Глава девятая
Большие снега
Предупреждён – значит защищён? В теории это, наверное, так. Но, как всем известно, теория ужасно суха, следовательно, возможны неожиданные варианты.
- Господа! – начал Ник внеочередное собрание. – Надвигается очень сильный снегопад. Поэтому надо быть готовым – достойно встретить данное природное явление. Что я имею в виду? Во-первых, мужчины занимаются изготовлением лопат – для уборки снега (почему-то этот вопрос выпал из нашего поля зрения), заносят из-под навеса в дальнюю пещеру дополнительный запас дров. Далее. Женщины прибираются в доме, пекут недельный запас лепёшек, чистят печь от золы. Ну, и ещё что-нибудь придумайте, чтобы не сидеть без дела. Приступаем, славяне, ночь на дворе. Да и ночью сегодня будем дежурить парами, можно и супружескими, по три часа. Задача – разгребать от входа снег, поддерживать огонь в печи. На улице тоже необходимо развести большой костёр…
Надёжно прикрепив к короткому берёзовому дрыну широкий кусок доски, торец которой был старательно «заострён», Ник выбрался из пещеры. Шёл снег. Нет, так сказать было нельзя – язык не поворачивался. С неба, в неверных отблеска костра, падал Снег. Неправдоподобно крупные и мохнатые снежинки не опускались – а именно падали на землю одна за другой, словно бы были достаточно тяжёлыми. Несколько секунд, и плечи, голова, грудь облеплены толстым белым ковром – падающий снег был сухим, но каким-то липким. Костёр, отчаянно дымя, оглушительно шипел, грозя потухнуть в любой момент.
- Никита! – жалобно позвала Санька, еле видимая сквозь пелену снегопада. – Ничего не получается, костёр тухнет!
- Я сейчас! – Никита заскочил в пещеру, добежал до мужской спальни, где в торце был сложен запас бересты, схватил в охапку – сколько получилось, зашагал обратно, распахнул дверь ногой, подошёл к гаснущему костру, вывалил бересту на тоненькие языки огня.
Береста вспыхнула мгновенно, мрак рассеялся. Стало видно, как Генка и Сеня усердно работают своими самодельными лопатами, выбрасывая на метровые стенки (в высоту - уже метровые!) «коридора» новые снежные порции.
«И это нападало за какой-то час!», - с тоской подумал Ник, берясь за древко своей лопаты. – «Что же будет дальше?».
Неожиданно ударил сильный порыв ветра, вокруг закружилась снежная круговерть, забиваясь в уши, в нос, в глаза, сбивая дыхание. Костёр снова громко зашипел и через некоторое время потух.
- Уходим! Все – в дом! – закричал Ник в темноту, открывая дверь в пещеру. – Все – уходим!
Несколько человек, абсолютно не видимых, проскользнули мимо него, и пропали – где-то в домашней теплоте пещеры.
- Есть ещё кто на улице?
Тишина. Он прикрепил дверь, опустил засов, на ощупь побрёл по подземному коридору.
Горячая печка, вокруг которой сидели заснеженные люди, с их одежды, обуви, волос, лиц стекали серые струйки воды.
- Санька! Ты где? – негромко позвал Ник, не дождавшись ответа, заорал уже во всю мощь лёгких: - Санька! Санька! Санька!
Тишина в ответ, было слышно только взволнованное и испуганное сопение других соплеменников. Чёрная жуть заключила сердце Ника в свои ледяные объятия…
Бросился обратно – к входной двери, за ним затопали ещё чьи-то торопливые шаги. Толкнул дверь, – та даже не шелохнулась, разбежался, ударил плечом, - тот же результат.
- Подожди, командир! – зашептал рядом Петька Нестеренко. – Так не получится, ветер-то дует прямо в дверь. Давайте сделаем так: я топором попытаюсь отжать дверь, вклинится, а уже потом вы с Генкой будете её синхронно толкать.
