12
Две недели командировки прошло быстро. Алексей шумно вошел в палату, где Аня помогала отцу учиться передвигаться на костылях. От неожиданности она уронила костыль, отец, чтобы не упасть, ухватился за ее плечо.
– Не ждали? – весело спросил Алексей.
Аня молча смотрела на него, а отец ответил:
– Ждали, даже очень, правда же, Анюта?
Аня помогла сесть отцу на кровать, и, не поднимая головы, начала переставлять на тумбочке чашки, ложки, фрукты.
– Как вы себя чувствуете? – обратился Алексей сразу ко всем больным.
– Нормально, хорошо, – послышалось в ответ.
– Доктор, а когда мне операцию будут делать, – спросил лежащий в дальнем углу больной.
– Станислав, я еще не знаю, какие у вас анализы, – я прямо с аэродрома к вам. Сейчас посмотрим анализы, посовещаемся с коллегами, и завтра на утреннем обходе все вам скажу.
Все это время Аня стояла, отвернувшись к окну.
– Аня, – подошел к ней Алексей, – ты не рада моему возвращению?
– Очень рада, – тихо ответила она.
– Дождись меня, я тебя на машине отвезу домой, хорошо?
Аня посмотрела на него глазами, наполненными слезами.
– Что случилось?
– Ничего не случилось, – она вновь отвела глаза от Алексея. – Я дождусь вас.
Алексей попрощался со всеми и вышел.
В конце дня он зашел за Анной. Она была уже готова и, поцеловав отца, тихо, словно нехотя, вышла в коридор.
– Что с ней происходит? – спросил Алексей Андрея Михайловича.
– Не знаю, мне самому интересно узнать, почему последнее время она ходит невеселой. Спрашивал – не отвечает. Я думал, что вы знаете причину ее грусти.
– Постараюсь узнать, – пообещал Алексей.
Аня ждала его недалеко от лифта. До самой машины они не говорили. Лишь в машине Алексей спросил:
– Тебе не интересно, как прошла командировка?
– Интересно, – минорно ответила Анна, не поднимая глаз на него.
Алексей посмотрел на нее, вздохнул.
– Ничего интересного там не было: несколько операций, консультации, вечером, как и обещал, никуда не ходил. В общем, рабочая командировка.
Аня по-прежнему молчала.
– Ты обиделась на кого-то?
– Я обиделась на себя.
– Почему?
– Потому, что я дура.
– Не понял. Про себя так может сказать каждый, даже если он считает себя умным. Поясни.
Аня молчала, собираясь с силами. Наконец она сказала:
– Алексей Борисович, поедемте к нам, я вам платье верну.
– Это почему же? Ты же его купили у меня, и я теперь его не возьму, деньги я твои уже потратил, отдавать нечего.
– Не нужны мне те деньги. И платье не нужно.
– Но почему?
– Потому что это платье стоит больших денег. А я вам говорила, что такие подарки я не принимаю.
– Ах, вон оно что. Ты можешь считать, что выгодно купила его у меня, – предложил Алексей.
– Это обман, а не выгодная сделка. Я так не могу.
– И я не могу его взять назад. Куда я его дену? К тому же, я очень обижусь, если ты его не возьмешь.
– Но это же очень дорогой подарок, я не привыкла к таким подаркам.
– Привыкай. Когда привыкнешь, то тебе будут дарить подарки еще ценнее. К тому же, я собираюсь тебя сегодня пригласить в ресторан, и хочу видеть тебя в этом платье: оно очень мне нравится.
Ане очень хотелось в ресторан, ведь там музыка, танцы, и в московских ресторанах она еще никогда в жизни не была. И платье, когда была дома одна, она одевала, смотрелась в зеркало, кружилась по комнате, а затем осторожно, чтобы ни одна слеза не упала на платье, снимала его. Отказаться от приглашения у нее не было сил.
