Она всё ждала, когда это произойдёт. Каждый день ждала. Она не могла быть не влюблённой, всё её существование теряло смысл. Любовь была стержнем, на котором держалась душа.
Месяца два прошло после того, как они расстались с Костиком. А так всё красиво начиналось: пламенеющие цикламены в кармашке куртки, поцелуи в подъезде до утра, нелепые свидания всегда не там, где договаривались. Айя никогда не дослушивала, и ждала всё время не в том месте. И они весь вечер бегали и искали друг друга.
И расставание – горькое, недоумённое, тоскливое. Отведя глаза в сторону, он сказал, что ему нужна девушка здравомыслящая. А Айя только тлела и млела от поцелуев и любви. Она и в этот момент хотела прислониться к его груди, и уже почти качнулась, но мысль, что это теперь невозможно, отрезвила, в голове стало ясно и холодно.
С самооценкой и так было неважно, а тут всё просто рухнуло.
Из зеркала на неё смотрели испуганные серые глаза. "Как у княжны Марьи", - говорила учительница литературы. Но когда говорят только про глаза, умалчивают про всё остальное. А всё остальное не очень подходило под стандарты красоты – нос чуть длинней, чем нужно, волосы, больше похожие на пёрышки, острые ключицы, кисти длинные и тонкие, как у пианистки,- утешала она сама себя. А ногти не росли – наверное, не хватало кальция в организме, поэтому приходилось их стричь под корень, и это в разгар моды на длинные сверкающие коготки!
Она не представляла, как можно жить с такими "шпателями" на руках, шить, мыть посуду, обнимать любимого, но своих тоже стеснялась, и всё время прятала пальцы в рукава.
Это была ее «ахиллесова пята».
Подружки предлагали наклеить акриловые.
- Ну, уж нет! Фигушки! Лучше ходить с такими культяпками, чем с искусственными! - возмущалась Айя.
Единственное, что её в себе устраивало - это рост, у нее не хватило бы мужества быть еще и маленькой, особенно рядом с Катюхой, одноклассницей, которая пригласила её на новогоднюю ночь в гости.
Мама у Айи была красавицей. И вела жизнь, положенную красавице. У мамы с внешностью и самомнением было всё в порядке – и на голове пышная белокурая копна, и ногти крепкие, как сталь. И когда она злилась, она стучала ими по столу. Когда мать брала гребень и расчёсывала свою роскошную гриву, Айя непроизвольно завидовала и почти злилась, как будто та пожадничала и не подарила дочери ни одного своего достоинства.
Иногда Айя заходила к ней на работу – с разметавшейся челкой, зажатая и краснеющая, мать стеснялась своей некрасавицы-дочки, а дочка это чувствовала и плакала по ночам.
Мама всегда зорко следила, с кем Айя возвращается с вечеринок. И если одна, то отчитывала её: «Не умеешь себя показать! У меня никогда такого не было, чтобы никто не провожал!» И она уносилась мыслями в далёкое прошлое.
А Айя стояла униженная вдвойне – материнской неделикатностью и вынужденным одиночеством. Какой-то скользкий тип предлагал довести её до дома. Наверное, надо было соглашаться, чтобы не слышать этой отповеди.
Она мечтала быть красивой, как мама. Ей хотелось быть красивой для других. Как-то строй нахимовцев нагнал её на улице, и они по своей моряцкой натуре все до одного оглянулись.
И она, как-бы извиняясь перед ними, сморщила носик и чуть не заплакала: «Зря они оборачивались на такую серую мышку, как я. А будь я красавицей, им было бы радостно и мне тоже».
И вот опять Новый год – самый отвратительный праздник, если ты один. Никогда и нигде не чувствуешь себя еще более одиноким, чем под звон Кремлёвских курантов.
И весь город был наэлектризован новогодней суетой – покупкой нарядов, подарков! А она брела неприкаянная и своим настроением портила атмосферу всеобщего ликования.
Перед самым праздником выяснилось, что родители уезжают в гости. Мама перед зеркалом змеёй втискивалась в узкое серебристое платье. И как всегда не могла оторвать глаз от своего отражения в зеркале.
- А ты где будешь? – не отводя глаз, спросила она.
- У Катьки! – вяло ответила Айя. И посмотрела на мамин серебряный силуэт, понимая, что никогда ей не быть такой.
Айя отвернулась.
Предки, шурша пакетами, наконец, выкатились из дома.
Айя позвонила Катьке, сообщила об отъезде родителей. Та неожиданно обрадовалась: «Ну, всё! Тогда у тебя! Выпивка и еда наши!»
Айя прошлась по квартире, - магнитофон еле дышит, вилок и ножей маловато на такую ораву, ёлка какая-то кривая и не очень нарядная!
- Ну и ладно, обойдутся!
