Глава 97
Время задержало свой бег и топталось на месте, то скидывая с себя голубые одежды,
пронизанные изменчивыми лучами, то одеваясь в тучи, то в белые пушинки, то освежая
себя дождями, то отдаваясь зною, то звеня звёздами, как монетами.
«Где Катя? – недоумевал Андрей. – Когда закончится этот чёртов испытательный срок?»
Сколько уже написано писем, и все остались без ответа. Пробовал он гнать от себя
подозрительные мысли, но они, как чёрная тень, неотступно следовали за ним.
«Меня испытывает, а сама… Неужели она себя тоже мучает этим постом? Свежо
предание, да верится с трудом».
Да, в глубине души он раскаивался в том, что… не так выдерживает срок, как хотелось бы
Кате. Однако, ревнуя, подозревая её в том, что она играет им, он от раскаяния переходил к
гордому упоению своей порочностью.
«А как ты думала? Тебе можно, а мне – нет?! Кому-то веселье, а кому-то много тёмных
ночей и много хмурых дней, наполненных слезами и сетованиями? Несправедливо».
Он перебирал в памяти их разговоры, припоминал Катины рассуждения, – вспоминая
прошлое, пытался разгадать её нынешние поступки, на что она способна.
Прошлое! В памяти оно осталось светлым бликом. Вечера во дворе, прогулка по Волге,
песни под гитару, Сухумская гора, стихотворение, которое Катя прочитала ему, когда они
купались на горной речке.
«… Могу я кого-то пожелать после того, как узнала тебя?.. Я – собственница… Я не
желаю тебя ни с кем делить… Я никого не любила, кроме тебя… Я страдала только из-за
тебя… Если я принимаю тебя таким, какой ты есть, то наряду с твоими привлекательными
чертами, должна принять и те, которые… не совсем мне нравятся… У тебя ещё более
сложный характер, чем у меня; но я хотя бы чётко излагаю свои мысли, а ты
отмалчиваешься… - и приходишь к ещё более нелепым мыслям, чем я!.. Доверься мне…
Я всё сделаю так, как надо…»
После таких слов, о чём тут можно думать? Конечно, надо перевязать ниткой терпения
сердечные раны, и ждать, ждать, – сколько нужно.
Андрею показалось, что он видит её, реально видит, хотя она далеко. Она была рядом с
ним. Он видел её ресницы над зелёными глазами, её губы, щёки; видел всю её, желанную,
как никогда, но ускользающую и неуловимую. И когда Андрей протягивал к ней руки,
Кати уже не было, он видел её вдали, совсем вдали, на ней темно-зелёное платье, она
ехала на тёмно-зелёной машине, ехала к нему, но почему-то не приближалась, а, наоборот,
удалялась от него. Он слышал её слова: «Ну, ты чего у меня такой медлительный… Иди
ко мне, ты мне нужен».
Были другие видения, и всякий раз Катя говорила ему, что он ей нужен, просила
преодолеть непреодолимую преграду, а он ломал голову, как это сделать. Он верил, он
знал, что она вернётся. И всё будет хорошо – она ведь обещала.
А второй ход мыслей, разительно противоположный, шёл рядом в мозгу того же человека.
«Не было заметно, что она сюда приехала голодная… И здесь пребывала на полном
довольствии… Вернулась обратно – вероятно, к тому, от которого уехала… Так у них
принято, в богемной среде… Опять же, всё делается для пользы дела – для саморазвития,
поиска новых сюжетов».
В поддержку этих мыслей в памяти всплывали другие Катины слова:
«А разве есть на свете что-то, что можно было бы назвать серьёзным?.. Как можно знать,
буду ли я всегда тебя любить?.. Я ломаю голову: что делать? Наверное, я глупа… Я
думаю, думаю, и чувствую, что схожу с ума… Андрюша, ты у меня прямо как носитель
реальных историй».
Думая об этом, Андрей видел Катю в объятиях любовника, и, чувствуя жажду крови,
представлял, как убивает их обоих. Очнувшись, снова радовался, что не терял время зря в
её отсутствие, что так плохо справляется с душевными… и другими порывами; повторяя
про себя эту пошлую истину – жизнь хороша, когда она разнообразна.
Не успевая додумать эту мысль, Андрей начинал задумываться над другой, и из подвалов
памяти сами собой появлялись новые воспоминания…
… О том, как они с Катей мечтали о будущем, строили планы, бесчисленное множество
раз признавались друг другу в любви, давали клятвы… Об их большой, как небо, любви,
любви-сказке… «Иногда нужно отпустить ситуацию, не обгонять время… Ты не
представляешь, на что я способна ради тебя!»
