-Руки у Милы были очень красивые. На указательном пальце она носила массивные кольца, а запястья всегда обвивали тонкие змейки браслетов из серебра. И рукава три четверти. Казалось, люрекс проник сквозь её кожу. Златотканое тело…
Говорила она тихо. Иногда приходилось напрягать слух, чтобы услышать. Слова, произнесенные ею, были пухом одуванчиков. Мгновенье кружили на ветру…и падали вниз. Растворяясь в воздухе, не долетали до земли. В метро мы общались жестами.
Мила стригла волосы очень коротко. Рыжие-рыжие, они представлялись в воображении непокорной копной, но едва доходили ей до мочек ушей. И та пустота, что начиналась дальше, пугала и притягивала одновременно - закрашенный черной краской шедевр мастера. В детстве у Милы было две косы, но детство – это воспоминания, а она всегда смотрела только вперед. Она жила без памяти.
У неё был странный дар. Мила умела рисовать будущее. То есть какой-то поворотный момент в будущем, очень важный для человека. Рисовала она всегда, когда её просили, но ничего не могла объяснить в своих картинах, не могла сказать о сроках наступления этого момента. Но люди верили ей. Может, потому, что сама Мила говорила: «Все основывается только на вере. Не нужно рассказывать о том, что сбылось… Пусть это хранится в сердце». У меня тоже есть её рисунок. Это улица с размытыми очертаниями машин и небоскребов. Улица в другом городе. Серая осенняя улица далекого мегаполиса. А в правом углу темное пятно, контрастирующее с этой тусклостью обычного дня, кусочек длинного женского платья. Ступня, одетая в деревянное сабо. И я не знаю, что бы это могло означать. Раннюю смерть близкого человека? Или просто чью-то бесконечную любовь в сезон дождей равнодушия.
А потом она попала в больницу. И украшением ей стали прозрачные трубочки капельниц и пропитавшаяся гноем повязка. Она пахла малиной раньше, а стала пахнуть лекарствами. Она любила ярко зеленый цвет, а ей пришлось полюбить грязь больничного белого. И её прикосновения… удар меча, дуновение ветра… они вдруг превратились в железные тиски какого-то непонятного, немого требования. Того, чего я дать не мог. Мила все время хотела курить, и я подносил к её губам Мальборо Лайтс, но не чувствовал ничего. Ни боли, ни грусти, ни бессилия, ни даже жалости… Её красота свернулась капельками жира на остывшей еде, и я съел её за Милу погнувшейся алюминиевой ложкой…
В тот день я ушел от неё очень быстро. Выкинул по дороге симку. Купил новую. Как только вернулся домой, поменял электронный адрес. Почему? Кто бы знал ответ на этот вопрос… Сидя на кухне, я двигал по столу пустые тарелки.
-И с тех пор прошло два года? –спросила я. Он обнимал меня и молчал. За окном светлело, но солнца не было. Только чернота ночи, которая рассеивалась против своего желания, подчиняясь нелепым законам физики.
-Да, сегодня ровно два.
Я представила его ответ маленькими светящимися буковками-мотыльками. Они вились вокруг штор, точно искали выход в другой мир. И я поняла, что это одна-единственная причина. И других причин для других людей уже нет и не будет никогда. Что-то бесконечное родилось внутри моей головы и заполнило пустоту четырех пыльных углов нашей комнаты.
-Почему ты не найдешь её? –опять спросила я.
-Иногда мне кажется, что её вовсе не существовало в нашей действительности.
-А я существую?
Он улыбнулся.
-Конечно, да.
Я встала и подошла к зеркалу. Посмотрела на руки, которые были руками, потом на ноги, которые тоже были всего лишь ногами. На длинные волосы. На тело. На лицо. Я посмотрела в свои глаза и увидела в них обычные точки зрачков, ничего больше.
Я обернулась.
Вокруг меня медленно разливалось синее-синее море, оно уносило меня вверх, и мне вовсе не хотелось противиться этому.
А на дне осталась кухня
Кухня, в которой он сидел за столом и курил, стряхивая пепел в переполненную окурками кружку.
А ещё осталась освещенная тусклым светом фонаря улица. По ней шла девушка с растрепанными рыжими волосами. Она шла с собакой. Опустив голову. Немного неуверенно.. Просто шла вперед.
Я раскинула руки и приняла в себя синеву.
Пусть меня никогда не существовало в этом мире. Пусть я была просто темным пятном на чьем-то неумелом рисунке. Пусть…