С детства Ромка не любил обеспеченных людей, сытых, довольных, ни в чем не нуждающихся. Ему казалось, что эти люди в большинстве своем задаваки и свистуны, воображают из себя невесть что, а сами ничего стоящего сделать не могут. Чего тогда задаваться-то? Чем они лучше простых людей? Жил один такой мальчик в их доме, Игорем звали. Так он, если выходил во двор, то обязательно с булкой белого хлеба, намазанной толстым слоем сливочного масла. Бывало, и хвост колбасы из бутерброда выглядывал. Выйдет Игорек из подъезда, обведет двор масляными глазками, и начинает медленно пожирать свой бутерброд. Чего, спрашивается, вы-шел, не мог дома бутерброд съесть? Нет, такому обязательно надо, чтобы все видели, смотрели и завидовали, как ему легко и сытно живется. А чтобы поделиться, угостить, такая мысль сроду в его голове не появится. Жадины они все и задаваки.
Все это вспомнилось, когда Ромка стоял у калитки красивого трехэтажного дома по улице Парковой, обнесенного железной оградой, и, отжав несколько раз кнопку звонка, ждал, когда ему откроют. По двору, поросшему мелкозеленой тра-вой, ожесточенно пронеслись, играя, с громким лаем два высоких черных дога. Ром-ка отпрянул от ограды. Как в тюрьме живут, ни зайти, ни выйти. Тут же мелькнула другая мысль – а как он отсюда выйдет, если бежать придется? И зачем он только согласился…
- Проходите, Роман Николаевич, - калитку отворил охранник с автоматом, и Ромка шагнул во двор. Но едва щелкнул замок калитки, как в ту же секунду, почуяв постороннего, псы бросились выслуживаться перед хозяином, наводить порядок на отведенной территории. Ромка в испуге нырнул за охранника, сжимая в руках скрипку, а тот привычно остановил в прыжке собак, приняв на грудь удар мощных передних лап.
- А ну, пошли прочь, ироды! – крикнул он, сбрасывая с себя играющих псов. – Черти окаянные! Ужина не получите, поняли?
Псы поняли, что совершили промашку и, виновато опустив морды, отбежали назад, а охранник обратился к Ромке:
- Не бойтесь, Роман Николаевич, псы смирные, если их не трогать. С жиру бе-сятся. Идемте, я провожу.
Ромка шел к дому и примечал – ограда невысокая, метра полтора, от силы два, можно перемахнуть в два прихвата, вот с собаками что делать? От дома до ка-литки метров тридцать будет точно, а в перегонки с такими псами не поиграешь, загрызут. Надо что-то придумать.
- Сюда, - охранник открыл дверь, и Ромка вошел в дом. – Ждите, вас позовут.
Охранник закрыл за Ромкой дверь и пошел по двору, качая головой. Такой молодой и уже развращенный. А с виду не скажешь. Неужели другим способом нельзя заработать? И что за молодежь пошла!?
Ромка слов охранника не слышал. Он стоял посреди большой, освещенной комнаты, зачарованный ее объемом и великолепием. Словно попал в сказочную оранжерею, искусственный вечнозеленый лес – всюду стояли кадки с большими цве-тами, деревьями с причудливо переплетенной листвой, поплескивала неспешно во-да в бассейне с фонтаном и водопадом, стекающим с груды камней, в воде тенями мелькали крупные рыбы, слышалось пение птиц, хотя самих птиц не было видно, даже ковер под ногами тоже был зеленым, как трава в лесу для полного довершения природного эффекта. И так все это Ромке запало в душу, так понравилось, что он раскрыл футляр, достал скрипку и стал тихо наигрывать что-то из Вивальди, раство-ряясь в волшебных, нескончаемых звуках. Музыка успокаивала, возвращая Ромке уверенность и желание жить и сопротивляться.
Ромка не заметил, как сверху по широкой лестнице, устланной ковром, спус-тился в шелковом халате хозяин дома Вадим Евгеньевич. Спустился и замер. Потом всплеснул широко расставленными руками и, улыбаясь, пошел к Ромке.
- Ромочка пожаловали! Мой молодой друг! Как прекрасна игра ваша в окру-жении этих пальм и цветов! Вы чудесно играете, и, замечу, у вас недурной вкус! Что это было, Вивальди?
Застигнутый врасплох Ромка вздрогнул и прервал игру. Стало стыдно, будто кто-то подглядел за ним в замочную скважину. Как все было хорошо! И зачем надо было нарушать музыку? Она ведь невесома, как эльф, пугается при каждом чужом стуке! Вадим Евгеньевич подошел, тронул ласково Ромку за плечи. К стыду приба-вилось отторжение, словно Ромку вымазали неприятной мазью. Теперь он точно знал, что все это исходит от Вадима Евгеньевича. Находиться в этом доме Ромка больше не мог и не хотел. Но как уйти? Он ведь дал слово отработать вечер и ему нужно получить деньги.
