Белая повязка, красный круг во лбу,
Меч двумя руками на собой взметну.
Смерть одним ударом - вектор мой стальной,
Тьма врагов повсюду - Эдо за спиной.
Иногда я вспоминаю то чудное время, когда был молод и окружен преданными друзьями. Те прекрасные годы, наполненные смыслом и мужеством, навсегда останутся в моей слабеющей памяти….
Мое имя Хирохито Мигава. Я самурай и слуга Эдо.
В ту теплую осень мы с моим отрядом возвращались в замок, соблюдя его интересы в очередной раз на дальних пределах. Наши мечи пропитались кровью врагов, а наша одежда требовала очищающей перемены. Но ни то, ни другое не могло омрачить нашей радости, порожденной победой и ощущением братского плеча, которое столько раз спасало нам существование и дарило возможность служить своему господину вновь.
Чуть прихрамывая, Ваш покорный слуга возглавлял это стройное шествие – три резанные и одна колотая рана были моей заслуженной наградой в последнем бою. Кимоно запылилось, и было пропитано жизненными соками заблуждавшихся и запахом смерти неисчислимых людей, вставших на НАШЕМ ПУТИ. Слева от меня изящно шествовал Сикото Гухиро – мастер меча и мой друг, не раз, спасавший никчемную жизнь Хирохито Мигава. Даже кровавая бойня, учиненная нами, не поколебала его гордой уверенности в своих силах и ощущения достойного цветения. Прекрасные мечи Хасимы, как продолжения его проворных рук, бардовой молнией оттеняли дорогое серое кимоно. Серьезный и вдумчивый взгляд, скользящий от вереницы умирающих желтых холмов к спокойной реке – сосредоточие достоинства самурая в каждом движении или его отсутствии. Именно таким и помню его я – достойным и величественным…
Неожиданно Сикото споткнулся, я не успел поддержать его, и он картинно распластался в дорожной пыли. Будь мы моложе, смех залил бы слух упавшего товарища, но лишь сдержанные усталые улыбки осветили наши обветренные лица. Спустя мгновение я нагнулся над неподвижным Сикото и, дотронувшись до его плеча, вопросил:
- Мой друг, ты собираешься вставать?
…. Когда-то давным-давно я и Сикото обучались у пары безымянных мастеров меча с закрытого плато Сидзюту. Мой друг был самым старательным и талантливым из группы молодых самураев, проходящих обучение, и непременно удивлял всех четкостью и гармоничностью усвоенной техники фехтования. Происходя из древнего благородного рода самураев, преданно служивших Эдо триста лет, Сикото умел сосредотачиваться на интересующем его предмете с невиданной силой и усердием. Его завораживающий танец с мечом каждое утро привлекал нас, менее успешных в освоении техники Сидзюту. Мы благоговейно внимали созидательной энергии его занятий, пытаясь увеличить свое мастерство с помощью его совершенства. Уже спустя много лет, состоя на службе в обороне Эдо мы отстраненно восхищались теми яркими воспоминаниями о молодом Сикото, являвшим собой совершенный образчик ученика и мастера меча. Годы убегали от нас на быстрых лапах, мы становились старше и бутоны нашей прекрасной души закрывались, утаивая от окружающих вновь появившийся смысл существования. Многие из наших товарищей пали, защищая замок и господина, многие стали никому ненужными калеками. Некоторые из выживших, среди которых был и Сикото, устремились вверх, гонимые желанием стать лучшими среди равных. Единицы из них с Сикото во главе не выбирали для этого средств, зачастую предавая и уничтожая тех, кто ни раз спасал их честь и существование…
Когда я наклонялся над Сикото я уже знал, что он мертв – отравленная вода, попавшая в организм на последнем привале не оставила ему ни одного шанса. Я отравил Сикото, это было платой за его предательство по отношению ко мне и нашей былой дружбе…
- Вставай могучий Сикото, до замка осталось несколько ри! – Я потряс его за плечо еще раз, но полное молчание было мне ответом. Я отступил на два шага назад, выражая всем своим видом крайнюю степень удивления. К Сикото быстро приблизился Кенджиро Юджи и, присев в осторожном черном поклоне, приложил палец к шее павшего товарища. Секундой позже он резко отпрянул назад. Я смотрел несколько сверху на его неоригинальное черное кимоно, местами мокрое от пота, местами – от крови, на неаккуратные волосы, которые ему, словно хвою лесной елки, припорошила ранняя седина, и на легкое вздрагивание плеч.. На какое-то мгновение невесомое чувство ностальгии охватило мой дух..