Родители оставили денег на еду, но она решила потратить их по-другому.
Надо же создать праздничное настроение!
В магазине так сладостно было складывать в корзину
веселую мигающую гирлянду, соломенные украшения на елку. И ещё захотелось купить смешного снеговика в шляпе, который одновременно пел, крутил бёдрами, снимал шляпу и вертел в руках какую-то светящуюся цепочку. Он сразил Айю своим бешеным темпераментом и ощущением радости. И сразу же сожрал все её денежные ресурсы.
Дома, украсив ёлку и квартиру, она, наконец, вздохнула с облегчением – КРАСИВО!!!
Ощущение радости вдруг прочно поселилось в сердце.
И она уже с улыбкой вспомнила двух парней, которые ехали перед ней на эскалаторе. Они были тоже взъерошены и охвачены паникой. Один всё время твердил: «Где? Где?»
А второй, хлопнув его по спине, заорал: «Да не где! А с кем? C кем?»
Сразу было понятно, что их охватила всеобщая лихорадка.
И Айя была с ними полностью согласна, не важно где, важно с кем! Она даже собралась вдруг позвонить Катюхе, чтобы та и на её долю привела кавалера, но поднявшаяся со дна души гордость не позволила.
- Вот ещё! Очень нужно!
Она постелила на стол льняную белую скатерть – мамину любимую, и мать, скорее всего, потом убьет за неё. Ну и пусть!
Расставила переливающиеся фужеры, достала красивые тарелки. Зажгла ёлку. Настроение предвкушаемого праздника не покидало.
В комнате пахло еловыми ветками, смолой, свечами, мандаринами, как в детстве.
Фея счастья махала крылами прямо над головой Айи. И она это почувствовала. Села перед зеркалом, взяла мамин гребень и расчесала свои легкие чисто-вымытые волосы. То ли гребень проникся её настроением, то ли изнутри самой Айи шёл свет, но волосы засияли и легли красивой волной. Она достала мамину косметичку и чуть тронула ресницы щёточкой, и они тоже запушистились шмелями вокруг лучистых серых глаз. Умытая ледяной водой кожа приобрела свежий и матовый вид, а терракотовая помада заставила сиять припухлые, еще детские губы. Отражение ожило! На неё смотрело живое лицо с включенными глазами-лампочками, обрамленное душистой волной волос. Из зеркала мерцала почти ботичеллевская мадонна.
Айя торопливо надела шёлковую оранжевую блузку и накинула на плечи сверкающую мишуру. Празднику в душе было тесно.
- Динь-динь-динь! – залился радостный звонок. И яркая новогодняя Катюха с шумной оравой ввалились в прихожую. Все были обвешаны раздутыми пакетами с булькающим и перезванивающим содержимым. Айя бегло оглядела возбуждённую Катькину толпу, румяную от мороза, и приуныла. Все девчонки были со своими парнями.
Они побежали на кухню раскладывать по тарелкам закуску.
Ребята потащили булькающую тару к столу. Кто-то завел музыку.
Уже было 10 часов, народ активно тренькал в дверь. Всё-таки Катюха умела организовать праздник!
Второй красоткой после нее была Ленка Слижова – нежная блондинка, сексапильная и остроглазая. При ней болтался долговязый Олег Горбунов и таскал ее манерную сумочку.
На диване величаво восседала Алла Хованская, настоящая кустодиевская красавица. Мощный торс ее был затянут в дорогое блестящее платье. Под тонкой тканью угадывался жесткий панцирь грации. И если кто-то попадал в алкину ауру, его накрывало удушливой волной ее ароматов – сильных духов, полного тела. У Алки тоже был верный Санчо Пансо – курсантик Витя Пузырев, по кличке Пузырь. Витька не мог поверить, что это роскошное тело, закованное в корсет, принадлежало ему. Он балдел от одного взгляда на убойный бюст свой волоокой подруги, ловил аромат от малейшего алкиного колыхания, и изголодавшийся в казарме, только и мечтал, когда закончится этот Новый год, и они останутся c Алкой наедине.
Все, наконец, угомонились и сели за стол чинно по парам. Айя во главе стола как хозяйка, но одна. До Нового года оставалось несколько часов.
За столом стояли шум и кутерьма. Разряженные девчонки сияли, как начищенные медные тазы.
Вдруг музыка оборвалась, магнитола, всхлипнув последний раз, наконец-то испустила дух. Встречать Новый год без музыки было нелепо. По телевизору шла какая-то муть.
Воодушевленный Пузырь, оторвавшийся от Аллочки, вскочил, его тянуло на подвиги во имя любимой.
Айя расстроилась – эта дохлятина-магнитола не нашла другого времени испустить дух - при куче свидетелей и под самый Новый год!
