Я возвращался домой после тяжелого рабочего дня. Я ехал в шумном троллейбусе, когда обратил внимание на то, что снег валит с неба огромными хлопьями. Застилает улицы, припаркованные автомобили, любые выступы на зданиях. Сглаживает ландшафт. Волшебно искрится, вызывая ностальгию по детству. Я вспомнил что мой город - урод все еще может быть прекрасен. Я выскочил из троллейбуса, обрадовался свежей прохладе и двинул домой пешком, улыбаясь сам не зная чему. Я прошел несколько остановок, почти не чувствуя усталости, чувствуя только легкую грусть по чему-то потерянному, и потерянному безвозвратно. Эта грусть была приятна. Я не думал о чем-то конкретном, нет, я подставлял лицо под мокрые снежинки, щурил глаза и улыбался. Наш город был внутри новогоднего стеклянного шарика-игрушки, которую несколько раз потрясли.
Когда я вышел на площадь Ленина, я сначала не увидел ничего необычного. Под ногами приятно и непривычно скрипел снег, деревья замотанные в новогодние разноцветные гирлянды были похожи на искуственные. Город замер в ожидании праздника.
Замер? Внезапно я понял, что вокруг нет ни единой живой души, все автомобили стояли вкривь и вкось, открытые, мигающие поворотниками, с еще работающими двигателями. Была абсолютная тишина, лишь вдалеке слышался невнятный шум и тихий-тихий, далекий, ритмичный грохот не похожий ни на что мною слышанное. От удивления я открыл рот.
Я замедлил движения, пошел по площади, наблюдая медленно и верно присыпаемые нетерпеливыми снежинками беспорядочные и грязные следы разбежавшихся кто куда прохожих. Я увидел одиноко торчащую огромную елку, обвешанную украшениями, а под ней фигуры Деда Мороза и Снегурочки.
Я смотрел на переключающиеся светофоры, на пустой Макдоналдс с перевернутыми столами и стульями и разбросанной по полу едой, на открытые двери банков, на перевернутый троллейбус, перегородивший своим корпусом засыпанную снегом дорогу, ведущую к набережной.
Охвативший меня ужас спер мне дыхание. Воздух словно застрял у меня в горле, и только после определенных усилий он выходил изо рта длинными струями пара которые тут же подхватывал ветер.
А потом я увидел его. Из - за окружавшего меня зрелища опустошения и катастрофы, из –за сотен брошенных машин и следов разбегавшихся, падавших и бежавших вновь людей я не заметил того, что постамент, на котором стоял памятник Ленину был пуст. Памятника не было. Окинув ошалевшим взглядом площадь и прилегающие улицы, я не обратил на это внимание.
Ленин стоял рядом со своим памятником. Он внимательно смотрел на меня, а потом зашагал, прямо на меня, в сторону спуска к реке. Его шаги отдавались громогласным эхом, в его железном чреве скрипела арматура, при каждом его движении с него сыпалась облупившаяся старая черная краска. Его мощная фигура в расстегнутом пальто быстро приближалась ко мне, разбрызгивая вокруг фонтаны раздавленной и вывороченной башмаками плитки. Я почувствовал страшное сердцебиение, тупую боль внизу живота, перестал чувствовать холод. Вождь приближался ко мне многометровыми шагами. Когда до меня ему оставалось пару шагов я опомнился. Одеревеневшие ноги сделали несколько резких движений, унося мое тело прочь с дороги великого вождя. Я неуклюже проковылял десяток шагов и упал в снег, наблюдая за тем, как Ленин все также устремив взгляд в землю многотонно шагает к реке. Лежа в снегу я провожал его своим взглядом, шапка моя валялась где-то в стороне, и снежинки таяли у меня на лице.
Он давил и пинал ногами машины, выли сигнализации. Шел снег.
Внезапно, постепенно умолкающий шум усилился. Послышался рев двигателя. Повернув голову я взглянул вперед и увидел мчащийся по площади старый Т – 34. Он был зеленого цвета, на борту его башни красовалась аккуратно выведенная цифра 101, и он мчался поперек площади оставляя за собой густую полосу сизого дыма и две борозды раздавленной траками плитки. Он промчался мимо, направив свой уже более не разящий глаз пушки в сторону Кальмиуса. Проехав через площадь, он давя остатки уже изуродованных ногами Ильича машин, помчался вниз, вслед за вождем.
Мои джинсы промокли от снега, все туловище окаменело от увиденного. Грохот многократно возрос. По площади мимо меня шагал сошедший с постамента Артем, следом катилась голова Дзержинского, отбивая остроконечной бородкой куски плитки. Дальше брел архистратиг Михаил, слетевший с колонны около Свято – Преображенского собора. Его крылья, меч, щит и нимб отливали золотом под ярким светом фонарей. Поодаль, вышагивая на одних длинных руках, тащился безногий хмурящийся Куйбышев, размашисто шагал Тарас Шевченко что-то бормоча себе в усы, устремив в даль взор и играя желваками широко шагал стратонавт, на его боку раскачивалась портупея. Шли два усатых и в фартуках пролетария - борцы за советскую власть, худющий Максим Горький нес под мышкой кудрявую голову Пушкина, шахтер держал в руках кусок угля, закрыв глаза не шел - плыл куда-то по воздуху измученный воин-афганец, еле перебирая ногами плелась изможденная жертва политических репрессий 30-40х годов, торс исхудал, наготу прикрывала только какая-то тряпка на бедрах. Каждое его движение - отголосок боли. Шел герой-спасатель в огнеупорном комбинезоне, золотой добрый ангел мира сверкая как солнце под падающим снегом нес в ладонях голубя. Ниже за домами виднелись черные исполинские статуи освободителей Донбасса. С серьезными и сосредоточенными лицами они грохотали по брусчатке. Памятники скрежетали и скрипели, ухали по земле тяжелыми ножищами, неуклюже оглядывались осыпая землю отламывавшейся краской. В прорехах их старых и нуждавшихся в ремонте тел виднелись арматурины. Оставляя за собой разрушенное и покореженное пространство они медленно уходили по улице вниз, за вождем. Грохот медленно стихал. Сыпалось стекло пинаемых машин, трещали деревья. Птицы кружили в ночном небе.
Я перевел дыхание.
Одел шапку. Струсил с мокрой одежды снег.
Пустые оставленные памятниками постаменты хоронил под собой пушистый снег.
Через неделю жизнь пошла своим чередом и об этом удивительном происшествии все забыли.