Я и Кенджиро были братьями, хотя и не по крови. Почти с самого рождения наши пути были сплетены в прочный канат кроваво-красной судьбы. Вместе, еще беззащитными юнцами, мы выживали в трущобах Киото, питаясь, чем придется, становясь достойной сменой самому беспринципному слою отбросов города. Бесконечные мокро серые дни моего детства безысходной молитвой окружали эту часть тишайшего города. Ничто, казалось, не в силах изменить этого потока унылых событий в нашей незаслуженно грустной жизни. Но, какой-то момент, судьба сжалилась над нами, разделив на время наши пути и смешав меня с безродной кучкой учеников телохранителей и убийц, подготавливаемых на службу сегуна, и сделав Кенджиро слугой в богатом доме Юкодзо.
Каждый, в какой-то мере, преуспел на своем пути – Кенджиро стал управляющим в своем доме, а я просто остался жив. Спустя годы незримые нити этого мира соединили наши судьбы вновь. Мой отряд вырезал по приказу благородного Рюи Рудзюту всех обитателей дома Юкодзо, чем-то прогневивших моего господина. В трепещущем в ожидании смерти молодом человеке я узнал моего названного брата Кенджиро. Избавив его от смерти своей волей, я взял его в отряд Эдо, обучив несложному, но кропотливому делу убийцы и защитника. Спустя годы и бесчисленные сражения Кенджиро Юджи в совершенстве овладел метанием ко-гатана и иными предметами, которые он непременно пропитывал своим любимым ядом, приготовленным по древнему рецепту из молодых побегов бамбука. Не стандартные методы поражения и не боевая наружность делали Кенджиро опасным противником, особенно на средних дистанциях. Вдумчивый, но увлекающийся, уверенный в себе, но никогда не уверенный в окружающих, взрывной, но непоследовательный – таким был мой брат Кенджиро Юджи. Он не раз подводил меня, но я всегда прощал своего брата. Различие в восприятии окружающей реальности и некоторые противоречия в понимании понятий дисциплина и товарищеский долг постепенно отдаляли нас друг от друга. Каждый выбирал свой неповторимый путь для достижения индивидуального набора целей, иной раз, неосторожно раня окружающих своим прямолинейным эгоизмом и неуважением. Мы были вроде бы в одном месте, но в разных вселенных, разделенных нерушимой стеной предательства…
Мой короткий вакидзаси разрубил позвоночник Кенджиро Юджи мощным и точным движением. Кровь моего брата еще не успела пролиться на эту прекрасную землю, а я уже осознал, что эта смерть была самой чистой на моем пути. Между нами ничего не стояло – ни гнев дайме, ни вопросы чести, ни смертельная обида. Мы просто стали иными, и я был вынужден защитить свое существование для достижения поставленной задачи. Голубая высь небес наполнилась сущностью моего брата Кенджиро Юджи. Вслед ей неслась моя последняя песнь брату – убитый в спину, ни имевший, ни единого шанса на спасение, он воплощал своей судьбой жизнь и ее неожиданные неуправляемые особенности. Краем глаза я видел рубиновую драгоценность, живой искрой обагрившей мой короткий вестник смерти. Так же я почувствовал мгновенный ужас и смятение вокруг. Мои боевые товарищи мгновение не могли поверить в реальность происходящего. Расширившиеся зрачки Рюи Рудзюту, его побелевшие костяшки пальцев на богато инкрустированной рукоятке катана и самое чистое из всех нас белоснежное кимоно – все это мгновенно проникло в мое сознание, рождая безотчетное восхищение. Мой дайме и товарищ по оружию был величественен и благороден в этот сложный в его жизни момент. Я искренне восхищался его последовательностью и обстоятельностью в любых аспектах пути и умению избегать неприятных