Пробка на одной из улиц в Одессе…Предновогодне-рождественская суета большого города. Морозным утром колонна покрытых инеем разношерстных машин медленно двигалась к перегруженному перекрестку, нервно рыча своими перегретыми движками на длительных остановках в чаду выхлопных выбросов и пара. Где-то далеко впереди беспристрастный светофор лениво «разводил» бесконечные потоки авто, что уткнулись своими радиаторными «мордами», аки бараньими лбами в суматошное перекрестье направлений. Самые нетерпеливые и наглые водители за «кермом» своих германцев, французов, или японцев тупыми бурами совались в обход колонны, невзирая на бордюры, газоны, тротуары и всякую чушь уличных аксессуаров. Шугая вездесущих зевак-пешеходов и грубо «влезая» обратно в плотные нервозные ряды, наглецы не обращали никакого внимания на душераздирающие сигналы клаксонов и отборную ругань «честно» двигающихся в пробке водителей.
- Куда ты прёшь, мудило! Зенки выпялил! Убери нахрен свой тарантас!
- Я те уберу, чайник! Стой и не рыпайся на своей вонючке! – грубо огрызались самые «крутые» и уверенные в своей собственной вседозволенности, высунувшись из окна и демонстрируя всем недовольным свои лобастые раскрасневшиеся «фейсы» и мощные загривки.
Меж плотными рядами урчащих машин молча катал старенькую инвалидку безногий калека в расстегнутой старой безрукавной стеганке. Он ловко перебирал колесные обручи, вращая их своими темными жилистыми руками с засученными по локоть рукавами. Наколотую кисть правой руки с трудноразличимой татуировкой купола и надписью, возможно «Гардез-Газни», он протягивал к открытому окошку авто, в случае, если какой-нибудь раздосадованный водитель, проявив милосердие, давал инвалиду мелочь, или еду.
Худощавое, обветренно-загорелое и заросшее недельной щетиной лицо калеки не выражало никаких эмоций. Лишь сухие бледноватые губы шептали беспрестанно: «Спаси, Христос», а потухшие глаза и открытое чело искренне выражали благодарность в ответ подающему. На ногах,отрезанных выше колен, вернее, завернутых в какую-то темную кожу «обрубках» - целлофановый пакет с «милостыней». Из-под замусоленного ворота выцветшей куртки-афганки виднелся грязно-рваный тельник, обнажая сухую жилистую шею и какое-то тщедушие, проявляющееся в усилиях уставших от катания «инвалидки» рук. На левой груди выше клапана кармана приколотые в беспорядке боевые награды – грязные и выцветшие пятиугольные ленточки «За боевые заслуги» и «Отваги» с серовато-тусклыми медалями. На правой - потемневший контрастный след Звезды на фоне выгоревшего хабэ.
- Как зовут тебя, братишка? - спросил я, когда он молча подкатил к моему Пассату, надеясь на «милость» сидящих в авто. В потухших глазах калеки мелькнула теплая искорка, наши взгляды встретились. Выдержав некую паузу, солдат с выдохом пара ответил:
- Когда-то радетели Лехой нарекли…
- Держи, братишка, - тихонько произнес я и протянул ему через окошко купюру.
- Спаси Христос, братишка! – так же ответил и он, благодарно пожав мою руку своими стылыми суховатыми пальцами, - на курево не богат? - уже с каким-то доверием обратился он ко мне.
Я зацепил губами сигарету из начатой пачки и отдал всю пачку Лехе. Прикурив от протянутого ему прикуривателя, калека глубоко затянулся и блаженно опустил веки. Обратив внимание на отсутствующую на груди награду, я ему кивнул и спросил:
- А Красную потерял?
- Какой там! Сперли падлюки, видать, когда дрых по пьяни…
- Живешь один?
- Живу, хлеб жую…
- Где служил?
- В Гардезе…
Колонна машин, дождавшись зеленого ока «разводящего», потихоньку начала движение к перекрестку.
- Ну, давай, братишка… С наступающими тебя! – кивнул я инвалиду, тронувшись с места в плотном ряду окутанных паром машин.
- Спаси, Христос…