Вот и моё семнадцатое лето началось. Автобус завернул за скалистую сопку, и поверх деревьев внизу я увидела синюю ленту реки. Не выдержала, пересела поближе, чтобы при спуске по крутой грунтовой дороге, быстрее увидеть родное село. Сердце радостно трепетало, душа давно уже обнималась с родными. Как же я на них наброшусь. К бабушке первой, чтобы прижаться посильнее, ощутить её тепло, руки...Я знаю, она будет плакать, улыбаться, а плечи тихонько трястись, выдавая слезы. Ладошками разглажу её лицо, сотру печаль. Я на все лето приехала! На целых три месяца! Я и папа. Бабушка кинеться к печке, и все кастрюльки будут пыхтеть и побулькивать, как будто приехало человек десять. Но мы тоже голодные. Дед зайдет в дом, громко и строго спросит, где внучка. Налечу, а он как сожмет в крепких руках, чтобы косточки захрустели. Молчу. Знаю, дед выдержку проверяет, вдруг запищу. Но я выдерживаю. Да, тут и бабушка сердито машет на деда кухонным полотенцем, мол, что удумал. Дед бабушку осадит и с серьезным видом ведет меня показывать свое богатство. Полисадник. Там, в сырой тени растет красавец-женьшень. Папа тоже к полисаднику подходит, на женьшень смотрит, запоминает. У панцуя стебелек ровный, гладкий от земли, а там где листья сходяться вроде шишечки небольшой. Дальше стебелек может и с наклоном легким расти, а увенчан он алой шапкой ягод. Ягоды, что свежие капельки крови блестят, по ним в августе корневщики и ориентируются при поиске.
Папа рветься, что-нибудь по хозяйству сделать, помочь, но банька жарко натоплена, воды в ней полные боченки с колодца натасканы. Папа не унимается, и дед придумывает работу - на чердак слазить...
Я же не слушаю никого, бегу босиком в гости к остальной родне, а острые камушки щикотно покалывают мои, не огрубевшие пока, ступни.
Вот и август. Управились с покосами и прополками. Пришло время в тайгу по женьшень ходить. Папа еще ни разу корень не искал, выспрашивает все, тщательнейшим образом в дорогу готовиться. Спички, пару коробков в целофан обмотал, ножичек-складишок, носки, соль - все по списку, как положено. Дядьки мои родные ходят посмеиваются над папиными приготовлениями. А папа не смущается, он в свое время по Камчатке походил, знает, по чем фунт лиха. Рассказывает, как однажды с товарищем застал в пути буран. Куда ни глянь серая стена колючего снега в лицо бьет. Не пройдешь, заплутаешь только. Достали они спальники, накрылись, в снегу ямку сделали и благо спички в целофане были, не отсырели. Запалили свечку, с собой еще пару таблеток сухого газа было. Тем и спаслись. На Камчатке снег по весне мокрый, острый. А после бурана на снегу наст образуется. Утром откопались, все ровное, белое, слепящее и тишина воркуг. Куда идти? Благо вышли они с товарищем на зимовье, где путников по традиции всегда ждут и дрова и еда. Не рискнули через перевал идти...
Дядя Витя вечером с работы зашел. Говорит, готовьтесь, завтра часов в пять утра майнем опять на сопочку корень пугать.
Эх, от сладкого сна, как отрываться не хочется. Но для меня тайга - это приключение, это сказка, тайна. Бегу к умывальнику, что во дворе, плещу холодной колодезной водой на лицо. Ах! Бодрит! Оглядываюсь на огород - все в утреннем густом тумане. А над сопкой умытыми лучами проблескивает солнце.
Дядя Витя быстро запивает горячим компотом маслянистые блинчики, поторапливает нас. Его старшая дочь, Светланка, с блинчиками не отстает. Я лью на ладонь гвоздичный одеколон от комаров и от души мажу им шею и лицо.
- Инк, на танцы собираешься? - подшучивает дядя Витя.
- Угу, - буркаю я в ответ с крепко зажмуренными глазами. Одеколон пекучий.
-Щас еще кеды надену и курзак за плечи, для женихов.
Блинчики мои от заодиколоненых рук приобретают странный привкус, ничего, не привыкать.
Едем.
За сопкой - сопка, за сопкой - сопка. Дядя Витя хорошо в тайге ориентируется, а я на дядю Витю. Вначале идем цепочкой, это не тайга. Перепрыгиваем через ручейки, руками раздвигаем высокую траву и отклоняем ветки. Близко друг к другу не подойдешь. Зацепиться ветка, оттянется и выхлестнет больно по идущему следом человеку. Не зевай. А я уже паутину на лицо поймала, хотела папу по-хитрому обогнать. Иду, морщусь, липкие ниточки с кожи скатываю. Хорошо еще паука не зацепила. Жирного, с желтым противно раздутым брюшком. Или черного крестоносца - у него белый крест на черной спинке. Брррррр.
А вот и на сопочку начали взбираться. Хорошо рюкзаки легкие, на один день похода. А то бывает смещаешь центр тяжести поближе к плечам и ползешь вверх - а вниз еще веселее спускаться.