В ресторане она простила его окончательно, хотя винила в их размолвке больше себя. Но он так хотел, и она простила его. Потом они выпили на брудершафт, он сладко, но коротко поцеловал ее в губы, она, закрыв глаза, ждала еще, но он не стал больше целовать, а сказал:
– Теперь и ты говори мне «ты», – засмеялся он каламбуру. – Скажи что-нибудь.
Она долго думала, потупив глаза, потом подняла их, светлые, блестящие и тихо сказала:
– Я благодарна тебе за все это, – она обвела зал взглядом, – благодарна за то, что ты встречаешься со мной. Ты со мной – и больше мне ничего не надо.
В отличие от вечеринки, Аня не торопилась идти домой, они танцевали до тех пор, пока оркестр не ушел со сцены. Потом они просто сидели почти до закрытия ресторана, и ушли, когда основная масса посетителей разошлась.
Он в благодарность за этот вечер при выходе из ресторана крепко и долго целовал ее в губы. Она, прижавшись всем телом к нему, запрокинув голову и обхватив его руками за шею, подставляла для поцелуя раскрытые губы еще и еще.
* * *
Как-то в выходной день, гуляя по аллеям парка, устланными сброшенными с деревьев ковровыми дорожками желто-красного цвета, Алексей неожиданно предложил:
– Аня, зайдем к деду, он здесь недалеко живет. Дед у меня очень интересный мужик, – не без гордости сказал Алексей.
Пока они ехали, Алексей рассказывал о своем деде.
– Упрямый и своенравный старик. Наша семья, ты знаешь, не бедная, но он живет сам по себе. Не хочет и рубля у сына брать. Ты, говорит, спекулянт и жулик. У меня берет взаймы, но я никогда не требую свой долг, знаю, что денег ему не хватает – голая пенсия. Он окончил институт, и всю жизнь проработал в литейном цехе какого-то ремонтного завода мастером, у него своя квартира, пенсия. Никогда не был коммунистом, даже не очень их жаловал, когда они были у власти, но сейчас защищает идеалы коммунизма.
Он остановил машину у подъезда. Выйдя из машины, он продолжил знакомить Аню с дедом.
– Я, кажется, тебе рассказывал одну историю про Сигизмунда, помнишь про аппендицит без наркоза? Так вот, дед познакомился с ним в больнице, когда тот работал там не то дворником, не то сторожем, и с тех пор они лучшие друзья. Сигизмунд, правда, сейчас бомж, его дочь из квартиры выгнала. Он часто бывает у деда – познакомишься. Ну вот мы и пришли.
Он позвонил в квартиру, было слышно, что за дверью кто-то появился.
– Дед, открой, это я.
Дверь распахнулась, на пороге стоял седеющий мужчина могучего телосложения, с висящими, слегка закрученными в бок усами.
– Чего кричишь? Дверь открыта.
– Дед, а ты не боишься, что тебя ограбят? – весело спросил Алексей, пропуская вперед Аню.
Дед посторонился.
– Нет, не боюсь, потому что сюда плохие люди не заходит: брать нечего. Пустые бутылки Сигизмунд забирает, а все остальное мы выпиваем и съедаем. А это кто с тобой? – поинтересовался он у отставшего Алексея.
– Это моя хорошая знакомая, Аня.
– Анна? Здравствуйте, Анна. А я просто дед, или Ван Ваныч, как вам больше нравится, – представился хозяин, не дождавшись этого от внука.
– Он Иван Иванович, но все его зовут Ван Ваныч, – пояснил Алексей.
– Ван Ваныч? Мне нравится, – улыбнулась Аня.
– Ну, заходите. Я сейчас один скучаю. По телевизору смотрю какую-то передачу, и пытаюсь подсчитать, сколько же у нас расплодилось всяких институтов по изучению проблем, сколько разных фондов появилось, комиссий и подкомиссий, и сколько в них работает людей? Включаю телевизор, когда я один дома и не пьяный, – пояснил он Ане. – И всякий раз, когда смотрю передачу на политическую или экономическую тему, так вижу, что там всегда выступает с десяток руководителей или заместителей этих институтов, фондов. Действительно, деньги под ногами валяются, и, создав эти институты, они их подбирают.