Сколько раз говорила родителям, что надо купить новую.
Пузырь, найдя в куче вещей, сваленных под вешалку, свою куртку выскочил за дверь.
- Куда он? – спросила Айя
- Да у него тут друг живет через три дома. У него и магнитофон возьмём – всё равно тот с предками сидит. Это в Новый год то!
Через десять минут Пузырь вернулся и не один. С ним рядом расстёгивал модное клетчатое пальто высокий темноглазый парень. Видно он не доверил свой драгоценный магнитофон Пузырю и решил сам проследить за использованием аппаратуры. Или просто не упустил повод сбежать от родителей.
Парень чинно представился: «Вадим».
Он подключил колонки и, наконец, врубил что-то радостное и жизнеутверждающее.
При этом, не спешил сесть за стол. Он не был приглашенным гостем, поэтому пристроился
в стороне около своего магнитофона, якобы, чтобы менять музыку, а сам исподтишка разглядывал гостей.
Вадим проводил свой Новый год с родителями, потому что недавно пережил душевную драму. Его любимая с прекрасным именем Рената вдруг вышла замуж. Вадим после этого известия был в полном затмении, дышать было тяжело, не то, что жить.
Он смотрел на фотографию Ренаты и не понимал: «Что было не так? Как он мог ничего не почувствовать?
Что сделал неправильно? Как не заметил трещину, которая их разделила?»
Прошло много времени, а всё еще больно. Но фотографию выбросить не мог.
Он пошел с Пузырем только для того, чтобы убежать в шум и гам. Чтобы притихшие родители не посматривали на него украдкой с сочувствием.
Кричащая толпа гостей не понравилась ему. Какая-то роскошная толстуха бросала на него томные взгляды. Разбитные ярко-накрашенные девахи визжали и танцевали канкан. Их дружки,
тоже возбужденные вином, скакали рядом.
Вадиму стало неуютно, надо было всё-таки остаться дома. Его взгляд наткнулся на хозяйку в оранжевой блузке. Атласная ткань отбрасывала теплый отсвет на пламенеющие щеки, пушистые ресницы окаймляли строгие серые глаза, как камыши возле пруда.
Она лавировала меж танцующих пар по своим хозяйским делам.
Cветлая челка распушилась, и девчонка дула на неё снизу, что означало крайнюю озабоченность.
- Глупышка, - неожиданно умилившись, подумал Вадим. – Кому из этой толпы нужны её заботы! Какой-то длинный баскетболист всё время крутился около и чем-то пытался помочь. Она не замечала его настойчивых ухаживаний.
Вадим обратил внимание на её пальчики – длинные и прозрачные. И вздрогнул – ногти были коротко обстрижены по кругу. И от этого пальцы выглядели так по-детски, что хотелось взять их в свои ладони и согреть дыханием.
По сравнению с остальными девицами - с кровавыми в стразах когтями, облик "оранжевой" девушки отличался нежностью и естественностью.
Вадим закрыл глаза. Впервые за полгода он мог вообще смотреть на женщину. До этого его корчило от одного взгляда на проклятый женский пол.
И он, вздохнув и почти застонав, стал наблюдать.
- А какое у неё чудесное имя - Айя! Так ведь представил ее Пузырь. Айя! Как прохладный горный ключ, утоляющий жажду.
Она смеялась радостно, как ребенок, прижав кулачки к груди. Нос морщился и русые прядки закрывали глаза. Она была легкая, как пушинка, и ее носило ветром по всей квартире.
Вскоре Вадим, уколовшись острой льдинкой ревности, заметил, что не только он бросает пламенные взгляды на летающую туда-сюда Айю.
Катюхин дружок по прозвищу Шеф был крутым центровым парнем. И что его занесло на эту далёкую окраину, было непонятно. Он, конечно, благоволил яркой бесшабашной подружке, но и устал от ее шума достаточно. Шеф уже давно и неприкрыто пялился на понравившуюся ему хозяйку.
- Такие цветы и на такой помойке! Надо подобрать этого птенчика и обогреть!
Он подмигнул своему приятелю Гарбе, который в страстном танце обнимал блондинку Слижову. Гарба отлепился от Ленки и пошел совещаться с Шефом.
Через минуту они пришли с кухни и, громко хлопнув в ладоши, крикнули: «Катя! Лена – едем за город! Что здесь торчать?»
И, набросив своим пассиям на плечи шубки, исчезли.
Вадим обрадованно замер, но пост свой не покинул.
Вдруг он опять обманывается?
Через полчаса в прихожей раздалась возня.
Шеф и Гарба, довольные, вернувшись с мороза, долго ржали и толкали друг друга.
Из их бессвязного рассказа Вадим понял что они «посадили тёлок в электричку, а когда двери захлопнулись, успели выскочить».
