Примерно за месяц до этого я была приглашена на выступление в частный дом. Внешне всегда все выглядело пристойно, за мной присылали машину, потом отвозили обратно. Я уже привыкла отлеплять от себя пальцы-самозванцы, честно говоря, несколько раз готова была остаться. Меня останавливал лишь страх потерять уважение Мастера, я сама напилась бы, лишь бы не возвращаться домой. Но - завтра работа, я обязана быть в форме. А оторваться очень хотелось. Особенно после отъезда брата. Он звонил мне почти каждый день. Неужели он все-таки нашел свою любовь в городе чистой воды…
Так вот, тот человек был совсем не похож на тех, у кого мне случалось выступать. Я часто видела одинокие голодные глаза и отвечала мрачной яростью ирбиса, единственного животного, которое невозможно приручить.
Хозяин дома был старше меня лет на двадцать, небольшого роста, но его черные, чуть выпуклые глаза... В них не было ни малейшего намека на похоть. Грусть, удовольствие от увиденного и услышанного, мне даже стало обидно, что я не зацепила его, как женщина. С моим-то опытом, ха! Смешно, все, о чем я тогда думала, мне кажется сейчас таким смешным. Я позволила уговорить себя остаться на ужин. Еще раз «ХА!»
Хотя ужинали мы вдвоем, я перестала стесняться уже через пять минут. Артем говорил… Не помню, по-моему, мы разговаривали об искусстве, он классно играл на фоно и саксе и жалел, что не может играть на них одновременно. Его обаяние заворачивало меня в мягкое облако непривычного тепла. Мне очень хотелось, чтобы он пригласил меня еще раз. Видимо, я так зациклилась на этом, что потеряла нить разговора.
-Над чем Вы сейчас работаете? - прозвучало, как сквозь вату. Я даже зажмурилась и головой мотнула.
-Вы, наверное, очень устали, я могу пригласить вас к себе еще раз? Я бываю на Ваших концертах, знаете, очень захотелось познакомиться. Способ только один – через продюсера. Я не стану утомлять вас выступлением, если только Вам не захочется что-то показать мне. Приедете?
-Приеду. Только, пожалуйста, не через продюсера. А то это будет выглядеть…
Я поймала себя на мысли, что мне не безразлично, как это будет выглядеть.
Началась работа над небольшой программой, которая жила во мне и стремилась вырваться наружу. Это была тема моего брата, его любви. Умом я понимала - женщине сыграть такое почти невозможно, меня зальют грязью, Мастер не выпустит ЭТО на сцену, но все равно работала. По ночам я вскакивала, пытаясь поймать и запомнить движения, выплывавшие из тумана памяти, слова, заброшенные кем-то в мою голову. Не забыть… Записать…
Где-то на окраине моей жизни все еще существовал Фантом. Я привыкла слушать его, как слушают радио, думая, чаще всего, о своем. Как только во мне устаканилась мысль расстаться с ним, Фантом почувствовал это, уловил лукавые колебания моей незатейливой волны, поднялся и стал расти. Он что-то говорил, занимая все больше пространства в квартире и в моем мозгу. Сначала я посмотрела на него с интересом, словно заговорил плюшевый мишка. Но мишка был вовсе не плюшевым, он требовал себе место в моей жизни. Вернее, он определил его для себя и пытался застолбить, как участок, забивая колья мне в голову. Фантом превратился в фонтан, брызгавший во все стороны водой. Вода постепенно нагревалась и дошла до кипения, он уже пузырился, из него шел пар. Я сидела на диване и молчала, слушая его планы совместной жизни. Фантом не делал мне предложение, он считал, что все и так решено, но пора узаконить наши отношения. Именно «узаконить». Мне так понравилось это слово, что я улыбнулась, представив его себе. Моя улыбка вдохновила его на новую затейливую струю. Если надавить на шланг, то он станет также непредсказуем. Я узнала, что совершенно безалаберна, что продюсер пользуется этим. Словом, он решил осчастливить меня со всех сторон – стать супругом и продюсером.
