Глава первая,
в которой мы знакомимся с нашим героем, будущим богатырем и спасителем родины от страшного зверя – кризиса.
Илье снился сон. Фантастический, нереальный, потрясающий своей красотой и самой сутью. Илья в этом сне скакал на коне, во весь опор, прямо на целое вражье войско, ощетинившееся ему навстречу копьями. Вот дали залп лучники, но конь быстро несет, Илья к холке пригнулся – стрелы мимо просвистели, лишь пара по кольчуге чиркнула. Вот уже и строй рядом – стоят, жмутся. Метнули копья, но Илья мечом срезал их в полете и на полном скаку врубился в людкую массу. Ох и полетели в разные стороны басурмане от меча булатного да палицы дубовой, ох и разошелся Илюша в схватке молодецкой! Конь под ним пляшет, сам звонким оружием рулады по головам вражьим выводит. Этому пинок в грудь, защита, перевод, отбив, да палицей по шелому, а теперь коромыслице с раскруткой для острастки… Эх… А… Ой! Мама!
- Ты что, сынку? Никак опять с печки упал? Не зашибся?
- Да нет, мамко, ничего… - Илья потер одной рукой ушибленный копчик, а другой ударенный затылок – на ладонях остались следы печной побелки – подтянул портки и принялся поправлять разметанную в неравной схватке с басурманами постель.
- Эх сынко-сынко, какой же ты у меня нерасторопный, даже во сне спотыкнешься…
- Да ладно, мам, чего там…
- Чего там? Чай, уже тридцатый годок пошел, а все у тебя не слава Яриле. Бративья все давно в богатырях ходят, поженились, да и не по первому разу, а ты… - мать помолчала минутку, покачала головой, оглядывая худую, нескладную фигуру сына и продолжила выговор, - уж который год в княжеской бухгалтерии сидишь, все в должности младшего писаря. Повышения не добился, красть не научился, выгодно не женился. Мы ж с отцом твоим покойным все глаза выплакали на твою судьбину горькую, недостойную…
«Началось…» - подумал Илья и покорно встал перед матерью, чуть склонив вихрастую голову. Спальная комната с полатями была небольшая, но очень уютная. Потолок, правда, невысокий. Илья вымахал жердиной длинной и, стоя, периодически задевал макушкой за балки, а уж соскакивая с печи так постоянно прикладывался темечком. За мамкой по стене маячили берестяные фото отца и братьев – все, как на подбор, плечистые, кряжистые, с мощными, в штык лопаты, ладонями – настоящие Муромцы. Глядя на высокого и худого с тонкими руками Илью, отец не раз говаривал: «Ох, не моя кровинка, а мать?» Но та никогда не отзывалась на подобные восклицания, только еще быстрее начинала хлопотать по хозяйству.
Монолог-причитание был прерван влетевшим в печную трубу сообщением бёрд-поста. Службу срочной рассылки и связи со своими подчиненными князь ввел совсем недавно, но и за этот короткий срок она успела всех достать. Мало того, что ворона-доставщика надо было содержать за свои деньги, а эта прожорливая птица съедала невероятно много, так и после каждых пятнадцати-двадцати сообщений приходилось править дымоход.
- Иттить твою налево! – взвизгнула мать и ринулась в кухню, - У меня ж там щи стоят!
Звон раскалываемой керамической крышки и громкая матерная брань возвестили Илье, что тяжелый деревянный тубус берд-поста попал точно в цель.
- Сварог разорви твоего князя с его сообщениями!!! – разъяренная мать появилась в дверях спальни. На фартуке капуста, в руках полено. – Забирай свой пост и проваливай к князю, высморкыш ты бухгалтерский! Чем я теперь старших кормить буду – полкотла разворотило этой деревяхой! На вот, держи!
