Напряжение.
Снова ломка.
У нее снова ломка.
Раздвигая тьму руками, бежишь в ее комнату. Она снова бьется в истерическом припадке.
У нее снова приступ ужаса, ей снова мерещатся демоны.
Девочка вся посинела. Я обняла ее, прижала к себе. Моя кожа ощутила ее частое сердцебиение. Синевато-бледное существо содрогалось всем телом, словно внутри нее бегали сотни скорпионов.
- Принеси мне скрипку…
Я поцеловала ее в ледяной, покрытый испариной, лоб. Через несколько мгновений я передала ей инструмент.
Она обожает играть на скрипке.
В прошлом она воспроизводила изумительные мелодии. Как сейчас, помню, как ей аплодировали снобистого вида тети и дяди, как восторгались ее талантом в школе учителя и одноклассники.
Теперь же, вместо тех веселых мелодий, ее скрипка поет голосом болезни и ночных кошмаров.
Я очень рада, что ей безразличен весь мир, когда она играет. От этих мелодий у меня внутри все покрывается льдом, а кожу начинает знобить. Мысли превращаются в улей гротескных насекомых. От них невозможно отгородиться. Они ломают все преграды.
Каждый раз она затягивает меня в свою Бездну. А я каждый раз послушно спускаюсь туда все глубже и глубже.
Раньше все было хорошо. Раньше я училась, как и все обычные девочки-студентки. У меня были друзья, подруги, за мной ухаживали мальчики. Я хотела устроиться на работу, сделать карьеру, выйти замуж, нарожать детей…
И все рухнуло. Рухнуло из-за этой чертовой скрипки.
Мутный свет уличных фонарей пробивается сквозь немытое окно, лениво освещая обшарпанные стены спальни. Она, в белой ночнушке и заплаканным лицом, со страстью нимфоманки, смычком воспевает свою страшную музыку. Она говорит со мной о страшных вещах. Они страшнее смерти и Ада. Они страшнее любого самого сурового проявления фобии. Потому что они – это Бездна.
Ее черные глазницы раздвигаются и углубляются в бесконечность, пронзают меня невидимыми иглами и выпивают кровь из моего сердца.
Мне холодно. Холодно. Очень холодно. Я замерзну насмерть. Я уже вижу, как у меня чернеют пальцы. Проклятье, нужно срочно выпить снотворного. Я должна заснуть. И никаких снов мне не должно присниться.
Ну когда же она прекратит играть?! Это много, слишком много! Слишком большая Бездна для меня!
Мне слишком свежо! Свободное дыхание превращается в пустоту!
Мне нечем дышать! У меня нет легких! Я выдохнула саму себя! Ахаха!
Все, что осталось от меня, это глаза и язык! Да, я чувствую, как Бездна целует меня, как она играет моим языком. Но право, достаточно, поцелуй становится слишком болезненным!
Тело становится невидимым, стремительно теряя вес. Все тот же язык. И зубы. Зубы, которые сосредоточенно стучат.
Меня хотят переплавить. Мне холодно, но я прекрасно осознаю, что моему телу должно быть жарко. Ведь его переплавляют в дерево.
Наш разговор принимает слишком интимный характер. Но она не хочет останавливаться.
Скоро взойдет солнце. Мне еще надо вставать, идти на учебу. А я сижу здесь, переплавляюсь. Как же я пойду в университет скрипкой? Меня же там никто не примет…
Она нежно обнимает меня. Хорошо…я побуду еще немного с тобой. Совсем чуть-чуть. И пойду спать.
Я кладу ей голову на плечо. Немые ноздри вдыхают дивный запах ее тела. Я люблю свою скрипачку. Однажды она сломала мне жизнь. И теперь она ломает меня снова. Но она заботится обо мне. А что же ей еще остается делать? Не выбрасывать же меня на помойку, такую поломанную!
Она начинает гладить меня смычком…ммм…какой неприличный жест, любимая!
Но мне нравится. Меня возбуждает то, как ты это делаешь. Ты еще ни разу не причинила мне боли.
Ты ускоряешь игру. Я растворяюсь в твоих руках. Ты слишком погружена в нашу беседу, чтобы задумываться о том, что я могу закончиться. И ты тогда пойдешь ломать другие скрипки.
О нет…не раскрывай глаза! Прошу тебя! Нет!
Эти выпученные глаза, полные ужаса! Ну что ты сделала!
Я посмотрела на дверь…из нее выглядывала Бездна…
Все ложь. Все! Ложь!
А Истина страшна настолько, что вся твоя сущность станет Ложью для всех любимых и близких, если ты посмеешь заглянуть в Истину!
Они забрали ее в больницу, потому что она сошла с ума!
Вчера она изрезала себе лицо ножом! Потому что она жила совсем одна! Потому что слишком много смотрела туда, куда заглядывать нельзя! Она смотрела в себя!