ТРУДОУСТРОЙСТВО
После получения диплома и почти двухмесячного непрерывного пьянства со всем городом, пришла пора определяться с профессией. Необходимость трудоустройства застала нас врасплох. Кажется, никто об этом серьезно не задумывался и никаких особых планов не стоил. Но все, как обычно, случилось само собой и карта легла следующим образом:
Мне поступило только одно предложение - из родного института, которое я с благодарностью и приняла.
Башмакова мама пристроила в какую-то торговую компанию. Должность свою «помощник директора» Башмаков оглашать любил, а об обязанностях распространяться отказывался, так как были они по сути секретарские.
Янку я порекомендовала на еще одну открывшуюся вакансию на кафедре.
Кузя с Иркой пошли работать в школу.
Игорясик остался на вольных хлебах и подрабатывал переводчиком (благо, возможностей был много).
Валерка подался в оптовые торговцы, а Мишку сразу же загребли лейтенантом в армию.
Начались будни, к которым на первых порах мы по-прежнему относились не слишком серьезно, основное внимание продолжая уделять нашим встречам.
ПРОСВЕЩЕННЫЙ БАШМАКОВ
Однажды, после работы, мы встретились с Башмаковым, чтобы идти к Янке. Башмаков был чем-то горд и напыщен, но предмета своей гордости не обнаруживал.
И только уже у Янки, пропустив на кухне пару рюмочек, он раскололся.
- Приятно, все-таки, чувствовать себя образованным человеком, - невзначай обронил он.
- А что такое? – спросила я.
- Ну, девица меня сегодня на работе спросила, что значит «Ars longa, vita brevis*». Ну, я и перевел…
- И как же?
- Пока дышу – надеюсь, - самодовольно сказал Башмаков. И, поскольку я продолжала на него смотреть, и в моем взгляде явственно читались жалость и участие, Башмаков смущенно поскреб в затылке и спросил:
- А что, не так?
* Жизнь коротка – искусство вечно.
КАК Я ПОПАЛА В БОЛЬНИЦУ
В середине декабря я загремела в больницу с воспалением придатков. Там за мое лечение принялись всерьез: искололи до неузнаваемости бедную попу, заставляли жить с пузырем льда на животе, скормили небольшой склад медикаментов. Но 29-го, к новогодним праздникам все же смилостивились и отпустили домой.
Дома я провела ровно два часа. Потом начались какие-то боли, я грохнулась в обморок, стала белая, как бумага и по всем этим признакам сообразила, что пора мне, пожалуй, вернуться в больницу.
Врачи, невооруженным глазом распознав у меня внутреннее кровотечение, развернули подготовку к операции. Меня обмыли, нарядили в веселенький саван и повезли в операционную. В тот самый миг, когда я подняла свою задницу над каталкой, чтобы переместить ее на операционный стол, во всем городе для экономии вырубили свет. Больница исключения не составляла. Врачи, завывая от ненависти к властям, побежали готовить запасную операционную с местным генератором, а я осталась лежать в полной темноте, занятая тем, что адаптировала себя к мысли о возможной смерти.
Через долгих полчаса меня разыскала группа медсестер и покатила на операцию…
…Очнулась я 31 декабря. В реанимационной палате кроме меня никого не было. За стеной, в ординаторской, слышались веселые голоса, звон тарелок и другой предпраздничный шум. Мне стало так одиноко и жалко себя, что часа два я ревела, как крокодилица, в три ручья. Заснула, утомленная переживаниями около десяти часов вечера, не дождавшись ни боя курантов, ни обещанных от врачей поздравлений…
К Рождеству я уже ходила, но плохо. Более-менее очухалась только к Старому Новому году, решив отыграться за все даром прошедшие праздники.
И вот, тринадцатого января, наша палата и еще несколько приглашенных дам скинулись, кто чем богат и сели за праздничный стол (ну, по меркам заведения, конечно). Я, со своей стороны выставила бутылочку винца, которую мне притаранил сочувствующий Башмаков, навещавший меня почти каждый день, и праздник начался. Правда, закончился он быстрее, чем предполагалось, вместе с нашими запасами. Положение было хреновое. Выпить еще хотелось, но взять было решительно негде: больница специализированная, одни тетки, одежда арестована, посетителей уже не пускают.
Но тут кому-то вовремя вспомнилось о существовании процедурного (а по совместительству перевязочного) кабинета. Спирт там должен был водиться по определению.
Мы тихо выползли в коридор. Персонал, по традиции, поддавал в ординаторской. Осторожно, цепочкой, мы двинулись вдоль стены. По дороге я грамотно расставила посты, а сама нырнула в процедурный. Перенюхав на столе около сотни банок, я обнаружила искомую колбу со спиртом, и щедрой рукой ее ополовинила.