И снова Андрей раскаивался, мысленно просил прощения за свои измены, умолял
поскорее вернуться. Он видел её, одиноко бредущую по пустынной улице, несчастную и
уставшую. От бессилия она даже не может заплакать и позвать его на помощь. Ей трудно,
а он не может к ней прийти.
Отчаянная мысль бежала дальше, в памяти отыскивались другие случаи, другие слова.
Кати нет, она пропала. Где она? Он её ищет, он в панике.
«… Мысль делает счастливым и несчастным; мыслью живут, от мысли умирают… Я
впервые люблю и любима по-настоящему. И мне по-настоящему страшно… Уходите,
уходите отсюда! Нет, мне не пора… Это была не я… Нет, непохожа… Там, возле дерева с
сердечком, у камня… Там была девушка… Но то была не я… Другая девушка, она
погибнет… А я – нет…»
При этих мыслях его охватывали беспокойство и страх. Что с ней? Почему не звонит, не
отвечает на письма? Может, она что-то недоговорила в последнем своём письме, и у неё
серьёзные проблемы? И Андрей представлял Катю заложницей, – связанная по рукам и
ногам, она лежала на бетонном полу в огромном ангаре; а он, перестреляв с полсотни
злодеев, освобождал её.
Так он предавался безмолвным оргиям размышлений, не в силах утвердиться в каком-
либо одном мнении, и в соответствии с ним действовать определённым образом, или,
наоборот, бездействовать. Едва перед ним вырисовывалось, как магический кристалл,
спасительное решение, изменчивый свет менял оттенки этого кристалла, и в нём
угадывалось совсем другое.
Заблудившись в лабиринте сомнений и противоречий, Андрей снова и снова углублялся в
воспоминания, силясь отыскать там доказательства в пользу того или иного решения,
осыпая при этом проклятиями судьбу, торопливо забирающую самое лучшее, и не
торопящуюся вернуть всё обратно. Легче найти лопнувший мыльный пузырь, чем то, что
было и чего больше нет.
Новые и новые письма посылались во Владивосток. Андрей просил, убеждал, умолял, и
даже пугал. Спрашивал, почему его опечаленные разлукой глаза не видят возлюбленную,
обещавшую быстро вернуться. Сообщал, что в поисках причин тому потерялся в пустыне
догадок, и не знает, как оттуда выбраться. Его сердце сожжено пламенной любовью, но
даже оно уже не чувствует слитное биение двух любящих сердец.
Людмила Николаевна и Рита хранили упорное молчание. Нет, они не знают никаких
других координат, кроме адреса воинской части, в которой служит Третьяков. Да, Катя
сама звонит с переговорного пункта – правда, очень редко. Да, ей передали, что Андрей
очень ждёт звонка. Всё. Конец связи.
В начале мая Людмила Николаевна сказала, что Катя находится в Москве, там она
устроилась на работу по протекции «Серёжиного друга», проживает на съёмной квартире,
адрес и телефон – конечно же – неизвестны. Услышав эту новость, Андрей обрадовался.
«Серёжин друг», – это Кохраидзе Василий Гурамович, отвозивший их на море. Он
возглавлял фирму «Медкомплект». Найти его – дело нескольких минут.
Но… неприятное чувство отчуждённости охватило его. Подкрадывались новые сомнения,
их подкрепляли новые воспоминания.
«… Если б я знала, что доставляю тебе такое неудобство своим молчанием, как ты мне, то
убеждена: я говорила бы без умолку…»
Разве это не её слова? Почему же она молчит столько времени? Есть ли на свете большее
неудобство, чем его бессонные ночи, его тревожные мысли, его мучительное ожидание? И
тут другой вопрос начинается: она переехала в Москву и устроилась на работу, значит,
вышла из добровольного заточения, приняла какое-то решение. Если имело место
очередное душевное пике, то, судя по всему, Катя из него успешно выбралась. Ну, и
почему такая тишина в эфире? Катя! Где ты?
Она медленно принимала решения и быстро их исполняла. Отталкиваясь от этого,
нетрудно догадаться, почему от неё нет известий. Встреча с Андреем не входила в её
планы. И он обменял долгие раздумья на решение: если в самое ближайшее время она не
выйдет на связь, то все его обязательства перед ней потеряют силу.