Ангел, часть 4

Николай Семченко
(продолжение)
Антон вскочил, затряс рукой, заругался, а Настя громко-громко засмеялась. На глаза наворачивались слёзы, а она – хохотала. Как полоумная. А под окном вдруг истошно замяукала Муська. Опять, видно, на тополь залезла.
- Анунах! - рассердился Антон. – Сиди тут одна!
К кому он обратился, Насте или Муське, было не совсем понятно, потому что Антон глядел в пространство. Муська решила, что к ней, - и прибавила децибел своему вытью.
- Анунах! – повторил Антон и поморщился.
Когда Настя впервые услышала это загадочное слово «анунах», она подумала: это какое-то египетское, а, может, месопотамское божество – звучало экзотично и загадочно, как, допустим, Анубис. Оказалось: мат, только в сокращённом варианте. Она была, скажем так, несколько разочарована.
- Катись в параллельный мир, - усмехнулась Настя. – Может,  тебе там дадут…
- Да уж получше, чем ты, - нагло откликнулся Антон.
И тут с Настей что-то случилось. Будто рванула в ней маленькая бомбочка – опалила жгучим огнём, разорвала лёгкие, искромсала острыми осколками внутренности и подбросила как пушинку. Настя подлетела к Антону и вцепилась в него, а он, даже не напрягаясь, лениво оттолкнул её, и она упала на диван.
Упала и открыла глаза.
Никакого Антона в комнате не было. Всё  приснилось.
- Что-то не так, - подумала Настя. – Теперь самое интересное происходит со мной, когда  сплю.  Даже этот чёртов попугай залетел, пока дрыхла. И вот - Антон… Уже месяц его не вижу, а, может, больше. Мне фиолетово, где он и что с ним. Но - привиделся. Отчего бы это?
Она вспомнила его рассуждения о параллельности, чертыхнулась и решила: нет стены китайской между мирами, а если даже и есть, то вполне преодолима. Настя где-то читала: все эти стены и укрепления мало защищали от набегов и вторжений; они возводились, скорее, для того, чтобы убедить земных владык в их всемогуществе и неуязвимости. «И чтобы отпугнуть тех, кому лениво идти на приступ», - усмехнулась Настя.
Она, конечно, понимала всю наивность своих рассуждений, но ей хотелось думать: уж она-то сама – неприступна, как отвесная скала или башня средневекового замка; никому не сдастся, а если сдастся, исключительно по собственному желанию. И не такому козлу, как этот Антон, найдутся парни и получше! Кто бы мог подумать, что он променяет её на эту рыжую?
 Но думать об Антоне и его новой пассии Насте как-то не очень хотелось, и потому, вздохнув, она опустила ноги на пол, нашарила тапочки и с полузакрытыми глазами потащилась в ванную.
Горячий душ взбодрил, а чашка чёрного чая с бергамотом окончательно растворила остатки сонливости. Все подруги пили зеленый чай, свято веря в его чудодейственные свойства: и молодость-то он сохраняет, и вредные вещества вымывает, и тонизирует, и черт-те что ещё делает, а Насте нравился терпкий и крепкий «Граф Грей». Его любил отец, и утро в их доме начиналось со свежезаваренного чая имени английского аристократа, который, однако, по некоторым версиям, был отъявленным авантюристом, чуть ли не пиратом и к графьям никакого отношения не имел.
- Ура авантюристам! – вскричала Настя. – Они учат порядочных девушек плохому, но это плохое на самом деле не так уж и плохо. Иногда, по крайней мере, - благовоспитанно уточнила она. – Граф – не граф, а, может, граф! Люстра – не люстра, а, может, люстра…
Если бы кто-нибудь случайно услышал, как Настя разговаривает сама с собой, то, скорее всего, решил бы: девушке не помешала бы консультация психиатра. Во-первых, выдала бурный монолог с подхихикиванием, а во-вторых, нечто такое сказанула, что без бутылки и не поймёшь.
Между тем, всё просто. Если найти точно такую же люстру, то Анна Никитична ничего не заподозрит. Правда, может статься, люстра будет выглядеть как новенькая, и бабка заподозрит подмену, но ведь можно с гордым видом обидеться: драила, мол, её всеми чистящими порошками, какие только в доме нашлись, рук не покладала, пылинки сдувала и всё такое. Старушка непременно усовестится и отстанет со своими расспросами.
Сколько может стоить люстра, Настя не знала, но решила: аналогичный осветительный прибор, скорее всего, следует искать в комиссионках, а цены там обычно невысокие. Если бабкина люстра, конечно, не антиквариат. Тогда… Ох, лучше не думать, что «тогда»! Ни стипендии, ни приработка не хватит, чтобы купить раритет.
- А, может, облазить помойки? – размышляла Настя. – Люди иногда выбрасывают  вещи, которые в антикварных лавках кучу денег стоят. Какие-нибудь фарфоровые слоники, абажуры, затрёпанные фолианты с ятями, чайные баночки… Вот, вчера видела: к мусорному контейнеру прислонена картина в серой – гипсовой, что ли? – раме. Темноволосая девушка, смеющиеся глаза, ямочки на щеках, белая блузка… Кто она? Может, чья-то бабка или прабабка. Холст старый, лак трещинами пошёл, краски потемнели … И выбросили ведь эту картину! Может, умерла безродная старушка, а новые жильцы решили освободить квартиру от хлама. Лучше бы люстру выбросили…
У Анны Никитичны, кстати, картин не было. Если не считать копии «Грачи прилетели», а также ярко-красных маков, под Сарьяна, - на картонках. Эти две как бы картины висели в бабкиной спальне. Их ей подарили коллеги – грачей на 55-летие, а маки – на 60-летний юбилей. Память, так сказать.
- Грачи прилетели! - хмыкнула Настя. – Нашли, чем удивить. По России попугаи уже вовсю летают, и ничего…


