Название: Full in the dark
Автор: Telena
Бета: PrivateAd
Фендом: original
Жанр: darfic, agnst
Рейтинг: PG-13
Размер: мини
Саммари: Один в темноте… без воздуха и пищи. Ему не нужно НИЧЕГО, что бы быть. ТАК он думал, но…
В душе каждого скрывается свой Мидий, только у кого-то он тихо спит, маленький и безобидный в глубинах души. А у кого-то – властвует над телом и духом, слепо ведя по дороге саморазрушения…
;Вечность первая;
Стук капель. Звонкий, резкий ответ каменного монолита на терзающую его настырную воду. Студеную.
Настолько холодную, что не отличишь от раскаленной капли лавы - только резкая боль через равные промежутки времени: то сильнее, то слабее. Все зависит от того, где Мидий находится.
На самом деле, в темноте не так уж трудно ориентироваться на слух. Только вот чем сильнее развивается чувствительность – тем хуже. Почти невыносимо слушать тишину, невесомо ступая по гладким как стекло коридорам и ждать этого «кап»… чтобы не поверить, что оглох.
Это только первое время кажется, что будешь вечно сидеть у замурованного входа и ждать, когда система телепортирует узнику очередную порцию пищи, глотая слезы и крепко обхватив себя руками, страшась раствориться, исчезнуть в окружающей непроницаемой тьме.
Это не та тьма, к которой могут привыкнуть глаза. И не то место, где ЕЕ может рассеять луч света.
И не грамма раскаянья.
Да и нет никому дела до того – раскаивается он или нет. Мидия просто вычеркнули из жизни общества, потому что Совет по Надзору над Человечеством решил, что он опасен. В четырнадцать лет.
И запер в темноте отполированных стен лабиринта.
Сколько прошло времени с тех пор, как он в последний раз слышал человеческий голос? Миллион лет? Сто? Пять? Год?
Пальцы касаются лица, перебегают на плечи… И тихий шорох крыльев по полу. Мидий осторожно расправляет эти уже изрядно вымахавшие отростки, чтобы не мешали облокотиться на стену.
Холодно? Тепло?
Пустота. Когда-то, уже давно, отброшены лохмотья детской одежды. Утилизатор, установленный у замурованного входа, беззвучно помогающий узнику избавляться от отходов жизнедеятельности, тогда равнодушно схавал порвавшуюся и ненужную, в общем-то, ткань.
Мидий знает, что вырос, хотя бы потому, что до заключения у него не было ни этих отростков за спиной, ни волос, щекочущих ягодицы. Оставшийся еще в распоряжении узника лоскут ткани стягивает их в тугой хвост, но Мидий уже забыл, какого они цвета. Но чистые – почему-то это кажется важным.
Казалось бы – зачем беспокоиться о таких пустяках тому, кто приговорен к пожизненной изоляции?
Надежда. Будь она неладна.
Лежа на до отвращения гладком полу, Мидий прислушивается к журчанию подземных вод в глубине камня, словно к собственному пульсу. Раньше тишина была полной и абсолютной, но сейчас он многое может услышать. Но думает о том, что если температура воздуха изменится – значит, механизм обеспечения жизнедеятельности вышел из строя.
Он забыл, когда последний раз ходил за пищей. Такое случается все чаще, но, прислушиваясь к себе, Мидий понимает – не нужно. Все хорошо. Все правильно.
В искусственную пещеру подается воздух, обогащенный всеми известными нанотехнологиями, следящими за тем, чтобы узник не заболел ни от простуды, ни от инфекции, очищая тело и даря уверенность, что эта темнота будет длиться вечность.
Чувство времени уже отрафировано напрочь.
Неожиданно Мидий ловит себя на том, что одновременно ощущает свое тело в разных местах. Страх заставляет прикоснуться вспотевшими ладонями груди, потом прижать плотнее, успокаивая таран, бьющий изнутри по грудной клетке. Тук-тук-тук. И ладони скользят вниз, туда, где уже некоторое время горячо и тяжело.
Низ живота словно залит свинцом, а орган еще ниже – до боли напряжен и тверд.
Прикосновение как разряд – неожиданно приятно… так же неожиданно болезненно хочется прикоснутся еще. И колени сами расходятся в стороны, давая доступ ладони – обхватить, сжать.
