Первый раз я взял в руки Хайяма лет в сорок пять (чувствую, в ваших глазах я упал), но оказалось, произошло это именно тогда, когда было нужно.
Я почти сразу воспринял его как родного. Дальние родственники у нас есть - Адам и Ева – это однозначно. Но чем больше я знакомился с его творчеством, тем больше я понимал, что мы связаны более близким родством.
Гийас ад-Дин Абу-л-Фатх Омар ибн Ибрахим Хайям (в дальнейшем просто Омар Хайям), жил в Средней Азии около 900 лет назад (1048 – 1131 гг.) и восстановить свою родословную, до тех времён я не имел возможности. Но. То, что я имею азиатские корни, я уже давно чувствую. Монголо-татарское иго оставило свой след и внутри и снаружи. Да и косвенные улики намекают: я люблю чай, халву, сладкое красное вино и почти всех красивых женщин. Моя группа крови В-III – тоже считается азиатской (чувствую в ваших глазах я начинаю расти). Когда я перечитывал Хайяма, а это было раза три не меньше, я всё больше ощущал наше духовное родство. Такое родство связывает людей крепче кровного.
В отличие от многих представляющих его в образе благообразного старца изрекающего между делом премудрости и истины, я увидел в нём своего ровесника, успевшего много увидеть и познать, но имеющего про запас и силы и чувства.
Мне сразу же понравилось его независимость мнений и мудрость в восприятии жизни и ее ценностей. Ведь по отношению к значимости самой жизни и неотвратимости кончины, многие проблемы - такая мелочь! Их вполне можно отбросить. Да, и рассуждения о том, что нас ждёт – это тоже беспредметный разговор и пустая трата времени.
К тому моменту я выпустил две небольшие книжонки, где точно такие мысли и у меня постоянно проскальзывали:
Со мною жизнь играла в поддавки,
То поприжмёт, а то опять отпустит,
Всё было и подножки и плевки,
Но только не было тоски и грусти.
Тоску развею, сам себя же рассмешу,
А грусть друзья разгонят и подружки,
Живу я просто: зачесалось – почешу,
А пить хочу – возьму попью из кружки.
Пусть кто-то мучается тем, что он помрёт,
А я об этом думать не желаю,
Считаю: ну придёт, так и придёт,
И сам себя за это уважаю.
К чему грустить о том, что не пришло,
И тосковать о чём-то безвозвратном,
Пусть наша жизнь, хоть и „куды ни шло“,
Пусть так, пусть и „куды“, а всё ж приятно.
Там же, я пытался давать и полезные советы в том же стиле:
Две стороны у жизни – всем понятно,
Но чтобы больше светлого иметь,
Смотрите больше на людей приятных,
На неприятных – нечего смотреть.
Это уже позже я узнал, что философии Омара Хайяма, свойственны гедонические мотивы (смотрите справочники), и он является последователем греческого учёного и философа Эпикура. Последний ещё в III веке до нашей эры пропагандировал разумные наслаждения, уклонения от страданий и достижения спокойного и радостного состояния духа. Узнав всё это, я с радостью записал в свои родственники и этого древнего грека, предоставив всем, кто в этом усомнится, попытаться доказать обратное.
Что касается несколько фривольного отношения Омара Хайяма к религии, то это было свойственно всем эпикурейцам. Они представляли Бога как верховного, в прямом и переносном смысле наблюдателя. Рассуждения у них шли от простого: разве мудрый человек будет вмешиваться в дрязги глупцов? А в том, что Бог мудр, они ничуть не сомневались. Да, Бог может вмешаться в дела земные, но только в крайнем случае, когда надеяться на нас будет совсем бесполезно. А чтобы этого не произошло (потопы и гиены огненные), не обязательно просить его и умолять о пощаде, лучше просто не давать для таких "вразумлений" повода.
А еще, эпикурейцы, четко воспринимали понятия зла и добра, порока и добродетели, поделив их поровну. Мне было приятно, встретить в таком далёком прошлом своих единомышленников, которых я полностью поддержал:
Я скажу: – привелось тебе в бедности жить,
Может так уж не стоит у Бога просить?
Ведь за время, что ты отпускаешь поклоны
Можно запросто пару стожков накосить.
Омар Хайям был образованный человек, математик и астроном, обогнавший в этих науках своё время более чем на половину тысячелетия. Одна из его математических формул впоследствии превратиласьв бином Ньютона, а рассчитанный им календарь точнее нынешнего григорианского на семь секунд. И хотя до сих пор это является спорным, - я в это верю.
