Сильнее смерти.
Посвящается моему самому лучшему первому наставнику и другу
Тибию Николаю Тарасовичу.
Глава первая.
Поезд все наращивал и наращивал свой быстрый и неуемный, в точности как само время, стремительное движение. За окнами вагонов начинало мало-помалу, постепенно смеркаться. И небо из светло - синего помаленьку превращалось в бледно - фиолетовое, цвета ранних весенних фиалок. Августовский жар, паливший землю, понемногу убывал. Внезапно подул вечерний ветерок. Он на своих легких крыльях наконец-то принес долгожданную прохладу. Вечерняя зорька вдалеке запламенела на западе огромным золотисто – шафранным костром. А на северо-востоке мало-помалу, неторопливо, словно вечерняя принцесса на сказочной колеснице, постепенно поднималась голубоватая вечерняя звезда.
День, утомленный суетой, плавно сменялся ночью. И она, подобно огромной, чудной, фантастической птице, раскрыла свои огромные, черные крылья, расшитые мелким золотом звезд. И плавно, понемножку, виток за витком, опускалась вниз, на летнюю землю, все еще горячую от летнего зноя. Однако вся эта сказочная красота уходящего дня обратно осталась далеко за поворотом. И пассажирский экспресс в своем неумолимом, как само время, стремительном беге по рельсам ворвался в полосу дымки, марева и дождя. И за вагонным стеклом принялся моросить мелкий дождик, чем-то схожий на густой речной туман. Его мелкие капли растекались по сероватому, припавшему дорожной пылью, стеклу, оставляя на нем неровные следы и потеки. Эти косые, неровные струйки отдаленно чем - то напоминали горькие слезы. И со стороны представлялось, что природа проливала соленые слезы, полные печали и невысказанной боли. Только лишь о чем эта боль и печаль? То ли о том, что умирающий день торопился, спешил уйти на другую сторону земли, и его сменяла нарождающаяся красавица-ночь? Или все о том, что каждое мгновенье ускользало в черное небытие времени. И ему не было возврата на эту грешную землю, полную пороков, боли, слез и страстей? А вагонные колеса на стыках стальных рельсов напевали и напевали свою старую, заунывную и слишком уж банальную песенку грусти: не вернуть, не вернуть, не вернуть…Ничего уже не вернуть…
В этих наступающих теплых летних вечерних сумерках купе, у самого окна, неподвижно замерла, точь-в-точь окаменела, хрупкая женская фигурка. Она сжалась в комочек. Женщина изящными, холеными пальчиками попыталась зажать поплотнее свои уши, чтобы не слышать эту слишком уж унылую для своей души песню колес. Именно она будила в глубинах ее души слишком уж горестные, и очень невеселые воспоминания о прошлых днях.
«О, Господи, Боже мой! И когда вот только закончится вот эта пытка моим прошлым? Когда же, Господи!? Да и никаких попутчиков, как на грех, вовсе нет! Ну, хоть бы кто, хоть бы кто пришел! Ну, хоть бы черт рогатый, и то не было бы так скучно! Кто будет, мне все равно! Только бы хоть немного отвлечься от прошлого. И не думать о том, что было, и чего уже ну никак не вернешь! Никак и никогда»! – Она возбужденно вскочила со своего места. И нервно прошлась по купе. А после все же остановилась около самого окна. «Боже мой, как только она мне надоела, опротивела! Эта мерзкая, гадкая, противная черная косынка! И какому вот только идиоту взбрело в его тупую голову носить траур для молоденьких двадцатилетних или двадцатидвухлетних вдов, которые вчера только были глупыми девчонками! Ах, Боже мой, и все вот странные люди! Как это надоедает, когда они со своими глупыми сочувствиями так нагло и бесцеремонно лезут в душу!». – Пронеслось в ее голове. Сейчас женщина вполне овладела своими эмоциями. И только нервный, сухой блеск ее заплаканных глаз, да побелевшие костяшки пальцев, с силой стиснувших край вагонного столика, выдавали ее недовольство. И то, что в ее душе поднялась настоящая буря. «И эти противные доброжелатели, которые охают да так ахают. И жалостливо смотрят, что иногда просто хочется надавать оплеух и пощечин какому - нибудь доброхоту. За что? Да только за то, что он так прилежно, старательно и усердно препарирует твои душевные страдания. И к чему все эти разговоры? Разве они чем-то помогут? Как будто оттого, что они, эти доброхоты, мне выражают свои сочувствия, мой любимый Вадим воскреснет! Да, воскреснет! Три ха-ха! Ждите, может, и дождетесь на второе пришествие! Черта с два! Он умер. И теперь спокойно лежит на своем месте. На Байковом кладбище. Около своего деда – генерала, под двумя метрами земли и слоем гранита. Лежит там так же смирно и спокойно, что тот мышонок. И уже никогда не встанет. И будет там до самого второго пришествия. Если оно когда – нибудь да наступит. А эти сочувствия? Банальные, глупые слова, от которых только тошнит, как от касторки. Хотя от этого слабительного для организма есть минимальная польза. А от этих сочувствий что? Можно сказать, что ничего. Лишь только душа болит, саднит, как открытая рана. Ну ладно, я согласна с тем, если это говорят в день похорон. Ну, допускаю еще до девяти дней. Это проявление вежливости еще, куда ни шло. Но вот уже прошел, можно сказать, что полный календарный месяц. Если не больше. И до сих пор в день приходится выслушивать до десяти этих душевных излияний – вливаний! А это так тяжело, что не описать словами! То же самое, как сорвать корочку с только что поджившей ранки. Обратно кровь и боль. И так до бесконечности. Я знаю, что многие наши знакомые очень уважали покойного Вадима. Однако отчего же никто не подумает о чувствах несчастной вдовы? Ведь каждое такое сочувствие напоминает о горечи и глубине утраты!» - Она прижалась горячим лбом к стеклу, и прикрыла глаза. Мысли так унесли далеко в прошлое, что уже стук колес не тревожил ее душу. Она его просто-напросто не слышала, погружаясь в пучину воспоминаний. «Да, да, это равносильно тому, что с чуть поджившей раны срывают корочку, или сухой струп. И обратно тело разрывает острая боль, как нож. Или обломок лезвия! И опять кровь, капли, струйки крови!». – Она отошла от окна, и села обратно на свое место. «Да, я сумела ускользнуть легкой тенью от всех этих злых, противных людишек! И теперь убегаю от них все дальше и дальше на юг, на курорт, к теплому и синему – пресинему морю. И как можно подальше от этого нескончаемого кошмара!». Она достала сумочку, и щелкнула замочком. Покопавшись, достала мятную конфетку. Зашелестела бумажка, и была небрежно брошена на пол. Женщина положила конфетку в ротик, и обратно погрузилась в свои грустные воспоминания. «Спасибо моей мамочке родненькой! Именно она достала мне путевку по великому блату в этот элитный санаторий!». – И ее губы тронула теплая улыбка. «Мама! только ты меня понимала, поддерживала в эти самые черные для меня дни. Только ты не дала сойти с ума, и стать пациенткой клиники для душевнобольных!, Да и батя не остался в стороне, а помог, малость денег подкинул. Именно мои родители помогли мне уйти, убежать от этой жестокой реальности!». – Она разгрызла конфетку, и проглотила ее. «Уйти-то они мне помогли. А вот как бы мне теперь уйти от самой себя? Кто бы подсказал или посоветовал, как это сделать? Да, как не печально, только вот от я себя и своих воспоминаний убежать так и не смогла.. И все эти проклятые призраки прошлого живут во мне, в моей душе. И почти что каждую ночь пьют мою горячую кровь. Нет, нужно что-то делать. иначе, если это все будет продолжаться, я просто-напросто свихнусь от этих всех переживаний да слез. Нужно жить. А прошлого уже никак не вернешь. И Вадима не воскресить, как бы я этого не хотела!» - И, сорвав решительным жестом с головы черную кружевную косынку, она скомкала ее. И с какой-то отчаянной злостью со всего размаху швырнув на пол купе. Волна белокурых волос как будто водопадной, непокорной лавиной рассыпались по ее плечам и спине, покрыв ладную, стройную фигурку, затянутую в голубой шелковый сарафан. Женщина привычным движением отбросила несколько прядок, упавших на ее мраморно-белый лоб. Внезапно ей стало очень и очень грустно. Из ее лаза медленно скатилась одинокая слеза. Она потекла по щеке, и слетела на ладошку. И обратно на женских губах промелькнула едва уловимая, печальная улыбка. А из глубины души вырвался грустный полустон, полувздох. «Ну вот, обратно я плачу. Да уж достаточно слез! Сколько можно? Довольно! Я устала от этих горестных слез. Да и постарела, подурнела за этот месяц на несколько лет, что и старые знакомые иногда не узнают! Все! Достаточно рыдать! Нужно жить!» - Она привстала немного. И, нагнулась, резким жестом приподняла косынку. А потом с остервенением затолкала ее, словно ненужную, грязную тряпку, на самое дно кожаной сумочки. «Все, баста! Я больше ни за какие коврижки не буду носить эту черную гадость. Слава Богу, сорок дней пытки трауром наконец-то миновало! А дальше будь, что будет! А впрочем, кто там, что будет знать, вдова я или нет? Носить мне черный платок, или забросить его на антресоли? Да на южный курорт люди чаще всего приезжают отдыхать, развлекаться, да вовсю крутить любовные романы, а не копаться в чужих судьбах и душах!» - После этого женщина устало опустилась на нижнюю полку. Вся эта яркая вспышка внезапного гнева спала так же неожиданно, как и появилась. «Ой, как же мне хочется курить! Ну, просто жуть! А пока что никого нет, так по быстрому организую перекур втихую здесь, на месте. А окурок, как только перекурю, так и выброшу в оконце. «Фу, меня просто ломает тащиться в мокрый и сырой после дождя тамбур. И там стоять на холодном сквозняке, чтобы хорошо простудиться, и прикатить на курорт с банальной ангиной. Да еще какой нибудь искатель приключений прицепится, что репей до мягкого места! А они мне нужны сейчас, уж как точно, что прошлогодний снег!» - С этими мыслями женщина неторопливо извлекла из сумочки початую пачку сигарет «Мальборо». Щелкнула зажигалка, на миг, осветив еще довольно молодое, и заплаканное лицо. На вид ей можно было дать не более тридцати или тридцати двух. Однако по паспортным данным ей было всего лишь двадцать два. Горе все же успело украсть, унести некоторую часть ее былой привлекательности. При этом состарив на несколько лет. И добавив на алебастрово - белую кожу лица горсть предательских морщинок. И ее глаза, голубые, как васильки на ржаном поле, немного поблекли от каждодневных, горьких слез. В наступающей темноте вспыхнул и погас желтоватый огонек. Она быстро, судорожно затянулась. И неспешно, как бы наслаждаясь этим процессом, выпустила из ноздрей тонкий струйки дыма. «С момента трагической гибели Вадима прошло всего лишь чуть больше месяца. Сегодня ему ровно сорок дней. А, месяц. Всего лишь только месяц…да, да, календарный месяц. Много это или мало? Можно сказать, что почти ничего. Тридцать один день Плюс десять, итого сорок». - Ее тонкие, умело, подкрашенные губы раздвинула усмешка, обнажив мелкие, лисьи зубы. «А стоило мне вообще выходить вообще за него замуж»? – На ее сигарете наросла шапка пепла. И она резким движением стряхнула пепел под столик. «Вся жизнь театр, и люди в нем актеры! Интересно, какой это умный человек сказал такие слова? По-моему, это был Шекспир. А, может, и не Шекспир, а кто-то другой? А, впрочем, не важно, кто это сказал. Главное, что умно. Конечно, это так. И с этими мудрыми словами ну никак не поспоришь! Однако все же есть у жизни отличие от театра. В этой жизни нет конкретного режиссера, с которого можно спросить, если сценарий не заладился. С кого что требовать, если мы или сами выбираем для себя роль. Или эту же роль нам диктуют сложившиеся обстоятельства. Или окружающие нас люди. Если не слишком надеяться на «авось», то процесс можно контролировать, избегая многих ошибок. Но попробуй угадать, где упадешь, чтобы соломы как можно больше настелить? Сколько ролей проигрывает за жизнь каждая женщина? Бесконечное множество. Матери, подруги, любовницы, жены. И последняя особенно сложна. Именно она включает в себя все остальные. И подчас неправильный выбор роли оказывается в семейной жизни роковым. Я пока не познала вкуса материнства. Но в роли жены потерпела фиаско дважды. Эх, жизнь моя такая запутанная, что без ста граммов не разберешься! Да, можно сказать, что мое первое замужество, такое быстрое, скоропалительное, было слишком непредсказуемо. И так же быстро, как сгоревший метеор, ушло в небытие. И, как не странно, но было вполне счастливое. Я не могу обидеться на первого мужа. Просто сложились такие обстоятельства, что нам пришлось расстаться. Я пыталась играть роль доброй самаритянки, но из этого ничего не вышло. А за разводом и эта любовь. Она была такая внезапная, и нежданная. Чем-то похожая на вспышку молнии на темном, грозовом небосклоне. И как мне тогда казалось, большая, просто-напросто неземная. А за всем этим признание мужу в собственной измене. Он меня понял, и сразу же подписал все нужные бумаги, дал мне желанную свободу. Нас развели быстро. Делить было нечего. Детей не было. Да, развод развязал мне руки. А за ним последовал этот скоропалительный брак. Я была счастлива просто до неприличия. И настолько уверена в будущем, что даже обвенчалась с Вадимом в православной церкви. Боже мой, как сейчас помню, каким был чудным тот летний день, когда Вадик и я перешагнули порог Божьего храма. И там, стоя у алтаря, поклялись быть верными друг другу до гробовой доски». – И ей обратно вспомнилась брачная церемония в церкви, когда она, бледная от волнения, стояла у церковного алтаря рядом с любимым человеком. Ощущала запах его дорогого одеколона, который смешался с запахами ладана, воска и тонким благоуханием роз. От этого своеобразного коктейля ароматов слегка кружилась голова. Ее рука мелко - мелко дрожала. И может, из-за этого она неловко уронила венчальное кольцо у самого алтаря. И мелкие капли горячего воска, что накапали со свечи на ее белоснежное подвенечное платье. Густой бас священника, читающего нужные для этого обряда молитвы. А потом, как они обменялись кольцами, их первый поцелуй, освященный церковью. Он был такой сладкий, и терпкий одновременно. Как сама разлука. И церковный перезвон, когда Вадим выносил ее на своих сильных руках вниз, по ступеням. А внизу их ждал черный «BMW» , который новоиспеченный супруг успел купить перед самой свадьбой. «Однако, очевидно, мое счастье было слишком велико. И кому – то из местных завистников да помешало. Почему именно моего Вадика послали в эту дурацкую командировку? Что, более опытных офицеров не было, что выбрали именно его на пост советника? Я, как сейчас помню этот виноватый вид, и взгляд. И тихий голос: «Милая, ты не беспокойся. Это простая, пустяшная командировка. Я уже раз был в том месте, куда меня сейчас посылают. И ничего такого опасного там нет. Так что, как и в первый раз, буду в ней от силы пару дней. Самое большее, так неделю. Я вернусь, ты жди меня. Я даю тебе слово, что обязательно вернусь! И мне хорошо заплатят. Тогда мы поедем в свадебное путешествие. И у нас будет не хуже, чем у разных там «крутых». И он сдержал свое слово, и вернулся. Да только в цинковом гробу. И я осталась совсем одна. А я – то, глупышка, возомнила, что взяла Бога за бороду – ан нет! Вышло, что схватила черта за рога. Эх, мой милый Вадик, Вадичек! Лежишь ты теперь, гниешь в сырой земельке. Слава Господу Богу, что ребеночком не успел меня наделить для полного счастья. А то была бы молодая вдова с маленьким довеском. А кому сейчас, в наше нестабильное время, чужие дети нужны? В наше тяжелое для многих времечко и своих – то особенно кормить, да воспитывать не хотят…». Скорый поезд начал приостанавливать свой быстрый ход. За мутной пеленой дождя невыразительными желтенькими, голубыми и зелеными пятнышками медленно проплывали станционные огни. «Быстрее бы уже станция была…. Быстрее бы»! – Мысленно торопила, подталкивала поезд. Наконец – то показалась железнодорожная станция, крохотная, больше похожая на разъезд. За мутным от дождя стеклом медленно и важно проплыл маленький вокзал. Заскрежетали тормоза, и купейный вагон резко дернулся, а потом замер. Женщина осторожно приоткрыла окно, и выбросила окурок на мокрые, блестящие от дождя, рельсы. В купе вломился привокзальный шум, глухой говор человеческих голосов. Рядом пролетел, как вихрь, резкий, пронзительный гудок проходящей мимо последней электрички. Со стороны привокзальной площади долетело хрипенье и шипенье динамика. А потом хрипловатый, словно простуженный голос дежурной по вокзалу объявил: «Поезд Киев-Евпатория прибывает на второй путь. Нумерация вагонов с головы поезда!». «Это, знать, мы!». – Подумала женщина. В открытое окно пахнул запах дождя, мокрой травы и почему-то грибов. Ветер принес откуда – то издалека тявканье собак, крик деревенских петухов и хмельную похабную песенку, что горланили пьяные мужики в два голоса высокими фальцетами. Слова песни никак нельзя было разгадать, потому что тот же проказник – ветерок разорвал, перепутал все фразы. Он же вдобавок шаловливо швырнул в лицо несколько дождевых капелек. На крошечном, залитом большущими лужами, перрончике суетились пассажиры со своими узлами, корзинками, чемоданами. Люди расставались, кто- то кого – то провожал. Но кто – то кого – то и встречал. Жизнь не стояла на месте и в этой глубинке. Она, как мутная полноводная река, и здесь, хоть и медленнее, чем в столице, но все ж катила свои волны вперед и только вперед. Мимо вагонного окна пронеслись, проскрежетали почтовые тележки, нагруженные мешками с корреспонденцией, посылками и бандеролями. Чуть погодя промелькнул и скрылся в пасмурной пелене дождя желтоватый огонек фонаря путевого обходчика. На фоне черных, словно бы агатовых, растрепанных ненастьем тополей белело маленькое, нищенское здание железнодорожного вокзала.