И Мидий видит впервые с тех пор, как пропали сны, только это не обрывки событий из прошлого, а пятна – цветные, почти осязаемые.
Ладонь замирает, подушечки пальцев перебегают туда, где кожа более чувствительна и нежна.
Какой-то морок заставляет сжать сильнее и, вздрогнув, слизнуть соленую слезу, что мгновенно оставила влажноватый след на скуле. Боль и наслаждение. Что еще остается узнику лабиринта, погрязшего в непроницаемой тьме?
Белый, ослепительный взрыв под зажмуренными от непереносимого ощущения веками. Кажется, что он умер. Кажется, что он сжался в точку и одновременно растаял, растворился в ничто.
Но журчание подземных вод проникает сквозь звон в ушах, колотящееся сердце успокаивается и Мидий наслаждается внезапно наступившим покоем.
Потом встает и расправляет крылья. Иногда ему кажется, что он древний демон, заживо погребенный и забытый. И тогда его мучает только одно – как проверить, сможет ли он взлететь?
Сухие губы царапают язык, и Мидий идет туда, где монолит стен ведет бесконечную беседу с просочившимися капельками влаги. Божественно безвкусный холод.
;Вечность вторая;
Холодно. Так холодно, что онемели пальцы ног и рук. Кусочек льда пробрался к позвоночнику и засел, оплетая щупальцам внутренности.
Мидий лежит на боку, а промерзшие насквозь крылья многотонным грузом свалены за спиной – он бы встал, чтобы броситься к замурованному уже бесконечное количество времени входу, чтобы закричать в последний раз, чтобы ободрать до крови руки и ноги, кидаясь на равнодушный камень, но не может подняться.
Только «кап-кап» перед самым лицом. По сравнению с овладевшим телом холодом, брызги кажутся раскаленными. И Мидий тянется, подставляя язык под капли. И крылья тащатся за ним, почти вырываясь с корнем из спины.
Насколько они уже выросли?
Туман, похожий на сон, сковывает мысли. Капли тают на губах подобно снежинкам. Ставшие отвратительно жирными и спутанными, длинные, раскинувшиеся по полу волосы кажутся единственным спасением от подбирающегося к душе холода. И Мидий кутается в них, поджимая ноги.
И засыпает.
;Вечность третья;
Трясет. Там, где тело касается чего-то твердого, кожу начинает жечь огнем. Отчаянно протыкая все тело миллиардами игл, холод отступает, но мстит за измену ставшему почти единым с ним существу. И Мидий открывает глаза.
В темноте горит белесое пятно. Обвившая тело солома оказывается на проверку собственными волосами. Понятно. Если раньше он стесывал о камень отрастающие ниже щиколоток волосы, то за время долгого сна они выросли просто неимоверно.
Пятно кажется галлюцинацией, пока проснувшийся слух не улавливает отдаленный шум голосов.
Люди. Странные, разевающие рты и говорящие непонятные слова. Допотопные механизмы. Сон?
Мидий усмехается, пугая столпившихся у криагеновой камеры ученых. Сколько же он провел во тьме?
Но мысли путаются и сбиваются с пути – от людей веет животворным пьянящим жаром.
Много времени спустя, насаживая на себя очередного мальчика лет четырнадцати, Мидий купается в окружающем его влажном тепле. И вспоминает, что когда-то – много вечностей назад - он был таким же: глупым, простым и податливым.
Юнец отрывает от подушки хорошенькое личико, когда Мидий с вскриком замирает. И уже через минуту сгребает в охапку ребенка и прижимает к себе, укрываясь одеялом с головой и щекоча тонкую шею дыханием.
Мальчик вдруг напрягается и задает вопрос, на который Мидий вряд ли ответит: когда его семье будет позволено переехать в подземный город?
Бывший узник встает с постели и подходит к большому панорамному окну и задумчиво смотрит на раскинувшиеся снаружи развалены. Потом расправляет жемчужные, невесомые как нить шелкопряда, крылья – и мальчик зачарованно любуется бьющими на просвет лучами заходящего солнца.
Мидий оглядывается, заглядывает в ставшие пустыми глаза и отвечает каким-то своим мыслям:
- Сколько бы вечностей мне не пришлось ждать, я знаю – следующая будет еще короче.