А помнишь, Брат?

 
Короткий миг средь длинной череды дарит нам покой.
На перекрёстках ветреной судьбы мы встретились с тобой.
      
На два ломтя делю с тобой своё, ты – понимаешь суть и соль...
Поведай мне свое житьё, дай мне свою боль!

А впереди - вечная дорога… Налей чуток нам на посошок.
 Светает. Снова новый день грядёт, белым снегом след твой занесёт.
      
Свеча погасла, расстаемся мы. Ты, черкни клочок...
На перекрёстках ветреной судьбы,почувствовать плечо.
      
Разлучат расхожие дороги, дальних колоколен слышен звон.
Мы, прощаясь, курим у порога, рвём короткий сон.
      
А впереди - вечная дорога… Налей чуток нам на посошок.
Светает. Снова новый день грядёт, белым снегом след твой занесёт.
***
- А помнишь, Брат?! – спросил я у друга…
    И оба мы, наверное, вспомнили такие яркие картинки детства… Когда  сопливыми острожниками произносили аннибаловы клятвы на верность дружбе, скрепляя их кровавыми порезами на наших детских ладошках…  Как дрожали при этом  наши еще звучащие альтом голоса, как делили последний сухарь, играя в лесных охотников за вальдшнепами…    Воображаемые кони аллюром неслись по пыльному большаку, а ветхая бечева на сучкастых палках казалась дорогой уздечкой,  сухие полые стволы дурманного болиголова -  острыми дротиками, высокие кусты колючего терновника – ощетинившимися вражескими алебардами.
     Отважно мы бросались на колючие редуты, кроша кусачие побеги деревянными мечами, зализывали пекущие царапины на руках тягучей слюной, присыпая разодранные коленки раскаленной придорожной пылью.
- Здравствуй, Брат! Рад, очень… - на обветренном лице друга   утомленные глаза непривычно увлажнились.  В их уголках глубокие морщинки,  вдруг наполнились  радостной улыбкой…
  Мы,  крепко обнялись, похлопав друг друга по широким спинам.
- Ну-у-у, Брат, а где твой буйный вихор? - глядя на седые поредевшие власы, нарочито озабочено произнес я, потрепав убеленную голову друга.
- Да и ты, гяур, не юноша… Все еще воитель? Ну, как ты!?
- Да все, баста, уволился под чистую, недавно…
- Слушай, а как  Толик Векша, давно ли видел его?
- Погиб Толян… в одном из рейдов какой-то бородатый гаер гранаткой из «Мухи»  снес пол-лица…  Так и прощались с запаянным в цинке…
- Векша погиб?!
- Да, Брат…Помянем….
  Крупные пузыри слезной анисовки янтарными бликами заиграли в гранчаках на фоне тусклых свечных маячков, наполнив внезапную тишину памяти таким банальным бульканьем.
- Царствие ему, Небесное…- расстроено тихо произнес друг, склонив свою седую голову и прикрыв тяжелыми веками глаза.
- Расслабься, Брат… Пусть хоть этот короткий бивак не грузит тебя прошлым…
- А как Вьюрок? – смачно отхватив половинку хрустящего огурчика, уже поосторожнее спросил мой визави.
- А-а-а, помнишь? Живой, живой... На сей раз глотнем за здравие… Он – священнослужитель.
- Юрка - поп?!
- Не поп, а батюшка… Различай! – назидательно поправил я друга.
- Поди ж ты! – хмыкнул друг, - Вьюрок и батюшка… Да он до дыр зачитывал Кожевникова, везде таскал свою потрепанную книжку «Щит и Меч», бредил разведкой, КГБ… Йоган Вайс был его кумиром!
- Да, Брат… Господь и время меняют людей. Притом, он настолько уверовал, что готов питаться акридами и диким медом. А ведь кавалер ордена Красной, прошел десантуру… Хоть и скроен не очень ладно, да достаточно крепко сшит… Как-то был в храме у него на службе… Вот если правда, что исповедь очищает от греха, исповедался бы пред ним – настолько он истинно верующий человек.
- «Отпусти мне, батюшка грехи…» - задумчиво процитировал друг Круговские строчки.
- Да, ты то как, отшельник? Жонка, дети? Поди ж и внуки есть? – оживился я, наливая по очередной «единой».
- Не буду брехать, но я один…
- Ну, ты и вандал! А как же Татка?!
- Погибла в аварии… Татка…- побелевшие от натуги пальцы, казалось, раздавят толстое стекло  гранчака.
- Прости, Брат.. Не ведал, что грю… Давно? – сочувственно  коснулся я его руки.
- Двадцать лет…
- «За верность мне грядет отмщенье… За то и аз добром воздам…»
- Чего?
-  Да так, брат… Ну ты и ортодокс! Токмо без обидняков…
-  Валяй! Но бередить ни к чему…
   Снова наш мирок окутало нервной тишиной, в коей тяжелым дубьём гремели ходики и горячая самоварная капель разбивалась о цветастое блюдечко.
    Тишину нарушил вязкий звон гранчаков. Наполнив, чокнулись по триединой
- Как воевалось? – спросил Брат.
- До сих пор во снах – там. Не ночи, а каторга… - махнул я рукой, - оставь, не пытай… Плохо помню только первый бой –  дрожал, как осиновый лист, хотя и хлебнул спиртяги, что прапор не пожалел…Царствие ему… Да еще орал, как подранок, пуляя в белый свет, аки в копеечку -  друган бывалый посоветовал…
- А чего орал то?
- Свое имя…
- Досталось?
- До сих пор не переношу запах горелого мяса. Помнишь, как в силки попался нам сизый витютень?
- Это когда мы его полусырого? Подсмолив его в перьях на костре… – поморщил лоб мой лепший друг и улыбнулся, - Н- нда-а-а, были мы с тобой тогда абреки…
   За окном со стеклами в морозных вычурах стемнело. Снова повалил снег. Черные силуэты с белесыми крышами приземистых  хат нахохлились  и стали походить на спящих огромных наседок.
- До витру не ходок? Заодно и курнем, - предложил друг...
- Ночь долгая, анисовку допьем и разбежимся, - постучал я костяшками пальцев по начатому штофу.
- Да ты чё? Окочуримся, или белокрылых герольдов повидаем…
- А шо тут пить, Брат? – удивленно обиделся я
- Ну, наливай, Брат…