-Это интересная мысль… Мне действительно нужен нормальный продюсер… Только им будешь не ты. Спасибо за идею.
-Ты можешь перейти на русский язык?
-Зачем? Я уже все сказала.
Не помню, как все звучало в оригинале, но сквозь пар я разглядела в его руке диски с фильмами брата, те, что еще не видела.
-Оставь, я посмотрю.
-Ты такая же развратная, как и он. Вы спали вместе!
-Ошибаешься. Я хуже.
-Все это я отнесу твоему обожаемому Мастеру. И твою карточку из диспансера тоже.
-Он почти все видел. Карточку тебе никто не даст, не перебивай меня, пожалуйста. Так вот, даже если ее дадут, это будет работать на меня. Безумная актриса! Спешите видеть!
Я налила себе коньяк в огромный бокал и стала греть его рукой.
- Пошел вон… Я устала от тебя, и вытри воду, здесь сыро.
-Ты на самом деле сумасшедшая!
-А ты же собирался жениться на мне. Я нарожаю тебе безумных детей, ни с чем не сравнимых шизиков, они будут копошиться и ползать по тебе, копошиться и ползать, а потом они…сожрут тебя, как кусок требухи и будут блевать тобой!
Последние слова я прокричала, путая два языка, и чувствуя, что на самом деле схожу с ума. Я боялась съехать с той грани, из-за которой мне уже не выбраться.
Фантом то исчезал, то появлялся теперь уже в Его образе.
-Дууууууура! Сумасшедшая, вообразившая себя актрисой, - кричал он мне Веркиным голосом.
Обычно спокойная Герда заливалась лаем, проснувшаяся в добродушной собаке порода, заставила ее вцепиться в ногу Пришельца, я уже не понимала, кто это был…
«Мне нельзя пить, мне нельзя пить», - повторяла я про себя, глотая коньяк. «Уйди! Исчезни наконец из моей жизни!» - закричала я ЕМУ и запустила бокалом. Бокал разбился, это взбодрило меня. Я стала кидать в НЕГО чем попало, сгребая с полок все подряд. Герда ослабила хватку, Фантом растворился, выругавшись и пригрозив мне судом, я кинула ему вдогонку вазу и разбила люстру. Пол был усеян осколками стекла, но на диване не было ни Павла ни брата.
Домой, нужно бежать домой из этой чужой квартиры! Я схватила сумку, накинула шубу и выбежала с Гердой в подъезд. Только почувствовав холод, я увидела, что сквозь разорванные колготки сочится кровь. Сапоги остались в квартире. Я не могла туда вернуться, Он не выпустил бы меня второй раз. Он никогда не отпускал меня сразу…
Странно, но бутылку с остатками коньяка я прихватила. «Это будет кровавый танец на снегу!» Дверь подъезда захлопнулась, я бежала по снегу, уже не чувствуя боли и холода.
«Сейчас, сейчас будет танец!» Сбросив шубу, я стала танцевать на чистом снегу, с удовольствием отмечая кровавые следы. Меня заводил этот безумный танец под фонарем, я падала, ползла, поднималась и снова начинала свой танец.
В ту ночь не произошло никаких чудес, какие обычно случаются в романах. Никто не искал меня, никто не позвонил. Я даже не помню лица человека, который подобрал нас с Гердой и отвез домой. Хоть он и прихватил все деньги, я ему благодарна. Могла бы замерзнуть. А может, и не он спер, хотя, больше я никого не помню. Для психов деньги – понятие эфемерное. А в том, что ЭТО вернулось ко мне, я уже не сомневалась.
