Стокгольм
О Стокгольме еще с детства я знала, что там расположено Советское Торгпредство, сравнительно недалеко от железнодорожного вокзала. Основано оно еще в то время, когда по неофициальным источникам стало понятно, что шведы готовы продать два паровоза еще не вставшей на ноги Советской стране. Для осуществления этого громадного по значению проекта нужно было создать какое-либо юридическое представительство Советской Республики, что и было сделано весьма стремительно. Так появилось Советское Торгпредство, через которое и была заключена великая сделка. Дальше оно работало с переменным успехов. В нем же, что значимо для нашей семьи, мой дед заключил не менее удачную сделку: оформил брачное свидетельство с моей бабушкой, которая, как она любила утверждать, ничего не подозревала и спокойно ждала в комнате, куда дед ее привел сразу после ее приезда в Стокгольм (в Стокгольм же он вызвал ее срочной телеграммой). В комнате этой дверь была всего лишь прикрыта. Туда непрестанно заглядывали разные физиономии и расплывались в улыбке, а иные и вовсе хихикали. Только много позже бабушка моя узнала, что дед исполнял одно из важных поручений своего начальства: женился на иностранке, дабы иметь свободный выезд и въезд в страны Европы и США и не вызывать никаких подозрений у пограничников.
Стокгольм я хотела увидеть своими глазами. Но и подозревать не могла, что я почувствую, лишь только наш паром причалит и выгрузит нас в гавани.
Мне было двадцать два года, я только закончила университет, и родители сделали мне подарок: купили тур по Скандинавии, который организовал профсоюз университета.
Было лето 1997 года. К тому времени я уже побывала в нескольких странах, и Стокгольм не был для меня окном в Европу. Но Стокгольм стал для меня окном в душу, если так вообще можно сказать. Я захлебнулась в атмосфере счастья, которым окатил меня июльский Стокгольм. Я сидела на скамейке у местной синагоги, которую мы, мои новоиспеченные подруги-биологи Наташа и Катя и я, мгновенно нашли, как первое необходимое для посещения место в любом городе мира, сидела там и думала, что счастье нескончаемо. Наверное, именно это состояние и называется эйфорией. Мне даже почудилось, что я могла быть рождена в Стокгольме и меня увезли из города в младенчестве и никогда не открывали мне тайны рождения, но я точно знала, что родилась в январской Москве в роддоме Граувермана на Калининском проспекте, и это, как ни крути, весьма далеко от любой из улиц Стокгольма.
Мои подруги разделяли мой восторг. Мы хотели не уходить и идти дальше одновременно. Было еще раннее утро, мы знали, что впереди еще три дня, это казалось много и ничто.
Дом Карлсона
Все скандинавские языки похожи. И как всё похожее, скандинавы недолюбливают друг друга. Но больше всех ненавидимы датчане. Их не любят ни норвежцы, под пядью которых они были вплоть до девятнадцатого века, ни шведы, которые называют датчан «евреями Севера», стараются не вступать с ними в деловые отношения (если только по крайней нужде) и вообще не любят конкуренции.
Датский ненавидим ими еще больше, нежели сами датчане. Их возмущает то, что датский текст может быть прочитан ими, но на слух – невозможен к восприятию. Они не терпят датской фонетики и не пытаются даже вникнуть. Шведы предпочитают, если уж не удалось избежать этого вовсе, говорить с датчанами на английском. Нейтральный язык, никому не обидно и напрягаться не нужно. Всё это я узнала уже потом, а летом 1997 года я полагала, что шведам приятнее будет услышать датский и по незнанию задала вопрос по-датски пожилой паре достопочтенного вида. Глава семейства встрепенулся, как нахохлившийся воробей, и быстро заговорил со мной по-шведски, после чего я спросила о нужной мне улице на английском и он вспомнил, что по-английски говорит. Тем не менее, внятного ответа мы все равно не получили. А спрашивали мы вот что:
Мой приятель, зная, что я собираюсь в Стокгольм, спросил, не интересно ли мне было бы найти место, где жил Малыш, посмотреть на этот дом и вообще, побродить в том районе, где летал себе Карлсон над крышами города.
Мои подруги воодушевились, и мы отправились на поиски. Первая попытка узнать что-либо было неудачной, хотя мы и проштудировали книгу и выудили все названия, которые могли быть нам ориентиром. И хотя это и были «самая обыкновенная улица и самый обыкновенный дом», но было это в Стокгольме, а значит, мы смогли бы найти это место.