- Что замолчал мой молодой друг? Продолжайте, продолжайте! Пусть льется музыка! Сегодня наш день, день ликования и бесконечной радости!
- Вы можете меня не трогать? Мне неприятно, - тихо, но резко сказал Ромка.
- Не надо так нервничать! – воскликнул Вадим Евгеньевич. - Еще никогда неж-ное касание рук не приносило юношам неприятностей! Но, если вы настаиваете, ко-нечно, не буду. Все, все. Пойдемте наверх, я покажу вам свою коллекцию. А, может, вы хотите принять ванну, душ? Не стесняйтесь, просите. Сегодня ваш день, все просьбы исполняются. Можно и в бассейне искупнуться.
- Спасибо, не хочется, - буркнул Ромка.
- Ну, и славненько. Тогда наверх, наверх. То, что вы там увидите, несомненно, вас позабавит, и вы забудете все дневные неприятности. Идемте, - Вадим Евгеньевич, словно не замечая, не желая замечать Ромкино сопротивление, подхватил растерявшегося подростка под руки и повел, насильно потащил Ромку по широкой лестнице наверх, декламируя нараспев стихи.
Не рассуждай, не хлопочи -
Безумство ищет - глупость судит,
Дневные раны сном лечи,
А завтра быть чему - то будет.
- Кто это, а? Мой молодой друг, вы не любите Тютчева? Вам не нравится по-эзия? Не верю! Вот не верю, и все! Такой тонкий интеллигентный юноша, музыкант, скрипач, и не любит стихов? Да этого просто не может быть! Не может быть и все!
- Вадим Евгеньевич, я устал, можно я присяду, - попросился Ромка. – Вот на эту скамеечку.
- Сюда нельзя, это музейный экспонат. Еще немного потерпите и мы на месте. Еще одно последнее шаганье…
И Вадим Евгеньевич снова ликующе затараторил:
Живя, умей все пережить:
Печаль, и радость, и тревогу —
Чего желать? О чем тужить?
День пережит — и слава Богу!
- Сюда, сюда, в эту прекрасную комнату, хранительницу моих тайн, радостей и печалей, мою заветную тайницу! Входите, мой молодой друг!
И Вадим Евгеньевич втолкнул Ромку в комнату со словами:
- Побудь здесь немного. Можешь сидеть, лежать, играть на скрипке…В общем, делай, что хочешь, я буду через несколько минут. Жди меня и я вернусь! Только очень жди!
Помахав игриво ладонью, Поросов исчез, притворив за собой дверь. Ромке даже показалось, что дверь заперли, закрыли на замок. Но он так устал от шумного и бестолкового ликования, что не придал этому факту значения и был рад, что ос-тался один.
Комната, которая открылась Ромкиному взору, поразила его воображение еще больше, чем зеленая комната. Пол и стены ее были обиты мягкой ворсистой тканью нежно-коричневого, телесного цвета, той же тканью были покрыты кресла, низкий стол, на котором стоял поднос с вином, фруктами и сладостями, и невероят-ных размеров огромная кровать, усыпанная цветами, потолок был зеркальным и в нем отражалось все, что было в комнате, что раздвигало и увеличивало ее объем, на стенах висели портреты молодых обнаженных людей. Но самым необычным, что было в комнате, был воздух, притягательный, нежный и дурманящий, словно слад-коватый, теплый туман. Нестерпимо хотелось пить. Ромка встал, подошел к столику, налил в бокал вина и жадно выпил. В голове его закружилось и он, теряя сознание, упал на кровать.
Прекрасно, потирая руки, воскликнул Поросов, наблюдавший за Ромкой че-рез потайное отверстие. Пора! Мой выход! И юркнул скользящей, мягкой тенью в приоткрывшуюся дверь.
Комната удовольствий, как называл ее Вадим Евгеньевич, была устроена так, чтобы максимальным образом расслабить партнера, изнежить, довести его до пол-ного изнеможения и, таким образом, незаметно подготовить к чувственным, неж-ным наслаждениям. Особенно много сил и энергии Поросов вкладывал в любовную прелюдию, без которой сама любовь казалась ему скучной и неинтересной. Именно прелюдия приносила Поросову радость и удовлетворение. И поэтому каждая деталь комнаты была продумана до мелочей – цвет, звуки, объем, расстановка мебели, и, конечно же, запах. Поросов сам догадался обкуривать комнату специальным составом из восточных наркосмесей и очень гордился этим. Больше десяти-пятнадцати минут в комнате никто находиться не мог, падал в обморок. Сам же Поросов принимал антипорошок, удерживающий его в сознании.
