Сценарий экранизации одноименной книги Фридриха Ницше
…Он одинок абсолютно и безнадежно. Одинок в своем головокружительном дерзновении – спорить с Богом. Он ведет диалог не с нами, читателями, и даже не с Церковью – он ведет диалог со Христом! Точно бы рвется напомнить Богу, что в его лице, в лице Фридриха Ницше, человек уже созрел для прямого разговора, что дитя уже выросло и готово к беседе на равных. Отсюда – тоска о сверхчеловеке. Неимоверное – вот его удел. Он говорит Богу: коли Ты уподобил меня себе, коли жертвой своей омыл мои грехи, коли унизился до воплощения и стал, как и я, человеком – тогда изволь выслушать мои, человека, доводы: они аргументированы, а главное – честны, ибо абсолютно честен и искренен я, Фридрих Ницше, я как и Ты, не ищу сиюсекундного понимания себя остальными, но ищу только Твоего голоса, Твоих доводов, Твоих возражений, Твоего окончательного ответа…
«Так говорил Заратустра» – произведение, не имеющее аналогов. Вероятно, эту книгу можно назвать своего рода откровением Нового Времени. Она претендует на учение. Ее чтение медитативно, как чтение священных текстов. Она заставляет возвращаться к себе бесконечное число раз, вызывая все новые мысли и ощущения, порой взаимопротивоположные. Дух и материя борются в книге, попеременно проигрывая и побеждая. Переоценка всех ценностей и провозглашение новых, их вечный круговорот и попытка вырваться из него – заключены в этой загадочной книге «для всех и не для кого», книге самого безнадежного дерзновения.
Ниже мы хотим поделиться рядом соображений на предмет возможной экранизации литературно-философского шедевра Фридриха Ницше «Так говорил Заратустра».
* * *
Действие фильма может быть построено на сюжетной канве Четвертой (последней) части книги, так как именно эта часть содержит в себе наиболее подходящую для кинодраматургии фабульную основу.
Нетрудно догадаться, что герой книги “Так говорил Заратустра” имеет мало что общего с легендарным древневосточным пророком – составителем священной книги зороастризма “Авесты”. Согласно собственному свидетельству Ницше “перс” интересовал его как персонаж, опровергающий или, точнее, превозмогающий свое же учение о добре и зле, естественно, устами самого Ницше, что дает нам право отождествить в фильме персонаж книги с ее автором, то есть Заратустру – с Ницше. Именно это отождествление древневосточного пророка с германским философом и поэтом второй половиныХIХвека мы закладываем в качестве ключевого драматургического приема в основу нашей киноверсии.
Следующий момент, на который следует обратить внимание, это притчевый тон книги «Так говорил Заратустра», весьма точно отражающий на первый взгляд противоречиво-эпатажное, но в то же время бездонно глубокое миросозерцание Фридриха Ницше, что, в свою очередь, также должно получить отражение в стилистике фильма.
Обличитель и ниспровергатель существующей морали и религиозных устоев общества, «имморалист» и «антихристианин», провозвестник «сверхчеловека» и в то же время «самый безнадежный эстет», каким увидел его Томас Манн, Ницше как человек поражает глубиной своего одиночества, одиночества гения, дерзнувшего взять на себя единолично титаническую ответственность за свои адски опасные мысли. Ницше дерзает на практически прямую полемику с Евангелием и в этой полемике желает сам выглядеть пророком или даже основателем новой веры! В силу именно данного обстоятельства на общий эмоциональный настрой фильма должна лечь печать почти эпического пессимизма, однако в духе самого же Ницше, имманентно опровергаемого сарказмом и иронией трагифарса.
Исходя из вышесказанного жанр нашей киноверсии мы определили как философскую сказку.
Таким образом, герой фильма выступает в двух ипостасях: как Ницше-рассказчик и Заратустра-пророк. Ницше-рассказчик, в чертах которого можно заметить следы умственной одержимости, одновременно зол и беззащитен, ироничен и по-юношески восторжен, высокомерен и в то же время предельно закомплексован в своем бесконечном интеллектуальном одиночестве. Он стопроцентный европеец, терзаемый всеми богами и демонами сразу. Заратустра-пророк почти ничем не отличается от Ницше-рассказчика; единственное, в чем он превосходит автора – это его вымышленность, вернее, его погруженность в тот волшебный сказочно-мифический мир абстрактно-экзотического Востока, в котором живет и ищет свою истину пророк Заратустра. И если более близкий и понятный нам Ницше-рассказчик требует чисто человеческого сопереживания, то Заратустра уводит нас в мир отстраненный, где все словно живет и действует по законам брехтовского театра представления.