- «Бог мой, ну и захолустье! Настоящий медвежий угол! Господи, как только тут люди живут? Скорее всего, не живут, а существуют! Настоящая забитая провинция, забытая богом и начальством! Тут нет ни театра, ни приличного бара. Или кафе. Не говоря о казино или важнецком ресторане. Хорошо, если есть какая – нибудь задрыпаная читальня с ее стандартным набором отживших свое классиков наподобие Пушкина, Толстого или Гоголя. Возможно, еще есть начальная школа. Но не более. Тут всего развлечения для местных жителей – натрескаться до зеленых чертей, подраться и забыться.…Если только тут не обитают одни старики – пенсионеры. А вокзал- то, вокзал! Это точно уж точно подлинная голубятня»! – Брезгливо поморщилась женщина, задвигая окно. Сквозь марево дождя она заприметила две темные фигуры, которые стояли около вагона. Проводник опускал ступени, и помогал втащить наверх большую корзину.
«Желала попутчиков – вот и накаркала сама себе! Получи и насладись! Еще не хватало для полного счастья спутников из этой задрипанной провинции! Вот как попадется какая – нибудь старая карга в дореволюционной юбке. И будет выпытывать все, точно следователь на допросе, так небо с овчинку покажется! А я сейчас желаю побыть одна.…И чтобы никакая хрень то в душу не лезла со своими дурацкими разговорами и расспросами. Не желаю ни о чем раздумывать»! – И, задернув занавеску, прилегла на полку. Заложив руки за голову, она уставилась в пластиковый потолок. Мысли в голове прыгали, точно белки в колесе. «Пока стоим, может, звякнуть маме? А какой смысл? Я только недавно простилась с ней на центральном киевском вокзале. И она соскучиться еще не успела. Приеду, так позвоню из санатория, чтобы она не волновалась. Интересно, хватит ли у меня карточки? А, не хватит – куплю новую! Папа дал денег достаточно, и сказал, что еще переведет через «Экспресс – службу». Она нащупала довольно объемистую пачку денег и кредитную карточку в потайном кармане. До ее обостренного слуха донеслось, как стукнула коридорная дверь.
- Бабуся, куда ты прешься, хрень старая? Да мы еще не остановились, а ты уже под колеса прыгаешь. Ты что, вообразила себя Анной Карениной, или чем еще? – А затем, чуть позже уже более миролюбиво:
- Проходите, проходите. Ваше место в предпоследнем купе. Оно почти, что самое крайнее! Недалеко от туалета! Так что шагайте, шагайте прямо, прямо.… Никуда не сворачивайте! Однако малость поторопитесь. Мы на узловой станции немножко задержались. Теперь нагоняем график, и стоянка сокращена до трех минут. – Прозвучал прокуренный басок второго проводника. «Стоянка сокращена до трех минут? Да я бы в этом захолустье вообще б не останавливалась! Ни на секунду!» - С легким оттенком презрения подумала женщина. Она слышала, как по коридору прозвучали стариковское шарканье, и топот ног. Дверная ручка завертелась, но дверь не открылась, потому что была закрыта на защелку.
- Ой, бабушка, а тут замкнуто! – За дверью раздался звонкий, задорный мальчишеский голос.
- Да и не мудрено, моя милая! Куда ты постоянно летишь, сломя голову! Ты постучишь по – культурному, чай люди переодеваются, аль отдыхать улеглись. А ты рвешь тут дверь.
- Ой, бабуня, прости…Я и не подумала об этом. Ведь точно, это может быть. – И в дверь тихо, неназойливо постучались. «Кого это нелегкая принесла? Бабку – это уж точно! Господи, только бы она не была баптисткой! Или иеговисткой! А то прозудит всю голову своими нравоучениями, да цитатами из библии! Ох, уж эти евангелисты, ну прям наказание Господнее для православных христиан! И такой настырный, докучливый народишко. Нет, наши православные лучше. Этот народ значительно деликатнее и спокойнее. Хочешь – верь, хочешь – нет, это твое личное дело. Никто тебя насильственно в храм не заволочет!» – Женщина с неохотой приподнялась, и со злостью резко потянула дверь в сторону. В купе заглянул подросток. «Вот этого мальчугана тут еще не хватало для полного счастья! Наверное, дверью обмишурился». – Сердито царапнула его взглядом. В полутьме купе она не могла хорошо рассмотреть своих новых спутников. В глубине коридора, за спиной подростка, виднелась старушка, закутанная в дождевик. На ее голове был черный платок, из – под которого выбивались несколько седых прядок.
- Добрый вечер! – Произнес подросток. «Н да, кому этот вечер добрый. А вот кому-то так себе, не очень!» - Скептически подумала женщина. Однако все эти мысли оставила в глубине своей души. А вслух, в ответ вежливо ответила:
- Здравствуйте!
- Прошу прощения, но именно здесь мое место. Двадцать четвертое. – Услышала она мягкий звонкий голос. Женщина резко протянула руку к выключателю, и в купе вспыхнул мягкий желтый свет ночника. Только лишь сейчас она уразумела свою ошибку. Это был совсем не мальчонка, а молоденькая девушка, почти девочка.
- Нет проблем – занимайте свое место. – Сказала она, равнодушно скользнув своим взглядом по простенькой джинсовой куртке, мокрой от дождя, непритязательным джинсам, недорогим кроссовкам явно турецкого производства и бейсболке, из – под которой задорно топорщились мокрые черные кудряшки. Девушка с трудом втащила в купе корзину, от которой веяло ароматами домашней выпечки, ванили и корицы.
- Странно все это… Места есть, а в кассе творится что – то невообразимое. Многим ехать нужно, а билетов нет. – Произнесла она, ставя корзину под столик.
- А тут чего удивляться? Проводникам, кассирам и начальникам поезда тоже хочется, есть хлебушек. И с маслицем. Вот и закупают билеты оптом, организовывают нездоровый ажиотаж. И навар имеют хороший.
- Может быть… - Усмехнулась попутчица. И виновато добавила – я отойду только на минутку. Я с бабушкой попрощаюсь. – И вернулась в коридор. – Милая моя бабунечка, ты выходи скорее, а то уедешь со мной в Крым. Не только не волнуйся, когда я буду на месте, то сразу же дам тебе телеграмму. Жалко, что у тебя нет сотового телефона, чтобы позвонить. Старушка горько усмехнулась:
- Какой там сотовый телефон! Милая, о чем ты говоришь! Сотовый телефон! Он же денег стоит бешенных, а тут дай бог, чтобы пенсии на хлебушек хватило. Спасибо, хоть ее регулярно стали выплачивать. Простого телефона ни у кого на подворье нет, а ты об сотовом толкуешь. Спасибо, что еще медпункт пока еще не прикрыли. Может, и держат, что железнодорожная станция пока действует. Школу перебросили ведь от нас в центральную усадьбу…- Она поцеловала внучку в лоб, и перекрестила. – Ангела Хранителя тебе, чтобы сберегал, сохранял тебя в пути.
- Гражданочки, гражданочки, поменьше, поменьше всяческих сантиментов. Сейчас будем отправляться. – Начал торопить проводник. Бабка, накинув капюшон дождевика на голову, поспешно направилась к выходу.
- Ангела – Хранителя тебе… - Бубнила она по дороге. И уже в тамбуре слышался приглушенный разговор с проводником.
- И как только вы живете в этой захолустье? – Удивлялся проводник - высокий, смешливый парень, помогая старухе сойти на перрон.
- Пообвыкли, вот и живем тут, хлеб жуем, квасом запиваем. Не всем же в столицах проживать. Кто – то вас, городских, должен кормить хлебушком. Раздался резкий гудок тепловоза, и состав тронулся вперед, к югу. Женщина видела, что проводнику пришлось вскакивать в тамбур уже на малом ходу. Она наблюдала, как перрон поплыл куда – то в сторону. Скрылся вокзал, и черные тополя, которые его окружали, словно безмолвные часовые. За стеклом замелькали бутылочно-зеленые, золотистые, голубоватые станционные огни. Они остались позади, и экспресс вновь мчался под дождем к свету, солнцу и морю. «Слава Богу, наконец – то мы поехали»!- Задернула занавеси на окне, и с нескрываемым интересом бросила свой взгляд из – под ресниц на свою попутчицу. Девушка, стряхнув джинсовую курточку в коридорчике от дождевых капель, аккуратно повесила ее в угол. А теперь, прибрав корзинку и спортивную сумочку под свою полку, присела напротив нее. Женщина с нескрываемым интересом рассматривала свою нежданную – негаданную спутницу. «Да, жизнь такая занимательная штука! Вот я и эта девчонка сегодня сведены судьбой на десять, от силы двенадцать часов. А потом наши жизненные дороги разойдутся, разбегутся. И каждый из нас пойдет по своему пути, непохожему ни на чей. Интересно, о чем думает этот бесенок? Она так молода… возможно, еще вчера только – только играла с куклами…» Смуглое, загорелое и несколько обветренное личико в обрамлении коротких черных кудрей. Томные, точно безлунная ночь, темно – карие глаза. Скорее всего, не глаза, а очи восточного разреза, продолговатые, большие и влажные, как у серны, с длинными ресницами, молочными белками, и черными зрачками, полными недосказанной тайны. Из самой глубины зрачков, как ей показалось, струился влажный сильный свет. Черные шелковистые, немного широковатые для девушки брови вразлет.… Все это выдавали в ней исконную южанку. Однако тонкий, прямой греческий нос, нервные ноздри, и слегка припухлые губы вовсе не портили ее своеобразной красоты. А наоборот, эти мелкие черты придавало ее облику некий восточный шарм. «Интересна, интересна, чертенок! Она и сейчас симпатична, а вот когда подрастет, да полностью оформится ее фигурка, то от кавалеров проходу не будет! Ох, и красива же будет! Станет тогда мужиками да их кошельками крутить, как цыган в известной поговорке солнышком. Если только узнает она свою силу. Свою красоту». – И деланно равнодушно, как бы невзначай, спросила:
- Это бабка тебя провожала? Девушка как-то странно взглянула на нее. А потом с достоинством ответила:
- Да, это моя бабушка.
- Что, с каникул, да в школу?
- Я ей помогала огород обрабатывать. И почти все каникулы мы картошку пололи, поливали, окучивали. Осталось всего – то дел, что урожай собрать, да в погреб опустить. В сентябре папик прикатит к бабке. Так они быстро с этим делом разберутся. Вы не смотрите, что она в летах. А так бегает, что порой, и я за ней не угонюсь.
- Да что ты равняешься на старое поколение! Там был жестокий естественный отбор! Родилось в семье человек десять – а выжило пять. Самых крепких. Да прошли сквозь горнило революции, голодомора, двух войн. Вот и остались самые крепкие да резвые. В их молодость не было антибиотиков, биодобавок и Чернобыля. Так что их гены не чета нашим.