Через семь-восемь минут дверь распахнулась, в пещеру ворвался снежный вихрь, жаля руки и лица холодными болезненными укусами. Ник рванулся вперёд, встал на колени перед ближайшим сугробом, начал разгребать снег руками, - звать и кричать было бесполезно: ветер тут же затыкал рот, закупоривая его влажным снежным кляпом.
Он – с крепко зажмуренными глазами, копал, разгребал, откидывал снег в стороны, понимая – в глубине души, что все его усилия тщетны, что ничего уже не исправить –
всё пропало, безвозвратно и навсегда. Рядом, тяжело сопя и отплёвывая снег, копали его верные товарищи, также, очевидно, понимавшие всю бесполезность своих усилий: ветер неуклонно усиливался, снег продолжал падать с неба, вьюга заметала – всех и вся…
Сколько всё это длилось? Трудно сказать. Время – очень странная штука: порой ход его становится абсолютно неощутимым – для восприятия обычного человека, часы кажутся веками и, наоборот, года – минутами.
Ник почувствовал, что сзади его тянут за ноги, стал отбрыкиваться, с удвоенной энергией нырнул с головой в очередной сугроб. Кто-то прыгнул ему на спину, два тела навалились на ноги. Ник отбивался изо всех сил: кусался, посылал направо и налево удары и оплеухи, выкручивал невидимым противникам руки, изворачивался….
Удар по голове чем-то тяжёлым, фиолетовые круги перед глазами, чёрная бездонная пропасть, покой.
Сперва вернулось обоняние: пахло баней, сохнущими мокрыми тряпками, свежевыпеченным хлебом, кислыми щами.
«Следовательно, я нахожусь в родимой пещере», - с облегчением подумал Ник. – «Пещера в Чёрной горе – это теперь практически – Родина!».
Потом восстановилось зрение: - тусклый свет соснового факела, Генка Федонин, сидящий на своей кошме. Под глазом у Генки красовался здоровый фиолетовый синяк, левая рука была помещена в холщовую перевязь, переброшенную через шею. Федонин что-то возбуждённо говорил, вернее, его рот безостановочно открывался и закрывался, но Ник ничего не слышал: будто в его уши плотно натолкали ваты.
Ник решил, что надо срочно помассировать уши – учили когда-то, как надо правильно восстанавливать слух после артиллерийского обстрела – снарядами крупного калибра. Потянулся руками к ушам, но ничего не получилось, руки оказались крепко связанными за спиной, ноги, похоже, тоже были умело спутаны.
- Что это ещё за хрень? – изумился Ник. – Почему меня связали? А? Отвечай Генка!
Федонин и отвечал – старательно и медленно шевеля губами.
- Ничего не слышу! – сообщил Ник. – Абсолютно – ничего! Слышь, брат, развяжи мне руки! Ну, пожалуйста! Честное слово – не буду хулиганить! Развяжи! А?
Только минут через десять, видимо поверив в искренность слов своего командира, Генка подошёл к Нику вплотную и острым ножом перерезал верёвки на руках, тут же резко шарахнулся в сторону – чисто на всякий случай.
Ник слегка потёр уши, указательными пальцами сильно надавил на нужные точки, снова потёр, вновь – надавил.
- Ну-ка, скажи что-нибудь! - попросил Федонина. – стихотворение прочитай какое-нибудь, желательно – на зимнюю тему.
Генка откашлялся и выдал:
Новогодние снежинки,
Смелые глаза.
Как давно всё это было –
Много лет назад.
Много лет назад – всё было?
Не смешите – зря.
Это всё со мной осталось
Раз – и навсегда.
Дома ждут меня, я знаю
Смелые глаза.
Новогодние снежинки –
Над Невой кружат.
С рифмой – снова неполадки.
Впрочем – наплевать…
Новый Год – к нам снова мчится,
В сотый раз – опять.
Ну, не в сотый – чуть привралось,
Выпил, всё же, я…
Новогодние снежинки –
Над Невой кружат…
- Хорошее стихотворение! – похвалил Ник. – Сам написал? Вдвойне – молодец! Кстати, что у тебя с рукой? И кто тебе подбил глаз?
