У нас традиционно в пограничники отбирали, как в Кремлёвскую роту наверно. Строго было очень, моего лучшего друга не взяли, потому что «причёска подозрительная». В артиллерию он попал, призвался в октябре. Потом писал, что пока от Краснодара до Владика доковыляли на поезде за две недели, то и все домашние припасы подчистую подъели и доппаёк, что офицер сопровождения получил на всю команду. Ещё говорил, что долго на сборном мариновали.
У нас группа была небольшая: шесть в погранцы и один - в ГБ.
Я отвальную за день делал, всё как положено: ели, пили, веселились, девчонки и т. п.
На следующий день, после обеда, поехал в Лазаревскую, в парикмахерскую, чтобы спецом отрощенные патлы состричь под корень. Девушка-парикмахер попалась с юмором: «под Котовского» эдак «фигурно» стригла, пока как у запорожского казака не остался оселедец. Вся парикмахерская угарала: и сами парикмахеры, и посетители этого храма стрижки и бритья - так весело было.
Приехал домой и родителей чуть не напугал: лысый!!!
С утреца, как чувствовал, попросил, чтобы мне сбацали яичницу, которую я потом до-о-олго не видел.
Приехали в райвоенкомат.
Нам напутствие сказали, сели мы в «Пазик» под «Прощание славянки» и повезли нас в Краснодар. Машины провожающих аж до Туапсе сопровождали нас.
И вот привезли на сборный.
Помню, подошли к воротам, хорохоримся: да мы, да нам, то сё, а как вошли, оглянулись, ворота эдак неумолимо - ам! - и отрезали от прежней гражданской жизни!
В первый день - медкомиссия.
Прикинули корнеплод к хоботу и решили, что один останется за одеждой, деньгами и другими ценными предметами в ней доглядывать, а остальные потом его подождут или кто-то останется за одежонкой караулившего присмотреть.
Бросили жребий и такова была удача моя, что сторожить выпало мне.
В коридоре земляки оставили всё, кроме трусов и - вперёд, по кабинетам.
Медкомиссию прошли быстро и без каких-либо заминок, по их словам.
Я по быстрому разоболокся и нагло попёр везде без очереди, как мега-мандатом махая личным делом. Натуральная волшебная палочка, ага. Увидев цифру «220» призывники возмущение затыкали, а лекари и лекарки моментально обрывали рык или возмущённый вопель. Ещё бы - "смертник", хе-хе. Всё прошёл в темпе «ламбады», без сучка и задорно очень. Одно показалось странным: как-то норовили иные эскулапствующие зачем-то резину потянуть. Но я, в два военных училища не поступивший, уже знал что, где и как должны черкануть не хуже самих врачующих.
Вот и последний кабинет. Колоритный такой старче, глянул как старый портной, которому даже мерку не надо снимать и так всё сразу видно, вывел неразборчивое, закрыл моё досье и как-то нерешительно, вроде как в нешуточных раздумьях, взвесил в руке. Взглянул на меня, потом куда-то под стол. Хм, там трёхлитровый баллон, полнёхонек под крышку прозрачной жидкостью. И что-то подсказывало, что там не водопроводная вода из родника и даже не берёзовый сок.
Вижу, решился. Старательно избегая смотреть в глаза, буркнул, что ещё в один кабинет надо зайти.
Хм, что-то новенькое: вроде бы всё уже прошёл. Пожал плечами и пошёл, куда послали: «дальше по коридору до поворота, а потом до развилки и в аппендикс налево, кабинет 17.
Захожу: странное что-то: два стола, два мужика, не старше 25 лет, явно врачи, и... семь женщин! Причём если две – молоденькие медсёстры, видел их в других кабинетах, то остальные пять, очень похоже, для вида халаты надели, и у троих, блин, кажись лифонов нет! У всех, кроме врачей и медсестёр – марлевые повязки на лицах, (болеют что ли?), и – тишина. Только Мёртвых с косами не хватает до полного завершения картинки маслом и гуашью.