- Все возможно. – Смутилась девушка. И, желая перевести разговор на другие рельсы, женщина поинтересовалась, - А вы, наверное, на курорт едете? – В голосе попутчицы проскользнули нотки любопытства.
- А почему сразу на курорт? Разве я не могу жить, как и ты, в Крыму?
- Вы? - Скептически хмыкнула девушка. – Нет! Вы абсолютно не похожи на местную, крымскую.
- А чем же? – Удивилась ее собеседница.
- Внешним видом. Наши, крымские, загорают только на один манер. Их загар особенный. И по нему видно, кто свой, а кто приезжий. Женщины обычно загорают только по локоть и по колено. А мужчины – по пояс. А вот курортники загорают равномерно, со всех сторон.
- А отчего ж так?
- Да работы много. И на пляже валяются только приезжие. А местные, если раз – два за сезон выйдут на пляж, это уже достижение. А то бывает, и годами не купаются в море. Летом забот полон рот – кто на даче, кто на огороде вкалывает, кто сено для скота заготавливает. Вгору глянуть некогда, не то, что на пляже валяться! А вы белая, что молоко. И по всей вероятности, едете в какой – нибудь санаторий отдохнуть от городского шума.
- Тебе в наблюдательности не откажешь, сразу приметила, что я белая, как молоко. Ты права. Я коренная киевлянка, и еду в санаторий. Авось немного здоровья наберусь. Как тебя звать – то?
- Мила. – Ее собеседница улыбнулась, обнажив ряд ровных, белоснежных зубов. «Она, наверное, в зубном кресле бывает крайне редко. И то только для профилактики. Такие ровные да красивые зубы, что и усмехнуться не грех. Не то, что у меня. Половина повыпадала, а оставшиеся – все в пломбах». – С тайной завистью подумала, вынимая из сумочки сигареты, и положила их на столик.
- А я Настя. Ты куришь? Мила взяла пачку сигарет, и, внимательно рассматривала картинку на упаковке. «Мальборо»…
- Занятную рекламу дают на них. – Однако, удовлетворив любопытство, без интереса положила их обратно на столик. - Нет, я не курю. Один разочек как-то испробовала, не понравилось. Дым ест глаза. И в нос попадает. Он такой противный, едкий. Да и папа у меня не курит.
- И славно, что не втравилась в это поганое дело. Не куришь – и не надо начинать. А я, как в институте пристрастилась, по сей день бросить этой дурной привычки не могу не могу. И на работе у нас почти что все курят. – Она чиркнула зажигалкой. Блеснул и потух огонек зажигалки. – Без сигарет не могу. Я ведь в реанимации работаю дежурным врачом. А там ночью спать практически невозможно. То битых с аварии привезут, то резаных да стрелянных с какой – нибудь очередной разборки крутых авторитетов. Там, милая, всего насмотришься. – И, сделав глубокую затяжку, добавила, - а там всего насмотришься. Медики – они ведь тоже люди. Не стальные, и не железные. И когда кто-то умирает на моей смене, то мне кажется, что часть меня умирает вместе с ним.
- Я согласна, что работать в реанимации очень тяжело. А я мечтаю стать врачом - педиатром. С самого детства. Вот только лишь окончу школу. У меня последний год остался, им буду определяться в медин. У нас, в Симферополе есть мединститут. Так я уже и условия приема выписала. До вступительных экзаменов чуть меньше года, а я уже начала понемногу готовиться к ним. Хочу сдать хорошо, чтобы попасть на госместо. Мои родители вряд ли потянут коммерческое обучение. Моя мама врач – невропатолог, а папа инженер. А зарплата у таких специалистов - бюджетников, сами знаете, не очень высока.
- Если ты знаешь, какая зарплата у медиков, то я тебе особо и не советую туда рваться. Ничего в медицине хорошего нет. Зарплата – мизер. А какая ответственность! Об этом можно говорить открыто – у нас самые низкие налоги в Европе на самую низкую зарплату в мире. Нет! Уж лучше быть простой работницей на каком-нибудь незаказистом заводе. Отпахал свою смену от звонка до звонка, пришел домой, и уже после 17 – 00 тебя никто из твоей берлоги не вытянет. Хороший оклад плюс спокойная жизнь. Я сама как – то думала уйти из медицины. Так здоровье не позволяет. Малость слабовато. Вот и приходится ишачить в реанимации. В дверь завернул проводник, и с ним в купе вплыл дух водочного перегара и копченой рыбы. Ухмыльнувшись, он оголил гниловатые зубы:
- постельки, девочки, постельки! По червончику с носа. Берете?
- Да, берем. – Сказала Анастасия. Проводник отсчитал два комплекта белья, и пассажиры расплатились с ним.
- Да стелитесь поживее, – сейчас дораздам бельишко, и свет выключать буду. – Получив плату, проводник небрежно засунул деньги в нагрудный карман. – Будить никого не надобно? Ежели чего, так мы могем. Может, кофейку сообразим? – Его сальный, похотливый взгляд задержался на ладной фигуре Анастасии. Та презрительно фыркнула:
- еще чего не хватало! Пить кофе на ночь, а потом глаза в потолок до самого рассвета? Нет, спасибочки, не надобно. А будить нас нет необходимости. Мы обе не слишком рано выходим. Даже утром успеем умыться, сдать ваши постельки, и еще попить чайку. Проводник рассержено хмыкнул:
- ух, ты, девки, какие мы сердитые. Ну, как желаете, как желаете! Мое дело – предложить, а ваше – отказаться. Он скрылся за дверями, и уже из соседнего купе доносился его прокуренный басок и приглушенный женский хохот. Мила отодвинула край занавески. Дождь остался далеко позади, потерялся за каким-то поворотом. Сквозь стекло чернело ночное небо, покрытое россыпью звезд. Сквозь стекло чернело небо, покрытое мелкой россыпью звезд. Узкий серпик луны поднимался над горизонтом, и казался потерянной лодкой в бурных волнах огромной реки. «Завтра я увижу свою мамочку. Но это будет только завтра. И его». - Сердечко затрепетало, забилось сильнее, а щеки покрылись легким румянцем. Девушка принялась застилать свою полку. Мила нырнула под прохладную, немножко влажноватую простынь. И почти сразу же отключили свет. Дорожная усталость дала о себе знать, и она тут же погрузилась в сон. А ее соседка вслушивалась в ровное дыхание и думала: «Юность, юность... Вот прилегла, и уже почти сразу видит второй сон. А тут.… Хоть бы задремать! В этой дорожной кутерьме я позабыла свое снотворное, а без него никак не могу заснуть! А завтра наутро обратно физиономия будет с желтизной.…А под глазами – черные круги. А она дрыхнет, да как сладко! Приметно, что счастливо это дитя, и горя не знает. Она еще никого не хоронила». – И перед ее внутренним взором встала картина не столь давних похорон. Они были только месяц назад…толпа людей… четыре курсанта из военного училища, где когда – то учился Вадим…черная могила, что поглотила его тело, заключенное в цинковый гроб…короткие, единичные выстрелы из автоматов – прощальный салют… «О, Боже! Когда это только закончится! Не желает меня отпустить этот призрак прошлого…» И ей вспомнились глаза мужа, когда она сообщила ему о разрыве их отношений. Они чем – то напомнили глаза подстреленного оленя. Точно такие, какие она видела на охоте, на которую ее взял с собой один раз ее отец. В них было столько же боли. И его голос: «Если ты встретила свою любовь, и тебя любят, то я что… я не против. Ты свободный человек, и я не могу тебя принудить жить со мной. Бери развод, я подпишу все твои бумаги». Так, погруженная в горестные воспоминания, Настя не заметила, как дремота постепенно овладела ее уставшим телом. И она провалилась в черный омут кошмарных сновидений. Призраки прошлого не отступали от нее и там, во сне. Снился покойный Вадим. Такой же, каким был при жизни. Как будто они сидели за столиком в шикарном ресторане, и там пили холодное, просто ледяное шампанское. А потом танцевали медленный танец. Блюз. И звезды осколками льда таяли на черном небе. И талая вода сыпалась на землю туманом и превращалась в смутный лунный свет…
Мила пробудилась утром рано, еще до самого восхода солнца. Она вскочила не сразу. А несколько минут еще понежилась под прохладной простынкой, потянулась, как молодая кошечка. А потом только грациозно соскользнула на ковровую дорожку купе. Прихватив пакетик с мылом, зубной пастой и щеткой, полотенце, отправилась в туалет. Благо, далеко ходить не надо было. В коридоре никого не было. Ополоснув в туалете прохладной водой лицо, она уже в купе причесала свои непослушные кудряшки.
В полуоткрытое окно вагона, раздувая занавеси, врывался горячий, сухой степной ветер. Он был насквозь пропитан запахами чабреца, полыни и моря. Экспресс легкокрылой птицей летел по кромке берега, у самой пенной полосы прибоя. Его радостный, торопливый гудок прокатился над гладкой поверхностью залива. Поезд поторапливался вырваться из плоских украинских степей в путаницу заливов, садов, виноградников. Одним словом, в успокоительный калейдоскоп Крымского ландшафта. Большое степное солнце только-только поднималось над горизонтом. Степь так же проснулась. И, умывшись утренней росой, она, как молодая, румяная девушка, насквозь прокаленная в горниле степного жара, подставила свое лицо под живительные лучи солнца. Солнечные зайчики принимались золотить занавеси. За окном промелькнул Армянск. Проводник разносил чай. Он заглянул и в их купе, и, дыша водочным перегаром после вчерашней вечерней попойки, сердитым, полусонным голосом бубнил:
- Девочки, красавицы, подымайтесь, просыпайтесь! Через час – полтора будет конечная станция. Уж Евпатория не за горами. А пока чаек – кофеек попейте. И постельки сворачивайте потихоньку.
- Сколько ваш чаек - кофеек? – Потянулась поспешно Мила за кошельком в спортивную сумку.
- Полтинничек стаканчик. - Она отсчитала мелочью пятьдесят копеек. - А ваша соседка будет чай? – Похотливый взгляд проводника задержался на прелестном женском личике. Настя нехотя потянулась. И сонно зевнула. В голове после плохо проведенной ночи была тяжесть.
- Я чаю не хочу. А вот от чашечки кофе не откажусь.
- Рубчик, и крепкий кофеечек на вашем столе! – Засуетился проводник. Настя достала кошелек из сумочки, и положила одну гривну на столик.
- Будьте любезны, вот деньги. Принесите кофе, и покрепче. Пожалуйста, только без сахара. Я соблюдаю диету.
- Да куда вам, вы и так, как та фотомоделя! - Проводник, взяв деньги, пошел выполнять заказ.
- Доброе утро, Мила! Как тебе спалось?
- Доброе утро! Спасибо, хорошо. Человек с чистой совестью может спать только хорошо. А вам как провели ночь?
- Хоть на особое обилие грехов я не жалуюсь. Но на букву ха, то есть не очень хорошо. - Она облеклась розовый пеньюар, и подсела к столику. Проводник принес горячий кофе. За это время пассажиры успели собрать постельное белье. И Мила подала ему два свертка. Проверив и пересчитав белье, проводник ушел дальше, в другие купе. А Настя выпила чашку крепкого кофе. И теперь, подставив свое лицо под упругие струи воздуха, смотрела в окно. Ни о чем не хотелось ни говорить, ни думать. Вчерашний день промелькнул, словно дурной сон. И ее печаль смыло ночным дождем. Время текло тонким ручейком. И по коридору топал проводник. Он осипшим после вчерашней попойки голосом кричал:
- Станция Ак-шеих. Стоянка маленько сокращена. Припаздываем. За окном замелькали пригородные пристройки. Неспешно, важно проплыло здание небольшого железнодорожного вокзала. Скоростной экспресс уменьшал свою скорость, а затем остановился. «Все… вот и наш вокзал промелькнул. Пора собираться на выход». – Мила повесила на плечо спортивную сумку.
- Счастливо вам отдохнуть! - Она только собралась выходить из купе, как дверь медленно поползла в сторону. На пороге купе стоял рослый, черноглазый мужчина лет тридцати двух – тридцати трех в сером костюме делового стиля. Его тонкий, греческий нос с легкой горбинкой, и черные, цвета воронова крыла, волнистые волосы выдавали кровное родство с девушкой.
- Татусь? Вот так неожиданность! – Растерялась Мила. И потом, совладав с неожиданно нахлынувшими эмоциями, разочарованно добавила, - а я думала, что меня мама встретит. Отец нервозно кашлянул:
- Не получилось у нее. Ты сумку оставь в покое. И не хватайся за корзинку.
- А чего это?
- А того, что ты едешь дальше. Мы с мамой решили тебе сделать маленький сюрприз. И купили путевку в санаторий «Полтава». Но ты должна быть именно сегодня на месте. Иначе она пропадет. «Горит», аж дымится, понимаешь? – он вытащил из кармана плотный белый конверт. – Тут все необходимые документы. И деньги. На первое время тебе хватит. А на эти выходные мы к тебе приедем, и привезем еще и денег и продуктов. Он посмотрел на Анастасию. – Вы, надеюсь, тоже едете до конечной остановки?
- Да, у меня билет до самой Евпатории. – Растерянно захлопала женщина густо накрашенными ресницами.
- Тогда у меня к вам личная просьба. Посадите, пожалуйста, мою дочку на такси. Я очень тороплюсь на планерку, и у меня нет просто времени. У нас пред очень крутого нрава человек, и за опоздание сделает приличную выволочку.
- Да вы не тревожьтесь. У меня путевка в тот же санаторий. Так что мы вместе и поедем туда.
- Тогда я спокоен. – С облегчением вздохнул отец Милы.
- Скорее прощайтесь, а не то покатите с нами, - заглянул в купе полупьяный проводник.
- Да, да…. Я сейчас. – Заволновался мужчина. Девочка расстроено шмыгнула носом:
- А все ж, где мама? Ты мне что-то недоговариваешь! Отец поморщился, словно от зубной боли. И, пытаясь скрыть волнение, как можно безразличнее произнес:
- Да у соседей же она. Там свадьба намечается. Вот и попросили помочь. А отказать как – то неудобно, все же соседи…Ты не скучай. Сегодня уже четверг. А до субботы остался всего только один денек. Ты вот как выросла, вытянулась за лето! Гляди, чтобы через год мы сами свадьбу не справляли. Будь умницей. – Он ласково поцеловал ее. Не девочку пахнуло ароматом отцовского одеколона и мяты.
- Папа, возьми корзину. Бабушка для всех гостинцев передала. – Она подозрительно взглянула на отца. - Ты обратно пил валидол? Что случилось?