– Ты еще и политикой с экономикой увлекаешься? – удивился внук.
– Не увлекаюсь, но просто мне стало интересно знать, сколько же людей этими вопросами занимается. И все ведь считают, что они нужны, очень нужны народу. Про сталеваров, шахтеров, нефтяников, про тех, кто создает для них материальные ценности, совершенно не упоминают, как будто их и нет на свете.
– Ладно, дед, времени у тебя много – посчитаешь все, только что дальше?
– Да ничего. Ты думаешь, что с ними можно что-то сделать? Даже с твоим отцом, моим сыном, я не могу ничего сделать: все они делают по законам, придуманным самими же. Они не только не нарушают законы, но и строго следят, чтобы другие не нарушали. Разве можно говорить плохо о таких людях? – он сердито помолчал. – Надо же, сколько там, в этих институтах людей работает, – вновь вспомнил он о расплодившихся институтах, фондах, – скоро в производственном секторе некому будет работать, все пойдут туда, так как там хорошо платят, но главное – пупок не надо надрывать на работе, – продолжал возмущаться Ван Ваныч.
– Не переживай за производство. В институты и фонды принимают только своих, а на заводах и в шахтах будут работать остальные, их немало, – разъяснил деду внук.
– Вот и я говорю, своих уже очень много, – улыбнулся в усы Ван Ваныч. – Раньше я считал, что в России живут в основном Ивановы, Петровы, Сидоровы, но сейчас по телевизору такие фамилии не упоминаются. Только свои.
– Ну, дед, ты не то смотришь по телевизору. Так можно и свихнуться, пытаясь понять все, что происходит. Ты лучше смотри сериалы.
– Так в сериалах тоже верховодят то кавказцы, то таджики, то цыгане, то еще кто-то. Даже бандитов нет Ивановых. Обмельчал русский народ.
– Дед, ты от скуки аналитиком стал, и тебя можно приглашать в один из тех институтов, которые ты считаешь.
– А что, я бы очень даже справился, – подхватил шутку Ван Ваныч. – Даже если только смотреть телевизор, и то можно многое узнать, даже то, о чем они не говорят. Вот, например, про женщин. Женщин, как известно, больше чем мужчин, но их показывают только на подиумах да на панели, а в остальных передачах – только мужчины. Правда же, Аня, – обратился он к гостье, которая с интересом слушала разговор деда с внуком.
– Да, правда, – подтвердила та, – ни в правительстве, ни в администрации – женщин нет. Одни мужчины. Где же равноправие, – возмутилась она.
– Вот видишь, – удовлетворенно сказал Ван Ваныч, – не я один это заметил, что никакого равноправия у нас нет. И не только среди мужчин и женщин.
– Это все замечают, но толку от этого мало, – сказала Аня.
– Надо об этом говорить, тогда и толк будет, – поучительно сказал аналитик гостям.
– Ты про своего сына пытался что-то сказать, да в кутузку попал, помнишь? – с хитрой улыбкой напомнил Алексей деду.
– Значит, не так говорил. Надо громче.
– Ладно, дед, вопрос о справедливости здесь нам не решить, – сказал Алексей, и чтобы сменить тему, попросил: – Ты лучше нас чаем напои, мы у тебя немного посидим и пойдем.
– Чаем угощу, но на большее не рассчитывайте. Нет ничего. Друзья сегодня днем все съели. Закупки буду делать завтра. Алексей, – отозвал он внука, – у тебя сотни не найдется? Взаймы.
– Конечно, найдется, – он протянул ему купюру в пятьсот рублей. – Отдавать не надо.
– Зачем мне так много? – спросил дед. Затем строго нахмурил брови. – Деньги твои?
– Мои, мои. Родительских я уже давно не видел.