Стою как дурак у двери, а мне те двое, за столами, строго, командным тоном: «Снимай трусы, клади там на кушетку в углу, дело давай сюда на стол и иди вон туда!» - на известное устройство «карликовый шлагбаум» для измерения роста показывают.
Я, в крайнем обалдении, чисто машинально снял, чего сказали, отложил на койку, обтянутую чем-то под элитный заменитель дерматина. Могучим усилием воли подавив рефлекторный позыв закрыть срамную часть персонального организма картоном, подошёл, выложил папку на стол тому, что слева, и иду, эта, измеряться в полный рост да ещё «а-натюрель», как говорят шалуны-французы.
Навстречу жгучая брунетка, (без колпака, как у медсестёр), выдвинулась вдруг, до этого подпирая стенку. (Наверное, чтобы та – не упала.) Или у них очерёдность была расписана? Перехватила на полдороге к «шлагбауму». Вижу – точно топлесс под медхалатом.
Трали-вали, чего-то долго прилаживала этот мега-штангенциркуль к моей балде. К голове, в которую едят, в смысле. Потом зачем-то метром (!), вытащенным из нагрудного, (каламбур почти), кармана, мне грудь обмерять стала. Затем – плечи!!! Ни корнеплода не понимаю, ЗАЧЕМ?!!
Стою, ни жив ни мёртв, дышать боюсь, а некая часть организма предательски зашевелилась.
Мужики увидели, что у меня настроение, хм, подымается, прямо на глазах. Тот, что слева, постарше, ухмыльнулся только, а справа - то ли приревновал, то ли позавидовал размерам, но тем не менее с издёвкой эдак:
- Что, плохо стало?
И тут я опомнился.
Хотел меня в краску вогнать?
- Нет, - говорю ледяным тоном, - мне – нормально. Ты мне вот что скажи: что здесь происходит? Что за балаган такой, а? Что здесь делают посторонние? На предмет чего мне тут мерку снимают?
А сам с каждым вопросом на шаг к левому столу приближаюсь.
Брунетка, уже явно нацелившаяся мне, (для совсекретных стратегических целей не иначе), талию обмерить и, вероятно, бёдра, отшатнулась и - вот диво - покраснела, даже под маской заметно, как и обе медсестрички.
Так, А 1 – попал, Б 2 – ранил...
Мысли какие-то странные в голове скачут: «Столы лёгкие, на колёсиках. Толкнуть с разбега от себя правый, схватить дело с левого, острой кромкой к горлу блондинке, она здесь главная и, прикрываясь ею как щитом, пятиться к кушетке. Возьмёт мой трусняк «костромские узорчатые», чтобы руки заняты были...»
Мля, мегашедевр «С голым задом в тылу врага!» Только у нас, сегодня на манеже...
Блондинка:
- Проверка на ОРЗ, чего ты...
Но я уже вижу, что медицинская карта раскрыта не на той странице! Конспираторы хреновы, то есть, пардон за грубость, генитальевы. Вот так на мелочах и сыплются!
Да что это со мной за такое?!!
Молниеносный рывок «Ход конём» - вперёд по диагонали, уцапал папку и – спиной назад ретирада. Не оборачиваясь, по памяти, нащупал на кушетке предмет личного нижнего белья и, мастерски заложив вираж, уваливаю под ветер, выполняя «Поворот, всё и вдруг!» В спину несётся нестройное: «Да ты не так всё понял!...» Перехожу из приставного шага «пальмовый краб» на рысь «три кастра..», тьфу, креста с возгласом: «Комментариев – не имею!!!» Чуть не врезался в дверь со всего разгона, но вовремя вспомнил, что - открывается вовнутрь.
Выскочил наружу!
На ходу ухитрился попасть куда надо и надеть набедренную, (по колено), повязку не задом наперёд и даже не наизнанку. Выскакиваю из аппендикса, а мимо группа призывников проходит.
Как там: «Мелкие пакости не надо придумывать - они сами приходят в голову!»
Донельзя официальным голосом:
- Товарищи призывники!
Те, остановились, поворачиваются.
- На пенисографии уже были?
Мне нестройно и слегка озадачено:
- Чего?! Нам сказали, что уже всё.