Возможно, эта приверженность к точным наукам сказалась и на поэзии Хайяма. Именно так считал один из лучших его переводчиков Герман Плисецкий: „Точность, немногословность, отсутствие случайного, симметрия формы – всё это роднит рубаи Хайяма с математической формулой“. Он отмечает, что Хайяму чужды жизнеописания и красочность, что и отличает его от других восточных авторов, использующих витиеватый стиль и значительно более почитаемых на Востоке. Но именно поэтому он и оказался так близок, более прагматичному, западному читателю. В 1859 году английский поэт и переводчик Эдвард Фицджеральд издал вольный перевод 75 рубаи. С тех пор Хайям получил всемирную известность.
Я вам честно признаюсь, что среди большого количества хороших качеств, которыми я обладаю, есть и такие, которыми не принято хвастать. А между ними, находятся не совсем понятные, в смысле плохие они или хорошие. Например: когда мне что-то очень нравится, или я чем-то восхищаюсь, у меня возникает дикое желание сделать так же, а может быть чуть лучше.
Возможно, это пережиток нашего совсем недалёкого прошлого, и я всё спрашиваю себя: неужели в меня так вдолбили принципы социалистического соревнования? Но в то же время ничего с собой поделать не могу и начинаю соревноваться. Так как на моём пути уже были отдельные взятые „вершины“, это придало мне хорошее чувство уверенности, перерастающее в не совсем хорошее чувство самоуверенности.
Попробовал, и написал несколько рубаи. И был удивлён, что как-то сразу стало получаться:
Если дали тебе в этом мире пожить,
Торопись всё попробовать и ощутить,
Не поддайся истоме, томлению, лени,
Их оставь на потом, где не надо спешить.
В математике и астрономии я Хайяму не конкурент. Нет, я конечно могу сосчитать до ста, но после этого сразу засыпаю. А в отношении далёких миров, куда я, в общем-то, не собираюсь, считаю, что пусть их осваивают те, кто там живёт, а мне и нашей земли хватит. Хотя, я допускаю, что там тоже неплохо:
Звездопад – это может быть чей-то салют?
Там, похоже, что праздник – танцуют, поют,
Ну а может быть это осколки тарелок
И бокалов хрустальных на счастье что бьют?
Да, математика и астрономия это не моё. А вот стихоплетение…
Между нами, я мог бы для пущего интереса поведать вам, как дух Хайяма, частично материализованный, однажды возник в проёме моего окна на фоне звёздного неба и благословил меня на продолжение поэтических опытов. Но одно из положительных моих качеств – не врать по крупному, мне этого сделать не позволяет. Скорее всё было наоборот, это мне пришлось окунуться с головой в прошлое, чтобы не порвать возникшую связь с истоками. Вынырнул я оттуда и просвещённым, и одухотворённым, а мелкие разночтения, возникшие по ходу, не в счёт.
Я могу вам привести всего лишь один пример этих разночтений, а вы должны понять, какая это мелочь:
Сокрушался Хайям о делах гончара,
Прах своих праотцов в нём он видел вчера,
Ну а я так, не против, в кувшин превратиться –
Лишь вино бы в него наливали с утра.
Думаю, у того же Германа Плисецкого, не только переводчика, но и талантливого поэта, не раз возникало желание передать мысли Хайяма в более близкой для современного читателя форме. Но, ответственно относясь к своей работе и сохраняя профессиональную порядочность, Плисецкий, по возможности, не отступал от оригинала, да и время тогда было опасное – советское.
Я же, обладая определённой наглостью (то ли врождённой, то ли приобретённой), подкреплённой правами „родственной души“, всё же решил попробовать приблизить мысли Хайяма вплотную к нашей современности, добавив где-то красочности, где-то юмора, где-то лиризма. Но это ни в коей мере не в противовес, а скорее в дополнение к ранее сказанному. Думаю, Хайям живя в наши дни, ещё не такое бы создал, глядя на наши кувыркания в этой и прекрасной и порочной жизни. Ну а в качестве эпиграфа привожу свою „объяснительную записку“ о своих безобразиях:
Вам вернул рубаи через тысячу лет,
Здесь найдёте вы мудрый Хайяма привет,
Здесь найдёте вы чувства мои, мои мысли,
И занятный подкол, и так нужный совет.