Генка смешно округлил глаза:
- Ты что, командир, ничего не помнишь?
- Да как-то не очень, - неуверенно ответил Ник, осторожно трогая большую круглую шишку на своём темени.
- Ты и подбил, и руку мне вывихнул, - сообщил Федонин. – А ещё Сене Брауну выбил два передних нижних зуба, а Петру ляжку прокусил. Это когда мы тебя вытаскивали из сугроба…
- Стоп! – Ник заскрипел зубами. Он всё вспомнил: «Санька пропала! Её снегом занесло в метель. Санька, Саша, Шура, Сашенция, Сашенька…».
- Дай нож! – спокойно попросил Ник. – Да не бойся, дурачок, я просто ноги освобожу от ваших пут. Кстати, кто это у нас умеет – так грамотно руки-ноги связывать? Вера Попова? Никогда бы не подумал…
Он ловко разрезал верёвки, отбросил нож в сторону, встал на ноги, размял и помассировал затёкшие конечности, огляделся по сторонам:
- А где мой кожух, шпака, рукавицы?
- Висят на печи, сушатся, - ответил Генка. – А зачем они тебе?
- Пойду дальше Саньку искать.
Федонин тяжело вздохнул:
- Невозможно это. Совсем – невозможно.
- Почему это? На этом свете – всё возможно! Было бы желание и упрямство. А у меня с этим проблем нет.
- Завалило нас, командир, снегом. Полностью завалило, двери не открываются. Печка, того и гляди, совсем потухнет, похоже труба уже полностью завалена, только жар пока ещё пробивает коридор в снегу, - ребята там топят по полной программе. Да вот тяга слабеет прямо - на глазах. Чувствуешь – дымом пахнет?
Ник принюхался: дым ощущался очень даже явственно, да и глаза неприятно пощипывало.
Около печи собрались остальные участники этого беспримерного реалити-шоу, вернее, они все лежали на полу, спасаясь от дыма, который беспрерывно поступал внутрь пещеры из жерла печи.
«Плохо дело!», - браво доложил внутренний голос. – «Сейчас вентиляция в пещере отсутствует, ещё немного – и трубу полностью завалит снегом, начнёт скапливаться угарный газ, час-другой – и полные кранты наступят славянской деревушке…».
- Отставить, подбрасывать дрова! – приказал Ник. – Занимаемся полным тушением огня и ликвидацией углей! Наполнить на одну треть водой всю плоскую посуду, все горящие дрова и угли тщательно тушить! Лица обмотать мокрыми тряпками! Федонин – за мной! Прихвати с собой два топора – самых тяжёлых! – зажег новый факел из сосновых корневищ, уверенно зашагал вглубь пещеры.
Отсутствие вентиляции – верная смерть. Ник помнил, как они первый раз осматривали свою пещеру, как нашли солончак, прошли до самого конца, упёрлись в тупик. Сеня Браун тогда – просто так, по собственной инициативе, обстучал стенки тупика, и одна из стенок (Ник это чётко запомнил) стучала как-то по-другому: немного звонче – что ли. Тогда это было не к чему: какая разница – что за этой стеной, главное, что нашли соль. Теперь всё изменилось, речь шла о жизни и смерти. Ещё можно было, конечно, разнести в щепки входную дверь, и устроить масштабное откапывание, прорываясь к свежему воздуху, но это был уже совсем неприятный вариант: остаться зимой без надёжной двери – дело неверное. О Саньке Ник старался сейчас не думать, надо было спасать всех остальных. Он знал, что потом придёт боль: злая, тупая, беспощадная. Но пусть это будет потом, не сейчас…. Ради Бога – потом!
Ник оглянулся на Федонина:
- Ну, и какая из этих трёх стен – стучала звонче?
- Кажется – вот эта, - не очень уверенно показал Генка направо, один топор бросил на землю, топорище другого обхватил обеими руками: - Я сейчас, Никитон! Постукаю немного обухом по ним по всем – сразу поймём!