-… и ничего особенного! – припечатал Антон.
- Замечательно, - отозвалась Настя, и постаралась презрительно улыбнуться, и сделать глаза весёлыми, хотя это было трудно: что-то попало под веко, и кололо, и жгло – так, что вышибло слезу. Больше всего она боялась: Антон подумает, что плачет из-за него. Вот ещё! Пришлось отвернуться к окну и сказать как можно равнодушнее:
- Я просто пожалела тебя. На самом деле ты даже сексом-то не умеешь заниматься. Если начистоту, то я уже хотела фаллоимитатор купить…
Она понимала, что говорит ужасную пошлость, но ничто так не бьёт по самолюбию мужчины, как замечание насчёт его сексуальности и, главное, размера его члена.
- Другие не жаловались, - хмыкнул Антон, и чувствовалось: он  сконфужен.
- Я – не другие, - Настя пожала плечами. – Что стоишь? Чао, бамбино, сорри… Свободен!
- Знаешь что, Настя…
- Знаю, - она, наконец, проморгалась, незаметно смахнула эту предательскую слезу и, весело отдув чёлку со лба, насмешливо промурлыкала. – Была без радости любовь, разлука будет без печали… Классика!
И засмеялась. Ей тогда казалось: смеялась, как опытная женщина, которой не впервой ставить точку в очередном романе.
На самом деле, Насте хотелось, чтобы Антон ушёл как можно скорее. И тогда  -  упасть на диван, лицом вниз, зарыться в подушку и не стесняться слёз.
Но, самое интересное, когда он хлопнул дверью, Настя ни на какой диван падать не стала, и слёз не было; её охватило странное чувство: будто она заморозилась, внутри - пусто и холодно, и ни о чём не хотелось думать, ни - о  - чём!
Она, как сомнамбула, подплыла к кухонному шкафчику, где лежала плитка горького шоколада, достала её и, долька за долькой, съела всю плитку. Чего вообще-то не позволяла себе уже полгода – с тех пор, как села на диету. Ей казалось: она недостаточно стройная, хотя вообще-то с весом всё было в порядке. Но Антону нравились очень худенькие и лёгкие, как пушинка.
Настя вспомнила, как Антон брал её на руки, она обхватывала ногами его талию и  … А вот дальше вспоминать не хотелось. Пусть теперь та рыжая худеет!

- И вообще, чего это я сижу? – пожала Настя плечами. – Движение – жизнь!
Чтобы двигаться не просто так, а осмысленно, она решила-таки пройтись по магазинам. Цель проста и ясна, как кумачовый лозунг: люстра – источник света. Иначе бабушка, вернувшись с дачи, весь мир нарисует чёрным, и кромешная мгла накроет несчастную девушку крепким и прочным покрывалом.
- Ах, лучше об этом не думать, - Настя даже головой потрясла, чтобы сбросить чёрные мысли. – Но как научиться не думать?
Ответа, увы, не знала.
(продолжение следует)