Мой друг Змея

Лойсо Пондохва
    Невозможно, нет, это просто невозможно – какие простые действия предстоит совершить мне в таком близком будущем, всего через два дня, но так мало времени отведено на все, уложится в три-четыре минуты, и не бегом, ни в коем случае, а спокойно и размеренно. Сгореть излишним волнением легче легкого. Войти в известную дверь и, крикнув известные слова, по отражению, что родит в пустых стенах эхо, понять, куда подняться, попасть в коридор, трогая по ходу дверные ручки или просто толкая двери, и ждать, какая из них окажется открытой.
    Невыносимо, так невыносимо – и ведь еще войти, заключить это полупризрачное существо в объятия и, не дыша, не поворачиваясь даже взглядом, чтобы не дрогнули руки, не сдавили то, что от нее осталось в этом доме из «черной смолы», вынести на улицу. Там уже будет ждать Змея в своей старенькой, трясущейся «девятке», багажник которой до отказа будет забит кусками той самой «черной смолы», сосущей из моего призрака жизнь и не дающей этой жизни все-таки истечь до конца.
    – Эй, с тобой все в порядке? – я открыл глаза. Змея склонился надо мной, в глазах расплескался коньяк, он всегда пьет коньяк, нет никакой уверенности в том, что он не напьется перед той поездкой. Змея хорошо водит машину, раньше я не волновался нисколько, но предстоит особый случай, есть у меня право переживать? Думаю, да. Глупости, конечно, у меня нет оснований не доверять ему.
    – Извини, задремал. Который час? – поднимаюсь на тяжелых ногах. Не люблю пить, но в этот раз за компанию со Змеей – не удержался, так вкусно он открывал при мне новую бутылку, разливал и закусывал – не удержался.
    – Три часа. Господи, ну и лицо у тебя было, старик. Нормально себя чувствуешь? Если что, я тебя лучше на денечек у себя оставлю, сам знаешь, завтра у нас спокойно все, торопиться не станем.
    Поднимаю голову и смотрю ему в лицо. Не поймешь, что он в виду сейчас имел, что я пьян так, как он не видел никогда в нашей с ним дружбе, или высматривает одному ему понятные признаки и симптомы надвигающейся грозы Той Самой Лихорадки.

* * *

    Чувство растерянности, недопонимания происходящего и незнания своих обязанностей, охватывающее человека, которому, к примеру, внезапно приходится хоронить кого-то из близких родственников, ощущение того, что в короткие сроки надо произвести четкий ритуал, сложный и очень неприятный, ведь затронуто свое, родное, личное, и утрата уже наваливается мягко и неимоверно тяжело снежной лавиной, массой, обессиливающей руки и ноги – и вдруг в самый разгар переживаний появляется некто, знающий, что надо делать, как надо делать, в какой последовательности. Что самое удивительное, этот некто спокойно и по-деловому проделывает все необходимые действия, и ты с некоторым облегчением перекладываешь на него все, практически все. На твою долю останется лишь принимать соболезнования и смиряться с новым, более близким своим знакомством со смертью.
Когда люди стали погибать от «черной смолы», появились новые ритуалы и новые люди, что знали их до мелочей и обладали, вдобавок ко всему, чутьем на малейшие изменения в отлаженном процессе. В старые явления активно стали проникать новые. Цветными лентами путать стали ведь не сразу, этого многие сейчас и не помнят, а на втором только или третьем году эпидемии, когда одна покойная девушка захлопала в ладоши, чем половину родни ввела в ступор, а другая половина с криками разбежалась. Только распорядитель похорон, из этих новых, подхватил откуда-то пучок проволоки и под первые приходящие на ум шаманские выкрики скрутил несчастную, сумев попутно привлечь к этому присутствующих мужчин. Сейчас-то уже привыкли к разному, готовность что ли какую-то внутреннюю приобрели. Это раньше покойники смирные были, не теперь.
    Змея попал в разряд знатоков, когда схоронил отца, тетку, двух сестер и, как не странно, старого персидского кота по кличке Козодой. Все вышеуказанное семейство проживало в одном из элитных домов («новые строительные технологии, индивидуальная планировка квартир, вид на историческую часть города»). Змея был классическим отщепенцем, родню свою ненавидел, а пить, курить и любить дворовых девок он начал практически одновременно и задолго до своего совершеннолетия. Эти элитные дома все и погубили.
    Вы помните, откуда появилась «черная смола»? Как всегда бывает в смутные времена, причина бедствия обрастает самыми разнообразными слухами. Газеты и телевидение тогда постарались. Сначала никто ничего не мог понять, Ту Самую Лихорадку по привычке окрестили новой чумой нового века, и достаточно поздно связали ее появление с изобретением Нансена Хрома. Вещество, созданное им, имело столько новых и необычных свойств, что весь ученый мир стоял на ушах, на каждом перекрестке кричали: «Проблемы человечества решены наполовину!!!». «Черную смолу» удобнее всего стало использовать в строительстве, стоимость жилья упала вполовину и только немощные старики не побежали покупать квартиры. Как лихорадило рынок, какие экономические процессы были запущены. Не знаю, вышли бы мы из этого сухими бы если бы не жесткая позиция прави-тельства. Самоорганизующуюся и самовоспроизводящуюся массу пустили на кирпичи, плиты и блоки. Самое дешевое – это то, что строит само себя.
    Нансен Хром и работники его лаборатории погибли первыми. «Черная смола» не только организовывала не только себя но и окружающую ее биосферу, этим объяснялись ее «антисептические» свойства, все микроорганизмы реагировали первыми. Жители новых домов поначалу практически переставали болеть, а по прошествии двух-трех лет они начали умирать.