Мать махнула рукой, а она была не по-женски тяжела – покойный отец, способный плечом косяк дверной походя вынести, да что там косяк! - и стенку бревенчатую в пол-обхвата разворотить, иногда пошатывался от ее оплеух – и мокрый горячий тубус влетел прямехонько Илье в лоб…
И снова приснился Илюше сон. Что скачет он по полю на боевом коне прямиком на вражий стан, и поле гудит от копыт его Сивки, и враги с ужасом смотрят на него. С криком громогласным врубается он в басурманову рать, а они вдруг разбегаются в разные стороны. И лишь малюсенькая раскосая девчонка вскакивает на конскую холку прямо перед Ильей и давай отвешивать ему оплеухи:
- Прошшипайшя, шволошшь, прошшипайшя…
- Э! Ну это какой-то неправильный сон!
- Какой шшон, шкофина, фштафай тафай, а фо рафлефшя фуф фрямо на моей фелюшфи.
Илья открыл один глаз, потом другой. Мир несколько раз качнулся вокруг него, затем стал постепенно проступать из тумана. Первой появилось материно лицо с шамкающим беззубым ртом, потом вся ее фигура с деревянным постом в руке, вот и родная печка проявилась, стены с берестяными фото, потолок с родимыми балками, вот и отметины на них от Илюшина темечка. Хорошо, только что-то в зад колет.
- Мамка, а это что такое? – Илья встал на колени принялся ощупывать странный предмет, вгрызшийся в его правую ягодицу.
- Шфо, шфо… фелюшфь моя фшафная. Фай офшеплю…
- А как она туда попала?
- Как, как… - мать уже вставила челюсть в рот и ее речь приобрела нормальный человеческий выговор, - выскочила с натуги, а ты, балбес, на нее шлепнулся, дубина стоеросовая. На, забирай свой пост…
- Не бросай только! – Илья вскинул руки, чтобы защитить свою многострадальную голову от возможного повторного вторжения в нее деревянного снаряда.
- Не буду, - смягчилась мать, - вот, с лавки возьмешь, а я пойду уберу там все.
Мать покачала головой, оглядывая свое непутевое дитятко, развернулась и с кряхтениями и бормотаниями отправилась на кухню. Илья прямо на коленях подполз к лавке, взял в руки тяжелую железного дерева тубу поста, открутил крышку и достал из внутренней полости небольшой берестяной свиток, на котором было только два слова: «Срочно. Князь».
Туба выскользнула из задрожавших рук младшего Муромца и больно врезала по голым пальцам правой ноги. Илья стиснул зубы, чтобы не заорать, еще раз перечитал записку, перевернул, проверил, нет ли чего с другой стороны – нет, пробежался пальцами по краям – ровные, с легкой шершавинкой, вот и знак водяной княжеский на просвет виден – записка не фальшивая! Подхватил с пола тубу, осмотрел со всех сторон – его, точно его. Номер инвентарный совпадает, а вот и зарубка специальная. Так это что же – его, Илью Муромца, младшего писаря княжеской бухгалтерии, великий князь Всея Руси к себе вызывает! Лично! Пред светлые очи!
- А-о-у-а-э-ы-и-у!!!
- Ты что? – мать высунулась из кухни и уставилась на своего младшего отпрыска, скачущего по спальне на левой ноге и неистово размахивающего берестяной записочкой. – Хорош скакать, аки козел горный! Щас потолок своими грабарками порасшибаешь! Что случилось?
- Мать!!! – Илья подскочил к изумленной женщине, подхватил ее на руки и хотел крутануть в порыве чувств, однако в этот момент где-то в области его поясницы раздался сочный хруст, и он застыл в перекошенной позе с яростно выпученными глазами.
- Отпусти. – прошипела мать.
- Сейчас. – проскрипел Илья и медленно разжал объятья. Мать сползла на пол и обошла вокруг сына.
- Готов?
- Ага…
Женщина задрала подол и отвесила Илье мощного пендаля. Вновь раздался сочный хруст, и Муромец со стоном облегчения зашевелился.
- Давай, танцор, рассказывай, что опять стряслось, только без этих твоих экзерсисов!
- Меня князь к себе вызывает! Лично! Срочно! Вот, сама смотри! – Илья сунул матери записку.