Я им, напористо и убедительно:
- Так и мне тоже сказали, что всё, а на выходе дело смотрят и спрашивают: а иде отметка, что прошёл орогенитальную пенисографию?! И завернули обратно, блин, уже одетого совсем!
Всё ещё сомневаются.
Так, голос доверительно понизить, воровато глянуть по сторонам и с утробной ухмылкой:
- Это на простатит проверяют!
Недоумение у большинства, потом у одного – узнавание на лице.
- А, грит, - мне дядька рассказывал – это когда типа член дрочат, только в медицинских целях.
- Вот, ВОТ! – поднимаю указательный палец. – Ты знаешь! А там – семь баб!
- Скока-скока?! – не поверили мне.
- Семь! – сказал, как отрезал. – И два мужика, но они так, для мебели.
- Для какой-такой «мебели»?!
Поясняю, понизив голос ещё на пол-октавы:
- А это чтобы при ощупывании за хрюндик и погремухи, (тотчас раздались смешки), призывники держали себя в руках, а то там некоторые – без лифонов.
- Врёшь!!! – И хочется им поверить и не верится.
- Идите да гляньте в замочную скважину, кабинет 17.
Пара умелась, возвращаются, кивают так, что чуть подбородками в грудь не стукаются.
- Значитца так: трусы снимайте заранее, перед входом и заходите по четверо. Трусняк на кушетку слева у стены кидайте – это навроде пароля, мол, «свои». И смело к столу...
- А дальше? - В голосах уже азарт.
- А дальше они сами, - пожимаю плечами.
- А ты сам-то чего? – последний штришок и – можно «Осторожно, не кантовать!» делать.
- А мне – хватит уже и их там много на одного.
Понятливое хмыканье и гогот.
Пожелал приятных, хе-хе, ощущений и, стараясь не ускоряться пошёл прочь. Завернув за угол, услышал изумлённое:
- Какого... (вегетативного органа)?!
Ну как какого? Там их сейчас цельных четыре у вас – выбирай-не хочу!
- ВЫ ЧТО, ОФОНАРЕЛИ?! – рёв дуэтный.
В ответ испуганное, нестройное, квартетом:
- Мы, это, как её..., на оральную гениталию пришли!
Ответа я не стал дожидаться и, давясь от смеха, припустил по пустынной магистрали главного коридора. Дело сунул в окошко «Регистрация», которое дама очень бальзаковского возраста взяла не глядя, читая некую толстую книжку с каравеллой на обложке, вроде бы.
Когда одевался меня ожидал.., предсказанный мне сюрприз. Точнее два: никого из моей группы около моей одежды не наблюдалось.
Бабушка одного моего друга, (который раньше меня призвался, в десант, потом он в Афган попал и оттуда выводился в чисто поле), посоветовала на проводах внука, перед прохождением медкомиссии на сборном пункте, положить в задний карман брюк пустой кошелёк, а деньги - в передний карман.
Я так и сделал.
Так вот - вернулся, кошелька со злорадно вложенной запиской «Не воруй, (анально ориентированный)!)» - нет, а деньги на месте!!!
Молодец, бабуля! Дай ей Егерь здоровья крепкого и правнуков!!!
Прибежал в летний кинотеатр, где нас разместили на светлое время суток. Добрался до «нашей» лавки. Зёмы извинились, что одежду оставили без присмотра: некий «старлей» припахал их продукты выгружать.
Я отмахнулся: деньги - целы и ладно.
В первый день мы усиленно уничтожали самое скоропортящееся из домашней снеди. Не догадываетесь? Курочки жареные.
Нам пять раз показали «Кубанские казаки».
Первый раз прошёл на ура. Второй проходил под всевозможные комментарии, для слепо-глухих. Третий - смотрели куда угодно, только не на белый экран. На четвёртом уже резались в карты. Поговорить не особо получалось, потому что со звуком чего-то перемудрили: около динамиков и поблизости от них моментально образовались пустые лавки.
Когда стемнело, провели перекличку. Краснодарские полезли через стену до ридной хаты почивать, а нас, иногородних загнали в казарму.
