Князь и Капитан

Александр Гурин
Каждое утро Князь сидел в «пудренной комнате». Он сидел неподвижно, закутанный в простыню поверх мундира с маской на лице. Открытыми оставались только волосы. Слуги княжеские Мишка и Ванька, забравшись на низенькие антресоли, посыпали  голову его сиятельства пудрой. Она летела по воздуху как первый снег осенью и равномерно ложилась на его пышную, частично фальшивую шевелюру. И так каждый день. Сиди под этим «снегопадом» и чихай, потому что пудра, как ни прикрывай лицо, забиралась и под маску, проникая в широкий и мясистый княжеский нос. Так велит всемогущая мода, которую неизвестно кто придумал, но следуют ей все. В высшем свете, разумеется.
Эта минута была дорога Князю тем, что можно было побыть в полной тишине, в полном бездействии  и окинуть мысленным взором день прошедший и день предстоящий. Потом, в течение дня времени подумать может уже не быть. Потом нужно будет действовать: говорить, льстить, угождать, унижаться, грозить, плести интриги, в общем, делать все, что все вокруг привыкли делать обыкновенно.
Всадник, едущий на коне, с виду сидит в седле спокойно, почти и не двигаясь. На самом же деле сидеть в седле – это работа всех мускулов и, проскакав день, устанешь смертно. Так и вельможа, который спокойно и величаво восседает у кормила власти.
Князь стряхнул с мундира остатки пудры и, блестя бриллиантами, вступил в свой кабинет. С тех пор, как матушка-государыня поручила ему в числе прочего ведать северной экспедицией, Князь обставил свой кабинет по-морскому. Были убраны в чулан легкомысленные картинки, все эти Венеры и Амуры. А вместо этого явились карты неизведанных земель, компасы, глобусы, барометры и модели кораблей. Хотел в углу токарный станок поставить, чтобы совсем уж было а-ля герр Питер, да подумал, куда с этаким-то брюхом на станке работать. Засмеют ведь люди.
В кабинете секретарь подал Князю письмо от Капитана. Он уже наперед знал, что там  в письме.
- Если Вашему сиятельству благоугодно будет на нужды экспедиции отпустить  того-то и вот  того-то на сумму такую-то.
Капитан писал эти записки весьма часто и Князя всегда возмущала бесконечность списков того, что было необходимо экспедиции. Казалось, что каждый день являются новые потребности. Возмущали размеры запрашиваемых сумм, хотя Капитан очень подробно объяснял, на что именно он собирается эти деньги потратить.
- О времена, о нравы – подумал Князь. Все наглее становятся эти вот первопроходцы-мореходцы. В седой древности Лейф Эриксон ничего из казны не просил на свои походы. За собственный счет плавал. А вот Колумб уже  был горазд урвать с их величеств. Потребовал и денег, и титул, и должность наместника вновь открытых земель. Не зря, говорят, был из евреев. Правда, он-то открыл для королей новый мир.
Эх, жаль, что мы русские поздно вышли в море. Что все золотые горы, серебряные реки, берега слоновой кости, острова пряностей и кокосовых орехов уже когда-то кем-то были открыты и завоёваны, а нам, русичам, остались лишь голые берега студёных морей, птичьи базары на неприступных скалах, плавучие льды, туманы и жуткий, выматывающий душу холод и полярная тьма без конца и без краю. Не орхидеями, а ворванью тухлой пахнут наши моря.
Князя познакомил с Капитаном учёный секретарь Академии наук. Долго хвалил за храбрость и превосходные деловые качества, рассказывал о каких-то его походах и ещё о каких-то заслугах. А потом махнул лакею и Капитан вошёл. Черноволосый, усы в стрелку, с виду умён и вежлив. Синеглазый и спокойный. Даже, может быть, излишне спокойный. При встрече с Князем полагалось робеть, конфузиться и чувствовать себя не в своей тарелке.
- С ним будет непросто – подумал Князь.