Что тут произошло с несчастной женщиной… Сначала она раз пять прочитала записку, раз двадцать ее перевернула, погладила, попробовала на зубок, проверила на просвет. Потом, удостоверившись в подлинности присланного документа, рухнула на лавку, запричитала о великом счастье неслыханном, на их семейство обрушившемся. Затем резво вскочила, отерла рукавом слезы радости и с криком «О великий день!» унеслась в другой конец дома. Не успел Илья и глазом моргнуть, как мать уже вернулась с целым ворохом мужской одежды и принялась ее примерять на своего дубинушку, выговаривая, что не след на прием к князю идти, в чем ни попадя, сам-то ходит – дырка на дырке, в люди не выйти, хорошо, хоть от отца приличные вещи остались, догадалась не выкидывать. В пять минут Илья был переодет в свежую косоворотку, красные порты со всего одной заплаткою, синий кафтан со слегка потертыми локтями, лицо его было умыто и вытерто чистым рушником, а вихры приглажены в некое подобие прически. На ноги мать торжественно намотала ему новые, аж хрустящие портянки и надела отцовские выходные сафьяновые сапоги, которые, правда, Илье слегка жали.
- Ну все, сыночка, беги, служба зовет… - на глаза сердобольной женщины вновь навернулись слезы. – Если сможешь – возвращайся скорей, нет – так присылай весточку…
- Эта, мать, а перекусить на дорожку…
- Какое перекусить! На какую дорожку! До княжего терема десять минут ползком, а ты еще вчера ел аж целых два раза. Давай дуй, в грамоте же написано «Срочно» - князь до вечера ждать не будет! – мать надвинулась на Илью и принялась энергично толкать его в сторону выхода.
- Да, ладно, ладно, это я так… Иду я, иду, чего там…
- Вот иди! Да не посрами нас пред светлыми очами! Как спросят звание, не забудь сказать, что ты Муромец, а не просто так погулять вышел! Понял, дубина ты?
- Да, понял, понял… - Илья соскочил с крыльца и побежал по тропинке через сад к калитке на улицу. Материнины наставления перестали его догонять, только когда он закрыл входную щеколду и нырнул в толпу.
Их сад выходил на центральную улицу Новеграда. Правда, только лишь одним углом. С обеих сторон подперли соседи побогаче, так что их забора на улицу было, дай Ярило, сажень – только калитка и вмещалась, даже въезд не сделать. Вот и получалось, что черный вход к Муромцам с центральной улицы, а парадный – с маленького переулка. Однако, Илье нравилась данная ситуация – всегда можно быстро нырнуть в неприметную калитку, никто и не поймет, куда ты делся с шумной улицы. А парадный вход – нет, увольте! В него войти-выйти – целая церемония: ворота открой, ворота закрой, замок большой, неповоротливый, ключ огромный, не во всякий карман его положишь – сплошная морока. Братья и отец покойный только с парадного входа ходили, кичились, говорили, что не пристало им в узкие калитки тискаться, да по тропинкам шариться. Больше это шло от привычки возвращаться под вечер в слегка нетрезвом состоянии, когда в узкий проход не с первого раза попадешь, а по тропке пойдешь – все яблони лбом пересчитаешь. Илью это не страшило, поскольку к хмельному пристрастия не имел – организм тут же отвергал все обратно, не успевая даже чуть-чуть поймать эйфорическое состояние.
«А что будет, коли у князя, медом-пивом потчевать будут, али вином столовым с березовых опилок? Как бы не опозориться…» - подумал Илья и немного взгрустнул, вспоминая парочку неудачных случаев знакомства со спиртным из своей жизни. Оба принесли ему не только испачканную косоворотку, но и отвержение у девушек. Эх, а Матренка так хороша… Ну как тут не выпить, глядя на ее чудную грудь, проступающую в вырезе сарафана. Жаль, что все закончилось как обычно.
