улице, это раз. Двоечники, оторвилы, хулиганы, это два. Кого там бьют, достают и учителя, и воспитанники, это три. А здесь, в этих случаях, нет ничего подобного. Поведение прекрасное, учеба на четыре и пять, никаких притеснений и живут в детдоме давно, последний год – и так скоро выйдут по возрасту. И еще – все трое исчезли одинаково, бесследно и непонятно даже для подружек, и все после вызова к директору, к которому они так и не явились.
      - Ты хочешь сказать…
      - Да ничего я не хочу сказать… Повода бояться директора не было. Не чисто здесь, не складывается, ни в какие рамки не впихивается.
      - Но девчонки взрослые, может парня себе нашли – вот и все объяснение. Официально их никто не отпустит. Наоборот, по-моему, здесь все просто и понятно. – Петров высказал свою точку зрения.
      - Ничего не понятно – парни же, как снег на голову, не сваливаются. Подружки утверждают в один голос, что кавалерами там и не пахло. – Возразила Дегтярева.
      - Правильно, если они сговорились, то так и станут утверждать. Ты об этом не думала?
      - Да думала, обо всем думала… Ладно, пошли заниматься, а то так и проболтаем всю тренировку.
      Они прошли на татами, мельком взглянув на стоящего неподалеку Кэтвара.
      А его этот случайный разговор сотрудников группы розыска без вести пропавших заинтересовал. Он задумался и решил посетить этот детдом, что бы все проверить, может, и не просто так убегают оттуда воспитанницы. А как лучше это сделать, не объясняя истинных причин визита? Выход нашелся сам собой.
      Кэтвар остановился перед дверью, прочитал табличку: «Пыхтина Людмила Юрьевна. Директор». Постучал и открыл дверь.
      - Людмила Юрьевна, вы позволите?
      - Да, пожалуйста. А вы, простите, кто?
      - Я – Бородин Николай Михайлович, - ответил он, проходя в кабинет, и, видя, что это не произвело никакого впечатления на хозяйку, пояснил: Обычно друзья меня называют Кэтваром.
      Пыхтина встрепенулась и уже совсем по-другому реагировала на его приход. Вышла из-за стола, приглашая присесть к подставному столику, где обычно хвалила или распекала своих воспитанников. Сама села напротив.
      - Извините, Николай Михайлович, такой известный человек в городе, но я лично не знакома, считала, что Кэтвар – это ваша фамилия. Прошу еще раз извинить.
      Он посмотрел на директора и как-то сразу стало жалко ее. Лицо оживилось при встрече, но абсолютно не скрыло изможденности, вызванной душевными страданиями.
      - Не стоит извиняться, Людмила Юрьевна, я вот к вам зачем зашел, - перешел к делу Кэт. – Моя фирма решила оказать вашему детдому небольшую спонсорскую помощь. Что вам лучше – одежда для детей, обувь, игрушки? Вы подумайте сами, определитесь. Возможно всего понемногу на сумму 100 тысяч рублей. Возьмете товаром в «Престиже», я распоряжусь, оформим, как положено.
      - Ой, Николай Михайлович, - Пыхтина всплеснула руками. – Даже не знаю, как и благодарить вас…
      Кэтвар встал, прерывая ее речь и приглашение на чай, которое должно последовать.
      - Извините, Людмила Юрьевна, со временем всегда туго. На эту сумму можете взять в любое время детям что-то из одежды, обуви, игрушек. Всего доброго вам.
      Он вышел расстроенный – всю полученную информацию необходимо обдумать и принять конкретные меры. Решил посоветоваться с Мариной и проехал сразу в «Престиж», в личные апартаменты.
      Начал рассказывать жене по порядку.
      - Я, Марина, случайно разговор двух ментов на тренировке услышал. Случайно, Мариночка, правда, случайно. Они работают в группе розыска, ищут пропавших без вести. Говорили о детдоме, там три случая не совсем понятных, и я решил лично проверить. Мы же с тобой планировали 100 тысяч больнице перечислить, а теперь придется детям-сиротам отдать. Под этим предлогом, собственно, я и появился у директора, чтобы не вызывать лишних вопросов и предположений. Что я «прочитал» в ее голове – это какой-то кошмар просто.
      Он закурил сигарету, налил себе кофе.
      - Не тяни, Кэт, всегда на самом интересном остановишься, - упрекнула его Марина.
      - Есть некий Степанцов Никанор Ерофеевич, кто он, пока не знаю, но, судя по ее мыслям, прощелыга отменный. Так вот он решил самых старших детей, а они фактически по-взрослому смотрятся, воровать.
      - Как это воровать? – удивилась Марина.
      - Может не воровать – похищать, не цепляйся к словам. Тошно, противно становится от таких грязных делишек.  Рассчитал все верно, гад. В детдоме черный ход есть, директор вызывает к себе воспитанника или воспитанницу, а он его или ее эти ходом похищает. Абсолютно никто не видит. Директорша заявляет потом в милицию – сбежал, мол, ребенок, ищите. Получает за каждого тысячу долларов и все.
      - Как же она на это решилась?.. Она же женщина, сама мать наверняка, - возмутилась Марина. – Что потом с детьми делают?
      - Она не знает, что с детьми делают. Но, поскольку просят самых физически развитых, предполагает, что их продают в дома терпимости за границу.
      - Вот сволочь… да ее саму надо на куски порвать вместе с этим, как его, Степанцовым. – Марина заходила по комнате, не могла успокоиться. – Это же надо – детей продавать… Вот и надо саму продать.
      - Ты подожди, не кипятись, Марина, не все так просто. – Кэт взял ее за руку, обнял, усаживая рядышком. – Этот Никанор ее саму запугал. Дочь у нее растет. Вот и альтернатива. Или свой ребенок, или чужой. Она, бедная, испереживалась вся, извелась, о самоубийстве подумывать стала, да дочь останавливает – что потом с ней будет?
      - Вот гад, четвертовать его мало, - искренне возмущалась Марина.
      - Я и хотел с тобой посоветоваться, ты же тоже мать, как считаешь – виновата директорша?
      - А почему она в милицию не пошла?
      - Ты же знаешь – у многих в ментов веры нет. А тут еще этот Никанор уверил ее, что там все схвачено, менты куплены и в этом деле повязаны. Вот и не пошла.
      Марина задумалась
      - Ты знаешь, Кэт, по закону она, конечно, виновата, но я бы ее осуждать не стала. Тем более сама сильно переживает и выхода не видит. Она сама себя наказывает хуже тюрьмы. Ты можешь ее как-то спасти?
      Кэтвар пожал плечами.
      - Пока не знаю. Много еще не понятного здесь. Надо этого Никанора найти и посмотреть, что его головенка мне расскажет, а потом принимать решение. Но я главное услышал – тобой, как матерью, она не судима и буду учитывать это в своих действиях.
      Марина ушла проводить тренировку, и Кэт остался один, закурил сигарету, размышляя, как вычислить этого Степанцова. С сотового телефона Пыхтиной он считал номер Никанора и теперь обдумывал, как лучше позвонить, представиться и где, под каким предлогом назначить встречу.
      
      
      *        *         *
      
      
                Реутов чувствовал себя измочаленным напрочь, а еще даже не вечер и время близится всего лишь к полдню. Решил побыть немного один, минут десять, и попросил секретаршу не пускать никого, не соединять ни с кем. Пил черный кофе, прикрыв веки и развалившись в удобном кресле, старался не думать ни о чем, но не получалось.
      Все шло гладко и замечательно – может это, как раз, и давило на психику, не давало внутреннего покоя. Количество клиентов росло и достигло того максимального уровня, когда хочется большего, но физически обработать не в состоянии. Схема отработана безупречно, выверена до мельчайших деталей и нюансов, а он беспочвенно беспокоился, предчувствуя какой-нибудь форс-мажорный сбой. Тут еще этот случай в больнице где-то пиликал внутри непредвиденной редчайшей реальностью.
      Реутов, главный врач городской клинической больницы, заведующий хирургическим отделением и депутат городской Думы, вчера большую часть рабочего времени отсутствовал, и с ним не могли связаться. В больнице считали, что он в Думе, а там предполагали, что он на операции и телефон, естественно, отключен. Случай произошел действительно исключительно редчайший.
      Одна из его хирургов госпитализировала утром в отделение женщину по ее же просьбе. Так как знакомая была абсолютно здорова на момент поступления и решила отдохнуть от нагрузок на работе, хирург все-таки осмотрела ее, нашла маленький прыщик или пятнышко на стопе, записав в историю болезни, как флегмону со всеми признаками и симптомами, которых, естественно, не было.
      Через несколько часов у «больной» поднялась высокая температура, именно эта стопа отекла и покраснела. Все протекало настолько быстро, что пришлось провести ампутацию на уровне голеностопного сустава. Через несколько часов следующая операция, потом ампутация на уровне средней трети бедра… И смерть. Молниеносная форма рожистого воспаления. Откуда она взялась на здоровом фоне, что за особая вирулентность? Никто не знал этого. Но разборки начались большие. Шутка ли – госпитализируют утром здоровую женщину, а к полуночи ее тело в морге. Теперь уже отдохнет навсегда.
      Случай наслоился на «отлаженный механизм» Реутова и психологически беспокоил невероятно. Владислав Сергеевич успокаивал сам себя. Ничего не произошло и произойти не могло. Деньги он получил в тот же вечер в обмен на контейнеры с органами, с курьером лично не общался и не собирался этого делать. Единственного человека, Никанора Степанцова, который мог сдать его прокуратуре, можно устранить в любой момент, и это тоже все продумано до мелочей.
      Реутов не решался принять окончательный вывод – приостановить на время поставку органов за границу или нет. В случае отсутствия поставок – там забеспокоятся и обрубят концы. А новую схему создать тяжелее вдвойне. Лишь деньги приятно согревали и успокаивали. Потрогал новенькие пачки и все, как рукой сняло.
      
      
      *        *         *
      
      
                Салацкий проснулся, по привычке раскинул руки в стороны и, ощутив пустоту, открыл глаза. Прислушался – в ванной комнате тихо, краны не шумят, однако на кухне иногда позвякивала посуда. Улыбнулся… Дамы его уже встали, сказывалась многолетняя деревенская привычка просыпаться пораньше, и готовили завтрак.
      «Интересно, а что приготовят сегодня? – начал рассуждать он. - Продукты есть практически все. Мясо куриное, свиное, говяжье, утиное и гусиное. Есть и козлятина с сохатиной. Это сосед тещи, Ерофеич, не забывает с охоты дольку отстегнуть, а она все сюда к нам отправляет. Надо бы продать хату в деревне, привезти тещу сюда – места хватит. Но не соглашается она, говорит, что внукам или внучкам летом там лучше будет, крепче здоровьем вырастут на свежем воздухе. Да и мясо, овощи – все оттуда. Родят девочки, как раз в начале июня, и уедут в деревню… Да-а… надо побеспокоиться, что бы сессию сдали пораньше, досрочно немного. А осенью что делать, с кем детей оставлять, когда матери на учебе? Теща не поедет, придется няньку нанимать». - Владимир вздохнул и встал с постели, пошел принимать душ.
      - Ну-у, что мои дорогие, чем сегодня удивите-порадуете? – Салацкий поцеловал каждую в щечку, приобнял немного.
      Татьяна с Ириной каждый день старались приготовить что-нибудь новенькое и удивляли Владимира своей выдумкой. На этот раз для завтрака предлагалась рыба, запеченная с овощами, хлеб со слоем салата с редькой, чай с брусникой и выпеченные рожки.
      - Присаживайся, отведай нашей пищи любимых.
      Татьяна пригласила его рукой на место главы семьи, Ирина пододвинула тарелки поближе, и они расселись по бокам.
      - Это что-то новенькое. Про пищу Богов слышал, а вот про пищу любимых – нет, - удивился Владимир.
      - Зачем нам виртуальность в еде и словах? – в ответ улыбнулась Ирина.
      - В смысле? – осведомился Салацкий.
      - Кто знает – что ели Боги? – пояснила Татьяна. – А вот чем тебя кормим мы – ты можешь отведать в реале и прямо сейчас.
      - Как видишь – все очень просто.
      Ирина налила и подала Владимиру чай. «Просто – да не очень просто»,- он задумался немного. Последнее время лезли всякие мысли и о женах, и о себе самом. С девчонками – более или менее понятно. Больше о себе. Зарабатывал не плохо. А что, если эта малина кончится, перестанут брать его человеческий товар? На первое время денег хватит. А потом? Что делать, куда идти работать? На зарплату в 10-30 штук… К таким деньгам не привык. Хорошо, если тридцать, как-нибудь смогут протянуть. Куда идти работать? Эта мысль постоянно висела и не давала покоя. И он не понимал почему, откуда она взялась, откуда пришла и прочно засела в мозгах, словно кто-то внушил ему эти мысли. И они свербели в голове, сидели занозой.
      Осень… Поздняя осень уже. Шубки девочкам взял. Надо бы еще сапоги, платья…  Короче – одеть по полной.
      Владимир поел, вытер рот салфеткой.
      - Так, девочки мои милые, сегодня у нас магазины по программе. Надо одеть и обуть вас, что бы все было. И платья, и сапоги, и туфли, и халаты. Все, что требуется из одежды для учебы, дома и выхода в люди. Поэтому прикиньте, что требуется и напишите на листочке. Чтобы не забыть в магазине, не закрутиться. Деньги у меня есть и жалеть, экономить на одежде не стоит. Так что убирайте со стола и думайте, что купить.
      Салацкий ошарашил их своим заявлением и ушел мыть руки в ванную. Специально, что бы не лезли с вопросами. Потом ушел в зал, включил телевизор и стал смотреть.
      Ирина с Татьяной появились через полчаса. Владимир взял лист бумаги, прочитал и улыбнулся.
      - Эх, девочки, девочки… Не серьезно вы отнеслись к поставленной задаче.
      - Это почему же? – возмутилась Татьяна.
      - Да, почему? – переспросила Ирина.
      - Да потому…Где, например, нижнее белье, где джинсы, брюки, капри, где колготки, рейтузы. Куртки осенние, весенние, головные уборы. Все – ставлю вам четверку за выполнение задания. На двоих. Так что, идите и дорабатывайте. Идите, идите и нечего на меня так смотреть. Двоечницы…
      Владимир легонько подтолкнул их с дивана.
      - Но… это же…
      - Что, это же? – Салацкий перебил Ирину. – Стоить будет много?
      - Конечно, много, - подтвердила Татьяна.
      - Много, не много, а нам хватит. Идите и дописывайте, а я проверю. Вы же теперь городские девчонки и про телогрейки забудьте. Мои жены должны быть одеты в лучшее и отговорки не принимаются. И без сюсюканья.
      Владимир, выпроваживая девчонок, как бы предотвратил их слова благодарности и обнимания с поцелуйчиками. Стал дальше смотреть телевизор.
      Из магазинов вернулись домой ближе к вечеру. Владимир видел, что девочки немного в шоке от покупок и его это радовало. Деревня деревне рознь и, по крайней мере, в их Мироновке никто о такой одежде и не мечтал.
      - Так, девочки, - обратился к ним Владимир, - вы еще разок все примерьте, покрутитесь перед зеркалом и собой, а потом все развесьте в шкаф. К сожалению, вынужден вас покинуть – дело не терпит, надо и поработать немного. Специально на ужин ничего не готовьте – позвоню, как освобожусь. Тогда и придумаете чего-нибудь вкусненькое на скорую руку.
      Салацкий ушел, оставив ошарашенных девчонок одних. Надо было возместить потраченные деньги.
      Владимир ехал по городу и даже не знал, куда он едет. Ехал и думал – кому позвонить, кого выцепить. Знакомые девчонки проститутки еще были, но сейчас почти вечер и у них начнется работенка. Может кто и взял выходной на этот день, но наверняка определился, как его провести.
      Перед глазами мелькнула фигура, в душе екнуло, и педаль тормоза резко ушла в пол. Как, откуда она появилась перед капотом машины, Салацкий так и не понял. Отдышался немного, приходя в себя, потом вышел, чтобы отругать девушку, но толком и сказать ничего не мог. Испугался сильно. А она улыбнулась и спросила:
      - Подвезете?
      Сердце еще бешено колотилось, внутри все дрожало, и он так ничего и не ответил. Махнул рукой, приглашая в машину. Сел за руль и поехал. Через квартал пришел в себя и остановился, не стал ничего говорить о том, что чуть не задавил ее.
      - Куда тебя подвезти?
      - Не знаю… куда-нибудь, - ответила незнакомка и улыбнулась.
      - В смысле? – ничего не понял Владимир.
      - Хоть в смысле, хоть без смысла, - она снова улыбнулась, - отвези куда-нибудь.
      - Не знаешь, куда тебе надо? – удивился Владимир.
      - Не знаю, - она немного помолчала. – Чего же вы такие пугливые? А еще мужики… Ладно, все равно узнаешь – в розыске я и ехать мне некуда. Так что, если хочешь побыть со мной, отвези куда-нибудь. Мужиков давно не видела, соскучилась. А потом я и сама определюсь.
      Салацкий смотрел на нее и ничего не понимал. Улыбается все время, ведет себя непринужденно и совсем не похожа на зэчку.
      - А за что в розыске?
      - На тебе – приехали. Девушка ему себя предлагает, а он вопросы задает глупые. – Она засмеялась. – Да ты не бойся, я не убийца. Я из психушки сбежала, надоела из себя дуру корчить и подстраиваться под их диагноз.
      - Еще не лучше, - промямлил Владимир.
      Незнакомка откровенно расхохоталась.
      - Нет, ты не бойся – я не буйная. Всего лишь политическая коровка. Но божья коровка. Знаешь, какой у меня диагноз?
      Салацкий пожал плечами.
      - Прыщи на зубах, - она опять рассмеялась. – Поэтому и улыбаюсь всегда, показываю зубы, что бы все видели. А еще у меня перхоть на языке завелась, и зубная паста из груди идет. Не веришь? Помни груди – сам увидишь. - Незнакомка обнажила одну грудь. – Да ты не бойся, потрогай, - и захохотала опять.
      - Ну-у-у… попозже потрогаю. Ладно?
      Незнакомка откровенно смеялась, глаза блестели хитринкой и Салацкий понял, что его разыгрывают. Но зачем? И, как бы отвечая на его мысли, она произнесла уже более серьезно:
      - Ты не думай, что я тебя разыгрываю. Я действительно из психушки и мне надо спрятаться. С диагнозом, конечно, приврала немного, но я его сама толком не знаю. Журналистка я, вернее была журналисткой, хотела статью одну про губернатора опубликовать – вот и оказалась психованной. Пичкали меня всякими препаратами, чуть на самом деле с ума не сошла. Поняла, что бесполезно доказывать что-то, смирилась, а представился случай - сбежала. Ты поможешь мне? – спросила она серьезно.
      Владимир пожал плечами.
      - Надо подумать. В психиатрии я не силен, но может быть тебе другая помощь нужна. Не в смысле – спрятаться. Может действительно что-то болит? Почки, сердце, легкие?..
      - Здоровая я, как в психическом, так и в соматическом плане, - незнакомка уже улыбнулась грустно. – Так, поможешь?
      Салацкий вздохнул, вытащил сотик и набрал номер.
      «Алло, это я, привет. У тебя коттедж свободен сегодня, - незнакомка не слышала ответов, но к разговору прислушивалась. – Когда уходишь… Нет, ждать не надо – ключи оставь… Добро».
      Владимир убрал трубу, повернулся к девушке.
      - Видимо, сама судьба нас свела вместе. Товарищ есть у меня, он сейчас как раз уезжает. До утра побудем там. Ты не против?
      - Нет, я не против, - повеселела незнакомка, - хотелось бы на срок подольше определиться. До утра, так до утра.
      - А там и определимся – я же тебя не знаю совсем. Если все так, как ты говоришь, помогу тебе, связи есть. Вот и решим все совместно. - Владимир помолчал немного. – Расскажи, что за статья была, о чем?
      - Да, так, - с неохотой ответила она, - попался в руки один материальчик. Попался и сгинул в небытие.
      - Не хочешь говорить, - подзадорил ее Салацкий, - но ты же из психушки, а кто психичке, извини, поверит? Даже если я потом растреплюсь.
      - Может, ты и прав, - она задумалась. – Хорошо, расскажу немного. Позже.
      Она замолчала, глядя в окно на мелькающие мимо машины и дома. Владимир то же помолчал немного, потом спросил:
      - И долго ты в психушке находишься?
      - Пять лет.
      - О-о-о! Может, все-таки, уже можно что-то сделать.
      - Глупенький ты, извини, конечно, если бы сейчас только в материальчике все дело было… А врачи… Те, кто мне диагноз пришил, кто незаконно свободы лишил, издевался и насиловал, когда я под воздействием их препаратов была. Сделают укольчик, и крыша у тебя съезжает по-настоящему. Психушка – это не зона, на зоне рай в сравнении с больницей. Ты там ничего не можешь сделать, прав никаких нет. Даже если на волю что-то переправить сможешь, любую правдивую информацию – ее рассматривать никто не станет. Псих, ведь, может написать все, что угодно. И бьют там, и насилуют – как ты докажешь что-то? Ты же псих и нет, значит, тебе никакой веры.
      Нет, эти в тюрьму не захотят, до конца жизни держать станут в психушке. И сейчас в розыск объявят, как особо опасную, буйную, - она усмехнулась, - так что терять мне нечего. Лучше бы было, если менты при задержании пристрелили.
      Она снова замолчала и уткнулась в окно. А Салацкий ехал и размышлял. «Кошмар какой-то… Действительно, что может доказать психически ненормальный? Ее там насиловали – пусть поработает передком в другом месте. Потом и документы ей сделают другие, поживет на свободе в свое удовольствие. Спасибо еще скажет».
      Владимир подъехал к коттеджу, заглушил двигатель.
      - Ну-у, что ненормальная, - он улыбнулся, - извини, конечно. Пойдем – отдохнешь, выспишься до утра. Есть у меня кое-какие мыслишки, как помочь тебе. Потом расскажу, позже.
      Они вошли внутрь, и Салацкий по накатанной схеме предложил бокал вина. Незнакомка выпила, а Владимир поднялся наверх – получить свои денежки налом.
      