- Да пустяки, дело житейское. На ранней планерке шеф маленько протянул. – И, чтобы избежать дальнейших расспросов, он, схватив корзину, торопливо скрылся в коридоре. А через несколько секунд стоял на платформе и махал рукой. Ветер донес обрывок фразы,
- Жди! Мила в сердцах пнула сумку, будто она была в чем – то виновата, и та очутилась вновь под столиком. «Отчего же меня мама не встретила? И что это за свадьба? Кто же там по соседству женится? Неужели? Нет, только не он! А почему не мог? Он ведь мне ничего не обещал. И ничем не обязан». Она лихорадочно теребила занавеску. А за окном проплывала степь. Хлеба уже давно убрали, и по стерне ползли черные трактора, оставляя за собой шлейфы рыжеватой крымской земли. Скоро осень. Настя наскоро умылась. И теперь вместо пеньюара надела легкий летний сарафан. Его персиковый цвет несколько оживлял бледное от недосыпания лицо. Теперь, разложив на столике перед собой косметику, принялась наводить красоту.
- Так выходит, что мы с тобой будем в одном санатории? – Она взяла в руки плоскую пудреничку. И взялась накладывать ровный слой пудры на кожу лица.
- Выходит. – Согласилась с ней Мила, достав книгу, и приступая к ее чтению. Сейчас у нее было плохое настроение, и меньше всего хотелось разговаривать. Лирические стихотворения немного угомонили бурю в ее душе. А Настя, старательно подводя глаза, допытывалась:
- А кто это был? Твой старший брат?
- Нет. – На мгновение оторвалась от книги девушка. – Это был мой папа.
- А такой молодой! И очень красивый. Никогда бы не сказала, что у него такая взрослая дочь.
- А родители у меня вовсе не старые. Они поженились сразу после выпускного бала. Папа потом ушел в армию. А я родилась уже без него. Когда его демобилизовали, и он вернулся домой, мне был почти год. Мама у меня тоже очень красивая. Жалко, что я на нее совсем не похожа.
- Но в народе говорят, если дочь похожа на отца, то будет счастлива.
- Не знаю. Пока особого счастья не испытывала. Хотя, возможно, все впереди. Жизнь покажет правду этих слов. – Она вновь уткнулась в книгу, дав понять, что не настроена на разговор. Мир поэзии так увлек, и унес на своих могучих крыльях в иное измерение, что она ничего не замечала вокруг. Уже проводник объявлял:
- Внимание пассажирам! Конечная! Выход на перрон налево. Не торопитесь, не толпитесь, все выйдете, все успеете. Дальше депо поезд сегодня уже никуда не отправиться. «Пообещала посадить.… И кто меня за язык тянул? У самой забот полным – полно, а тут возись с чужим ребенком. Нафиг оно мне надо? Она уже взрослая – сама разбе;ется! Язык до Киева доведет, и по Киеву проведет!» И Настя, ничего не говоря, взяла свой чемодан, и тихо направилась к выходу. Мила, увлеченная интересной книгой, не заметила этого маневра. Настя вышла одной из последних. Проводник, обходя пустые купе, приметил девушку с книгой.
- Эй, читатель, приехали! – похлопал ее по плечу. Мила оторвалась от книги
- Уже приехали? Так скоро?
- А это кому как. Кому скоро, а кому – черепашьим шагом. Поторопись, а то в нами в депо уедешь. – Сочувственно усмехнулся проводник. Она забрала свою сумку, и бросилась к выходу к выходу из вагона. Девушка вовремя соскочила со ступенек тамбура. Тепловоз, дав длинный гудок, потащил пустые вагоны в депо.
-
Глава вторая.
- Мила в полной растерянности стояла на железнодорожной платформе. И провожала долгим, печальным взглядом последний вагон. Вот мелькнул, и за дальним поворотом его фонарик. «И чего я только тут стою, словно соляной столп? Нужно что-то делать, куда-то идти. Н, да, только вот куда? Куда теперь только идти?» - Лихорадочно размышляла она. «А, была - не была, пойду-ка я в город. Найду такси, и меня по адресу отвезут туда, куда мне так нужно! Были бы деньги, а остальное все приложится!» - Мысленно успокоила сама себя. Подхватила сумку, и потопала по серому бетону перрона, направляясь к выходу в город. Девушка шла вдоль самого перрона. Ее внимание было обращено на все происходящее. И ей временами казалось, что она попала в какой-то дикий, нескончаемый телесериал с изобилием красочных иностранных вывесок. И броской рекламой всевозможных кафе, бистро, пиццерий, пельменных, чебуречных и закусочных. Подойдя к серому зданию железнодорожного вокзала, растерянно остановилась неподалеку от билетных касс на пригородные поезда. Присев на скамейку, сердито думала: «Вот Настя свинья, так суперсвинья! Обещала моему папику меня в санаторий отвезти. А тут и на такси не посадила. Сама в первых рядах, наверное, ломанула. Где этот санаторий искать? Возможно, он всего лишь в двух шагах. И совсем рядом. А, может статься, что у самого черта на рогах. Н да, хреновенько, когда города не очень-то знаешь. А я его, можно сказать, что вовсе не знаю. Так, была с папой пару раз. Да и то так, на машине проездом. А что там такого особенного увидишь и узнаешь, из окошечка, особенно, если не ты за рулем, а тебя везут, как пассажира?». Ее взгляд бесцельно скользил по привокзальной площади. Вот мимо нее прошел довольно неряшливо одетый мужчина. Он был одет в потрепанные, засаленные джинсы. А сквозь драную рубаху просвечивалось поджарое, жилистое тело. На его сизом, заросшем седоватой щетиной, испитом лице была написана надежда хоть что-то раздобыть. В его руке, заскорузлой от грязи, была зажата драная авоська, из которой выглядывали горлышки пять пустых бутылок. Он по-особому, как хозяин, привычно и деловито заглядывал под скамейки. Этому бомжику малость подфартило. И под одной из облезлых скамеек он сумел отыскать еще парочку пустых бутылок, которые не приметили его конкуренты. «Вот этот бедолага еще штучки две-три отыщет. И гляди, и ему вырученных деньжат вполне хватит, чтобы хоть малость остограмится. И даже сдачи на дешевенькую, уцененную булку хлеба останется, чтобы закусить где-нибудь в подъезде. А вот на колбаску вряд ли его деньжат хватит. В наше время цены растут точно, как на дрожжах». В двух шагах от девушки сидел ободранный нищий на деревянной тележке. Ног у него не было по бедро вовсе. Он опирался на деревянные культяпки, и выводил заунывным фальцетом:
- Люди добрые, подайте на хлебушек голодному калечному. Два дня не было хлеба крошки во рту. Около инвалида остановилась полная дама в светло-сером, дорогом брючном костюме. Она бросила несколько монеток в драную шляпу. И с завистью пробормотала:
- Ах, Боже мой, вы не ели несколько дней! Ах, вот мне бы вашу силу воли и выдержку, давно бы похудела! А то у меня не получается сидеть ни на одной диете. Нет, мне не получить талию фотомодели. «Ха, какая пустоголовая бабенка…. Этот мудак ничего не хавал, потому что у него не было бабок! А не потому, что хотел заполучить тонкую талию фотомодели 90-60-90…» - С какой-то глухой неприязнью посмотрела тяжелым взглядом на толстуху Мила. А толстая тетка, выполнив акт милосердия, направилась со своим спутником в сторону продавца мороженного. И буквально через несколько минут вовсю уплетала за обе щеки большой шоколадный пломбир. Девушка едва не рассмеялась от своих мыслей, но благоразумно прикрыла рот рукой, сделав вид, что кашляет. «Да, с таким аппетитом и тягой к сладкому у тебя, милочка, вес никуда не убежит, и всегда будет только при тебе. Ну, никак не испарится, не пропадет!». Мимо девушки шел высокий, абсолютно лысый мужчина в светло-бежевом летнем костюме. Он увлеченно болтал с кем-то по мобильному телефону. Да так заговорился, что не заметил Милу. И наступил ей на ногу.
- Эй, уважаемый, а малость поосторожнее никак нельзя? Вы ж на мой самый любимый мозоль наступили! – С некоторым осуждением взглянула на него Мила. Однако этот мужчина, даже не заметив ее, пошел дальше, в сторону стоянки такси. «Вот так, как всегда. Вот наглый тип! Купил себе мобильный телефон. И уже людей не замечает! Прет, точно танком на полигоне! Да, такой мудак если поедет, и даже не приметит, что человека сбил с ног. Или раздавил. Фу, какой невоспитанный! Ну можно же переговорить где-то в укромном углу, чтобы меньше кто слышал? Так же нет, зачем уважать чьи-то интересы? Взял телефон, и прет напролом, и людей вообще не видит. Фу ты, ну ты! Подумаешь, какой «крутой» нашелся! Куда ж там, хозяин теперешней жизни!» - С обидой размышляла Мила, глядя полном злости взглядом в его широченную спину. «И лысый вдобавок! Интересно, и кому только это счастье досталось? Так какая экономия на шампунях и парикмахерских!». И растирая ногу, на которую только наступил этот невоспитанный, по ее мнению, тип. Тут ее отвлекла от грустных мыслей торговка пирожками. Около самой билетной кассы появилась кругленькая, полная женщина в ярко-зеленом, клетчатом сарафане. Ее голову покрывала широкополая шляпа. Она привычно закричала, зазывая потенциальных покупателей.
- Пирожки, пирожки, пирожочки! С пылу, с жару, только с пару! – Сыпала женщина привычными прибаутками. – Пирожочки! С картошкой, капустой, ливером! С яблоками! Подходи! Налетай! Свеженькие, только что испекла! Мила сглотнула набежавшую горьковатую слюну. И ощутила ну просто дикий приступ голода. Желудок болезненно сжался и заурчал, напомнив, что она со вчерашнего дня ничего еще не ела. А сегодня утром выпила только стакан чаю, рассчитывая, что уже позавтракает дома. Она подошла к продавщице, и принялась разглядывать ее товар. От ароматов картошки, мяса капусты и сдобного теста голова закружилась еще больше, и она сглотнула набежавшую слюну. «Вот я голова садовая! И чего ж только не взяла из корзинки хоть пару булочек? Не сообразила! А все виноват проводник. Начал торопить папу, быстрее, быстрее! Вот и получилось быстрее, что осталась голодной. А полная корзина пирожков да булочек – в Ак-Шеихе! А что мне теперь с этого? Они там, я здесь, и жутко хочу что-нибудь заточить!». А потом принялась размышлять. Ей вспомнился голос матери. «Доченька, никогда не покупай пирожков с рук. Особенно с мясом или ливером. Поди, знай, чего натолкали туда эти торговки!» может, эта начинка гавкала или мяукала на мусорнике, откуда ты знаешь?».
- Милая, каких тебе пирожков? Выбирай! – Торговка отбросила красиво расшитое ромашками да фиалками большое полотенце, которое покрывало ее товар, в сторону. И перед ее глазами открылись румяные, большие, хорошо прожаренные пирожки.
- Так какие у вас они, с какой начинкой? – Спросила девушка.
- С картошкой, с капустой, с яблочками, с мяском и ливером. Есть еще с рисом и яичками. Выбирай, душа моя! – Начало щебетать торговка. «Думаю, что картошка может быть не слишком свежая. Возьму-ка я лучше с капустой. Думаю, там ничего не мяукало и не лаяло!»- Решила Мила пойти на компромисс со сваей совестью, потому что желудок еще больше сжался, и сердито заурчал.
- Пирожки у вас красивые, такие полные, да румяные. Да и выбор большой! - Вежливо проговорила она.
- Да что там красивые, они еще и вкусные! – Улыбнулась продавщица.
- Ну ладно, вы меня уговорили! Дайте мне, пожалуйста, два пирожка с капустой. Продавщица проворно завернула два румяных пирожка в бумагу.
- Пожалуйте, кушайте на здоровье.
- Сколько с меня? - Девушка привычным жестом потянулась в карман за деньгами.
- Да по нынешним временам сущий пустяк. Пирожочек всего пятьдесят копеек. За все гривенка. Всего лишь гривенка. Мила достала из конверта сотенную купюру, которую ей дал отец.
- Вот деньги. Возьмите. Торговка удивленно вытаращилась на нее. И проговорила немного охрипшим от волнения голосом:
- Что ты, милая моя, золотая! У меня-то и сдачи не будет столько. Я ж только-только вышла на свою точку. И еще просто не успела сторговать столько. Ты, куколка, пошарь, пошарь по своим карманам. Авось да наскребешь мелочи. Девушка нащупала несколько монет в заднем кармане. Пересчитав все монетки, вздохнула:
- Да у меня малость не хватает на два пирожка.
- И много не хватает: - Спросила торговка.
- Да сущий пустяк. Пять копеек. У меня в кармане нашкреблось только девяносто пять копеек. Торговка заулыбалась.
- Да ерунда все это! Бери пирожки, да ешь, милая, на здоровье. Продавщица подала пирожки, и забрала мелочь. Девушка растерянно пролепетала:
- Спасибо вам.… А потом добавила, взяв товар, - Скажите, а где тут можно найти такси, или «маршрутку»?
- Да вот эти таксисты, точно, что стервятники все кружат. Все ищут поживы. Иди прямо, на привокзальную площадь… - Махнула продавщица в сторону автостоянки, где стояло несколько машин разных марок с «шашечками». Мила направилась в указанном торговкой направлении. Проходя мимо нищего, дала ему один пирожок.
- Ешьте, дяденька, на здоровье. Нищий, удивленно глянув на девушку, взяв подаяние, и благодарно просипел:
- Господь Бог тебе в помощь. Схватив пирожок, тут же с наслаждением запустил в него свои крупные, как у лошади, насквозь прокуренные зубы, и принялся его уписывать за обе щеки. «Да, действительно голод – самый лучший повар!». И Мила хотело было тоже последовать примеру нищего, и съесть свой пирожок, как ей обратно вспомнилась мама. «Доченька, не ешь на улице – это неприлично. И не гигиенично!». «Да, мама, хорошо так рассуждать на сытый желудок! А если есть хочется, что аж душа боли?». Мила остановилась под густой акацией, и огляделась вокруг. Рядом была пустая скамейка. Она туда присела. «Вот тут можно малость перекусить. Разве на скамейке люди не сидят, когда то-то едят? – Успокоив так свою совесть, она развернула румяный пирожок, и откусив кусочек, принялась его рассеянно жевать. А жизнь на привокзальной площади кипела и бурлила, как в огромном котле. Куда-то деловито спешили, сновали автобусы, «маршрутки», легковушки и такси. Вдалеке затрезвонил подъехавший к ближней остановке, что была напротив самого железнодорожного вокзала, старенький, потрепанный трамвайчик. Девушка продолжала есть свой пирожок. Около нее появился, как будто вырос из-под земли, тощий, облезший кот черного окраса. Он с жадностью покосился на пирожок своим единственным глазом. А потом жалобно мяукнул.