Нам пришлось выработать стратегию. Теперь мы вылавливали только женщин с детьми, чтобы больше не слышать от коренных жителей: «Какую книгу? Вы о чем? Нет, такого мы не знаем»
Нам попалась миловидная сравнительно молодая женщина, единственная, которая захотела нам помочь.
- Вы ищите дом Карлсона? – переспросила она и, получив в ответ наши кивки, уточнила: - Дом президента Карлсона?
- Да нет же, - возразили мы. Кто бы мог подумать, что у этих самых обыкновенных шведов Карлсоном окажется именно президент. – Мы ищем дом Карлсона, друга Малыша, героя книги Астрид Линдгрен.
И тогда она улыбнулась и объяснила нам, где находится район, в котором жила и творила Астрид Линдгрен, и «вероятно там и есть это «самый обыкновенный дом», но саму книгу она не читала, потому что в Швеции она непопулярна, а дети знают и любят множество других героев Линдгрен. Просто потому, что им никто не показал наш мультфильм о Малыше и Карлсоне, заключили мы и пошли в сторону, указанную женщиной.
До дома, пусть даже и самого обыкновенного, мы так и не добрались. По дороге нам встретился зоопарк, куда мы прошли по школьным билетам, потом был музей и гавань, а потом пришло время возвращаться к нашему автобусу, чтобы ехать за город, где находилась наша гостиница.
Но наверное это было и нет так важно, главное, мы узнали что-то новое для себя. И конечно же, провели целый день в сказочном Стокгольме.
Робин Кристофер
Через много лет я снова вернусь в Стокгольм. На сей раз, чтобы дойти пешком от железнодорожного вокзала к зданию Советского Торгпредства, которое стояло на том же месте, где сейчас находится здание Российского посольства. Когда я наконец-то пройду свои километров пятнадцать, окажется, что место в точности такое, каким я себе его представляла: каменный холм, на котором построено здание, и река. Вместе со мной этот путь пройдет мой приятель, швед Робин Риндехед, Робин Кристофер, Кристофер Робин – опять, как в сказке.
С Робином я знакома столько лет, что еще застала его холостого, он тогда только обручился с русской девушкой Миланой, которую привез в Стокгольм, где жил в то время, из Санкт-Петербурга, где работал и учил русский. За те годы, пока мы время от времени переписывались, они успели пожениться, развестись, он успел подучить русский, Милана – выучить шведский, да так, что получила дополнительную профессию переводчика.
В конце сентября 2004 года я застала настоящую осень. Робин встретил меня в аэропорту в Стокгольме, и мы сразу поехали на север в горный домик его друзей – Робин обещал показать мне горы. По дороге я успела заснуть, потому что, несмотря на красоты дороги, уже смеркалось и я не спала в полете.
Остановка в пути
Я проснулась от резкого толчка. Робин указал мне на очередной дорожный знак с лосиной мордой:
- Только что чуть не задавил одного, или он - нас. Выскочил из леса, я едва успел затормозить, хоть и ехал не так уж и быстро.
Краем глаза я посмотрела на стрелки. Действительно, скорость не превышала ста километров в час.
Мы остановились в маленькой деревушке, о населении которой Робин не преминул высказаться:
- Тут, не только в этой деревне, а вообще, в этой области - в особенности, живут жуткие националисты, такие, знаешь ли, истинные шведы поствикинговой поры. Ничего не достигли, но очень собой горды.
Я огляделась в поисках наглядных примеров. Народу в магазине было немного, несколько высоких дородных мужчин бесцельно слонялись между рядами товаров. Продавец, бородач лет сорока пяти, без интереса уставился в экран телевизора.
Мы быстро расплатились и вышли. Навстречу нам шла пара: женщина в парандже и смуглокожий мужчина. Я с удивлением посмотрела на Робина. Он пожал плечами. Мужчина и женщина вошли в магазин. Я напрягла слух и даже остановилась. Из магазина не доносилось ни звука, только монотонный голос телевизионного диктора.
- Я тут давно не был, - прервал молчание Робин, когда мы сели в машину.
Я решила не накалять обстановку. Робин был родом как раз из этих мест.
Домик в деревне
Было уже совсем темно, когда мы остановились. Робин поставил машину у деревянного сруба, из подобных, похоже, был построен весь поселок. Мы вошли … в филиал Икеи. Вся мебель была как из каталога, даже одеяла, пледы и шкуры.