      
      *        *        *
      
      
                Кэтвар курил, сидя в удобном кресле. Все, наконец-то, срослось воедино, и он может позвонить Гриневу. Когда-то Петр Степанович, будучи еще начальником отдела регионального управления ФСБ, проводил оперативную проверку и по самому Кэтвару, называя его по паспортным данным – Бородин Николай Михайлович. Долго не мог привыкнуть к псевдониму Кэтвар, но, все-таки, стал называть его попозже именно так.
      Кэт знал практически всех чекистов области, в свое время ему предложили стать их тренером по рукопашному бою, и он согласился.
      Кэтвар набрал номер телефона.
      - Алло, Петр Степанович, добрый вечер. Как самочувствие, настроение?
      - Все в порядке, Кэт, надеюсь и у тебя тоже. Знаю – просто так звонить не будешь, говори: времени маловато, - ответил Гринев.
      - Хорошо, тогда по делу. Тебе необходимо срочно приехать ко мне, разговор серьезный будет.
      - Извини, Кэт, но сегодня никак. Мероприятия у нас намечены серьезные. Завтра готов встретиться.
      - Петр Степанович, наш разговор отложить нельзя. Мероприятия, которые ты станешь проводить сразу же после встречи со мной, гораздо серьезнее тех, о чем ты хотел сказать. Объяви своему спецназу полную боевую готовность и езжай ко мне. Расческу не забудь взять с собой.
      -  Все шутишь, Николай Михайлович, расческу-то зачем? - недовольно спросил Гринев.
      - Волосы причесывать, Петенька, волосы, когда от моих слов они у тебя дыбом встанут. Ты же меня не первый год знаешь. И вот еще что - оперативно следственную группу приготовь. Судмедэксперта обязательно. Все, жду тебя.
      - Подожди, Кэт, подожди. Может, все-таки, начальника отдела к тебе отправлю, а завтра и сам подключусь, - попробовал последний аргумент Гринев.
      - Нет, Петя, ниже уровня первого зама нельзя. Все.
      Кэтвар положил трубку, глянул на часы – приедет через двадцать минут. Успеваем.
      
               
      *          *          *
      
      
                Никанор спустился со второго этажа в зал на первом. На диване, как и всегда в таких случаях, лежала сонная женщина. «Что-то в этот раз Владимир старушку привез, - подумал Степанцов, - лет тридцать, наверное, а то и побольше будет. - Он оглядел ее со всех сторон. – И одежда какая-то старомодная… Но девочка классная – красоты невиданной».
      Он уложил ее поудобнее, снял колготки с трусиками, порвал платье, оголяя груди, помял их руками и вздохнул, снимая свои брюки. «Эх, если бы не спала, да еще помогала» … Никанор задышал чаще, входя в ее лоно, задвигал тазом, пока через минуту не кончил, надел свои брюки и понес женщину вниз. Там уложил на стол, раздевая полностью, и еще раз насладился ее плотью. Глянул на часы и остался доволен – минут через пять Реутов подъедет с Дробышевой. Успел свои дела сделать, насладился телом женщины вдоволь.
      Никанор собрал ее одежду в пакет и унес на первый этаж – потом сунет все к трупу и сгорит он вместе с тряпками у Михалыча.
      Теперь можно и пивка попить. Реутов провозится часа полтора, и Никанор упакует труп в мешки из-под сахара, они не протекают, если вдруг просочится кровь.
      Реутов с Дробышевой появились чуть позже, чем рассчитал Степанцов, наверное, пробки на дорогах или еще что-то их задержало. Но, собственно, это мало интересовало Никанора, он свое дело сделал. И дальше сделает добросовестно, отвезет мешки ночью по назначению.
      -Добрый вечер, Владислав Сергеевич, все готово, пациентка внизу, в операционной.
      - Добрый вечер, - Реутов остановился, как бы оглядел Никанора. – Ты вот что, принеси из машины контейнеры-холодильники. Да-а-а, и в туфлях своих не ходи там, - он показал рукой вниз,- есть же у тебя тапочки?
      - Есть, Владислав Сергеевич, все сделаю.
      - Вот и хорошо. Пойдем, Вероника.
      Они спустились в подвал, переоделись и вошли в операционную. Реутов осмотрел спящую на столе женщину.
      - Красавица! И где он только таких находит, даже резать жалко, - Реутов вздохнул.
      - А мне не жалко, - цинично возразила Дробышева, - чего их жалеть? За тридцать ей – успела хвостом покрутить, наверняка многих мужиков с ума посводила.
      Реутов ничего не ответил, только усмехнулся про себя. «Сама-то красотой не блещешь, вот и хаешь всех симпатичных», - подумал он. С Вероникой он не только работал в одной больнице, делал подпольные смертельные операции, по сути, убивал людей, но и спал с ней, был ее любовником и шефом одновременно.
      Степанцов занес контейнеры и молча вышел. Дробышева включила кварц – можно выйти и покурить, потом начать мыться. Мылись они тщательно, как и положено при операциях, надевали стерильные халаты, раскладывали инструменты. Все привозили с собой в специальных биксах и еще ни разу клиенты не жаловались, что органы были инфицированы.
      - Начнем, Вероника, - Реутов обработал операционное поле и взял скальпель. - С Богом.
      Направление и длина разреза определены, Реутов захватил пальцами складку кожи, определяя по ней глубину, поставил скальпель вертикально.
      - Стоять, не двигаться, - резкий окрик заставил его вздрогнуть.
      В помещение ворвались люди с автоматами и в масках, оттолкнули его от операционного стола, забирая скальпель и ставя лицом к стене. Сняли с лица марлевую повязку.
      - Вы понимаете, что творите? Здесь операционная, все стерильно! Вон отсюда, немедленно! – попытался отреагировать Реутов.
      - Мы понимаем, - ответил вошедший Гринев, - а вот ты, гад, ничего не понимаешь. Повернись, нелюдь.
      Реутов повернулся, увидел Гринева, которого знал лично. Ноги стали какими-то ватными и подогнулись в коленях. Он медленно сполз по стене на пол, понимая, что все, это конец.
      Судебный медик отключил аппарат и стал пытаться вывести пациентку из наркоза. Ему это не удавалось, и он пока не понимал почему. Причину подсказала Дробышева.
      - Ей перед этим снотворного дали. Так что поспит еще несколько часиков. Потом в себя придет. Вы это в протокол занесите – добровольное содействие следствию.
      - Ишь ты, как запела – добровольное содействие следствию. – Гринев усмехнулся. – Раньше петь надо было, пташечка. Все занесем, не переживай, все учтем.
      Его так и распирало всего – дать бы им в морду, хоть напряжение снять. Но, приходилось держать себя в рамках дозволенного. Он приказал развести Дробышеву и Реутова по разным комнатам, чтобы они не могли общаться между собой, и поднялся на второй этаж. Решил начать разговор с Никанора.
      - Я первый заместитель начальника регионального управления ФСБ генерал-майор Гринев Петр Степанович. Наш разговор с вами будет записываться на аудиокассету. Вы не возражаете?
      - Ого, генерал даже… Не возражаю, пишите.
      - Представьтесь, пожалуйста.
      - Степанцов Никанор Ерофеевич.
      - Что вы можете рассказать по поводу происходящих здесь, в вашем доме, событий.
      - Чего рассказывать-то? – Никанор пожал плечами. – Пришла какая-то баба, сказала, что ей плохо. Я позвонил Реутову, он приехал. Он же врач, а что там они делают, как – это не мое дело, я не доктор. Вот и все. Больше я ничего не знаю. Хочешь сделать доброе дело, помочь человеку, а тебя еще и чекистам сдают. Не знаю я эту бабу, первый раз вижу. Что, надо было ее турнуть сразу, оставить без помощи?
      Вызывающий тон и наглая ухмылка Никанора выводили Гринева из себя.
      - Значит, не желаете правду говорить, Никанор Ерофеевич?
      - А че сразу не желаете? Я и говорю правду. Плохо бабе стало, я врача вызвал, доброе дело сделал. Реутов хороший доктор, депутат. Да вы спросите у него, он вам объяснит.
      Степанцов явно давил на авторитет Реутова и его депутатскую неприкосновенность. Понимал, что по времени еще не успели вырезать какой-либо орган, а значит и не застали с поличным. И это главное. Остальное – мелкие детали, за которые, может быть, и накажут, но в тюрьму не посадят, срок не дадут. Поэтому чувствовал себя уверенно и нагло.
      В комнату заглянул Кэтвар.
      - Разрешите, Петр Степанович, я на минутку. Хотел пояснить Никанору, что мы все знаем.
      - Давай, Николай Михайлович, позже зайдешь. Занят я сейчас, - ответил Гринев, немного раздраженно.
      - Все, ухожу, - Кэтвар подмигнул и закрыл дверь.
      - Продолжим, Никанор Ерофеевич, - вернулся к начатой теме Гринев и поразился перемене Степанцова. Лицо его побледнело, и он как-то весь сник.
      - Так бы и сказали сразу, что все известно. Чего воду мутить? Все расскажу, что знаю. Закурить дай, начальник.
      Голос его враз охрип немного, во рту пересохло. Гринев пододвинул ему стакан с водой, дал сигарету. Никанор выпил залпом, закурил и продолжил:
      - Два года мы этим занимаемся. Примерно, раз в неделю привозит сюда Вовка Салацкий бабу, иногда и две бывает. В основном, конечно, проститутки, не здешние родом, которых сразу искать не станут, если вообще искать будут.  Реутов с Дробышевой вырезают у них почки и глаза, забирают костный мозг, все складывают в контейнеры специальные. Я их сразу же отвожу одному типу. Кто он, не знаю. Знаю в лицо, где ждать будет. Ему сам Реутов звонит. Он забирает контейнеры, отдает мне деньги налом в запечатанном конверте, а я их отвожу Реутову. Получаю свою долю с каждой бабы по четыре тысячи долларов в рублях, для Вовки беру три штуки. Но ему деньги вперед плачу, как только он доставит клиентку. Трупы ночью увожу в кочегарку. Там их Михалыч сжигает в топке. Ему еще штуку даю по курсу в рублях. Трупы с курицами Михалычу отдаю, по десять курей привожу каждый раз.
      - А курицы зачем? – поинтересовался Гринев.
      - Курицы? – Степанцов усмехнулся, закурил новую сигарету. – Там, по соседству, старичок один завелся, бессонница у него. Все ходил, вынюхивал, а когда трупы горят – запах же не спрячешь. Вот он и накапал участковому, пришли с ним вместе разбираться. Пришли, а Михалыч мужик хитрый, не раз срок тянул, Зубом его кличут. Так вот, он, якобы, курей палит и запах отсюда. Участковый тогда даже извинился, а в топку не заглянул. Старичок от кочегарки отстал, к бомжам приноровился, а они его и хлопнули по пьяни, сняли нашу проблему. Да-а, вот еще что забыл сказать. Три девицы нам Пыхтина поставила, директор детдома. Я сказал ей, что в противном случае ее дочку заберу. Она не знала, зачем нужны девочки, предполагала наверняка, что мы их проституцией заниматься заставим. И Вовка Салацкий не знал, думал, что в другой офис баб определим или за границу. Поэтому и работал спокойно – какая разница, где проституцией заниматься. Ехали они сюда добровольно, сексом позаниматься. Вовка давал им бокал вина со снотворным, я заранее подмешивал его в вино. Они засыпали и все. Никто не страдал даже.
      - И сколько девушек прошло через ваши руки, сколько трупов на вашей совести? – решил уточнить Гринев.
      - Не знаю, начальник, точную цифру, правда, не знаю. Что-то около сотни, может чуть больше, может чуть меньше. Статистику не вели.
      Гринева всего покоробило от таких слов, особенно от безразличного тона – словно дрова сжигали.
      - Значит, вы сегодня должны отвезти контейнеры и обменять их на деньги. Где назначена встреча?
      - Не знаю, начальник. Реутов всегда говорил мне о месте, когда все закончит.
      - Места разные? – спросил Гринев.
      - Разные. Но, в основном, три места. Два в городе, одно в начале Московского тракта. У дворца спорта, на набережной и на тракте, - уточнил Степанцов. – Все, больше, правда, ничего не знаю.
      Гринев выключил магнитофон. Приказал увести Степанцова, а сам задумался, потирая лоб рукой. Вошел Кэтвар.
      - Что, загрустил, Петр Степанович?
      - Ты-то хоть, Кэт, не подколупывай. И так тошно… От этой мрази, от того, что цепочку всю проследить не удастся. Напиться бы и не видеть этого ничего. Представляешь – сто человек убить… Это же кошмар какой-то.
      - А ты еще ехать не хотел, - поддел его Кэтвар, - ладно, ладно, не кипятись. Помогу, чем смогу. Зови сюда этого Реутова, пусть позвонит, договорится о встрече.
      - Так он тебе и позвонит – губу раскатал. Ему вышак светит, пожизненное заключение. Какой смысл сотрудничать?
      - Я же все-таки состою у тебя в штате, правда ваша фирма мне платит деньги, как тренеру. Значит, и спросить твоего Реутова имею полное право. Я хочу его попросить – позвонить. Тебе, может быть, и откажет, а мне – нет.
      - А-а, черт с тобой, - махнул рукой Гринев, - тащите этого отморозка сюда, - приказал он операм. – И телефон его захватите.
      Реутова привели, Кэтвар взял телефон, протянул ему.
      - Позвони, договорись о встрече.
      Реутов набрал номер.
      - Это я, один комплект. Через час напротив больницы.
      Кэтвар забрал сотовый, махнул рукой, что бы увели задержанного.
      - Вот, а ты думал, не получится. Контейнеры они вскрывать здесь не будут, повезут так. Дальше уже твоя оперразработка, Петенька, - Кэтвар улыбнулся.
      - Все у тебя, как по сценарию, Кэт. Но, этот гад не назвал больницу. Их же в городе масса.
      - На набережной, Петенька, одна больница. Детская. Так что работайте.
      - Откуда ты про набережную узнал? Подслушивал?
      - Не надо мне детских грешков приписывать, - улыбнулся Кэтвар, - у тебя же времени нет со мной разбираться. Еще кое-что хочу сказать тебе лично, - он глянул на стоящих рядом оперов, Гринев кивнул, и они вышли из комнаты. – Попросить об этой женщине, которая на операционном столе спит. Ты ее отпусти со мной и никому об этом не говори. Нет, я не знаю ее, а завтра, как только маленький просветик в делах наступит – приезжай один ко мне домой. Еще раз твои уши в трубочку заверну. Еще одну историю, не хуже этой, услышишь. Не надо вопросов – некогда тебе сейчас. Женщина эта в розыске сейчас за ментами, как особо буйная из психушки. Но, если кто-то узнает где она, даже в твоем управлении я за ее жизнь и ломаного гроша не поставлю. Особенно, чтобы твой шеф не знал. Да подожди ты, не перебивай, завтра лично во всем убедишься – некогда сейчас рассказывать, дело тебе надо организовывать. Не терпится, в жопе свербит, приезжай ночью ко мне – все расскажу. Но сделай так, как я сказал. Все, Петя, я пошел, - Кэтвар постучал пальцем по часам. – Не знаешь ты, где она, не знаешь. Пусть тебя хоть директор ФСБ спрашивает, крутись, как хочешь, скажи, что сбежала, - бросил он напоследок.
      Кэтвар спустился в подвал, достал одежду из мешка и быстро натянул ее на женщину. Взвалил ее на плечо, глянул на судебного медика, который был рядом и хотел выйти. Но положил ее обратно на стол, снял колготки с трусиками.
      - Ты вот что сделай, - обратился он к врачу, - возьми мазки, или как там у вас называется, анализы. Ее изнасиловали здесь два раза спящую.
      
      
      *          *          *
      
      
                Первый снег всегда вызывал радость или некоторую необычность чувств. В безветренную погоду снежинки тихо и плавно падали на землю, таяли на асфальте и других, еще не остывших местах. Но снег шел и шел, постепенно покрывая все. И тишина гипертрофировала ощущения, иногда превращаясь в ностальгию по лету, по его теплу и зелени.
      Таймер включал дворники каждые 15 секунд, и они очищали лобовое стекло от снежинок и воды, а новые продолжали падать и таять.
      Кэтвар, везя незнакомку к себе домой, подумал, что снег – это хорошо. Первый снег и незнакомка тоже, как бы, заново родилась. Теперь ее уже никто не сможет тронуть, никто не посадит обратно в психушку, а злопыхатели получат все по полной программе.
      Он занес ее к себе в коттедж, положил на диван и прикрыл пледом, что бы не светились груди из разорванной одежды. Подошла жена Марина.
      - Ты подбери ей какое-нибудь платьишко из своих. Вы телосложением похожи и размерчик ей подойдет. Она скоро проснется, поживет у нас немного. Судьба ее очень тяжелая, про такую в романах не пишут и в кино не показывают.
      Кэт включил телевизор. На экране как раз было фото этой девушки, и ведущий читал информацию. «Сегодня в 14 часов дня совершила побег из областной психиатрической больницы Чернова Валентина Борисовна, рост 172 сантиметра, стройного телосложения, брюнетка, на вид чуть старше 30 лет. Может выдавать себя за журналистку, якобы незаконно содержащуюся в психиатрической больнице. Женщина с маниакальным синдромом, очень опасна, склонна к убийствам и сексуальному насилию. Всех граждан, видевших больную, что-либо знающих о ней и ее местонахождении, просим позвонить по телефону 02».
      - Видишь, - Кэтвар показал рукой на спящую, - кого я тебе привез?
      Марина подошла к нему, провела рукой по щеке.
      - У тебя усталый вид, Кэт.
      - Да, есть немного. Ты сделаешь мне кофе?
      - Сейчас ужинать будем.
      - Нет, Мариночка. Она скоро проснется – вместе и поедим.
      - Хорошо, пойду варить кофе. – Она сделала несколько шагов и приостановилась. – Раз эта женщина здесь, значит, диктор что-то напутал?
      Кэтвар улыбнулся, подошел и обнял Марину.
      - Ты у меня умница. Нет, диктор ничего не напутал, зачитал все правильно. Врачи напутали. Она действительно журналистка, которую незаконно держали в психушке пять лет. Вот и пытаются сейчас вернуть все на круги своя, что бы самим в тюрьму не сесть. И не опасна она вовсе.
      - Я знаю, Кэт. Ты же кого попало в дом не притащишь, а, значит, врачи и с их слов диктор, все врут.
      Марина ушла варить кофе, а Кэтвар сел в кресло и закурил, разглядывая лицо спящей женщины. «Сколько же ей пришлось выстрадать за эту гребаную правду, сколько перетерпеть насилия и мук»?
      Марина принесла кофе, присела на боковинку кресла рядом с мужем, тоже разглядывая спящую. А она, словно чувствуя взгляд на себе, заворочалась и открыла глаза. Видимо, по старой привычке не поднялась сразу, а огляделась насколько возможно, потом уже выпрямилась, оставаясь сидеть на диване. Заметила разорванное платье и прикрылась пледом, не понимая ничего из происходящего вокруг.
      - Меня зовут Кэтвар, а это моя жена Марина. Ты у меня дома и в полной безопасности. Сейчас ты переоденешься, мы поужинаем, и я тебе расскажу все, что ты должна знать. Тебе рассказывать ничего не надо, я знаю о тебе все. Все – то есть не ту ерунду, которую по телевизору передают, объявляя тебя в розыск, а все настоящее, что происходило с тобой. Переодевайся.
      Кэт встал и вышел из комнаты. «Да-а-а, поехала с парнем в один коттедж, а очутилась в другом. Так и правда с ума сойти можно». Он мотнул головой и усмехнулся. Покурил и вернулся обратно.
      - Вот, совсем другой вид. Сейчас Марина на стол накроет, а пока она это делает, я расскажу тебе немного, что бы ты успокоилась. Видок у тебя, конечно, необычный. – Кэтвар улыбнулся. – Нет, нет, внешне все нормально, но ты сейчас похожа на кошку, которая не знает, что делать. То ли в окно выброситься, то ли хозяев послушать. По телевизору уже передали, что ты сбежала, поэтому я знаю, Валя, как тебя зовут. Ты сегодня с одним парнем поехала, выпила бокал вина и уснула – там снотворное было, поэтому и не понимаешь, как оказалась здесь.
      Чернова подошла к окну и вся напряглась. Кэтвар это почувствовал сразу.
      - Да, ты мне не веришь, но, прежде чем в окно прыгать или попытаться убежать, посмотри на монитор. – Кэтвар включил компьютер. – Видишь, в правом нижнем углу та же дата, когда ты из больницы сбежала. И никто тебя здесь несколько месяцев не держал. Просто пошел снег, сейчас конец сентября и это вполне возможно. Ты уходила из психушки – тепло, бабье лето. Так что снег на улице не означает ничего и не спала ты несколько недель или месяцев. Вся милиция города ищет тебя, ищут, как буйную, склонную к убийствам и насилию. И врачи уже жалеют, что не устроили, не инсценировали тебе раньше суицид. Хотя им это настойчиво рекомендовали. Ты красива, доктор заставлял тебя спать с ним, поэтому и осталась жива. А сейчас, если бы тебя поймали, шансов остаться в живых нет. Но ты у меня дома, и я помогу вернуть тебе доброе имя, работу и жилье. Только верь мне и не занимайся самодеятельностью. Судьба у тебя жуткая – в психушке пять лет держали за правду, а сегодня вообще убить пытались.
      Он рассказал ей события, произошедшие в другом коттедже. И она, повидавшая много горя, ужаснулась от услышанного. Впервые заговорила:
      - Неужели это все правда?
      - Правда, Валя, все чистая правда. Завтра, полагаю ближе к вечеру, приедет сюда один мой товарищ, чекист, генерал. Он один знает, что ты здесь и вместе станем решать твои проблемы.
      - Их уже не решить, - Чернова тяжело вздохнула.
      - Зря ты так думаешь. Вот ты сидела в одиночке, и держали тебя одну, потому, что врачу так было удобнее. Когда захотел, пришел, потрахал и ушел. Извини, конечно, но ведь так было? – Чернова кивнула головой в знак согласия. – Но ты нашла выход из, казалось бы, безвыходной ситуации. Пожертвовала своим телом, соблазнила санитара и выбралась.
      - Откуда вы знаете? – Чернова насторожилась опять.
      - Я же тебе сказал, Валя, что я знаю все, - ответил немного раздраженно Кэтвар. – Ты понимаешь слово всё?
      Чернова очень внимательно посмотрела на него, потом спросила:
      - Вы сказали, что вас зовут Кэтвар. Это тот…
      - Да, тот самый, который по фамилии Бородин, - перебил ее он, - который владелец Престижа и прочее. Я тебе, между прочим, Валя, сегодня жизнь спас. А ты все в игрушки играешь – верю, не верю.
      Чернова вздохнула облегченно и расслабилась.
      - Верю, Николай Михайлович, вам верю. Я же пять лет назад и о вас собиралась писать. Вы же не человек – легенда ходячая. Марина Ивановна, у вас же не муж – действительно легенда!
      - Ладно тебе, не преувеличивай, - отмахнулся Кэтвар, - хоть поверила – и то хорошо. А вот поцелуйчиков и обнимашек не надо, - предотвратил ее порыв он.
      Чернова взглянула на Марину и покраснела.
      - Вы прямо мысли мои читаете…
      - Да что ты, Валя, какие мысли? Просто предположил. – Он улыбнулся вместе с Мариной. – Давайте ужинать будем. Ситуацию прояснили, наконец-то, а все оставшиеся разговоры – завтра.
      