– Ну, смотри, если обманываешь – обижусь, и больше никогда брать не буду. Лучше бы дал сто рублей, ведь мы все равно прокутим их в один день, – он немного растерянно вертел в руках купюру.
– А вы пейте меньше.
– Да мы особо-то и не пьем, да и водку я редко покупаю. Друзья часто заходят погреться, поговорить, они и приносят.
– Пропьете, я еще дам.
Ван Ваныч вздохнул, спрятал деньги в карман.
– Балуешь ты меня. Ладно, я пошел чай ставить. Иди к своей Анне.
– Ну как тебе дед? – поинтересовался Алексей у Ани.
– Солидный, умный, вон какими вещами интересуется. Сколько ему лет?
– Уже семьдесят четыре есть, скоро юбилей будет. В следующем году в апреле месяце.
– Выглядит бодро, – похвалила Ван Ваныча Аня.
– Да, бодро. Он до шестидесяти пяти лет работал, хотя на пенсию ему можно было идти намного раньше, так как он работал в горячем цехе, литейщиком. Правда, последние годы он работал, как он выражался, шеф-поваром. – Было видно, что Алексею приятно рассказывать Ане о своем деде. - Варили сталь другие, а он специи в сталь добавлял и на вкус пробовал, не больше.
– А вот и чай прибыл, – появился Ван Ваныч.
Алексей начал помогать расставлять чашки на столе.
– Дед, вот Аня интересуется, ты чувствуешь свою старость?
– Да как сказать. Наверное, нет. Но я понимаю, каким стал старым, когда сейчас по телевизору вижу артистов, которые снимались в фильмах моей молодости. Вот тогда я чувствую, какой я уже старый. Ну, хватить болтать, садитесь за стол, вы не на приеме у английской королевы, где чай пьют сидя в креслах, – ушел он от разговора о старости.
– О, дед, да ты королевский этикет знаешь, – засмеялся Алексей. – Откуда?
– Когда-то, еще в советское время, возили нас в Восточную Германию на такое же предприятие, как у нас. Вот перед поездкой нам и рассказывали, как правильно чай пить в высшем обществе. Только нас там чаем не угощали: были водка да пиво.
– А я и не знал, что ты за границу ездил. Вот какой у меня дед, – похвастался он Ане.
– Ты смеешься, а тогда попасть за границу не так просто было. Но мы нигде там не были. Нас строем сводили на завод, показали, покормили, и мы также строем отправились в гостиницу. Выходили пару раз на улицу, но все под присмотром. Так что ничего, кроме пива, я тогда не запомнил. Но дома мы рассказывали, что там видели, а видели мы там то, что печатали в наших газетах, – хитро улыбнулся он в усы. – Сейчас бы там побывать, – помечтал он.
– Давай устроим тебе поездку, какие проблемы?
– А проблемы в том, что моей пенсии за десять лет не хватит на поездку. Подожди, – остановил он внука, пытающегося что-то сказать, – ваши деньги мне не нужны. Не привык за чужой счет жить. Живу, как могу. Все, хватит об этом. Чай стынет.
– А вы, Ван Ваныч, почему не пьете чай, – спросила Аня.
– Когда я работал в литейном цехе, то мы там пили – бесплатно – соки, молоко или газированную воду, вот я и привык к этим напиткам. Чай держу только для гостей. Если молока нет, то я пью водку, – улыбнулся в усы Ван Ваныч.
– Ну, дед, ты так говоришь, что можно подумать, что ты алкоголик. Аня, не верь ему, он перед тобой красуется. Я его пьяным никогда не видел
.
– У меня денег не хватает, чтобы напиться до пьяна, – заметил Ван Ваныч.
– Иди, работай, и деньги будут, – предложил внук.
– А зачем? Что мне работодатель даст? По специальности меня уже не берут – старый, а сторожем или дворником я не хочу.
Он замолчал, занялся трубкой. Аня с интересом наблюдала, как Ван Ваныч серьезно и почти торжественно вытряхивал пепел из трубки, заглядывал в нее, продувал, затем аккуратно набивал ее табаком из большой металлической коробки, придавливая его заскорузлыми пальцами, как потом придирчиво, со всех сторон, осматривал готовую трубку.