Робин потер руки и споро принялся за камин, у которого мы и уселись минут пять спустя.
- Это дом моей сослуживицы, она мне предложила пожить тут, когда я рассказал, что ты приезжаешь, и мы собираемся в горы. Мы тут были всем отделом пару раз. Так что я знал, на что иду. Когда завтра ты увидишь горы, ты поймешь.
На утро после скорого завтрака мы вышли из дома с рюкзаками: нас предстояло пройти пару десятков километров, подняться на гору и вернуться назад.
С погодой нам повезло: было солнечно и по-утреннему немного морозно, к середине дня распогодилось и на вершине горы мы уже снимали с себя зимние куртки, в которых отправились в путь. Подъем был ступенчатым, каждый новый уровень – еще километр равнины. На одной из полян я нашла чернику, которую, казалось, никто не собирал, и я лежала и обрывала ягоды вокруг себя, а их все не становилось меньше. В одном из пролесков мы наткнулись на маслята. Видимо, и на них я была единственным охотником.
Изредка нам попадались люди, они здоровались, Робин перебрасывался с ними незначительными фразами и мы шли дальше, пока не дошли до самой вершины, с которой видно было горы Норвегии. Описывать красоту гор – занятие неблагодарное, всё равно что-нибудь упустишь и не сможешь передать глубины восторга, который тебя охватывает, когда ты смотришь вниз или вдаль и перед тобой невероятной красоты пространства и где-то на вершине, если смотреть снизу, ты сам – часть этого великолепия.
По указателям мы выяснили, что прошли двадцать один километр. На закате мы возвращались домой вместе с овцами (похоже, что именно их шкуры продают в Икее во всем мире, живьем же они вполне равнодушно-приветливые, как, собственно, и жители юга Швеции).
Дорога назад
Поздним утром следующего дня мы отправились в обратный путь. По дороге Робин завез меня в кулинарный колледж, в котором он учился. Когда родители развелись, он решил жить с отцом. Ему было пятнадцать, и он мечтал стать шеф поваром. Отец его, человек практичный, эту идею не только не одобрял, но и вполне активно протестовал. Однако, Робин все равно добился своего и пошел учиться в колледж, приезжал домой только на праздники и иногда на выходные, а все остальное время бредил кулинарией.
В итоге, отец победил. Робин закончил кулинарный колледж, но в институт поступил на факультет менеджеров и с тех пор работал только по специальности, второй, полученной у институте. Что не мешает ему изредка помечтать о собственном ресторане, который он откроет, в Стокгольме ли, Санкт-Петербурге, где сейчас живет, или в любой другой стране, куда забросит его бизнес.
Кулинарный колледж понравился и мне: на его территории я нашла еще несколько семейств маслят, которые будущие кулинары, вероятно, собирать считали ниже своего шеф-поварского достоинства. Мне не перед кем было терять лицо и я жадно набросилась на грибы, которые – в отваренном виде – привезла с собой в Израиль, а часть оставила Робину. Он их добавил в какое-то мудреное блюдо, съесть которое мне пришлось с восторженной благодарной улыбкой.
Следующим пунктом нашей программы было посещение садового участка мамы, вернее, тети, которая маме этот участок одолжила. Я так и не поняла, как работают подобные одолжения в шведских семьях, хотя Робин пытался мне объяснить. Похоже, мама могла ухаживать за сливовыми деревьями, которые посадила тетя, и выращивать овощи на тетиной земле, держать в чистоте маленький домик, который находился в начале поселка (сам участок с деревьями и огородом – в конце), что тете предлагалось взамен, я не уловила, но похоже, мама просто часто ее навещала. Тетя и мама оказались классическими шведками, каких их изображают на картинках, разве что одеты они были в джинсы и свитера. Обе они не говорили по-английски, так что я дважды повторила хорошо заученную фразу Jag kan inte protta svenska (я не говорю по-шведски), они радостно закивали и остальные несколько предложений, приличествующие светскому общению, мы протранслировали друг другу через Робина, который, похоже, привык к подобным синхронным переводам.
Мама угостила меня сливами и дала нам с собой пакет слив, яблок и букет садово-полевых цветов, которые срезала с грядок. Так с цветами в руках я и ехала весь оставшийся путь до Стокгольма.