- И ты будешь это есть? Ты что, кролик, что питается капустой? – Насмешливо спросила она у кота, как будто тот все понял. Однако кот просительно мяукнул. И девушка отломила ему треть пирожка и бросила. Кот подозрительно обнюхал кусок, однако, по всему было видно, что он голоден. И, схватив подачку, жадно заурчал, стремительно скрылся в зарослях сирени. А девушка, доев свой пирожок, растерянно оглядывалась вокруг. Все для нее было ново и необычно. Неожиданно она ощутила на своем затылке чей-то тяжелый, просто нечеловеческий взгляд. От этого стало не по себе, и она резко оглянулась. На нее смотрел молодой мужчина, который сидел в инвалидной коляске. От этого пронзительного взгляда ее щеки вспыхнули пунцовым румянцем смущения. «И чего ты только на меня так уставился? Что, рога на моей голове выросли, что ли?» - С глухой неприязнью подумала она. И, подхватив сумку, пошла в сторону привокзальной площади. Еще раз остановившись, осмотрелась. К ней резво подскочила маленькая, юркая женщина в простеньком ситцевом сарафане. Она поправила несколько прядок светло - русых волос, и хищно, как лиса на мышковании, выдавила из себя подобие улыбки.
- Красавица, вы квартирку не желаете? Отличный вариант, у самого моря. В комнатке телевизор, холодильник. Есть горячая и холодная вода. И это всего ничего. Все удобства за десятку в сутки.
- Гривен? - Насторожилась Мила. Скептическая улыбка дрогнула на женских губах. И она сладко пропела.
- Долларов, милая, долларов. Гривны не очень мы берем. – Иронически хмыкнула женщина сарафане. «А зачем она мне, эта квартирка?». – Растерянно подумала Мила. «Я же еду в санаторий, а не по курсовке!». Однако ничего вслух сказать не успела. Неподалеку от Милы внезапно остановилась другая женщина. Эта дамочка была по сравнению с ней гренадерского роста. И ее довольно пышный бюст был туго затянут в ярко - канареечного цвета сарафан.
- Да не слушаете эту Лизку – пройдоху, не слушайте, милая! Врет она все! Брешет, что собака на привязи! От ее квартиры до моря топать почти что две остановки, а все доллары хочет, доллары! А я вам сдам комнату за десять гривен. И к морю поближе от жилья поближе – только дорогу перейти, и вы уже на пляже. Да и плата намного поменьше. Ее соперница слегка оторопела.
- Сонька, стерва ты эдакая, ты чего у меня клиентов отбиваешь! – Неожиданно завизжала женщина в косынке. И тут же вцепилась конкурентке в волосы.
- Да оставьте меня немедленно в покое! – Испуганно выдохнула Мила. Мне квартира сейчас абсолютно не надобна. Я не «дикарь»! и приехала не по курсовке. Мне нужнее такси, чтобы добраться до санатория.
- Кому такси? Кому такси? Недорого беру! – Послышался хриплый, прокуренный мужской голос.
- Мне нудно такси! – В отчаянии проговорила Мила. Ей больше всего хотелось именно сейчас заехать хоть на край света, подальше от этого шума и противных баб, которые только что передрались между собой.
- Это вам такси надобно? Около нее появился, точно вырос из – под земли полный, невысокого росточка, лысоватый мужичок, одетый просто, но элегантно в легкий костюм. Он устало вытирал пот с лысины большим клетчатым платком. И тяжело отдувался. Эта утренняя жара удручающе действовала на толстяка. И блеснул золотой фиксой.
- Мне нужно такси! – Растерянно повторила Мила.
- А где твоя маменька? – Настороженно смерил ее взглядом таксист.
- Я уже взрослая, и паспорт имею! – Запальчиво выдала девушка. – При чем тут маманя?
- Ладно, не кипятись. Пошутить нельзя! – Сдал таксист на попятную. И примирительно добавил, - Так куда барышне надобно ехать?
- Мне нужен санаторий «Полтава». – Нерешительно ответила Мила. – У меня туда путевка.
- Ерунда! Всего только червонец, и отвезу, как к мамочке родной. Мила выудила из конверта сотенную купюру:
- Лады. А сдача у вас будет? Толстяк обрадовано засуетился:
- Для такой пассажирки у нас все будет. – У него загорелись от жадности глаза. – Вот моя «копеечка». – Указал на «Жигули» цвета мокрого асфальта. – Прокачу с ветерком, с музычкой, приятной женскому ушку.
- Эй, дед, постой, не торопись! До санатория два квартала с натяжкой будет. На трамвае пятьдесят копеек, а пешком и вовсе бесплатно. Туда – то идти не больше пяти минут ходу. Что ж ты девку молодую да глупую дуришь? – Раздался сзади приятный баритон. Мила оглянулась, и краска конфуза залила ее лицо. В инвалидной коляске сидел тот молодой парень, который буквально несколько минут назад так ее беззастенчиво рассматривал. Однако он был сейчас намного ближе, почти что рядом. И в глаза бросилось его слишком бледное, бескровное лицо. И глаза, такие голубые. Такие, что ей показалось, они впитали всю небесную красоту в себя. И этот тяжелый, буквально пронизывающий взгляд. Он будил какие-то смутные, тревожные воспоминания. «Я его видела. Но давно». – В памяти возник шумный Бориспольский аэропорт. Зал ожидания, и молодой старлей.… Эти полузабытые черты проступали сквозь дымку времени. Тонкие губы, и немного старомодные, щеголеватые усики, которые делали похожим на офицера николаевских времен. «Нет, не может быть! Он ведь тогда не был... не был инвалидом…. И таким седым». Длинные пальцы музыканта нервно теребили подлокотники. А на серой военной рубашке пламенел орден Красной звезды.
- А тебе-то, какое дело, что суешь свое рыло? Катишь по своим делам, кати дальше, и не суйся не в свое дело! Что, правдолюб сильно великий? – Сердито зыкнул, и окрысился на него толстяк.
- Может быть, и так! Да только не люблю, когда всякая мразь на чужом горбу норовит да в рай попасть.
- Тоже мне правдолюб нашелся! На себя посмотри! Нацепил дедову побрякушку, и выхваляешься. А сам, видать, по - пьяни в какую-то переделку попал, что стал увечным. На скулах офицера вздрогнули, заходили желваки. А в глазах промелькнула холодная ненависть.
- Ты, дед, мой орден своим поганым языком не тронь. Я за него заплатил кровью по полной программе. И где, это пускай тебя не волнует. Не ты посылал меня туда посылал, а Родина! Перед ней только я и буду держать ответ за свои дела. Благодари бога, что ты мне по годам в отцы годишься, а то, хоть и калека, как ты сказал, но сил у меня твое табло начистить хватит. Шкура ты, вот кто! Мила немного подалась вперед. Ее пухленькие губы слегка приоткрылись. А ноздри тревожно, нервно затрепетали. В больших черных глазах была растерянность. Все ее существо напряглось, как тетива боевого лука. Она застыла, судорожно прижав руки к груди. И растерянно смотрела в посеревшее от гнева лицо капитана. И видела, как на мужском виске вздыбилась, запульсировала вена. «До мяса живого, видать, этот чудак его зацепил, до самого мяса». – А потом прикоснулась к плечу военного.
- Если вам не так трудно, покажите мен, пожалуйста, дорогу в этот санаторий. Вы говорите, что это почти что рядом? Что - то расхотелось мне туда ехать на такси. Я города совсем не знаю. Хоть прогуляюсь, подышу свежим воздухом после душного вагона. Да улицы посмотрю.
- Да, это почти что рядом. Всего полтора квартала. Если не меньше. – Ответил, будто отрубил незнакомец.
- Так едем или нет? – Не отступал таксист. Он не хотел просто так терять выгодную клиентку. Мила сердито сверкнула глазами.
- Нет, я с вами никуда не поеду. Я раздумала нанимать вашу машину. Не хочу с вами никуда ехать.
- И с чего это так? – Удивленно переспросил таксист.
- Злой вы, дядечка, недобрый. – Напрямую ответила она ему.
- Тоже мне украинская мать Тереза нашлась! – Хмыкнул рассерженно таксист, и отошел в сторону искать других клиентов.
- Мила неторопливо, прогулочным шагом шла рядом с коляской. И с удивлением рассматривала чужие, незнакомые улицы. Ее заинтересованный взгляд быстро скользил по дорогим магазинам, кафе и барам.
- Я так поняла, это и есть центральная улица? – Наконец-то решилась она нарушить слишком уж затянувшееся молчание.
- Да, вы правы. Это одна из главных улиц города. Проспект Токарева.
- А чем же этот человек так прославился, что его именем назвали улицу?
- Да вот был такой летчик. Во время войны его немцы подбили над этим городом. Он мог остаться в живых, если бы выпрыгнул на парашюте. Но тогда горящий самолет упал бы на жилые кварталы. Пилот отвел горящую машину за город. Однако времени самому спастись уже не было. Он погиб. Сгорел заживо. А в его честь назвали эту улицу его именем.
- Конечно, подвиг это так романтично…- Грустно вздохнула Мила.
- Да, подвиг, романтично. Особенно когда его совершает кто-то другой, а не ты. Как в известном анекдоте. Поймал еврей рыбку. Эта рыбешка и ему говорит: «Отпусти, все сделаю, что попросишь». Еврей почесал затылок, и говорит: «Хочу стать героем Советского Союза». Взрыв, и он один в траншее. А в руке связка гранат. А на него прет фашистский «тигр». Тогда бедный Мойша истошно кричит: «рыбка, я хочу, хочу быть героем! Но только не посмертно же!». Мила опустила голову, и вздохнула. «Как эта война обожгла его душу!» - Она исподтишка посмотрела на его скуластое, бледное лицо. А затем посмотрела на набережную. Около причала грудились туристы, они ожидали белоснежный теплоход, который уже подходил к берегу. Под легкими тентами сидели люди в белых летних костюмах, ели мороженое и пили прохладительные напитки. «В этом месте, наверняка, вечером очень красиво. В особенности, когда включается вся эта неоновая реклама и светомузыка!» - Раздумывала девушка, с удивлением разглядывая вывеску ночного клуба. Ее попутчик молча следил глазами за своей спутницей. «Настоящий ребенок! Уставилась на эти рекламные штучки. И сразу заметно, что в большом городе не так уж часто бывает. А в этом городке вообще, наверное, в первый раз». – Он тяжело вздохнул, взглянув на ее стройные, затянутые в джинсы, ноги. «Какое счастье ходить своими ногами. Она обладает таким богатством, и не ощущает этого. Так и я когда – то, пока ходил, и не замечал, насколько я был богат и счастлив. А теперь отходили, отбегали мои резвые ножки. Однако мне еще крупно повезло, что я вырвался из той мясорубки живым, хоть и искалеченным. Хоть увечный, но живой. Другим повезло не так крупно, как мне. Сколько на той операции полегло наших парней! А сколько потом сошли с ума, влезли в петлю, спились или сели на иглу… Врачи говорят, что это синдром локальных конфликтов.…А эти проклятые горы скоро покраснеют от славянской крови. А ради чего? Наверху заварили кашу, а простому люду расхлебывай полной ложкой. Гляди только, чтобы не обляпаться». А вокруг спешили люди. Каждый по своим делам. И никому не было дела до этого седого парня в инвалидной коляске. Он остановился возле торговца мороженым.
- Два пломбира. В шоколаде! – И небрежным жестом бросил на стекло пластика смятую купюру. Продавец засуетился, вынимая лакомство. Парень взял, и протянул одно, в красочной упаковке, Миле.
- Угощаю.
- Ой, спасибо! – Лицо девушки порозовело от смущения, потому что ее впервые угощал мороженным незнакомые ей человек. Мороженщик проговорил:
- Возьмите сдачу! На что военный ответил,
- Оставь себе на чай. Мила бросила исподтишка на него любопытный взгляд. И с потаенной улыбкой подумала: «Какие у него прекрасные глаза!». Она отошла немного в сторону. Девушка распечатала пачку пломбира. И сказала:
- Спасибо вам за мороженое. По - моему, мы с вами не столь давно встречались. Вспомните Борисполь, аэропорт. И старлея, который помог вам поднести чемодан. – Он улыбнулся грустно, лишь только уголками губ.
- Теперь-то вы меня припомнили!
- Но это было прошлым летом. Я тогда летела от своей тетки. А в Симферопольском аэропорту меня встречала мама.
- А я летел от своего лучшего друга. – И мысленно добавил: «Который потом стал моим заклятым врагом». А вслух продолжал говорить. - После нашей встречи прошел ровно год. – И тягостно вздохнув, подумал: «А за это время столько всего случилось, что и самому злобному своему врагу не пожелаешь! Эта долбанная командировка в Чечню.…И довольно глупое ранение во время рейда. Наш патруль натолкнулся на группку диверсантов. А потом была довольно короткая, но жестокая стычка с этими украинскими наемниками…Мой напарник там одного снайпера - сосунка подстрелил. Но не насмерть, а только легко ранил. И то не тяжело. Напарник хотел его пустить в расход, но я не дал. Жалко стало мальчишку – желторотика. Поди, и девки не целовал, а уже захотел поиграть в военные игры. Пришлось его обезоружить, и волочить на своем горбу самого, и вдобавок пару трофейных автоматов, и снайперскую винтовку почти что до самой приграничной заставы. Да, нечего сказать, молодой сосунок.… Начитался там всяческой газетной идеологии, и поперся освобождать Чечню от русских оккупантов, то есть от нас. Не мог я его бросить там, на горном перевале. Это было бы как- то не по человечески. И он стал моим лучшим другом. Даже не смотря на то, что наши взгляды на многие вещи в жизни диаметрально противоположные. Одно не могу до сих пор взять в толк – что там делали эти людишки? Какого хрена эти сосунки потащились самому черту в зубы? Я понимаю, что нас отправили туда в приказном порядке. Чечня, как никак еще принадлежит России. Хоть и на правах автономии. А им-то, какое дело до наших внутренних проблем? Пусть свои научатся решать, революционеры поганые! Кто они? Искатели денег или экстремальных приключений? Или такие правдолюбы, что решились защищать чуждых им по убеждениям, культуре и вере людей? Что может быть общего между православными христианами и ярыми фанатиками – мусульманами? Что? По-моему, только деньги, и больше ничего! А, впрочем, что я сушу голову над этим вопросом? Это их заботы, зачем они туда поперлись. А в последнюю операцию по зачистке «зеленки» я получил тяжелое ранение в позвоночник, которое изменило напрочь мою жизнь. Несколько месяцев госпиталя. А вслед за тем и признание жены в измене. И с кем, кто мог только подумать! С моим самым лучшим товарищем, с Вадькой. Кто мог только подумать! Оказывается, моя Настена крутила шашни с ним давно. Встречалась всякий раз, когда этот хлыст приезжал в белокаменную. Это признание было для меня точно так же, как нож в спину. А после всего развод. Я подписал все документы, что принес ее адвокат. И где только она, моя бывшая жена, моя Настена? Где теперь мой цветик – семицветик? Она уехала из Москвы почти что год назад. И не одна, а вместе с Вадимом. Ведь он служит на Украине. Наши горе – политики разорвали, переделили всю страну по живому. И выходит, что я уже иностранец. Фу-ты, ну – ты, просто чушь собачья. К своим друзьям поехать в гости, и то загранпаспорт должен оформлять. Спасибо, хоть пока визу не надо запрашивать. Но и это не за горами. Наши горе политики и до этого сумеют додумаются».