– Аня, ничего, что я буду в комнате курить? Привык я к табаку, не могу без него разговоры вести.
– Ничего, Ван Ваныч, мой папка тоже курит, правда, в форточку, но дым все равно идет в комнату, – разрешила гостья курить хозяину.
Ван Ваныч долго прикуривал от спички, сильно втягивая пламя в трубку.
– Говорят, что советская власть отбирала у работников восемьдесят копеек с заработанного рубля, – продолжил рассуждения Ван Ваныч. – Может быть. Но она многое давала бесплатно. Вот я квартиру получил, в санаторий ездил почти каждый год, и тоже бесплатно. А сейчас новые хозяева отнимают те же восемьдесят копеек и даже больше, но ничего бесплатно не дают, а все забирают себе. Они говорят, что бесплатный бывает только сыр в мышеловке, и очень довольны этим сравнением. Зачем же я буду своим трудом обогащать их? – Он затянулся и выпустил в потолок облако дыма. – Правда, своей прибылью они делятся с чиновниками, которых расплодилось видимо-невидимо. Когда-то, кажется Лев Бронштейн-Троцкий, говорил, что для повышения производительности труда надо к каждому рабочему приставить человека с ружьем. Сейчас его заветы исполняются: на каждого рабочего имеется чиновник, а может быть и больше. А это получается, что работник производящий материальные ценности обогащает хозяина и чиновника, оставаясь при этом бедным, потому что его труд нельзя хорошо оплачивать: рабочий должен быть всегда полуголодный, тогда он будет стараться работать хорошо и молча. Чиновник, по просьбе хозяина, издает такие законы, которые выгодны им обоим. Логика простая. И это вранье, что наши высшие руководители хотят, чтобы все были богатыми. Богатство все уже расхватали, да и кто же тогда работать будет? – Помолчал, пуская дым из-под усов. – Сейчас выгоднее рассказывать анекдоты по радио и телевидению, чем варить сталь. – Он осмотрел трубку, – сколько там осталось табака, – затянулся и продолжил: – Сколько хозяин мне даст? Этими деньгами кардинально свою жизнь я не изменю. Кроме, как еще на одну бутылку водки да на закуску к ней тех денег больше ни на что не хватит. А за это я должен работать целый день, выслушивать умные замечания хозяина. Мне это не нужно. С голоду я не умру. И без водки не умру.
– Видишь, какой у меня дед? Какие выводы делает! Философ! – весело засмеялся Алексей, обращаясь к Анне.
– Вот поживешь с мое, да переживешь несколько реформ и перестроек, и ты будешь философом, – опустил усы Ван Ваныч.
– Дед, не обижайся. Я ведь в хорошем смысле этого слова сказал.
– Я не обижаюсь. Еще не родился тот человек, который бы меня обидел. А я вот многих обижал.
Ван Ваныч вытряхнул пепел из трубки, вновь продул ее, заправил новым табаком. Все это он делал молча, сосредоточенно, то ли боясь сбиться с давно отработанных манипуляций, то ли обдумывая что-то важное. Аня и Алексей зачарованно следили за его плавными движениями и тоже молчали. Набив трубку и стряхнув остатки табака в коробку, он отложил ее в сторону.
– Как-то, еще при Советской власти, избрали меня депутатом районного совета, сейчас это называют думами, парламентами, а тогда это все называлось советами, – пояснил он. – Вот тогда я многих руководителей обижал, многим портил нервы. Я не коммунист, и их решениям особо не подчинялся, делал то, что считал нужным. Меня включили в комиссию по защите окружающей среды. Планы по наращиванию производства и по защите среды не совпадали, вот я их и поправлял. Но долго я их не мучил, через четыре года на новые выборы меня не выдвинули кандидатом, как склочного товарища, не подчиняющегося решениям партии и правительства. Вначале хотели из меня послушного депутата сделать, обрабатывали часто, но, в конце концов, отказались.