Не везло Илье с девками, хоть ты тресни. Причем невезение это происходило по каким-то роковым обстоятельствам, а не от Муромцевой некрасивости. Особенно красивым он, конечно, не был, но и уродом его никто никогда не считал, барышни периодически глаз на него клали. Но вот дальше этого как-то не шло. То, как с Матреной, выпьет забывшись, то чай себе прольет на портки, на самое что ни на есть причинное место, то накануне ответственного свидания повздорит с кем-нибудь до драки, а этот некто окажется братом-сватом его пассии, то, вообще, пчела в задницу ужалит. Ну, непруха полная, что тут поделаешь! Самое обидно, что от характеристик самой избранницы эта непруха никак не изменялась – что с красавицей писаной, что с уродиной наистрашнейшей происходили у Ильи абсолютно одинаковые по исходу ситуации, как он не экспериментировал. Пробовал даже порчу и наговор с себя снимать, к бабке-знахарке ходил – не помогло, только провонял чесноком так, что неделю потом не мог отмыться. И опять-таки девушку потерял. Так до тридцати лет в бобылях и проваландался.
С этими невеселыми мыслями в погожий августовский денек Илья подошел к воротам княжеского терема. Постучал, как водится, в окошко проходной. Створка приподнялась и из проема высунулось сморщенное усатое лицо вахтенного, старика Филимона.
- Э, Муромец, ты чой-то здеся? Сёдни же не твоя смена.
- Да, дядя Филимон, так до меня срочная повестка от князя пришла.
- Покажь…
Илья сунул усатому грамоту, тот взял ее и исчез за створкою. Через пять минут из-за двери проходной донеслись покряхтывания и вздохи – заработала эхо-вязь с вышестоящим начальством:
- Т-да-а… х-муро-ме-эц… к-хня-а-зю-у… со-гхла-а-сов-фа-но-о?... про-пфус-ка-а-йу-у…
А еще через пару минут в проходной что-то загремело, заскрежетало и двери святая святых – княжеского терема – распахнулись перед Ильей. Впрочем, это не было для него чем-то необычным, нынешняя ситуация отличалась от дней его службы лишь тем, что сейчас Муромец не знал, куда ему идти. Раньше шлепал в темное полуподвальное помещение совсем недалеко от вахты, где перебирал старые, никому ненужные свитки с оброками и податями, а теперь?
- Эт, дядя Филимон, а куда мне идти-то?
- А ты сам, братец, что, не знаешь?
- Нет, в записке-то не указано. Может вы подскажете.
- Дык, откель мне знать, родимый. Я, почитай что и меньше твоего видал – дальше своей проходной носа не высовывал. – старик наморщил лоб, что-то прикинул в своей не слишком внушаемой по размерам голове, кивнул сам себе и приободрил Илью, - А мы сейчас у чудо-аппараты спросим…
Тут Муромца ждало второе чудо за этот день (первым можно считать сам вызов к князю) – он стал свидетелем работы эхо- связи. Старик Филимон подергал за веревочку, свисающую с потолка проходной, и где-то вдалеке на территории терема зазвонил колокольчик, а затем из одной из двух дырок в стене над вахтенным столом раздались неясные стоны и всхлипы. Усатый вахтер сунул свою седую с лысиной на макушке голову в другую дырку, и пробубнил в нее что-то нечленораздельное, из коего Илья понял только «Муромец» и «идти». Прошло некоторое время, и из первой дырки вновь донеслись еще более душераздирающие и непонятные звуки, однако дед Филимон лишь согласно покивал на них и дважды дернул за веревочку, на сей раз до слуха Ильи донесся не колокольчик, а почему-то собачий лай.
- Ну что, хлопчик, вся понятно. Тебе сейчас в приемную, там оформишься, а после уж в спецзалу нумер тринадцать.
- А как туда пройти-то?
- Ну, с приемной все просто – во-он там напротив, видишь, «велкам» накорябано? Она самая приемная и есть. А насчет спецзалов не ведаю, по рангу не положено. Так это – там в приемной секретарьят все тебе и разъяснит.
Илья поблагодарил старика за помощь и двинулся в сторону таблички с надписью «велкам», размышляя, что сие означает и кто такой «секретарьят». Пройдя в тяжелую дубовую дверь, Муромец озадаченно застыл. Приемная-велкам была огромная, со всю Илюшину избу величиной, и забита народом разного сословия и достатка до отказа. Купцы, крестьяне и даже бояре сидели и стояли чуть ли не друг на друге. Дух в приемной стоял настоящий, русский – аж топор вешай. А посреди всего это безобразия в резной квадратной беседке под вывеской «секретарьят» сидела девица неземной красоты – высокая, стройная, фигуристая, сарафанчик короткий, коленки выглядывают, грудь в вырезе высокая, белая, сама тоже блондиночка – и лениво шлифовала ногти специальной палочкой.