Однако в нашей киноверсии Ницше как персонаж фильма может выступать не только в качестве рассказчика в прямом смысле слова – поэта и философа, но и в качестве своего рода демиурга – кукольных дел мастера. В традициях германской культуры времен Гете, писавшего, как известно, великого «Фауста» для кукольной постановки, Ницше собственноручно создает персонажей своей книги в виде кукол. Именно в этот момент наш зритель и застает автора «Заратустры» в гостиничном номере небольшого отеля близ Ниццы, где была завершена знаменитая «Четвертая часть» книги.
Итак, «Пролог. Ницца». Хмурое январское утро. Кукольных дел мастер, выдумщик и фантазер Фридрих Ницше сидит возле горящего камина в скромном гостиничном номере и разбирает содержимое больших саквояжей, полных какой-то непонятной ветоши. У него за спиной, на стене, над изголовьем кровати, висит большое деревянное Распятие. За окном пасмурно, шумит прибой, кричат чайки, слышен цокот копыт редко проезжающих экипажей, а не спавший всю ночь Ницше с непосредственностью ребенка пытается унести свое воображение на какой-то далекий, неведомый, выдуманный им же самим вневременной Восток, чтобы поведать нам устами пророка Заратустры новую весть о «сверхчеловеке»… И мы, зрители, поддаемся вместе с ним этому странному искушению и уже видим нашего героя, Заратустру, в странных одеждах отшельника где-то среди неправдоподобных скал, откуда видны и океан, и истоки Тигра и Ефрата, и вершины Большого и Малого Арарата, и пустыня, и цепочки тянущихся от оазиса к оазису верблюжьих караванов… Весь мир, как на ладони, и создается впечатление, словно мы оказались на какой-то другой, очень похожей, но на другой планете…
На перекрестке дорог среди диковинных скал стоит Заратустра в странных одеждах и держит в руке посох, на золотой рукоятке которого змея обвила солнце. Какое-то время он рассматривает рукоятку своего посоха. Затем, отведя взгляд в сторону, Заратустра начинает говорить, обращаясь к невидимой аудитории:
«Скажите мне: как достигло золото высшей ценности? Тем, что оно необыкновенно и бесполезно, блестяще и кротко в своем блеске;
оно всегда дарит себя! Только как символ высшей добродетели достигло золото высшей ценности… Блеск золота заключает мир между луною и солнцем» (гл. «О дарящей добродетели», §1; Ч.1).
В это время Ницше-рассказчик, сидя в гостиничном номере, собирает из груды ветоши, разбросанной по столу, свою первую куклу. И тихо бормочет при этом:
«Символы – все имена добра и зла: они ничего не выражают, они – только знаки. Безумец тот, кто хочет познать их!» (гл. «О дарящей добродетели», §1; Ч.1).
И вновь Заратустра на перекрестке дорог среди скал говорит, обращаясь к кому-то:
«Сотни раз улетали и заблуждались до сих пор дух и добродетель. Ах, в вашем теле и теперь еще живут все эти обманы и заблуждения: плотью и волею сделались они. Сотни раз делали попытку как дух, так и добродетель. Ах, многие невежества и заблуждения сделались в нас плотью» (гл. «О дарящей добродетели», §2; Ч.1).
На столе перед Ницше уже несколько готовых и полуготовых кукол весьма причудливого вида. И Ницше говорит куклам:
«Ученики мои, теперь ухожу я один! Уходите теперь и вы и тоже одни! Так хочу я!» (гл. «О дарящей добродетели», §3; Ч.1).
И Заратустра продолжает свою речь в горах:
«Поистине, я советую вам: уходите от меня и защищайтесь от Заратустры! А лучше еще: стыдитесь его! Быть может, он обманул вас. Человек познания должен не только любить своих врагов, но уметь ненавидеть даже своих друзей. Плохо отплачивает тот учителю, кто навсегда остается только учеником» (гл. «О дарящей добродетели», §3; Ч.1).