Ромка очнулся, почувствовав, как его кто-то раздевает. Рядом с ним на кровати лежал Поросов и прижимался, дрожа, гладил, целовал, руки его, словно липкие послушные змеи, ползали по всему Ромкиному телу.
- Что вы делаете? – резким движением Ромка высвободился, встал, сбрасывая с себя Поросова и застегивая брюки. – Мы так не договаривались!
Это не понравилось Поросову и он решительно и гордо встал, запахивая рас-стегнувшийся халат, под которым ничего не было. Кроме привыкшего к баловству холеного тела.
- А как мы договаривались? Ты что, парень, не понимаешь, зачем тебя сюда пригласили? Не разыгрывай из себя дурочку. Полчаса удовольствий и деньги твои. Понял, стервец? Ложись и раздевайся. Иначе позову охранника, он мигом с тобой разберется.
Только теперь Ромка понял, каких услуг ждал от него консультант Поросов и что опасения его были не напрасны - он попал в серьезную передрягу, влип по пол-ной и прямым разговором уже ничего не решишь. Нужно действовать в обход, хит-ростью.
- Подождите, Вадим Евгеньевич! Вы меня не так поняли! Сами же обещали, что вначале я поиграю, а уж потом все остальное. Скрипка заводит меня, я скорее получу удовольствие. Это в ваших же интересах.
- Ладно, валяй, - подобрел неожиданно Поросов, любуясь своим благодуши-ем. - Но смотри, больше никаких фокусов. Если у меня не встанет, пеняй на себя. Никаких денег ты не получишь.
- Кстати, о деньгах. Где обещанная сумма? – Ромка почувствовал, что денег он не получит, но все равно решил проверить предположение. И зачем он это сказал?
- Какая сумма? – завизжал Поросов. – Еще ничего не было! Сначала любовь, а потом деньги. Ложись! Долго мне тебя ждать?
- Да сейчас, потерпите уж! – оборвал Поросова Ромка. Вот так, и деньги обло-мились. А, черт с ними, надо шкуру свою спасать. Но как вырваться из этой комна-ты, какую найти причину? Молнией мелькнула спасительная мысль.
– Мне нужно вниз, за футляром. Там канифоль осталась, а смычок пересох. Скрипка не звучит. Я быстро, Вадим Евгеньевич. Схожу, помажу и продолжим.
- Сбежать задумал? Какая еще канифоль? – Поросов пронзил Ромку подозри-тельным взглядом. - Смотри, терпение мое кончится и тогда тебе несдобровать. По всему дому видеокамеры расставлены, и во дворе камеры. Не сбежишь, - Поросов нервно улыбнулся. И вдруг закричал:
- Ну, что стоишь? Быстро за канифолью, одна нога здесь, другая – там. Жду не больше минуты. Время пошло.
Поросов подошел к столику, налил вина, выпил, сел на кровать. Какие ка-призные эти геи! Такие молодые, а уже капризные. Надо Серегу позвать, пусть про-следит. Доверяй, но проверяй.
Нашел гея! Так я тебе и дамся! Порося поганая! Ух, ненавижу, всех вас нена-вижу – богатых, сытых, жирных! Ромка вышел из комнаты, выдохнул, чувствуя, как все еще кружится голова, но уже подступало облегчение, пошел вниз по лестнице к бассейну, где на зеленом полу валялся брошенный футляр. Рядом с футляром что-то поблескивало. Что это? Ромка наклонился и увидел перстень с камнем. Вот тебе и вознаграждение! Ромка быстро сунул перстень в карман, оглянулся, не видит ли кто, уложил скрипку в футляр, щелкнул замком и подошел к двери, приоткрыл ее. Во дворе было тихо, ночное небо дышало покоем и сгустившейся темнотой, ничто не говорило о том, что только что произошло в доме. Ромка опасливо вышел на крыль-цо, спустился во двор. Тишина. Только бы собаки его не обнаружили, а охраннику он не дастся, убежит. Осторожно ступая, он пошел по аллее, быстрее, быстрее. Ог-лянулся. Только бы собаки не обнаружили, только бы…И вдруг на весь двор разнес-лось:
- Серега, спускай собак, клиент уходит! Быстрее! Поймаешь беглеца, заплачу премиальные! Спускай собак, Серега, чего медлишь! Серега, черт тебя подери!
(продолжение следует...)