- Извините, не подскажете…, - вопрос повис в воздухе.
Старушка испарилась в снежном вихре, лишь мелькнули колёса её сумки, оставив перед носом два снежно-мельничных водоворота.
- … не подскажете, не будете ли столь любезны…. – Старик с карпом за пазухой взлетел как грач на телеграфный столб по ступеням подъезда и громко звякнул за собой железной дверью.
Сомнения в правильности избранного пути нарастали, время шло, а вокруг больше никого не появлялось. Миша забеспокоился. Ночевать в ночи поблизости от желанного тепла и уюта, а может быть и любви или трястись в слёзно прокуренном такси в сторону неблизкого дома страшно не хотелось. Телефон отвечал обычную в таких случаях ерунду – красивые женщины не склонны проверять наличие денег на счетах или вовремя вставлять неприятные технические палочки в розетки. Зачем? Обо всём договорились, найдёт, если захочет, а захочет – это точно.
Женщина то появлялась, то исчезала. Шубка её развевалась по ветру, усиленному продувом во двор сквозь арку. Её изображение перемигнулось между припаркованными всюду машинами последний раз и материализовалось в шаге от Миши. Обрадованный путник, скороговоркой высказал свою наболевшую просьбу:
- Умоляю, уделите полминутки. Дом шесть – это здесь, а что такое строение А-2? Простите, что задерживаю, но никто ничего тут не знает, а я окончательно запутался.
- Вы не простудитесь? Надо носить шапку. Без шапки никто вам ничего не скажет.
- Я куплю шапку в ближайшем магазине, если только вы мне подскажете, где строение А-2?
- Магазины уже закрыты, скоро полночь.
- Что же мне делать, вы не знаете?
- Я знаю, что вам нужна шапка, - женщина при этих словах откинула роскошную копну распущенных волос за левое плечо и улыбнулась.
- А как же вы? – Миша с удивлением и каким-то судорожным восторгом заворожёно смотрел, как тают снежинки на жемчуге её зубов.
- За меня не беспокойтесь, я уже дома, ведь живу не в строении, а в пентхаузе.
- В таком случае, прошу извинить, - Миша сделал несколько шагов в сторону.
Он надеялся, что женщина пройдёт, наконец, в свой роскошный подъезд новейшего сооружения, которое так некстати вписалось между старыми домами сталинского района, что наверняка и было виновато во всей чехарде с нумерацией, а он поищет нужный ему адрес уже сам. Шапка ему никогда не была нужна. Раньше была не нужна.
Женщина ещё раз заменила улыбкой маленький снегорастапливающий заводик и направилась в мраморное убежище. Только на пороге, открывая дубовую дверь с толстыми зеркальными стёклами, чтобы пропустить вперёд даму, Миша понял, что следует за ней. Сознания он не терял, он действовал как автомат, но автомат очень воспитанный и предупредительный. Он нажимал кнопки в лифте, говорил пароль или что-то подобное в специальный домофон на лестничной клетке. Он принимал из рук дамы роскошную кремовую шубу из стриженой норки, которую он примерно оценил в много тысяч евро, передавал эту шубу горбатой служанке. Присев на корточки, и рискуя навечно вытянуть колени на мокрых от хождения под метелью брюках, он стягивал мохнатые сапожки с ножек дамы, словно это была кожура застывшего на морозе банана. Наконец, он бежал на кухню с собственным букетом алых роз, приготовленных не этой змее, а его девушке, и отрезал по всем правилам кончики стеблей острой серебряной косой, снятой с плеча горбатой старухи, обвешанной бубенцами, противно отзывавшимися на каждое прикосновение к её затхлому платью. Потом надо было больно уколоться о шипы и вставить розы в поданную ему аккуратной служанкой тончайшей работы японскую, чёрную вазу, отделанную золотыми нитями и перламутром. И снова услышать мерзкий звон тусклых оловянных бубенчиков.