Теперь на необычного вида дереве, увитого виноградной лозой, мы видим кукол, свисающих на ниточках с веток. К ним обращается Заратустра:
«И почему не хотите вы ощипать венок мой?» (там же).
И Ницше в гостиничном номере надевает себе на голову терновый венок, украшенный розами. За спиной его виднеется Распятие на стене. Со лба Ницше стекает маленькая струйка крови, а Заратустра с таким же венком на голове и с такой же струйкой крови на лбу продолжает свою речь к висящим на дереве куклам:
«Вы говорите, что верите в Заратустру! Но что толку в Заратустре? Вы – верующие в меня: но что во всех верующих?» (там же).
Заратустра с посохом в руке приближается к дереву. Куклы, словно живые, смотрят на него.
«Вы еще не искали себя, когда нашли меня. Так поступают все верующие, потому-то всякая вера так мало значит», - молвит им Заратустра и продолжает. – «Теперь я приказываю вам потерять меня и найти себя; и только когда вы все отречетесь от меня, я вернусь к вам. Великий полдень – когда человек стоит посреди своего пути между животным и сверхчеловеком и празднует свой путь к закату как свою высшую надежду: ибо это есть путь к новому утру! И тогда идущий к закату сам благославит себя за то, что был он переходной ступенью, и солнце его познания будет стоять у него на полдне» (там же).
Ницше с ликующей улыбкой смотрит куда-то сквозь стены гостиничной комнаты, и говорит Заратустра:
«Умерли все боги: теперь мы хотим, чтобы жил сверхчеловек!» (там же).
И Заратустра посохом сбивает всех кукол с веток дерева. Куклы разлетаются и, превращаясь на короткое время в живых людей, исчезают прямо в кадре… И гремит среди скал голос Заратустры:
«Т а к г о в о р и л З а р а т у с т р а ! ! !»
На экране появляется заглавный титр фильма:
ТАК ГОВОРИЛ ЗАРАТУСТРА
(сказка о сверхчеловеке)
Таковым нам представляется Пролог фильма, вхождение в тему, обозначение принципов дальнейшего киноповествования.
Ниже мы изложим краткое содержание нашей киноверсии, останавливаясь на ее главных, опорных моментах и наиболее детально – на финале фильма, аналогично тому, как мы представили возможный Пролог картины.
Рассвет. Высоко в горах чудовищным глазом, глядящим в космос, сияет огромная зеркальная чаша радиооптического телескопа. Над ее центром возвышается ажурная конструкция вращающегося «хобота». Это и есть пещера Заратустры. На краю зеркальной чаши, на фоне виднеющихся вдали библейских гор, сидит на камне убеленный сединами Заратустра в одежде отшельника и с посохом в руке. Он разговаривает со своими зверями, похожими на чучела, а точнее, на кукол в натуральную величину, – орлом, львом и каким-то змееподобным существом. Мы не слышим тех слов, которые говорит им Заратустра. Жестом он отсылает своих зверей на поиски пищи и остается один. Заратустра рисует посохом свою тень на земле и вдруг слышит крик – крик о помощи! И тут появляется вторая тень – тень мрачного прорицателя. Прорицатель, напоминающий одну из кукол, виденных нами в Прологе, сообщает Заратустре, что крик о помощи есть зов высшего человека, которого ищет в сердце своем Заратустра. И Заратустра встает с камня и отправляется в путь – на поиски высшего человека.
В течение целого светового дня ищущий Заратустра встречается с разными персонажами, каждого из которых он принимает за высшего человека. Все они также напоминают кукол из Пролога. Это и два короля с одним нагруженным ослом, и коварный чародей-чернокнижник, и блаженный добровольный нищий, и совестливый духом, и самый безобразный человек, и наконец, тень самого Заратустры. Все повстречавшиеся Заратустре люди сами ищут встречи с ним. Со всеми ведет Заратустра странные беседы и слушает речи их, и всякому повстречавшемуся Заратустра предлагает идти к его пещере и дожидаться его там к заходу солнца. Не найдя в царстве своем более никого, в знойный полдень Заратустра засыпает у старого дерева, увитого виноградной лозой, на котором когда-то висели куклы. Спит Заратустра, не смыкая глаз, и волшебная тишина полуденного луга окутывает его душу. И Заратустра задается вопросом: «Не стал ли мир совершенен?» Но сон его длится недолго, и снова седой Заратустра ищет и не находит никого, кроме самого себя.