Когда Капитан вышел, Князь сказал ученому секретарю:
- Дерзок уж очень, может приискать нам кого другого.
- А они, флотские, все такие, ничего не боятся. Как говорится, они уж и так на галерах.
На галерах, значит на каторге. В древности галеры так и называли каторгами. Так и говорили: «Плаваем на каторге». С тех пор Князь мысленно называл Капитана «каторжник» или «этот». На людях же был любезен и деликатен.
Вообще-то, несмотря на глобусы и кораблики в кабинете, Князь не одобрял и не понимал этой затеи матушки с экспедицией. Экспедиция нужна будто бы для прогресса, для просвещения и для блага отечества. Что такое есть благо отечества - это доподлинно известно самой матушке, а нам, её верным слугам надлежит ревностно и рачительно исполнять её указы, а не задумываться попусту. У Князя было  и своё, тщательно скрываемое от других, мнение насчёт прогресса и всего остального. Нет, Князь не был ретроградом, не был и себялюбцем, смотрящим только в своё корыто. Но благом отечества для него была, во-первых, защищённость государства от врагов внешних и внутренних, а, во-вторых, постепенное и неуклонное приращение государственных богатств. Ни первая, ни вторая задачи этим северным походом не решались. От какого врага могла обороняться Россия в этих диких, безлюдных местах?  Какую выгоду извлечь из торговли с дикими инородцами?
Иногда Князь мыслил, что все эти огромные пространства на Севере  и на Востоке – это просто прибежище для нерадивых холопов, которым хоть бы куда сбежать, хоть бы что делать, лишь бы не  работать на своего барина. Вот и будут бежать на вновь открытые земли, где ещё нет, и не скоро будет российская государева администрация.
Правда, насчёт полезности этих гиблых краёв были у Князя и свои резоны. Знал он, что водится  там некий зверь, не виданный в наших европейских краях. Лиса чёрная.  Князь взял со стола шкурку, приложил к щеке невесомо-мягкий, ласкающий, чуть щекочущий мех. Лиса лежала в куче других  мехов, которые Князь как образец показывал всем, кто приходил в его кабинет. В этом и состояла немудрящая коммерция Князя в свою пользу. Он посоветовал капитану настрелять в краях незнаемых  некоторое количество этих красивых зверей в обмен на некоторую сумму, которую Князь добавит от себя лично в счёт  обеспечения экспедиции.
- Я же не купец, я исследователь, ученый – возмущался Капитан.
Он хотел было отказаться, но Князь сумел деликатно и ненавязчиво объяснить, что денег, выделенных на экспедицию не так уж и много, что государыне необходимы средства, чтобы поддерживать блеск своего двора, что блеск государева двора есть вопрос престижа страны, то есть такое же, а может и более важное дело,  чем его экспедиция. Так что, отказываться от добровольных вспомоществований, хоть и не совсем бескорыстных, всё-таки не следует.
Сколько на самом деле было выделено  на экспедицию, знал  лишь сам Князь, но не много – это точно. Несмотря на весь свой прогрессизм, государыня тратила на балы и экипажи, на шляпки и булавки куда больше. Князь даже рассматривал своё назначение, чуть ли не как опалу, несмотря на всю важность этого дела.
- Лучше бы назначили меня каким-нибудь распорядителем празднеств и торжеств -  думал он - сколько бы денег проходило тогда через мои руки.
У Князя была привычка, свойственная в большей или меньшей степени почти всем вельможам. С любого дела, которое ему поручалось, он хотел кое-что взять и для себя. Князь не зарывался, брал понемногу. И чем крупнее было дело, которое ему поручали, тем больше было то «немногое», что текло Князю в карман. Делалось это не одной корысти ради, а в основном для того, чтобы просто усидеть на своём месте. Чтобы усидеть, надо было блистать, иметь процветающий вид, иначе на тебя перестанут обращать внимание. Чтобы усидеть, надо делиться с теми, от кого в чём-то зависишь. Чтобы усидеть, надо знать замыслы врагов. Нужна личная агентура, которая даром работать не станет. Врагов у Князя было много и расходов тоже.