      
      *          *          *
      
      
                Гринев устал, психологическая напряженность изматывала, и он восполнял силы кофе и сигаретами.
      Оперативники доставили Степанцова на набережную, а к месту встречи он подъезжал один на своей машине. Пришлось перекрыть все пути возможного побега на случай, если Никанор вдруг решит исчезнуть. Но все обошлось, и он передал контейнеры курьеру, при этом не говоря ни слова. Забрал пакет с деньгами и вернулся к условленному месту.
      Ребята из службы наружного наблюдения сработали достойно, вели курьера аккуратно, не выпуская из вида не на минуту. Вся сложность состояла в том, что подготовиться не успели, не было времени изучить местность и отработать детали операции. Курьер с тремя контейнерами-холодильниками подъехал к дому, где, видимо, проживал или снимал квартиру. Личность его пока установить не удалось, и Гринев приказал разрабатывать все версии – поиск по лицам в картотеке, по отпечаткам пальцев, которые он оставил на пакете с деньгами, по месту жительства. Кто прописан в этой квартире, сдавали ли они ее в аренду и так далее.
      Телефон его был известен, но он никуда не звонил и сидел дома тихо. Это особенно беспокоило Гринева, ведь товар скоропортящийся и он должен был отправить его немедленно адресату, про который чекисты так же ничего не знали.
      Значит, здесь действует хорошо отлаженная схема, решил Гринев, и курьер действует не один. Он наверняка сообщил, что едет на встречу за товаром и сейчас ждал назначенного времени, чтобы отправить груз самолетом. То, что человеческие органы улетят самолетом, никто не сомневался. Но куда? Рейс мог быть прямой за границу, если задействованы ближневосточные страны, Китай, Япония. Или через Москву в Европу.
       Оставалось только ждать, и Гринев курил сигарету за сигаретой, пил крепкий кофе, прокручивая в голове всевозможные варианты. К тому же, всевозможными вопросами и назидательными речами мешало начальство. Он и так получил втык от прямого шефа, что упустили Чернову, но стрелочником сделали судебного медика, который фактически проворонил ее, был в одной комнате с ней и не видел, как она ушла. Объяснить тоже ничего не мог, пожимал плечами и недоуменно разводил руками, сам ни черта не понимая.
      В кабинет вошел начальник отдела, чье подразделение как раз и осуществляло основные функции по реализации намеченной операции, получившей кодовой название «Доктор».
      - Разрешите, Петр Степанович?
      Гринев кивнул, указывая рукой на место напротив.
      - Товарищ генерал, кое-что удалось установить по курьеру, - начал свой доклад полковник. -  Один из моих сотрудников, как оказалось, хорошо знаком с хозяином квартиры, где в настоящее время находится разрабатываемый. Хозяин сомнений не вызывает, бывший оперативник ГУВД, пенсионер и сейчас живет на даче. Квартиру сдает некому Ставропольцеву Олегу Романовичу, сдает без договора, деньги вперед получает. Но, видимо, бывших оперов не бывает и паспорт его, курьера, он катнул на ксероксе.
      Пришлось потревожить отдел, где был получен паспорт и действительно такой был выдан. Паспорт настоящий, но есть достаточные сомнения, что получен он по поддельному паспорту. Схема известная – сдают фальшивку в расчете на невнимательность или халатность работников, получают новый, уже настоящий. Чаще всего, имея при этом, знакомого или знакомых паспортистов, которые в случае провала сообщат, и преступник скроется. Это направление в настоящее время сейчас отрабатывается, по месту рождения и учебы Ставропольцева сверяются фотографии. Не получен пока ответ из Интерпола, может они что-то скажут по отпечаткам пальцев.
      - Хорошо, - одобрил его действия Гринев. – Договорная работа больницы, которой руководит, вернее, руководил Реутов, проверена?
      - Нет, товарищ генерал, - ответил полковник, понимая, куда клонит начальство. – Займемся этим немедленно. Действительно, если заключен договор на поставку человеческих органов из-за границы, то это нам многое прояснит. Куда уйдут наши контейнеры, где готовить операцию встречи. Это и прикрытие для Реутова. Займусь этим прямо сейчас.
      - Что ж ты так оплошал, Павел Сергеевич?
      - Оплошал,.. – полковник развел руками. – Операция уж очень необычная. Впервые с такой сталкиваемся.
      - У нас все необычное, Павел Сергеевич. На то и щука в озере, что бы карась не дремал. А что Реутов – молчит?
      - Молчит, все тюльку свою гонит, извините. Вызвали его, дескать, как врача, и он осматривал пациентку. Да, не отрицает, что делал там иногда операции, подпольно делал, из-за денег. Но хирургические условия там соблюдены, образование соответствующее он имеет и, поэтому, сводит все к незаконной предпринимательской деятельности. А это уже другой коленкор, тюрьмой вообще вряд ли светит.
      - А что про контейнеры-холодильники поясняет?
      - Получил их только что, согласно международного договора, - полковник осекся, понимая свой прокол. – Не успел еще в больницу доставить.
      - Вот, значит, договор есть и возили эти контейнеры туда-сюда беспрепятственно через границу, - обрадовался Гринев. – Ты выясни, с кем договор прямо сейчас у Реутова. Он скрывать это не станет, а нам, пока, достаточно. Потом выяснишь, как этот договор на самом деле на больницу работал, знали ли о нем доктора и пользовались ли?
      - Хорошо, Петр Степанович, все сделаю. А курьера выпускать за границу?
      - А раньше он ездил? – в свою очередь спросил генерал.
      - Нет, пересечение границы не зафиксировано.
      - Значит и в этот раз не поедет. Скорее всего, сдаст, типа в багаж, или с экипажем самолета договоренность есть, а там груз встретят. Таможню всю подними – сколько раз контейнеры границу пересекали, это очень важно. Все, полковник, действуйте и держите меня в курсе.
      - Есть, товарищ генерал.
      Полковник ушел, и Гринев закурил сигарету. Пока сбоев не было и все развивалось по намеченному, хоть и на скорую руку, плану.
      Генерал прокручивал всю имеющуюся информацию в голове и не понимал одного – почему Реутов идет в полный отказ? Он же сам позвонил курьеру и должен понимать, что мы ведем его и когда выйдем на зарубежные связи, а это непременно произойдет, то запираться станет бессмысленным. Значит, есть где-то здесь фишка, которую мы не знаем, а он чувствует себя уверенно и ведет нагло. Что-то разработано им заранее, и это что-то должно непременно сработать, оборвать все концы. Иначе бы Реутов не вел себя так непринужденно и дерзко.
      Гринев затушил сигарету и налил кофе. Адреналин выделялся от психологического напряжения, сушил рот, и он глушил это крепким кофе, не понимая, что пьет, по сути, катализатор адреналина.
      Как вышел на эту информацию Кэтвар, один, без негласного аппарата и технических возможностей? Такое редко, но бывало в практике, а значит, он может и еще что-то знать, забыть сообщить в суматохе событий или посчитать несущественным.
      Он глянул на часы – поздно, полночь уже. Но все-таки набрал номер.
      - Алло, Кэт, добрый вечер, вернее доброй ночи. Извини за поздний звонок, но мне не дает покоя одна мысль. Почему Реутов отказывается сотрудничать? Он же сам позвонил курьеру и должен понимать…
      - Здесь как раз все понятно, Петр Степанович, - перебил его Кэтвар. – Реутов не знает о звонке, вернее не помнит. Поэтому и ведет себя, на его взгляд, правильно. Курьер не получает контейнеров, понимает, что произошло что-то не так и обрубает все концы. Вы не сможете отследить всю цепочку, а, следовательно, и доказать ничего не сможете. Кроме незаконного предпринимательства. А с его положением, депутатским статусом, он еще собирается и вас поиметь.
      - Не понял, как не помнит о звонке? – решил уточнить Гринев.
      - Я его попросил, как ты помнишь, позвонить. Он позвонил, и я его снова попросил – уже забыть о звонке. Не хотел, чтобы он там нашел возможность сообщить информацию на волю.
      - Он же у нас находится, как он сможет сообщить на волю?
      - Ты, как маленький ребенок, Петя. Возможность сообщить – всегда есть. А твое заведение отличается от СИЗО, в этом плане, только тем, что к вам вряд ли проститутку в камеру привести можно. Другим – ничем, Петя. Извини, но это так. Не надо из себя слишком правильных корчить. Ваши ребята на машинах ездят не по карману, не по зарплате. А ты мне тут ерунду плетешь о честности и порядочности своей фирмы. Полагаю, все, что ты хотел – выяснил.
      - Да, но…
      - Вот и прекрасно, - перебил его Кэтвар, - спокойной ночи, а на меня не обижайся. И еще последнее – товар для Германии предназначен, самолет в семь утра в Москву с курьером, а дальше багажом. Курьер вернется обратно.
      В трубке запикало и Гринев разозлился. «Тоже мне, Феликс Дзержинский нашелся, все наперед знает. Поработал бы у нас – понял, что каждую информацию обосновать надо» … Закурил сигарету, немного успокоившись, позвонил Туманову.
      - Павел Сергеевич, выяснили про договор?
      - Да, товарищ генерал, выяснили.
      - Германия?
      - Германия, клиника в Берлине. А как вы догадались?
      Гринев чертыхнулся про себя.
      - Выясни – какой именно рейс идет на Москву в семь утра и обеспечь сопровождение курьера. Дальше он не полетит, зафиксируйте все его связи и сопроводите обратно. С коллегами в Москве я свяжусь сам, вас встретят и помогут. Все, я в кабинете, докладывай немедленно, если что-то изменится.
      Он положил трубку и улыбнулся при мысли, что разговаривал с полковником так же, только резче. Связался с Главком, доложил ситуацию, попросил о помощи при работе в Москве и Берлине. Допил кофе и прилег на диван отдохнуть.
      Разные мысли лезли в голову. В основном о Кэтваре. Откуда он вообще узнал обо всем этом, как один смог выяснить практически все подробности? Наверное, был свой человек в этой шайке, но он ни за кого не просил.
      Постепенно мысли путались, сказывалось напряжение последних дней, и некрепкий сон охватил его.
      В восемь утра разбудил Туманов.
      - Разрешите, товарищ генерал? – увидев начальника, отдыхающего на диване, ретировался. – Извините, я попозже зайду.
      - Нет, заходи сейчас, - возразил Гринев, - докладывай.
      - Все, как вы и сказали, Петр Степанович. Курьер семичасовым рейсом отправился в Москву вместе с тремя контейнерами. Его сопровождают двое моих ребят. С родины Ставропольцева получено его фото, оно не совпадает с нашим курьером. Интерпол, по отпечаткам пальцев, сообщил, что принадлежат они некоему Ставриди Емельяну Иосифовичу. Пальчики нашлись в уголовной полиции Гамбурга, где они были зафиксированы при попытке угона автомобиля нашим фигурантом. Ставриди от полиции удалось скрыться, и он до сих пор в розыске. Хотя его документы там тщательно проверены не были. Но он их предъявил и сбежал вместе с ними практически сразу же. Это было особо подчеркнуто. Так что Ставриди – возможно еще одна вымышленная фамилия.
      - Значит та еще рыбина?
      - Еще какая,.. – почему-то удовлетворенно ответил Туманов. - Работаем над установлением его личности.
      - Все?
      - Все, товарищ генерал. По прибытию самолета доложу подробнее.
      - Хорошо, идите.
      - Есть, - полковник повернулся и вышел.
      «Все, что говорил Кэтвар, пока сходится», - Гринев вздохнул и пошел помыть руки, привести себя в порядок. Несколько часов у него было почти свободного времени – пока прилетит самолет, коллеги встретят и сделают все необходимое, потом немцы проведут свою операцию. А его управление, тем временем, должно допросить по полной программе Реутова, выяснить, сколько времени он работает, сколько трупов на его совести… Ополоснув лицо и руки, он снова занервничал, вызвал к себе Туманова.
      - Совсем забыл, полковник, ты мне ничего не докладывал по Дробышевой, по Салацкому, по этому кочегару Михалычу, как его здесь называют.
      - Извините, товарищ генерал, времени на них не было, в смысле докладывать. Отдел, конечно, по ним работает.
      - А ты не извиняйся, Павел Сергеевич, я сам когда-то начальником отдела был и мне все эти генеральские доклады вот где были. – Он улыбнулся и провел ладонью по горлу. – Продолжай.
      Туманов поерзал немного на стуле, видимо от удовольствия, что его понимают.
      - Дробышева Вероника Антоновна, хирург офтальмолог…
      - Ты пропусти анкетную часть, давай с главного, - предложил Гринев.
      - Идет в полный отказ, так же, как и Реутов, поет ту же песню.
      - Салацкий?
      - Салацкий рассказывает все подробно, как и где находил девчонок, как привозил их к Степанцову. Но, фактически, он мало что знает.
      - Ничего себе мало, - возразил Гринев, - сотню людей привез, сто загубленных душ на его совести. И это мало?
      - Не мало, конечно, товарищ генерал, Но Салацкий не знал, для чего возит девушек, а уж тем более, что их там убивают. Вынимают органы и убивают, вводя воздух в вену. Он возил проституток и особо не переживал за них, считая, что какая разница, где работать. Садились они к нему добровольно, он не похищал их, не лишал свободы, их дальнейшая судьба ему неизвестна. Пока он у нас находится, но даже не знаю, как квалифицировать его действия.
      - Но он же знал, что девушки будут работать, как ему казалось, в других фирмах, и, возможно, не добровольно. Их силой заставят. А это уже статья.
      - В том то и дело, Петр Степанович, что он это предполагал, а не знал. И не отрицает этого. Степанцов объяснил ему, что удовольствие он получает от спящих женщин, а потом, если они согласятся, он их в другие фирмы определяет, где оплата выше. За рубеж, в основном, и девчонки туда, якобы, с радостью едут. Наворочал он дров много, а предъявить ему по закону нечего.
      - Хорошо, берите с него подписку и отпускайте. Кочегар этот?
      - Здесь, конечно, все намного безобразнее. Михалыч, по кличке Зуб, неоднократно сидел за кражи, грабежи и разбойные нападения. Отрицает все, раз с поличным не взяли. Но, думаю, что мы сумеем доказать его вину, и он признает все со временем.
      Пока самолет в воздухе – поработаем в больнице по договору, надо с Думой вопрос по Реутову утрясти. Допросов еще много – хоть разорвись. У меня все, товарищ генерал.
      - Добро, Павел Сергеевич, действуй, но не разрывайся, а то кто работать будет, - генерал улыбнулся.
      Гринев, после ухода полковника, сделал себе крепкий растворимый кофе, почти всегда делал это сам, не просил секретаршу. Она приносила ему чай, кофе, коньяк или что-то другое лишь в случае появления гостей или начальства из Москвы.
      Пил кофе, курил сигарету и думал. «Надо бы к Кэтвару съездить, чего он там опять замутил»? Он вдруг вспомнил, что ни он сам, ни полковник Туманов ни разу в разработке операции не упомянули Чернову. А ее тоже следовало допросить. Хорошо, он знал, где она находится и что будет допрошена обязательно. Но Туманов этого не знал и не знает, и не ищет ее, вообще молчит. Странно…
      Гринев взял телефон, чтобы позвонить Кэтвару, предупредить о приезде, но в кабинет внезапно он вошел сам.
      - Добрый день, Петр Степанович, - Кэт пожал руку Гриневу, сел на стул. – Что, подкинул я вам работенки?
      - Да уж, подкинул выше крыши, все управление на ногах. И москвичи работают, и немцы подключились. Меня одно удивляет – как ты раскопал эту информацию, довел ее почти до логического конца? Нас подключил на последнем этапе.
      - Но на самом важном этапе, Петя. Могут же быть у меня и свои маленькие секреты.
      - Могут, Кэт, могут. Как раз собирался тебе звонить, подъехать хотел. Как там Чернова? Менты с ног сбились в поисках, рисуют ее убийцей, маньячкой и психом. Ты, видимо, так не считаешь, раз держишь ее у себя дома?
      Кэтвар вытащил пачку, вынул сигарету, закурил.
      - Правильно мыслишь, Петр Степанович, я действительно так не считаю. Более того, знаю, что ее туда, в психушку, поместили незаконно, держали пять лет, пока она вчера не сбежала. Я и приехал к тебе, что бы этот вопрос обсудить. Ты сейчас, твои люди, все в работе по операции «доктор», свободных, как я понимаю, сотрудников нет.
      - Свободных у нас никогда нет, - добавил Гринев.
      - Хорошо, я не так выразился – сотрудники особо загружены работой, - генерал кивнул головой в знак согласия. – А по Черновой дел очень много, больше, чем по Реутову с компанией. Дела эти могут подождать несколько дней без ущерба. И тебя загружать информацией не стану. Люди там большие задействованы, с кондачка не возьмешь, подумать надо, взвесить все, не спеша. Я понимаю, что тебе этой информации мало, но если скажу больше – вопросы задавать станешь, к словам цепляться, потянется цепочка от одного звенышка к другому. У тебя и так вопросов ко мне, наверняка, куча, но ты же держишься. Не стоит чашу переполнять.
      - Вопросы, конечно, есть, - согласился Гринев. – Хорошо, оставим их пока. Но ты утверждаешь, что Чернова не убийца, не маньячка и психически здорова?
      - Да, Петя, утверждаю. И считаю это не безосновательным. Пять лет ее там незаконно держали, хотели суицид организовать, но она слишком красива, врач насиловал ее постоянно, поэтому и осталась жива. Но после о ней, я бы хотел с Реутовым, Дробышевой и Зубом встретиться. Организуешь?
      - Зачем? Поясни.
      - Они же наверняка в отказ идут, не сознаются в содеянном. Я просто посмотрю – они признаются. Чтобы ты понял, поясню подробнее. Дар у меня есть один от природы – посмотрю на человека, и он не сможет солгать.  Кто-то будущее предсказывает, ложки гнет силой воли… а у меня вот такой дар.
      - Давно тебя знаю, но удивлять ты меня не перестаешь никогда. И сколько еще в тебе скрытых способностей имеется? – генерал хитро прищурил глазки.
      - Это в тебе уже профессионализм заговорил, Петя. Ты меня не подкалывай. Ладно, пойду к Туманову, гляну на задержанных. Ему, как мне кажется, не стоит знать о моих способностях. Спросит – скрывать не стану. – Кэтвар улыбнулся напоследок и вышел из кабинета, оставив генерала со своими мыслями.
      