Возвращаясь к своей пещере, Заратустра-Ницше периодически предается воспоминаниям из своей предыдущей жизни: это очень короткие, как вспышки, сцены с ключевыми репликами из предыдущих трех частей книги, в которых Заратустра главным образом беседует со своими учениками:
– сцены на многолюдной базарной площади с рефреном: «Человек – это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком – канат над пропастью» (гл. «О сверхчеловеке и последнем человеке», §1-6; Ч.1). При этом канат с канатоходцем и шутом периодически переносится с базарной площади натянутым на чашу радиооптического телескопа, выступающую в качестве пещеры Заратустры;
- реплики из главы «О чтении и письме» (Ч.1);
- сцена диалога с юношей из главы «О дереве на горе» (Ч.1);
- реплики из главы «О базарных мухах» (Ч.1);
- сцены из главы «О старых и молодых женщинах» (Ч.1);
- сцена из главы «Ребенок с зеркалом» (Ч.2);
- реплики из главы «О сострадательных» (Ч.2);
- реплики из главы «О тарантулах» (Ч.2);
- красочно-эротичная сцена в лесу с танцующими девушками и Купидоном из главы «Песнь-пляска» (Ч.2);
- сцены из главы «Прорицатель» (Ч.2);
- сцена из главы «Об избавлении» (Ч.2);
- сцена с карликом на шее из главы «О призраке и загадке» (Ч.3);
- реплики из главы «На священной горе» (Ч.3);
- сцена из главы «О прохождении мимо» (Ч.3);
- наконец, сцена из главы «Выздоравливающий».
Сквозным действием всех этих пересекающихся в монтажной драматургии эпизодов является контрапункт разговаривающего с куклами Ницше в своем гостиничном номере и Заратустрой пляшущим, как бы вытанцовывающим свое учение перед учениками. На экране периодически появляются титры с заголовками глав книги и короткими цитатами из нее. (В силу определенной дидактичности содержания главы «О старых и новых скрижалях» мы умышленно обходим ее в нашей киноверсии).
Наконец, поздно вечером наш герой возвращается к своей чаше-пещере, и вновь он слышит крик о помощи… Но теперь этот крик доносится из его собственной пещеры!
Тогда Заратустра бросается к тоннелю, ведущему внутрь чаши-пещеры, и вот какое зрелище ожидает его: там сидят в сборе все, с кем провел он день: король направо и король налево, старый чародей, папа, добровольный нищий, тень, совестливый духом, мрачный прорицатель и осел, а самый безобразный человек надел на себя корону и опоясался двумя красными поясами... Посреди же этого печального общества стоит орел Заратустры, взъерошенный и тревожный, и змея обвилась вокруг его шеи.
Заратустра приветствует своих гостей:
«Вы отчаявшиеся! Вы странные люди! Это ваш крик о помощи слышал я? И теперь знаю я, где надо искать т о г о, кого тщетно искал я сегодня: высшего человека! В моей собственной пещере сидит он, высший человек! Но чему удивляюсь я! Не сам ли я привлек его к себе хитрыми приманками счастья своего?» (гл. «Приветствие»; Ч.IV).
На это отвечают Заратустре гости его пещеры:
«То, что мы, отчаявшиеся, теперь пришли в пещеру твою и уже больше не отчаиваемся, служит лишь предзнаменованием, что лучшие находятся на пути к тебе, - ибо он сам находится на пути к тебе, последний остаток бога среди людей, а это: все люди великого томления, великого отвращения, великого пресыщения, - все, кто хотят жить, если только не научатся снова надеяться – если только не научатся у тебя, о Заратустра, великой надежде!» (там же).