С трудом сдерживая радостный визг и топот, мы вернулись в палату и там уже устроили беспредельное и беспрецедентное пьянство.
… Проснулась я наутро от криков медперсонала. По их отдельным репликам стало ясно, что пропажа спирта обнаружена и ищут виновных. Мы испуганно затаились. К счастью, на четырех опухших девочек никто не обратил внимания. Заподозрили, что и понятно, кого-то из своих.
В тот же день придя на перевязку, я увидела, что запоздалые меры приняты: спирт развели йодом.
Но я была уже почти дома.
ИРКИН РАЗВОД
В начале февраля я выписалась из больницы. Дело на всех парах шло на поправку. Меня навещали делегации и я, блаженствуя, хрумкала фрукты и легально попивала «Кагор», который мне прописали для восстановления количества и качества крови.
Не приходила ко мне только Ирка. Я даже на нее слегка обиделась (больной друг, можно сказать, помирает…). Но вскоре Ирка объявилась. Увидев ее, я пришла в замешательство: Ирка была еще бледней и тоньше, чем я.
- Ты что так похудела? – участливо спросила я. Ирка махнула рукой и резко отвернулась, пряча глаза. Тут уж я испугалась не на шутку.
- Ирка, да что с тобой! – я потрясла ее за плечо, - ну говори же!
Нехотя и словно из-под палки Ирка начала рассказывать. Как я понимаю, произошло следующее.
Сразу после свадьбы молодые поселились у Иркиных родителей. Сначала все было супер. Породненное семейство прекрасно ладило друг с другом. Во всяком случае, старалось. Все улыбались. Все уступали друг другу. Но время шло. Две крошечные комнаты. Совершенно новый, чужой человек с одной стороны. Ревнивые глаза родителей и устоявшийся маленький социум, с другой. Притирка молодых. Скопившиеся обиды и недовольство, который каждый гасил в себе, как мог. История известная…
Долго так продолжаться не могло. И в один прекрасный день наступил взрыв. Взорвался Кеша, уставший ходить с прямой спиной. И повод-то был какой-то смешной: кофточка, что ли, лежала не на месте. Ирка не смолчала. Они орали друг на друга, выплескивая напряжение, скопившееся в них за полгода.
И, может быть, не так уж и плохо было поорать, но никто не смог остановиться вовремя. Упреки как-то незаметно переросли в оскорбления. За стеной осуждающе молчали Иркины родители. Кеша в запальчивости похватал вещи и, хлопнув дверью, поехал к своим.
Иркины родители, за время совместного проживания убедившиеся в том, что Кеша это совсем не тот человек, который нужен их дочери, принялись убеждать ее, что все это к лучшему.
Ирка так не считала. Подождав пару дней, она попыталась позвонить Кеше, но тот бросил трубку. Другие попытки тоже не увенчались успехом: его просто не звали к телефону. Ирка подкараулила его возле дома, но Кеша, опустив голову, прошел мимо.
Ирку охватило отчаяние. Вечерами она бродила по зимним, неосвещенным улицам, смотрела на проезжающие мимо машины. Она шла по обочине, мечтая поскользнуться и вылететь на проезжую часть. Днем она вела в школе какие-то уроки, с трудом заставляя себя выходить на работу. Приходила домой, плакала и спала.
Так прошли две недели.
Неожиданно позвонила знакомая и предложила поработать несколько дней с голландцем. Ирка, чтобы отвлечься, согласилась.
Голландец оказался молодым, рыжим и веселым. Ирка ему сразу понравилась, и он начал за ней ухаживать. На третий день знакомства Ирка покорно легла с ним в постель. Голландец влюбился после первой же ночи, а на седьмой день, перед отъездом предложил ей переехать в Питер, где у него было процветающее дело.
Ирка вяло улыбалась. После голландца ей не стало легче, а его предложение она всерьез не восприняла: мало ли у него таких в каждом городе. На удивление, голландец начал звонить каждый день, рассказывать ей о своей любви и уговаривать приехать. Он выслал денег на дорогу и каждый день спрашивал: «Когда?»
Иркины родители, казалось, источали флюиды, способные физически подтолкнуть Ирку к принятию положительного решения.
- В общем, я послезавтра уезжаю, - тихо сказала она.
Я сидела в полном ступоре, гладила ее руку.
- А ему звонила? – осторожно спросила я.
- Не берет трубку, - Ирка вздохнула, - мы с родителями решили всем сказать, что я еду к родственникам в Симферополь. Ты тоже молчи, ладно? – Я кивнула. – Особенно, если он будет искать. Да он и не будет…
Мы проводили Ирку. Был холодный мрачный февраль. Я смотрела в ее сосредоточенное неживое лицо и изо всех сил старалась не зареветь.
