Увидел в газете объявление: "Куплю подержанный перфоратор". Нахлынули воспоминания. Неужели вэцэшный, домовой корпуса № 134?
Многие считают вэцэшного чудаком, и это так, но когда его называют сухарём, я решительно против: я сам видел, как он в дождливую провожал лягушку через дорогу, оберегая её от машин. А то что он первым предложил собираться по вечерам и вспоминать лучшие алгоритмы БЭСМ-6, этой чудо-машины, на которой защищено столько диссертаций?
Вэцэшный появился у нас в Вычислительном центре как-то незаметно и таинственно. Словно не молодой специалист, выпускник ведущего вуза страны, а какое-то фантастическое существо. Само время было фантастическим. Машины были большими. И ненадёжными. Мистики быть не должно, повторяли опытные программисты своим нерадивым ученикам, которые бились над своими невыполнимыми программами, но мистика была. У самой мелкой функции было своё мелкое божество. У крупных функций были божества крупнее. Магнитные барабаны, главные носители информации, имели индивидуальных духов и потому были невзаимозаменяемыми. Особо почиталась богиня быстродействия и машинной памяти.
В этом сонме фантастических существ, постепенно оттеснив остальных, покровителем программистов стал вэцэшный. Операторы ночной смены, вопреки мнению начальства, оставляли по полчаса машинного времени на нужды вэцэшного; перерасход перфокарт и листингов также списывался на его счёт. Что оставалось делать? Начальство закрывало на это глаза.
Один институтский остряк на Научно-техническом совете ради смеха предложил открыть для вэцэшного в проблемно-тематическом плане отдельную тему и тем самым окончательно узаконить его существование в ВЦ. И что же? После этого случая все задачи шутника приводили базовые ЭВМ к авосту, и операторы написали на него докладную!
Когда Вычислительный центр переехал в новый корпус, начались новые чудеса. Кто-то незаметно вкручивал лампочки в длинных и тёмных коридорах, и не один раз добрым словом помянули этого кого-то пользователи, приходившие сюда в вечерние и ночные часы. Кто-то перекидывал доски через грязь и лужи и бережно подкладывал под доски кирпичи. Когда началась борьба за энергосбережение, кто-то по ночам выключал свет в коридорах, а когда началась борьба за дисциплину и бережливое отношение к труду, этот кто-то стал табельщиком на общественных началах. Наконец, снова вспомнили о человеческом факторе, и снова по ночам в пустых коридорах горел свет. Конечно, всем этим занимался вэцэшный.
Так он стал частью нашей жизни. Перестал скрываться, стал появляться днём, но близко к себе не подпускал. Его всё-таки ввели в темплан: он вошёл в одну из тем, в графу исполнителей, в которой вместо +10 чел. стало +11 чел. Хороший производственник, крепкий общественник — так писали о нём в характеристиках.
У него появилось своё настоящее и даже прошлое. Правда, прошлое довольно зыбкое и статистически непредсказуемое. В настоящем его жизнь делилась на производственную, общественную и частную. В частной жизни вэцэшный всегда был и до сих пор остаётся анахоретом. Дома у него есть пара часов, которые всегда ходят; и те, и другие ходят неправильно, но вэцэшный их не выбрасывает, потому что они обладают замечательной особенностью: одни часы спешат ровно на столько, на сколько опаздывают другие; вэцэшный снимает показания с обоих приборов, берёт среднее арифметическое и получает точное московское время.
Будь он дворянин, имей состояние, содержи слуг и пользуйся законодательством страны местопребывания, допускающей такой образ жизни, очень скоро перед нами был бы новый Генри Кавендиш. Но крестьянское происхождение, отсутствие твёрдого достатка и дух коллективизма, в котором воспитан вэцэшный, не дают ему дойти до такого состояния.
О прошлом вэцэшного можно тоже кое-что сказать, но не очень уверенно. Отношения с женщинами у него ограничиваются воспоминаниями университетского периода жизни; тут правильнее было бы говорить о девушках. Сложные отношения в студенчестве у него сложились с Венерой Милосской. Каждый раз, заходя в зал Музея изобразительных искусств, где она стояла, вэцэшный не мог избавиться от ощущения, что она смотрит на него как-то особенно, отличая от других; он же, в свою очередь, не мог ответить ей взаимностью, потому что подозревал, что она не настоящая, а только копия.
С другой девушкой вэцэшный познакомился по телефону. Что-то разладилось в московской телефонной сети, и девушка попала на общежитие мехматян, где в это время вэцэшный дежурил по этажу. После часового разговора он спросил её телефон. Она открыла ему три первые цифры номера, обещая сообщить остальные после того, как они узнают друг друга получше. В нём взыграл дух противоречия, и он пожелал узнать их немедленно. Под впечатлением его неожиданного натиска девушка тут же сдалась. В две минуты свидание было назначено, но… на этом опыт и закончился: сам не красавец, вэцэшный вдруг вообразил, что жестоко разочаруется при встрече, и на свидание не пришёл.