Видимо, городская жизнь меня расслабила. Чувствую щеки горят, пот душистый глаза щиплет. Перестаралась с гвоздичкой. А дядя Витя и Светланка вперед скачут. Зубы жму и вверх, не сдамся.
К обеду все вымотались, а женьшеня в глаза не видели. Сели перекусить. Мне-то что. Блинчик закинула и чтобы комаров не кормить, стала вокруг по сопке бегать. Смотрю, шмыгнуло что-то в сторону. Ах, ты. Интересно ж. Падаю на четвереньки и пробираюсь сквозь заросший кустарник. Тише! Вот справа захрустело. Подскакиваю и туда. Ёжик!
- Светланка! Ёжик! Я ёжика поймала! - скидываю куртку-спецовку и набрасываю на колючий клубочек:
- Дед ёжика просил принести, чтобы мышей и змей гонял - радуюсь, рассматриваю колючий колобок. Светланка несет старый ранец, это она вместо рюкзака взяла с собой. Решили к ней ежика положить и хлебушек туда же.
Папа не доволен. Бурчит, что ежика взяли. Но мы не сдаемся. Я картину себе рисую, как ежика молоком в блюдечке угощать будем. Хочеться на его смешную рожицу посмотреть, на глазки-бусенки. На носик, внимательно принюхивающийся ко всему вокруг.
Еще три часа мы безрезультатно прочесываем тайгу. На перевале папа затевает философский разговор:
- Зря вы, девчонки, ежика мучаете. Вот отпустите его, сразу корень найдем! Ну, может и не совсем сразу - предупреждая наши протесты, продолжает папа:
- Но отпустите - найдете!
- Папа, причем тут ёжик?
- А вот ты меня послушай. У меня предчувствие такое. Даже уверенность!
- Ну, расскажи, как мы женьшень найдем? Неужели только отпущу, повезет?
Папа задумчиво смотрит вверх по склону:
- Вначале мы пойдем наверх - выдерживает паузу: - Не найдем там корня...
Мы прыскаем со смеху:
- Зачем же ходить туда?
Папа не обращая на наши смешки внимания, рассуждает дальше:
- Спустимся, значит, вниз, тоже корня не найдём - наш смех становится громче, а папа продолжает:
- Потом опять наверх подниматься будем, вот, тогда и найдем!
Нам весело. Заглядываем по-очереди в ранец с ёжиком. Тот немного освоился, раскрутился, но хлеб не ест. Решаем не отпускать ежика.
Ходим битые два часа. Еще маленько и домой пора будет отправляться, в тайге быстро темнеет. Да и в глазах уже рябит от зелени. Тут еще папа время от времени про ежика и свое предчувствие напоминает. Настойчиво так.
Наконец, и дядю Витю проняло, перед подъемом остановился, на меня и Светланку посмотрел:
- Ну-ка, девчонки, отпустите ежика. Посмотрим, насколько Петрович прав. Найдем корень - хорошо! Не найдем - будет наши рюкзаки до дома нести.
- А мне-то что - пожимает плечами папа:
- Я уверен! Отпускайте ёжика.
Если честно, устала я папины причитания про ежика слушать. Ладно, отпустим. Светланка ранец растегнула, на землю положила. Отошли мы на три шага - ждем, наблюдаем. Ежик минуты две шубуршался в ранце, потом высунул любопытный носик, повел им в стороны. Мы замерли, не двигаемся. А ёжик просунул тонкие потешные лапки и аккуратно вылез из ранца. Идет осторожно, лапки потихонечку переставляет, носиком по верху водит, не торопиться. Дошел до кустика сухого, зашелестел им, сам себя напугал шумом, и вприпрыжку побежал прочь. Хороший ежик. Хоть посмотрели.
- Ну, папа, смотри...таким ежиком жертвуем.
Поднялись мы на лысую вершину сопочки, вздохнули и вниз, чуть левее взяли. Дядя Витя рукой махнул, мол, теперь в сторону и вверх. Пошли. Я взглядом по кустикам зеленым, траве сухой, листьям прошлогодним, по стволам и валежинам прыгаю, в кусты заглядываю. Мелькнет красное - бегу, с досады цветки срываю - не дразните. Иногда рябчик какой вспорхнет мимо меня. В траве что мелькнет - не смотрю даже. Правее Светланкин платок белеет, левее папина тужурка зеленая. Дядя Витя за Светланкой, дальше.
- Панцуй!!! - звонко кричит Светланка.
- Шима панцуй!!?! - мгновенно откликаюсь я.
- Танхейза! - орет в ответ сестра. На три листика, значит. Не большой, не слишком маленький. Бегу на крик. Посмотреть. Следом бежит папа, глаза сияют, прав оказался.
Запаливаем сухие веточки и закидываем их зелеными листьями, для дыма. Это от комаров. Предстоит кропотливая работа по откапыванию корня. В нем не только сам корень ценен, но и его многочисленные разветвления, тонкие белые прожилки бывает забираются глубоко в землю, среди скалин и других корней.
В семь вечера мы добираемся домой. Папа всю дорогу нахваливает свою интуицию, а я все вспоминаю ежика. Его забавные ушки и внимательные глазки. Для него наша встреча тоже была приключением, которое благодаря папе благополучно закончилось.