И молвит им Заратустра, а Ницше – своим куклам в гостиничном номере:
«Пускай, поистине, вы будете, вместе взятые, высшими людьми: но для меня – вы недостаточно высоки и недостаточно сильны… Вы только мост: чтобы высшие перешли через вас! …Только как предзнаменование пришли вы ко мне… Д р у г и х жду я здесь: более сильных, победоносных, более веселых, таких, у которых правильно построены тело и душа: с м е ю щ и е с я л ь в ы должны придти!» (там же).
Затем в пещере Заратустры начинается пир. Однако пир этот весьма условный. Главным и единственным явством его является «пещерная проповедь» Заратустры о сверхчеловеке, изложенная в главе «О высшем человеке».
«Чем совершеннее вещь, - говорит Заратустра во время своей проповеди, - тем реже она удается. О высшие люди, разве не все вы – не удались? Будьте бодры, что из этого! Учитесь смеяться над собой, как надо смеяться!» (гл. «Высшем человеке», §15; Ч.IV).
Речь свою Заратустра заключает такими словами:
«Смех признал я священным; о, высшие люди, н а у ч и т е с ь же у меня – смеяться!» (там же, §20).
После этого Заратустра на короткое время выбегает из чаши-пещеры к горам, которые окружают ее. Здесь Заратустру встречают звери, и он говорит им:
«Я люблю вас, звери мои» (гл. «Песнь тоски», §1; Ч.IV).
И звери Заратустры поднимают взоры и молча смотрят на него, и Ницше улыбается им в своей гостиничной комнате.
Но только оказывается Заратустра вне чаши-пещеры, как чародей начинает соблазнять всех оставшихся хитрыми речами, и берет в руки арфу и поет обличительные стихи о пророке, называя его «скоморохом и поэтом» (там же, §3).
Заратустра, предчувствуя неладное, возвращается в пещеру и вдруг его встречает странное зрелище; все его гости, поклоняясь ослу, восклицают «Аминь!» и славят его как бога. Осел же всякий раз кричит на это «ИА» (нем. «Да»). Видя все это, Заратустра не выдерживает и сам кричит «ИА» еще громче, чем осел, и затем обрушивается гневом на своих гостей:
«Что делаете вы здесь, вы, человеческие дети? Горе, если бы вас увидел кто-нибудь другой, а не Заратустра. Всякий подумал бы, что вы с вашей новой верой стали худшими из богохульников или самыми неразумными из всех старых баб! И ты, сам, ты, старый папа, как миришься ты с самим собою, что в таком образе молишься ослу здесь, как богу?» (гл. «Праздник осла», §1; Ч,IV).
«О Заратустра, - отвечает папа, - прости мне, но так лучше. Лучше молиться богу в этом образе, чем безо всякого образа» (там же).
Потрясенный этим зрелищем Заратустра обращается ко всем по очереди с вопросом, и каждый приводит ему доводы в свое оправдание.
Наконец, самый безобразный человек, прототипом которого выступает Иуда Искариот, объясняет Заратустре, что бога можно убить только смехом:
«Убивают не гневом, а смехом», - так говорил ты однажды. О Заратустра, ты скрывающийся, ты, разрушитель без гнева, ты, опасный святой, - ты плут!» (там же).
Удивленный этими ответами, Заратустра громким голосом кричит гостям:
«О все вы, хитрые дураки и паяцы! Что притворяетесь и скрываетесь вы предо мной! Как трепетало сердце каждого из вас от радости и злобы, что вы наконец опять стали, как дети, благочестивы, - что вы наконец опять поступали, как поступают дети – и говорили: «Боже милостлевый!» …Конечно: если не будете вы как дети, то не войдете вы в э т о небесное царство!» (там же, §2)
И Заратустра показывает рукой вверх. На это все гости отвечают ему дружным хором:
«Но мы не хотим вовсе войти в небесное царство: мужами мы стали, - и потому хотим мы царства земного!» (там же).
И Заратустра искренне радуется такому ответу «высших людей», а Ницше смотрит в это время на своих кукол, которые гримасничают (анимация) перед ним на столе. И Заратустра говорит им:
«Не забывайте этой ночи и этого праздника осла, вы, высшие люди! …Это принимаю я как доброе знамение – нечто подобное изобретают только выздоравливающие!» (там же, § 3).