О закулисной жизни государевых денег Капитан догадывался и почасту спорил и ругался с Князем, грозил, что пойдёт жаловаться лично… Ну насчёт «лично» Князь был спокоен. Все концы сходились на нём, он сам себя контролировал. А если кто сунулся бы его ревизовать, погряз бы, утонул бы в цифрах. Князь боялся другого. А если сердце у Капитана не выдержит и он швырнёт перчатку. Каждый раз, встречая  Капитана, Князь видел эти перчатки – грубые, из толстой коричневой кожи. А если он скажет:
- Вы, Князь, вор и негодяй – и запустит перчаткой прямо в лицо.
А что, ведь имеет право. Он такой же дворянин. И как поступить? Отказаться от вызова? Тогда пострадает честь. Люди уважать перестанут. Принять вызов?
- Тогда он меня просто убьёт – со страхом думал Князь.
Князю всегда попадалось на глаза оружие Капитана – не шпага и не сабля, а длинный, прямой и тяжёлый палаш в чёрных  деревянных ножнах. Он походил на меч древнего рыцаря. Князю казалось, что его золочёную шпагу он перерубит с первого взмаха. Князь знал, да именно знал, что Капитан никогда его не вызовет, потому что очень хочет отправиться в неведомые земли, а подобный инцидент сразу поставил бы крест на его планах. Знал, но все-таки невольно побаивался  этого человека и слегка напрягался, заслышав его шаги за дверью кабинета.
Капитан, видимо чувствуя, что Князь его побаивается, сражался как лев за каждый рубль. т столько и можно ли купить дешевле, не проиграв на качестве. И Князю становилось всё труднее сэкономить что-то в свою пользу.
- Написать бы донос на эту каторжную рожу – думал Князь, чувствуя, как у него от волнения начинает подёргиваться веко.
- Ты кому это, Князь, подмигиваешь? – спросила однажды матушка на приёме во дворце. Князь смутился и долго, целых несколько секунд, не мог ничего сказать. Он стоял, а  вокруг широко и искренне улыбались разные прихлебатели и завистники, открыв рты с огромным множеством белых, словно отполированных зубов. Потом Князь нашёлся, чем отбрехаться, но этот момент он запомнил надолго.                Так в хлопотах  прошло лето, прошла осень, а накануне первых заморозков спустили на воду корабль, предназначенный для экспедиции.  Неказист он был, кораблик этот, но скроен надёжно, сшит крепко. Князь частенько морщился, проходя мимо стапеля с корабликом. Ну никак он не напоминал те изящные галеры и фрегаты, модели которых украшали его кабинет. Те корабли были отделаны позолотой,  их носы украшали львы, на кормовых надстройках – гербы, по бортам цветочки. Они пестрели яркими флагами и белели парусами. Этот же кораблик больше всего напоминал промысловую шхуну. На таких сиволапые мужички-поморы ходили на промысел бить моржа. Князь не раз заговаривал с Капитаном:
- А вот если бы нам кораблик-то наш чем-нибудь украсить. Резьбой или чем другим, допустим… Ведь на отплытии-то и государыня изволят быть и персоны.
Но Капитан решительно отклонял эти поползновения.
- Плавать-то на нём мне, а не персонам. А если мы деньги, коих мало, на пустяки потратим, а на надёжности прогадаем? Тогда и я ко дну пойду, и Вашего Сиятельства карману изъян будет.
Намекает, собака, на пушной интерес.
- И вправду, если он потонет, то и мои меха намокнут безвозвратно – думал Князь.
