- Владислав Петрович, а мне как победителю положен отпуск? Я бы хотел по-бывать дома, с матерью повидаться. Хотя бы на один день.
- К сожалению, молодой человек, - ответил Потехин, – такого правила нет в действующей системе образования.
- А в прошлый раз?
- В прошлый раз Августина Изольдовна сделала тебе подарок. Сказать по правде, она рисковала. Любая проверка и ее бы по головке не погладили.
- А теперь она не хочет рисковать? Я же выполнил ее требование, выиграл конкурс!
- Ничем не могу помочь, - развел руками Потехин. - Это не в моих силах. Иди, спроси сам. Ты теперь у нас личность известная, о тебе в газетах пишут, может, она и не откажет. Иди, Курицын.
Ромка не мог понять, почему его не пускают домой? Он же все сделал, выпол-нил, что от него требовали – выиграл конкурс, защитил честь интерната, что еще им надо?! В Ромке закипела ярость, странное, незнакомое чувство злости вперемежку с обидой, крепнущее на осознании полной своей правоты.
Вот пойду и поговорю с гусыней, пусть объяснит, почему его не пускают. Это же наказание – сидеть в интернате после победы на областном конкурсе. Нет такого правила, чтобы наказывать победителей.
- Августина Изольдовна, разрешите войти?
- Курицын? Проходи. Что у тебя?
Ромка шагнул в кабинет и, увидав лицо с жестко очерченным носом, взгляд, просверливающий насквозь, до самых пяток, прилип к месту. Решимость куда-то подевалась, в горле пересохло.
- Чего молчишь? У меня мало времени. Говори, Курицын.
Сказать? Непременно сказать. Надо себя пересилить и сказать. Пусть знают, что Курицын не размазня какая-то, а взрослый человек, умеющий постоять за себя.
- Августина Изольдовна, почему меня не отпускают домой?
- А когда у нас ближайшие каникулы?
- Через восемнадцать дней.
- Значит, через восемнадцать дней и поедешь. Если заслужишь своим при-мерным поведением. Ты, Курицын, хороший ученик и правила интерната тебе из-вестны.
- Я же выиграл конкурс, - твердил Курицын, - я работал по десять часов в день, в субботу и в воскресенье, не отдыхал. Я заслужил отпуск. Почему вы меня не отпус-каете?
- Как ты со мной разговариваешь, Курицын! Это что - угроза? Да кто ты та-кой!?
Так она и думала. Распоясался Курицын, совсем стыд потерял. Чтобы воспи-танник стучался в кабинет завуча с требованием отпустить его домой в неположен-ный день?! Да что он о себе возомнил? Ишь, самородок выискался, надежда области! Живо на место поставлю. Музыка музыкой, а коллектив будоражить никому не по-зволю. Да будь он хоть Ойстрах или Коган! Августина Изольдовна встала из-за стола, нависая над Курицыным так, что тот невольно сжался.
- В моем интернате все воспитанники равны между собой. Успевают они по музыке или нет. Главное, все они должны вырасти хорошими людьми. Если ты, Ку-рицын, думаешь, что ты лучше остальных, то ты глубоко заблуждаешься.
- Я не думаю, что я лучше.
- Тогда что тебе от меня нужно? Зачем ты пришел?
Августина Изольдовна перешла на крик, рассчитав, что таким образом она скрутит Курицына, сумеет подчинить его своей воле. Но Ромка не сдавался.
- Мне нужно домой. Когда я выиграл городской конкурс, вы отпустили меня. Сейчас я выиграл областной, а вы меня не отпускаете. Почему? Мне очень нужно. У меня мать в доме одна, понимаете, одна? Ей нужна помощь.
Августину Изольдовну поразила настойчивость воспитанника, граничащая в ее понимании с наглостью, и она решила зайти с другой стороны, взять Курицына открытостью и простотой.
- Тогда ты мне нравился. А сейчас нет. Не могу же я делать поблажки все вре-мя одному и тому же воспитаннику. Ты согласен со мной?
- Вы мне тоже не нравитесь, вы злая и жестокая, вы не любите мою мать, что она вам сделала?
Выговорив это, Ромка понимал, что переступил запретную черту, но ничего не мог с собой поделать. Его понесло, как льдину в весеннее половодье.
- Что, что ты сказал?! - Августина Изольдовна побледнела, ей сделалось плохо. В висках застучало, перед глазами поплыли фиолетовые круги, и она оперлась на стол, чтобы не упасть.
- Если вы сейчас не отпустите меня, я убегу без разрешения! И никто не оста-новит меня! Слышите, вы, гусыня!
Ромку затрясло, и он выбежал из кабинета. Августина Изольдовна в изнемо-жении села на кресло и закрыла лицо руками. Такого отпора от Курицына она не ожидала. Где она могла допустить просчет?
Ромка шел по взбудораженному весной городу, шел прямо по лужам, прова-ливаясь по щиколотку в снеговой холодной воде, не замечая ничего вокруг. Сверху на него смотрело солнце, шли по делам прохожие, ехали, гудя и разбрызгивая грязь, автобусы, автомобили, а Ромка шел и плакал. За что ему такое наказание? Почему его не любят? Почему он должен жить в интернате, как в тюрьме, когда рядом, в том же городе, живет мать? И зачем ему досталась такая жизнь?
