Госпиталь. Обстрел Пули-хумри.
Шло время. Точнее не шло, а ползло как больная черепаха.
Говорят, что труднее всего ждать и догонять.
Нам приходилось ежедневно делать и то и другое как в прямом, так и в переносном смысле.
Все ждали, когда всё это закончится. Ведь обещали вывод войск в недалеком будущем. Естественно, невыносимо тянуло домой. Домой к своим родным, и домой к родной земле.
Кроме того, нам, как молодым солдатам (чуть больше полугода за плечами) машины, естественно, достались старые. Так уж было заведено. Поэтому приходилось постоянно догонять "стариков". Быстрее делать, соображать, находить лучшее решение. Ошибки тут могут стоить жизни как нигде в другом месте.
Ритм жизни в армии, и тем более, на этой земле совершенно иной. Очень много дел по ремонту машин. После каждого рейса свою ласточку или барбухайку - кому что досталось нужно готовить к следующей поездке. Кроме того, караульная служба вмешивалась в обычный уклад жизни, сбивая ритмы сна и бодрствования. Молодые солдаты сильно не высыпались, уставали. В первое время трудно было даже найти время выстирать одежду. Вечно зачуханные, забитые, бесправные. Их
легко выделить из основной зелено-серой армейской массы по внешнему виду, по опущенному взгляду.
Одинаковые дни, похожие друг на друга своей обыденной грязью и каторжной работой тянулись, казалось бесконечно.
Тряпочный термометр на здании клуба показывал, что лето набирает силу. Красная отметка на нем постепенно подползала к пятидесяти градусам. Даже асфальт при такой температуре становится мягким. Находиться под открытым солнцем крайне неприятно. Металл на машинах нагревался до такой степени, что можно получить ожог, едва прикоснувшись. Уже давно ходили на обеды с голым торсом — иначе в столовой просто невозможно находиться, хотя чаще всего обедали где-нибудь в пути, в дороге.
Рейсы, так же как и дни, были похожи один на другой. К счастью, проходили спокойно. Все чаще у дороги можно встретить дымящийся остов машины. К счастью, нашу колонну неприятности обходили стороной. Чаще всего ходили в Пули-хумри, реже через перевал Саланг в Кабул или Баграм. Летом этот перевал вполне удобен для езды. Ни снега, ни льда на дорогах. Старики говорили, что придет зима, и мы узнаем почем фунт лиха. Ну а пока было лето, и оно тоже доставляло немало неприятностей.
Уже притупилась внешняя настороженность, точнее не притупилась, а перешла во внутреннее состояние, куда – то в голову, мозг. Уже привыкли к бесконечной жаре, чёрным тучам пыли, поднимаемой иногда южным ветром «Афганцем», смирились с недостатком сна. Привыкли ноги целый день давить на педаль газа, а руки – крутить руль и переключать скорости. Научились довольно быстро менять колёса. Особенно, когда в каждом рейсе приходилось делать два – три своих колеса и « помогать» старослужащим. Даже не верится, что так часто могут прокалываться колеса.
Трудно было сжиться только с дедовщиной. Впрочем, очень многому можно дать объяснение и оправдание. Во всяком случае, нас гоняли для того, что бы мы научились делать быстрее, точнее — что бы в экстренной ситуации из-за нашей нерасторопности не погибли ни мы сами, ни люди из-за нас. Ну да ладно.
Прошло всего два месяца, а я уже попал в госпиталь с желтухой. Отсутствие должной гигиены и большая распространенность заболевания в этих краях делают свое дело.
Госпиталь находился в Килагайской долине, в нашем военном городке, недалеко от одноименного Афганского города Пули-Хумри. В этой долине, похожей на огромную пыльную яму останавливались на ночлег все колонны.
К счастью, болезнь не страшная. Просто некоторое время был похож на лимон.
Но госпиталь есть госпиталь. Ни работ, ни забот. Хороший сон, уйма времени. Среди армейской суеты это как побывать на курорте. Конечно, я отдохнул, даже немного поправился. Недели через полторы чувствовал себя совершенно бодрым и здоровым.
- Белоусов! – окликнул меня в коридоре начальник отделения майор Васечкин. Добродушнейший человек, прибывший сюда, как мне казалось, не ради карьеры и денег, а для того, что бы лечить и помогать.
- Да, товарищ майор.
- Капельницы тебе отменяют, завтра переходишь в шестую палату.
Так, думаю, - для выздоравливающих.