- Не будем терять времени! – Ник подхватил другой топор, примерился. – С правой стеной и работаем. Бьём по очереди. Ты – на счёт «раз», я – на счёт два. Готов? Тогда поехали: Раз! Два! Раз! Два…
Через десять минут Ник, смахивая пот со лба, объявил перерыв:
- Отдыхаем!
Осмотрел получившуюся нишу: из стены было вынуто порядка одного кубометра грунта – мелкая галька вперемешку с известняковой крошкой и мелкозернистым песком. Зачерпнул эту смесь ладонью, растёр между пальцами, озвучил сделанный вывод:
- Знаешь, друг мой Генка, а ведь это – совсем свежая искусственная кладка, очень и очень свежая.
- Да ты что! – удивился Федонин. – Может, там спрятан самый настоящий клад? Золото там, алмазы. Вот было бы здорово, командир! Правда, ведь?
- В нашей ситуации было бы гораздо лучше, если бы там оказался крутой склон холма, не занесённый снегом.
- И так запросто может быть! – Генка всегда отличался устойчивым оптимизмом. – Мы же, если подумать, сейчас по пещере продвигались на северо-восток? Вот, там как раз он и есть – крутой склон! Я уже отдохнул, дыхание восстановилось. Может, продолжим?
Ещё через пятнадцать минут в стене удалось пробить дыру, Ник поднёс к ней ладонь руки:
- Есть – циркуляция воздуха! Ура! Давай расширим это отверстие – чтобы было хотя бы сантиметров двадцать в диаметре, и пойдём к нашим.
Дыру расширили, засунули туда факел, но понять – что же там, так и не удалось.
- Ничего! – пообещал неунывающий Федонин. – Вот появится у меня свободное время – обязательно пробью в стене самую натуральную дверь, всё там обшарю! Смотри, командир, а дым то – выносит, работает твоя вентиляция…
Было нестерпимо холодно – прошло трое суток (примерное, на глаз, по ощущениям), с тех пор, как погасла печь. Тепло ушло не сразу, понемногу, по чуть-чуть. По мере его ухода надевали на себя одну одёжку за другой, превращаясь в натуральные кочаны капусты – из детской загадки. Но это помогало очень слабо – холод пронизывал до самых костей, заставлял тела колотиться мелкой дрожью, а зубы – выстукивать барабанную дробь…
Один раз в четыре-пять часов у самого пролома в дальней стене, где наблюдалась незначительная – но вытяжка, разжигали небольшой костёр, грелись, кипятили воду. Но очень скоро вентиляционное отверстие переставало справляться со своими обязанностями, и дым начинал заполнять собой всю пещеру, заставляя всех нещадно кашлять. Костёр приходилось тушить, и продолжительное время ждать, когда весь дым рассосётся и исчезнет. Костёр тушили снегом, который доставали лопатой из топки печи, заваленной плотно, как говорится – до самого основания. Дело в том, что большая часть питьевой воды (её и запасено было совсем немного – литров шестьдесят) было израсходовано при тушении огня и углей в печи, а та, что осталась, постоянно покрывалась ледяной корочкой, которую приходилось разбивать каждые двадцать минут.
Поскольку костёр каждый раз горел очень недолго, то успевали только вскипятить немного воды, о приготовлении горячей пищи и речи быть не могло, питались сугубо овощами и копчёным мясом: бобрятиной, гусятиной и лосятиной. А мясо всё было немного пересоленным – сознательно сделали, чтобы лучше хранилось. После каждого приёма пищи начинала мучить жажда, но Ник разрешал пить только тёплый кипяток, чтобы дополнительно не остужать организмы.
- Если увижу, что кто-то пьёт холодную воду или ест снег, - буду бить! – предупредил по-честному.
Подмывало разобрать входную дверь, откопаться, выбраться наружу, освободить печную трубу из снежного плена, натопить до красна печь. Но, судя по звукам, долетавшим из «вентиляционного отверстия, на улице по-прежнему властвовала вьюга (а может, пурга или метель, попробуй – разберись!).