Илья не мог устоять. Жестокий рок в очередной раз повел его к позору. Но ради возможности поговорить с такой красотой никакой позор не страшен. Он сделал шаг вперед и споткнулся о примостившегося возле самой двери крестьянина, пролетел пару саженей и наткнулся на дюжего купца, который, ткнув его пудовым кулаком под ребра, отправил в другой конец приемной на встречу с кожемякой, затем плотником, горшечником, трубочистом, даже боярином, парочкой совсем простых крестьян, еще одним купцом и под конец с представителем кузнечной профессии, который хорошенько встряхнул уже изрядно потрепанного Муромца и, прорычав на ухо «смотри, куда прешь» швырнул его прямехонько к стойке секретарьята.
Девица даже бровью не повела, а все также продолжала шлифовать ногти, лишь спросила презрительно:
- По какому вопросу?
Такого Илья не ожидал. Все что угодно – смех, издевка, удивление, возмущение – а тут что, как будто его и нет вовсе.
- По личному, к князю, сами прийти просили…
- Здесь все такие, ждите, вызовут…
- Ну уж нет, барышня, вы проверьте в списках, моя фамилия Муромец, а зовуся Ильей, и то, что вы любуетесь с начальником стражи и оттого сидите на теплом месте на княжеском довольствии, не дает вам права меня не замечать и пренебрегать служебными обязанностями!
Тишина встала гробовая. Илюша сам настолько поразился своей наглости, что даже чуть не упустил момент, когда девица за стойкой в изумлении подняла глаза и прощебетала:
- Муромец? Что ж вы сразу не сказали? Вас велено вне очереди. Зала номер тринадцать. Вот ваш талон-пропуск, на охране сдадите. Да идите же, не стойте, князь ждать не любит.
Тут тишина стала еще гробовее. Все те, кто только что усердно пинал Илюшу, посмотрели на него с завистью и благоговением. Мало того, что он заставил неприступный секретарьят ответить на его вопросы, так и к князю без ожидания и вызова. По приемной пронесся легкий ропот: видать, богатырь новый, не признали… Муромец еще только поворачивался в сторону выхода на охрану, раздумывая, как бы без особых потерь пройти сквозь людской лес, а от него до двери уже образовалась свободная тропа: кто потеснился, кто подвинулся, кто ужался, кто подобрал ноги, кое-кто встал даже – и все потупили взоры перед Ильей, дескать, прости нас, грешных, за нетеплый прием и дурное обращение.
- Эт, а вы… а, ладно… - Илья махнул рукой, бросил напоследок взгляд на прелести секретарьята и пошел на охрану. Только за ним закрылась дверь, как тропа тут же исчезла, и приемная зашумела с удвоенной силой.
Пост охраны оказался темным тупиком без двери, без окошка, даже без малейшей щелочки. Илья покрутился, сунул нос в один угол, в другой – ничего, постучал по стенам – глухо, уже собирался пойти обратно к секретарьяту, развернулся и сделал шаг, как с потолка на него ударил столб света, чуть не порвав сапоги, из пола вверх взметнулась кованая решетка, и зычный бас, идущий, казалось, со всех сторон, вопросил:
- Стой! Куда идешь? Пропуск предъяви!
- Так это… а кому предъявлять?
- Развернись!
Илья развернулся. Глухая стена тупика разъехалась в стороны, и прямо перед ним встал огромный дядька, с ног до головы закованный в броню. Глаза из-под забрала горят малиновым пламенем, в правой руке меч, в левой щит, а в верхней – фонарь.
- Пропуск давай! – пробасил великан.
Илья протянул берестяной квадратик с отпечатанными на нем по одному краю вертикальными черточками разной толщины. Откуда-то из-под щита стража выметнулась еще одна рука, только худющая и кривая, взяла у Муромца талон-пропуск и сунула его черточками в рот. Великан загудел, легонько затрясся, в воздухе пахнуло паленым, потом выплюнул берестяной квадрат обратно в руку и отошел в сторону.