- Наконец-то! – тон по-настоящему радостный. Может быть, где-то в душе оставались нотки сожаления, что лафа закончится, но эта вольная бездельная жизнь изрядно надоела. Не могу сидеть без дела, да и к своим тянет.
За время пребывания в госпитале, нашёл хорошего друга. Максима Горева из Подмосковья. Он служит, как и я водителем, тоже в Хайратоне, недалеко от нашей части.
Незаметно пролетела еще пара недель. Чувствовал я себя отлично, но начальник отделения с выпиской не торопился. Анализы еще не пришли в норму.
Июль, самый разгар лета. Очень трудно описать ту, всюду проникающую безжалостную жару. Даже ночью температура не падает ниже сорока. Чтобы заснуть приходилось, накрываться намоченной простыней. Что бы переждать жару, унимавшуюся только к полуночи, мы выходили на «свежий» воздух поговорить, вспомнить гражданскую жизнь, спеть под гитару любимые песни.
Если брали гитару, то выходила целая толпа. Песни – одно из немногих доступных развлечений в этом страшном мире.
За время пребывания в госпитале, Пули–Хумри «духи» ( душманы - прим автора) сильно не обстреливали. Мелкая стрельба слышна часто, особенно по ночам. Плюс каждый день наши из «градов» обрабатывают окрестные горы и караванные тропы. К этому уже давно все настолько привыкли, что, наверное, и не замечали вовсе.
На городок внезапно, как это бывает в горах, опустились сумерки.
Как обычно, мы сидели с Максом на крыльце, рассказывая байки о прошлой жизни.
- От меня до Москвы километров 15-20 будет. Три остановки на электричке.
- Класс! - искренне завидую другу. Я был в Москве, на фестивале в восемьдесят пятом, очень понравилось. Недалеко от Измайловского парка жил. Даже Сенкевича видел утром с сенбернаром. Надо будет к тебе в гости заглянуть.
- Заезжай — Макс улыбается. Всегда буду рад. Серёга, а от тебя до моря далеко?
- Не очень. Метров триста. Сознание отбрасывает мысли назад к теплой воде и песчаному пляжу, где отдыхали со школьными подругами осенью, за пару месяцев перед призывом. Вспомнились теплые деньки бабьего лета, ласковая, невероято чистая вода с ровной гладью и золотистая кожа девушек. Как я соскучился по всему этому! Эх, окунуться бы сейчас.
Свистящий звук заставляет нас прерваться, поднять голову.
- Ракетница – махает рукой Макс.
- Да, наверное.
Но свистящий звук резко обрывается, перерастая в оглушительный взрыв с разлетающимися в разные стороны огненными точками.
- ЭРЭС! – восклицаем в один голос. ( ЭРЭС – реактивный снаряд – прим автора).
- Здорово, говорю, салют как у нас в Керчи на девятое мая.
Но особо улыбаться не приходиться, потому, что такого мы ещё не видели, да к тому же реактивный снаряд упал всего в трёхстах метрах от нашего модуля на продовольственные склады, да вслед за ним надрывно просвистели ещё два, разорвавшись там же.
А это уже не шутки. Чуть дальше находятся артсклады. Если туда попадут, наш модуль придётся строить заново. По свисту определили, что снаряды летят либо через нас, либо недалеко от нас.
Бежим в процедурку, чтобы погасили везде свет. После того, как сделали все меры по безопасности, садимся отдохнуть и отдышаться.
Мальчишеский интерес переборол страх, и мы снова вернулись наружу, даже залезли на крышу модуля. Тем более, прятаться от реактивных снарядов в этих фанерных коробках не лучшая затея.
С высоты было заметно, что обстреливали не только склады, а главным образом аэродром и полк, километрах в двух от нас.
- Что же свет не тушат? - раздраженно говорит Макс.
- Да и наши чего–то молчат. Стрельба в одну сторону. что за ерунда? – говорю с досадой.
Через пару минут непрерывного обстрела свет погасили во всей долине, или повредили генератор. Ещё пара снарядов упали в районе продскладов, недалеко от нас, на пару секунд освещая округу.
- Слышишь, ей богу через голову летят - сказал возбужденно Макс. Может лучше уйти?
Из больничных модулей вышло довольно много людей. Такой обстрел это уже перебор, даже для этих мест необычно.
- Чёрт его знает, откуда стреляют. Огненный след от реактивного снаряда появляется только через время после выстрела.