- Что с тобою, мальчик?
Опустив голову, Ромка не заметил, как столкнулся с пожилым человеком. Мужчина наклонился, взял Ромку за плечо.
- У тебя все в порядке? Где твои родители? Почему ты плачешь?
- Нет у меня родителей. И не плачу я. С чего вы взяли?
Ромка грубо, рывком высвободил плечо и пошел, побежал, скрываясь от на-вязчивого, раздражающего внимания. Мужчина покачал головой. Вот молодежь пошла. А все потому, что растут без ласки, без тепла. Родители на работе пропада-ют, а дети одни растут, как ковыль в поле. И куда общество смотрит?
А Ромка добежал до поворота, завернул за угол, оглянулся и, убедившись, что никто за ним не гонится, пошел, не спеша, дальше. От столкновения с мужчиной все мысли разлетелись и, пройдя несколько шагов, Ромка почувствовал, что замерзает. Ноги промокли и отказывались слушаться, шарф не спасал от ветра и Ромка снова побежал, стараясь согреться. И опять, как в прошлый раз, ноги привели его к род-ному дому, к месту, откуда все начинается и куда ведут все дороги. А куда еще идти интернатскому воспитаннику?
- Тебе кого, парень?
Дверь открылась, и Ромка увидал незнакомого мужчину в майке и спортив-ных штанах. А мама где? У Ромки защемило сердце.
- Мне Зинаиду Павловну.
- Какую Зинаиду Павловну? – переспросил мужчина. Из квартиры потянуло запахом спиртного. Ромка понял, что сейчас его вытолкнут на улицу, и быстро задал второй вопрос:
- Курицыны тут живут? Я - Ромка. Позовите маму.
- Тебе Зинку, что ль? Так бы сразу и сказал. Зин, тебя молодой человек спра-шивает, - мужчина грубо захохотал и, оставив дверь открытой, прошлепал на кухню. В прихожую выглянула Зина.
- Ромочка! Господи, я сейчас. Подожди.
- Мам, можно войти?
- Входи, конечно. Чего на пороге стоять, - Зина бочком перебежала из кухни в комнату, мелькнув полурасстегнутым домашним халатом, и уже из комнаты крик-нула, - Вася, познакомься, это сыночек мой, Ромочка.
Ромка вошел в прихожую, прикрыл дверь, щелкнув входным замком. Так вот он какой, Вася. Понятно. Прошу любить и жаловать. Сейчас целоваться полезет, пить предложит. Все ясно с этими взрослыми.
Из кухни вышел повеселевший Вася. От прежнего недовольства не осталось и следа. Оглядев Ромку с ног до головы, он сказал:
- Ну, здравствуй, - и протянул большую волосатую руку. Ромка почувствовал, как его ладонь тонет в крепкой мужской пятерне, и ему стало не по себе.
- Хорошо пришел, прямо к столу. Раздевайся, проходи. Есть хочешь?
- Ромочка, дай хоть обниму тебя! - из комнаты выбежала Зина в новом платье и прижала Ромку к себе.
- Мать, ты чего?
- Не отпущу, ни за что не отпущу! Ромочка! Пойдем, я покормлю тебя.
Минут через десять Ромка сидел на кухне сытый и хмельной от водки, кото-рую плеснул ему на дно стакана Василий, уже позабыв о том состоянии, которое ис-пытывал полчаса назад, когда он бродил по городу в поисках пристанища. Как бы-стро все изменилось! Только что был холод, отчаяние, видеть никого не хотел, а те-перь он сидит рядом с мамой, дома в тепле и полном довольстве. Такая жизнь ему определенно нравится!
- Ну, рассказывай, Ромка. Где твой стакан? – Василий решительно поднял бу-тылку водки.
- Ему хватит, - встала на защиту сына Зина. – Он и так уже хорош. Себе налей.
- Почему хватит? Он, что, не мужик? Ромка, ты мужик или не мужик?
- Мама, да пусть нальет, успокоится.
- Слышишь, что тебе сын говорит? – насупился Василий. - Устами младенца глаголет истина. Посторонись, женщина.
- Что рассказывать? – выдохнул Ромка, повернувшись к маме. - Надоел мне этот интернат, сил никаких нет, бросить хочу. Можно, мама, я брошу интернат?
- Ну и что будешь делать?
- Работать пойду. Мне шестнадцать уже есть. На работу с шестнадцати при-нимают.
- Рано тебе в рабочую жизнь окунаться, - вторгся в разговор Василий. – Тебе учиться надо. Сам говорил, что скрипка тебе как родная. Вот и занимайся ею, не бросай раньше времени. А там видно будет, куда пойдешь. Ну, вздрогнули!
Василий выпил, потянулся к закуске, тарелке с квашеной капустой, поскольз-нулся, уронил со стуком голову на стол и неожиданно захрапел. Ромка с недоумени-ем поглядел на маму. Зина, краснея, поспешила оправдаться.