Слегка очнулся Миша только тогда, когда оказался сидящим напротив дамы в глубоком кресле в стёганном шёлковом халате, наподобие того, в котором расхаживал граф Монте-Кристо в исполнении неподражаемого Жана Маре. В руке он держал, разумеется, за ножку бокал красного вина Don David Cabernet-Sauvignon 1992 года и внимательно разглядывал красавицу, ставшую ещё прекрасней, чем она была среди снежного уличного вихря. Её рыжие волосы ниспадали на бирюзовое бархатное платье с воротником каре. Белоснежные полукружья наполовину обнажённой груди и коралловые дуги ключиц, существовали в обрамлении тончайшего брабантского кружева. Зелёные огромные глаза, чтобы не убить наповал собеседника скрывались под длинными пушистыми ресницами, не испорченными никакими косметическими средствами. Нежный, но тяжкий аромат опиума подводился упругими волнами прямо к носу Миши, но духи, усложняя сбивающееся дыхание, ничуть не портили впечатления от винного букета, содержавшего в себе тонкий запах ежевики, малины и струившегося между этими лесными запахами воздушного имбирного ручейка.
- Вы согласны повременить с поисками строения А-2? Может быть, пора вам отбить охоту на жильё окончательно? – Женщина начала выползать, словно это змея приступила к естественной линьке, из кружевного каре, побросав нетерпеливо по предплечьям белые горки кружев.
Миша ничего не ответил. Он отставил в сторону недопитый бокал, обошёл вокруг полированный стол из резного палисандра и решительно провёл ладонью по предплечью белой с рыжей короной змеи. Его руки ощутили двойное прикосновение бархата. Тыл его ладоней ублажал бархат материи, а внутреннюю поверхность, изрезанную линиями судьбы, бархат настоящий. Иначе как влажный бархат или мокрый шёлк кожа женщины под леденеющими руками не ощущалась. Миша чувствовал себя путником, случайно набредшим на покинутое жильё, в котором оказалась белёная, немного остывшая, но ещё тёплая печь, которая так приятно греет ладони, не обжигает их жаром, а даёт постепенно впитать в себя жизнь. Руки напитывались этим теплом и влажнели, но влажнели не только от тепла, а и от невидимых капелек, выступавших на мельчайших пупырышках, каждый из которых был снабжён тончайшим волоском, позволявшим богине острее чувствовать ласку.
Шкура не рожденного телёнка, натянутая на диван, приняла на себя сдвоенный человеческий вес, она ответила нежным глухим скрипом на пульсацию тел и помогла этим звуком её длить. Бесшумный шелест бегающих по предметам теней напоминал Мише осеннюю кучку листьев, на которой ему пришлось первый раз переночевать, по возвращению из Лондона, когда он остался на улице, всеми покинутый, забытый и обобранный до нитки. Но пока это воспоминание было ещё далеко, ему предстояло уйти в глубины бытия и проникнуться их истоками, так варварски завуалированными тем, что называют цивилизацией. Он проник в них со страшным азартом, замер, упираясь в скользкое дно, колечком надавившее на все его чувства и оно заставило его исторгнуть всю влагу, собранную за долгие месяцы отсутствия наслаждения. Он забился в конвульсиях и вдруг до боли ощутил потерю, потерю запаха шоколада в букете красного вина. Как он мог забыть этот шоколадный оттенок? как он мог….
Тело сильно скрючилось и так застыло в этом положении, что не влезло в черный пластиковый мешок. Пришлось завернуть его в кусок прозрачной плёнки и бросить на железный пол пикапа под лавку. Лампочка под потолком мигала и билась в последних судорогах света, густые тени бегали по пластиковому свёртку.
- Другой пошёл бомж. Выглядит ещё прилично, кусок шоколадки во рту, одежда ещё не сношена и когда-то была дорогой, ну-ка глянь в документы. Видишь и прописка есть – совсем другой нынче бомж, - сотрудник, освободившись уже от толстых резиновых, стягивал вторые нитяные перчатки с рук и торопился скрыться в кабине труповозки.
- А дверь кто будет закрывать? Опять я? – лязгнула дверь.
Грузовичок медленно отъехал от деревянного ящика, на котором наперекосяк было выведено красной краской Строение А-2.