Древний капитан с поражающим воображение образчиком "зеркальной болезни", поделил толпу на две части, приказал выстроиться по обе стороны широкого прохода между двухъярусными лежаками, тоже обделанными под дерматин, и - устроил себе развлечение: «Отбой! Подъём!», на время, для одной половины. Вторая половина, потешалась над потугами первой взобраться на второй ярус. Без должных навыков, получалось плохо. Точнее - не получалось совсем. «Отбив» наконец первую половину призывников, капитан повернулся к недоумкам из второй и преподал первый наглядный урок: «Не смейся над своим товарищем, ибо, не исключено, что тебя выставят так же тем же!» Теперь выла от восторга первая половина. Когда выражения и формы злорадства превысили некую допустимую черту, капитан несколько раз повторил тренировку мастерского запрыгивания на верхний ярус для первых.
Потом построил и доходчиво объяснил правила внутреннего распорядка: «Гадить вон там в туалете, за собой убирать сразу или за насравшими будут убирать все - руками. Лежать тихо, разговаривать в полголоса и не всем сразу – разрешено. Ходить без естественной надобности – запрещено, шуметь – запрещено. В случае нарушения правил - всю ночь, все, без исключения будут заниматься строевой подготовкой и уборкой территории. Всем ясно и понятно? Тогда – отбой!»
Ни подушек, ни постельных принадлежностей, даже одеял - и тех не дали.
Мне, из-за неопытности, пришлось ночевать отдельно от своей группы.
Следующие ночи я неизменно проводил строго в кругу земляков.
Да, «бывалые» из призывников, уже кантующихся на пересылке по полтора месяца, посоветовали не поддаваться на провокационное военных: «А есть ли у тебя военный билет? А не врёшь? Точно не врёшь? А ну-ка покажи...» Протупишь и припрягут тебя на всякие работы. А так, кроме переклички и вечерней поверки нас никто никуда не дёргал. Периодически выходили на сцену «купцы» и вызванные ими группы уходили с ними.
Со звуком, после дружных протестов, разобрались и теперь было сносно. «Кубанских казаков», под общее ликование и сидящие овации сменили «Трактористы», потом про какого-то комбайнёра, вроде бы.
Будущий гебист, пожелав нам удачи ушёл, ещё в первый день, после медкомиссии.
Из крайне необходимых удобств имелся недалеко, но и не слишком близко двухсекционный монополовой сортир класса "полулюкс": на четыре посадочных места в каждой выгородке, стоячих партерных же - вдвое, а если припрёт, то и втрое больше.
Первый день решили на оправку ходить тройками: если что, двое - сразу жо.., то есть спина к спине, а третий бежит за подмогой. Хоть нас и всего шестеро было, но непонятное прозвище "смертники" как бы выкосило вокруг незримую "мёртвую зону", которую остальные старались не пересекать.
А уже со второго дня подтянулись другие команды "два-два-ноль" и поди - возьми таких болюче-колючих голыми руками. Вот нас и не трогали ни более массовые ватаги призывников, ни гарнизонные на предмет "пощипать" или настоятельно предложить "по-хорошему" расстаться с нужными им, но, по их мнению, совершенно без надобности нам вещами, как-то: дензнаки, наручные часы, излишки продуктов питания и запивания или предметы хорошей, а часто и модной одежды. "Продотряды", потоптавшись, посовещавшись и с тоской поглядев на монолитный, плечо к плечу, строй "дикообраз", (это когда рюкзаки - внутри, а снаружи спокойно и дружно выставлены кулаки и другие удобно угловато выступающие детали анатомии), убирались "раскулачивать" добычу менее зубастую.
