Еще в далекие студенческие годы, вникая в построение английских фраз, образование замысловатых временных конструкций, я обратил внимание на отсутствие в языке Байрона и Диккенса местоимения «ты». Староанглийское «thou», единственное число второго лица в современном языке вышло из повсеместного оборота, будучи замененным формой множественного числа «you». И много лет спустя, уже после перестройки, я задумался, только ли грамматический это курьёз? Ведь язык – душа народа, его история, культурные и духовные ценности, отражение тектоники глобальных социальных процессов в общественном развитии. Не скрывается ли за исчезновением «ты» более глубокий, скрытый от поверхностного взгляда смысл?
Вытеснение английского «ты» началось еще во времена Шекспира и нашло свое отражение в его пьесах. Чем примечательна была та эпоха? Прежде всего, зарождением и бурным развитием капиталистических отношений. В 1554 г. открывается первая товарная биржа в Лондоне. Большое значение принимают финансовые операции, создаются не только частные, но государственные банки. В 1640 г. происходит революция в Англии, завершившая переход власти от вырождающейся аристократии к буржуазии. Право формально уравняло граждан, и обращение «Sir» сэр, господин, «Madam» мадам, госпожа становится повсеместным. Ну, а к господам обращаться на «ты» явно не пристало. Местоимение «Вы» подчеркивало автономность личности, устраняло порой непростую проблему выбора обращения в том или ином конкретном случае, подчеркивало формальное равенство граждан перед законом. Отсутствие отчества в англоязычной традиции также упрощало дело, обеспечивая легкость дружеского обращения вне зависимости от возрастных, должностных или социальных различий.
Задумаемся, а не унизительно ли отчество для матери? Неся на себе основное бремя по продолжению рода, мать, в отличие от отца, лишена возможности передать своё имя ребёнку. Хотя реальность сегодняшней жизни такова, что зачастую воспитанием детей женщине приходиться заниматься в одиночестве, кроме отчества не имея от мужской половины ничего более осязаемого. В отчестве законсервировано гендерное неравенство, отражающее архаичный принцип мужского доминирования.
Мне неизвестно, какова была в древнерусском обществе практика использования личных местоимений, и когда произошло становление современных форм обращения на «Вы» и «ты». Можно предположить, что это было связано с появлением сословий, социального расслоения в обществе. Вряд ли правила этикета родовой общины предусматривали множественную форму для второго лица единственного числа. Суровые условия выживания, взаимозависимость всех членов общины, близость и родственность человеческих отношений, равенство людей перед неласковой северной природой не располагало к церемонным приседаниям и высокоблагородным обращениям. Но вот когда появились баре и, соответственно, холопы, язык становится средством не только общения, но и социального дистанцирования. Во множественном числе - «Мы, самодержец всея Руси», провозглашал свою волю венценосец. Повсеместно требовалось не только скромное «Вы», но и титулование всяческих Ваших «превосходительств» и «благородий». Даже косвенное поминание важной персоны простолюдином не обходилось без подобострастной множественной формы, - «Барыня почивать изволят-с. Они с дороги, уставши-с».
Неравенство людей в самом диком виде сохранялось в Российской империи вплоть до отмены крепостного права в 1861 г. Только после Великой Октябрьской социалистической революции были упразднены все формы сословного, национального и прочего неравенства. С отменой частной собственности уменьшился уровень социального, имущественного расслоения. В обращении появилось слово «товарищ», подчеркивающее равенство, сопричастность к общему делу, единство целей. В официальном слоге и документопроизводстве использовалось обращение «гражданин». То был невиданный исторический рывок к человеческому достоинству, к уважению личности, к объединению многонациональных народов бывшей империи с множеством языков, культур, традиций в единый советский народ.
Перед большевиками, пришедшими к власти в разрушенной гражданской войной, истощенной голодом, эпидемиями, разрухой стране встала нелегкая задача не только строительства государства нового типа, но и осуществления не менее масштабной культурной революции, модификации общественного сознания на новых этических принципах. Логично было бы предположить, что наряду с освобождением человека от гнета капитала, генеральной линией новой власти станет последовательное приближение к равенству, к возвышению человеческой личности, полному раскрепощению Разума.
Если в обществе допускается неравенство по каким-либо любым признакам, оно становится разделенным на «нас» и «них». Мы – это те, кто снизу, они – те, кто над нами.
Такое разделение не носит обязательно классовый характер. Советское общество продемонстрировало, что неравенство номенклатурное не намного лучше неравенства сословного. Потомственный пролетарий, попадая в кожаное начальственное кресло, очень скоро входил во вкус власти и морщился, когда старые друзья, не прочувствовав статусной разницы, по привычки обращались к нему на «ты». Чем выше должностной статус номенклатурного чина, тем более зримыми должны были быть знаки уважения и подобострастия, доходя к самому верху до полной абсурдности восторженных признаний в любви, братских лобызаний и здравиц во славу очередного непогрешимого и мудрого руководителя. Сцены чего с удовольствием тиражировалось западными новостными каналами как убийственная бесплатная контрпропаганда «реального социализма».
Не могу отказать себе в удовольствии привести диалог из знаменитого фильма Г. Данелия «Кин-Дза-Дза»:
«Би: Ну вот у вас, на Земле, как вы определяете, кто перед кем сколько должен присесть?
Машков: Ну, это на глаз.
Уэф: Дикари!
Уэф: Послушай, я тебя полюбил, я тебя научу. Если у меня немножко КЦ есть, я имею право носить желтые штаны и передо мной пацак должен не один, а два раза приседать. Если у меня много КЦ, я имею право носить малиновые штаны и передо мной и пацак должен два раза приседать, и чатланин «Ку» делать и энцелоп меня не имеет право бить по ночам. Никогда…»
Идею плодотворности неравенства далее продолжил Би: «Когда в обществе нет цветовой дифференциации штанов, то нет цели». Это уже из области либеральной «философии». Цель, ясное дело, определяется «личным успехом», должностью, высотой полёта алчущего эгоизма.
Действительно, кто перед кем и сколько раз должен приседать и говорить «Ку» советским правом не было регламентировано. Приходилось полагаться лишь на чутье и номенклатурную интуицию. Однако, сейчас простолюдину приседать приходиться не только перед бесчисленным номенклатурным людом, но и перед важными новыми хозяевами, «работодателями», «благодетелями народными», вошедшими во вкус неравенства, всерьез воспринимающих свою «заслуженность» и «избранность», своё право стать выше других людей. У этих, правда, ума иногда хватает, не дистанцироваться от своих «работополучателей», смягчать контрасты подчеркнуто дружеским и доверительным общением. Иногда ведь так хочется быть не только богатым, но и уважаемым, любимым своими офисными холопами.
Поскольку, в новогодние праздники не возбраняется иногда и пофантазировать на старые темы о главном, хочу представить себе время, когда, войдя в кабинет Президента страны, в ответ на мое приветствие, он поднимется из-за стола, подойдет, пожмет руку и скажет, - «Ты мне не выкай, Сергей! Я тебе не господин…»