…В начале апреля Кеша разыскал меня в институте.
- Разговор есть, - сказал он. Мы отошли в сторонку, - ты не знаешь, где сейчас Иришка? - Кеша был плохо одет, небрит и походил на мужика из очереди в винный.
- Не знаю, вроде к родственникам в Симферополь поехала, - замявшись, ответила я.
- Да-да, у нее там кто-то есть в Симферополе, - суетливо заговорил он, потом поднял на меня глаза, - ты знаешь, я не могу без нее, - сказал он, - я поеду за ней…
Не знаю, ездил он в Симферополь или нет, но Ирки, разумеется, там не нашел. Потом мне рассказывали, что он стал много пить. Нашел себе женщину. Бросил. Нашел другую. Тоже бросил.
А Ирка жила в Питере в пятикомнатной квартире с евроремонтом и сауной. Сначала сильно тосковала, особенно, когда слышала по радио их любимые песни. Но ни разу не позвонила.
Постепенно все забылось и сгладилось. Ирка съездила в Амстердам, познакомилась с родителями голландца. Через год, оформив развод, она вышла за него замуж.
КАК Я РАБОТАЛА ПРЕПОДАВАТЕЛЕМ В ЛЮБИМОМ УЧЕБНОМ ЗАВЕДЕНИИ
Поскольку в преподаватели я себя с детства не готовила, то методически и педагогически мои уроки выглядели довольно экзотично. В совершенстве я владела лишь двумя методами:
Первый состоял в том, что я, с умным видом притаранив с кафедры магнитофон, ставила в него аудиокассету с каким-нибудь англоязычным исполнителем и предлагала своим ученикам снять слова. После чего удалялась курить и трепаться с кем-нибудь из своих старых знакомых.
Когда я возвращалась, снятыми оказывались только пара строчек, зато возле магнитофона образовывалась стихийная дискотека.
Этот метод я практиковала в неязыковых группах. На своем же родном факультете данных мне на откуп трех- и четверокурсников я регулярно, раз в неделю (поминая доброго Лэрри), таскала в телевизионную комнату (была у нас такая, с телевизором в полстены и другими полезными вещами) смотреть фильмы на английском языке.
И мне и группе такие занятия очень нравились. Не нравились они только декану.
И его можно понять…
Короче, окончилось мое педагогическое новаторство тем, что на кафедре произвели реорганизацию, в результате которой я попала в субаренду к одной даме, неизвестными тропами пробравшейся на кафедру, но очень меня до того момента веселившую своим приблизительным знанием как английского, так и русского языков. Например, когда она, влюбленно глядя на декана, говорила: “О! Вы такой альтруист!”, в контексте это значило: “О! Вы такой оптимист!” Про английский я вообще молчу.
Я, как гордая юная девица перенесла удар судьбы молча, хотя где-то в подсознании зародилась мысль о смене работы и места жительства. Я торопливо засобиралась в отпуск.
Барышня, прощаясь со мной, высказала множество пожеланий по поводу того, какие ВУЗ’ы столицы мне нужно посетить, и какими методическими материалами там разжиться. В мой, значит кровный отпуск. Одновременно она тыкала своей сарделькой в какие-то списки тем, методички, безжалостно расчерченные журналы, чем вызвала у меня панический ужас.
Сжав зубы и укрепившись в своих смутных желаниях, я отчалила в Москву.
КАК Я ПРОФУКАЛА ВСЕ ДЕНЬГИ
Как-то так получилось, что в институте мне оплатили проезд до Москвы после года работы (хотя по правилам должны были после двух). Я обрадовано схватила объемистый брикет с зелеными 500-рублевками и стала собираться с Москву.
Брикет я отдала папе (летели мы с ним вместе), и он его куда-то упаковал. Так же у меня имелись кое-какие трудовые накопления, на которые я сильно рассчитывала в плане разнообразных поездок за пределы нашей Родины.
По приезде в Москву выяснилось, что папа засунул мой кирпичик в рюкзак, а рюкзак сдал в багаж. Естественно, когда мы его распаковали, то денег там уже не обнаружили. Горестно вздохнув, я с этим фактом примирилась.
В Москве нас встречала моя школьная подруга и вечная опора Тонька, со своим довольно случайным, но в то время имевшим место быть бой-френдом Костиком.
Едва мы обменялись приветствиями, как Тонька начала взахлеб рассказывать, что они с Костиком играют в МММ и выиграли уже кучу денег.
Недолго думая, я отстегнула им большую часть своих сбережений, чтобы они поиграли и от моего имени.