Разбудил меня звонок мобильного. Мастер просил приехать попозже на час. А во сколько я должна была приехать? Я что-то бурнула и отключила телефон. Голова была пуста, к тому же в ней что-то гудело и ухало. Зато я лежала в своем доме, укрытая мокрой шубой. Мне было холодно, ломило все тело, но я была дома. Главное, чтобы никто не догадался о том, что я уже… Завернувшись во что-то, я побрела по дому. В нем еще сохранился знакомый запах, он прорывался сквозь паутину пустоты. Обычный банных халат брата вбил в меня последний кол. Ничего не вернуть, есть только дом, халат с запахом моего брата и мое безумие. Герда села и положила морду мне на колени. Она все понимала, поэтому ей и в голову не пришло улыбаться.
В моей комнате нашлись лекарства, которые я когда-то принимала. Они все были просрочены, но я закинула в себя горсть, потом в ванной набузовала горячей воды с пеной и забралась туда, прихватив полузасохший апельсин. Погрузившись в воду почти с головой, я, наконец, начала согреваться. Кровь из открывшихся ран на ногах поднималась вверх затейливыми узорами. Пузырьки пены постепенно окрашивались в розовый цвет. Немного больно, зато тепло. Апельсин сопротивлялся, не желая снимать кожу, пришлось надавить, сок брызнул мне в лицо и открытый рот. Я пустила апельсин в свободное плавание по кровавому озеру, мне очень хотелось спать. Голова становилась все тяжелей и тяжелей. Спать мешали странные звонки и грохот. Кто мог знать, что я дома? Герда, лаяла, как очумевшая, носилась от входной двери к ванной, царапала дверь, стараясь помочь. Я плюхалась в ванной, как гигантская жаба, пытаясь вылезти из мутного плена, но не могла, горячая вода засасывала меня, не давая подняться, все вертелось, уволакивая меня в сон. Мне стало страшно – я понимала, что не смогу выбраться. Надо открыть холодную воду! Прав был Веркин призрак… На мою голову полилась сначала теплая, потом ледяная струя. Я сделала рывок и вывалилась на пол. В запотевшем зеркале на меня смотрело фиолетовое лицо с черными кругами под глазами. Еще рывок, и я выползла в коридор. Звонки в дверь не прекращались. Надеть халат мне не удалось, я запахнулась в него и, шатаясь, побрела к двери.
Добродушная улыбка сползла с лица Мастера сразу после того, как я открыла дверь.
-Хороша… Приступ? Что было? Говори!
-Простыла, хотела согреться в ванной…
-И набухала горячей воды? Нелзяяя выше сердца наливать, - с трудом выговаривал он, перетаскивая мое туловище в комнату.
-Давненько я девиц на руках не носил, - Мастер подмигнул мне и открыл окно.
Занавеска рванулась от ветра, впуская в квартиру метель, пытавшуюся было вырваться назад, и в бессилии оседавшую на полу каплями влаги.
Мастер сунул мне таблетку валидола и стал слушать пульс.
-Хорошааа, - повторил он, - ты же не вылезла бы из ванны! Господи, спасибо надоумил старого дурня бросить все и приехать. Я, пожалуй, тоже валидол съем.
-Спасибо Вам. Извините.
-Чего уж теперь извиняться. Дыши и валидол не грызи, а под язык запихай.
Он расхохотался:
-Видела бы меня супруга… Даааа! Был у меня вчера твой ферт. Времени нет ка-та-стро-фи-чес-ки! Так вот, есть такие проходимцы, что без мыла влезут. Отправил я его по назначению, так, что не волнуйся. Если бы я к каждому актеру докапывался, с кем и что… Полтруппы разогнать пришлось бы. Праведников набирать? Я и сам грешен. Супруга моя родить должна летом, а она тебя старше… лет на пять? Вот и думай… Приперся, испортил мне настроение, я чуть репетицию не сорвал.
- Извините.