- Простите меня великодушно, но скажите, а что с вами случилось? Вы тогда были… И Мила остановилась, оборвалась на полуслове, перехватив мужской взгляд, полный острой боли.
- Вы хотели сказать, физически здоров? Да, тогда был в отличной физической форме. Но это было год назад. А тебе, детка, ничего не говорит слово Чечня? – Сердито сверкнули глаза парня.
- Там какой – то конфликт был вооруженный. – Робко пождала плечами девушка. И настороженно добавила, - но я особо политикой не интересуюсь. Так, слышала по новостям, что - то проскакивало. - Растерялась девушка.
- Для кого просто конфликтная ситуация, а для кого и тяжелое ранение. По-моему, я и так много высказал.
- Простите. Я даже не предполагала вас обидеть. – Окончательно сконфузилась девушка.
- А, ерунда все это…. Я уже привык, притерпелся с тем, что я в коляске. – Он махнул рукой. Мила доела мороженое, и оглянулась в поисках урны для мусора. Однако таковой рядом не оказалось, и она засунула бумажку в карман. «Найду мусорник, выброшу», - подумала она. Тротуар упирался в чугунную ограду. У самой ее кромки цвели, пламенели красками зари розы. Парень и девушка остановились напротив большого двухэтажного здания. Его красивые портики утопали в зелени дикого винограда и сирени.
- Вот мы и пришли. Это и есть тот самый санаторий «Полтава», который вы разыскивали. – Незнакомец натянуто улыбнулся. – Перед вами админкорпус. Мы слишком долго шли? Мила вытянула из кармана большие часы – луковицу. Щелкнула крышка старого серебра, и послышалась полузабытая мелодия песни «Я люблю тебя, жизнь».
- По-моему, не мы сюда шли более десяти минут. И то не торопясь, прогулочным шагом.
- Идите теперь, и оформляйтесь в админкорпусе. Приятного отдыха. – Медленно произнес парень.
- Спасибо вам. И не берите так близко к сердцу слова всякого…Она чуть не вставила крепкое словечко, которое слышала от соседа, когда тот хлебнет лишнего, но вовремя спохватилась, - нехорошего человека. Честных, добросердечных, и хороших людей все равно главным образом больше на белом свете. У нас, на Украине, по этому поводу есть отличная присказка: «Не бери тяжелого в руки, а дурного в голову». – Девушка поправила сумку и зашла за проходную. А парень остался в тени чугунной ограды. Сорвав листок сирени, размял его в ладони, и вдохнул горьковатый, напоминающий запах горького миндаля, аромат. Он провожал ее взглядом, пока хрупкая девичья фигурка не пропала за калиткой проходного пункта, и размышлял: «Какое ты, однако, в сущности, еще глупое, не очень разумное дитя. По всей вероятности, у мамы с папой одна. Прожила, глазея на жизнь из-за кадочки с фикусом на окошечке. Видать, поэтому и жизни, по существу, и хорошо не знаешь».
- Глава третья.
-
- А молодой мужчина все еще стоял неподвижно рядом с чугунной оградой, за которой виднелись кроны парковых деревьев, посаженных в ровную аллейку. Рядом проходили редкие прохожие. Однако он не обращал внимания на этих людей, потому что находился во власти своих давних воспоминаний. Легкий летний ветерок тихонько шумел в листве старых акаций. И шаловливо играл с их зеленой листвой. Кроны деревьев настолько густо переплелись, что получился из них получился своеобразный сказочный зеленый коридор. А горячее южное солнце подымалось все выше и выше. А вместе с ним поднимался и столбик ртути в термометре. И вскоре он показывал около тридцати пяти выше нуля по Цельсию. И это только в тени. Однако жестокое дыхание зноя немного смягчала освежающая морская прохлада, которую приносил сюда на своих крыльях мягкий морской бриз. Мимо мужчины в инвалидной коляске проходила высокая, стройная белокурая женщина. И красоту ее светло - золотистой кожи подчеркивал розовый сарафан. А голову покрывала модная, плетеная из итальянской соломки, широкополая шляпа, украшенная цветами. Тем не менее, заприметив его, эта женщина остановилась. И так внезапно, как будто перед ней появилась какая-то невидимая преграда. И она поставила на зелень травы свой тяжелый чемодан. И небрежным жестом поправила дамскую сумочку. Ее тонкие брови взметнулись от удивления вверх, как крылья деревенской ласточки. На умело подкрашенных дорогой ярко-красной помадой, тонких женских губах проступила горькая улыбка.
- Иванушка? Ты ли это? Бог мой, вот так неожиданность! Прям, настоящий сюрприз! Приветствую тебя, милый мой человек! – С удивлением выдохнула она. Иван поднял голову. И замер от неожиданного удивления, потому что перед ним стояла его бывшая жена Анастасия. Удивленные мысли стремительным, быстрым, вихрем пронеслись в его голове. «Настя? Вот тебе и на, какой сюрприз приготовила для меня судьба? Я часто размышлял о своих ошибках. И мечтал встретиться с тобой, чтобы поговорить начистоту, и высказать все, что наболело в моей душе. Однако как-то не выпадал случай такой случай. Знать, не то время было. И не те обстоятельства. И вот судьба наконец-то решила, чтобы мы уже встретились. И вот этот сюрприз, можно сказать, подарок! Мы встретились. Так вот какой ты стала, Настенька! Прям, настоящая фотомодель! Ты очень похудела, и похорошела. Можно сказать, что расцвела, как тот розан. Что значит жить с любимым человеком! Не то, что я. Засыпаю в обществе кота и подушки. Да, я вижу тебя, и уже не в своих мечтах. Однако в моей душе ничего, никаких чувств, ни любви, ни ненависти, ни презрения – ничего давным - давно не осталось! Все мои чувства, абсолютно все, выгорели в тот роковой вечер, когда я узнал о твоей измене. И твоем решении уйти от меня насовсем!». Однако мужчина приветливо улыбнулся, и ответил ей:
- Так здравствуй, Анастасия! – Однако улыбка получилась какая-то жалкая, и словно вымученная.
- Ванечка, а ты здесь очутился какими судьбами? Как ты поживаешь? Как здоровье? Все у тебя нормально? – И в глазах женщины промелькнули искорки нездорового любопытства.
- Настя, слишком много у тебя вопросов.
- Так мы и давно не виделись.
- Я могу только сказать, как старый еврей – не дождетесь!
- А все же, скажи, как твои дела?
- Как видишь, Настена, жив и частично здоров. Вот отдыхаю по путевке. Спасибо, что ты не совсем позабыла меня. - Проговорил он подчеркнуто сухо.
- А ты все еще сердишься на меня? Ну, извини, что так все получилось. И я сама часто жалею о том, что тебя обидела. – Виновато пробормотала женщина.
- То, что было, то ушло. И давным-давно быльем поросло. Могу только сказать, что цианистый калий, это такой вкус, который ну просто невозможно передать никакими словами.
- Ты как был пошляком, так и остался! К чему такое пошлое грубое и не очень эстетичное сравнение! – Анастасия обижено поджала губы.
- А к тому, что то же самое можно сказать о и твоей жалости. А я в ней ну абсолютно не нуждаюсь. Как у нас, в России говорят, пожалел волк кобылу. Да оставил от нее хвост да гриву. Позволь все-таки мне полюбопытствовать, как там поживает твой любимый старлей Синицын? Уже, наверное, капитан? Или только-только примеряет к своим плечам заветные капитанские погоны? Женское лицо помрачнело, как будто на него набежала черна тень от грозового облака. Она едва сдержалась, чтобы не крикнуть. И подчеркнуто вежливо процедила сквозь зубы?
- Ради Бога, замолчи! Ты разве ничего, совсем ничего не знаешь? Иван растерянно пожал плечами. И сердито проговорил:
- А что я, скажи на милость, должен знать? То, что пока я был в госпитале, мой самый лучший друг, с которым я делил и хлеб, и кров, мне наставил рога? А потом и вовсе увел мою жену из дому? А, впрочем, мне его нечего винить. Недаром же говорят, ежели сука не захочет, так на нее кобелек ну никак не заскочит.
- Ваня, сейчас же замолчи!
- А почему? Что, правда глаза колет?
- Да нет. Это уже в прошлом. Все равно нет моего Вадика.
- И куда же он запропастился? Уже тебе рога наставил с другой смазливой девчонкой? Так это он может! За ним, бабником эдаким, это не заржавеет!
- Ровно сорок один день назад… - И Анастасия громко всхлипнула. А потом и вовсе разрыдалась, размазывая дорогую, фирменную косметику по своему красивому лицу. – а потом выдавила из себя, словно простонала, - Вчера было ровно сорок дней, как я похоронила Вадика. - И она зашлась в истерических рыданиях. Лицо Ивана побледнело от неожиданного скрытого страдания. И он глухо произнес:
- Так что с ним случилось? Чтобы умер от болезни – что-то на него не слишком уж похоже. Он был здоров, как бык. Что, влез в какие-то неформальные разборки? Или что другое?
- Да ни в какие разборки Вадик не влезал. Его по работе откомандировали советником в … - Она задумалась на несколько мгновений. И слегка наморщила лобик, пытаясь что-то припомнить. – А, вспомнила, название этой страны. Оно такое странное, и закрученное. Ага, его откомандировали В Сьерра - Леону. Ну, а там случайная, шальная пуля отправила моего Вадика на тот свет. Как говорится, судьба. Однако мне от этого не ну никак легче.
- В нашей жизни ничего случайного вовсе не бывает. Извини, Настя. Я не знал, что Вадим погиб. Царство ему небесное, и пускай земля будет ему пером. Хороший был паренек, хоть и волочился за каждой юбкой. Настоящий бабник. Но нет на нашей земле святых. Они, наверное, все остались давным-давно на небесах. Настя растерянно раскрыла сумочку, и вытащила оттуда носовой платок.
- Несомненно, это мой жребий. Это уж точно наказание мне за то, что не сумела удержать Синицу в своих руках. А мой журавлик давным-давно улетел. Унесся в синее небо. Господи, а чего ты хотел услышать от глупой девчонки в двадцать два года? Ваня, скажи по правде, ты меня простил? Иван немного задумался. И, пару секунд помолчав, ответил с некоторой прохладцей.
- Даже не знаю, что тебе сказать, что тебе ответить на этот вопрос.
- Ну все же, с момента нашего расставания прошло чуть больше года. – Настаивала его бывшая жена.
- Ну, ладно. Скажу тебе, что скорее всего, что нет. Я не смог тебя простить. Извини, предательство не прощается никому. Я не Иисус. А ты.…- Иван замолчал на несколько мгновений от избытка чувств, которые нахлынули на его душу. – А ты, считай, что ударила меня прямо в спину. Подло, гадко, исподтишка. Да, ты поступила со мной тогда намного хуже, чем бы я поступил со своим заклятым врагом. - Покачал отрицательно головой мужчина. Настя еще больше побледнела. И, схватив чемодан, глотая слезы, обречено прошептала:
- Всего тебе хорошего. И приятно тебе оставаться. Иван нахмурился, однако ничего не произнес в ответ. А женщина, горько всхлипнув, быстро направилась в сторону проходной. А мужчина все смотрел и смотрел на ее носовой платок, который она то ли бросила, то ли случайно уронила в траву. На белой льняной материи отпечатались пятна ослепительно-красной помады. И она ему напомнила своим цветом кровь. «Да, говорят, что время постепенно лечит, врачует и душевные, и телесные раны. Но здесь или не тот случай, или мои душевные раны уж слишком глубоки. Они саднят, болят так же, как и в первый день, когда только их нанесла эта женщина. О, проклятая кокетка! Не пожелала со мной возиться тогда, когда я был в госпитале. У нее в голове была карьера. И новая любовь. А я кто был в тот момент для Насти? Так, всего лишь навсего отработанный материал, отбросы». И в самих глубинах памяти всплыли белые госпитальные стены. И быстрый, гаденький шепоток его бывшей жены:«Ваня, ты должен меня понять! Я так еще молода, и не видела фактически жизни. И поэтому не могу, да и не хочу забрать груз всех твоих болезней на свои плечи. Поэтому я подаю на развод». И ее зареванное, опухшее лицо в разводах фирменной туши. «Да, сдрейфила, побоялась. Вот и бросила. А сейчас начинает лепетать, ах, как печально! Молоденькая вдовушка. Безусловно, жаль Вадика. Просто жаль чисто по - человечески. Хороший он был парень. Хоть и волокита первейший. То, что Вадик мне наставил рога, это мелочи жизни. И я его давным-давно простил. Конечно, очень жаль, что этот человек до своего срока ушел из жизни. А, возможно, все это случилось и к лучшему? Вадька, хоть и погуливал налево, да вот Насте неверности бы в жизни не спустил. Я думаю, что если она раз продала. То продаст и второй и третий». – Иван криво усмехнулся. И ему припомнился небольшой кусок анекдота, который не так давно вычитал в какой-то бульварной газетенке. «От чего же он умер? Так можно прочесть надписи на венках. Там все написано: от любящей жены, от любимой тещи, от детей, от друзей… «Да, единственное, что у Вадима не было, так детишек. Слава Богу, не успел обзавестись этим счастьем. Так хоть сирот не оставил после себя». В этот момент к нему подбежал невысокий, юркий, рыжеволосый парнишка. На широком, скуластом лице возбужденно поблескивали глубоко посаженные, хитрые зеленые, почти изумрудные, глаза. Иван смерил его подозрительным взглядом.