Наконец раздался и первый ответный залп. Мне показалось, ответили из полка зенитки. Почти сразу после них ударили грады, с оглушающим воем выбрасывая снаряды и поднимая вокруг себя тучи пыли. Ударила установка из другого места, третьего. Некоторых я раньше не видел. Духи больше не стреляли.
- Что за интерес по очереди стрелять? – Макс с досадой махнул рукой. Идем спать.
На этом неприятный инцидент, если его можно так назвать, закончился.
Постепенно все разошлись спать. Наши установки ещё долго стреляли, унося с диким воем смертоносные снаряды в мрачную пустоту. Конечно, в эту ночь уже было не до сна.
Говорят, только два раненных. Верится с трудом, но тут, в госпитале сразу стало бы ясно про убитых.
На следующий день несколько духовских ЭРЭСов попало на стоянку машин. Там был виден свет. Это резко демаскировало. Как потом выяснилось, это была третья рота моего батальона. Тоже раненные.
Прошёл ещё день. Вечером, пришла в голову мысль, сходить на стоянку, проверить, не пришли ли наши колонны. Ужасно хотелось поговорить с ребятами. Почти месяц мы их не видели.
Конечно, по уставу запрещено выходить за пределы госпиталя, но никто такие вещи не контролирует. В синей госпитальной одежде, или "синьке", как мы ее называем, идти неудобно. Все-таки, до пыльной ямы-стоянки полтора-два километра пешком в основном по пустырю.
Хорошо, когда налажены связи с вещевым складом через старослужащих, с которыми тоже были неплохие отношения и из–за гитары, да и просто человеческие. Поэтому солдатская форма, нужно заметить, гораздо лучше той, в которой я пришел из учебки, уже давно лежала под матрасом. Путь туда не опасный, вокруг только наши. Сюда бачам вход закрыт, поэтому ожидать неприятностей от дороги нечего.
Можно сказать, красивая равнина раскинулась между гор, если иметь большую фантазию. Сухая выжженная земля с толстым слоем пыли, в которой утопали "солдатские" кроссовки - ну почему мы не взяли сапоги? Почти никакой растительности. По периметру на верхушках гор расположились наши блок-посты.
За незначительными разговорами незаметно добрались с Максом до стоянки.
В груди что-то сжалось, когда я увидел издалека знакомые КамАЗы. Оказалось, что только моя колонна пришла в этом вечер. Макс наотрез отказался идти к моим и ему пришлось одному вернуться в госпиталь.
А я шел к своим. С радостью и опаской одновременно.
По правде говоря, не думал, что меня встретят хорошо.
Но не только мой призыв, но даже вся узбекская компания вышла меня встречать. Все улыбались, поочерёдно хлопая по плечу.
Тут же нашлась гитара. Вечер выдался просто сказочным. Пожалуй, один из лучших вечеров за всю службу. Поочередно расспрашивали и рассказывали. Даже такие, казалось, обидные слова, как "притащился наверное там", "закосил от службы" были сказаны скорее с теплой завистью.
Желание возвращаться в госпиталь у меня пропало напрочь. Единственное, что тревожило – это документы, которые остались там.
Бек сказал, что он тоже когда-то сбежал из госпиталя, документы потом переслали в часть. Это обнадежило. Но как отнесется командование?
К счастью, ротный меня поддержал и решение было принятно немедленно.
- Езди на здоровье, если хочешь - сказал он, тряся меня за плечи. Вон, какую ряху там наел.
Поскольку я был без дела, меня поставили в наряд на кухню ПХД.
Тут я почувствовал, что тяжело будет переключиться сразу с одной жизни на другую, но ничего не поделаешь, когда-то надо.
После долгого отсутствия был сильно заметен контраст между моим призывом и старшими. Наши выглядели забытыми, усталыми, грязными. На моей машине, как сообщил Сейдамет, ездил Бочаров – парень из моего призыва. Точнее не ездил, её в рейсе не было, она стояла в части готовилась к списанию. С неё уже переставили на другую машину зенитную установку и двигатель - единственные работающие механизмы.
На следующее утро построение, командир роты отдал приказ на марш и вперёд, вернее назад, домой, в Хайратон. Меня посадили к Иванчуку, он накануне подвернул ногу.
Вот и закончился Госпиталь, лёгкая жизнь. Этой ночью, я сходил последний раз туда, попрощался с Максом, взял оставшиеся вещи.
Как всегда, ранним утром подъем, построение, короткая инструкция ротного и домой.
Весело работает мотор, знакомые запахи едкого дыма из выхлопных труб, шуршание колес по щебенке.
