- Заседание педагогического состава интерната, первое в нынешнем году, предлагаю считать открытым. Все за, воздержавшихся нет? Единогласно. На повест-ке дня один вопрос - выступление воспитанников на городском музыкальном кон-курсе.
Давно Августина Изольдовна не испытывала такого необыкновенного, счаст-ливого состояния и уверенности в себе. Впервые за годы ее руководства интернатом получен результат. Не то, чтобы выдающийся, но все же вполне основательный. И особо ценный тем, что он первый. Не зря она загнала в угол этого Потехина. Не на-жала бы тогда, не было бы сейчас этого результата.
- Все вы, конечно, об этом знаете, слышали, на доске объявлений висит при-каз, но я все же повторюсь. Наш воспитанник, ученик девятого класса Роман Кури-цын завоевал первое место на городском конкурсе. Это вдвойне приятно, потому что интернат уже давно ничего не завоевывал. О чем это говорит? О том, что педагогиче-ский коллектив находится на верном пути. Открою маленькую тайну. Два года на-зад, когда администрация области доверила мне интернат, признаюсь, я начала по-думывать об обновлении педагогического состава. Чего скрывать, средний возраст педсостава далеко за пятьдесят. Отсюда больничные, пропуск занятий, срыв учебно-го графика. Но теперь все это в прошлом, и я должна сказать, что очень рада рабо-тать с таким замечательным и дружным коллективом…
Потехин сидел в углу и молчал, отстукивая пальцами по столу. Хорошо, что все сложилось так, как оно сложилось. А что бы гусыня сказала, если бы Курицыну не удалось затмить очи комиссии своим выступлением? С точностью до наоборот. Тогда бы и коллектив был никудышный, и Курицын не оправдал надежд, и Потехи-ну давно пора на пенсию. Слава Богу, что все свершилось в пользу Курицыну. Долж-но же было повезти пареньку.
- Директором интерната подписан приказ о награждении, - продолжала Ав-густина Изольдовна. - Все читали? В общем, я поздравляю всех и особенно Владисла-ва Петровича, который привел Курицына к победе. Тем самым не уронил честь на-шего интерната.
- Я бы хотел добавить. Можно? – встал директор интерната, поправляя китель и проверяя при этом, все ли пуговицы парадного кителя пристегнуты.
- Конечно, пожалуйста, Петр Игнатьевич.
- Позвольте мне, как директору, - Кравец закашлялся, краснея, но тут же бы-стро, по-военному справился с собой, - присоединиться к вышесказанному и уверить собравшихся, что администрация интерната приложит все силы, чтобы обеспечить воспитанникам достойное существование. Здесь у нас, не скрою, есть еще серьезные проблемы. Тем приятнее новость – нам выделили пятьдесят тысяч на ремонт здания. М-да, - Петр Игнатьевич задумался, словно вспоминая что-то важное. – Ну, все, дальше без меня. Я поехал в город, в отдел капитального строительства. Буду не раньше шести. Меня не ждите.
И Кравец поспешно исчез за дверью. Не любил он совещаний еще с молодо-сти, с военной службы, терпеть не мог пустой болтовни, сплетен и красивых фраз. Словам он предпочитал дело.
- Вот так, дорогой мой Курицын, такие наши дела.
Спустя час после педсовета Владислав Петрович, закрывшись в учебном клас-се, рассказывал Ромке последние новости, исполняя поручение завуча. Августина Изольдовна попросила педагога донести до воспитанника содержание совещания, чтобы молодой человек понял, что победа на городском конкурсе – это хорошо и замечательно, но впереди есть еще областной конкурс, более серьезный и к нему на-до подготовиться основательно. И что от победы на областном конкурсе напрямую зависит будущее Курицына.
- Можешь отправляться домой, встретиться с матерью. Тебе выделили одно-дневный отпуск, с ночевкой. Так что можешь отдохнуть. Только смотри без приклю-чений. А то в прошлый раз, - Владислав Петрович шутливо наморщил брови.