После этих слов все гости Заратустры и сам он выходят из чаши-пещеры к ее подножию, и их встречает дивная лунная ночь. И гости Заратустры бросаются к нему и начинают целовать ему руки в знак благодарности, смеясь и плача, а старый прорицатель даже танцует от удовольствия. Но Заратустра останавливает их, прикладывает палец к губам, и в это время начинает доноситься гул колокола, будто он звучит из сердца самого Заратустры. И Заратустра шепчет вкрадчивым голосом:
«Полночь приближается, о высшие люди: и вот скажу вам нечто на ухо, как этот старый колокол говорит мне: «О друг, вникай! (гл. «Песнь опьянения», §3; Ч.IV) …Простри руки к скорби бога, а не ко мне! Что я! …Полночная лира, звук колокола, которого никто не понимает, ибо вы не понимаете меня!» (там же, §8) …Скорбь говорит: «Пройди! Исчезни, ты, скорбь!» Но все, что страдает, хочет жить, чтобы стать зрелым, радостным и полным желаний, полным желаний далекого, более высокого, более светлого… Радость же хочет себя самое, хочет вечности, хочет возвращения, хочет, чтобы все было вечным!» (там же, §9).
«Высшие люди» слушают Заратустру, как завороженные, и он, полный нежности и любви к этим странным существам говорит им:
«Научились ли вы теперь песни моей? …Спойте мне теперь ту песнь, имя которой: «Еще раз», а смысл: «Во веки веков!», - спойте, о высшие люди, песнь Заратустры!»
И Заратустра сам поет свою песнь:
«О друг! вникай!
Что полночь говорит? внимай!
«Был долог сон, -
Глубокий сон, развеян он: -
Мир – глубина,
Глубь эта дню едва видна.
Скорбь мира эта глубина, -
Но радость глубже, чем она:
Жизнь гонит скорби тень!
А радость рвется в вечный день, -
В желанный вековечный день!»
(там же, § 12)
Но «высшие люди-куклы» молчат и не вторят Заратустре, а дрожат, как бы подвешенные на ниточках в гостиничной комнате перед своим создателем Ницше.
Наступает утро. Библейские горы озаряются первыми лучами солнца. В зеркальной чаше-пещере спят все гости Заратустры, а сам Заратустра выходит из пещеры, сияющий и сильный, и так говорит к солнцу:
«Великое светило! Ты, глубокое око счастья, к чему свелось бы счастье твое, если бы не было у тебя тех, кому ты светишь! Ну что ж! Они спят еще, эти высшие люди, в то время как я уже бодрствую: э т о не истинные последователи мои! Не их жду я здесь в горах моих. Их сон упивается еще моими песнями опьянения. Ушей, слушающих м е н я, недостает им. Ну что ж! – кричит Заратустра в вышину. – Звери мои проснулись, ибо я проснулся. Орел мой проснулся и чтит, подобно мне, солнце. Вы настоящие звери мои; я люблю вас! Но еще не достает мне настоящих людей!» (гл. «Знамение»; Ч.IV).
И вдруг на Заратустру как бы обрушивается стая птиц, и он начинает отмахиваться от них, но птицы не причиняют Заратустре вреда – они только кричат, выражая ему свою любовь и нежность.
Заратустра, прячась от их неуемной нежности, садится на камень, но камнем оказывается косматая грива льва, и лев кротко и протяжно рычит, тоже выражая свою любовь к новому другу.
«З н а м е н и е п р и б л и ж а е т с я», – говорит Заратустра, а лев ластится к нему, и птицы продолжают порхать вокруг его головы. Видя это, Заратустра произносит слова: «Дети мои близко, мои дети», - и из глаз Заратустры текут слезы, и капают ему на руки, а лев заботливо слизывает слезы Заратустры, и птицы, нежно воркуя, садятся ему на плечи. Но вдруг на пороге пещеры появляются «высшие люди» – они хотят принести утреннее приветствие своему новому учителю – Заратустре. Лев, видя их, с диким ревом бросается к порогу пещеры, и «высшие люди» в жуткой панике мгновенно исчезают в темном тоннеле… Заратустра в недоумении наблюдает за этой сценой, и к нему приходит просветление.