Прошло ещё какое-то время - может, сутки, а может и все пять: от холода и постоянной жажды все впали в какое-то оцепенение – было не уснуть (в обычном понимание), поэтому навалилась странная дрёма, натуральный полусон, смешивающий явь со снами и фантазиями.
Ник чувствовал, что начинается раздвоение личности, он как будто наблюдал за собой со стороны. Вот высокий и широкоплечий человек с грустными глазами разводит дымный костёр, ставит на него котелок (новгородское наследство) плотно набитый снегом, рядом пристраивает (чтобы разогреть) бронзовый прут с нанизанными на него кусками копчёного лосиного мяса. А вот сознание смещается и перед «внутренним взором» проплывают картинки из прошлого: Сашенька – в очень открытом купальнике, выходит из зеленоватой морской воды на белоснежный песок пляжа, дочка Иришка, отчаянно визжа и громко смеясь, несётся ей навстречу…
Остальные славяне чувствовали себя не лучше: Юлька Федонина откровенно бредила, и ловила по тёмным закоулкам пещеры каких-то «серых человечков», Сеня Браун устроил жаркую перепалку с собственной женой, в результате чего Сенина щека украсилась свежими глубокими царапинами, Генка и Петро поглядывали друг на друга с плохо скрытой ненавистью, многозначительно поглаживая рукоятки ножей…
«Всё, надо выбираться наружу!» - решил Ник, выгребая из жерла печи очередную порцию снега – «Иначе скоро все сойдут с ума и поубивают друг друга».
- Командир! – ворвался в сознание далёкий голос Федонина. – Ты велел слушать эту дыру! Так вот, там всё стихло! Не воет больше!
Ник выпрямился во весь рост, расправил плечи, громко скомандовал:
- Мужская часть отряда – немедленно ко мне! Привести себя в порядок, умыться снегом, вооружится соответствующим инструментом! Будем прорываться на волю…
С дверью, которая открывалась наружу, возились достаточно долго.
- Не ломать, а разбирать! – настаивал Ник. – Где мы новую дверь возьмём? Так разбираем, чтобы и собрать было можно!
Вот все составные части двери, включая бронзовые гвозди, костыли и кожаные петли, были сложены отдельной кучкой в мужской спальне. Настала очередь снега.
- Куда его будем складывать? – поинтересовался Сеня Браун.
- Всюду и будем! – решил Ник. – Складываем на плащи и разносим по всем боковым нишам, начиная с ближайших. Почему – с ближайших? Так нам же потом придётся обратно его выносить, когда разгребёмся снаружи. Не со снегом же зиму коротать…
Конца и края этому снегу не было: часов шесть кряду неустанно носили его и складировали в пещерные ниши.
- Что за чёрт! – начал паниковать Нестеренко. – Сколько же там его? А может – десятки метров, если – не сотни! Тогда нам точно конец, мать его!
- Отставить – грязно выражаться! – прикрикнул Ник и показал Петьке кулак. – Носить снег! Кому я сказал? Трамбовать его тщательно, засыпать до самого потолка!
- Стоп! Тихо! – поднял руку Сеня Браун. – Слышите? Вот ещё…
- Может, это кто-то к нам пробивается снаружи? – предположил Нестеренко.
- Хорошо, если бы так, - усмехнулся Ник. – Только вот – кто это? Вдруг, какой-нибудь кровожадный монстр! Почему бы и нет? В этих местах, судя по всему, возможно абсолютно всё. Ладно, отставить разговоры! Все – за работу!
Снег стал более мягким и рыхлым, что, безусловно, говорило о том, что освобождение не за горами. Звуки сверху становились всё явственнее и громче.
- Эй, кто там? – грозно прокричал Генка, задрав голову вверх. – Отзовись, так тебя растак! А то будем стрелять!
- Ну, надо же! – удивился знакомый голос. – Их откапываешь, спасаешь, а они стрелять собрались! Неблагодарная деревенщина! Емельян это. А фамилия моя – Пугачёв!