И вот на пятый день приехали погранцы. Наши были капитан и ефрейтор. К дичайшему разочарованию нас разделили и часть отправилась в Мегри, а нам сказали, что мы поедем в Гадрут. Собрав группу с полсотни, получив доппаёк мы организованно были выведены за ворота, сели в рейсовый автобус и покатили, как оказалось, в аэропорт. Через пару-тройку часов объявили посадку на рейс Аэрофлота Краснодар-Ереван. Спустя где-то с полтора часа мы из ледяной слякоти со снегом, дождём и пронизывающим декабрьским ветром приземлились в почти поздне-весеннюю теплынь и сухость. Опять на автобусе же добрались до железнодорожного вокзала столицы Армении. Позабавило отсутствие билетов в автобусе, но с обязательной оплатой по неизвестным тарифам и – изобилие восточного базара, с соответствующими ценами. Ну да советский призывник эпохи Заката бесшабашным отношением к своим деньгам и щедростью - любого нувориша затыкал за пояс на раз-два-три. Еда была своя, зато запивали её, ночуя на вокзале, элитнейшим напитком того времени – «Фантой»! Что поразило больше всего, за которой не было длиннющих, как в Мавзолей, очередей.
Кстати, крайне удивило отношение местных: узнав, что мы - будущие пограничники, продавцы и, особенно продавщицы, отдавали товар по госцене (!), (то есть практически - себе в убыток), ДАВАЛИ СДАЧУ и смотреть начинали по-человечески, без эдакой брюзгливой брезгливости, то есть как на людей, а не как на надоевшие вусмерть, но неизбежные предметы изымания прибыли. Моментально вспоминали язык межнационального общения СССР, без демонстративных диалогов на своём и презрительных кивков при этом в нашу сторону.
Капитан разрешил выходить на привокзальную площадь, но дальше – ни-ни. Пропавших – автоматом будут записывать в дезертиры и почему-то – в левые уклонисты и карать, как Троцкого.
Так мы в первый раз ознакомились с ярким образчиком аспидного пограничного юмора. Правда, по каменному выражению лица нашего капитана, не верилось, что это всё - шутка.
Рядом видеосалон был, семейный подряд. Так старушка-кассирша из женского любопытства спросившая, кто мы такие, захлопнула окошечко, выбежала из каморки и провела мимо профессионально сумрачных мужиков-контролёров в зал бесплатно!!! На наши попытки заплатить, ответила, что с защитников своего народа денег брать не станет! Мол, не позорьте её семью.
На следующие сутки, заполдень, сели на поезд «Ереван-Бакы» и неспешно покатили.
Пока ехали, пытались разговорить ефрейтора.
Капитан держался на особицу и расспрашивать его никто не решался. «Однолычковый» кушал домашнюю и гражданскую снедь за троих, а держался как партизан на допросе. Спросили его, как служба, что нас ждёт и вообще.
Тот ответил кратко: «Сами увидите.»
Тогда мы поинтересовались, как нас будут звать.
Пограничник усмехнулся и сказал так же немногословно: «Драконами».
Мы попробовали слово на вкус: «Драконы! Классно звучит! Не сынок или салага какой-нить.»
Умудрённый жизнью ефрейтор только ухмыльнулся.
Рано утром высадились на станции Горадиз и нам было объявлено, что это – база Отряда и здесь мы окончательно освободимся от гражданской скверны.
Снова пограничная шутка-юмора, весёлая и непринуждённая, ага.
Завели в какое-то помещение, позднее, по памяти, опознанное как ленкомната. Ставшие уже почти родными капитан и ефрейтор, по-английски испарились куда-то, а за нас взялись матёрые старшие прапорщики и просто «микро-генерал-лейтенанты».
Перво-наперво нам устроили шмон и забрали всё «неположенное». Продукты питания в основном. Практически у всех нас много чего осталось не съеденным – слишком быстро добрались до места прохождения службы.
Потом повели в баню, забегая чуть вперёд, приятно удивившую почти полным отсутствием горячей воды.
Сказали скидывать «гражданское трепьё» в предбаннике и идти на санобработку, то есть помойку, причем тщательно, с ног до головы, то есть ничего не пропуская. Выход - в противоположной стороне, там получите исподнее, обмундирование, сапоги и прочее, положенное. Усатым приказали неположенную по уставу растительность – уничтожить самим и вообще всем побриться и подкантоваться.
«Под что?» - не поняли мы.