* * *

    – Вот так, старик, я и заработал тогда свои первые деньги, – оказалось, что Змея все время что-то мне рассказывал. Он сидел рядом с диваном на стуле и не смотрел на меня даже, я проследил направление его взгляда до пустого аквариума, в котором Змея хранил грязное белье. Он говорил, что так он имеет постоянную возможность иметь напоминание о необходимости стирки.
    – Вообще-то мне надо за хлебом сходить, наверное, – Змея говорит как бы невзначай, бросает в мою сторону косой взгляд. Наблюдает.
    – Ты зря беспокоишься? Я просто здорово напился. Мне самому домой сходить надо.
Змея отворачивается. Я его прекрасно понимаю, у него многое уже происходит просто на рефлексе. Кажется, у него больше нет других друзей кроме меня. Мы к своим сорока превратились в нелюдимых, запертых сами в себе старперов. Дружба, начатая более двадцати лет назад, давным-давно сцементировалась, как это иногда случается с людьми, ничего общего, на первый взгляд, не имеющими.

* * *

    Многие события наших жизней переплелись, и многое мы знаем друг о друге того, что никому более знать не следует. Я прекрасно помню, как на заре эпидемии Змея невероятно быстро смог организовать сталкерскую группу по примеру «Пикника на обочине» Стругацких, выносили из закрытых для посещения районов города все, что могло бы представлять интерес равно для ученых, военных и активировавшихся бандформирований. Толка было мало, мальчишки те почти все погибли: кто от случайной пули, но многие – от Той Самой Лихорадки, которую Змея пытался лечить. Те немногие, кому удалось выжить, смотрели на Змею, как на отца родного, клялись в верности, а потом исчезали. Говорят, уезжали за границу. В письменном столе Змеи хранится от одного из них открытка со следующим текстом: «Привет от Суслика! Израиль – хорошая страна, чистая. Люди мне нравятся. Много наших. Встретил на днях Креветку, уезжает куда-то в Азию. Обустроюсь – напишу подробно».
    Этот Суслик жил раньше неподалеку от меня, маленький и жалкий на вид, он создавал впечатление человека, которого не пнет только ленивый. Однако пинать он себя не позволял, умело и жестоко дрался, чем заработал в округе репутацию «нормального парня». В начале кризиса, как многие, потерял работу, с женой они уже были в разводе, а он отчаянно искал деньги на то, чтобы отправить ее с маленькой дочкой в какую-нибудь чистую страну. В то время считались популярными страны Африки, однако быстро стало понятно, что беглецы попросту попадают в котел нескончаемых гражданских войн, выбраться из которого быстро не удавалось немногим. А уж целыми и невредимыми – просто никому.
    Обещанного подробного письма Змея не дождался.
    Потом пригодился опыт лечения. Змея вычислял больных на улице и по некоторым ему известным признакам определял, есть ли у них шансы. Откровенно говоря, это был единственный его способ заработка на тот момент. Он пытался мне объяснить, как работает его умение, но в основном, конечно, полагался на собственную интуицию. Через некоторое время за ним началась охота, поползли слухи, человек, способный спасать, был нужен всем: и бандитам, и властям. Два года Змея прятался на моей старой даче в сорока километрах от города, пока не наткнулся, прогуливаясь в коттеджном поселке неподалеку, на женщину со всеми признаками Той Самой Лихорадки. Через два месяца он отпустил ее со здоровым румянцем на щеках, и все, кто, обладая хоть какой-то властью, настойчиво пытался подмять Змею под себя, отстали. Женщина оказалась племянницей Кривого Козла, до сих пор держащего весь город в своих ненавязчивых стальных объятиях. Из криминальных бонз такого уровня он единственный остался в живых, потому что всю жизнь прожил в фамильном замке где-то на юге области.
    Кривой Козел, конечно, делал Змее предложения, от которых у нормального человека могла закружиться голова, но после короткого разговора, содержание которого осталось для меня тайной, они распрощались.