В настоящем вэцэшный делает вот что. По утрам он приводит в порядок мысли, записывает их, после чего сортирует записи по папочкам. Мысль: «Всё из чего-то произошло, даже Вселенная» — как натурфилософская, идёт в папочку № 1. Мысль: «Говорят о депопуляции, а по городу ходят беременные женщины» — в папку № 2, потому что публицистика. Первая папочка служит ему материалом для статей в научно-популярные журналы «Знание — сила», «Наука и жизнь», «Земля и Вселенная», а опираясь на материалы из второй папки, он пишет статьи для газет позитивного направления.
Как всякий человек, молодость которого пришлась на эпоху исторического материализма, вэцэшный страдает остаточными явлениями перенесённого диамата. Он ходит на все философские конференции, которые устраивают в нашем городе энтузиасты этого дела и на которые стекаются все метафизики Дубны. Один раз ему дали слово для выступления и даже напечатали потом его реплику в трудах конференции. Кстати, он сказал довольно занятную вещь: оказывается, ему всегда хотелось узнать как зарождаются новые цивилизации — только это очень долго…
Если бы я готовил представление вэцэшного к правительственной награде, я бы обязательно упомянул о его вкладе в общее дело в начале рыночной экономики. Вэцэшный ходил на все собрания и обязательно выступал, если ему давали слово, а также делал краткие выступления под видом вопросов к докладчику и отпускал громкие реплики с места. Это когда нас основательно тряхнуло. Конечно, ВЦ устоял благодаря другим людям, и вопрос о судьбе нашего ВЦ решался совсем на другом уровне, но было трогательно видеть то тут, то там бесчисленные затычки, подкладки, времянки и живопырки, которыми вэцэшный стремился удержать ВЦ от падения…
Как я уже говорил, вэцэшный на первый взгляд суховат, но он романтик. Из тех людей, кого я бы назвал «искатели вычислений». Был важный момент в его жизни, когда он понял, что перестал шагать в ногу со временем. Сменялись поколения программистов, появлялись новые поколения машин, привычные слова и словосочетания «сбой на ЭВМ», «запустить программу на счёт», «авост» выходили из употребления, и в моду входили словечки «глючить», «экзешник», «прописать пути», на смену слову «программист» пришло корявое слово «компьютерщик». Надо было видеть, с какой робостью подходил вэцэшный к персональному компьютеру. Это он-то, знавший БЭСМ-6 вдоль и поперёк и умевший выжимать из неё скоростя! И это к какому-то пентиуму, за которым даже ползунок, ещё не научившийся правильно сидеть, но уже овладевший мышкой, ещё не отученный от соски, чувствует себя совершенно комфортно!
Однажды вэцэшного кто-то обидел, и он стал ходить с палкой, которая заменила ему трость. Начальник сектора, человек нехраброго десятка, долго не решался объявить вэцэшному, что пора переходить на более современные компьютеры. Наконец начальник отдела вычислительных машин явился к вэцэшному лично и заявил, что недопустимо, когда весь персонал ЕС-1066 работает на единственного пользователя. Вэцэшный тут же поймал его на слове, напомнив, что персонал ЕС-1066 обещал держаться до последнего пользователя. На это начальник отдела ответил, что в таком случае сейчас одним последним пользователем ЕС-1066 станет меньше. И вэцэшный сдался. Из соображений гуманности ему положили маленький, но твёрдый оклад.
Когда сели писать историю ВЦ, вспомнили про вэцэшного. Услышав звонок в дверь, вэцэшный не на шутку перепугался. Незадолго до этого начальник вычислительных машин в жаркой беседе пообещал ему, что если он не сойдёт с перфоратора, который собираются выводить из эксплуатации, и не перейдёт, как все нормальные люди, на терминал, к нему придут санитары. И только убедившись, что это не подвох, но так до конца и не поверив, вэцэшный приоткрыл дверь, стараясь чтобы в образовавшуюся щель не мог проскочить человек. Узнав о цели визита, вэцэшный смягчился, впустил неожиданных визитёров и даже предложил сесть. Последнее было не более чем формулой вежливости: сесть было решительно не на что — единственное кресло тут же занял сам вэцэшный.
Писатели почтительно обступили вэцэшного полукругом, он снял свои круглые очки, в которых не было диоптрий, ни одной, и начал свой рассказ. В течение полутора часов он, связно и несколько монотонно, слово в слово повторил введение и две первые главы «Истории вычислительных машин» под редакцией академика Мельникова, словно только что прочитал учебник, а не пережил всё сам. Это был длинный и безыскусный рассказ, однородный как макаронина. Молодёжь была безмерно удивлена, а их старший коллега, учёный-оптимист, знавший вэцэшного ещё до того, как тот был объявлен чудаком, ограничился замечанием: «Я так и думал».