      
      *        *        *
      
      
                Салацкий после вызова в ФСБ понял главное для себя – больше ему к Никанору девочек не возить и, практически, халявных денежек не иметь. О моральной стороне он и без чекистов задумывался последнее время. Так что, ничего нового они ему не внушили и не сказали. Он и не понял сути вызова, его не посвятили в подробности, не рассказали о возбужденном уголовном деле. Догадался сам, что копают они под Никанора, видимо, и посадят скоро. Решил ему не звонить больше и не общаться.
      Денег подкопил за два года работы, никогда не был транжирой и гулякой, на первое время хватит. Имел счет почти в каждом банке, что бы сумма не бросалась в глаза, в общем итоге около 25 миллионов рублей и собирался заняться своим бизнесом. Надо с Ириной и Татьяной посоветоваться, решил он. С перспективой и на их будущую специальность. Плохо одно – нет по этой специальности вечернего и заочных отделений, только дневное.
      Он решил не говорить женам о вызове в ФСБ – поймут не так, начнут беспокоиться и переживать. Зачем лишние волнения и хлопоты?
      Салацкий вернулся домой, Ирины с Татьяной еще не было, обычно они приезжали часа в три дня и обедали поздновато, но все вместе. Он понимал, что девчонки вряд ли дадут ему дельный совет, но без них решения принимать не стоит. Три года назад Владимир сам закончил фармацевтический факультет, а теперь там начали учиться и его жены. Если организовать бизнес в этой сфере – есть достаточно много плюсов. Самое главное - стабильность, лекарства покупают всегда, независимо от кризисов. Тысяч сто, сто пятьдесят можно иметь ежемесячно чистого дохода с одной аптеки, расположенной в людном месте. Это впервые месяцы, потом доход немного вырастет, на жизнь хватит.
      Тихонько заскрежетал ключ в замке, Салацкий пошел встречать своих девочек. Они ввалились целой толпой, привели еще восемь подружек. Владимир поцеловал Ирину с Татьяной в щечки, познакомился с каждой девушкой и предложил пройти в большую комнату.
      Подруги немного удивились, считая его просто хозяином квартиры, и уже оглядывали его с возможной перспективой противоположного пола. Но Татьяна с Ириной сразу оборвали надежды, заметив заинтересованные взгляды, заявив, что это только их мальчик.
      - Володя, - начала разговор Ирина, - мы с девочками после занятий одну тему обсуждали. Спонтанно разговор завязался, о работе. Мы будущие провизоры и хотелось бы немного подработать по специальности. Много аптек в городе круглосуточных – почему бы и не поработать в ночное время? Девчонки все согласны, а мы с Татьяной решили с тобой посоветоваться. Что скажешь?
      Салацкий улыбнулся, покачал головой неопределенно.
      - Да, девушки, это прекрасно, когда уже сейчас влечет к будущей профессии. Но вы еще не знаете, что устроиться фармацевтом можно только с четвертого курса, а провизором – после окончания ВУЗа. В аптеке вам сейчас лишь одна должность подвластна – специалиста по уборке помещений.
      - Это как? – попросила пояснить Татьяна.
      - Как? По-другому просто уборщица. – Пояснил Владимир. – Ведерко, швабра и тряпочка.
      Девчонки засмеялись.
      - Это хорошо, что мы с тобой посоветоваться решили, - сквозь смех сказала Ирина, - а то приперлись бы в аптеку – посмотрели на нас, как на полоумных. Действительно, там же нужно уметь рецепты читать.
      Владимир решил не мешать их дальнейшему общению и ушел на кухню. Но девчонки почти сразу же засобирались домой.
      Проводив гостей, накрыли на стол и стали кушать. Владимир решил продолжить разговор, как раз получилось в тему.
      - Я вот, что подумал, милые, пора нам свой бизнес организовывать, купить аптеку или помещение под аптеку. Как вы считаете?
      - Где ж таких денег взять? – удивилась Ирина. – Миллион, наверняка, нужен.
      - Миллионом здесь, Ирочка, не обойдешься. Десять, а то и побольше надо.
      - Чего же тогда спрашиваешь?
      Владимир улыбнулся, понимая, что для девчонок эта сумма необыкновенно большая, и они по-деревенски не могут себе представить, что он может иметь ее.
      - Поэтому и спрашиваю, дорогие мои, что есть у меня, у нас вернее, и миллион, и десять, и больше. И я могу вполне купить аптеку, где мы можем работать все вместе.
      Девчонки оставили еду, с минуту смотрели на него улыбающегося молча и, обозвав шутником, продолжили кушать.
      - Для вас, может, это и много, но на самом деле – средненько. Для бизнесмена среднего звена, наверное, маловато. Если купить аптеку, можно в месяц иметь чистого дохода тысяч двести.
      - Сколько? – чуть не поперхнулась Ирина.
      - Ира, Танюша, здесь же не деревня, здесь другие цены, запросы, возможности. Для Москвы, например, это вообще копейки. Там не миллионами – миллиардами ворочают. В аптеке прибыль не большая, но стабильная. А вам пора уже привыкнуть, что несколько сот тысяч – это не много. Уровень ниже среднего. В выходные к маме поедем, что бы она рассчитывала дом и хозяйство все к осени продать. Родите – побудете лето в деревне, а осенью вместе с мамой сюда. Вам учиться надо, мне работать – кто лучше бабушки с детьми посидит?
      Владимир замолчал, молчали и девчонки.
      - Ладно, вы тут переваривайте все – и еду, и слова, а я покурю, пойду.
      Он ушел в комнату, закурил. Стал размышлять, как отнесутся к его словам жены. Они пришли минут через пять.
      - Значит, ты это серьезно… А где столько денег смог заработать? – решила уточнить Татьяна.
      Владимир вздохнул.
      - Танечка, вы очень скоро освоитесь и станете мыслить по-другому. А пока не обижайтесь на меня.
      - Да что ты, Володя, - Татьяна обняла его прямо в кресле. – Как ты такое мог подумать? Нам же интересно.
      - Хорошо… Вот, сколько может стоить ваш домик в деревне, за какую сумму его можно продать? – решил спросить Владимир.
      - Не знаю, - пожала плечами Татьяна, - тысяч тридцать.
      - Это если найдется покупатель. Пусть тридцать. А почему? Потому, что он там никому не нужен, спроса нет. А в Листвянке сколько бы он стоил вместе с землей?
      - Не знаю, - снова ответила Татьяна, - тысяч сто, наверное.
      - Действительно, не знаешь. – Подчеркнул Владимир. – У вас там 50 соток вместе с домом и постройками. А сотка у воды в Листвянке, просто сотка пустой земли, стоит около трех миллионов. Вот и умножьте три на пятьдесят.
      - Врешь, - удивилась Татьяна.
      - Что вы как дети малые?! – возмутился Владимир. – Сейчас рыночная экономика, спрос определяет предложение. Вот эта квартира, - он провел рукой вокруг себя, - миллионов пять, шесть стоит. В другом месте города – на порядок меньше. Стоимость от многих факторов зависит. Привыкайте, девочки, это вам не куль картошки. А пока слушайте меня, верьте на слово – разве я могу обмануть матерей своих будущих детей?
      Слова о матери приятно защипали душу, пролились бальзамом на сердце, и Татьяна с Ириной, решили по-своему.
      - Ты не спрашивай нас, Володя, делай то, что нужно. – Попросила Ирина.
      - И спрашивать буду, и советоваться обязательно. Все должно в семье решаться обоюдно. Решение, конечно, я приму, - все-таки подчеркнул он, - но не без вас, не без вашего участия. На днях фирму зарегистрирую и подберу что-нибудь в центре города. Аптека должна быть в людном, проходном месте – иначе с нее толку не будет, одни расходы. А подругам вашим об этом знать совсем не обязательно, город по другим принципам живет, не как в деревне, где все друг про друга знают. Здесь о своих доходах и счетах молчат, как рыбы, это называется коммерческая тайна, девочки, и даже работники одной фирмы не знают, кто сколько получает. Так принято в бизнесе и это оправдывается временем, самим бизнесом. Скоро вы сами это поймете, очень скоро. И если где-то на переговорах со мной будете – лучше молчите. Что непонятно – дома спросите.
      Владимир еще некоторое время проводил «ликбез», а потом утащил девчонок на кровать, что бы мозги не закипели и расслабились души.
      
      
      *         *        *
      
      
                Кэтвар, сидя в кресле немного в стороне и сбоку, наблюдал за Черновой. Она с удовольствием смотрела телевизор, как его могут глядеть люди, не видевшие экрана много лет. Словно родился человек заново и все воспринимал с жадным интересом.
      Даже осужденные на зоне общаются друг с другом, видят небо, дышат свежим воздухом, читают книги и многие, или некоторые, работают. И это убийцы, насильники, грабители, разбойники, мошенники и прочие преступники. Живут с ограничением свободы, пишут жалобы, требуя к себе уважения и внимания.
      И что чувствует невинный человек, который лишен всего? Общения, голубого неба, свежего воздуха… Лишен слова, мнения, уважения и внимания, лишен права требовать что-либо. Запертый в четырех стенах, где колют его психотропными и другими препаратами, насилуют постоянно не только физически, но и эмоционально, психологически. Как еще не свихнулась она, не сошла с ума по-настоящему.
      Чернова встала и ушла на третий этаж, может, захотела поиграть в бильярд или позаниматься на тренажерах. Молодая девушка, женщина, которой бы жить, работать и любить. А что знает она о любви? Воспоминания прочитанных книжных романов, встречи с парнями, еще развлекательные и не серьезные.
      Кэтвару вспомнились стихи о портрете любви:
      
      Стихов написано не мало –
      О тунеядстве, зле, любви.
      Есть хорошо, есть, как попало,
      Вблизи рассмотрено, вдали.
      
      Любовных слов, нравоучений,
      Обид и радости побед,
      И необычных приключений
      Таит в себе любви портрет.
      
      Один рисует его краской,
      Другой мелком чертит забор,
      А третий хочет только лаской
      Вести любовный разговор.
      
      Цепочки, кольца и подарки
      Принадлежат ему всегда,
      И счастья белые фиалки
      Цветут у дивного пруда.
      
      А где-то раненое сердце,
      В крови горячей утонув,
      Уже не ищет ключик к дверце,
      Обиду горькую сглотнув.
      
      Что за портрет такой любовный,
      Он черный, белый и цветной,
      Бывает нежный и греховный
      Особо раннею весной.
      
      Портрета блик хамелеонский,
      То прелесть он, а то злодей,
      Души порыв и жизни плотской
      То там, то здесь он у людей.
      
      И кто художник, кто малюет
      Сердца любви на полотне?
      Быть может Бог, быть может, черти
      Иль Человек в страстей огне?
      
      «Да-а, разная она, любовь, - вздохнул Кэт, - а Чернова не знает ее, вычеркнуты годы жизни».
      Кэтвар переключился на другие мысли, как помочь ей, что сделать?
      На второй этаж поднялся Гринев, Кэт и не заметил за думами, как он приехал.
      - О-о, какие люди! Проходи, Петр Степанович, проходи.
      Кэтвар поднялся навстречу, пожал руку, усаживая в кресло.
      - Может пива, коньячку?
      - Нет, Кэт, спасибо. Чайку бы с удовольствием выпил.
      Кэтвар позвонил, что бы принесли два чая.
      - Как успехи, Петр Степанович, по докторскому делу, - поинтересовался он.
      - Там все нормально, на стадии завершения. Работы рутинной, конечно же, много, но главное сделано, все преступники дают чистосердечные показания. И, уверен, не без твоего участия. Но, как ты это делаешь, Кэт? Хоть и говорил ты о даре, но осознать это сложновато.
      Марина сама принесла чай, не стала посылать горничную. Кэтвар мысленно попросил ее спрятать пока Чернову, и она поднялась на третий этаж.
      - Сложновато, не сложновато – объяснять долго, - продолжил разговор Кэтвар. – Я рад, что у тебя все хорошо.
      - Благодаря тебе, Кэт, - Гринев хитро сощурил глазки. – Давай, выкладывай, что еще припас?
      Он взял чашку с чаем, пил, не торопясь, поглядывая на Кэтвара.
      - Ничего сейчас, наверное, и не припас. Чернова сегодня с утра куда-то исчезла. Представить себе не могу – куда подевалась. А главное – так неожиданно исчезла.
      Гринев ухмыльнулся, поставил кружку на столик и закурил.
      - Я же не первый день тебя знаю, Кэт. Чтобы кто-то от тебя сбежал – быть такого не может. Из тюрьмы сбежит – поверю, из психушки – тоже поверю. Но от тебя – никогда. Значит, что-то случилось, и ты ее спрятал. Рассказывай и сказками время не занимай.
      - Вот… друг еще называется, - продолжил Кэтвар, но Гринев его оборвал.
      - Кэт, давай без фокусов. Ушла, значит, ушла. Но я-то в это никогда не поверю. Говори – вместе соображать станем.
      - Хорошо, Петя, тогда слушай. Представь себе, что есть в городе некая организация «Ч». И она имеет очень даже неплохую сумму денег налом. Эта «Ч» спонсирует другую организацию «Д», которая находится далеко отсюда и занимается терроризмом и бандитизмом. Деньги от «Ч» к «Д» перевозит курьер «Г» - высокопоставленный чиновник, не подлежащий досмотру. Чернова, работая в то время журналистом, узнает об этом, чисто случайно узнает. Добывает и конкретные факты, собирается написать об этом в газете. Ты представляешь себе, какая бы была сенсация, шумиха? Не знаю, какой бы был конечный результат, но расследование бы началось.
      А Чернова, водичка в энном месте не держится, проболталась коллегам об информации – попала в результате в психушку. Здесь, опять же, вырисовывается некий чиновник «Ф», который ее туда упек. И рангом этот чиновник повыше тебя будет, Петенька. О психиатрах, которые попрали закон, я и не упоминаю даже. Вот, такая непростая история получается.
      Кэтвар взял остывающий чай, отхлебнул немного и поставил на место, закурил сигарету, наблюдая за реакцией Гринева.
      - Выходит, ты не доверяешь мне, Кэт, если не называешь конкретных организаций и имен? Не веришь в мою честность и способности раскрутить это дело?
      Гринев явно обиделся, не ожидал, приехав сюда, такого поворота событий.
      - Петя, ты это оставь. Если б не доверял – не говорил бы вообще. И не обижайся, пожалуйста. Но кто ты такой – маленький генералишка, которого и определят тут же в психушку. А там тебе не выжить, суицид, в твоем случае, не лечится. Чернова знаешь, почему выжила? Просто потому, что красива, и у доцента, который ее лечил, наверное, и не вставал больше ни на кого из женщин. Да, я сейчас не называю конкретики, но я советуюсь с тобой, как это все можно обыграть. С материалом нужно выходить на самый верх, директор ФСБ – это минимум. Скажу больше, если люди повыше директора знать о материале не будут – гнить тебе в земельке или психушке, и то недолго. Вот и думай, Петенька, что мы, вернее ты, можешь сделать и если у тебя выход на премьера через голову своих начальников?
      Гринев задумался, и уже не было на лице обиды. Кэтвар достал рюмки и коньяк, плеснул немного, оба выпили молча, закурили.
      - Положим, на директора я выйду без проблем, и секретность операции будет обеспечена. А премьер-министра ставить в известность считаю нецелесообразным. Ты перегибаешь палку, Кэт.
      - Дурак, - только и смог ответить Кэтвар. – Не ты, я дурак, что начал разговор с тобой. Неужели ты не понял, что твое ведомство здесь замешано напрямую? И генералы, которые повыше должностью, порвут тебя, как туалетную бумагу. Доложишь директору – он не пойдет выше, а значит, ты труп. Сможешь решить вопрос выхода на премьера, а лучше на президента - будешь владеть всей информацией. Нет – значит, нет. Но, не был бы я Кэтваром, если всю эту бурду затеял, якобы, зря.
      Гринев удивленно взглянул на него, но ничего не сказал. Плеснул немного коньяка в бокал и выпил. Снова закурил, молчал долго и, наконец, решился.
      - Через неделю мой шеф уходит в отпуск, я остаюсь исполнять обязанности. В окружении премьера есть человек, который может организовать встречу напрямую. Когда-то вместе лейтенантами начинали. Я думаю - поможет. Но, прежде чем связываться с ним…
      - Ты будешь знать все, - перебил его Кэтвар. – Я начну рассказ или Чернову послушаешь?
      - Сам решай, как удобнее и для дела лучше. Она должна все на бумаге изложить. Я полагаю, что вы сейчас мне расскажете, а документировать мы после разговора с премьером станем. Так?
      - Так, Петя, так. И мне очень важно сохранить жизнь Валентины и твою, Петенька. Я им не по зубам, но не хочу подвергать опасности жизнь своих близких. Некоторые из твоих коллег хуже зверей, могут начать охоту на живца. Зачем мне лишние трупы? Ладно, - Кэтвар махнул рукой, - хватит полемики. Сейчас Чернову приглашу, пусть слушает, поправит, если вдруг напутаю что-то.
      Кэтвар поднялся с кресла, пошел на третий этаж, нисколько не сомневаясь, что Гринев раскрутит это дело по полной программе. Они дружили давно, еще с тех пор, как сам он подвергся проверке ФСБ. Кэт часто вспоминал давние деньки, когда попал в Малайзию, где и учился искусству ниндзя. Именно в Малайзии проходил он обучение в течение нескольких лет, превзошел самого учителя и организовал новое течение боевых искусств. Школу воинов-кошек, из названия которых и слепил себе имя, известное практически каждому горожанину.
      Тогда в ФСБ и решили проверить, чем он занимался три года за границей. Проверку проводил Гринев, естественно, тогда занимающий должность пониже и звание поменьше. В результате предложили стать инструктором по рукопашному бою в управлении, и они подружились.
      Кэтвар спустился вместе с Черновой, все расселись вокруг столика, где уже появились сок, пиво, вино, коньяк – кому что захочется.
      - Рассказать я решилась лишь по одной причине, - начала Валентина, - знаю и верю в Кэтвара. Еще тогда, когда была на свободе, мечтала взять у него интервью, но не получилось и лично знакома с ним не была. Сейчас довольна предоставленным случаем и верю, что человек из городских легенд оправдает себя. Ментам, чекистам, прокурорам, судьям не верю в перечисленной и возрастающей прогрессии. Так что, Петр Степанович, не обольщайтесь, не ради вас или вашего управления услышите здесь необычную информацию.
      - Вот даже как, - огорчился Гринев, - не верите в правоохранительную систему?
      - А почему я должна в нее верить? – усмехнулась Чернова. – Это же ваш генерал, ваш начальник упек меня в эту психушку. Почему я должна верить структуре, которую возглавляет преступник? А вы, его правая рука, ни хрена не видите. Это по его указанию доцент Буйнов должен был организовать мне суицид. Наверное, и доложил, что я умерла, а сам насиловал меня каждый день. Это он вкалывал мне препараты, и я становилась куском мяса – не думающим, не сопротивляющимся. Или проводил эксперимент, вводя огромную дозу стимулятора, от которого я лезла на стены – лишь бы заняться сексом и удовлетворить свою похоть. – Чернова распалялась все больше и больше. – Ваш генерал – лицо вашего управления. И это лицо убийцы.
      Гринев хотел было возразить, но не посмел, видя, как сжимаются ее кулачки до побеления в костяшках, что она готова кинуться на него и порвать на куски, видя, как сверкают от ярости ее глаза.
      Чернова встала.
      - Извините, Кэт, не могу общаться с этим человеком, хоть и не виноват он лично. Не сумела еще адаптироваться к нормальной жизни. Пойду я – вы сами все знаете и расскажете.
      - Вот так вот, Петя, - Кэтвар вздохнул. – Видишь, сколько горя накопилось в ее хиленьком тельце. Не сердись на нее и не возражай на правду. Начну по порядку.
      Он плеснул в бокалы коньяк, выпили молча и Кэт продолжил.
      - Тебе известно, что в городе существует Чеченская диаспора. Там всякие люди есть. И наверняка вы догадывались, что диаспора помогает боевикам, только реальных доказательств у вас не было. Губернатор наш повадился в Чечню ездить, якобы смотреть, как там наши бойцы воюют и отдыхают между боями. Это, конечно, он смотрел, но и свои дела делал.
      А кто доставит деньги без проблем в Чечню? Вот губернатор и перевозил. За процент свой, конечно. Надежнее курьера не сыскать, а мораль не для богатеев. И не просто материал у Черновой был – с фактами, с конкретикой: не отвертишься. Но не смогла удержать все в тайне, проговорилась нескольким коллегам. А результат на лицо, ты видишь. Хотела статью опубликовать, но не успела.
      Губернатор тогда именно к твоему шефу обратился – так мол и так, надо бы как-то утрясти вопросик. И утрясли. Кто теперь ей эти пять потерянных лет вернет?
      Кэтвар решил сделать небольшую паузу в разговоре, посмотреть на реакцию Гринева. Но он молчал, обхватив голову руками, переваривая услышанное. Потом еле слышно произнес:
      - Доказательства есть?
      - Для суда – нет. Но, для тебя, Петр Степанович, достаточно будет. Для суда ты их добудешь. Вот диск, здесь все записано – кто, кому, как, когда. Из-за этого диска Чернова провела в психушке пять лет в унижении и насилии. Это копия, тебе этого достаточно, оригинал спрятан надежно. Для Черновой тоже было достаточно, диск со статьей, если правильно использовать, равносилен атомной бомбе. И пока она не рванула.
      - Хорошо, я посмотрю. – Гринев взял диск, поднялся с кресла. – Буду держать тебя в курсе.
      Он ушел, так и не попрощавшись, с тяжестью на душе и сердце.
      
