Хрипловатый голос.
Ледяной взгляд.
Короткая стрижка.
Кожаная куртка.
Наушник от сотового.
Рваные джинсы.
Косая потертость под ремнем.
Сидит, широко раздвинув колени.
Идет вразвалку, косолапит.
На заднем кармане след от сигаретной пачки.
Сплевывает.
Затягивается.
Сигарета между большим и указательным, в ладони - как в рупоре.
Запрыгивает на подножку.
Втискивается.
Проталкивается.
Удар по компостеру.
Подтягивание на поручнях.
Зависание.
Прыжок в пустоту.
Плечо подпирает хлипкую дверь.
И упирается в плечо.
«Сходишь?»
Моя остановка.
...
«Я завидую ей, молодой и худой...»
- так одна баба о другой сказала.
А я – чуть ли не каждому
с блютусом в ухе и велосипедными носками из-под коротких штанов.
Пазолини их вылавливал на рабочих окраинах,
А у нас они – вместо фонарных столбов.
Но самые хорошие – в пригородах.
Прав Пазолини.
В пятницу закрою лавку пораньше - и за баранку.
Люберцы. Домодедово, Внуково. Новокосино.
Только так сексуально – ноги в раскоряку – давить на педали
и орудовать рулем, будто хочешь его отвинтить к ****ей фене,
у меня все равно не получается.
Получается – мажор на папиной тачке.
С разрешения обоих родителей.
Поэтому лучше общественным транспортом:
все может начаться еще в потной маршрутке
с горсти мелочи в мохнатой лапе,
с подслушанного имени или названия остановки.
«У девятого дома остановите!»
И – кубарем – вслед за мишкой.
Вывалился – «миш, ты что ль?»
Мишка в цирке.
Я – в мишкиной клетке.
Дети – за клеткой – посасывают эскимо.
И ждут, когда же мишка его (то есть меня) съест.
А мишка уж сам сосет эскимо,
ест из рук и стоит на задних лапах.
Даже на велике и на роликах умеет.
И в качалку в тугих трико ходит.
А еще у мишки собака-овчарка,
машенька из параллельного потока
и айпод с порнухой.
Самой обыкновенной, разумеется.
Так что, детишки – в пролете.
Остаются – окрестности.
Мишкины края.
Пять минут по грунтовой дороге от города.
Сосны. Озеро. Узкоколейка.
Косоглазый ларек на руинах вокзала,
ржавая истерика пилорамы.
и голодные слепни в пол-ладони.
Здесь когда-то добывали торф.
Потом, в одночасье, все кончилось.
И торф, и терпение.
Аккуратные домики разметало душистым приливом по горам – по долам,
а те, что уцелели, сгрудились у станции,
будто дачники на тюках в ожидании поезда.
Мишку из этого болота выдернул Леший.
Повыдавливал угри, отскреб пятки, посадил на оклад в офис.
Чем все кончилось – ежу понятно.
И не интересно, в общем.
Так что, прощай, край болот и озер!
Здравствуй, дорога в никуда!
Но - через порт: а то уже мутит от кофе с бензином.
Вечерний слет.
На поле так тесно, что несколько расписных хвостов вывалилось за ограду.
Ментовские баррикады на въезде.
Сотню – парковщику, сотню – тетеньке за стойкой,
чтоб подожгла запал под творением итальянских террористов.
Еще минута – и можно жить.
Изучаю носки.
Потом – морды.
Выборочно.
Случается, подвожу в город.
Чаще – пассажиром - зависаю на ничейной земле.
Уже не на небе, но еще не в котле.
У двадцатой версты прошусь отлить.
Отливаем,
Приторный, влажноватый запах страха.
Холодок интриги (от intrigued)
заячьей лапкой по вывернутым на изнанку внутренностям.
И сердце застревает в горле,
как проглоченный кляп.
То ли от возбуждения, то ли от смеха:
он бы занял первое место на конкурсе дурацкого белья.
После пироговских, конечно.
Те – майки, джинсы в кучу и - прямо в семейных - в воду.
Купание красных коней.
Смуглый табун недолго поблескивает тростевидными конечностями на берегу,
ржет, матершинится, дымит и звенит посудой,
затем резко срывается и гикающей лавиной сползает к остановке.
Пенсионеры натягивают рубахи.
Тихо. Скучно. Дом отдыха.
Попахивает осенью:
углем затоптанных костров,
грибными очистками,
мокрыми кедами,
и последней уборкой
в заколоченной на зиму даче.
Август:
холодные руки и поцелуи с горчинкой.
Последние летние вылазки.
Под анестезией:
будешь на все обращать внимание – стручок отсохнет.
Поглядим, как там дмитровские кучкуются.
Туда в детстве – от уроков и родителей,
с родителями – за арбузами на базар,
с Анетой – в «страну забвения» (она придумала,
на самом деле – от ее запойного мужа),
теперь – за глотком детства
в пластмассовом стаканчике.
Доказано, стоит лишь на минуту отвлечься,
как ветер тут же сшибет его на пол,
и станет гонять меж хромоногих столиков
под матерчатыми зонтами центральной пиццерии
с роскошным видом на главную площадь.
На площади:
вокзал, универмаг, колхозный рынок, церковь и краеведческий музей.
Еще - памятник Основателю, фонтан и ряд пестрых лавчонок.
Чтобы попасть туда,
нужно протиснуться меж трех десятков чистеньких многоэтажек,
у подножия коих мирно бродят стайки столь же опрятных существ,
оставляющих в авто благоухание спортивного мыла,
бесчисленные синяки на теле
и подолгу не заживающие раны на губах,
что, как сложились в глупую улыбку,
так и не могут расправиться аж до самых до окраин Белокаменной.
«Э-й-й-й, приехали. Конечная. Гараж», -
пытаюсь растормошить соседа:
короткая стрижка,
кожаная куртка,
наушник от сотового,
рваные джинсы...
21.10.2005 04:02 - 17.08.2006 01:53 после бесславной вылазки на Медвежьи Озера и полного неожиданностей путешествия в поселок Белая Дача