Через пару дней я отбыла в город Санкт-Петербург к Ирке. Там я провела радужную неделю, совершенно, по обыкновению, не интересуясь новостями. А следовало бы. Потому что, когда я вернулась в Москву, Тонька горестно сообщила мне, что за эту неделю МММ прогорело, с моими деньгами, соответственно.
- Ну что, - сказала Тонька, - я все равно хотела, чтобы ты осталась. Давай искать тебе работу.
КАК Я ИСКАЛА РАБОТУ
В один из приятных летних вечеров мы с Тонькой состряпали объявление. Что-то типа “Молодая женщина... свободный английский... ищет работу” и т.д. и наутро отнесли его в газету «Из рук в руки».
Прошло несколько дней и я, с короткой своей памятью, уже и забыла, когда его обещали опубликовать, как тут посыпались звонки.
Целыми днями, с обрывками бумажек, где были записаны адреса вплоть до поворотов, я носилась по Москве, собеседуясь в различных учреждениях.
Один раз меня пригласила на интервью арабская туристическая компания. Думая, разумеется, о худшем, я заподозрила арабо-израильский конфликт на местной почве, решила, что меня хотят заманить и убить, боялась ужасно, но на собеседование пошла. Террористы оказались очень милыми и русскими. Одним словом, обошлось.
В другой раз мне позвонил человек с совершенно фантастическим именем и отчеством. По дороге и перед дверью в его кабинет я пыталась настроить свой речевой аппарат на произнесение неудобоваримых для него звуков, но в итоге все-таки слажала, переставив пару согласных. Дядечка сидел в огромном кабинете, зеленоглазый и седой грузин в окружении пяти тысяч своих менее породистых соплеменников, от которых буквально рябило в глазах.
Дядечка говорил:
- Я тэбэ дам кабынэт. Факс дам, тэлэфон. Что хочэшь там, то и дэлай. Ну, какой-нибуд бызнэс. У мэна кабынэт пустой.
- А денег сколько? - робко спросила я.
- А дэнэг не дам почты.
Пришлось объяснять, что в деньгах-то у меня как раз основная потребность и есть.
- Жал! - сказал дядечка.
Потом мы еще часа полтора говорили о жизни и расстались как родные.
Таким образом, обегала я пол Москвы, но работу все же нашла. В Гонг-Конгской фирме. Как я сейчас понимаю, бред собачий, а не фирма. Но тогда мне понравилось.
Собеседовал меня мой будущий шеф Серега. Я кривлялась изо всех сил, чем Серегу и покорила. Не знаю уж, что он там подумал, но подкатывал ко мне потом в течение всех трех месяцев, что я там проработала, регулярно. На пару со своим китайским начальником. Через три месяца я осады не выдержала и сбежала. Но это так, к слову.
А тогда, получив от Сереги заверения в своей необходимости, я расслабилась и на телефонные звонки (которые, кстати, раздаваться не переставали еще долго) отвечала по настроению. Особенно меня веселило, когда звонили какие-нибудь мужланы и говорили:
- Ну ты, это… Как бы внешность свою опиши…
Я усаживалась перед зеркалом и, любовно разглядывая себя, начинала:
- Ну-у... росту я небольшого. Лицо симпатичное: глаза маленькие и карие. Зато нос большой, с горбинкой. Во-от.. А фигура хорошая. Только ноги кривые.
На другом конце провода повисало молчание - у людей перехватывало дух от предвкушения встречи с такой неземной красотой.
Мне обещали подумать и перезвонить.
КАК БАШМАКОВ ПРИЕХАЛ В МОСКВУ
Прошло где-то около месяца. Я определилась с работой и занималась поисками квартиры, клея объявления на всех окрестных столбах. Про Башмакова я почти забыла, как вдруг в один из дней квартиру потрясли безумные очереди междугороднего звонка. Из шипящей и приводящей в замешательство своим эхом дали прорезался голос Башмакова.
- Анька (-нька…)! Я завтра приезжаю (-жаю)! Встречай (-чай!)!!
Тонька в то время где-то путешествовала, поэтому мы с Костиком вдвоем занялись приготовлениями к встрече: скупили пол рынка и большую часть водочных запасов ближайшего магазина. Я позвала Лизку, свою новую знакомую, с которой мы сдружились на почве поиска работы, и пока она готовила всякие вкусности, мы с Костей поехали за Башмаковым.
Башмаков в аэропорту насторожено озирался, тут же отдал мне все деньги. Чувствовалось, что ему сильно не по себе от всех этих бегающих с чемоданами табунов. Мы запихали его в машину и транспортировали в более привычную обстановку, прямо к столу.
Дикость Башмакова давала сладкую возможность разыгрывать из себя столичного аборигена. Когда мы уже накатили по паре стопок и уселись покурить на открытое окно, вдруг раздался треск, похожий на пулеметную очередь. Башмаков вздрогнул.