Он не успел рассказать, как его обрабатывали, так как раздался телефонный звонок. Ван Ваныч медленно поднялся, подошел к телефону.
– Алло, слушаю вас. Слушаюсь, мой капитан, – сказал он, выслушав трубку. – Мне придется вас покинуть, – вернулся он к гостям. – Вы уж извините меня. Можете подождать, а можете и не дожидаться, я вас не смею удерживать.
– Что, вновь твой капитан тебя зовет? – спросил Алексей. – Иди, мы подождем тебя, если ты не на всю ночь уйдешь.
– Ой, что вы, Алексей Борисович, я не могу ждать, мне домой надо, – заволновалась Аня.
– Ну, вот видишь, дед, наверное, не дождемся.
– Тогда прощайте. Заходите, а то мне одному скучно здесь сидеть.
– Это кто такой, капитан? – спросила Аня, когда Ван Ваныч ушел.
– Не знаю, – признался Алексей, – капитан и капитан, а кто, дед не говорит. Знаю только, что он милиционер.
Они стали допивать уже остывший чай.
– Может, вскипятить свежий? – предложил Алексей.
– Нет, я не хочу. – Она допила чай, отодвинула от себя чашку, чему-то улыбнулась. – Ваш дед мне понравился, то есть, твой, извини, забыла. Занятный. Я люблю таких мужчин: солидный, спокойный, надежный.
– Солидный, надежный – это так, но спокойным я бы его не назвал. Такое иногда сотворит, что диву даешься. В прошлом году, например, пригласил своих знакомых, те своих знакомых, и устроили они митинг перед зданием, где находится правление фирмы отца по производству водки. Вывесили лозунги типа: «Долой отравителей», «Долой жуликов», и тому подобное. Митинг милиция разогнала. Потом отцу пришлось деда, как организатора несанкционированного митинга, из кутузки выручать и штраф за него платить.
– Отец выступает против сына – это интересно.
– Может и интересно, но хлопот много. Потом, эти бомжи… Я понимаю, что они такие же, как и мы, но, согласись, не каждый пустит к себе оборванных и грязных людей. Соседи несколько раз жаловались на деда за это, но он не обращает внимания. Друзья деда, конечно, интересные люди, но…
– Да, если представить, что по всей квартире бродят бомжи все обросшие, неухоженные – неприятно, – согласилась Аня.
– Вообще-то, они не такие уж и грязные, так как дед заставляет их мыться и стирать белье и следит за этим, да и по всей квартире они не ходят, а только в комнате у деда бывают. А в моей комнате и на кухне – нет.
– У тебя и здесь есть комната? – Удивилась Аня. – Зачем она тебе?
– Я в ней жил, когда студентом был. Отсюда ближе до института. И сейчас я иногда остаюсь здесь, когда бывает скучно. Здесь с дедом можно поговорить, выпить, закусить соленым огурчиком, картошкой в мундире – экзотика, которой у меня дома нет. Пойдем, я покажу свою берлогу.
Он взял ее за руку и повел через коридор в закрытую комнату.
– Вот, смотри, – он включил свет, – диван, стол, телевизор.
Аня прошлась по комнате, провела ладошкой по столу.
– И вот за этим столом ты писал конспекты, грыз гранит наук? – она чему-то тихо и радостно засмеялась, – а здесь ты спал? – она осторожно опустилась на диван. – Помолчала, оглядывая комнату. – Сюда ты приводил женщин, да?
– Почему ты так решила?
– А куда же ты их приводил, если жил здесь? Ты и сейчас приводишь их сюда?
Алексей улыбнулся.
– Сейчас у меня есть отдельная квартира, ты же знаешь.
– Знаю, – тихо ответила она. – Значит, женщин сюда ты больше не приводишь?
– Почему ты спрашиваешь об этом?
– Мне интересно, вот я и спрашиваю.