Проехали Дорожный пост на выезде из Долины, несколько зигзагов по спуску вдоль реки, Афганский город Пули-Хумри - вроде все как всегда.
К сожалению, дальше пошли трудности. Останавливались прочищать воздушный фильтр – мотор совсем не тянул на подъём, затем пробили колесо. Еще одна остановка в помощь Смирнову – тоже колесо пробил. Так оказались вместе с машинами тех замыкания.
К жаре более-менее привык, по крайней мере, мог свободно себя держать, чтобы не спать. Потихоньку отмечаю в голове перемены в дороге. Выгоревшие кое-где склоны гор, новые остовы разбитых машин по краям. Что ещё? В дуканах появилось много фруктов – гранаты, инжир, яблоки, хурма, арбузы, дыни. А люди те же, с хмурыми смуглыми лицами, чаще в чалмах, в грязно-серой одежде. Такие же раскрашенные машины, вездесущие бачата, предлагающие чарз (косяк), жвачку, сувениры и норовящие что-нибудь стащить.
Старые вопросы и ответы – что есть, бача, что надо бача?
- Подъезжай к дукану с арбузами - говорит Иванчук.
Снижаем скорость берём вправо.
- Эй, бача, чан паэса? ( сколько стоит - прим автора).
Дуканщик не заставляет себя ждать, сам подбегает, предлагает товар.
- Четыреста – один штука - в Узбекистане его вполне можно было бы принять за своего.
Иванчук через окно даёт афошки, получает арбуз. Всё отъезжаем.
- Арбуз купили, только резать нечем. Обгоняй потихоньку наших, нужно найти нож.
Обгоняем одного, другого. Находится и нож. На ходу передаем, на ходу режем, едим, и даже успеваем угостить других.
Про все новости и перемены в части уже расспросил, поэтому оставшуюся часть дороги едем молча. Встряска от теплой встречи дала возвышенное приподнятое настроение. Ощущение, словно ехал домой.
Сразу за афганским поселком Ташкурганом останавливаемся помочь Вадиму Булгакову. У него "сгорело" два колеса на шаланде. Долго возились. Пришлось оставить по одному колесу на оси с каждой стороны. Вместо второго- диск. Устали как собаки. Возле следующего дукана взяли дыни, арбузы. Нужно было перекусить после тяжелой работы перед последним рывком через пустыню.
Заметна усталость, пальцы на руках трясутся. Делаю попытку расслабится, но за дорогой слежу внимательно. Пустыню проезжали на максимальной скорости. Жара невыносимая. За очередным барханом показывается царандоевский пост ( царандой - народная армия Афганистана, условно говоря, помогала нам - прим автора) и первые строения Хайратона.
Сворачиваем с асфальта на пыльную и ухабистую дорогу. Проезжаем несколько частей, наконец видны и наши жёлтые модули. Изо всех сил давлю на сигнал, добавляя его в общий гул колонны. От души радуемся, что "без происшествий" прошёл ещё один рейс.
Машины поставлены на стоянку. Грязные и усталые бредем в глубокой пыли к жилым модулям. Выстраиваемся на плацу. Как всегда, нас встречает комбат.
- Здравствуйте солдаты - "батя" старательно выговаривает букву О.
Отвечаем как можем, вразнобой - сказывается усталость.
- Рад что вы все вернулись и привезли нашего больного.
В его тоне слышаться странные нотки. Это не его стиль. То ли грусть, то ли радость.
- Вы, наверное, еще не знаете, что случилось с Пули-хумри.
По рядам прошел шепот. - Что случилось? Все смотрят друг на друга, но каждый лишь мотает головой.
После небольшой паузы комбат продолжает. - Нет больше Пули-хумри.
- Как так? - наверное, сказано было всеми одновременно.
- Разметало его. Через час после вашего отъезда в артиллерийский склад попал ЭРЭС. Начали рваться снаряды. Сдетанировала взрывчатка. Взрывы продолжаются до сих пор. Передают, что много потерь, хотя большую часть людей удалось эвакуировать.
С минуту стояла полная тишина.
- Вот такие вот дела - комбат тихо вздохнул. Идите отдыхать.
Вся рота посмотрела на меня.
Да ты как задницей чувствовал. До меня с трудом доходили слова. В голове прокручивалось возможное кино, останься я в госпитале. И что с Максом? К сожалению, этого узнать уже не удастся. На войне, как и в жизни — у каждого своя судьба. Моя служба это несколько раз доказывала.