- А что в прошлый раз было-то? Я вовремя пришел, как договаривались, - оп-равдываясь, Ромка почувствовал, как краска заливает ему лицо. Откуда Потехин уз-нал про опоздание? Кто ему сказал, кто наябедничал?
- Мне все известно. И дядя Миша не ябедник, ему по службе положено докла-дывать. Хорошо, он мне первому сказал, и дальше информация не пошла. А если бы про это узнала гусыня?
- Кто, кто? – Ромка не поверил собственным ушам. – Как вы сказали?
- Кто сказал? Что сказал? – недоуменно повторил Потехин, прокручивая ска-занное назад. – Вот черт полосатый! Августина Изольдовна, я хотел сказать.
Но было уже поздно, поправка не принималась, и Ромка залился громким и безудержно-дробящимся смехом. Ну, Владислав Петрович, ну, юморист! Вот отче-бучил номер! Откуда он узнал, как воспитанники зовут Августину Изольдовну? Ром-ка всегда знал, чувствовал, что Владислав Петрович свой человек и на него можно положиться. И вот подтверждение!
- Ну, ладно, хватит. Перестань смеяться. Кому говорят? Курицын!
- Извините, Владислав Петрович. Смешинка в рот попала. Все, замолчал.
Ромка виновато взглянул на преподавателя, который встал, давая понять, что разговор заканчивается.
- В общем, ты понял, что тебе надо делать.
- Понял. Когда можно отбывать?
- Да хоть сейчас. Августина Изольдовна дает тебе полную свободу.
- Вы хотели сказать, гусыня дает свободу? – Ромка прыснул, не в силах дальше удерживать смех.
- Иди отсюда, с глаз моих долой! – закричал рассерженно Владислав Петро-вич. – Ну, что за молодежь пошла! Не слушаются и все тут! Как с ними работать, ума не приложу!
- Есть с глаз долой! – отрапортовал весело Ромка и выкатился из класса.
И с чего это гусыня стала доброй? Однодневный отпуск да еще с ночевкой. Та-кого раньше не было. Видимо, что-то замышляет. Интернат на область тащит, зна-чит, к повышению готовится. Перед гороно выслуживается. Ну и пусть выслужива-ется, ему-то что? Раз отпуск даден, надо его использовать.
Ромка не относился всерьез к своим музыкальным способностям. Ну, сыграл и сыграл, что ж тут такого? Все играют, и он не лучше других. Просто работал, и его заметили. Вот педагог у него классный, замечательный. Если бы не Владислав Пет-рович, не было бы сейчас ни конкурсов, ни побед, ни отпусков. С педагогом ему оп-ределенно повезло, свой человек.
Одевшись, Ромка выбежал из интерната, на ходу попрощался с охранником, ты куда летишь, крикнул ему вдогонку дядя Миша. А он и не знал, куда летит, чем займется и как распорядится своим временем, но уже мчался автобусом к парку, к месту, где для него начался отсчет новой жизни. От мысли, что он может сейчас вст-ретить Риту, у него кружилась голова.
Парк Ромка нашел быстро. Вот она, та самая скамейка, на которой сидела Ри-та. Опрокинутая урна с мусором, столб с фонарем дневного света, кусты, занесенные снегом по самую макушку, и за кустами чугунная ограда. Ромка поглядел на пустую скамейку. А куда он, собственно, идет? В “Космосе” никого нет, и Риты уж точно он там не найдет. А тогда зачем спешить? Ни адреса, ни телефона ее он не знает. Сам виноват, нечего было удирать как от погони. Пять минут все равно ничего не реша-ли. Можно было успеть обменяться адресами, хотя бы фамилию спросить. А в кафе все же надо зайти, может, официантка что скажет.
А, это ты мальчик, сказала, зевая, женщина в переднике. Проходи. А чего один? Нет, твоей девушки я здесь не видела. Не было ее здесь, говорю. И в городе ее не встречала, где живет, не знаю. Да не грусти ты, найдется она, городок наш не-большой, не Москва. Найдется твоя Рита, говорю тебе. Успокойся и иди домой, у меня посетители, не мешай работать. Ступай.