Успели до темноты соединиться.
- Привет, бродяги! – Пугач был бодр и весел. – Мы с Галчонком так и подумали, что вас занесло. У нас то в Алёховщине только слегка порошило, даже по колено не намело. А смотришь в вашу сторону – страшно делается: чёрная тучища висит – на полнеба, а под ней – абсолютно белая пелена. Чудеса натуральные! Шесть суток туча провисела на одном месте, а потом раз-два и растаяла…. Мы тут же – ноги в руки, вернее – лыжи на ноги прицепили, и к вам. Отходим от деревни, а снегу всё больше, всё подъём и подъём – даже там, где раньше был спуск. Вы хоть знаете, сколько снегу над вами?
- Сколько? – спросила Юлька, обнимая Галку Быстрову.
- Да почти четыре метра! – похвастался Емельян. – Хотя бы похвалили, медалькой бы наградили – «За спасение из ледового плена»…
- Потом будем – награждать и благодарить! – распорядился Ник. – Сейчас торопиться надо – пока не стемнело. Я и Генка идём откапывать печную трубу, остальные здесь – снег обратно выносите наружу, площадку расчищайте перед входом, дверь обратно собирайте и вешайте, печку очищайте от снега, дровами загружайте. Только дрова берите самые сухие и бересты напихайте побольше…
К рассвету в пещере опята стало относительно тепло и уютно.
- Всё, господа славяне, всем спать! – объявил Ник. – Завтра с утра будем зализывать раны: баню протопим, попаримся - как следует, от души, помоемся, напечём свежего хлеба. Всё – завтра. Ложитесь, братцы, спать, я у печи подежурю…
Через полчаса рядом с Ником присел Пугач, положил руку на плечо, вздохнул тяжело:
- Ты, командир, это, не того…. Мне ребята рассказали про Александру. Жалко, хорошая была девчонка, красивая, шустрая. Жалко, что вот так оно получилось…. Ты, главное, это – без глупостей всяких….
- Спасибо, Емеля, за сочувствие. А что до глупостей…. Нет, руки накладывать на себя я не собираюсь. У меня же там, на Большой Земле дочка осталась. О ней надо думать. А ещё о том, как выбираться отсюда – в кратчайшие сроки…. Так что – спасибо, и спать иди. Мне одному надо побыть…
Утром его сменил Генка. Ник на ощупь добрался до своей кошмы, стащил с ног валенки, лёг, укрылся кожухом и забылся – мёртвым сном…
Сквозь сон Ник уловил обрывки разговора: шептались два человека – мужчина и женщина.
- Надо его разбудить! Обязательно надо! – настаивал мужчина.
Женщина сомневалась:
- Ну, разбудили. А что дальше? Как ему сказать об этом? Ты – будешь говорить?
- Почему – я? Сама скажи!
- Нет, я не смогу. И, вообще, поимей совесть: трудные дела мужчина всегда на себя должен брать. Если, конечно, мужчина настоящий, а не притворяется таковым…
«Это они нашли Сашкино тело, а мне боятся сказать про это», - понял Ник и резко сел на своей кошме, открыл глаза.
Напротив, обнявшись и глядя на него испуганными глазами, сидели Генка и Юля Федонины.
- Где она? Ну, говорите!
- Сеня с Верой нашли, когда разгребали площадку перед входом, - робко, отведя глаза в сторону, ответила Юлька. – Там у входа костёр горит, вот мы её и положили к костру, - запнулась и заплакала: – Что бы ей не так холодно было…
Не на кого не глядя, Ник тщательно обмотал портянки, обулся, встал, набросил на плечи кожух, пошёл к выходу, бросив через плечо:
- Не ходите за мной! Я сам…
Шёл очень медленно, словно бы отсрочивая страшное свидание. Первый раз он шёл навстречу с женой – не торопясь…
Распахнул дверь, вышел в зимнее морозное утро, посмотрел вверх (вниз, где горел небольшой костерок, глаза отказывались смотреть): высокие, многометровые снежные откосы, голубое небо, лёгкие перистые облака, целенаправленно плывущие на юг, - туда, где весело и беззаботно целые страны и народы, не знающие, что такое снег. Убийственный снег…
Раздалось неуверенное покашливание, мужской голос испуганно произнёс:
- Командир, у неё, похоже, пульс прощупывается…
- Что? Что ты сказал? – Ник ошалело уставился на Пугача, сидящего на корточках с неподвижным, заиндевевшим телом.