      
      *        *        *
      
      
                В середине прошлого века главная улица города считалась большой и широкой. Двухполосного движения в одну сторону вполне хватало почти до конца XX века. Потом движение сделали односторонним и постепенно стали нарастать пробки – бич современных улиц. Припарковаться на автомобиле днем практически невозможно. Если повезет только и отъедет кто-нибудь перед носом, освобождая место. Водители останавливаются под запрещающими знаками, но мало кого это волнует – доблестная ГИБДД в этом плане абсолютно не работает. Главное причалить и отъехать, не попадаясь на глаза сотруднику, который здесь не хозяин, а гость.
      Владимир присмотрел одно помещение, которое его очень устраивало. Правда площади было немного больше, чем требовалось, но он не собирался отказываться от покупки по этой причине. Часть площади можно выгодно сдать в аренду. Рядом располагалась муниципальная аптека, что тоже не беспокоило его. Правильная ценовая политика и достаточный ассортимент сделают свое дело.
      В помещении располагалось кафе, и он выяснил, что хозяйка здания, 35-летняя Раиса Андреевна Амбарцумова, набрала множество кредитов, не рассчитав своих финансовых возможностей. Теперь банки атакуют ее, и она вынуждена продать помещение срочно. Владимир встретился с собственницей, которая запросила за помещение пятнадцать миллионов рублей. Он предложил пять, деньги сразу налом или безналом, по желанию. Обе стороны понимали, что реальная стоимость – десять миллионов, и каждый хотел провести сделку выгодно.
      - Владимир, вы же прекрасно знаете, что здесь центр, самое престижное место, - нахваливала помещение хозяйка, - и покупатели у меня есть, которые не пять миллионов, но тринадцать дают. Меня это не устраивает. Поэтому могу скинуть лишь до четырнадцати.
      Салацкий разбирался в реальной стоимости и делах купли-продажи, умел поторговаться с выгодой, но на этот раз выбрал несколько иной путь.
      - Раиса Андреевна, кафе или другого общепита у меня здесь не будет, поэтому мне центр не очень важен. Но я понимаю, что цена все равно зависит от места. В любое время я могу предложить вам семь миллионов рублей наличными. Вот мой номер телефона, - он положил на стол визитку, - передумайте – звоните.
      Владимир ушел, не дождавшись ее ответа, прекрасно понимая, что налом такую сумму ей вряд ли кто даст. И покупателя на тринадцать миллионов тоже нет.
      Она позвонила через два дня, предложив сделку за девять, но Владимир озвучил восемь и попросил больше его не беспокоить в случае не согласия. Он рисковал, но не очень сильно за счет владения информацией. И он не ошибся, она перезвонила через пятнадцать минут.
      Договор купли-продажи составлен и подписан обеими сторонами. Почти бывшая хозяйка ждет денег, однако Владимир не торопится.
      - Раиса Андреевна, я лично против вас ничего не имею. Каждый из нас желает о более выгодной сделке. Я подешевле купить, вы подороже продать. Поэтому мы встречаемся, общаемся и договариваемся. Но все это слова, а подписанный договор купли-продажи – это уже документ. Половину суммы вы получаете в качестве предоплаты, а вторую половину после регистрации в «недвижке». Фактически получится так – я отдаю вам четыре миллиона и имею кукиш с маслом.
      Салацкий сделал паузу в разговоре, видя, как побледнела Амбарцумова, непременно ждал возражений, потому что такой тип женщин пытался оправдываться до конца. 
      - Володя, что вы хотите этим сказать? – начала свое наступление Раиса. – Вы отдаете четыре миллиона, мы едем и регистрируем сделку. Причем здесь кукиш с маслом? Все законно.
      - Законно говорите? – в свою очередь возмутился Владимир. - Вообще это называется чистой воды мошенничество.
      - Какое мошенничество, о чем вы?
      - О чем? О том, что в нашем договоре черным по белому указано, что помещение принадлежит вам и не имеет обременений. А на самом деле оно находится в залоге у банка. Следовательно, вы не можете его продать, пока не погасите кредит. Если я показываю подписанный нами договор банку, то он, естественно, выставляет помещение на продажу по залоговой стоимости пять миллионов рублей. А в отношении вас возбуждается уголовное дело. В результате вы с помещения не имеете ни копейки, но зато вам светит реальный срок. Будем все отрицать или продолжим диалог?
      Амбарцумова не знала, что делать. Ручонки ее тряслись мелкой дрожью, и она все еще надеялась получить четыре миллиона и осесть на дно. Пусть продают кафе и гасят кредит, оно ее уже не волнует. Она собралась с силами.
      - Хорошо, будем считать, что сделка не состоялась. Я не продаю вам кафе и никаких дел, впредь, иметь не желаю. – Она достала свой экземпляр договора и порвала его в клочья. – Советую и вам сделать то же самое.
      - Оппаньки, - от удивления Владимир чуть не подскочил на стуле. – Все, оказывается очень просто, на ваш взгляд. Ладно, морали читать не собираюсь. Хочу сделать вам предложение.
      - От которого я не смогу отказаться?
      Амбарцумова ехидно улыбнулась. Она уже пришла в себя, смотрела уверенно и нагло. Женщина с красивой фигуркой и лицом, страшнее термоядерной войны, была обижена на всех. На мужиков, которые отвергали ее и общались только в сильном подпитии, на женщин с симпатичными личиками. Обида на судьбу сделала ее душонку подлой и завистливой.
      - У вас нет выбора, Раиса Андреевна. Я гашу ваш кредит, банк снимает залоговое обременение, и после регистрации сделки даю миллион сверху вместо тюрьмы. А если учесть факт, что вы за просто так хотели меня поиметь на четыре миллиона, то предложение выглядит вообще спонсорским. Ничего личного, Раиса Андреевна, бизнес – есть бизнес. И так, едем в банк?
      - Мне надо подумать, - решила оттянуть время Амбарцумова. – Я позвоню вам завтра.
      - Нет, Раиса Андреевна. Отсюда мы едем или в банк, или в прокуратуру. Лохотрон кончился, и «обуть» вы уже никого не сможете.
      Амбарцумова вышла молча и Владимир не сомневался – в прокуратуру ей ехать не хочется.
      Вечером Салацкий рассказывал женам, как он приобретал помещение.
      - Вы представляете, девочки, эта Амбарцумова почему-то считает, что может безнаказанно обирать всех. Я погасил ее кредит в банке, и мы отдали документы на регистрацию. После того, как помещение станет моей собственностью, я дам ей еще миллион.
      - Значит, в общей сложности, ты заплатишь шесть? – Решила уточнить Татьяна.
      - Нет, Танечка, нет. Пять миллионов – это залоговая стоимость, а кредит она брала три миллиона. Значит, я заплачу четыре. Амбарцумова развела лохотрон и успела «обуть» двоих. Каждый заплатил ей по пять миллионов предоплаты и не получит ничего. Если ее не посадят сразу, то вполне может случиться, что ее грохнут. Денег у ней этих, я полагаю, уже нет – она раздала небанковские долги, где спрос намного жестче. Вы, девочки, должны сделать из этой ситуации определенные выводы.
      - А мы-то здесь причем? – удивилась Ирина.
      - Вы должны усвоить несколько истин. Первое – в бизнесе нет друзей. Второе – предают только друзья. Третье – при заключении сделки необходимо знать о другой стороне больше, чем она о тебе. Эти моменты, девочки, вы должны зазубрить на всю жизнь. В современном бизнесе нет понятия «купеческое слово», на слово вы верить не должны, все подкрепляется документами.
      Быстро пробежали, проскочили две недели, Салацкий получил необходимые документы о праве собственности на помещение, и, как обещал, дал Амбарцумовой еще миллион рублей. Больше он с ней не общался, но слышал, что те двое, которые отдали ей по пять миллионов, обратились с заявлением в прокуратуру и уголовное дело возбуждено. Значит, придут и к нему с вопросами, как к собственнику помещения. Но его это мало заботило, хотя сумма, которую он заплатил, приятно согревала душу.
      Перед Салацким стояли две главных задачи: привести помещения в соответствие с нормативами аптеки, зарегистрироваться в фармкомитете и получить лицензию на мелкий опт и розничную торговлю. Эти задачи превращались в огромную кучу вопросов помельче, перечень которых на один лист не входил. Везде необходимо побывать, заплатить и ждать. Десять дней он бегал по инстанциям, согласовывал, договаривался, оформляя все документально. Помогали и жены, чем могли, оставаясь в аптеке и принимая то холодильники, то стеллажи, то мебель. Только через месяц он смог получить лицензию и вздохнул более-менее свободно. Теперь настала другая пора – выбрать ассортимент в необходимом количестве и заказать его оптом в одной, максимум двух фирмах. Фармацевтические компании давали немалую скидку на товар оптом. Ассортимент более чем в тысячу наименований он скорректировал и со своими провизорами, которые прекрасно знали потребность в каждом препарате. Проведя мониторинг цен, он выбрал в одной компании товар на 400 тысяч рублей, в другой фирме на 300 тысяч. Предстоял последний этап – встреча с территориальным менеджером фармкомпании.
      Молодой, чернявый мужчина лет тридцати чувствовал себя в кабинете Салацкого очень уверенно. Являясь представителем крупнейшей в регионе оптовой фирмы, рассказывал о ней ясно и четко, с некоторым, может даже быть, ораторским искусством убеждения. И это понятно – он был материально заинтересован в плодотворном сотрудничестве, в зависимости от суммы заказов ему и платили зарплату.
      - Сергей, - начал разговор Салацкий, - я ознакомился с прайс-листами большинства фирм города и пришел к выводу, что крупных поставщиков лекарств всего два. Хотя, по мелочам, можно иметь дело с двумя-тремя десятками компаний. Но не будем говорить о них, у вас, по существу, лишь один конкурент. Поэтому я должен сделать выбор и, скажу честно, хотелось бы знать, чем вы, ваша компания вернее, может меня заинтересовать?
      - На какую сумму хотите сделать заказ? – спросил Сергей.
      - Если меня устроят условия, - Владимир немного замялся, - то тысяч на 400, я, полагаю. Но и в дальнейшем надо поддерживать товарный запас, здесь место проходное, залеживаться препаратам не дадут.
      Он обратил внимание, что сумма впечатлила и явно заинтересовала представителя поставщика.
      - У нас очень гибкая ценовая политика, Владимир, и стоимость зависит от сроков оплаты. В прайс-листах указаны цены по факту, то есть оплата производится в день заказа. Но есть предоплата, тогда цена уменьшается на десять процентов, отсрочка платежа до трех дней – плюс пять процентов, до десяти дней – десять процентов и до месяца – плюс пятнадцать процентов. Кроме того…
      - Минутку, Сергей, вынужден вас перебить. Моя аптека не будет работать с отсроченными платежами. Только предоплата или, в крайнем случае, оплата в день заказа. Но, поскольку я делаю заказ, и в этот же день оплачиваю всю сумму через банк, то фактически это тоже является предоплатой.
      - Я вас понял, Владимир. Да, мы можем работать по следующей схеме: вы делаете заказ, оплачиваете его и посылаете нам копию платежки по факсу. Мы это проводим предоплатой, и вы получаете товар вечером, если заказ сделан утром, или завтра, если заказ сделан во второй половине дня. Кроме того, у нас еще есть определенные скидки. Если сумма заказов превышает в месяц 200 тысяч рублей, то еще плюс три процента, если 500 тысяч, то пять процентов. Эти суммы мы подсчитываем в конце месяца и предлагаем вам выбор – или налом, или товаром. Есть еще схемы, например, вы заказали товар, оплатили по факту, а мы у себя проведем предоплатой. Эти десять процентов распилим по схеме 2-8, двадцать процентом вам лично в конвертике без всяких учетов.
      - Да, я знаю, Сергей, про эти схемы и знаю, что многие зав. аптеками так работают, практически все. Но мне это не подходит, я сам хозяин и мне невыгодно. Поэтому, надеюсь, что мы всегда будем работать по схеме предоплаты и с учетом суммы в конце месяца. Полагаю, что менее 500 тысяч она не будет. Договор у нас подписан, и я сегодня перечисляю на ваш счет 400 тысяч рублей. Заявку можешь у меня забрать сейчас, а товар привезете послезавтра утром. Деньги вам завтра на счет поступят. Успеете послезавтра утром привезти?
      - Успеем, не вопрос даже. Кто платит аккуратно и вовремя – также и товар должен получать своевременно.
      Салацкий проводил Сергея до дверей, пожал руку и сказал на прощание, что надеется на позитивное сотрудничество. Теперь осталось дождаться другого представителя второй крупной фирмы, пообщаться с ним примерно в таком же ракурсе, что он успешно и сделал.
      Владимир глянул на часы – вот-вот должны появиться Ирина с Татьяной, и они не заставили себя долго ждать. Ввалились бурно, с шумом, хотя и не говорили ничего, принеся с собой свежесть улицы и задор. Салацкий оглядел их со своего директорского кресла. В одинаковых шубках, шапочках и сапожках, обе пышущие молодостью и, как ему показалось, азартом, они были прелестны. Родные сестры по документам, но разные по крови, они и выглядели не одинаково. Высокая Татьяна и лишь по плечо ей Ирина, но обе стройные и очаровательные девушки, выросшие в одной семье.
      - Какие вы у меня славные куколки! – Владимир вышел на встречу, обнял и поцеловал обеих. – Проходите, устраивайтесь поудобнее. Может кофе хотите?
      - Нет, Вовочка, дома попьем. Ты рассказывай, как у тебя, определился с фирмами? – живо поинтересовалась Татьяна.
      - Да, девочки, определился, переговорил с менеджерами и сейчас надо ехать в банк, перечислить деньги. Пока беру товар у двух фирм на 700 тысяч, послезавтра его уже привезут, и потребуется ваша помощь. Весь мой персонал выйдет на работу, необходимо товар принять, разложить его. Часть в торговый зал передать, часть на склад определить. Потребуется ваша помощь.
      - Володенька, мы же только рады будем. А в университет не пойдем? – спросила Татьяна.
      - На учебу вы пойдете, не надо ничего пропускать, а после – сюда. Здесь много возни будет, до позднего вечера. – Возразил Владимир. - Хорошо, вы сейчас домой идите, обед готовьте, а я в банк съезжу, переведу деньги и тоже домой.
      
      
      *        *        *
      
      
                Три машины подкатили к проходной завода и остановились. Охрана, прекрасно знавшая этот транспорт, все равно выходила и осматривала визуально салоны, что бы под видом первых лиц не смогли попасть на территорию посторонние. Так приказал Михась младший, сын Николая Владимировича, возглавлявший ЧОП, который осуществлял охрану семейства и завода. Пожалуй, охрана здесь была покруче авиационного предприятия, производящего истребители, хотя никто из посторонних не знал и не догадывался о том, что «МИР», в том числе, работает и на оборонку.
      Научно-производственное объединение «МИР», в простонародье Михасевский завод, своими корпусами растянулся на многие километры. Производил официально лишь электронные плуги, именуемые у тружеников села михасиками, позволявшие одновременно пахать, боронить и уничтожать сорняки. Приборы обнаружения живых людей под завалами зданий и сооружений, а также приборы резки любого материала на атомарном уровне, будь то сталь, бетон, камень или земля.
      Такой завод, единственный в мире, приносил огромную сверхприбыль, и Михась не зря слыл самым богатым человеком в городе, а возможно и во всей стране. Он давно отошел от юридического руководства заводом, назначив генеральным директором свою жену Татьяну и оставив за собой лишь научное руководство проектами, однако, все знали, кто фактический хозяин и за кем последнее слово.
      Достаточно большая семья Михасей никогда не делила власть между собой, и все нити руководства оставались незыблемо в ней, не подпуская посторонних лиц. Появляющиеся время от времени новые родственники, мужья и жены, начинали не с руководящих постов, обучались и позже занимали нишу, согласно своим способностям и профессионализму.
      Михась поднялся в приемную, где секретарша работала по правилам его первой, ныне покойной, жены, с которой он начинал совместно создавать будущий завод с нуля. Зарегистрировали ООО, назвав его по первым буквам фамилий – Михась и Родионова. Потом она, конечно, сменила фамилию, но название осталось до сих пор. Его Леночка возглавляла юридическую службу, а первое время была и секретарем – не хотела, чтобы ее любимому кто-то другой приносил кофе и вообще крутился рядышком. Любил он ее до безумия, но она погибла в автокатастрофе, организованной конкурентами бизнеса. Погибла на последнем месяце беременности. Вместе с еще не родившемся ребенком. А вторая жена Татьяна влюбилась в него еще со студенческой скамьи, долго страдала и плакала, не показывая своих чувств. Устроилась к нему на работу, целиком ушла в науку, защитив диссертацию и только через три года после смерти Лены, которую хорошо знала, смогла устроить свое счастье с Михасем.
      Воспоминания часто накатывали на Николая, особенно когда он заходил в приемную, казалось, вот сейчас его встретит Лена, обнимет и поцелует. Но она всего лишь раз пришла к нему во сне, через три года после смерти, когда нашли и наказали преступников, лишивших ее жизни. Пришла подсказать ему, жившему бобылем, о Танечке Крапилиной, о том, что будет рада за них. Словно содрала ему пелену с глаз, и он влюбился по-новому.
      Их кабинеты располагались друг против друга, отделенные одной приемной, где и находилась единственная секретарша, принятая на работу давным-давно, еще самой Леной.
      Михась попросил принести кофе и прошел сразу к Татьяне. Она обсуждала производственный процесс с одним из начальников цехов, и Николай присел за стол совещаний, не желая вмешиваться в разговор. Секретарша принесла ему кофе, и он с удовольствием пил его, пытаясь уловить соль обсуждения. Речь шла о небольшой модернизации изготовления отдельных узлов для электронных плугов. Начальник цеха доказывал необходимость небольшого переоборудования поточной линии, а Татьяна Ивановна не давала добро, но и не отвергала предложение. Он решил обратиться напрямую к Михасю, раз уж появилась такая возможность. Специально бы не пошел, знал, что не примут и откажут в содействии.
      - Николай Владимирович, вы же знаете, что я прав, необходимо внести усовершенствование.
      - Согласен, это необходимо, - подтвердил Михась.
      - Но, Татьяна Ивановна не дает добро.
      - А ты подумал, Василий, почему тебе не дают добро? Не отвергают же твой проект – значит, ты что-то не доработал до конца.
      - Есть, конечно, кое-какие огрехи, но это же устранимо все, - согласился Василий, но и возразил частично.
      - Вот и устрани недоделки, приходи и никто не откажет тебе. Лишь поприветствуют и поощрят.
      Василий вздохнул, собрал со стола свои бумаги и удалился.
      - Ты чего, успел с утра соскучиться? – ласково спросила Татьяна.
      Она знала, что он не приходит обсуждать дела, просит к себе, если потребуется. Как-то раз, уже будучи генеральным директором, она попросила секретаршу пригласить к себе Михася, но та отказалась, заявив, что не может этого сделать, и ей лучше позвонить самой. Хотя ее приглашала к нему постоянно, не стесняясь. Татьяна сначала обиделась, но потом решила, что это правильно.
      - Ты знаешь, Танюша, какая-то ностальгия у меня сегодня и ничего делать не хочется, но придется. Может, вечерком к Кэтвару съездим, давно не были. Кстати, и о Реутове спросим – наверняка тут без него не обошлось. Это же надо – раскрутить такое дело! Сотни трупов, кошмар просто. Все Чикатилы отдыхают. Ладно, пойду к себе, поработаю.
      Вечером он созвонился с Кэтом – узнать куда ехать: домой к нему или в комплекс, где-то же были личные апартаменты даже с бассейном. Кэтвар пригласил домой.
      Кортеж из трех автомобилей въехал во двор коттеджа. Спокойная обстановка более не расслабляла Михася, и после нескольких покушений он никогда не ездил один, без сопровождения охраны. Особенно не позволял этого делать жене – всегда помнил, как потерял первую, погибшую вместе с еще не родившемся ребенком. Пожалуй, чувствовал себя спокойно и уверенно только на территории своего и этого дома.
      Кэтвар встретил на крыльце, тепло поздоровался, от души радуясь приезду гостей.
      - Проходите в дом дорогие гости, друзья. Прошу сразу к столу – вы же наверняка с работы и надо покушать.
      Татьяна обнялась с Мариной, пошла с мужем помыть руки и все уселись за стол.
      - Хочу представить вам нашу даму, - начал их знакомить Кэт, - Чернова Валентина Борисовна, можно просто Валентина, надеюсь, - она кивнула головой в знак согласия, - журналистка в прошлом и будущем, а пока наша гостья.
      Кэтвар заметил, что Михаси ее узнали – слишком много шло объявлений по телевизору об особо опасной преступнице, сбежавшей из психиатрической клиники.
      - Валентина, - обратился к ней Михась, - я думаю, что Кэт уже рассказал вам о нас, и мы в особом представлении уже не нуждаемся. Как и вы, вы стали популярной на телевидении. – Он заметил ее беспокойство. – Но вы не переживайте, Валентина. Я, не задавая вопросов, могу с уверенностью сказать, что если вы здесь, находитесь в этом доме, то врут все о вашей опасности, хотят вернуть обратно невинно посаженного человека. Я не знаю сути и подробностей, но знаю Кэтвара, он не приглашает в гости кого попало, а это означает, что и мы с Татьяной на вашей стороне.
      - Спасибо вам, Николай Владимирович, за понимание, - благодарно ответила Чернова.
      - А чего тут понимать, тут и понимать нечего. Сопоставить три фактора вместе – журналистка, психушка, Кэтвар. Вывод один – кому-то из власть имущих не понравилась статейка, и вы оказались в психбольнице. А если живете у Кэта, то выходит так, что вас туда незаконно засунули. Вот и все. Кушать давайте, я, честно сказать, давно уже глазами полстола смел.
      Он улыбнулся и стал налегать на еду, изредка запивая все красным вином, заранее налитым в бокалы. Немного подкрепившись, Михась заговорил снова.
      - Ты нам вот что лучше расскажи, Кэт, про Реутова. Много писанины и разговоров по телеку. Но, ведь это дозированная информация, где-то еще журналисты приврали, и в результате получается черте что. Наверняка это ты раскопал, а чекисты себе всю славу присвоили? Зря мы что ли тебе мозги вправляли? – он рассмеялся собственной шутке.
      - Ты, Коленька, - начал с улыбкой Кэтвар, - наверняка забыл, что я тоже чекист в некотором роде. Я же их тренер и состою в штате. А раскопал действительно я, и не без твоей мозговой помощи, естественно. Жаль, что Реутова не расстреляют, а если к пожизненному не приговорят, то я вообще ничего не пойму. Но, полагаю, этого не случится и никакими он благими намерениями не затмит сотни загубленных жизней. Он же рассчитывает на то, что помогал людям, спас от смерти более двухсот человек за счет этих органов. Станет бить на цифры – мол загубил сто, а спас двести. Кошмар, конечно, но так и будет. Следствие еще долго продлится и томов уголовного дела ой, как много появится. В Германии свое дело завели и тоже раскручивают по полной программе. Самое страшное – это когда начинают убивать врачи, люди, призванные спасать, восстанавливать и продлевать жизнь. И убивать не по ошибке, не по халатности, а сознательно, с омерзительной целью личного обогащения. Ведь другой цели Реутов не придерживался. Известный доктор, депутат, а оказался обыкновенной сволочью и подонком.
      - Да-а-а, - протянул с выдохом Михась, - не мало еще на земле нелюдей, оказывается. И ты молодец, Кэт, что такую мразь из-под земли достаешь. Но в этом процессе, я полагаю, ты уже не участник. В смысле с Реутовым. Что-то еще наверняка задумал, ты же не можешь спокойно жить.
      - Жить спокойно? А как жить спокойно, если такие отморозки по земле родной ходят, жируют в свое удовольствие за счет страданий и слез других людей, гораздо более благородных и достойных? Сейчас Валентине помогу, потому что без нашей помощи ее, сам понимаешь, никто слушать не станет. Упекут в больницу и кончат там сразу. Разве она это заслужила?
      - Конечно, не заслужила, - поддержал Кэта Михась. – Хоть и недолюбливаю я журналистов, но такой участи они действительно не заслужили. Ты не обижайся, Валентина, ничего личного, просто среди вашей братии и еще адвокатской среды гораздо больше подонков, чем среди других профессий. Работа накладывает свой отпечаток, гипертрофирует все отрицательное, вот вы и получаетесь такими. Журналисты, в погоне за сенсацией, не обращают внимания на людей, на то, что своими публикациями делают кому-то больно. Как и многие адвокаты, защищающие заведомую мразь, не видят за баксами ни морали, ни самого закона. Но верю, что Кэт поможет вам, и вы, познав собственную Голгофу, как раз станете обращать внимание на отдельные персонажи в своих будущих статьях. Если нужна моя помощь - обращайтесь без стеснения.
      - Спасибо вам, Николай Владимирович, спасибо за понимание. Знаю, что никто из журналистов не сумел взять у вас интервью, действительно вы нас не жалуете. Но, может быть, мне удастся, когда сама выплыву?
      Михась рассмеялся.
      - Да-а-а, чувствуется хватка профессионала! Сама еще, извините, в полном дерьме, ее хотят убить, а она на интервью напрашивается. Правда, не жаловал журналистов и впредь не стану, но с вами, видимо, подружусь. Так что на беседу рассчитывать можете, уговорили.
      - Еще раз спасибо, Николай Владимирович. Никто мне не вернет потерянных лет в психушке, но Бог есть, и он услышал мои молитвы, раз со мной такие люди, как вы и Кэтвар. Я не сомневаюсь, что правда восторжествует, а зло будет наказано. Значит, и мне повезет, уже повезло. Общение с вами дорогого стоит и коллеги, профессионалы, это оценят.
      - Что ж, Валентина, приятно было познакомиться с вами. Пожелаю удачи и скорейшего возвращения к обычной, нормальной жизни. Вот, здесь прямые телефоны, - Михась протянул визитку, - звоните, когда все утрясется и встретимся. Помощь потребуется – не стесняйтесь, помогу, чем смогу. А сейчас нам пора с Татьяной домой.
      