Действительно было смешно! Шеф бросился в атаку.
Но Айя, лавируя на поворотах, всё ускользала и ускользала, сама того не замечая.
Шеф решил ударить в тяжёлую артиллерию. Тут уж никто не устоит. Он снял со стены гитару и, ударив по струнам, неожиданно глубоким голосом запел - про звезду, с которой не надо света.
Вадим затих. Ему нравилась песня, и нравился хрипловатый голос исполнителя. Его голос охлаждал душевную рану и теплой повязкой ложился на сердце. Айя слушала и почти плакала, прижав кулачки к груди, но думала не о Шефе.
Она всю вечеринку была какой-то взвинченной, и почему-то действительно чувствовала себя красавицей, как мама. Казалось, что все любовались ею. И это чувство хмелем ударило в голову. Куда-то делись Катюха с Ленкой. C неподдельным удивлением таращилась на неё томная Алка, и тот парень у магнитофона тоже смотрел своими грустными внимательными глазами.
И даже Шеф, казалось, пел только для неё.
От этого сказочного всеобщего внимания она заряжалась безумной энергией, как от батарейки, хотя понимала что это не так, и всё это ей только пригрезилось от выпитого шампанского.
Вадим был почти ошарашен. Ему ещё час назад думалось, что это он нашел и открыл эту "золушку без ноготков". Но вдруг увидел, что открыл её он не один, а все и сразу.
И она от этого всеобщего внимания только хорошела и становилась уже почти прекрасной.
- Ну, что будем делать, моя принцесса? – приобнял её за плечи неотразимый Шеф. От него шикарно пахло дорогим парфюмом, и голова уже готова была закружиться.
Но Айя встрепенулась, покраснела и, ойкнув, убежала на кухню.
Шеф, переглянувшись с Гарбой, заржали – так даже интересней.
Айя в смущении принялась мыть посуду.
- Они не воспринимают меня всерьёз – вот и дразнят!
Ей говорили красивые слова, называли принцессой, а ей все казалось, что это ошибка. Опять её приняли за кого-то другого, а на ней просто тренируются.
- Какая я принцесса? Вот моя мама – королева, но не обязательно у королевы - дочь принцесса. Я больше похожа на бедную падчерицу. Хотя у падчериц в сказках всегда всё хорошо кончается. У этого Шефа такой взрослый нехороший взгляд!
Вадим в своём углу принял решение срочно действовать!
Вот уж точно он не собирался заводить романов в новогоднюю ночь и в ближайшие полгода! Но, почувствовав наэлектризованность остальных гостей, он шагнул вперёд и схватил Айю за руку. В прихожей набросил на съёжившиеся плечики чью-то куртку и вывел на улицу.
- Эй, парень! – кричал вслед Шеф,- ты кто такой вообще?
На улице снег с огромной скоростью несся в лицо, как-будто вся вселенная проносилась мимо. И они стояли под этим снегом и смотрели друг на друга и казалось этот летящий поток снежинок ввинчивает их вверх.
И он, наконец, взял эти прозрачные пальцы, беззащитные без ноготков, и спрятал их в своей ладони, они бились там, как птички, но быстро успокоились. А строгие серые глаза удивлённо всматривались в него. И узнавали, и ликовали. И звёздочки запрыгали в них! И на ресницы, и на волосы падали снежинки, и она казалась теперь уже настоящей принцессой.
Никогда Айе после той вечеринки не было столько звонков. Звонили все ребята, которые были там в тот вечер. Настойчиво и упорно названивал Шеф, даже баскетболист торчал под окнами на радость маме.
Но она ждала только один звонок. И он прозвучал
На улице опять шел снег, но сейчас он падал тихо-тихо, как во сне.
- Привет!
- Пойдем, погуляем? Я зайду, мы же теперь рядом живем.
- Заходи, мы и раньше рядом жили – просто не замечали друг друга!
Она намотала длинный шарф и шагнула навстречу парящим снежинкам.
Мама что-то говорила вслед, Айя уже не слышала. Она увидела его, бегущего в меховой шапке-ушанке и расстегнутой куртке. Большой воротник свитера болтался вокруг шеи, как кольцо Сатурна, он махал руками и улыбался. Добежав, обхватил её, и они, как два нанайских мальчика, в своих тяжелых зимних одеяниях, затоптались по кругу.
От него пахло молоком и пелёнками так нежно, что заходилось сердце. От всех знакомых парней пахло разным: табаком, выпивкой, взрослостью и возмужалостью, потом. Но никогда ни от кого не пахло детством. И она узнала его по запаху!
Старые любови и разлуки ссыпались с них, как шелуха. И потихоньку поднималось в душе нежными ростками новое чувство.
А снег, не уставая, заметал все ранее протоптанные стёжки-дорожки.