- Как я понимаю, вы – её сын?
Муж кивнул, и врач перевёл взгляд на неё:
- А вы – его жена?
- Да, - врач смотрел так жёстко, что хотелось пригнуть голову.
- Зачем вы её привезли? – он смотрел только на неё, и говорил, намеренно хлёстко, для неё, - вы же понимаете, что это вопрос нескольких дней. ЗАЧЕМ?
Вспыхнула, поняв, что может сейчас сказать только то, что думает, сжала на мгновение зубы и кулаки.
- Потому что... Потому что ещё вчера я могла её накормить и напоить! А сегодня уже и этого не могу. Я не могу позволить, чтобы она умирала у меня на руках, и я не могла ничего сделать! Потому что... и если бы она... ещё могла глотать, я бы не... – и слова закончились под тяжёлым взглядом врача.
- Понятно, - наконец, произнёс он, и добавил после паузы, заранее пресекая вопросы, - хорошо. Звоните, приезжайте. Я не знаю, сколько она ещё проживёт: день, неделю... Звоните.
Свекровь положили в больницу. Умирать – это было понятно.
Назад ехали, молча, все 50 километров заснеженного сумрака и тишины.
Свет фар скользил по снежным вертикальным откосам по обе стороны дороги, оставленным грейдером, и так же, неторопливо-заморожено, скользили мысли.
«Ирония судьбы... она меня всегда недолюбливала - и именно я оказалась рядом в самое тяжёлое время... кормить с ложечки, убирать за ней, одевать и...»
Да, не любила: во время ежегодных коротких приездов в отпуск свекровь перемывала за ней полы и перестирывала второй раз рубашки мужа. Сама готовила, возилась с крошечной внучкой и не выпускала из квартиры даже за продуктами: «отдыхай...»
«...не любила, потому, что слишком сильно любила своего сына... да, и я её недолюбливала...»
Подозрительно и ревниво свекровь следила за ней: как говорит, как что-то делает; пытливо, с поджатыми губами разглядывала, почему невестка, раскрасневшаяся и оживлённая, вернулась из магазина...
И в то же время, свекровь постоянно помогала: деньгами, посылками. Она поддерживала их брак, так и норовящий рассыпаться временами.
«...да что там: если бы тогда, после крупной ссоры перед свадьбой, она не приехала... и свадьбы-то никакой не было бы...»
Они тогда очень сильно разругались. Решение было незыблемым до момента, когда в дверях она увидела пожилую, сильно уставшую женщину, из-за сына проехавшую немало километров – к ней.
«...интересно складываются судьбы...»
Самарканд оказался последним городом для родителей мужа – это была первая в их жизни настоящая, не временно-служебная, квартира; и расставаться с ней они не хотели.
Свекровь вспоминалась сидящей у кухонного окошка: подперев голову у стола, отдыхала она у окна, завитого виноградником. За окном постоянно жили два голубя, и они совсем не боялись её, выводили птенцов; она наблюдала за ними с улыбкой, а потом оживлённо рассказывала новости «птичьей жизни».
«...вот и всё... виновата, ведь боль была! она же говорила... не поняла, не захотела понять... а она терпела, терпела... виновата...»
Ночью свекровь неслышно ходила по квартире, заглядывая в двери; в своём любимом строгом чёрном платье с воротничком-стойкой; беззвучно извинялась, неловко улыбаясь, и вновь, и вновь искала нужную дверь. В её снах.
В тот день их не пропустили: на перевале была метель, и все машины заворачивали назад.
- Нельзя! – простужено кричал постовой, - понимаешь? Там не проехать! Заворачивай!
Снег остро бил в лицо, стёкла машины за пару минут занесло снегом... и только дворники, натужно скрипя, расчищали и расчищали небольшое пространство на лобовом стекле.
- Поехали до переговорного. Хотя бы позвоним, - осторожно сказала с заднего сиденья, замирая от страха перед снежной бурей, обняв детей. Муж сидел за рулём, не двигаясь некоторое время, потом послушно тронул с места машину.
Побежала звонить сама, чувствуя, как дрожит и немеет что-то в груди.
- Умерла. Вчера, восьмого декабря, в восемь вечера, - равнодушно отвечал женский голос.