- Ромка, ты не думай, он не пьет. Только иногда, по праздникам.
- А сегодня какой праздник?
- Сегодня пятница, конец недели.
- Понятно. Пойдем, мама, посидим в комнате. Не могу его видеть.
- Вася хороший, деньги все до копеечки приносит, на машину копит. Добрый, недавно платье мне новое купил. Оно на мне. Правда, красивое?
- Мам, пойдем в комнату.
Они вышли из кухни, перешли в комнату, сели на широкую железную кро-вать, застеленную цветным покрывалом с горой подушек в углу. Ромка сел на кро-вать, подпрыгнул на панцирной сетке и обернулся к стене, увидев знакомый ковер с мишками, сидящими на поваленном дереве в лесу. Сколько лет прошло, а он все висит, выцветший и полинялый. А вот шкаф с полуоткрытой дверцей, скрипучей, колышущейся, будто живой, и никогда не закрывающейся. Между шкафом и окном всегда оставалось небольшое, крохотное пространство, в которое он частенько заби-рался, играя в придуманные игры, прятался от минутного маминого гнева, да так там и засыпал, пробуждаясь под вечер в темноте и невероятном холоде, идущим от неутепленной наружной стены. Ромка вгляделся в промежуток, и ему показалось, что и сейчас там, в углу, кто-то сидит, маленький и продрогший.
- А я тебе кое-что приготовила, - стеснительно улыбнулась Зина. - Недавно убиралась и вот!
Она наклонилась и вытащила из-под кровати покрытую пылью мятую кар-тонную коробку.
- Что это? – спросил Ромка.
- Твои игрушки. Опять все в пыли. Вроде вчера вытирала. И откуда она только берется!?
- Самосвал! Мой любимый! - Ромка взял машину в руки, ощупывая ее со всех сторон. – Надо же, колеса целые и кузов работает. Где ты его нашла?
- Да не помню уже. Под кроватью или за шкафом, не помню.
- Классная штука! Спасибо, - глаза Ромки светились неподдельной радостью.
- Какой ты все еще маленький. Ромка, Ромка…
- Слушай, а что ты нашла в этом Васе? – неожиданно для себя сказал Ромка. - Грубый, пьет как сапожник…
- Не суди его, - отрезала Зина. – Ты не знаешь, как я жила, сколько натерпе-лась от Коли. Чуть алкоголичкой не стала. А Вася мне помощник, кормит, одевает, обращается с уважением. А если пьет, так это только по праздникам или по пятни-цам, с устатку. Это не в счет.
И посмотрела на сына. Ромка вздрогнул, никогда он не видел мать такой сер-дитой и сосредоточенной. Что с ней?
- Знаешь, Вася дело говорит, нужно продолжать учебу. Я это не к тому, что не пускаю тебя жить со мной, пожалуйста, приходи, живи, сколько хочешь. Ты маль-чик способный, талантливый, и нельзя, неправильно на полпути бросать профес-сию. Скрипка серьезный инструмент. Помнишь, как ты музыку слушал в детстве?
- Ты прямо, как наша гусыня, рассуждаешь, - ответил Ромка. И с силой катнул самосвал, который побежал, покатился по деревянному полу, но тут же затих, оста-новился, застревая в толстом домотканом половике.
- Кто? Какая гусыня?
- Завуч наш, Августина Изольдовна. Это ее ученики так прозвали. И по имени подходит, но главное по характеру.
- Не знаю. Ты вот, наверное, считаешь свою маму глупой, неразвитой, а я ска-жу тебе, что многое понимаю и чувствую. Только не все говорю. Все равно ведь не поймешь. Послушайся меня, я добра тебе хочу. Не бросай интернат, я столько сил потратила, чтобы тебя туда устроить.
- Понимаешь, мам, я поругался с гусыней, как я теперь назад приду? Не пус-тят меня.
- А ты повинись, попроси прощения. Тебя примут, я знаю. Ты же не простой ученик, а победитель конкурсов. Тебя примут.
- Откуда ты все знаешь? Заладила, вернись да вернись. Давай спать. Можно я у тебя переночую?
- Можно. А утром в интернат. Дай мне слово, что вернешься.
- Вот чего не люблю, - заупрямился Ромка, - так это давать обещания. В ин-тернате этим мучают, и дома то же самое. Что будет, то и будет. Ладно, мам?
Не услышав ответа, Ромка взглянул на маму. Зина стояла, держа в опущенных руках скомканное покрывало, и глотала бегущие по щекам слезы. Ну, зачем она плачет? Знает же, что терпеть он этого не может.
- Не плачь. Ну, мам, перестань плакать! Обещаю вернуться в интернат, слы-шишь? Даю слово. Стели постель, а то засну в одежде...
Засыпая, Ромка долго ворочался, подминая подушку под голову и укрываясь по уши теплым ватным одеялом, держал правой рукой холодный как лед самосвал. Вот и еще один день прошел. Начался нездорово, а закончился неплохо. Только вот возвращаться в интернат не хочется. А остальное вроде ничего.
(продолжение следует...)