«Под этим жестоким солнцем
Я буду вечно стоять
В его пылающем жаре…»
(Soularis, «Жестокое Солнце Вангога»)
Высокое небо смотрело вниз желтым зрачком. И зрачок этот мне совсем не нравился. Цвет его – тоже. Я ненавижу желтый цвет. Слишком яркий. Слишком вызывающий. Слишком жаркий. Слишком агрессивный. Он весь слишком. Он, пожалуй, перекрывает в этом отношении даже красный. Но, почему-то, принято считать агрессивным цветом – красный.
«Желтый на синем. Золото на голубом. Золотые купола церквей на фоне голубого неба. Желтый – золотой. Нет. Не могу видеть желтый цвет. Совсем не могу. Слишком резко. Слишком больно.»
Я перевел взгляд на воду. Река, тяжело вздыхая, катила свои волны. Они с шепотом разбивались о берег, но река стремилась забрать их назад, к себе. Не каждый раз ей это удавалось. На воде играли блики света. Серебристые на темном цвете воды.
«Говорят, что реки синие… А эта – темная. Темная вода реки. Река забвения.» – неожиданно всплывшая фраза, вызвала у меня озноб. Мне стало холодно. Холодно от всплывших воспоминаний. – «Нет, не хочу. Не хочу. Река, река, подари мне забвение. Подари мне возможность забывать. Забывать все. Приласкай меня своими темными водами. Скрой меня от этого безумного зрачка на когда-то синем небе. Небо было белесовато-голубое. Желтый круг выжег даже синий цвет неба. Синий. Синий цвет меня успокаивает. Но в воде тоже нет ни капли синего. Совсем. Кажется, что зрачок неба выжег синий цвет из воды. И ожоги у воды серебристого цвета. Река пытается залечить свои раны и сбросить ожоги. Серебристые капли двигаются, живут, перемещаются с одного места на другое, но все равно, все равно на воде образуется дорожка из серебряных ожогов…»
- Привет. Не против, если я присяду рядом?
Неожиданный хрипловатый голос вывел меня из состояния наблюдения за водой. Я повернулся и увидел худенького невысокого черноволосого мальчишку. Солнце любило этого паренька. Его кожа была коричневатой. Не южный загар, но все же… Все же… Кроме молодежных бриджей и сандалий на босу ногу ничего на нем не было. Его худенькие ножки в этих широких бриджах выглядели еще более худыми, как коричневатые палочки… Он выжидающе смотрел на меня своими карими глазами. На какой-то миг мне показалось, что он рассматривает меня как странную птицу. Наверное, он был прав. Ну кто же ходит в жару в рубашке с длинным рукавом? Я усмехнулся.
- Не против, если будешь молчать. Афоризмы выслушивать я сегодня не буду и до универа подвозить тоже. Без машины.
- Зачем ты так? Я увидел знакомого и подошел. Только и всего. – обиженно проговорил он, но присел на краешек скамейки. – Может, ты хочешь мороженого? Или колы? Я принесу, ты только скажи.
- Мы уже на ты? Интересно очень. Когда успели? Тебе хоть лет-то сколько? – я, усмехнувшись, посмотрел на него.
- 19. Жарко же. А Вы вон сидите хоть и в тени, но ведь рубашка с длинным рукавом. – его хрипловатый голос чуть дрожал. Он отвернулся, но не ушел.
Я вздохнул. «Афоризм» болтал ногами… Вся его поза показывала детскую обиду. Мне стало его жаль.
- Ладно. Принеси мне холодной минералки. Через парк в ресторане возьми. В кафе не бери. Там теплая. – примирительно сказал я и протянул ему 200 рублей. – Захвати еще сигарет.
- Парламент? Я правильно помню? – радостно спросил он.
- Правильно.
Он радостно взглянул на меня и развернувшись помчался напрямик, через парк, к ресторану. По пути своего пробега, он вспугнул старушку, которая сидела и дремала на лавочке. Она погрозила в его спину своим сухоньким кулачком. Пара девчушек лет 7, сидящих на дереве, с удивлением посмотрели ему вслед и вновь вернулись к своему занятию – сбрасыванию зеленых яблок с дерева вниз. Мальчишка исчез в кустах акации…
«Ннндаааа. Теперь он еще будет и поцарапанный. Забавный «Афоризм». – пронеслось у меня в голове.
Я перевел взгляд на воду. Над водой кружили чайки. Они высматривали рыбу и, углядев, бросались в волны реки. Неожиданно вспомнилось, как однажды идя по песку я взглядом наткнулся на грязно-серый комочек, качающийся на волнах. Подойдя ближе, я понял, что это была мертвая чайка. Её крылья были переломаны, а перья стали грязно-серого цвета. Река качала ее в своих нежных руках, а потом осторожно вынесла к моим ногам, как будто предложила мне отдать комочку последние почести. Я попытался отмыть ее перья, но это оказалось бесполезным. Взяв её в руки, я унес в парк и там нашел ей ее последнее гнездышко. Мне не хотелось, чтоб ее мертвое тельце растрепали бродячие собаки.
«Блюз бродячих собак… Блюз… Чем люди бывают лучше бродячих собак? Точно также бросаются на тех, кто выбивается из стаи, разрывают на части, норовят утащить кусочек послаще, побольше… умеют облаивать, умеют цапать за ноги…»
- Я быстро? Да? – раздалось за спиной.
- Да. Не поцарапался в кустах?
- Там тропинка есть. Вы просто не знаете.
- Ну да. Мне еще только по кустам не хватало шастать.
- Вот. Вода и сигареты. Сдача.
- Оставь. Мне мелочь некуда положить.
- А мне куда?
- В карман. И спасибо тебе.
Он примостился на скамейке, подогнув одну ногу под себя, второй - усиленно начал болтать. В руке у него была банка с колой. «Афоризм» вертел головой, пил свою колу и … молчал. Это было странно. Но меня это устраивало.
- Теплоход. – радостно сообщил мне сосед по лавочке.
Я промолчал. Лишь в голове возникла картинка электрички стремительно несущейся по волнам реки.
«Странно было бы увидеть на реке, например, поезд, а теплоход, плывущим по трассе» - сделал глоток минеральной, закурил и неожиданно понял, что рядом сидящий мне мешает. Возникло чувство, что меня нагло выдернули из моего тихого, умеющего говорить, мира и грубо посадили в этот чужой, неприятный, жестко-яркий мир.
- Ладно, я пошел – устало сказал я сидящему мальчишке. – Не перегрейся на солнце. Оно сегодня жестокое.
Я встал со скамейки и повернулся лицом к городу. Город, расплавленный жарой, спал и видел свой очередной сон.