Она рукой погладила полосатый плед, синими глазами внимательно посмотрела на стоящего у стола Алексея.
– Сядь рядышком, – тихо попросила она.
Алексей сел рядом с ней, она пододвинулась к нему, положив голову на плечо, и притихла. Он обнял ее одной рукой за плечи, другой стал гладить ее колени, руки, лежащие на коленях. Аня слегка напряглась, но не отстранилась. Так они сидели некоторое время молча, потом Алексей повернул ее к себе, посмотрел в глаза и нежно поцеловал в губы. Аня потянулась к нему всем телом, он прижал ее к груди и стал исступленно целовать в губы, шею, грудь. Оторвавшись от ее губ, он посмотрел на нее, спрашивая лишь глазами: «ты согласна?», она так же ответила: «да». Он начал ее раздевать, беспрестанно целуя обнажаемые части тела. Она слегка помогала ему движениями плеч, бедер. Потом, вдруг, остановила его.
– А дед?
– Он не скоро придет, я знаю.
Он продолжал раздевать ее, а она, закрыв глаза, ласкала его тело и тихо шептала:
– Как я люблю тебя! Я люблю тебя, Алеша.
Юное, нежное тело, ее шепот, над ухом, мягкие, теплые губы, касающиеся его тела, настолько возбудили его, что он ничего не соображал, и даже не заметил, как она вздрогнула и издала тихий стон, когда он вошел в нее. Уже потом, успокоившись, осмыслив все, он спросил:
– Почему не сказала, что ты девушка?
– А что было бы, если бы я сказала?
– Не знаю. Я, наверное, не стал бы это делать.
– Поэтому я и не сказала, – прошептала она счастливо, целуя и лаская его грудь.
Он лежал, думая о чем-то, потом повернулся к ней, поцеловал ее в лоб.
– Прости, я совсем потерял голову.
– А как ты ее потерял? – с хитрой улыбкой спросила она.
– Ее со мной не было. Я не управлял своими действиями, все делалось само собой, без головы.
– Тогда я не теряла головы, – она прижалась к нему плотнее, счастливо заглядывая в его глаза из-под его руки. – В начала я ждала, когда мне будет больно, а затем мне было интересно, чем все это кончится. Знаешь, мне очень было приятно чувствовать тебя в себе, чувствовать твое тяжелое тело. Только было тяжело дышать, я думала, что задохнусь, но сказать тебе стеснялась. А ты так смешно сопел. – Она счастливо засмеялась. – Дура я, да?
– Почему дура? Просто ты еще неопытная в этих делах.
– Ты недоволен? – спросила она тревожно. – Я делала что-то не так? Но я же, действительно, не знаю, как надо. Ты меня научи. Ты же опытный?
Он, не отвечая, встал, оделся.
– Если нужна ванная, она вон там, через коридор. Возьми, – Алексей протянул ей полотенце.
Аня взяла его, осмотрела.
– А можно мне твое полотенце?
– А это тебе чем не нравится? – удивился он.
– Этим полотенцем вытирались другие женщины? – задумчиво спросила Аня.
– Его же постирали, – обиделся Алексей.
– Вот видишь, как тебя легко поймать. Но я не поэтому попросила твое полотенце, мне просто хочется вытереться тем, чем ты вытираешься, почувствовать твой запах.
– Смешная, его же тоже постирали, потому что последний раз я мылся здесь… Я даже не помню, когда это было.
– Все равно, мне хочется.
– Возьми, – он дал ей другое полотенце.
Аня встала и, не укрываясь, пошла в ванную.
– Ты завернись в полотенце, а то дед может прийти.
Но Аня на это не прореагировала. Из ванны она вышла уже завернутая в полотенце.
– Ты так хотел?
– Так. Давай, одевайся. Скоро дед заявится, – рассеяно сказал он, занятый какими-то мыслями.
Аня, не отворачиваясь от него, начала нарочито медленно одеваться, но он отвернулся от нее к окну. Сделав обиженное лицо, она оделась и начала убирать постель.