Многих вельмож соблазнял Князь мехами этими, добиваясь и от них финансового участия в своём замысле. Прибыли сулил. Да и как им не быть, прибылям-то. Ведь если снаряжать просто купца какого-нибудь, то нужно платить и за перевоз, и за припасы, и за всё из своего кармана. А тут за всё платит казна, а тем, кто денежки вложит, чистой прибыли столько-то. Но что-то не спешат раскошелиться господа высоко сидящие. А ну как правда ко дну пойдёт? Да и Князь хитёр, львиную долю себе заграбастает…
Знал Князь, что англичане, снаряжая пиратов, так же вот со своих вельмож деньги собирали. Так к тем людям, которые деньги-то собирали на морской разбой, всякие принцы, бароны и герцоги в очередь стояли. И каждый деньги давал. Потому что на один фунт вложений приходилось сорок семь фунтов прибыли.
- А у меня, что ли, выгоды меньше? – думал Князь - только всего и потратиться, что на порох, пули и товары для обмена. У диких инородцев можно за всякие безделушки и железные ножи целую гору мехов выменять. А наши не хотят. И эти тупицы ещё считают себя аристократами. Мозгами шевелить не хотят, рисковать не желают. Понятное дело, из вотчин своих, из мужичков своих деньги выколачивать и легче, и привычнее.
Князь знал, что его как только не обзывали в своём кругу его сотоварищи по власти. А теперь кто-то из них, наверно самый начитанный прозвал его Генрихом Мореплавателем, намекая на известного португальского принца, который очень много всего сделал для открытия новых земель, а сам так ни разу и не ступил на палубу корабля. Остальные же, не столь образованные, называли Князя просто  Меховщик или даже Лисий Хвост.
Когда корабль спустили на воду, когда это огромное черное, просмоленное корыто перестало мозолить Князю глаза, а заполоскалось на волнах у причала, постепенно обрастая мачтами, реями и такелажем, Князь успокоился немного. Большая часть дела была сделана. Хороший корабль – всему основа. Князь замечал, как теплели серые глаза Капитана, когда он прикасался к  холодному корабельному борту, когда подолгу и пристально смотрел на возню матросов на палубе.
- Да, удался кораблик – думал Князь – и мне кое-что, мало правда, да перепало. Вот всегда бы так, когда и волки сыты и…
По первому санному пути пришел с Урала обоз с пушками. Пробовал Капитан пушки сам. Сам забивал в жерло усиленный заряд пороха, сам подносил длинный горящий фитиль. Стоял в едком дыму и улыбался, приподняв кончики усов.
- И эта пушка добрая и эта. Демидовские заводы дряни не делают.
По случаю успешных испытаний Князь пригласил Капитана к себе на небольшой ужин в семейном кругу. Сам Князь, княгиня и старшая княжна Татьяна. С момента спуска кораблика  отношения Капитана и Князя потеплели, не было уже той натянутости, да и желание написать донос тоже пропало. Все сидели вокруг небольшого  столика и попивали какой-то замысловатый ликёр. Вопреки ожиданиям Капитан оказался вполне благовоспитанным человеком. За столом он через палец не сморкался, не рыгал, ел не много и не мало, а больше рассказывал. За свою недолгую жизнь  он чего только не видел. Видел, как выпрыгивают из воды и летят за кораблём летучие рыбки. Видел гладких, мокрых дельфинов и акул с жесткой и шершавой, как кора дерева, кожей. Видел турок в фесках с кисточками и мальтийских рыцарей в плащах с нашитыми крестами. Видел белые города у синих морей и серые крепости на серых скалах. Видел льды и многоцветные всполохи на небе. Видел, как  сплошной стеной идёт на нерест лосось и как, цепляясь клыками за камни, выползают на берег  моржи. Видел хитренького зверя морскую выдру, которая зажав лапками ракушку, стучит ракушкой по животу, а в животе камень проглоченный. Расколотит ракушку о камень, а моллюска съест.
Расстегнув карман, Капитан вытащил огромный, с палец взрослого человека, жёлто-коричневый коготь.
- Это коготь белого медведя – сказал он.  Наскочил на меня медведь и стал по снегу лапой катать. Благо на мне шуба была мохнатая, а то бы не ушёл я живым оттуда.