При выезде их дачного поселка, в котором жили тетя с мамой, мы наконец-то увидели лося, правда, из-за деревьев, на сей раз он не выскочил на дорогу.
Спальный район
Нам даже не пришлось ехать через центр города, Робин жил на окраине, здесь Стокгольм не отличается от любого другого европейского города в спальном его районе.
По дороге мы заехали в супермаркет. Ради интереса я начала считать и насчитала, в процентном соотношении, мусульманских пар на треть больше, чем шведских. Робин ответил мне, что с каждым годом их все больше и больше и, есть основание полагать, что однажды шведы, а с ними и их собратья датчане и норвежцы, проснуться утром и узнают, что наступил рамадан и посему кондитерские и продовольственные магазины, а с ними, кафе и рестораны, закрыты. По количеству детей, которые сопровождали мусульманские пары, я вполне живо представила себе подобную картину. Конечно, обычная шведская семья состоит из родителей и троих детей, что, впрочем, невозможно сравнить со среднестатистической мусульманской семьей, в которой не меньше шести детей. Социализм в Швеции построен давным-давно и пока процветает, так что у мусульманских семей нет никаких останавливающих факторов размножаться, если не сказать наоборот.
В пятиэтажном доме, квартиру в котором занимал Робин, большая часть населения тоже была мусульманской. Несмотря на это, вечером у дома было тихо, никто не сидел у подъездов, из окон не гремела восточная музыка, не летел мусор и не лежал под окнами, и разве что машины на стоянке были припаркованы немного небрежно, но и то небрежность эта была какая-то почти европейская.
После ужина, приготовленного несостоявшимся шеф-поваром (на большой тарелке мне был предложен кусок оленины под брусничным соусом), мы отправились спать, потому что утром нам предстоял пеший поход по Стокгольму.
Орел над Стокгольмом
Это был уже другой город: осенний, семейный, выходной, в нем не было той летней безмятежности, атмосферы каникул, было просто тепло (для осени), солнечно и безветренно. А после полудня небо посерело и заморосил дождь. Но это лишь прибавило образности рассказу Робина. Мы проходили по мосту, когда он вдруг остановил меня:
- Вот там, видишь, над Svenskahandel, висел орел. Огромный. Парил, вернее, не висел. И никто не замечал его. Я шёл на работу. Было воскресенье. Кроме меня его видела только одна пожилая пара. Я слышал, как они обсуждали его размеры. И пока я смотрел на небо, орёл спустился к воде и повис над водой с распростертыми крыльями. И вдруг начал тонуть. Если бы я не слышал, как пара обсуждала его, я бы не усомнился ни на секунду, что это видение. С работы я позвонил отцу - у меня было ощущение, что это какой-то знак. Отец подтвердил, что есть такие птицы, большие, как орлы, но это не орлы. Когда они охотятся на рыбу и рыба слишком большая и сильная, она может потянуть птицу ко дну, а намокшие крылья птицы сложить уже не могут, да и не верят они в первые секунды, что умирают... вот там, между белой и красной баржами, видишь? Там он пошёл ко дну, вот такой размах крыльев - огромная птица…
Так до конца дня я и представляла себе огромную сильную птицу, которая идет ко дну и ничего сделать не может, по сути – даже пошевелиться. Это вполне соответствовало моим мыслям, а размышляла я о Стокгольме начала и середины двадцатых годов двадцатого века, о людях, которые прошли через Советское торгпредство и, как мой дед, отправились дальше, а после также тонули, не подавая вида, что тонут.
Пешком мы прошли километров двадцать. Робин признался, что столько по Стокгольму никогда не ходил, да и не любит он Стокгольм и жил бы у себя на юге, если бы не необходимость куда-то стремиться и что-то делать, что на юге в дачном поселке сделать невозможно, разве что вывести какой-нибудь миру неведомый гибрид, который всем придется по вкусу. Но и тогда, даже в этому случае, придется иметь дело со столицей.
В следующем году…
Говорят, что дважды ничего не происходит. Если произошло во второй раз, жди третьего. Робин уже несколько лет не живет в Стокгольме, обосновался в Санкт-Петербурге и обзавелся там семьей, да и я стала тяжела на подъем. Но всё-таки при одном упоминании о шведской столице, я вспоминаю ту ни с чем не сравнимую атмосферу счастья, которая охватила меня много лет назад в Стокгольме, и мне снова хочется туда вернуться, хотя бы на час, как в сказке.