«Что же было оставлено мне как мой последний грех?», - спрашивает он себя и сам отвечает себе: «Сострадание! Сострадание к высшему человеку! Что ж! И этому – было свое время! …Разве к счастью стремлюсь я? Я ищу своего дела! …Это мое утро! Вставай же, вставай, великий полдень!» – говорит Заратустра горам и солнце, берет свой посох с золотой ручкой и уходит прочь от своей пещеры. И раскаты гомерического хохота Ницше-Заратустры сотрясают горы и небо, и Ницше, смеясь, бросает своих кукол в пламя огня в камине, и куклы сгорают, а Заратустра проходит мимо странного дерева, на котором в начале фильма болтались на веревочках эти куклы, и видит тлеющие угольки их, валяющиеся вокруг дерева. Заратустра усмехается и преисполненный царственного достоинства исчезает за поворотом. В глазах кукольных дел мастера Ницше догорают отблески угольков в камине, и тут он оборачивается к Распятию, которое висит у него за спиной. Он срывает со стены Распятие, смотрит в камин, но затем, как ребенок, радующийся новой игрушке прячет его у себя за пазухой и тихо, с хитрой ухмылкой на лице выходит из гостиничного номера на набережную Ниццы. Он идет по улице быстрым шагом, с опаской оглядываясь по сторонам. Вдруг из-за поворота появляется странного вида карета, запряженная ослом. На месте кучера мы видим папу-первосвященника, из окон кареты выглядывают чародей-чернокнижник, совестливый духом, странник-тень, добровольный нищий, и наконец, самый безобразный человек с королевской короной на голове, а на подножках кареты стоят два короля без корон. Все они, увидев Ницше, в изумлении оглядываются на него, осел кричит «ИА», но Ницше, не замечая их, спускается к берегу моря, садится в шлюпку и гребет в открытое море…
«Эпилог. Веймар». Ницше, укутанный в плед, сидит в кресле-качалке на веранде своего дома с холодной повязкой на лбу. Мерно раскачиваясь, отрешенным взглядом смотрит он в одну точку. Через некоторое время Ницше вытаскивает из-за пазухи Распятие и с блаженной улыбкой разглядывает его. О чем он думает, известно одному Богу.
Зеркальная чаша радиооптического телескопа сияет в лучах заходящего солнца. По ее дну ползает змея. В небе парит орел. В горах громким эхом резонирует рев льва. Горы. Небо. Заходит солнце.
Титр: «ТАК ГОВОРИЛ ЗАРАТУСТРА» – конец сказки.
* * *
Изобразительная пластика фильма может быть решена в стилистике, близкой к классику мирового кино – Сергею Параджанову. К такому решению подталкивают не только персидские корни прототипа ницшевского героя – древнего пророка Заратустры, не только место действия книги и фильма – «вымышленный Восток», но и сама литературная фактура первоисточника – своего рода квантовость, дискретность, орнаментальность изложения, весьма напоминающая монтажные принципы параджановского кино и даже литературную стилистику его сценариев.
Театрализованно-красочный, экзотичный, ирреальный по визуальному и музыкальному решению фильм «Так говорил Заратустра (сказка о сверхчеловеке)» мог бы тем самым привлечь внимание и интерес достаточно широкой кино- и теле-аудитории к его весьма непростому для понимания и восприятия философско-поэтическому содержанию.
Съемки фильма необходимо осуществить в нескольких странах:
во Франции («Пролог» и часть «Эпилога» – Ницца);
в Германии («Эпилог» – Веймар, Ницше-хауз);
в Армении («пещера» в виде радиооптического телескопа в Оргове, натурные съемки в горах, съемки в павильонах);
в Иране или Таджикистане (сцены на восточном базаре, оазисы, долины, полупустыни).
Идеальным исполнителем главной роли Ницше-Заратустры автору видится выдающийся музыкант современности Питер Гэбриель;
Создание оригинальной музыки к фильму лучше всего было бы предложить Питеру Гэбриэлу (в случае его участия как композитора).
Изготовление кукол и постановку кукольных сцен можно предложить режиссеру и художнику Резо Габриадзе.
Режиссуру фильма осуществит автор проекта Георгий Давиташвили.
Хронометраж фильма - не менее 150 минут.
1996 г.