- Вот, стреляют… - равнодушно сказала я. Башмаков быстро сполз с подоконника и приткнулся у батареи.
Я все никак не могла собраться с духом и объявить ему, что остаюсь в Москве. Наше жениховство уже казалось мне смешным, но Башмаков то и дело об этом заговаривал, и у меня застревала в горле очередная фраза. Лизка с Костиком, будучи в курсе дел, откровенно наблюдали, как я на кривой кобыле пытаюсь подъехать к теме с разных сторон, но, кроме невнятных фраз, ничего выдавить из себя не могу.
Прорвало меня только рюмки после пятой, когда, с хрустом ополовинив малосольный огурец, я разом выдохнула:
- Башмаков, я остаюсь в Москве.
Башмаков сфокусировал на мне еще не очень замутненный взгляд и спросил:
- В смысле?
Объяснялась я многословно, привлекая историческую базу, предпосылки, судьбу и Господа Бога.
Башмаков напряженно слушал и молчал. В конце концов, я не выдержала.
- Башмаков, я тебе предлагаю остаться со мной! - выпалила я на одном дыхании, - работу найдем. Квартиру снимем. Только одно условие – ты не пьешь.
- Согласен, - быстро сказал Башмаков.
И мы тут же напились. Да так, что Башмаков с Костиком внезапно устроили какую-то пошлую, но реальную драку. Мы с Лизкой бестолково полезли их разнимать и едва не схлопотали сами. После долгих, неженских усилий Лизка, изловчившись, прижала Костика к входной двери, а я стала пропихивать растопыренного Башмакова в дверь спальной. Пыл Костика постепенно сходил на нет, но натуральный пацифист Башмаков вырывался, плевался, орал, что он сейчас ему, пидору, харю-то расквасит… Костик, живо реагируя на «пидора», опять рвался в бой. Мы с Лизкой теряли последние силы.
Оглянувшись в отчаянии по сторонам, я заметила в углу пылесос. Я на мгновение выпустила Башмакова из своих жарких объятий, схватила палку от пылесоса и треснула ему по голове. Как я его не убила – не знаю… Но у Башмакова от удара что-то прояснилось в мозгах, он стих и пошел мириться с Костиком.
С той минуты они стали не разлей вода.
КАК Я НАШЛА МОСКВИНА
Мы с Башмаковым сняли немыслимо убитую однокомнатную квартиру неподалеку от Тоньки и начали налаживать семейный быт.
В квартире, кроме кровати с пружинами, которые по ночам вкручивались нам под ребра и одной погнутой чайной ложечки, ничего не было.
Я уже начала работать. Башмаков специализировался по хозяйству: ходил по магазинам, готовил еду, стирал. Он действительно не пил, разослал резюме по агентствам и ждал предложений.
Благодаря Башмаковским рейдам по магазинам мы разжились посудой и постельным бельем. Родители, обрадованные тем, что пристроили двух придурков, наперебой слали нам всякие домашние приспособы. Так появился матрас, кое-как сдерживающий немилосердный натиск пружин, шторы на окнах и даже скатерть. Вершиной нашей хозяйственной деятельности стала занавеска в ванной с изображением различных морских чудовищ.
Но вот прошло немного времени, и энтузиазм первопоселенцев постепенно угас. Башмакову ничего путного не предлагали. Он стал томиться.
- Дай денег, пивка попью, - просил он меня с утра.
- Не дам! – говорила я.
- Ну дай хоть газетку какую куплю! Скучно ведь! У нас даже телевизора нет!
Я отсчитывала ему ровно на газетку.
Приходя домой после работы я видела день ото дня мрачнеющее трезвое лицо Башмакова.
И вот как-то раз, проезжая по рабочим делам мимо Китай-города, я вспомнила, что где-то тут, в общаге уже больше года живет и учится в аспирантуре Москвин. Опять же, из недостоверных источников было известно, что его жена и сын все так же продолжают жить в нашем маленьком городе, и что-то там у них не очень…
Немного поколебавшись, я двинулась на поиски. Нашлось все на удивление быстро. Правда, самого Москвина в комнате не оказалось, но я подсунула ему под дверь записку с номером телефона.
Вечером он позвонил. С неожиданно вновь бьющимся сердцем я слушала его голос, не очень ладно отвечала на вопросы. Мне казалось, что я давно уже забыла его, выкинула из головы, а вот поди ж ты… Я волновалась, и прижав трубку ухом к плечу, то и дело вытирала о стул взмокшие ладони.
- Ты представляешь, - после того, как мы выяснили, кто чем все это время занимался, сказал Москвин, - у меня в общежитии комната сгорела.