и ненужных конфликтов. Наше восприятие друг друга было проникнуто уважением и сдержанностью. Обычно, держась на расстоянии от рукопашных схваток и поединков на мечах, Рюи Рудзюту отличался точными и своевременными приказами, а так же великолепным ощущением расстояния и момента, что делало смертельными его отмеченные клановым гербом стрелы из огромного о-юми. Долгие годы он был моим командиром справедливым и строгим, но единственная правда состояла в том, что до Хирохито Мигава он потерял пятерых предводителей отряда и был готов терять дальше. Интриги внутри клана и пустая блажь господина была причиной гибели трех из них, и лишь двое пали в бою. Ценя в самураях их боевые качества, он забывал о важности их собственного существования. Одарив безродных титулами его благородного сословия, он забыл о самосознании самураев, об их развивающемся восприятии мира, об их собственных интересах. В своей слепой верности сегуну он спутался с дьяволом, все это не могло довести его до добра….
Неуловимым отточенным движением мой неклассический обоюдоострый вакидзаси прошел сквозь мягкие ткани горла Рюи Рудзюту. Индивидуально изготовленный короткий меч не был создан для сепуку, ибо с недавних пор этого понятия не было в моем личном кодексе чести, но существовал только ради основной цели - убивать. Одновременно я почувствовал обжигающее касание лезвия на моей руке – Рудзюту был ослепительно стремителен. Этот знаменательный шрам намертво связан в моей памяти с белым господином Рюи Рудзюту. Оставив короткого убийцу в хрипящем горле моего дайме, я стремительно развернулся, с изумительной легкостью извлекая теперь моего единственного друга из своих потертых ножен. Тайное имя моего нихонто было Мори-руи, не просто меч, но продолжение моего сознания, сжимаемого обеими окровавленными руками. Впереди были искаженные ненавистью и страхом лица десятка самураев, за спиной мягко сползли в придорожную пыль два мертвеца, связанные со мной незримыми нитями судьбы. Подобное пустынной глади мое сознание ощутило воинов, бросающихся на меня с дикими криками. Они, как и я были обречены.. Темная пелена застилала мои глаза, движения тела столь правильные и болезненные несли меня сквозь волну нападающих. Мори-руи рассекал сталь и плоть, питая ими свою безудержную ярость. Мое тело было изрезано и исколото во многих местах, в крупных мышцах спины застрял случайный сюрюкен. Дальнейшие кровавые и необходимые события этого боя стерлись в моей памяти, могу лишь предположить, что демоны ада помогли завершить это дело. Весь отряд Эдо был зарублен мной, все старые и молодые бойцы нашли смерть от меча своего предводителя и боевого товарища Хирохито Мигава. Израненный и опустошенный я опустился на небольшой и еще зеленый холм, с трудом найдя опору на цуба моего меча. Дрожащей рукой Хирохито провел по еще живой траве. Поддаваясь, какой то странной цветовой магии, трава в этом месте стала алой и блестящей.
По лицу самурая пробежала тень улыбки, сестра которой лишь смерть одна. Цель была достигнута, Хирохито знал, что в это время в Эдо вторая и большая группа изменников уничтожает остатки клана сегуна Асикага Еситори. Чья-то злая воля и разум толкали их на это. Кто это был, для Хирохито Мигава было не важно, как не важно это было и для остальных изменников. Для каждого из них была найдена своя цена. Моя, Хирохито Мигава, цена была в том, что мне позволили избавить от позора своих боевых товарищей, которые не смогли защитить своего господина… Этого позора не было и на мне – в моем личном кодексе чести такого понятия не существовало.