      
      *          *          *
      
      
                Гринев не появлялся у Кэтвара долго, решил не надоедать мелочами. Премьер принял его, как и обещал бывший сослуживец, но на самостоятельные действия не решился. Президент лично курировал силовые структуры, и он не хотел вмешиваться в обход. Однако встречу на троих устроил и сам послушал еще раз рассказ провинциального генерала.
      Все в результате получилось удачно, хотя Президент и не остался доволен ситуацией, но добро на проверку информации и последующие действия дал. Он понимал, что директор ФСБ не захочет огласки и решит эту проблему по-своему, совсем не радикальными мерами. И Гринев разумел, что начинать необходимо с бывшего губернатора, с его связей с преступными элементами чеченской диаспоры у себя в городе и затем непосредственно с боевиками в Грозном. Весь план он уже набросал и теперь необходимо превратить его в процессуальные документы.
      Его люди в управлении тихо, без шума взяли двух чеченцев, давших информацию Черновой еще пять лет назад. Задержание, как и просил Гринев, произвели так, чтобы никто не догадался, куда они исчезли. Личности установили и первую беседу, пока беседу, генерал решил провести сам. Он решил не «допрашивать» их в гражданской одежде, но и китель одевать не стал. Форменная рубашка без погон и брюки с генеральскими лампасами должны произвести необходимое впечатление.
      В кабинет привели первого, Гринев посмотрел анкетные данные.
      - Бауддин Лаудаев… Очень известная в Чечне фамилия. – Начал разговор Гринев, отходя в сторону так, чтобы задержанный смог увидеть лампасы, что и произвело должное впечатление. – Ты тоже принадлежишь к этому древнему и знаменитому роду?
      Чеченец пожал плечами. Огромный кабинет, по понятиям Бауддина, генерал и сама фирма психологически подавляли.
      - Ну, да ладно… я не за этим тебя пригласил, - продолжил Гринев. – От нашего разговора зависит многое, никто не знает, что ты здесь и твоя судьба в твоих руках. Или ты вернешься назад, или тебе отрежут голову, а тело бросят собакам. Это только в кино ведутся вежливые беседы, поэтому определись. Или расскажешь все сам мне, или под пытками моим ребятам, но тогда жить не будешь. Мы тебя казним так, как вы наших пленных солдат – вспорем живот и туда уже поставим твою отрезанную башку. Никто тебя, собаку, судить по закону не будет. Но у тебя есть шанс – рассказать мне все и выйти отсюда сегодня же.
      Гринев сразу раскусил его. Бауддин был из той мрази, которая при наличии большинства свирепствует жестоко, а когда сила не на его стороне – распускает слюни и сопли, что не свойственно гордым и настоящим чеченцам.
      - Меня интересует информация, - продолжил генерал, - все до мельчайших деталей о том: как, кто, когда, сколько переправлял деньги отсюда боевикам в Чечне. Я имею в виду канал через бывшего губернатора.
      Ручонки у Бауддина тряслись и даже губы нервно подергивались, но, несмотря на испуг, он не решился рассказать правду.
      - Я…я…я не знаю. Я ничего не знаю.
      Гринев пригласил помощника.
      - Забирайте его. Живот распороть, башку отрезать. А в поганый рот вставить копию пленки, где он рассказывает журналистке об известных событиях. Пусть его дружки просмотрят ее, они одобрят наши действия и проклянут весь его род.
      - Н-е-е-е-т, - дико завизжал Бауддин, - не надо, я все расскажу, все.
      - Хорошо, - кивнул головой Гринев, - даю тебе последний шанс. Начни с того, как вы вышли на губернатора, как сумели втянуть его в это.
      Он пододвинул сигареты к Лаудаеву поближе, закурил сам, наблюдая, как тот прикуривает трясущимися ручонками и собирается с мыслями.
      - Один из наших познакомился с его дочкой, ухаживал небезуспешно и они стали жить вместе. – Начал свой рассказ Бауддин. – Русским бабам нравится кавказский темперамент.
      Гринев сжал кулаки – так захотелось треснуть по этой мерзкой роже, но он сдержался, не показывая раздражения и обиды за русских женщин. Действительно, такие были, и он в душе презирал их.
      - Постепенно она стала понимать наши обычаи, наш нрав, нашу культуру и свободолюбие. Стала истой чеченкой по духу. Конечно, ей не все рассказывали, готовили специально психологически, отцу ее не нравилось, но любимая дочь была на нашей стороне. Когда он ездил в Москву, дочь всегда собирала подарочные посылки, и губернатор не вскрывал их, передавал по назначению, хоть ему это и не нравилось. Это она, с нашей аккуратной подачи естественно, предложила отцу позаботиться о бойцах города и области, находившихся в Чечне, что повышало и его рейтинг. Тогда он стал перевозить посылки, якобы родственникам, в Чечню и мы уже посылали деньги. Сначала губернатор не знал, а когда стал догадываться, предложили ему процент с перевозки. Выбора у него не было – или мы расскажем, что он уже это делал неоднократно, или он имеет деньги и не имеет проблем. Он тогда сильно ругался с дочерью, а мы наводили его на мысль, что многие из столицы на Чечне делают большие деньги. Он и сам, естественно, не дурак, понимал все и, в конце концов, согласился. Только посылку теперь всегда собирали при нем, что бы он знал сумму и имел конкретный дивиденд. Все, больше я ничего не знаю. Что со мной теперь будет?
      - Что будет? – ухмыльнулся генерал. – Ты сейчас подпишешь свои показания и все подтвердишь в суде.
      - Значит, мне смерть так и так. – Лаудаев враз сник, посерел лицом и осунулся. Казалось, он сделался меньше размерами. – Нет, я ничего подписывать и подтверждать не буду. Убивайте.
      - Выход у тебя есть один, - жестко произнес генерал, - подпишешь и подтвердишь на суде, если хочешь жить. До суда посидишь в одиночке, там тебя не достанет никто. После суда получишь новые документы и новое место жительство. Никто, даже наши, не будут знать, куда ты уехал и под каким именем. Это тебя спасет, поживешь еще в свое удовольствие.
      - А гарантии?
      - Гарантии? Гарантии дает патологоанатом, и то после вскрытия. А я сделаю то, что сказал. Понятно? Но я могу отпустить тебя сейчас.
      - Понятно, - вздохнул Бауддин, подписывая протокол. – Нет, уж лучше в камеру, в одиночку – там меня не достанут.
      Лаудаева увели, и Гринев принялся за второго, который тоже, в результате, подтвердил и подписал протокол. И, как первый, попросился в камеру, хотя и проходил по делу свидетелем.
      Теперь необходимо допросить дочь губернатора и ее сожителя.
      Инессу привели сразу же к нему в кабинет. Гринев сразу почувствовал высокомерие детей власть имущих родителей. Почему-то на ум пришла фраза: «ни кожи, ни рожи – одни амбиции». Инесса сразу же заявила:
      - Где ваш начальник? И кто вы такой, чтобы я с вами разговаривала?
      Гринев сдержал себя.
      - Я генерал Гринев, исполняющий обязанности начальника управления.
      Инесса хмыкнула.
      - Вот когда станешь начальником – папе позвонишь, может я с тобой и встречусь. Ты что о себе возомнил, Гринев? Папа не губернатор, но занимает не менее важный пост, пусть и в другом городе. Я тебя прощаю на первый раз. Уже генерал, а все еще идиот.
      Она встала со стула и пошла. В дверном проеме «вырос» сотрудник.
      - В камеру ее, обыскать с гинекологом и проктологом, - бросил резко Гринев.
      «Подстилка кавказская, сучка обглоданная…. Ничего, тебе сейчас во все дырки заглянут, поубавиться спеси», - все не мог успокоиться Гринев, костеря ее про себя разными словами.
      Через два часа помощник доложил, что Инессу обыскали, запрещенных предметов гинеколог и проктолог не обнаружили, протокол по всей форме составили. Видимо, она кое-что поняла, уже не матерится и не грозиться убить. Протокол по факту оскорбления, сопротивления и угрозы убийством сотрудников при исполнении тоже составлен.
      - Хорошо, давайте ее снова ко мне.
      Второй раз Инесса зашла уже по-другому. Гринев понимал прекрасно, что это только внешняя подавленность, а внутри зреют планы жесткой расправы.
      - Мы еще даже не начали разговор, а вы уже намотали себе срок. Вот протокол, где зафиксированы ваши угрозы убийством сотрудников при исполнении обязанностей. Это не ерунда, как вам кажется, это реальный срок, хоть и небольшой, до двух лет лишения свободы. А по совокупности совершенных преступлений, я имею в виду оскорбление и сопротивление, вам годика три намотают. И папочка вам не поможет, за ним уже поехали, тоже будет сидеть в камере. Так что не советую вам строить из себя здесь властную даму, а в камере изолятора особенно – там для таких свои «гинекологи» и «проктологи» имеются. Надеюсь, вы поняли, что на свободу вас никто отпускать не собирается.
      Гринев видел, как она побледнела и затряслись руки.
      - И не для того вас сюда привезли, что бы срок добавлять, - продолжил Гринев. – Вы и так много чего натворили. Так будем разговаривать реально или снова станете угрожать расправой?
      - Что вам от меня надо? Я никаких преступлений не совершала, - с трудом произнесла Инесса пересохшим ртом.
      Гринев пододвинул ей стакан воды и пачку сигарет. Она выпила воду залпом и закурила.
      - Я бы хотел, чтобы вы ознакомились с уголовным кодексом. Статью 119 можете не смотреть – это угроза убийством. Посмотрите и внимательно прочитайте статью 205 и 205 прим.
      Он открыл кодекс на нужной странице и протянул Инессе.
      - Терроризм? – удивленно вскинула она брови. – А я здесь причем?
      - Вы прочитайте сначала внимательно обе статьи, а потом поговорим.
      Гринев внимательно наблюдал, как она читает и, на его взгляд, не осознает прочитанного.
      - Прочитала и что? Я ничего не взрывала, не поджигала, никого не вовлекала. Зачем вы мне это дали?
      - Хорошо, объясняю подробнее. Надеюсь, вы обратили внимание, что сроки наказания там вплоть до пожизненного заключения. И наверняка заметили строчку о финансировании терроризма, и о том, что человек добровольно и вовремя рассказавший все, освобождается от уголовной ответственности. Вы со своим сожителем через папочку переправили в Чечню сотни миллионов рублей, которые предназначались, и это вам известно, боевикам, бандформированиям для проведения различных противоправных деяний. Это называется финансированием терроризма, уже доказано и обсуждению не подлежит. Но, в ходе следствия могут и другие факты всплыть, касающиеся, возможно, вашего опосредованного или непосредственного участия в убийствах, терактах и других незаконных действиях. Советую все рассказать правдиво, без сказок о том, что не знали, кому и на какие цели предназначались деньги. Вот вам листы бумаги, пишите. Если напишите всю правду и в ходе следствия не всплывут новые подробности, то вас освободят от уголовной ответственности по этим статьям. Подробно пишите.
      - Но, я правда не знаю…
      - Я вам все разъяснил, - перебил ее Гринев, - пишите, что хотите. Папочку вашего, как я уже сказал, везут сюда, сожитель ваш арестован и дает показания в соседнем кабинете. Ему реально пожизненный срок светит. Много и других задержанных.
      - А если я все напишу…
      - Торговаться не советую, - снова уже зло перебил Гринев, - делайте, что хотите.
      Он вызвал помощника.
      - Уведите, пусть напишет в камере, дайте ручку и бумагу.
      Инессу увели, Гринев прикурил сигарету, задумался, пуская струйки дыма. «Вот, живут же на свете отморозки, папины сынки и дочки, коптят небо, не принося никакой пользы обществу, гадят понемногу и считают себя лучшими и крутыми. Кичатся своей ничтожностью, выдавая ее за собственную силу, ум и значимость, которые как раз и отсутствуют. Паразитируют на папином имени, считая общество быдлом, общаются с себе подобными, стараясь выделиться и среди них каким-либо необычным способом».
      
      
      *        *        *
      
      
                Язычки пламени светились разнообразием форм, создавая теплоту и уют в доме, потрескивали иногда дровишки, вспыхивая временами ярче, и не мешали, а, как бы наоборот, способствовали воспоминаниям.    
      - И все-таки, Бог есть, - произнесла Валентина вслух, ни к кому не обращаясь конкретно.
      Кэтвар повернул к ней голову. Чернова сидела в кресле у камина в задумчивой позе и, видимо, вспоминала прожитую жизнь. По крайней мере, ему так показалось.
      Ее невзгоды закончились, все фигуранты предстали перед судом, но их наказание не принесло радости или удовлетворения. Теперь бывший губернатор, ненавистный доцент Буйнов, главный врач Реутов и другие уже отбывают свой срок. Реутов получил пожизненное наказание, Буйнова приговорили к семи годам. Собственно, ему она хотела бы большего – размазать, раздавить собственными руками, оторвать яйца и размозжить на противной роже.
      Чернову реабилитировали – восстановили на работе, выплатили денежную компенсацию. Но какими деньгами, чем и как восстановить потерянные годы, исковерканную судьбу? Единственный доктор – время, которое сгладит, залечит раны, но вряд ли растворит образовавшиеся рубцы. Она еще не могла находиться одна в своей квартире, и Кэтвар, понимая это, предложил ей пожить пока у него.
      Ощущение музейного экспоната в общественных местах не давало покоя, и Чернова теперь сама поняла, кожей прочувствовала – почему иногда ненавидят журналистов. Они лезли к ней неистово со своими вопросами, часто бестактными, и никто не задумывался над ее состоянием – каково заново ворошить незажившие раны, вспоминать и перечислять вслух издевательства отдельных личностей правоохранительной и медицинской систем. Она поняла, как глух и бессердечен становится журналист в своей погоне за сенсацией, так и она прежде гонялась за информацией, переступая чувства и мораль. Пропиаренная коллегами во всех ракурсах – в правде и домыслах, фактах и предположениях, она не смогла оставаться на прежней работе и уволилась. Кэтвар понимал ее и предполагал, что это временно. Все равно вернется позднее в журналистику, но уже с другим видением жизни и бережным отношением к личности, считал он.
      - А может быть и нет Бога, - внезапно произнесла Чернова и посмотрела на Кэтвара. – Ведь это вы помогли мне, а не Бог, вы восстановили справедливость.
      Он внезапно почувствовал ее флюиды и понял, что она хочет его. Хочет любви, страсти и страдает от этого, не может и не переступит через его брак, через Марину, которую уважает, не смотря на чувства к ее мужчине. Кэтвар оборвал внезапно возникший порыв подойти и обнять ее, обнять по-братски и пожалеть. Зачем доставлять еще одну, пусть и желанную, боль.
      - Может и нет, - решил поддержать он разговор, - а может и есть… Но, что-то там все-таки есть. Может, это он моими руками…
      Он замолчал, решив отдать инициативу беседы ей, пусть сама продолжит тему или выберет другую. Валентина помолчала с минутку и заговорила вновь, словно бы про себя.
      - Единственное, в чем я убедилась достоверно, что чем человек выше, круче, тем сволочнее. А самые подонки все наверху, в элите. Большой человек мелкими пакостями не занимается. Добро и зло от него тоже большое. Даже гомосеки, хорошо это или плохо, но среди простых работяг их практически нет, им не до извращений, когда стоит вопрос о куске хлеба. Все от денег, все зло и пакости. Редки исключения, - она помолчала немного, -  и такие люди, как вы.
      Валентина повернула голову в его сторону, чувствовалось, что хотела сказать еще многое, но замолчала. Видимо, не хотелось бередить душу дальше.
      У Кэта даже заныло в груди.
      - Закон, честь и совесть – часто по разную сторону баррикад. Он и призван служить людям, но нередко подавляющее большинство несогласно с ним. И пишет его небольшая, но могучая кучка, в первую очередь, не забывая о себе, своих интересах. И все бы ничего, если бы эта кучка не попирала Закон сама. Это уже чересчур.
      Кэтвар смолк, тоже не стал продолжать разговор дальше, у него даже зачесались руки – хотелось найти, поймать и уничтожить гнид, одновременно пишущих, стоящих на страже и плюющих на Закон.
      