Из “Космоса” Ромка уходил уже не в том настроении, в котором летел к нему на всех парах. Вот тебе и отпуск с ночевкой, победа на конкурсе. Кому нужна эта по-беда, если не с кем поговорить, посидеть, поделиться впечатлениями, переживания-ми. Кто-нибудь поинтересовался, как досталась ему эта победа? Никого вокруг, пус-тыня. Кто-то из великих сказал, что одиночество излечивает. Враки, одиночество гу-бит людей, толкает в пропасть. Вот и он сейчас на краю пропасти. И помочь ему не-кому.
Ромка долго и бесцельно кружил по городу, пока, наконец, ноги не привели его к знакомому месту. Тихий дворик, деревянная беседка в снегу, дом в три этажа, поставленный буквой г. Пусто, и только ветер завывает, и подъездная дверь скрипит и бьется, норовя слететь с последней уцелевшей петли. Ромка поднял взгляд и уви-дел окно на втором этаже. За опущенной занавеской виднелся женский профиль. Мама?! И Ромка шагнул в подъезд, соединяя прошлую жизнь с настоящей.
Звонок не работал. Ромка постучал в дверь. Ответа не последовало. Ромка по-стучал громче. Тишина. Ромка забарабанил в дверь изо всех сил, громче и настойчи-вей. За дверью послышался шум, шарканье тапочек, спасу никакого нет, стучат и стучат, дверь распахнулась, и Ромка увидел мать, растерянную, оторопевшую, в про-стеньком домашнем халате.
- Ромочка!
- Ну, рассказывай, рассказывай все по порядку. Мне все интересно, как ты жи-вешь, чем питаешься. Наверное, вас неважно кормят. А, Ромочка? Чего молчишь?
- Погоди мать, дай поесть. Вот набью пузо, тогда поговорим.
- Ешь, ешь, сыночек. Тебе хлеба подрезать?
- Режь, лишним не будет.
Ромка уплетал за обе щеки горячий борщ со свеклой, заправленный расти-тельным маслом салат из квашеной капусты, жареную картошку с мясом, заедая все это большим куском хлеба. Ну, вот он и дома. Что ж, так, наверное, и должно было быть. Все дороги ведут в дом. Какой бы он ни был.
Опустошив тарелки, Ромка взялся за компот.
- Хорошо у тебя, мать, уютно. Дом, что они говори, есть дом.
- Вот и оставайся, поживи немного с нами. А то все в интернате да в интернате.
- А можно?
- Конечно, можно, - вздохнула Зина. - Ты дома, Ромочка, здесь все твое.
- Я ненадолго. Только до завтра.
- Да живи, сколько хочешь. Я, что, гоню тебя?
Так хорошо Ромке давно не было. Разве что в детстве. Зина уходила на работу, а он забирался в песочницу, раскладывал пластмассовые формочки и, не спеша, на-бивал их песком. И хотя день длился невообразимо долго, его все равно не хватало, солнце, забравшись на край неба, нестерпимо жарило спину, шмели летали над го-ловой, и соседская бабушка что-то кричала на весь двор, видимо, звала Ромку на обед. Но Ромка не слышал, он был весь погружен в свои игры, как в теплый сладкий нескончаемый сон…
- Знаешь, мам, а я выиграл городской конкурс. Занял первое место. Ты рада за меня?
- Я всегда знала, что ты способный мальчик. У тебя с детства был музыкальный слух.
- Откуда ты знаешь?
- Знаю. Я все про тебя знаю. Пойдем, я постелю тебе на диване. У тебя глаза слипаются.
- Как ты догадалась!? Действительно, спать очень хочется. Набегался за день, устал. А завтра в интернат к восьми. Разбудишь?
- Спи, разбужу.
- А знаешь, у меня есть девушка. Ритой зовут. Хочешь, я тебя с ней познаком-лю?