- Проходи!
- А куда идти?
- Прямо, направо, налево, еще раз налево, по лестнице наверх четыре пролета, по коридору направо до упора, зала номер тринадцать.
- С-спасибо…
Но великан не ответил, лишь окутал Илью паром и въехал в стену, которая тут же за ним задвинулась. Свет погас, решетка исчезла, стены съехались обратно, и Муромец вновь оказался в полутемном тупике, только уж по ту сторону, непосредственно в княжеских покоях.
И чего их так расписывают: стены белокаменные, потолки сводчатые высокие, фрески и гобелены везде с коврами да диванами – фигня и враки! Не бывали никогда, вот и напридумывали ерунды. Коридоры какие-то узкие и темные, вдвоем не разойтись, потолки низкие, стены – кирпич красный, щербатый, через каждые пару саженей двери металлические с небольшими зарешеченными оконцами, полы деревянные, покоробленные, лестницы все кривые, пролеты сеткой железной закрыты. И как князь в таком кошмаре живет, несчастный!
Однако, поднявшись наверх и ступив в последний коридор, Илья заметил кое-какие изменения. На полу появились домотканые циновки, не очень новые, но чистые и мягкие, щербин на стенах стало поменьше, да и сами стены поровнее, потолок повыше, фонари под потолком поярче, пара окон приличного размера с видом во внутренний двор терема, а на деревянной уже двери залы номер тринадцать Муромца ждал уж совсем невероятный сюрприз – приколотый булавкой с золоченым ушком ровный прямоугольник чистого белого пергамента с написанным аккуратным красивым почерком следующим текстом: «Илюша, дорогой! Прости, задерживаюсь – дела государственные, сам понимаешь. Проходи, располагайся, чувствуй себя как дома.» И подпись: «Князь.»
Илья дрожащими руками открепил листок, еще раз перечитал содержимое, аккуратно сложил и сунул в карман, булавку воткнул за отворот кафтана, потянул вниз узорчатую латунную ручку и открыл дверь.
Вот это уже были хоромы, вот это я понимаю! Зала большая белокаменная, потолок четырехкупольный, посреди залы столб резной малахитовый, гобелены, ковры разноцветные, диваны мягкие пуховые – лепота. Илья, разинув рот, с полчаса бродил по покою, любуясь на роскошь и рассматривая рисунки на гобеленах. А рисунки-то были, мама дорогая! Таких Илья никогда и не видывал, а уж придумать, что такое творить в реальной жизни возможно, никогда бы не догадался. На гобеленах голые парни и девки, все почему-то с простынями, на головы намотанными, - видать, после бани, в разные позы становились и срамом друг в друга тыкались. Илья по поводу половых отношений теоретически был подкован, знал, что куда приложить надо и что после этого может произойти, всякие там дни, критические и безопасные, зоны вздохогонные и взбудораживающие… но чтоб такое! У Муромца аж в штанах засвербило и горбом вспучило. Он обошел все гобелены – вдруг какой текст пояснительный будет – но ничего не нашел кроме одинаковой подписи на каждом холсте: «Кмаза-Сутра».
- Хороша маза с утра… да и с вечера… и ночью… и днем можно иногда… - Илья почесал в затылке, плюнул на пушистый ковер, достал с одного кармана заветную княжескую записку, с другого – огрызок карандаша, его профессиональный инструмент, и принялся зарисовывать наиболее простые и доступные по его соображению позы.
Прошло уже пару часов, Муромцу надоело его срамное занятие. Штук десять гобеленов он схематически запротоколировал. Но не все же, на большинстве вообще не поймешь, где какие части тела изображены – сплошной клубок. А князь все не идет. У Илюши уже в животе стало похрюкивать – со вчерашнего дня ничего не ел, а в зале, как назло, никакого признака пищи. В бухгалтерии хоть столовка есть, но как туда пройдешь – пропуск чудовище железное забрало. Князь, тоже молодец – срочно, срочно! – а сам усвистал по делам своим государственным. Пирует, небось, с послами аглицкими, всякие вкусности наворачивает… Илья закрыл глаза, облизнулся, представляя, что там за пиршеским столом, даже зачавкал… Да нет, вроде не он чавкает.