      
      *        *        *
      
      
                Стемнело, но городские фонари неплохо освещали центральные улицы, можно достаточно хорошо разглядеть вблизи лицо или фигуру на расстоянии.
      Кэтвар брел неторопливым шагом, все еще под впечатлением от разговора с Валентиной и от недосказанных мыслей. Впервые возникло такое желание – прогуляться по ночному городу и, если можно так выразиться, нарваться на неприятности. Хотя неприятности могли быть по-настоящему только у другой стороны, а его одолела непреодолимая охота на криминал и его предотвращение, в крайнем случае, возмездие по чести и совести, по воле народа, не по Закону. Злой он был сейчас на Закон, на его бездействие во многих случаях, на неприступность оного ради определенных лиц.
      Он свернул на боковую улочку и побрел потихоньку в тишине и одиночестве со своими думами. Никто не попадался навстречу, и никто не обгонял его. Даже почему-то машины и то в этот раз не сновали по улице, а фонари, горевшие днем, были выключены. «Россия… все у нас через жопу… даже фонари на дорогах»,- про себя усмехнулся Кэтвар.
      Он внезапно оступился и чертыхнулся. Поперек дороги пролегла неглубокая яма – копали недавно, ремонтируя водопровод или канализацию, засыпали землей после и она, естественно, просела. Но это уже ничья вотчина – так и будут месяцами спотыкаться люди, трястись машины. «Мэра бы задницей по этой канаве прокатить – может и наладил бы контроль», - со злостью подумал Кэт. Это, конечно, мелочи, но именно из них складываются большие дела.
      Впереди что-то забрезжило тревожной неясностью, и он насторожился. Даже изменилась походка – до того расслабленная, монотонная и неторопливая вдруг стала пружинистой, беззвучной, словно звериной. Кэтвар подходил ближе, сливаясь с темнотой улицы и оценивая ситуацию.
      К бордюру прижался жигуленок, топорщась сверху устройством для спецсигналов и пока «спящими» проблесковыми маячками. Но свет в салоне горел, и Кэт без труда разглядел крупные буквы ОВО на багажнике, пятерых стоящих рядом людей, одна из которых была женщиной и, видимо, достаточно молодой. Коротенькая юбчонка подчеркивала длинные ножки, которые в темноте казались особенно стройными и привлекательными. Четыре угловатых сотрудника, одетые в бронежилеты, но без касок и автоматов, окружили ее с трех сторон.
      Кэт не знал начала разговора, но уже достаточно хорошо слышал отрывистую речь ментов и чуть хуже оправдывающийся голос девушки. Надменность и наглость сотрудников поражала своей убежденностью безнаказанности, упованием власти и могущества. А девчонка лепетно оправдывалась, но любой мужик с мозгами понял бы ее ложь, скрытую злость и безысходность. Не впервые проходила она подобную процедуру, и менты не мозгами, а опытом понимали обман.
      - Свою сотку можешь себе в ….. засунуть, - сплюнул на землю один из ментов.
      - Нету у меня больше, нету. Я же только вышла,.. - оправдывалась девчонка.
      - Не гони пургу, сука – вываливай все.
      - Ну, нету, правда нету, - твердила одно и тоже девчонка, проводя руками по одежде без карманов.
      Ситуация накалялась, вывернутая наизнанку женская сумочка валялась рядом. Один из сотрудников огляделся, схватил девку за руку, оттаскивая в сторону, бросил своему, видимо водителю:
      - Машину во двор загони и свет выруби. Резинки захвати, - показал он рукой на валявшиеся внутренности сумочки, уже обращаясь к другому.
      Девчонка покорно поплелась за ментом к углу дома.
      - Раздевайся, - зло и коротко бросил мент. - Все снимай – бюсик, трусы.
      Он потряс одежду, но ничего не выпало.
      - Приседай, - рявкнул мент.
      Она, уже хорошо знакомая с подобной ситуацией, присела несколько раз смиренно, раздвигая ноги в стороны. Все равно все свое сделают, а напрашиваться еще и на мордобой не хотелось. И так пару раз стукнут напоследок – не больно.
      Два сотрудника спустили штаны, надели презервативы, наклоняя девку, пристроились спереди и сзади. Должна отработать, если нет денег. И она старалась усердно, зная, что после второй пары пнут ее берцем в зад легонько и отпустят.
      Обе стороны нарушали закон. Ночная бабочка, вдобавок и наркоманка, менты – по существу ментозавры…
      Девку и так наказали, правда, наказание привычное и более всего ее тревожил вопрос времени, а не морали. Вернее, мораль здесь вовсе ни причем, а вот за это время она могла и подзаработать.
      С сотрудниками покруче ситуация и Кэт решил не вмешиваться в процесс, но наказать их обязательно. Он еще раз огляделся и подошел к машине, тихонько открыл заднюю дверцу, вынимая автоматы из салона, прикрыл ее аккуратно и растворился в темноте. Лишь бы не заметили пропажу сразу и дали девчонке уйти – потом ищи-свищи.
      Парни застегнули ширинки, и, находясь в истоме, не захотели даже пнуть пару раз уличную проститутку и наркоманку. Махнули рукой.
      - Вали отсюда.
      Она знала по опыту – уходить надо сразу. Могут передумать: в отдел увезти или по морде дать. Схватила одежду, выскочила на дорогу, покидала торопливо в сумочку выпотрошенные вещички под смех парней и растворилась в темноте на другой стороне. Только за вторым домом остановилась, одеваясь и выплескивая наружу накопившуюся злую безысходность одним словом: «Козлы». Погладила незамеченный в темноте ментами подследник, где снизу притаилась заветная тысчонка, сплюнула на землю с особым цыком – «козлы» и успокоилась. Можно опять на дорогу, добираться до точки, где обычно на ночь паркуются таксисты. А по пути обслужить кого-нибудь, если получится. На «стационаре» бесполезно поздней ночью геру достать, у таксистов всегда есть. Лишь изредка прорывалась в подсознание остывшая с годами мысль о беззащитности и ментовском беспределе. Сейчас все думы вертелись около одной цели – быстрее достать чеки и уколоться. Потом, в героином зависании, помечтать о хорошем. И явно не о том, как еще недавно менты брали всего лишь сотку без физических замечаний, а сегодня по сотке на брата. И это еще хорошо – лишь бы не били, не возили на берег речки, заставляя купаться в ледяной воде.
      Она появилась на дороге за квартал от того места, поджидая машины с опаской и надеждой. Ведь неизвестно – кто подъедет. Снова менты, которые не поверят, что ее только что «обслужили» такие же, или клиент, а еще хуже группа кавказцев. Сними можно все заработать – и деньги, и мордобой, и перо в бок. Лучше не связываться.
      ОВОшники покурили, поболтали с циничной усмешкой.
      - А она ничего баба – сосет, как профи.
      - Все они профессионалки, гребаные наркоманки, а сосут по-разному. Это от Бога или матери – врожденное.
      - Ладно, богоматерь то хоть сюда не приплетайте, - одернул всех старший. – Поехали.
      Они развернулись и подошли к машине, рассаживаясь по местам.
      - Ё… , - послышался отборный мат. – А автоматы где?
      - Че… не понял? - старший повернулся с переднего сиденья внутрь салона.
      - Автоматов, блин, нет.
      - Как нет?
      - А хрен его знает – нет и все, - сотрудник на заднем сиденье развел руками.
      - Ты хоть понял, что сказал-то? – с угрозой прошипел старший.
      - Понял, не понял… Пока мы эту телку драли – спер кто-то из машины. Найду – убью сучку.
      - Это п…., - заорал старший матом. – Че теперь будет?..
      - Кончу сучку,.. – продолжал твердить другой.
      - Заткнись… ты уже кончил… в ротик. Она-то здесь причем? Спер кто-то другой. Че делать будем? – старший задал вопрос по существу.
      Ничего кроме матов, вздохов и угроз он не услышал в ответ. Долго курил, осознавая, что придется сказать начальству о пропаже. Но как, как повернуть это дело с наименьшим ущербом для себя? Впервые они попали в такую ситуацию и не знали, что делать дальше. Весь экипаж машины охватила злость, ярость и страх одновременно. Их, представителей власти, поимели. Поимели так решительно и ловко, что они не знали кто, на кого выплеснуть свою безудержную злость. Сжимали кулаки до боли, скрипели зубами и матерились, зная уже, что придется ответить.
      - Так, мужики, - наконец произнес он. – Спер кто-то из местных, кто шастает здесь постоянно или наскоками. И до утра нам его не найти, залег наверняка на дно и похохатывает, сука. Найдут его со временем, обязательно найдут, автоматы не иголка. Лично удавлю крысу, - старший крепко сжал кулаки. – А пока надо всем говорить одинаково. Патрулировали район, вышли поссать – тогда и сперли оружие. Про девку ни слова, иначе сразу сядем. Понятно?
      - Понятно, понятно, - закивали все головами.
      - А если спросят – зачем ссать все вместе пошли? – раздалось с заднего сиденья.
      - Блин… умный какой, - яростно заматерился старший. – Захотели и пошли за компанию… Придумай что-нибудь другое. – Он помолчал немного. Потом продолжил: - Со службы нас все равно выгонят, но не посадят, если все говорить станем одинаково. Мы этого сучонка и сами бы нашли, но надо несколько дней, а утром смену сдавать… автоматы, которых у нас нет. Сделаем так – после всех допросов, а они будут и будут с пристрастием, собираемся вместе, отлавливаем местного наркошу и потрошим его. Наверняка скажет, кто здесь ночью шариться мог, а дальше дело техники. Найдем сами оружие – может, даже и не выгонят, накажут, конечно, но не выгонят.
      Парни приободрились с последних слов, даже шутить стали, но страх перед будущим наказанием, степень которого они еще точно знать не могли, заполнял их трусливые душонки все больше и больше.
      «Дебилы, - мысленно обозвал их старший, - не понимают, что все серьезно, очень серьезно. Такие и расколоться враз смогут».
      - Так, встали все, и вышли из машины, - уже вслух приказал он.
      - Зачем? – послышались вопросы.
      - Вот дебилы – ссать все пойдем. Спросят – где ссали: вот и покажем на стену.
      - А-а-а, - раздалось в ответ.
      Пока мочили стену дома, старший рассуждал про себя: сообщить по рации о пропаже или подъехать лично. То и то могло обернуться по-разному. Зачем растрепали в эфире или почему сразу с места не сообщили. Что выбрать? И он принял решение – подъехать, сообщить дежурному, пусть тот поднимает начальника с теплой постельки. Такую информацию до утра держать нельзя.
      Кэтвар отошел от машины на квартал, остановился с четырьмя автоматами на плече и тоже стал рассуждать. Выкинуть – нельзя. Могут подобрать чужие и использовать потом в плохих целях. Значит, нужно спрятать на время, выждать немного, пока уляжется ажиотаж, а потом и сдать оружие ментам анонимно. А пока ждать, выяснить: что за версию задвинут провинившиеся ОВОшники, горе кавалеры местных путан.
      Спрятав оружие, он поплелся домой. Более уже не хотелось никаких приключений, да и таких он не ожидал. Предполагалось что-то более серьезное и моральное. Например, помочь жертве ограбления, спасти честь девушки… А здесь остался лишь неприятный осадок от низости, пошлости и элементарной гадости происшедшего события. Дома, стараясь не шуметь и не разбудить никого, он тихонько разделся и лег в постель.
      А в районном ОВО начинался переполох. Начальник долго не мог понять, как могло произойти по существу невозможное. Если бы произошло нападение – было бы наверняка легче, вернее понятнее. А тут просто проссали четыре автомата, которые выплывут неизвестно где и неизвестно в кого могут пальнуть. Он долго орал, матерился, расспрашивая подчиненных и тоже, как и они, прежде всего, беспокоился о своей судьбе, прекрасно понимая, что с работы можно вылететь запросто.
      Район пропажи осмотрели и прочесали своими силами, но ничего не нашли. Хватали ночных прохожих, нервно расспрашивая о том, что они видели, куда, откуда и почему шли так поздно по улице. Но нужного ответа не получали, злились и понимали, что дальше утаивать ситуацию невозможно.
      Начальник, охая и вздыхая, оправдываясь и обещая, доложил о ЧП своему начальнику. Тот, переварив ситуацию, уже своему. Так и покатился доклад вверх, разветвляясь в стороны по оперативным службам, способным что-то предпринять конкретное и, естественно, в отдел собственной безопасности, который и допрашивал сейчас провинившийся экипаж с пристрастием.
      Марина инстинктивно пододвинулась к мужу поближе, чувствуя родное тепло сквозь дремоту, обняла одной рукой и погрузилась успокоено в глубокий сон. Ее любимый был рядом, а значит, можно не переживать сердцем, давая ему работать умеренно и безмятежно.
      А Кэт не смог уснуть сразу, лезли в голову разные мысли о сущности бытия, о произошедшем и подобных случаях. Но, заставив себя не думать, поправил одеяло и уснул. Хотя где-то внутри сидел маленький и незаметный червячок, бередящий внутренности и мозг, и не находил выхода. Не насытило, не успокоило его ночное приключение, зачем собственно и прогуливался по ночному городу носитель необычного беспокойства.
      