-Чай есть в этом доме? Аааа… ты сама первый день. Лежи. Пойду, поищу…
И мы пили самый вкусный в мире чай с бутербродами, которые были у него в портфеле. И Мастер был уже не Мастер, а свой в доску мужик, рассуждавший о трудностях женщины на сцене. Он знал все, всю поднаготную женской анатомии, физиологии и психики. Мы рассуждали о том, как тяжело актрисе на сцене и в семье. Вернее, он рассуждал, а я больше слушала. Мне было велено не плясать до седых волос, как Плисецкой, до которой мне все равно, как до Эвереста, а выходить вовремя замуж и рожать мужу детей. А мужа лучше выбирать из актеров, а еще лучше, если Мастер сам выберет мне мужа, и совсем уж хорошо будет, если Жириновский добьется разрешения на многоженство, тогда Мастер сам на мне женится и будет вечно молод. А я буду любить его. Он довольно хохотал и потирал руки.
-Ты из тех, кто ничего не видит, кроме работы. Ведь этот ферт прав – тебя грабят. Нельзя так, голубушка. Допустим, ты пришла в магазин. За колбасой по сто рублей за кило. А велишь продавцу дать тебе кило буженины. Продавец тебе что? В лоб тебе!
-Я уже забыла, как она выглядит…
-Я к примеру! Абстрагируйся. Твой труд – та же самая буженина. И он имеет свою цену. А ты его продаешь, как колбасу, поняла? Нельзя так, честное слово… Не могу же я за всем уследить, тем более, ты у нас в труппе только числишься.
-Поняла.
-Будем надеяться. В общем, так: лечи ноги, и чтобы я больше этого не видел, Мастер держал в руке мою ногу и разглядывал ее, качая головой, - Поссорилась, побила посуду – все бывает… Будешь дурить – выгоню, поняла?
Я кивнула, хлюпая половинкой носа.
- Сама не вставай без нужды. Отдохни, почитай, вязать умеешь? Жаль, шарф бы мне связала. Ноги, ноги лечи!
-Можно я вас поцелую?
-Пользуетесь моим мармеладным характером, - промурлыкал Мастер, - что ты носом тычешься, в губы целуй! Вот так!
Герда скакала, тоже стараясь его поцеловать.
Странное дело – обычный разговор с человеком вывел меня из дикого ступора. Я уже не считала себя сумасшедшей и не хотела возврата в прошлое. Выздороветь и работать!
Вчерашний день уплывал от меня. И зачем я по стеклу пробежала? Теперь танцевать нельзя. Зато можно спать.
Я отсыпалась два дня, мой кашель был похож на карканье вороны. Чудодейные снадобья, переданные Мастером, заживляли раны на ногах. Даже две самые глубокие стали затягиваться. Хотя, ходить было еще больно, а о танцах не было пока и речи. До гастролей оставалось всего три недели.
Валяюсь в прошлом. Нашла у брата фотографии, те, на которых они с Павлом целуются, лежу и млею, «саму себя любя». Мне всегда хотелось быть третьей в их жизни, чего уж там... Интересно, замечали они мои взгляды? Может быть, даже обсуждали. А вот фотосессия нашей пьянки после моего первого успеха у Мастера. Здесь они оба смотрят на меня, это точно. На этой фотографии мы все пьяные. Не поймешь, кто куда смотрит. Но мне кажется, что на меня… Официант фотографировал, он должен знать. Точно – больная. Неужели я одна такая? Спокойно! Если бы не я, не было бы этих фотографий. Черт, как они целуются, я даже вижу кусочек языка Павла. Жалко лупы нет. Может, у маман поискать?
Я не пригласила ее на концерт! Билеты есть, нужно только привезти ее, она у нас тетка помпезная. А фотографии я возьму с собой, они меня греют. И негативы возьму, может, брат захочет … Нет, я точно рехнулась, он захочет посмотреть их со своим любовником - шиза полная. Вернусь – и сразу в больничку, без направления возьмут. Что же это тоска такая… Репетировать нельзя, третьей быть тоже нельзя. Ничего мне нельзя, кроме моих
спектаклей.
Я боюсь Парижа. Я боюсь, что меня не поймут. Я очень боюсь. Может быть, поэтому и сорвалась. Что будет, когда мою крышку снесет окончательно? Жалко, что я этого не увижу со стороны.