* * *

    Дома я улегся на диван и схватил с полки первую попавшуюся книгу. Не читая, закрыл глаза, опустил руку и пошарил на полу. Пачка сигарет, оброненная когда-то Змеей, лежала здесь вторую неделю. Зажигалка оказалась внутри, вставать не пришлось. Прикурив и затянувшись, я задумался.
    Мой призрак, моя удача, мое нечаянное открытие, которое я сделал год назад, моя маленькая Лиса, она в эту самую минуту, неизвестно что такое из себя представляющая, находится в самом центре города, в зоне «Старый город – 5.5». Когда она пропала и прошли первые четыре дня, я не придал этому никакого значения. Так случалось постоянно, ее цыганская душа и тянулась ко мне, и рвалась наружу, прочь из моего дома, где отношения любовные становились для нее большим, это было для нее и губительно, и тягостно. Просто, просыпаясь в очередной раз в одиночестве и видя, в какой спешке она собиралась среди ночи, я спокойно шел на кухню, где находил иногда короткие записки. Иногда не находил. Последняя записка двухмесячной давности до сих пор была пришпилена к холодильнику: «Пес! Как всегда не стала будить! Скоро позвоню, скорее всего из Чехии. Буду у подруги, она давно звала погостить. Л.».
    И она действительно звонила. Проходил день-другой, раздавался звонок, она щебетала в трубку беспечно и бесконечно освежающе, после чего я ходил с легкой полуулыбкой на губах. Ходил на работу, вел некоторые проекты дома, пил по-черному с друзьями и по-белому со знакомыми – и ждал, когда послышится, как ключ, вставленный в замок, поворачивается с легким скрежетом, и вот она впархивает и опять корит меня тем, как тяжело открывается моя дверь, почему ты ее до сих пор не починишь, у тебя же золотые руки, как там у вас, у инженеров принято решать такие проблемы?
    А вот на пятый день я забеспокоился. Взяв в руки себя и записную книжку, я открыл страницу, которую она заполняла своей рукой, давая мне возможность найти ее там, где она предположительно могла находиться. Предположительно – это ключевое слово. Придавая голосу своему разные оттенки беспечности я поговорил с тремя десятками совершенно незнакомых мне людей. Двое ответили, что никогда не слышали о Лисе, ее словесные портреты в моем исполнении свет на их незнание не проливали. Как она могла дать их координаты мне, они тоже не могли объяснить. Несколько телефонов привели меня в магазины, парикмахерские и SPA-салоны. Да Лису прекрасно знали, хорошая клиентка, давно не заходила, передавайте приветы. Несколько подруг и друзей.
    Я отошел от телефона, смутно представляя себе дальнейшие действия.
    Еще через два дня я не выдержал и поехал к Волчку.

* * *

    Встретил он меня радостно и благодушно, я смотрел на его сияющую физиономию, словно говорящую о том, что сделав ему визит, я удовлетворил величайшую мечту всей его жизни. Я не стал обольщаться, подозреваемых, которых приводили к нему в кабинет, чтобы через три-четыре часа быть вынесенными в состоянии глубочайшего психологического потрясения, он встречал с той же улыбкой. Волчок, безусловно, был талантлив, он любил свою работу, словно юную жену, забывая о жене реальной, ждущей его дома, не придавая значения тому, что оба его сына выросли абсолютно без его участия. Как только он пришел в органы – сразу вцепился в нее мертвой хваткой, не смущаясь мизерной зарплатой, не смущаясь тем, что ему подсовывали самые залежавшиеся и глухие дела, к которым он подходил с такой обстоятельностью и терпеливой настойчивостью, что удивлял всех и заслуживал самые лестные отзывы от начальства. Несколько месяцев назад он получил звание полковника. Я считаю – вполне заслужено.
    Наши отношения начались давно… Я был молодым бестолковым Щенком, меня иначе не звал никто – эй, Щенок, поди-ка сюда, и я шел. В семнадцать лет я прибился к Волчьей Стае нашего Северного района. Среди моих друзей это было модно, да и нечем нам было больше заниматься, как ужас на обывателей мелким рэкетом и ночными грабежами. В самых значительных акциях я старался не принимать участия: сначала по собственной воле, испытывая естественное отвращение к беспредметному и ничем не оправданному насилию, а затем – отстраняемый Вожаками, как отмеченный по признаку «бесхарактерный и неинициативный». Несколько раз принимал участие в жестоких боях на общегородских сходках, словно срисованных с «Банд Нью-Йорка», старого фильма, появившегося в моей фильмотеке после налета на видеосалон.
    Не люблю я вспоминать те времена. Слава Богу, что на моих руках нет ничьей невинной крови.
    Волчок был внедрен в нашу Стаю. Он пришел однажды вечером на квартиру к Гиене и предложил себя, рассказав хорошо подготовленную заранее легенду о ненависти к Стаям других районов. Его проверили. Проверяли тем тщательнее, что прошел слух о возможной активности со стороны правоохранительных органов, значительно ослабших в те смутные времена. Наша Стая, помнится мне, три или четыре раза устраивала показательные казни пойманных участковых и патрульных, дважды совершали нападения на отделение Северного района.
    Волчка приняли. На посвящении он очень лихо покалечил несколько человек из Стаи Юго-Западного района.

* * *