Нам махнули рукой: а «сено-солома»! Давайте, уже раздевайтесь, не задерживайте людей. «Их» - то есть. На робкие вопросы, а как же с отправкой личных вещей домой, эдак глумливо расхохотались. Один, как жирный кот с мыши, не сводил глаз с моей куртки. Хорошая она была, только молния сломана. Тут же стоял чурбачок и топорик. И меня осенило: снял куртец и, ловко увернувшись от моментально протянутых к ней загребущих грабок, на глазах у изумленных окружающих порубил в лапшу куртку и малоношенные джинсы «Монтана», а также, почти новую каску-ушанку из меха бронзового кролика. Чоботы-смолодавы старые, их оставил на видном месте, типа: забирайте на здоровье.
Остальные, у кого тоже была приличная одежда, обувка или футляр для головы, последовали моему почину. Напрасно «куски» пытались стращать всяким: давешний ефрейтор растолковал, что пока присягу не приняли, всякое «да я, да ты у меня», правильно фильтруя, можно смело мимо ушей пропускать.
Зашли с личными мыльно-рыльными принадлежностями и целлофановыми пакетиками с остатками наличных денег в холодное, сырое помещение. Самые смелые попробовали водичку, не шибко изобильно и без особого напора стекавшую из лишённых ситечек трубок, символизирующих душ, и как-то взгрустнулось вдруг всем. Через некоторое время зашёл «кусок» и принялся какой-то подозрительно несвежей, склизкого вида палкой, с намотанной на неё не внушающего никакого доверия тряпкой ловко тыкать-мазать близстоящим пах. Тотчас поднялся нестройный, негодующий вопль. Даже пояснение, что это и есть санобработка от лобковых вшей, никакого энтузиазма не вызвало.
Прям наглядная иллюстрация бородатого армейского анекдота: «Или пусть мне первым мажут или ватку меняют почаще!»
Самые сообразительные рванули в дальние углы, под чуть тёпленький «душик» и принялись с преувеличенной бойкостью в движениях, (так, что брызги полетели на несколько метров), ожесточённо досмывать с себя пресловутую «гражданскую скверну». Особенно досталось усатым: просто бриться при холодной воде – то ещё удовольствие, а им, бедолагам, ещё и усы пришлось сбривать.
Решив, что с меня хватит уже содранной скверны, вышел в противоположную входной дверь. Где рядовые быстренько, на глазок подобрали по размеру всё нулёвое: зимнее исподнее, хабэ, шапку, ремень для брюк, поясной – кожаный с бляхой, рабочий бушлат, рукавицы, (которые у меня на третий день украдёт какая-то сволочь и мне на «тактике» будет замечательно ползать по снегу, когда руки распухают, становятся красными и снежный наст чуть ли не шипит при прикосновении к нему голых кистей), и вещмешок с кучей всяких полезных вещей: запасной парой нулёвых портянок, подворотничками, нитками, иголками и прочей «тысячью мелочей», которые станут драгоценным средством и предметом бартера или, если по-русски, мены-торговли. Это был личный капитал, который можно приумножить или потерять. Всё по Карлу Марксу, только сами деньги играли как бы обособленную, параллельную роль: «товар» на обмен – нужные вещи – «товар» на обмен.
С сапогами вышла заминка: 43-й размер неожиданно кончился, (а на склад, подозреваю теперь, идти было влом), и руководившей выдачей обмундирования «кусок» мне убедительнейше предложил 42-й: разносится быстро, сам не заметишь. Из-за отсутствия опыта, настаивать я не стал. Мне быстро и профессионально намотали портянки на ноги и я всунул их в новенькие, «даже муха не, хм, совершала половой акт», сапоги. Прошелся, опять же из-за отсутствуя опыта показалось, что нормально. Ну, жмут, но терпимо.
(Знать бы, как будет натирать слишком маленькая обувка при утренних кроссах, на строевой и на «тактике», как придётся, словив презрительное «косарь» и слабак, ходить в кедах несколько дней, пока, через две недели нас-страдальцев не соберут и мы обменяемся сапогами по нужному размеру.
Сунул ноги в 43-й. Они мне радостно маякнули: хозяин, будем жить! Ай, что за красота, какое блаженство!