- Ну, будь здоров, Илюша! Прости за задержку – дела.
В залу вошел князь. Просто так, без труб и барабанов, через неприметную дверцу в другом конце, которую Илья нашел под одним из гобеленов. Скипетр княжий подмышкой, в одной руке папка с бумагами и парой свитков, а в другой – ножка индюшачья жареная, почти обглоданная.
- Мы тут с послами аглицкими слегка попировали. Ну, надо же политические отношения устанавливать, заодно и позавтракал. А иначе никак, Илюша. Вам, простому народу, хорошо – делать вольны, что хотите и когда хотите. А нам, князьям? Времени в обрез, так что даже трапезничать исключительно на деловых приемах приходится. Вот, на обед у меня беседа с немецким бароном, Карл Попивон, звать… Поставки эля германского обсуждать будем – пора Русь приучать к заморскому напитку. А на ужин – герцог французский, большой культуровед, Диджей лё Тыцтыц, какие-то новые музыкальные веяния предложить хочет. Я же, Илюша, о нашем просвещении ох как пекусь. Нельзя, нельзя Руси от европейских государств отставать, надо перенимать все новое и интересное, тонкое и оригинальное. Чтобы не думали о нас как о неучах…
Говоря так, князь положил на низкий столик с хохломовскими узорами скипетр и бумаги, прошелся по залу, остановился у одного из гобеленов, задумчиво почесал низ живота, что-то прикинул, покрутился так и этак, кивнул сам себе, не глядя, отправил недоеденную ножку в большую фарфоровую вазу с изображенными журавлями на фоне серых облаков и странных черных закорючек, забрался с ногами на диван и пристально посмотрел на Муромца.
Был он невысокого роста, черноволосый с легкой проседью, короткая борода клинышком, щеки припухлые, нос острый ястребиный, глаза карие, маленькие такие, шустрые, пузико имел небольшое, видимо, застолья с иностранными гостями не прошли даром, пухленькие ручки с маленькими пальчиками и аккуратными ухоженными ногтями – в общем, лицо и фигура располагающие.
- Так что, Илюша, сам видишь, один я, всего не успеть, а на других не переложишь – нет людей надежных! Все норовят подставить, опозорить, обокрасть, унизить перед другими монархами да властителями. Ох, уж эти придворные интриги, вот они где у меня сидят. – князь схватил себя за горло обеими ручками и дико выпучил глаза. – Недавно, представляешь, что учудили – хотели двойника моего на трон возвести, брата, якобы. Я сам его с собой чуть было не перепутал. Хорошо, мне импяратрица аглицкая в рамках просветительной программы обмена бартером рентгеновскую машину подогнала за бочку черной икры – я быстренько братана своего новоявленного просветил, и всем стало понятно, ху из ху. Такие вот, Илюша, сложности у княжеского правления, никакой поддержки и уважения…
- Так я…
- Знаю, знаю, голову отдашь за меня и отечество, знаю и всегда знал, потому и вызвал именно тебя, а не кого другого…
Илья хотел сказать, что он, к сожалению, никакой поддержки князю оказать не сможет, поскольку здоровьем слаб и от интриг далек. А за отечество никогда не радел, вообще, учит потихоньку гишпанский язык, да деньги копит, чтобы за бугор на море уехать, острую хандрозу в позвоночнике лечить. Но не успел.
- Ты, Илья, парень ответственный. Уже, почитай, десятый год в моей бухгалтерии, никаких нареканий особенных на тебя нету, за исключением пары проступков мелочных…
- К-ка-ких?
- Грамотку одну ты под грифом «СС» по общему протоколу направил, так чуть было страшные государственные тайны на всеобщее обозрение не выставил. А знаешь, что у нас за разглашение гостайны? Правильно, смертная казнь.
- Так я ж до тайны не допущен, и не было у меня никогда грамот с таким грифом… - Илья побледнел, часто-часто заморгал и стал медленно оседать на пол.