- Как сгорела? – удивилась я.
- Проводка вспыхнула – и все. Там, конечно, все потушили, но теперь все черное. Надо ремонт делать. А пока придется пожить у знакомой. Она уехала на лето. Только вот квартира совсем пустая…
- Так ты что, - не веря своей удаче, дрожащим от надежды голосом сказала я, - ты давай у нас поживи…
- Да неудобно, - нерешительно отозвался Москвин.
- Что неудобно-то! – заорала я, понимая, что пришел мой звездный час, - глупости не говори!
- А Башмаков? – спросил Москвин.
- Башмаков будет рад, - сказала я, строго взглянув на Башмакова. Тот кивнул.
- Ну ладно, я подумаю, - сказал Москвин, - позвоню тебе завтра.
Весь следующий день я провела то в ознобе, то в горячке. На месте мне не сиделось. Я нарезала круги по офису, приводя всех в замешательство своим назойливым энтузиазмом. Вечером позвонил Москвин и сказал:
- Ну что, если еще не передумали, я переезжаю…
КАК Я УСТРОИЛА САМОСОЖЖЕНИЕ
К нашему не слишком налаженному быту Москвин отнесся со свойственным ему пофигизмом. После его переезда я махнула рукой на Башмаковский сухой закон, и два дня мы провели в бурных пьянках.
На третий день Башмаков сказал, что хочет съездить к родственникам в Белоруссию погостить.
- Хорошо-хорошо! - сказала я, не сводя томного взгляда с Москвина.
Башмаков уехал.
И мы остались одни...
...Мы спаривались на каждом шагу. Ни ласки, ни нежности - лишь желание наших животов соприкасаться, желание двигать бедрами.
Мне казалось, что впервые, с тех пор, как мы простились тогда у Маркуши, я была по-настоящему счастлива.
Но вот, как-то раз в постели, я позволила себе смешок по поводу произведенного Москвиным неловкого маневра. Какие уж тайные струны я задела - могу только догадываться, но Москвин тут же вскочил, обозвал меня сукой и в сердцах помчался в душ.
Все еще посмеиваясь и недоумевая, я пошла стучаться в ванную, но Москвин то ругался оттуда, то молчал, но на контакт не шел.
Через полчаса, проведенных под дверью ванной я все же поняла, что дело плохо, и прерванный моим неуместным замечанием половой акт, пожалуй, продолжить не удастся.
Убитая этим открытием, я перестала стучаться и опустила руку. Москвин тут же вышел из душа и, демонстративно глядя мимо меня, прошел в комнату.
Я, в свою очередь, не в силах справится с переживаниями, пошла на кухню курить и страдать. Сунула в рот сигарету и стала нервно щелкать зажигалкой, которая, как назло загораться не хотела. Я склонялась над ней все ниже и ниже, продолжая маниакально жать на рычажок. Неожиданно зажигалка выпустила огромный столб огня, накопившийся за все это время. Я обрадовано сунула в этот факел сигарету и стала пыхать, как вдруг почувствовала какой-то странный запах и услышала легкое потрескивание. Через несколько секунд я поняла, что у меня горят волосы.
Я заорала. И крик мой, судя по всему, был полон каких-то особых эмоций, так как из комнаты примчался Москвин и стал не без удовольствия стучать меня по голове, сбивая огонь.
Через несколько минут все кончилось: меня потушили. Москвин упал на стул и начал хохотать. Я осматривала себя в зеркало на предмет разрушений, которые, к счастью, из-за повышенной кудрявости были не так уж и заметны.
Однако, стихия нас примирила, и любовная сцена была завершена.
КАК Я ПОПИЛА НА РАБОТЕ
Однажды Ольга, безбашенная секретарша с моей новой работы пригласила меня для упрочения отношений посидеть после работы за бутылочкой водки. У нее имелись ключи от офиса, так что пили прямо там. Закуски было мало, водки много. И то ли по этой причине, то ли из-за того, что водка оказалась такая ядреная, но нажралась я, как никогда.
Когда литровая бутылка «Кремлевской» была уничтожена и последние капли подлизаны, пришла пора расходиться по домам. Но чего-то нам не хватало. Чувствовалась какая-то незавершенность. И, несколько необдуманно, я пригласила Ольгу продолжить у меня дома.
Мы взяли такси и поехали к ней в Фили: на кой-то хрен нам потребовалось одеяло. Выгрузив меня из тачки, Ольга, почему-то не в пример более трезвая чем я, решила, что тащить такое чудовище домой – значит дискредитировать себя в глазах родителей навек. Поэтому она поставила меня возле подъезда, а сама запрыгала к себе наверх, за этим самым одеялом.