* * *
Верил в дружбу – но лучший мне друг изменил,
А поверив в любовь – только душу сгубил.
Никому я теперь в этом мире не верю!
О, Всевышний, прости! – чуть тебя не забыл.
* * *
Я не буду вести очень долгий рассказ:
Тайны будущей вечности скрыты от нас,
Наливай! – ведь бесплодны о том разговоры,
Предлагаю ценить, что имеем сейчас!
* * *
Хоть дорогу мне ровную ты не торил,
Хоть плутал я, но ты не всегда мне светил,
На Тебя мой Господь не держу я обиду,
Потому, что надежды меня не лишил.
* * *
Находиться приятнее средь дураков,
Чем в компании умных, занудных ослов.
С дураками легко мне всегда, да и просто,
Средь вторых же я чувствую тяжесть оков.
* * *
Есть запрет, знаем мы, на вино по Корану,
Знаем, умный глупеет, как станет он пьяным,
Но для глупых, не важен такой вот запрет,
Глупый – он же, как был, так и есть, – без изъянов.
* * *
Наша жизнь состоит из сплошных перемен:
То богатство то бедность, то царство то плен,
Но богатство и слава – одно лишь мгновенье,
Ну а дальше как всем, и забвенье и тлен.
* * *
О, Всевышний прошу: поимей ты ввиду,
Хоть я буду в аду, хоть я в рай попаду,
Чтоб в напарниках был мне желательно умный –
С дураком – я уверен – хоть где пропаду!
* * *
Всем нам наши святоши талдычат о том,
Жить в смирении чтоб, очищаясь постом,
Но играют покуда во мне мои страсти
Отложу я молитвы и пост на потом.
* * *
Проторил нам для всех ты дорогу, Творец,
И ушли по ней прадед мой, дед и отец,
Только им никогда уж не будет возврата,
Так как эта дорога в один лишь конец.
* * *
Я спокойно живу, размышляя о том,
Что сначала умру, закопают потом,
И смешаюсь тогда с окружающей глиной,
Из которой, возможно построят ваш дом.
* * *
Безвольным неволя – как рыбе вода,
А вольный в неволе страдает всегда,
Подаришь безвольному если ты волю,
То это не радость ему, а беда.
* * *
Я не знаю, что будет в далёком раю,
Я и здесь поживу, пусть не в лучшем краю,
Пусть убог мой домишко, разбито всё тело,
Я печаль разбавляю вином и пою.
* * *
Жизнь дана напрокат – так Хайям нам сказал,
Только кем и за что? – видно сам он не знал,
Если б знал, несомненно бы, тем поделился,
Да и цену бы точную нам указал.
* * *
Я не раз наблюдал и закат и рассвет,
Сон зимы, ну а следом весенний расцвет,
Грусть потерь видел я, и радость рожденья:
Ничего в этом мире застойного нет.
* * *
Признаюсь вам, что вижу я странные сны:
Толпы вижу ушедших с одной стороны,
А с другой вижу толпы ещё не пришедших,
И те толпы, скажу вам, довольно полны…
* * *
Кто ходил со свечой, кто ходил с фонарём,
Даже если ходили не ночью а днём,
Всё равно этот мир остаётся загадкой,
До сих пор ничего мы не знаем о нём.
* * *
Моё тело с душою в нирване от сна,
А ещё от любви, а ещё от вина,
Кто-то пусть о небесных блаженствах хлопочет,
Ну а мне на земле их хватает сполна.
* * *
Я скажу откровенно: устал уже ждать,
Чтобы взор свой Господь обратил к нам опять,
И узрев наши горести, бедность и муки,
Он пролил бы с небес на нас благодать.
* * *
Тот ушёл молодым, от стрелы иль меча,
Этот – старость дождавшись, уходит ворча,
Так и эдак мы в жизни когда-то сгораем,
У вторых – подлиннее немного свеча.
* * *
Допускаю: любимая может мне изменять,
Да и друг меня может когда-то предать.
Лишь кувшин, что наполнен, меня не обманет,
Пусть на время, но всё же мне даст благодать.
* * *
По случайности смог в эту жизнь я войти,
Ну а скоро мне скажут – пора и уйти.
Уходя в мир иной, заберу только душу,
Остальное всё вряд ли смогу унести.
* * *
Ты спокойное, тихое место найди,
Веселись и гуляй – душу не береди,
И люби, – но душе, чтобы было спокойно,
Ведь мученья ещё у неё впереди!