- Познакомишь, обязательно познакомишь. Но не сегодня. А сейчас спать.
- Спокойной ночи, мама!
- Спокойной ночи, Ромочка! Ох, Господи!
Зина укутала Ромку одеялом, вздохнула и пошла на кухню, разогревать кар-тошку к приходу Василия. Новый муж Зины не любил, когда его встречали холод-ным ужином.
И снова интернатская жизнь, похожие друг на друга дни, невкусные обеды, холодная постель и серые потолки. После того, как Ромка побывал дома, жизнь в интернатских стенах особенно раздражала, но он терпел и надеялся, что когда-нибудь его опять отпустят домой, и эта мысль согревала ему сердце.
Августина Изольдовна пошла на уступки и милостиво согласилась, чтобы Ку-рицын с Потехиным сами выбрали пьесу для областного конкурса. Чувствуя наклон-ность воспитанника к темпераментным, искрометным сочинениям, и помня первое исполнение с листа, Владислав Петрович предложил попробовать “Цыганские на-певы”. И не ошибся. Сарасате давался Ромке сравнительно легко, чем в очередной раз удивил Потехина, который, впрочем, теперь ничему не удивлялся и был готов ко всему в отношении своего воспитанника. В Москву, только в Москву, как по-заученному твердил убеленный сединами педагог, только там раскроется твое даро-вание. Закончишь интернат и на поезд. С деньгами поможем, в общежитие устроим.
Ромка не вникал в слова наставника, отсчитывая дни до конкурса и живя толь-ко мыслями о матери и доме.
Подошел март, весна ворвалась в город отчаянным звоном капели, пением сумасшедших птиц и говором ручейков, бесчисленной сетью прорезавших и обна-живших продрогшую за долгую зиму землю. Природа оттаивала, пробуждаясь к жизни и зовя за собой измученных ожиданием людей.
И наступил день конкурса. Ромка, как ни странно, почти не волновался, чем привел в замешательство и своего педагога, и Августину Изольдовну, которая усмат-ривала в таком поведении равнодушие.
- Без волнения нет настоящего исполнения. Всякий музыкант должен испыты-вать возвышенное волнение. Волнение придает музыке душевный трепет. Вы слы-шите меня, Курицын? Вы должны испытывать волнение.
Владислав Петрович молчал, не вступая в спор, и надеялся, что и на этот раз все будет хорошо и Курицыну опять повезет.
Так оно и случилось. Ромке повезло, он снова победил, выиграл областной диплом первой степени и далеко опередил всех остальных участников. Хотя, стоило ли говорить о везении, когда Курицын играл уже не как ученик, старательно испол-няя задание педагога, но как сложившийся профессиональный музыкант со своим определенным почерком и стилем. Такого исполнения Сарасате не слышали давно. После конкурса воспитанник музыкального интерната Ромка Курицын сделался все-общим любимцем, о нем написали в областной газете, сняли репортаж на телевиде-нии. Потехин радовался успеху ученика как ребенок. А вот Августину Изольдовну успех воспитанника озадачил и встревожил. Парадокс состоял в том, что завуч сама торопила этот успех, но когда победа была в кармане, и о Курицыне заговорили как о самостоятельном таланте, Августина стерпеть этого не смогла. Ей не нужен был самородок, ей нужен был способный, но управляемый музыкант, чтобы каждый раз, отмечая успех воспитанника, говорили бы и о ней, как о выдающемся педагоге. И чтобы стиль исполнения выбирала бы она, а не какой-то там воспитанник, о кото-ром говорят теперь как о восходящей звезде. Но все получилось как раз наоборот. Теперь в случае конфликта Курицын мог спокойно уйти из интерната и его приняли бы с распростертыми объятиями в любое из училищ области. Хорошо еще, что сам воспитанник об этом не догадывался.
Все это не входило в планы властного завуча, и Августина Изольдовна неволь-но затаила против воспитанника злобу.
(продолжение следует...)