Я смирненько стояла под каким-то ясенем, совершенно не понимая, где и зачем я нахожусь. Ко мне подвалило что-то, судя по голосу (изображение уже отсутствовало), мужского пола, и завело беседу. Более или менее соображая мозгами, что надо твердым и трезвым голосом сообщить потенциальному насильнику направление, куда ему нужно отправляться, я, не смотря на все старания, смогла издать только мычание. На счастье, спустилась Ольга с тюком под мышкой, отослала мужика и увлекла меня ловить другое такси.
В машине меня мутило. Мы сидели с Ольгой на заднем сиденье и она, положив мне руку на плечо, ласково его поглаживала. От этого меня затошнило еще сильнее. Я стала царапаться в дверь. Водитель резко затормозил, я рванула ручку и вывалилась на газон, где тут же и наблевала, успев только подобрать широкую длинную юбку. Ольга руководила процессом из машины.
Освободив желудок, я подняла заплывшие слезящиеся глаза и увидела перед собой светящуюся надпись: «Проспект Мира», а так же огромное количество прогуливающихся людей.
Это меня нисколько не впечатлило. Я отдышалась и залезла обратно в машину. И в эту секунду потеряла память.
Обрела я ее уже дома. Мы лежали в постели втроем: Москвин, я и Ольга. Москвин, перегнувшись через мое бездыханное тело, тыкал Ольгу пальцем и спрашивал: «Девушка, а вы кто?». Ольга отмалчивалась.
Я опять отключилась…
…Утро было жутким. Создавалось впечатление, что вчера мою голову рубили топором, но не дорубили, и теперь этот топор так и застрял где-то между двумя полушариями. В кровати было тесно и жарко. Слева валялось совершенно мною на первых порах не опознанное Ольгино тело. Москвин, судя по звукам, плескался в душе. Ольга зашевелилась.
- Ну что, позавтракаем? – зевнув, спросила она.
Я с неприязнью посмотрела в ее сторону. Мысль о завтраке, а особенно о том, что его придется готовить и собирать на стол, меня не вдохновляла. Больше всего на свете в тот момент мне хотелось воды, и чтобы Ольга ушла.
Москвин тем временем закрутил краны в душе. Дверь ванной хлопнула. Мы с Ольгой одновременно повернули головы и увидели в дверном проеме Москвина. Совершенно голого.
- Привет! – хмуро сказал он и прошел в комнату. Там он неспешно отыскал в куче одежды свои шорты, одел их и замер посреди комнаты, сверля Ольгу стальным взглядом.
- Здрассте, - выдохнула Ольга, и, с трудом оторвав взгляд от чарующего зрелища, посмотрела на меня.
- Ты иди, Оль, - вяло произнесла я, - у нас тут сейчас будет секс.
Два раза ее просить не пришлось.
БАШМАКОВ ВОЗВРАЩАЕТСЯ
Прошло уже около двух недель. Башмаков все еще гостил в Белоруссии. Я работала, Москвин чем-то занимался. По вечерам мы покупали пол-литра «Smirnoff», выпивали, трепались, шли в постель.
И вот как-то раз, идя по улице, я вдруг с удивлением осознала, что Москвин мне смертельно надоел. Те непонятные отголоски любви, владевшие мной все это время, пропали без следа. Я поняла, что соскучилась по Башмакову и в тот же вечер позвонила ему в Минск.
Через несколько дней Башмаков вернулся.
Мы опять закатили грандиозную пьянку. Закрывшись от Москвина в ванной, мы с Башмаковым сидели на кафельном полу, держались за руки и шептали друг другу полными любви пьяными голосами:
- Я так соскучилась, соскучилась…
- А я так тебя ревновал!…
В ту ночь я засыпала, обнявшись с Башмаковым.
- Хорошо тебе! – из другого угла кровати заметил Москвин, - то с одним, то с другим…
- Имею право, – отрезала я.
- Да уж… - вздохнул Москвин.
О МЕТРИЧЕСКОЙ СИСТЕМЕ
Когда меня спрашивают, в скольких метрах располагается то или иное здание от того или иного места, я всегда вспоминаю моего первого московского шефа Серегу.
Мы с ним ехали на машине к ОВИРу и он спросил:
- Сколько до него еще метров?
- Я в метрах ничего не смыслю, - сказала я гордо, - могу в минутах сказать.
- Если растянуть женские колготки, сколько раз получится?
- Пятнадцать! - уверенно ответила я.
- Вот видишь, - спокойно сказал Серега.
КАК БАШМАКОВ И МОСКВИН СХОДИЛИ В ЗООПАРК
Жизнь текла своим чередом. Я ходила на работу. Башмаков и Москвин хозяйничали дома.