Не ответив, положила трубку. Посидела немного в кабине, вышла, осторожно прикрыв за собой дверь, и медленно начала спускаться по лестнице.
Села в машину, захлопнула дверцу:
- К ближайшему магазину, - и глупо обрадовалась, что никто не задаёт вопросов.
Вернулась из магазина с непозволительно дорогим мороженным, протянула детям и мужу.
- Ехать никуда больше не надо, - выговорила дрожащими губами, ощущая вкус мороженного, смешанного со слезами.
Забрать покойницу из больницы смогли только через восемь дней: то не было света в больнице, то – выходные у патологоанатома, то – праздники.
Муж всё ждал «старшенького» брата, переживая и потихонечку «прикладываясь» к спиртному. День шёл за днём, но от брата не было никаких вестей.
Уговорили, наконец, добились разрешения не делать вскрытия: «...уже девять дней, а душа всё покоя не знает...»
Привезли, установили гроб с телом в комнате свекрови, зажгли свечу у небольшой иконки. Впереди была последняя ночь перед похоронами.
Ни подруг у свекрови здесь не было, ни... какие «плакальщицы» могут быть в далёком заснеженном городке на сопке, из пяти домов?
- Значит, посидим вдвоём, - решили вместе с мужем.
Детей отвели на ночь к знакомым, подругу она отпустила: «...знаю, что тебе завтра весь день работать. Иди домой, мы сами справимся, спасибо за помощь».
Не справились.
Задыхающийся от горя, багровый от подскочившего давления, муж вышел покурить и... потерялся, «подхваченный» чьей-то сердобольной рукой со стаканом.
Она не сразу поняла, что осталась одна у гроба на всю ночь.
Ждала, прислушивалась, верила.
После часа ночи поняла, что ждёт напрасно.
«...не могу быть здесь одна! мне страшно, почему я должна сидеть около неё, это же его мать, не моя... это ему должно быть стыдно... ну, не будет никто сидеть у гроба, и что?... не могу!...»
Выскочила из квартиры... добежала по снежным наносам до ближайшего дома, в котором уже давно видела сны подруга: хотелось кричать, звать на помощь, стучать во все двери. Поняла, что не сможет этого сделать, и... медленно вернулась в квартиру:
«...так нельзя, это не по-человечески... как же она там – одна?»
Когда, около двух часов ночи, холодным ветром обдало спину, и незримая рука прикоснулась к затылку - дёрнулась испугано, вскочила и прижалась спиной к промёрзлой стене.
Чувствуя холодный поток воздуха в лицо, дрожащей рукой схватила «Молитвослов» свекрови, который никогда раньше не открывала. Почему, сама не знала; схватилась за тоненькую книжечку, как за соломинку хватается утопающий...
Так и простояла у стены до пяти утра, в голос читая над гробом молитвы и боясь тронуться с места. Читала, повторяясь и повторяясь, пока не перестали шевелиться волосы на голове, а промёрзлая стена не стала казаться тёплой.
Муж, покачиваясь, и пряча от неё красные глаза, появился около девяти, спросил: «Не приехал?» Покачала отрицательно головой, не стала задавать вопросы.
После этой ночи любые его ответы не имели смысла.
У могилы, выжженной костром из старых шин в мёрзлой земле, наклонившись к холодному лицу свекрови, прикоснувшись губами ко лбу, прикрытому лентой, прошептала:
- Ну, мама... может, я... искупила этой ночью перед вами всё, что сделала не так?... простите меня...
От двадцатиградусного мороза и ледяного ветра замерзали руки и губы, детей пришлось отвести в машину сразу же после брошенной ими в могилу горстки песчаной земли.
А на душе было очень спокойно.
В ушах всё звучали проникновенно-искренние слова молоденького батюшки, почти мальчишки: «...не надо плакать, она простила вас, ей сейчас легко и она хотела бы вам сказать: простите меня так, как я вас прощаю...»
Звонкий голос поднимался над горящими свечами, проходил сквозь стены и потолок; и казалось, она чувствовала, что свекровь где-то рядом.
«...простите, как я прощаю...»
Спасибо всем прочитавшим
Царство небесное рабе божей Валентине