      
      *        *        *
      
      
                Чернова за ужином кушала молча, стараясь не поднимать глаз, особенно на Кэтвара. Уже месяц, как она устроилась работать на свое старое место, которое не казалось по-прежнему родным и уютным. Многие работники, которых она знала, перешли работать в другие места – кто-то ушел в бизнес, кто-то в другую редакцию, а кто-то вообще уехал из города. Из оставшихся малознакомых лиц некоторые попытались с ней сблизиться, но внутреннее чутье подсказывало, что предлагалась не бескорыстная дружба, а, скорее всего, профессиональный интерес. Интерес к ее прошлому, которое болью отдавалось в сердце при каждом упоминании и поднывало постоянно внутри израненной души. Чувство, что ее пристально разглядывают, чувство некоего экспоната не покидало. И она понимала, что иногда относится к коллегам предвзято. Предвзято с точки зрения своего прошлого. Старалась бороться с этим и замыкалась в себе.
      Но сегодня днем случайно увидела человека. Человека, которого по ее понятиям не должна была увидеть еще, по крайней мере, года два. Удивившись, Чернова проследила за ним и убедилась, что он зашел в здание главного управления центрального банка области. Пораспрашивала у охраны и поняла – нет правды на свете. Ни в отношении ее, ни в отношении этого, человеком которого назвать можно было с большой натяжкой. И то только потому, что он биологически принадлежал к этому роду и виду.
      Шла обратно и огорченно думала – почему так все происходит на белом свете? Почему она, честный и порядочный человек, провела за больничной решеткой целых пять огромных лет и почему он, который должен сидеть в тюрьме, живет и жирует в свое удовольствие?
      Огорчение постепенно перерастало в злость. Нет, не в ярость, а именно в злость, действенную злость, которая заставила забыть про людской, скорее всего журналистский интерес к своей персоне и перейти к определенным поступкам.
      Нахлынувшие воспоминания возмущали и одновременно вызывали стыд за свою наивность и нежелание понять происходящее.
      Очень давно, еще во времена студенческой молодости на журфаке, Валентина начала писать, как и многие ее коллеги. Как-то раз решила написать и о милиции, ее авангарде – региональном управлении по борьбе с организованной преступностью. Долго ходила по милицейскому начальству, которое, мягко говоря, относилось к ее братии не очень. Наконец один из них привел ее к старшему оперуполномоченному по особо важным делам, бросил кратко: «Вот тебе журналистка, знакомься, общайся, но в рамках дозволенного», и ушел, более ничего не сказав.
      Чернова осмотрелась – достаточно большой кабинет и всего два стола. В райотделах в таких кабинетах по пять – шесть человек сидят. Все-таки чувствовалось элитное управление хотя бы по площади, убогость обстановки присутствовала и здесь.
      Опер внимательно и даже демонстративно оглядел ее и, как ей показалось, останавливая взгляд на ногах, груди и лице, потом бросил сухо:
      - Николай…. Присаживайся.
      - Валентина, - ответила Чернова. – А по отчеству?
      - Николай, - повторился он, закрывая папки, лежавшие на столе.
      - Скажите, Николай, а почему вы так негативно настроены к журналистам?
      Ее несколько покоробила манера общения. Эта показухость осмотра, раздевание взглядом… как будто сотрудник изначально старался настроить ее против себя.
      - Негативно? – переспросил он с каким-то сарказмом и вытащил откуда-то снизу литровую банку с водой. Сунул в нее кипятильник и уставился без зазрения совести прямо ей в глаза.
      Чернова удивилась – кипятильник представлял собой обыкновенный эбонитовый цилиндрик с намотанной спиралью. Один конец в воду, другой в розетку. «Сейчас замкнет», - подумала она и даже отстранилась немного. Но ничего не произошло.
      - Конечно, негативно. Что я вам плохого сделала? – попыталась взять разговор в свои руки Валентина.
      Опер усмехнулся, на мгновение отвел глаза в сторону, потом ответил:
      - Вы – ничего.
      Он заметил небольшой испуг журналистки, вызванный применением самодельного кипятильника. И непонятно чему усмехнулся.
      Валентину начала бесить эта его краткая сухость и манера общения. Попыталась найти нужные слова, но сразу не получилось, и она тоже уставилась ему прямо в лицо. Потом произнесла с вызовом:
      - Но я же чувствую…
      - Кому нужны ваши чувства? - мгновенно перебил ее опер. – Читателям? Так им чувства не нужны. Слова? Может быть… но вы их словами и дурачите. Приходите сюда – слышите одно, а пишите другое. Разве вам правда нужна? Статейка, которая бы выглядела получше, погорячее. А правда в ней или кривда – вам наплевать.
      Вода в банке своеобразно забулькала, забурлила, и Николай вытащил кипятильник, насыпал заварки и закрыл листом бумаги, придавив сверху обычной ложкой, что бы лист не сворачивался от температуры и влажности. Валентина узнала еще одну деталь быта оперативников – такие кипятильники называли они бульбуляторами за своеобразные звуки и делали их зэки на зоне.
      - Понятно, - произнесла Чернова, - но нельзя судить по паршивым овцам обо всем стаде. Это и нас, и вас касается. Вас же тоже частенько незаслуженно обвиняют по поступкам отдельных милицейских личностей. И если я напишу что-то стоящее, то вы первый это прочтете, отредактируйте содержание. Публикация после этого.
      Опер хмыкнул неопределенно.
      - Слыхали мы и такое... Без обид только – ничего личного.
      - Да-а, видно сильно вас пресса задела, если всех под одну гребенку чешите.
      Николай сразу ничего не ответил. Взял два стакана, налил из банки чай, пододвинул один Валентине.
      - Пейте, - помолчал немного, отхлебывая горячий напиток, - зато вы другого не чешите, - продолжил он. – Система не даст вам написать желаемого, написать правду. Правду, которую скрывают от народа.
      - У нас свободная пресса и загнули вы через чур…
      - Ничего я не загнул, девочка, - перебил Чернову Николай. – Где вы видели свободную прессу или демократию в России? Не мелите чепухи. Если вы этого не понимаете – какой мне смысл с вами общаться? Одному с системой бороться бесполезно, а значит, и печататься будут те статьи, которые выгодны, нужны системе. А не те, которые хотите вы. Да, немного демократии у нас есть – вас никто не посадит, не расстреляет, как в 37-ом. Вас просто уберут с журналистики, с работы выгонят и не возьмут более никуда. Пожалуйста – идите работать продавцом, уборщицей, открывайте свой бизнес, бичуйте, жируйте, делайте, что хотите. У нас де-мок-ра-тия. Так что чем раньше вы снимите свои розовые очки, тем лучше для вас.
      - Вас просто обидели, Николай, вот вы и злитесь теперь на общество, на журналистов и, полагаю, на других людей тоже.
      - Обидели, говорите… Я вам расскажу один случай. В Грозном, в январе 1995-го, в один день вышел из строя почти весь отряд Кемеровского СОБРа – кто-то погиб, кто-то был ранен. Случай неординарный для кемеровчан и в Грозный приехал их журналист. Приехал написать правду о происходящих событиях, написать о своих земляках. То, что он там увидел - потрясло журналиста до глубины души. Смерть всегда вызывает определенные чувства, но более всего его поразило вранье. Та журналистская ложь, которая выплескивалась на народ. Он уехал обратно с чувством яростного возмущения и абсолютным желанием написать правду. И был уверен, что напишет все, что народ узнает правду. Где его правда, кто ее прочитал? Ни строчки нигде. О Первой Чечне и сейчас правды не пишут. А вы мне тут пытаетесь за истину голосовать…
      - Но, это все слова и рассуждения…
      - Рассуждения… слова… Извините – не получится у нас с вами разговора. Слишком молоды вы… Вот, когда щелкнут по носу вас несколько раз, когда откажутся печатать вашу правду, а вы не согласитесь на кривду – вот и приходите тогда: поговорим. А сейчас еще раз извините – зэка одного из СИЗО привезут, так что всего вам доброго.
      - А можно я на допросе побуду?
      - Нет, простите – тайна следствия.
      - Он что – бандит, убийца?
      Опер усмехнулся.
      - Нет – обыкновенный банкир, вымогатель и взяточник. Как говорили раньше – расхититель социалистической собственности.
      Черновой все же удалось узнать позднее некоторые детали по этому уголовному делу и даже побеседовать с самим обвиняемым. Жалкий тип, который признавал свою вину, раскаивался и все списывал на незнание закона и стечение обстоятельств. В искренность таковых Валентина верила слабо, такие, по ее мнению, не раскаивались, а лишь говорили об этом, поджидая момент, когда все можно будет вывернуть наизнанку.
      Статью про милицию она так и не написала. Потом в руки попал материал, за который пришлось отсидеть или, правильнее сказать, отлежать пять лет в психушке.
      Сейчас она кушала и стыдилась своего поведения с Николаем, не понимала его тогда совсем. Да и не могла понять в то время, как он тогда выразился, еще не стуканая по носу. Сейчас понимала… Не просто понимала – каждой клеточкой все прочувствовала. И свободу, и демократию.
      Мысли в голове роились и перемешивались.
      - Кэт, я сегодня одного человека случайно встретила, - начала издалека разговор Чернова. – Когда-то беседовала с ним, он тогда в СИЗО сидел. Вину признавал, не отпирался и должны были дать ему лет десять или пятнадцать, но вообще не сел. Конечно, время прошло, и никто сейчас его делом из прокуратуры заниматься не станет, но ведь можно написать об этом.
      - А стоит?
      - Стоит, Кэт, стоит. Я просто уверена, что он преступник и что его отмазали. Пока не знаю как, но уверена. Почему он не понес наказание, вернулся на свое прежнее место работы – заместителем начальника ГУ ЦБ?
      - Должность слишком высокая, Валентина. Значит, начальству было не выгодно, вот и не сел он. В то время лиц такого уровня не только не садили, даже к уголовной ответственности не привлекали. Закон же не для всех писан, и ты в этом сама убедилась, на собственной шкуре.
      Кэтвар пожалел, что напомнил Черновой о злоключениях, но это только подзадорило ее.
      - Вот именно! Посадят его или не посадят – я не знаю. Но пусть все знают, что он гад и преступник, - убежденно констатировала Валентина.
      - И что ты собираешься делать?
      - Напишу статью, расскажу правду людям. Но для этого мне его дело нужно почитать, а сама я его вряд ли смогу добыть. Поможешь, Кэт?
      - Постараюсь, ради тебя постараюсь. Верю, что напишешь правду, и что напишешь так, чтобы самой не досталось. Где-то вместо утверждения – вопрос, где-то рассуждения вслух. Народ поймет все, а ты не подсудна. Старый журналистский трюк…  Впрочем, сейчас ты все сама понимаешь.
      - Значит, все осталось по-прежнему, - тяжело вздохнула Чернова.
      - Что по-прежнему?.. Было и есть… Закон – есть закон, и он один для всех. Но, что не позволено быку, позволено юпитеру. И, кроме того, сейчас ты стала умной, наученной своим горьким опытом. Такова жизнь, Валентина.
      Прошел, пролетел целый месяц. Кэтвар, конечно же, сразу достал материалы уголовного дела, правда не оригиналы, а копии, но и этого было достаточно Черновой. Слава Богу, связи имелись, а в России это главное, где все секрет и ничего не тайна. Он не мешал ей заниматься делом, не помогал, не подсказывал. Знал одно – у финиша посоветуется Валентина с ним. А пока наблюдал, как с интересом она просматривала копию уголовного дела, читала обвинительное заключение, которое само по себе составляло целый том.
      Чернова еще раз обратилась к Кэтвару с просьбой.
      - Кэт, это уголовное дело возбуждала не прокуратура, его возбуждало РУБОП, конкретный сотрудник по имени Николай. Я бы хотела с ним встретиться, но не знаю где он сейчас. Видимо на пенсии уже, да и РУБОПа нет, как подразделения. Единственное управление, как выяснилось, которого боялся преступный мир. Ни КГБ – ФСБ, ни уголовный розыск – боялись и уважали шестой отдел. Так мафия называла РУБОП.
      - Хочешь уточнить детали или взять интервью?
      Валентина задумалась на минуту.
      - Нет, Кэт. Хочу просто пообщаться, поговорить. Может быть, даже реабилитироваться в какой-то степени. Я тогда не поняла его, в 95-ом, молодая была, неопытная, многих вещей действительно не разумела. А он видел дальше и шире. Он и сейчас не старый – в МВД ведь не по возрасту на пенсию уходят – по стажу. Полагаю, что сейчас у нас есть, о чем поговорить.
      - Хорошо, я постараюсь добыть тебе адресок.
      Кэтвара радовала занятость Валентины. Не просто то, что она устроилась на работу, перешагнула черту своей отрешенности, а то, что сумела найти себя. И сейчас не думала о своих злоключениях, вернее не так часто думала, отключалась от кровоточащих мыслей, с интересом переключаясь на действительность. Раны затянутся постепенно, и жизнь потечет своим чередом.
      Чернова волновалась очень сильно, прямо сердце выскакивало из груди, хотя на восьмой этаж она поднялась не пешком, а на лифте. Встала на площадке, тупо разглядывая металлическую дверь, обшитую сверху шпоном. Долго стояла, не решаясь позвонить, вспоминала последнюю встречу и старалась предугадать, как к ней отнесется Николай. Иногда даже возникали мысли – уйти, но она гнала их от себя, понимая, что это нерешительность скептика, что ей в принципе не присуще.
      Валентина нажала на кнопку и, не услышав звонка, переключилась на другое. «Может нет дома, может звонок отключен и надо постучать, может не слышно из-за двух дверей»? Но вот послышался шум открываемой дальней двери, потом пожелтел зрачок дверного глазка из-за включенного света в коридоре и почернел – кто-то разглядывал уже ее. Вопроса не последовало – дверь отворилась. Чернова сразу узнала Николая, хотя он и постарел немного. В принципе, морщин немного прибавилось, а вот волосы посеребрились. Николай принадлежал к тому типу людей, которые лысеют мало, зато седеют неплохо. И сразу возникли мысли: «А как же я за пятнадцать лет - постарела? Но он открыл дверь, не спросив, кто – значит узнал».
      Николай тоже разглядывал ее и произнес не сразу:
      - Вот так встреча… Вы ко мне? – почему-то спросил Николай, как будто кто-то другой жил в этой квартире.
      Чернова просто кивнула головой, слова как-то и где-то застряли, а он отодвинулся в сторону, освобождая проход.
      Николай провел Валентину в комнату, показал рукой на кресло.
      Присаживайтесь. Чай, кофе, может чего покрепче?
      Валентине сразу вспомнился тот бульбулятор, которым он кипятил воду, и она улыбнулась.
      - Давайте начнем с чая…
      - Давайте начнем, - в ответ улыбнулся Николай.
      Его позабавило слово «начнем». Включив телевизор, что бы гостья не скучала, он удалился на кухню. Через пару минут вернулся, расставляя на журнальном столике чайник, запарник, кружки и печенье с сахаром. Потом еще раз ушел и почти сразу вернулся, но уже с бутылкой мартини и рюмками. Провел рукой над столиком, как бы показывая жестом – выбирай.
      - А я все вспоминаю тот ваш кипятильник, бульбулятор, кажется, - улыбнулась Чернова, - но давайте начнем с мартини. Так будет легче.
      Волнение у Черновой улеглось после первых фраз, и она с удовольствием почувствовала, что нет у Николая той прежней отчужденной напряженности, как в первую встречу.
      - Да-а, иногда приятно вспоминать старое. Хотя в девяностые годы уже появились нормальные чайники, но мы еще пользовались по старинке проверенным методом. – Он разлил мартини. – Я часто вспоминаю те времена, и вы знаете – вспоминаю хорошее. Хороших парней, интересные или смешные, прикольные случаи. – Он поднял рюмку. – Давайте выпьем за встречу. Честно говоря, никак не ожидал вашего появления.
      Они выпили и Валентина попросила:
      - Расскажите какой-нибудь интересный или смешной случай.
      Так сразу – даже и не знаю,.. – он задумался на минутку. – Они как-то сами собой приходят на ум, по ситуации… Но, вот хотя бы этот… Давно это было, не ОБЭП, а ОБХСС тогда называлось подразделение. Подъезжаем мы к одному заводику, там коньяк разливали, таскали, конечно, спиртное работники, а мы, как могли, боролись с этим. Машину ОБХССную, естественно, знали все заинтересованные личности. Вот, едем и видим – мужичок один от проходной с двумя 20-литровыми канистрами топает. Увидел машину, заметался. Куда бежать – не успеет. Поставил канистры, встал рядышком, закурил. Мы подъехали, спрашиваем: «Ну, что? Попался с поличным. Бери канистры и в машину». Куда там – такую бурную деятельность проявил, что хоть медаль давай. И что канистры эти злополучные давно здесь стоят, и что шел он нам позвонить, и не его они вовсе, и не притрагивался он к ним никогда, и что в них не знает, естественно. А мы и говорим: «Так отпечатки же твои на канистре остались». «Какие отпечатки? Остались, конечно, - быстро сообразил он, - потому и остались, что вам помогаю – вон сколько свидетелей подтвердят». Тут народ стал собираться, а тип этот действительно канистры схватил и сует их нам в машину. Так и не доказали мы ничего.
      - А канистры?
      - А что канистры? Оформили, как положено, составили акт на всякий случай и уничтожили коньячное содержимое путем выливания на землю.
      - Так на землю и вылили на самом деле? – удивленно переспросила Чернова.
      - Зачем же на землю – в желудок вылили.
      - В какой желудок? – сначала не поняла, а потом расхохоталась Валентина.
      - Вот… имел место такой случай. Кто-то посмеется, кто-то упрекнет злоупотреблением, а кто-то вообще никак не отреагирует. Случай один, а интерпретация разная.
      Николай снова разлил мартини, давая понять своей последней фразой, что пора переходить к более серьезному разговору.
      - Я часто, Николай, вспоминаю нашу тогдашнюю встречу. Особенно последний месяц. Так я и не написала ничего, а вот теперь хочется, - начала переходить к делу Валентина.
      - И что же случилось за этот последний месяц?
      - То, что было со мной – вы наверняка знаете, - Николай кивнул утвердительно. – Тогда я не написала никакой статьи, естественно ошибалась во многом, например, в восприятии действительности. И хотелось бы извиниться…
      - Вы же не за этим ко мне пришли,- перебил ее Николай.
      - Не за этим, - согласилась Чернова. – Помните, вы возбуждали уголовное дело в отношении некоего Поповича?
      - Попович… банкир этот… Конечно, помню, как не помнить.
      - Так вот, я выяснила, что он и не осужден вовсе. Почему?
      - Почему? – вздохнул Николай. – Да просто потому, что прокуратура, в лице своего обвинителя, отказалась в суде от обвинения. Вот и все.
      - А вы что?
      - А я что? Ничего. Что я могу сделать?
      - Разве он не виновен?
      - По закону – выходит так.
      - А по совести?
      - А по совести – это гад, каких мало. Я вообще ошарашен таким результатом. Многоэпизодные железобетонные доказательства… И на тебе – отказ от обвинения. Но зачем вам это? Даже если представить невозможное – вновь вернуться к делу – пятнадцать лет прошло, все сроки давности истекли, и он сейчас действительно неподсуден.
      Николай налил мартини и выпил. Чернова поняла, что он переживает. И не потому, что большой труд ушел насмарку, а потому, что преступник, настоящий преступник, ушел от наказания. И не просто ушел, а при этом совершил и еще одно – дал взятку, очень большую взятку, которую сейчас невозможно доказать, но в существовании которой сомнений нет.
      - Не знаю, может там и есть какие-то нюансы, позволяющие возобновить дело, не знаю. Но я не об этом. Я так и не написала тогда статью - почему бы не написать сейчас? Пусть узнают об этом все, пусть знают, что живет здесь и дышит, коптит небо этот поддонок Попович.
      - Вы опять за старое, кто же вам разрешит? – махнул рукой Николай.
      - А вот здесь вы не угадали, вернее ошиблись. Я же не собираюсь юридически его обвинять в чем-то. Многие забыли, а многие и не знают, что такой факт имел место. Нет ничего опаснее, чем заронить сомнение в души людей. Я напишу без юридических обвинений, но напишу так, что каждый будет считать его преступником, ушедшим от наказания. Очень и очень некомфортно станет ему находиться в обществе. Пусть хоть такое наказание, но он понесет. Он же королем себя тогда чувствовал – оправдали без вины виноватого, многие приходили с сочувствием. А с чем сейчас придут – пусть петушком себя почувствует.
      - А вы знаете, что на зоне это слово означает?
      - Знаю, поэтому и говорю. Пусть, может быть, он и не петух, но пусть ощущения его будут сродни петушиным.
      Николай засмеялся.
      - Крепко вы его хотите опустить.
      - Вот именно – опустить. Не в зоновском смысле, но опустить. Пусть походит, поживет опущенным. – Чернова опрокинула по-мужски рюмку мартини в рот. – Я ознакомилась со всеми материалами уголовного дела, - продолжила она, - Попович давал много показаний, признавая свою вину, писал явки с повинной, рассказывал и при адвокатах, как брал взятки и все это зафиксировано не только протоколами, но и видеозаписью. Как же он сумел отвертеться?
      - Как сумел отвертеться? Деньги, большие деньги решили вопрос. В суде он отказался от всех своих показаний, заявив, что они добыты под давлением. Умные адвокаты понимали, что если суд, в обычном порядке, все равно вряд ли поверит в то, что показания из Поповича получены с применением давления, значит, нужно применить необычный порядок. Слишком много раз он повторял свои показания, слишком много фактов добыто следствием. Вот и отказалась прокуратура от обвинения. А суду пришлось согласиться. Если бы, как обычно после прений сторон, суд удалился принимать решение, то приговор бы был железно обвинительным, а так суд ушел рассматривать отказ прокуратуры от обвинения. Вот и решилось все само собой. Очень умный ход адвокатов, конечно, и цена его, полагаю, не малая. Что ж, свобода того стоит.
      Николаю даже показалось, что Чернова поморщилась.
      - Вы как будто восхищаетесь, что преступник по существу оправдан, - уколола его Валентина.
      - Что оправдан – не восхищаюсь. И что он виновен – сто процентов уверен в этом. А вот действиями адвокатов, даже не знаю какое слово подобрать, горжусь, восхищаюсь… Нет, не то… Короче – хорошо поработали. Прокуратура, ее служба обвинения – вызывает презрение.
      Николай вновь налил мартини, они выпили молча, без тоста.
      - Вы знаете, Валентина, - разговорился он, - я же остался прежним. И по-прежнему не уважаю журналистов и адвокатов. Вы – исключение, Валентина. Журналистов, я уже объяснял, в погоне за сенсацией они не видят живых людей, не чувствуют их боли или неудобства от самих себя, не осознают, что героям статей часто бывает стыдно или обидно, или крайне неуютно от их печатного слова. А зачастую вообще пишут фальсификат на основе реальностей. А адвокаты? Вот, к примеру, адвокаты Поповича. Разве они не понимали, что он преступник? Ни капельки не сомневаюсь – прекрасно понимали. Но ведь они юристы и должны стоять на страже закона! А они на чем стоят? Да на баксах они стоят и ни на чем больше. Деньги только одни на уме и все. Совесть и честь – нет таких понятий для адвокатов, есть одно понятие – сколько? Сколько заплатят. Но и здесь есть исключения, а правило – всегда правило. Вот такая моя позиция. Вы не согласны?
      - Вы знаете, Николай, с адвокатами мне согласиться легче, - она улыбнулась, - но, пожалуй, сейчас соглашусь и с журналистами.
      - Вот видите, а когда-то не соглашались… Можно вопрос? – Чернова утвердительно кивнула головой. – Сейчас много говорят о взятках в правоохранительной системе. Как вы считаете, где больше взяток берут – в милиции, прокуратуре, ФСБ или в судах?
      Николай хитро прищурился, и Чернова подспудно ощутила какой-то подвох в его вопросе.
      - Так сразу и не ответишь… Наверное, все-таки в милиции. – Она вопросительно посмотрела на Николая, ожидая пояснений.
      - В милиции говорите… А я бы изначально поделил вопрос на количество и качество. Если брать количественный вариант, то схема такова - милиция, прокуратура, суды, ФСБ. А если качественный вариант, то есть по сумме денег, то картина совершенно другая получится. На первое место, конечно, суды выплывут, а за ними прокуратура, потом ФСБэшники приютятся, и менты последними окажутся. В виде таких щипачей – берут часто, но по малому. Народ, конечно, больше всего ментов хает, потому что уровень образованности и сознания здесь самый низкий в процентном отношении. Но и здесь однозначно подходить к вопросу нельзя. Ведь именно в милиции во много раз больше уголовных дел, именно в милиции гораздо больше задержаний преступников. У каждого следователя в райотделе милиции – многие десятки уголовных дел, а в прокуратуре несколько штук всего. Нагрузка вообще несопоставимая. Разве этого не знают наверху? Все знают. Следак в ментовке – замотанная личность. В прокуратуре – холеная и вальяжная. В ментовке он пшик получает, а в прокуратуре на несколько порядков больше. Вот конкретные факты и почему так получается, Валентина?
      Чернова посмотрела на Николая несколько по-другому. Прошла, испарилась своеобразная сдержанность общения. То ли от выпитой рюмки, то ли от темы разговора и понимания главного. Ей захотелось этого общения, захотелось, чтобы оно продолжалось не один день или вечер.
      - Понимаете, Николай, - начала издалека Валентина, - одни и те же события люди воспринимают по-разному. И даже с истечением нескольких лет видение вопроса может измениться у одного и того же человека. С приходом опыта и знаний. Не все и не всегда говорят правду – думают одно, говорят другое. Не знаю, может, это какой-то политический трюк, но, например, ходят слухи, что многие молодые американцы сейчас считают, что Россия далеко не главный фигурант, если можно так выразиться, во второй мировой войне. И эту войну с Гитлером выиграли именно они – американцы, а мы, практически, ни причем. Жизненного опыта у меня, конечно же, прибавилось, но и оторвана от общества я была некоторое время. Поэтому, наверное, сейчас все воспринимаю острее. Мне больно видеть, как гибнет наша молодежь, она живет в своем мирке, оторванном от политики, социологии, культурологии. Не ходит на выборы, например, не читает книг. Ее интересуют только деньги… семья, работа. Катиться, как класс, молодежь вниз. Государство не хочет или не может, или не получается пока заняться воспитанием молодых в социально-политическом аспекте. – Чернова помолчала немного, потом продолжила: - Но не об этом я хотела сейчас поговорить и не о том, кто больше берет в правоохранительной системе. Почему так получилось с Поповичем? Я читала копии материалов уголовного дела. Он на следствии признавал все, признавал в присутствии собственных адвокатов, признавал под видеозапись. А на суде от всего отказался. Почему? Там же есть неоспоримые факты, которые скрыть невозможно. Например, обучение дочери в Англии, за которое заплатил банк, где она никогда не работала и не числилась, а банк, и это доказано, поимел определенные льготы впоследствии. Получение квартиры от другого уже банка, за которую Попович не заплатил ни копейки, и это тоже доказано следствием. Допустим, можно выбросить из дела некоторые эпизоды получения взяток в долларах и иенах, которые он на следствии все признал, но с поличным его не взяли, а заявителю и свидетелям не поверили. Как же так, как это могло случиться?
      Николай вздохнул тяжело, вытащил из пачки сигарету, прикурил. Несколько раз глубоко затянулся дымом и только потом ответил.
      - Меня этот вопрос и самого мучает. Это я допустил ошибку, будучи уверенным, что он не открутиться.
      Опер в отставке замолчал ненадолго, наливая чай, отхлебнул несколько глотков и продолжил:
      - Когда Поповичу я предъявил неоспоримые факты, он признал все. И это было еще до ИВС и СИЗО. Потом восемь месяцев следственного изолятора. В этот период собиралась доказательная база, факты, так сказать, неоспоримые факты, показания свидетелей. Его допрашивали, допросы записывались на видеопленку, как раз с той целью, что бы он впоследствии не мог отказаться и заявить, что дал показания под каким-либо психологическим давлением. На всех проведенных очных ставках Попович не отрицал ничего. А я вот расслабился, посчитал, как и вы сейчас, что существуют неоспоримые, железобетонные, титановые доказательства. И выпустил его из СИЗО под подписку о невыезде. Это и была моя ошибка. А на суде он отказался от всего, заявив, что из него показания выбили. Банкир, который откатил ему квартиру, вдруг вспомнил, что деньги получил, но не оформил, как положено. Другой банкир заявил, что хотел впоследствии взять дочку на работу. Понимая, что все это зыбко, не доказательно, прокуратура, в лице обвинения, просто от оного отказалась. Она очень хорошо понимала, что проверки таких показаний допустить нельзя – рассыплются враз. А раз нет обвинения, то и дело закрыли. И никаких проверок, а ведь они должны были быть. Если из Поповича выбили показания – то кто и почему не наказан. Почему никто не пострадал за ложные показания, а заявители за ложный донос. Видите, у меня тоже много – почему? Вот… примерно так все и произошло. Мы в России живем, Валентина, где возможно все.
      Николай закурил снова, а Чернова сидела молча с опустошенным видом. Ее повидавший виды мозг с трудом переваривал услышанное.
      - Видите, Валентина, - вдруг вновь заговорил он, - мы живем в демократическом обществе, где можно говорить о чем угодно. Нас же не накажут за нашу беседу, не 37-ой год. И, кстати, о взятках. За сколько времени и за сколько эпизодов весь штат городских ГАИшников, например, наберет сумму, которую взяли в суде и прокуратуре. Сотни или тысячи раз им придется брать понемногу, а здесь раз – и в дамки. Мы и суммы то не знаем, поэтому весь наш разговор предположительный. Если хотите, посидели мы с вами, пофантазировали, и стало нам легче, а значит, и разговор оправдан.
      Николай улыбнулся и, как показалось Валентине, немного заерзал на стуле, видимо, давая понять, что пора и честь знать.
      - Вы испугались? – удивленно и одновременно огорченно спросила журналистка.
      - Испугался? Нет. Почему вы так решили?.. Просто доказать мы ничего не сможем. А поболтать – поболтали. Да и старое ворошить, может быть, иногда надо, но не всегда полезно.
      Чернова поднялась со стула.
      - Извините, Николай, спасибо, что поговорили со мной. Многое узнала, но не думала, что так все закончится. И все равно спасибо.
      Уже дома Валентина, неоднократно перебрав в памяти разговор, поняла, почему он так поступил. Наверное, действительно сейчас ничего нельзя изменить, доказать. Все сроки давности вышли. И не хочет опер ворошить старое официально. Поговорить в частной беседе – пожалуйста, но не открыто и публично. Он мыслил другими категориями – преступление, преступник, тюрьма. Но есть общественное мнение, где соринка сомнения может вызвать элементарную бурю. Не получит она и бури, но хоть на пенсию его отправить пораньше, вернее уйдет сам и не с почетом в душе. С сомнением и страданием, пусть этот гад сам себя сгложет. А если у таких совесть - возникал подспудно вопрос? Может и нет. Но на фоне современного благополучия – это будет удар. И она ударит его прошлым, не высказывая конкретики, фактов и доказательств.
      
      
      *        *        *
      
      
                Кэтвар прикрыл веки. Почему-то внезапно захотелось полежать молча, чтобы никто не мешал и подумать, поразмышлять, вспомнить прошлое и, может быть, что-то наметить на будущее. Мысленно пронеслась перед глазами вся осознанная жизнь, лица друзей и недругов. Остались почему-то два – Михась и Чернова. Умница Михась и, хлебнувшая горя, Чернова. Разные люди…
      Вспомнилась внезапно сенсация, всколыхнувшая Россию. Политик областного масштаба на пресс-конференции резко сменил тему. Стал рассказывать в подробностях, как использовал служебное положение в целях личного обогащения, как обкрадывал бюджет, налогоплательщиков. С истинным раскаянием выкладывал всю правду-матку о своих махинациях и заверял, что никогда более не станет делать подобного, а будет истым служителем народа и Отечества. Политик вернул украденное народу, области. И его не сняли с должности, он стал популярен и уважаем. Потянулась цепочка и к другим политикам-прихватизаторам…
      Кэт улыбнулся. «Нет, масштабнее надо мыслить, шире и глубже»… Мысли были уже далеко, проносились над Москвой, вызывая шквал сенсаций и бурю эмоций. Он представлял лица журналистов, захлебывавшихся от потоков ошеломительной информации. «Да-а-а, потрясет Россию… Но она переварит и успокоится. А как быть с Америкой, Европой? Там принято нашкодившим политикам подавать в отставку»…
      Кэтвар встал с дивана. Пора собираться в дорогу – великие дела ждут героя и великие перемены…