- А как вы спаслись? – спросила Татьяна.
- А тут набежали мой помощник лейтенант Фаддейка с ружьем и матрос Ванёк с гарпуном. Ванёк как даст ему гарпуном под лопатку, Фаддейка выстрелил. Кое-как  потом меня из-под медведя вытащили.
Капитан оживился, глаза его заблестели, он снова с волнением переживал то, что однажды уже пережил когда-то. Свой страх и отчаяние, и радость избавления от смерти. Князь вспомнил, что видел этого матроса Ванька на корабле. Здоровеннейший малый. Такому медведя убить легче лёгкого.
- А вы будете крестить аборигенов в Православие? - спросила княгиня. У вас ведь на корабле есть священник.
- Не знаю даже. – задумался Капитан. Наш отец Иоанн мог бы и крестить, да для того, чтобы привести к вере Христовой, нужен добрый пример. Если бы мы долго жили с ними рядом, то они, видя нашу добродетельную жизнь, справедливость нашу, и сами бы потянулись. Только жизнь наша кочевая. Сегодня здесь, завтра там. Не успеем мы своим добрым примером людей увлечь. Да и будет ли наш пример добрым? Не могу я за всю свою команду поручиться. Нам священник нужен больше чтоб самих себя от зла хранить, чтобы промеж нас какого греха не вышло. Ведь на кораблях, на зимовьях, да и везде, где люди от белого света отрезаны, всякое случается. И  убивают друг друга порой, и погибают только оттого, что  злоба в людях поселится. А батюшка у нас толковый, может  и вразумит кого, если придется.
Князь слушал эти речи и смотрел, как Татьяна с неподдельным интересом  разглядывает Капитана, как вслушивается в его слова. Вот этого только не хватало! Князь не спрашивал у Капитана, женат ли он, не проявлял такого любопытства, а ведь зря. Этот-то возьмёт да и прельстит дочь баснями своими. Родственничка такого Князь не хотел ни за что. Он не был похож на опереточного отца-злодея, который хочет выдать дочь обязательно за отвратительного старикашку, лишь бы тот был богат и знатен. Деньги, титулы, вотчины и всякие доходные должности, всё, за чем гоняются люди, - это приходит и уходит. Князь знал, что всё это можно в одно мгновение потерять, а в следующее мгновение получить обратно. Так уж ведется при дворе. А в зятья Князь хотел человека, пусть даже и бедного, но одних с ним мыслей, одних намерений. Хотел человека, верного себе. Тогда уж, употребив всё своё влияние, Князь мог бы стать полезным и ему.  И дочь свою он старался воспитывать в том же духе. Пока вроде всё получалось без осечек. Их сиятельство зорко следил за всеми молодыми людьми, с которыми Татьяна общалась, за всеми, с кем танцевала на балах, отсеивал ветреных и пустоголовых, незаметно приближая дельных. Ждал, когда дочь выберет кого-нибудь сама. Но выбрать она должна была из тех, кого отец уже предназначил для этого. Капитан не был ни ветреным, ни пустоголовым. Скорее напротив, он был умён и серьёзен. Но Князь не видел в нём будущего соратника по делу. Делом же Князя была довольно жестокая  борьба с подобными себе. И опять какое-то гадкое чувство  вползло в душу Князя. Опять захотелось что-то обидное сказать, что-то нехорошее сделать. Князь по старой придворной привычке продолжал улыбаться, а в сердце его была даже не злость, а почему-то зависть. Тягучая такая, тошнотворная зависть. Зависть вот к этому, у которого нет дворцов и экипажей, но кто может просто и смело смотреть в глаза своим друзьям, своим подчиненным, своим близким, не ожидая