Придя с утра пораньше в офис, я усаживалась за стол к своему шефу Сереге (телефон у нас был общий) и начиналось:
- Привет, Башмаков! Ты что там делаешь? Картошку чистишь? Ну, молодец!… А суп сварил? Ладно, попробуем. Что? Москвин? Давай. Приветик. Чем занимаешься? Полы моешь? Ванную не забудь почистить. Я вечером в гости пойду, так что не ждите, ужинайте без меня. Ну все. Я тебя целую… Башмакову передай, что его тоже целую…
У моего шефа Сереги глаза на лоб лезли от подобных монологов.
- Ты что там, гарем завела? – оторопело спрашивал он. Я, как Мона Лиза поднимала кверху уголки губ и загадочно смотрела в окно.
Спали мы по-прежнему втроем, поперек кровати, для удобства подставив под ноги кресла и стулья.
Все было, в принципе, нормально, но пикантность ситуации скоро перестала меня забавлять.
И вот как-то раз, окончив трудовую неделю, мы решили попить водки. Вечерок удался на славу, и я подумала даже, что все, может быть не так уж плохо: вон, какие мальчики милые…
…На следующий день я проснулась поздно. Мальчиков рядом не было. На кухне раздавался характерный звон стаканов. Гнетомая худшими предчувствиями, я в одной рубашке выползла на кухню. Предчувствия оправдались: оба красавца, уже совершенно размазанные, распивали напитки.
- О-о-о! Анюта! Садись с нами! – радушно залопотал Башмаков.
- Так. А, может, хватит? – голосом, в котором звучал скрежет металла, спросила я.
- Ну ты че, Ань! Выпей!
- Не хочу.
- Не хочет – не надо! – Не глядя на меня сказал Москвин.
Я развернулась и ушла в комнату. Там, натянув до ушей одеяло, начала измышлять способы мести.
На кухне на мой демонстративный уход особого внимания не обратили. Явственно слышались водочные бульки, а так же беседа на повышающихся вместе с градусом тонах.
… Я успела немного вздремнуть. Разбудил меня апокалиптический грохот. Я испуганно вскочила. В комнату ввалился шатающийся Башмаков. Следом, опираясь о стену, вошел Москвин.
- Анечка! – сказал Башмаков, глядя на меня кривыми ласковыми глазами, - мы в зоопарк хотим пойти…
- Во-во, вам там самое и место! – не удержалась я.
- Пойдем с нами, - не обращая внимания на мой подколодный сарказм, попросил Башмаков.
- Щас! – Сказала я.
- Ну ладно! – Башмаков присел на краешек постели и вздохнул. Потом заботливо подоткнул под меня одеяло, похлопал по животу и проникновенно произнес, - не обижайся!…
Я сосредоточенно уставилась в потолок.
- Да что ты с ней возишься! – подал голос Москвин, - она же сука!
Я не сводила глаз с потолка, щеки мои от ярости запылали.
Башмаков, опершись о кровать, кое-как поднялся на ноги и, выпрямившись, с необыкновенным пафосом произнес:
- Но я люблю эту женщину!!
В воспитательных целях смех пришлось сдержать. Я пошла на кухню варить кофе. Москвин потащился следом, ругаясь и обзывая меня всеми известными ему, как лингвисту, словами. Когда кофе был готов, я взяла турку и, держа ее на весу, сказала:
- Не заткнешься – оболью.
Москвин замолчал на полуслове.
- Прямо так, живого человека? – недоверчиво спросил он.
Я подарила ему одну из своих сладчайших улыбок.
- Все, Башмаков, пошли в зоопарк, - заторопился Москвин.
Я с облегчением закрыла дверь, мечтая о том, чтобы их там сожрали гиены и они никогда больше не вернулись и начала прибирать на кухне. Вдруг квартиру огласила дурная трель междугороднего звонка.
- Анька! Привет! – закричала Валентина. Я так обрадовалась, что даже забыла о своих бедах, - слушай, я тут скоро приеду, - продолжала она, - встретимся?
- Правда?!! – я почувствовала, что очень по ней соскучилась. А так же, что у меня появился реальный шанс вернуться к нормальной жизни, - а жить где будешь?
- У подруги.
- А я тебе что, не подруга? – обиделась я, - жить будешь у меня!
На том и порешили.
Вечером, когда два натуралиста, безвременно покинув животный мир, вернулись домой, я собрала их на кухне и объявила:
- Через неделю приезжает Валентина. Будет жить здесь. У тебя, Москвин, какая-то знакомая с квартирой была? Вот туда и пойдешь. И Башмакова с собой прихвати. Поживете вместе. Я смотрю, вам больно хорошо вдвоем…
Так я их и выгнала.