- Василий, а чего у тебя такой помятый видончик?
- Да вчера подгулял немного, так сегодня, точно словно заново родился!
- Че, так хорошо себя имеешь?
- Да нет, меня в капусте поутру нашли. В салатной. Эй, капитан, а о чем ты грустишь? Я ж тебя все утро разыскиваю. Уж думал патруль с овчаркой вызывать. А ты тут с такой кралей такой любезничаешь, что аж завидно стало! А у тебя, сразу видать, губа не дура. Девочка, то что надо, настоящий персик!
- Василий, да не вопи ты, точно как резаный! Ты, наверное, забыл, что мы давно уж не в горах? – Поморщился Иван
- А кто это такая была? Ты хоть с ней познакомился? - Не унимался Васька.
- Мне знакомиться с этой кралей нет резона. Я ее знаю давным-давно.
- И кто же это?
- Да это моя бывшая жена! В его глазах плескалась ненависть, как в проруби льдинки. Парень оторопело умолк. А, потом как-то пытаясь скрыть замешательство, потер подбородок.
- Вот как? Н да… Бывшая, так бывшая. Так вот… Что - то я хотел тебе сказать. И запамятовал. А, вспомнил! – Он хлопнул себя широкой ладонью по лбу, - да тут тебя один профессор спрашивал. – И он, поспешно хихикнув, скороговоркой добавил, - он такой маленький, забавный. С остренькой бороденкой. Ну, вылитый тебе козлик. Хотел, было, тебя осмотреть. Так тебя разве найдешь? Шляешься, где попадя.
- Хм… Да горбатого лишь только могила только исправит. Не доверяю я больше всем вот этим эскулапам. Смотрят, врачуют, колдуют. Даже лечат. А все стоит на одном и том же месте. Можно сказать, что результат почему-то нулевой. Что они не делают, все у меня без толку. – Его красивое лицо передернула нервная судорога. И он с горечью продолжил говорить. - Как будто я вприпрыжку запляшу оттого, что этот знаменитый невропатолог меня по коленкам постучит своим молоточком. – Он с горечью вздохнул. И лицо омрачила печаль, острая, как клинок. - Да хоть кувалдой врежь по ним, а не тем молоточком! Мои ноги, что колоды те. И ни хрена им не будет.
- Иван, успокойся, и не злись! – Примирительно проговорил Василий. И, чтобы перевести разговор на другую тему, неожиданно предложил, - Вань, а Вань!
- Ну чего тебе? – Подозрительно покосился Иван в его сторону.
- Да вот хочешь, я тебе свежий анекдот расскажу?
- Валяй, трави. – Пожал плечами мужчина.
- Так слушай! Как-то начальник вызывает менеджера по услугам. «Найди мне девочку с параметрами 90 – 60 – 90». Тот отыскал. Увидев ту женщину, которую приволок менеджер, патрон потерял дар речи. Потом, немного оклемавшись, вопит: «ты кого мне привел, придурок эдакий?» Тот испуганно отвечает: «Так сами же шеф, сказали, чтобы было 90 – 60 – 90. Я и постарался. Еле нашел женщину с такими параметрами». Шеф глотает валидол, и орет, точно резанный: «Идиот! Я имел в виду грудь, талию, бедра. Ну, не как - рост, вес, возраст!»
- Да, прикольный анекдот. – Вымучено улыбнулся Иван.
- Ладно, к черту анекдоты! Тебя тут еще один тип спрашивал. Майор. Лысый, как бубен. Все со своей мобилкой носится, что дурень с писаной торбой.
- У каждого свои странности. Ненароком не Николай? – Встрепенулся, насторожился Иван.
- Вроде бы как он. Мужик очень торопился, но сказал, что сегодня вечерком заглянет в наш корпус. У него там есть к тебе какой-то разговор важный. В общем, подойдет, как только расположится и получит все врачебные назначения. – Василий достал пачку сигарет из кармана. – Капитан, будешь курить?
- Нет. Ты же знаешь, что я бросил дымить после ранения.
- Извини, забыл. А я вот перекурю. – Василий достал сигарету, и, подкурив от спички, бросил ее в кусты. - Что, это твой знакомый? Или приятель?
- И знакомый, и лучший друг. Мы обучались когда-то вместе в киевском военном училище. Занимались в секции самбо. Там и познакомились. По правде сказать, Николай был меня на три курса старше. Его после окончания курса сразу забросили в Приднестровье. Я в училище пошел после школы. А Николай в учебку пришел после сверхсрочной службы. И дослужился до чина майора. А я вот неудачник. И неудачник в любви, и по бытью. Эх, жизнь моя жестянка! Да ну ее в болото! – Иван покатил по аллейке. Василек, как верный ординарец, шагал рядом.
- Хочешь услышать прикол?
- Валяй свой прикол. – Рассеянно ответил Иван. Все мысли его были заняты Настей. «Она, хоть и стерва, но мне ее чисто по – человечески жаль. Кто его знает, как бы я поступил, оказавшись на ее месте. Осуждать легко – ведь это не с тобой. Но и простить ее не могу. Предательство не забывается. Я не Иисус Христос, и прощать семьдесят раз по семьдесят раз не могу».
- Так вот слушай. Армянское радио сообщает: Беспредел в Чечне. Чеченские террористы захватили автобус с чеченскими террористами».
- Василий, ты нарочно, или как?
- Да нет. А что? – Насторожился его друг.
- О политике больше ни слова. Мы здесь для того, чтобы отдыхать и наслаждаться морем, солнцем. А если провезет, то и в обществом красивых девочек!
- Ну, ты и шутник! – Пожал плечами, удивленно ответил его друг. Они остановились у набережной. Красивые, загорелые девушки в разноцветных сарафанах проходили мимо. Но Иван их как будто не замечал. Он думал о миновавшей любви. О бывшей жене. О Настене. В этот момент парни остановились в густой тени старой акации. Это роскошное, старое дерево росло почти что у самой кромки воды. Зеленоватые волны моря неспешно накатывались с тихим шорохом на черный гранит недавно реконструированной набережной. В отдалении, почти у самого горизонта, донесся до их слуха длинный гудок. Это от причала отправился белоснежный теплоход с несколькими туристическими группами в сторону Ялты. «Да, везет же этим людям! Вот они, поехали, наверное, в Ялту. А, может быть, и в сам красавец-Севастополь. Будут там рассматривать тамошние красоты. И разные там местные достопримечательности. Да, чего только стоит Голубой залив. Или Цемесская бухта! И я бы не отказался полюбоваться такой красотой! Но нет, уже далеко не тот случай. Тут простейшая, самая элементарная ступенька становится трудноодолимым препятствием. А разве мог поверить в то, что все это случится? Всего лишь год назад, не так давненько, я эти ступеньки просто напросто не примечал. Шел, да и шел вперед. Перешагивал их, не задумываясь. И шагал дальше, своей намеченной дорогой. Да, но это было год назад. А теперь не тот случай. Теперь каждая ступенька может достаточно серьезно отравить мою жизнь. Нет, довольно! Остановлюсь! Не раздумывать о несладкости моей новой жизни. Попытаюсь просто существовать, ни о чем не раздумывая». - Иван с громадным наслаждением вдохнул запахи моря, морских водорослей, роз, левкоев и акации. И немножко поморщился, потому что заболело, зарезало в простреленной груди. К нему нагнулся Василий, и жарко зашептал, дыша ароматами пива и копченой рыбы:
- Ух, ты, Ванюшка, поглянь, поглянь-ка только вон туда! Это ж ведь твоя бывшая жена гребет? – И паренек указал рукой в сторону центральной аллеи. Иван настороженно взглянул в ту сторону, куда указал его дружбан. И точно. На фоне мельчайших брызг фонтана, и темной зелени акаций он увидел две женские фигуры. Они неспешно, прогулочным шагом, приближались к ним. «Вот черт! Стыдно даже самому признаться, что после контузии я стал хреновенько видеть. Пускай подойдет поближе, тогда рассмотрю их лучше». – С некоторой затаенной болью в душе подумал капитан. И когда эти фигуры были совсем рядом, он четко увидел, как по золотистому песку посыпанной дорожки шла его бывшая жена в обществе молоденькой девушки, одетой в простой потертый джинсовый костюм. Приглядевшись еще внимательно к ее спутнице, капитан признал в ней ту девушку, которую в это утро защитил от хищника-таксиста. «Это она, Мила. Этот милый, наивный и очень глупый ребенок. Не могу только понять, как ее, такого домашнего ребятенка, отпустили мама с папой сюда одну, без надлежащего присмотра? Ведь она по своей глупости и неведению может в этакую неприятность влипнуть, что ужасно подумать!» А Василий шепотом продолжал:
- Ух, ты, твоя жена это ж настоящая конфеточка! Ты не станешь мне возражать, если я немножко, совсем чуть - чуть за твоей женой приударю? Ты после этого меня малость не приубьешь? Иван ничего ему не ответил. Ему отчего-то показалось, что серый туман, который окутывал его глаза, постепенно рассеялся. И краски неба, моря, цветов, деревьев и травы стали значительно ярче. На душе стало легко и приятно. На него нахлынули воспоминания годовалой давности. Огромный столичный аэропорт, и заплаканные, печальные глаза девчонки. Такие же черные, как будто глубокие омуты, в которых не отразилось ничего, кроме сияния вечерней звезды. Парень ответил своему товарищу тихо, но внятно:
- Да совершай с ней любые действия, какие твоей душе угодны! Она после того, как я подписал все документы, и нас развели, стала для меня, словно пустое место. Ты только вон ту черноглазую не тронь, которая слева от нее топает. Василь кивнул в знак согласия:
- Лады, командир! – И, немного развязно, нахально ухмыльнулся, при этом обнажив ряд белых, острых, как у хищника, зубов. А потом окликнул двух красавиц, - девушки, а, девушки! Постойте, не торопитесь вы так. Тормозните малость. Они остановились, и любопытством посмотрели на Василия.
Глава четвертая.
Девушка прошла проходную. И уже вплотную приблизилась к белоснежному, точь-в-точь похожему на морской теплоход, красивому административному корпусу. Она остановилась в нерешительности около лестницы. Поставив сумку около ног, с интересом наблюдала за происходящим вокруг. Время шло. А она все стояла, и смотрела на вход. Перед ней лежала ажурная мраморная лестница. По бокам, возле самых перил, были расположены прекрасные вазы с живыми цветами. Сказочное благоухание множества роз всевозможных, фантастических расцветок, левкоев и настурций пьянило, и кружило голову. Девушка растерянно думала: «И чего я стою здесь, точно соляной столб? Ведь нужно идти в канцелярию, или еще куда там, и сама не знаю… оформлять нужные документы, и уже полностью определяться. Но я не знаю, куда мне шагать, и к кому конкретно обратиться?». - Мила продолжала растеряно наблюдать за всем происходящим. Она смотрела, как богато одетые мужчины и женщины деловито сновали по лестнице вверх - вниз. «Все равно, что может произойти от того, что я здесь стою, и глазею? И чего я здесь застряла? Поднимусь-ка и я наверх. А там, у персонала расспрошу, куда мне дальше топать. И чего я только робею? Люди здесь такие же, как везде. Не боись, Милка! Они вовсе не волки. За спрос не заедят насмерть!» - Мысленно приободрила себя девушка. И стала медленно, но решительно подниматься вверх, по крутым ступеням из мрамора, покрытых зеленой ковровой дорожкой. У самого входа в просторный и прохладный, полный цветов и зелени, холл ее повстречала дежурная по корпусу. Это была светловолосая, невысокая, бойкая женщина средних лет в белом медицинском халате. Ее белокурые волосы были аккуратно прибраны под белый, туго накрахмаленный медицинский колпак.
- Девушка, вы оформляетесь по путевке или по курсовке? – Вежливо поинтересовалась она, взглянув на Милу с нескрываемым любопытством. Девушка растерянно моргнула длинными густыми ресницами:
- Посоветуйте, пожалуйста, куда мне обратиться. Мне папа сказал, - Она почему-то запнулась. – Что у меня «горящая» путевка.
- У вас путевка? – Умело подкрашенные брови женщины взметнулись от изумления вверх. Однако она подавила в себе первое удивление. - Если у вас путевка, тогда поднимитесь вот по той лестнице, - и махнула рукой в сторону мраморной лестницы в центре холла. Там зайдите в двадцать первый кабинет. Вас обслужат. Пожалуйста, немного поторопитесь! У той девушки, которая там работает, скоро начнется обеденный перерыв. И тогда вам доведется дожидаться её около часа. Пока перерыв не закончится.
- Благодарю вас за беспокойство. - Мила пошла по лестнице. «Да, санаторий то, что надо! А сколько здесь зелени! Какое обилие цветов! Особенно роз, что голова кружится от их аромата»!- Она с восхищением взглянула в окно. Через стекло было видно буйство красок крымской природы. Зайдя в указанную комнату, Мила принялась оформлять все нужные для поселения документы. Молодая черноглазая брюнетка в белом халате, взяв ее бумаги, одним духом просмотрела их. А после, расписав все для нее по пунктикам, проинструктировала Милу:
- Теперь направляйтесь в корпус номер три.
- А где этот корпус находится? Я в вашем санатории впервые в жизни, и не очень хорошо ориентируюсь здесь.
- Этот корпус очень просто отыскать. Пройдете по центральной аллее. Она начинается от лестницы административного здания. По ней и войдете до главного фонтана. После завернете в сторону набережной. Там и увидите здание красного кирпича с деревянной массандрой. Это и будет корпус номер три. Я думаю, что вам понравится наш санаторий. И на будущий сезон вы еще приедете к нам! Приятного вам отдыха!
- Я думаю, что мне у вас понравится. У вас столько цветов! Особенно роз.
- А, это причуды нашего главного врача. Он у нас просто обожает цветы. И розы в том числе. Он садовод – любитель.
- Наши вкусы совпадают, я тоже люблю цветы. В особенности розы. – Рассеяно проговорила Мила. Мне кажется, что цветы обожают большинство женщин. Девушка, скажите, пожалуйста, я прибыла вовремя? У меня путевка не «горящая»?
- Да нет, что вы! Вы приехали точно в установленный срок. Можно было еще побыть дома денек – другой. И то не опоздали бы. В нашем санатории «горящих» путевок не бывает. Мы принимаем всех, кто в состоянии оплатить пребывание у нас.