увидеть в них какой-то подвох или скрытую злобу. Как резво бросился   лейтенант Фаддейка спасать своего командира. А мог бы ведь и оступиться, промедлить секунду. Тогда, через эту секунду, командиром корабля, вторым после Бога, уже был бы он, Фаддейка, а коготь медвежий был бы не в кармане. Он был бы уже вонзён в тело Капитана. Но лейтенанту это не пришло даже на ум. Князь представил себя на месте Капитана, а на месте Фаддейки кого-нибудь из своих «друзей по власти». Князь вздрогнул, будто коготь уже вонзился ему в бок.  Князь быстро и суетливо, сказав, что уже поздно, спровадил своих дам спать. Потом он неожиданно предложил Капитану перекинуться в картишки. Капитан отказываться не стал,  и скоро они уже сидели за столом и, осторожно беря карту сверху колоды, быстро переворачивали и рассматривали её, хмурясь или улыбаясь, в зависимости от того, какая карта шла. Князю хотелось выиграть. Ему хотелось разгромить эту каторжную рожу в пух и прах.  - Деньги у него есть, иначе он не стал бы со мной  играть. - думал Князь. А хорошо бы выиграть их все, да ещё и жалованье его, капитанское на год вперёд. И чтоб он мне расписку написал, а я бы получал за него. Однако игра шла с переменным успехом. Небольшой выигрыш, потом небольшой проигрыш, потом опять выигрыш. Присмотревшись, Князь увидел, что Капитан выигрывает больше, чем проигрывает. Хоть чуть-чуть, но больше. И с каждой новой игрой этот разрыв в пользу Капитана всё увеличивается. Князь поставил по крупной, намереваясь покрыть все мелкие проигрыши одним махом. И проиграл. Он проиграл довольно много. У Князя существовал лимит, предельная сумма, которую он мог позволить себе проиграть без ущерба  для своего состояния. И этот лимит далеко не был исчерпан, так как рассчитан он был на особ гораздо более богатых, чем Капитан. Но проиграть Капитану… Это было обидно. Настроение у Князя совсем упало. Однако со сладчайшей улыбкой на губах  Князь поздравил Капитана с выигрышем, а заодно и поинтересовался, где тот научился так хорошо играть в карты. - А нас однажды льдами затёрло. Пять месяцев мы сидели во льдах. Делать нечего, и мы от скуки с помощником в карты резались. За первый месяц я у него все деньги выиграл и имение, и всё движимое и недвижимое. Ко второму месяцу он у меня всё назад отыграл. Потом опять я у него, а когда  льды корабль отпустили, я ему весь проигрыш и простил. - А может, и мне простите? – шутливо спросил Князь. - Нет, Ваше сиятельство. На эти деньги я лучше ещё провизии куплю для матросов. Всё для пользы дела. Князь тут же нашёл, чем и объяснить свою неудачу. Он сказал, что проиграл потому, что привык играть с иностранными посланниками, а то и с самой государыней. А в таких делах лучше проиграть иной раз. Матушка любит, когда ей в карты везёт. Проиграешь ей разик, а она посмотрит на тебя более милостиво. А её милость любой проигрыш окупит. Так вот, сердечнейше, они и расстались у ворот княжьего дома. Князь ничем не выказал своей досады. Ну,  ведь правда неудобно вельможе расстраиваться из-за какого-то проигрыша какому-то капитанишке. Князь  пошёл спать, но долго не мог уснуть, всё ворочался с боку на бок и даже толкнул княгиню локтем, когда она очень уж громко захрапела. Под утро Князю пришла в голову мысль: -А всё равно, он у меня в руках. Всё равно, я его где–нибудь, чем-нибудь да прижму. С этой мыслию Князь уснул.