- Пульс…. Пульс есть. Слабый, правда, и редкий…. Сам вот посмотри…
Стараясь не смотреть на любимое, неправдоподобно белое – в обрамлении угольно-чёрных волос, лицо, Ник положил свои пальцы на Санькино запястье. Запястье оказалось совсем даже и не ледяным. Прохладным, это да, но – не ледяным!
«Тук» - почувствовал (услышал?) Ник, через три секунды ещё раз – «Тук».
«Этого не может быть!» - испорченным магнитофоном заныл внутренний голос. – «Этого не может быть! Этого – не может быть!».
- Емельян! – позвал Ник слабым механическим голосом. – Емельян!
- Здесь я, здесь, рядом!
- Баню уже затопили?
- Затопили, командир! Только нельзя её сразу – в баню…
- Я знаю. Давай отнесём Саньку в спальню. Пусть девчонки помогут мне её раздеть. А ты потом снегу мне принеси. Чистого и побольше…
Санька лежала на своей кошме, поверх которой девчонки постелили кусок чистой льняной ткани (зачем вот только интересно?), - совершенно нагая, белая, холодная. Ник надел на ладонь правой руки самодельную рукавицу, грубо сшитую из кусков бобровой шкуры, зачерпнул немного снега, начал осторожно растирать тело жены – всё ещё не веря, что самое страшное уже позади….
Руки, ноги, грудь, живот – ещё пригоршня снега. Руки, ноги, грудь, живот…. Через десять минут Санькино тело заметно порозовело, перевернул на живот, продолжил растирание…. Опять перевернул на спину, нащупал пульс, начал считать.
- Примерно – сорок пять ударов в минуту! – прошептал счастливо, почувствовал, как губы – сами по себе, складываются в широченную счастливую улыбку. Впрочем, улыбка очень быстро слетела, уступив место озабоченной гримасе:
«А что там с обморожениями?» - озаботился внутренний голос. – «Внимательно всё осмотри! Главное – пальцы на руках и ногах…».
Ник осмотрел все пальцы жены, перебирая их один за другим – словно бесценную драгоценность. Никаких чёрных, или просто – тёмных пятен, все суставы работали исправно, пальцы послушно гнулись и разгибались. Он заглянул Саньке в лицо: на щеках теплились розовые пятна румянца, через чуть приоткрытые карминные, маленькие губы вырывалось лёгкое дыхание.
- Сашенька! – позвал тихо и нежно, несколько раз легонько коснулся ладонью щёк.
Длинные ресницы затрепетали, Санька широко открыла глаза, светло улыбнулась и с ласковым упрёком спросила:
- Где ты был так долго? Я ждала, ждала. Было очень холодно, снег забился за шиворот. Так противно и щекотно! А потом я уснула…. Поцелуй меня! Нет, всё равно – очень холодно….
- Я сейчас, сейчас! – забормотал Ник, заворачивая жену в льняную ткань. – Я тебя в баню отнесу, там уже натоплено! Сейчас, сейчас…
- В баню? – игриво улыбнулась Сашенция. – Это хорошо – в баню! Особенно – с любимым мужем! Я соскучилась…
Ник – с женой на руках, чувствуя, что губы расплываются в дурацкой счастливой улыбке, выглянул из спального помещения в тёмный коридор:
- Эй, кто-нибудь! Посветите нам, пожалуйста! И откройте дверь в баню!
- И часа два нас не тревожьте, соратники, поимейте совесть! – глупо хихикая, добавила Санька…