– Ой, пятна, – она показала на простыню. – Испачкала. Что делать с ней?
– Собери ее, выбросим где-нибудь в мусорный ящик.
Аня стянула простыню с дивана, заправила его тяжелым полосатым пледом.
– Что ты такой надутый? Ты недоволен мной? – спросила она, обнимая его и пытаясь поцеловать.
– Я собой недоволен. Мог бы догадаться, что ты девушка. Идя сюда, у меня и в мыслях ничего такого не было, а потом вдруг…, – оправдывался он.
– Ну и что же с этого? Я так хотела! Хотела, чтобы ты был первым моим мужчиной.
– Радуйся, твоя мечта сбылась, – наконец улыбнулся он, обнял ее и поцеловал долгим поцелуем в губы. Она прильнула к нему всем телом.
– Я тебе нравлюсь? – спросила она, когда он оторвался от ее губ, и, не дождавшись ответа, прошептала: – Я так люблю тебя, мой мужчина.
Он вновь поцеловал ее.
– Скоро дед придет. Мы будем его ждать?
– А мне теперь все равно. Я такая счастливая.
– Тогда пойдем, чтобы дед на нас, счастливых, не смотрел с любопытством.
– С любопытством? Значит, он знает, зачем ты сюда женщин приглашаешь?
– Ты тоже любопытная, – засмеялся Алексей, обнимая и беспрестанно целуя ее на правах первого мужчины.
Алексей не мог понять, что с ним происходит? Вначале ему было просто жалко молоденькую девочку, постоянно сидящую у постели инвалида отца, и он решил ее пригласить в кафе, чтобы хотя бы немного она отвлеклась от всего, что так неожиданно свалилось на нее. Но в тот первый вечер она с таким восхищением, с такой благодарностью смотрела на него, так прелестно ела мороженное, мило болтая о себе, о родных, о школьных друзьях, что он приглашал ее в это же кафе еще не раз. Затем он пригласил ее на банкет, где она уже выглядела не маленькой девочкой, а красивой, даже очень красивой молодой женщиной, но история с платьем, которая его очень развеселила, показала, что она совсем еще несмышленый ребенок. В тот вечер, когда он прощался с ней перед командировкой на Кавказ, он понял, что она влюблена в него, и влюблена не просто, как влюбляются молоденькие девушки в мужчин старше себя, а по-настоящему, на всю жизнь. И вот теперь она отдалась ему, отдалась не случайно, а сознательно, и была счастлива этому. Но до их близости он ее не любил, так как она его. Просто, до сегодняшнего вечера он встречался с ней, как старший товарищ, как опекун. Да, она ему нравилась, но нравилась не как женщина, а как забавный ребенок, с которым интересно играть, говорить, он даже часто ее целовал, как маленького ребенка в лобик. Но случившееся здесь изменило его отношение к ней. Вначале он даже испугался того, что произошло, но вот сейчас, обнимая и целуя ее, он почувствовал, нет, не желание обладать ею вновь, а гораздо большее. Он почувствовал, что она для него не просто женщина, а самое родное существо, что это его женщина, и больше ничья. Это было его счастье! Прижавшееся к нему тело, нежное и теплое, было покорно его рукам, было послушно ему. Такого ощущения безмерного, захватывающего разум, обволакивающего все его тело счастья он еще ни с кем не испытывал. У него было много женщин, но они были просто женщинами, красивыми, милыми, нежными, пылкими, но не более. При близости с ними по телу никогда не разливалась горячая волна нежности к ним, ему не хотелось, как сейчас, просто обнимать и целовать их, и он никогда не испытывал головокружения не от желания, а от нежности к ним. Он чувствовал, что и поцелуи с Аней сейчас приобрели другое назначение. Он даже боялся подумать, что это любовь, но ощущение счастья нарастало в нем, и он улыбнулся этому незнакомому до сих пор чувству. Ему стало хорошо и уютно.
– Ты мое счастье, – шепнул он ей на ухо.