Ноги не хотели спокойно стоять, они сами собой пустились.. Нет, не в пляс, - рубать строевой!!!
Меня переполняло дикое счастье – сапоги в пору! Нигде не жмёт и не натирает!!!
Опешивший капитан, командовавший процессом подгонки сапог к разумному знаменателю, опомнившись, попенял мне, чтобы я сберегал силы для занятий, а не демонстрировал навыки правильной ходьбы без особой на то надобности.
- Товарищ капитан! - восторженно воскликнул я. – Это не сапоги, это песня!!!
Попытался пройтись обычным шагом, но не выдержал: чётко повернулся «кругом» в движении и рубанул строевым снова, проходя мимо озадаченного офицера, сам себе скомандовал задорно: «И – раз!» - руки по швам, «И – два!» - чёткий поворот головы в сторону капитана. Тот рассмеялся и только рукой махнул. А я не ходил, а порхал несколько дней.
Потом восторг эдак незаметно сошёл, как мартовский снег. Навалилась усталость, не проходящее чувство голода и прочее – из гражданского пацана 18-ти лет делали воина, приучая к тяготам и лишениям воинской службы, как-то: дрянная еда и три минуты на приём помоев, называемых почему-то пищей; "успокоительная" химия в полкружки киселя на обед, когда до приёма очередной "дозы" ходишь умиротворённый как кастрированный бегемот, а хрюндик подаёт признаки жизни только как мочеотвод; 20 минут на помывку учебной заставы в гарнизонной бане при десятке тазиков на 60 человек и прочее, и прочее, крайне необходимое, чтобы вчерашние гражданские парни закалили себе всякое, везде и стали наконец-то настоящими мужчинами.
И что бы вы думали, уважаемые читатели?
Подавляющее большинство из них стали теми самыми мужчинами, которые не из папье-маше.
Они выучили на заставе уставы и СТПВ под чутким руководством «старослужащих» и больше уже никогда, НИКОГДА не давали втаптывать себя в грязь и приобрели то эфемерное, которое ни ощутить, ни потрогать – тот самый «жизненный опыт». Поэтому они ловко отводили от себя даже тонко завуалированные попытки перевести на них «стрелки», как-то: подвести их под растрату разворованного с заставских складов, не давали в наглую обвешивать при выдаче продуктов, спихнуть на водилу-рядового «раздетый» ещё при царе Горохе грузовик и т. п.
Ну и по мелочи: попытаться «повесить» на рядового «испарившийся» вдруг новенький камуфлированный бушлат, попытки офицера напрыгнуть в ленкомнате сзади на рядового и начать душить, удары "куска"-шурупана ногами по надкостнице исподтишка, из-за чего "молодые" начинали хромать и по "сработкам" бегать закусив от боли губы; удары, наносимые "куском" черенком лопаты по обнажённому торсу рядового средь бела дня (!) в субботу на виду у всей заставы, когда начальник этой заставы кудахча станет блеять той твари: "Ибрагим, не волнуйся ты так!", а часовой заставы на вышке будет за полдыхания до того, чтобы вдарить по обоим уродам прицельной очередью из автомата...
И самое страшное, чему нет прощения: проданная местному "куском"-шурупаном, по собственной же инициативе, ЗЕЛЁНАЯ ФУРАЖКА кого-то из личного состава заставы и когда жена офицера-пограничника, поставленная им каптёром, на 28 мая, перед подготовкой праздничного ужина выхаркнет повару и остальным из личного состава заставы в лицо: "СЛИШКОМ МНОГО ЖРЁТЕ!"
Нет, этих двуногих свиней, не имеющих никакого права командовать людьми и порочащих высокое звание прапорщика и офицера, не порвали на куски там же на месте. А на заставе - простые нравы: мы и граница. И задача её охранять, неуклонно и всемерно повышая профессиональные навыки, боеготовность и воинское мастерство. И мы, сплочённая застава, никому не позволим нас за людей не считать!
Зачем нам расформирование и трибунал?
Мягше всё, тоньше.