- Была, Илюша, грамота, была… И тайну ты подписывал… А если и раньше этого не было, так теперь есть. И лежат эти документики у меня в папочке, твоей рукой и печатью заверенные. Но я человек сердобольный, зачем, думаю, парня на плаху отправлять, ну оступился – с кем не бывает. Так что я за тебя перед боярским собранием слово замолвлю. Однако, тут даже моего слова маловато, придется тебе, Илья Муромец, подвиг для пользы отечества совершить. Совершишь – простятся тебе все прегрешения, и одарен будешь богатырским титулом со всеми сопутствующими привилегиями, а нет – ждут тебя плаха да топор, се ля ви…
Илья, конечно, понимал, что плаха да топор ждут его в любом случае, поскольку никакого подвига он совершить не в состоянии, даже по прохождении спецкурса богатырской подготовки, но все же спросил для проформы:
- А что за подвиг?
- Вот теперь я слышу речь не мальчика, но мужа! – князь вскочил с дивана, быстро прошелся туда-обратно по зале, потирая ручки, резко подскочил к сидящему на полу Муромцу, наклонился и зашептал:
- Кризис в стране, Илья, кризис. Страшный, финансово-экономический! Все механизмы рушатся, идет полный передел сложившейся структуры. Одни компании испытывают крах, другие подминают под себя и растут на костях конкурентов. Банковский сектор в полной стагнации, жилищный и строительный туда же, более-менее хорошо держится сельское хозяйство и народные промыслы, культура вообще в упадке, зато рынок магических и приворотных услуг процветает, мошенники и бандиты активизировались – рост преступности за последний месяц превысил годовую норму! Золотая Орда вновь на нас прет! И вот с этим, Муромец, тебе придется разобраться – выявить причины, найти виновных, придумать способы возврата страны к нормальной жизни…
- Э-а-у-э?
- Да, Илья, только такой по масштабу подвиг спасет тебя от топора… Ну, кое в чем я тебе, конечно, подсоблю… Одному, да еще при твоей слабой физической подготовке, в такую авантюру идти – проще сразу на плаху. Дам тебе телохранителя из моей личной гвардии – мастер боевых искусств, порвет кого угодно, зверь, а не человек – Никифором звать, внизу у вахты встретитесь… Э… денег… денег тоже дам… - князь порылся в карманах своего длиннополого кафтана, достал небольшой кошелек, раскрыл и ссыпал в ладонь Илье несколько монет. Кошелек убрал обратно в карман. – Ну, и расписочку с тебя мне взять надобно. Вот тебе бумага и перо, пиши: Я, Илья Муромец, обязуюсь перед Великим Князем Новеграда и Всея Руси – все с большой буквы – и боярским собранием – можно с маленькой – по собственной инициативе и без принуждения решить проблему финансово-экономического кризиса в месячный срок. Дата, подпись. Все? Давай сюда. Перо – тоже, казенное, чай.
Князь быстро сунул Муромцеву расписку в папку, а саму папку – в щель в стене под одним из гобеленов. Там тотчас же что-то загудело и загромыхало, а когда стихло, из щелки чуть ниже прямо в ладонь князю выпал берестяной квадрат с надписью «спецхран» и набором вертикальных черточек разной толщины.
- Эх, Илья, Илья… - князь подошел к сидящему на полу Муромцу. – Ну встань, что ли перед князем, дай обниму тебя. Ты ж мне за этот час как сын родной стал. На какое дело посылаю – прости, Ярило! А некого больше, Илюша, некого. Никому в стране доверия нет, только тебе. Не подведи папку, ладно. Не подведешь? Ну, кивни хоть…
Илья кивнул.
- Вот и молодец, вот и славно. А теперь ступай, время дорого. Вниз по лестнице как спустишься, направо по коридору до упора – как раз к вахте и выйдешь, а там и Никифор, наверное, ждет уже. Ну, иди, иди…
Князь похлопал Муромца по плечам, развернул в сторону выхода и аккуратно вытолкал за дверь.
Читайте продолжение на www.liter.teatr-spb.ru