         Наконец настал день отплытия. С утра, как по заказу, дул ровный и сильный юго-западный ветер. Погода была хмурая и облачная. Матушка-государыня на отплытие не приехала, сославшись на загруженность государственными делами. Но Князь знал, что сегодня просто не её день. В такую хмурую и ветреную погоду, когда не было солнца, у матушки разыгрывалась меланхолия. Она удалялась в Золотой кабинет в окружении верных собачек, попугаев и министров. Там начиналось обсуждение всяких дохлых государственных дел. Вроде того, как бы сделать так, чтобы все её подданные были довольны, счастливы и нелицемерно преданны ей не только на словах, но и на деле, и даже в мыслях. Высказывались разные мнения о каких-нибудь улучшениях жизни народной, а заканчивалось всё тем, что подданным должно быть достаточно милостивого взора их государыни для полного удовольствия. Государыне советовали почаще показываться народу или устроить какое-нибудь празднество. На этом обсуждение заканчивалось, и все его участники, включая собачек, дружно шли обедать.
           Государыни не было, но на причале толпились персоны. Учёные секретари,  генералы, адмиралы, офицеры гвардии и офицеры флотские. Чуть поодаль стояло духовенство, от митрополита до хора соборных певчих. От команды корабля были только Капитан и отец Иоанн. Остальные все были уже на палубе. Капитан был одет в простой чёрный мундир, отец Иоанн тоже в простой будничной ряске. Два чёрных человека стояли посреди расшитых сюртуков, блестящих золотым шитьём. Они, не отрываясь, смотрели туда, где по палубе расхаживал Фаддейка, ожидая команды сниматься с якоря, где застыли матросы, готовые распустить по ветру огромные, пока ещё подвязанные и притянутые к реям, паруса.
            Князь стоял в гуще вельмож, со знанием дела давал пояснения, подкрепляя свои слова энергичными жестами.
-Что-то кораблик ваш совсем не украшен? – спросил кто-то – чёрный весь.
-А это потому, что не подобает казённые деньги на всякие бесполезные украшательства тратить. Мы больше о прочности судна радели, - важно ответил Князь.
            Придворный стихотворец прочёл оду на отплытие. Ода была со множеством аллегорий, языческих богов, всяких Нептунов, Посейдонов и прочих нереид, и всем явно понравилась. Потом был молебен. Певчие стройно и протяжно призывали Господа  проявить милость к рабам своим и сохранить их на опасном и долгом пути. Потом митрополит благословил Капитана и отца Иоанна.
            Князь перестал разглагольствовать, и пристально посмотрел в серые глаза Капитана. «Вот ты и уходишь,- думал он. – И Бог весть когда вернёшься. А может быть и…» Князь не стал додумывать эту мысль. «Ты должен выполнить свою миссию и вернуться! Десница Всемогущего да защитит тебя и товарищей твоих и корабль твой. Мы ещё будем встречать тебя здесь же, на этой пристани. А меня прости и за лихоимство моё, и за мысли злые».
              Он хотел подойти и сказать Капитану всё это. И, может быть, найти ещё какие-то тёплые и хорошие слова для человека, с которым они почти два года вместе делали одно дело. Но промолчал, просто подошёл и обнял Капитана, ощутив пальцами жёсткое сукно его мундира. Капитан и батюшка взошли по сходням на борт.
             -По местам стоять, с якоря сниматься!- крикнул Фаддейка, и кораблик, разворачивая паруса, величаво поплыл по блещущим золотыми бликами волнам, которые осветило на минутку выглянувшее из тяжелых облаков солнце.
            Князь залез в карету и долго усаживался поудобнее, ёрзая задом на бархатном зелёном сиденье. Он посмотрел на корабль, почти скрывшийся за мысом, и подумал:
-Ну, вот и всё. Поиграл в Генриха Мореплавателя и хватит. Во всякой игре главное сверх меры не заиграться.
  Князю надо было ещё заехать на псарню. Назавтра, если будет солнце, государыня планировала большую охоту.  Князь, хоть охотничьей лихостью и не отличался, но собак и псарей содержал. Государыне охота нравилась, и она непременно интересовалась, чьи собаки затравили зверя. В своей своре Князь был уверен, но не мешало бы лишний раз съездить и проверить. Князь высунулся из окошка кареты.
-На псарню поехали! Живей! – крикнул он в спину кучеру.
  Лошади застучали копытами по мостовой, карета заскрипела и тронулась.