И обнаглевший, зарвавшийся «кусок»-шуруп - с позором и треском вылетел фенистом-ясным филином из погранвойск, а капитан – огрёб на суде офицерской чести, снял с погон одну звёздочку и убрался служить в другой Отряд.
Может у обоих всё сложилось хорошо в жизни. Да и замечательно, лишь бы не при нас и не рядом. И очень хотелось бы НИКОГДА их не встретить снова на жизненном пути: ничего хорошего от этой встречи не выйдет.
Да, на всякий случай: прошу не путать «кусков» и прапорщиков.
Первые – не военнослужащие, а так, животные, у которых думки лишь одни – о собственном мамоне, для которых рядовые и сержанты - бессловесное быдло, кого можно безнаказанно и невозбранно обирать и делать с ними всё, что заблагорассудится.
Прапорщики же – достойные всяческого уважения ЛЮДИ, которые стали нам вместо отцов: строгих, требовательных, но справедливых.
С офицерами и генералами – абсолютно так же было: либо двуногие, либо люди...)
А пока мы ничего этого не знали, ибо не владели ни предвидением будущего, ни телепатией. Одинаковые, как горошины из одного стручка, заново учились узнавать друг друга в форме. Загрузились в тентированный кузов Отрядского «ГАЗ-66». С краю, у откидного борта сел «старослужащий». Окинул нас орлиным взором. Видимо, вспомнил себя, таким же лопоухим, в не обмятом хабэ, пока без погон на плечах и кокарды на шапке, с тесёмками на ней ещё завязанными «по-чайницки» и спросил гортанно:
- Бабу-то все гребали?
Ответом ему было неловкое молчание.
Наверняка многие – нет, но признаваться в таком да ещё принародно – «крайнее западло».
Младший сержант заговорщически подмигнул нам и с видом знающего какую-то недоступную ещё нам тайну с искренним злорадством сказал:
- Теперь до-о-олго не увидите!!!
Наверное не одному мне подумалось, что вот и прозвучало своеобразное «прости-прощай» в адрес доармейской жизни.
«Газон» взрыкнул, движок у него заработал слаженно, даже почти музыкально. Чувствовалось, что о машине бережно заботятся, как о живом существе, как о друге. И – стронулся с места, увозя уже не мальчишек, но пока ещё даже не военнослужащих, которым ещё только предстоит принять Присягу и несмотря ни на что, ни на кого - стать мужчинами, воинами, защитниками своей страны - Союза Советских Социалистических Республик...
Послесловие "Лекарство против морщин"
...Которую через четыре года убьют ****оиды, разъев изнутри. А потом планомерно будут уничтожать как сами пограничные войска, так и армию, и военно-морской флот.
Тяжко это, быть последними центурионами Империи.
Нельзя людей загонять в угол, нельзя у них отнимать последнее - Родину!
Само собой у каждого понятие - моя Родина - своё собственное, личное. Малолетние дебилы, которых богато уродилось за последние два десятка лет, конечно же скажут: а что такое эта ваша Родина, где она, что она такое, можно ли её увидеть и потрогать?
Погранцам, наверное, легче всех ответить на этот вопрос: несколько километров советской государственной границы и - ненаглядная, дорогая их сердцу ЗАСТАВА!
Вот она - Родина - реальная и осязаемая, которую пограничники будут защищать всегда, от любого врага и особенно люто, упорно и беспощадно - от врага внешнего.
Одно плохо - с тыла часто пограничные заставы прикрыты слабо, не ожидают погранцы удара в спину. Точнее, у них задача - другая: как 22 июня 1941 года одним из первых принять на себя удар внешнего врага.
Искоренять же внутренних врагов, чистить заоблачные Авгиевы конюшни должны другие, кому это по роду службы положено.
А что же основная масса гражданского народонаселения?
Безмолствует, потому что ему, к сожалению, при любых будет худо ли, бедно, в рабском ошейнике того или иного вида, но хорошо.
Не будет у таких травоядных только одного - права называться людьми и Родины, то есть того, ради чего стоит жить, ну и самое главное - РАДИ ЧЕГО СТОИТ УМИРАТЬ!