- Спасибо за информацию. – Осторожно взяла направление Мила, и вышла из кабинета. «Однако за, каким чертом мои родаки накормили меня байкой о «горящей» путевке? Я ведь приехала как раз в нужное время. У меня даже был в резерве один день. Здесь что-то кроется. И вовсе не то, что они мне поют». - Она медленно спускалась вниз по мраморной лестнице. Внизу, у самого выхода из холла, ее окликнула Настена.
- Мила, Милочка, погоди! Куда ты летишь! За тобой просто не угнаться! – Девушка оглянулась и увидела свою попутчицу по вагону. Она остановилась. Настя подошла ближе к ней. И, поставив чемодан на ковровую дорожку, смущенно улыбнулась.
- Да не дуйся ты на меня! Куда ты запропастилась, когда все вышли из вагона? Я тебя везде искала.
- Понимаешь, попалась интересная книга, и я малость зачиталась. Поэтому и вышла самая последняя. Если б не проводник, то укатила бы в депо. И вообще – я давно не ребенок! Язык, при желании, до Киева доведет.
- Мила, да не дуйся ты на меня! Так получилось, что мне нужно было срочно заскочить по одному адресочку. Я думала, что ты идешь сзади…
- Да ерунда все это – не оправдывайся. Не в лесу, не заблудилась. Санаторий нашла, добрые люди помогли, так что больше толковать не о чем. – Она небрежным жестом поставила сумку на ступени.
- Обожди меня, я сейчас только сдам свои документы, и потом вместе пойдем в корпус определяться.
- Иди. Так уж и быть, я тебя вот тут, внизу и обожду. Уговорила меня. Я на тебя больше не сержусь. – Мила вышла на улицу. Сбежав по ступеням вниз, остановилась у подножия лестницы. И там с наслаждением вдохнула насыщенный ароматами роз воздух. И подумала: «как прекрасна жизнь! Я счастлива.… У меня есть мама и папа… бабушка… и он…» Процедура оформления документов прошла быстро. И через несколько минут Настя сбежала вниз по лестнице.
- Меня вселили в третий корпус.
- И меня тоже в третий. – Без особого энтузиазма проговорила в ответ Мила.
- Так пошли вместе туда. - Они направились в сторону набережной. Они остановились около фонтана, окутанного мелкой водяной пылью. Над ним висела маленькая радуга. «Какая прелесть!» - Подумала Мила. «Вся наша жизнь - это фонтан, окруженный пылью иллюзий» - Вздохнула Анастасия. Они вышли из боковой аллейки, которая упиралась в набережную. Неподалеку в прохладных глубинах парка спряталось маленькое здание красного кирпича с крохотной деревянной массандрой.
- Так в этом домике мы будем отдыхать? – Мила с заинтересованностью разглядывала здание.
- Выходит, здесь. - Без особого подъема ответила Настя. Она была избалована жизнью по качеству услуг, и ожидала лучшего варианта. - Мила, пошли быстрее. Нужно найти старшую медсестру и кастеляншу. И врача, который будет нас лечить. А после обеда их и след простынет. - Девушка и женщина и вошли в полутемный коридор. Их встретила пожилая медсестра. Ее черные волосы были убраны под крахмальную косынку. Внимательно просмотрев документы вновь прибывших, произнесла неприятным, скрипучим голосом:
- У нас есть места в третьем номере. Это прямо по коридору, неподалеку от входа. Вы проходите и определяйтесь. А после обеда вас осмотрит наш главный врач, и распишет вам нужные процедуры.
- А когда же будет обед? – Поинтересовалась Мила. Медсестра взглянула на часы.
- Обед? Ровно в четырнадцать ноль-ноль. А это через сорок минут. – Проскрипела своим скрипучим голосом, похожим на визжание старой пилы, медсестра. - Столовая вон - она показала в сторону массандры. – Здесь и присаживайтесь за любой столик. Вас обслужит свободная официантка.
- Это что, как в ресторане? – Глаза Милы округлились от удивления.
- Возможно. – Уклончиво ответила медсестра и отправилась в сестринскую по своим делам. А Мила и Настя пошли в свой номер. После того, как они определились и разложили вещи, до их первого обеда в санатории оставалось еще тридцать минут.
- Мила, давай прогуляемся! До обеда еще есть время! Целых полчаса – это же вагон и тележка!
- Давай пройдемся – растерянно пожала плечами девушка. И они неторопливо пошли прогулочной походкой по набережной. Миновав фонтан, прошли по усыпанной гравием аллейке. И тут их окликнул Василий.
- девушки, а, девушки! Постойте, не торопитесь вы так. Тормозните малость. Они остановились, и любопытством посмотрели в его сторону. А он продолжал, - вы не подскажите, сколько там у вас начирикало на ваших золотых? Мила вежливо улыбнулась в ответ. И, покопавшись в кармане джинсов, извлекла уже знакомые Ивану часы. Открыв серебренную крышечку, подождала, пока проиграет музыка, а после громко произнесла:
- на моих серебреных, что около золота когда - то лежали, половина второго.
- Классный хронометр. Старый? Я таких давненько нигде не видел.
- А такие давно не выпускают. Их подарил мне мой дедушка на шестнадцатилетие.
- Ух ты, классная штука. Дай-ка поглядеть. Не боись, не заберу.
- Возьмите. Я вам верю. – Девушка протянула часы, и Василий осторожно взял их в руки. Внимательно рассматривая их филигранную поверхность, прочел: «За боевые доблести». Перехватив удивленный взгляд парня, девушка пояснила:
- А это мой дед служил заграницей. Так вот ему и подарил эти часики.
- А где твой дед служил? Мила неопределенно хмыкнула,
- Да не помню точно. По-моему, в Анголе. Но о своей службе он ничего не рассказывает. Так, иногда несколько ничего не значащих фраз. «И немудрено, что он не любит рассказывать о своей службе. Ничего там, видать сладкого не было, в этой службе. Когда я сам стану дедом – я не начну рассказывать своим внукам, что делал в Чечне». Настя сразу заметила своего бывшего мужа сразу. И теперь, слушая этот непринужденный разговор Милы и парнишки, зарумянилась, и с тайной досадой размышляла: «ты гонишься, преследуешь меня, как будто бы упреки моей совести! Неужели земной шар настолько кругл и тесен, что наши пути-дорожки каждый момент перепутываются, перехлестываются»? – Заболела, заныла ее душа. И словно больной зуб, были для нее эти воспоминания. И вырывать больно, страшно. И лечить не имеет никакого смысла. Она самолюбиво поджала полную своевольную нижнюю губку.
- Мила, скоро, через несколько минут начинается обед. Так что пошли быстрее, а то мы на него припозднимся. Девушка засуетилась. И не заприметила, как положила свои часы мимо заднего карманчика джинсиков. Серебреная луковица полетела книзу. И запуталась в ухоженной травке газона. Василек подобрал их. И хотел было окликнуть черноглазую смугляночку, как ее мысленно окрестил, но капитан остановил:
- Не поспешай. Подай эти часы мне. Я сам возвращу эту игрушечку той цыганочке – смугляночке сам. Лично в ее ручки положу. Друг вложил свою находку в его ладонь:
- Если так, то держи эту ерунду. Довольно занимательный хронометр.
- Старинный. Это уж точно, что он ей достался от деда.
- Я точно такой видел у своей бабки, еще, когда был Союз. Это было лет десять назад. Я еще тогда был пацаном сопливым. Что, понравилась тебе это востроглазая черноглазая цыганочка?
- Может быть, и понравилась.… Все может быть, все может статься… - Иван ничего больше не добавил. А только загадочная улыбка скользнула по его тонким губам. Парень надавил на кнопку, которая виднелась сбоку корпуса часов. Откинулась серебреная крышка, и раздались первые такты популярной в послевоенные годы песни «я люблю тебя, жизнь». А погода начала портиться. Подул с моря холодный ветер. И небосклон начал затягиваться плотной дымкой облаков. Иван покатил по боковой аллее, и остановился у зарослей сирени. Горьковатый аромат породил в душе грусть.
- Ну что, командир, отправимся пивка холодненького хлебнуть в баре? Или как?
- Василь, ты шагай пока сам в пив бар. А я хочу побыть немного один. Его друг остановился рядом с коляской, и с недоумением взглянул на него:
- Ну, командир, погодный расклад-то того, ухудшается. Поглянь на небо - кажись, на дождик будет натягивать. Иван презрительно фыркнул:
- -ну и фиг с ним! Не боись, не сахарный, не растаю. Но Василий не хотел бросить своего друга одного.
- тебе осталось для абсолютного и полного счастья только свалиться с ног и расхвораться. Тогда прости – прощай, отдых! Ты же приехал не в местной горбольнице разглядывать пейзажец через окно. Иван скептически усмехнулся:
- Слушай, кореш! Ты еще под стол пешком ходил, когда я на горном перевале спал почти на голой земле, а вместо подушки клал камень. И не хворал. Даже насморка не было. Или ты не знаешь походной жизни?
- Ну да, сравнил бы факты! И сопоставил, когда это было! Почти год назад. Ты тогда был намного поздоровее и покрепче, чем сейчас.
- Василий, ты мне хоть и кореш, но уже действуешь на нервы. Пошел на фиг, если по-русски не понимаешь, что мне хреново, и я хочу побыть один! – Голос Ивана стал холодным и жестким.
- Ну, как хочешь! Пойду, попью пивка в одиночестве. Тебе принести пару банок?
- Нет. Не хочу.
- Мое дело предложить, а твое отказаться. Как хочешь! – Пожал плечами его дружок, и, опустив голову, медленно побрел по центральной аллее в сторону набережной. А капитан покатил в сторону моря.
Густой, однако довольно скрупулезно ухоженный парк санатория доходил почти до самой кромки воды. На его границе с набережной красовалась небольшая, вся увитая плющом, деревянная беседка. Капитан остановился в ее серой кружевной тени. Его взгляд кружил, небу. И легко соскальзывал на сероватую бурную поверхности воды. Море почти, что не волновалось. Его волны пока еще довольно мирно ласкались о гранитный берег. Их зеленоватое сияние было нежено, подобный свету сказочного лунного камня. Далек - далеко, на горизонте, все больше и больше собирались тучи. По всему было видно, что на город стремительно надвигалась летняя гроза. Однако мысли молодого человека были слишком отдаленны от всего земного. «Вот сейчас будет летняя гроза… Занятно, прольется ли она дождем на землю? Или только нашумит, напугает местных обывателей, и пролетит мимо, не бросив на сухую крымскую землицу ни капли влаги из своих запасов?» Налетел, повеял грозовой вихрь. Дохнул на деревья. И затрепыхались, заволновались листочки на серебристых тополях. На море вздымался легкий шторм. В отдалении, на далеком горизонте, промелькнуло махонькое, едва-едва различимое пятнышко. «Это, наверное, на горизонте парусник. И его парус так же белеет, как у Лермонтова в его стихотворении «Парус». Белеет парус одинокий, в тумане моря голубом, что ищет он в краю далеком, что бросил он в краю родном…» - И от этих строчек парню сделалось отчего-то грустно, нерадостно на душе. Он прошептал лишь только одними губами строчки стихотворения любимого поэта еще раз: «Что ищет он в краю далеком, что бросил он в краю родном. Вот так и я. Сиротлив, одинок и гоним судьбиной, как холодный, сухой дубовый листик, сорванный с родного дерева сильным порывом ветра». А время шло и шло. Обед, который был строго по расписанию, в четырнадцать ноль-ноль, уже миновал. Но Иван не ощущал голода. Он давно перестал слушать свое тело, и все чаще и чаще уходил в свой мир. И там, и только там он был таки, каким был год назад. Здоровым и счастливым. Сейчас, оставив все философские размышления в стороне, он просто смотрел на море, любовался его непокорной красотой. И ни о чем не думал. Неожиданно, за непроницаемыми, густыми кустами сирени донесся до мужского слуха женский хохот. Сдавалось, тысячи колокольчиков зазвенели тонко и мелодично: динь - дон, динь - дон, динь - дон. И до него докатились обрывки фраз, произнесенные звонким девичьим голосом:
- Ух, ты, водичка, водичка-то какая тепленькая! Точно, что парное молоко! Искупаться бы сейчас! Ей вполне резонно возразил знакомый бархатистый женский голос:
- да не пори горячку ты. Поглянь лишь только на небосклон. Видишь, тучи какие? Гроза сюда надвигается! Скоро здесь будет летний ливень. Так что побежали в наш корпус быстрее! А то вымокнем, точно две курицы. А девичий голосок не унимался:
- А какой-то чудак в такую погод вышел под парусом.
- ну, так ищет себе приключений на собственный зад! – Ответил женский голос.
- А я все равно освежусь! Смою с себя дорожную пыль. – Послышался шорох кустов, и плеск воды. «Что может быть освежительнее купания в такую духоту! Счастливится же этой девушке.… А я уже не смогу вникнуть в море, и ощутить кожей его ласковое прикосновение.…Когда по дну снуют мальки, а ногу иногда обожжет медуза… Нет, мне уже не понять красоты моря… я нашел приключения на свой зад…На всю оставшуюся жизнь… Да, счастливые вы, кто ходит. А мне уже никогда в жизни больше не понять нежности моря». – И от этого сдавило в груди. Он неосторожно кашлянул, и тут же услышал:
- Милка, зря ты разделась! Тут кто-то запрятался за кустами. Издалека донеслось:
- А мне бояться нечего! Я ведь не полностью оголилась. А так, только до купального костюма. А сейчас голых девушек столько кругом, что это уже никого не шокирует.
- Выходи скорее. Меня все равно не слишком радует перспектива вымокнуть до нитки под дождем.
- Сейчас.…Погоди пару минут. Послышался плеск воды, и все стихло. Через несколько минуток послышались торопливые шаги. На дорожке возникла Настена. Заметив капитана, привередливо выгнула бровки:
- ты, наверное, привязался ко мне крепче моей тени. Куда не уткнусь, повсюду на тебя наталкиваюсь. Иван презрительно прищурился:
- ошибаешься, ненаглядная милашка. Ты мне необходима не более чем прошлогодний снежок. Не позабудь, что мы находимся не в Нью-Йорке. А всего лишь в маленьком курортном городишке. Причем в провинциальном. А в этом месте свободной территории и людей не так уж много. Вот и сталкиваемся частенько. Извини. Если тебе не приходиться по душе моя фотография, то зажмурься или отвернись в сторону. В отдельных случаях меня не увидишь уж точно. Позади нее стояла Мила. После обеда она успела переодеться, сняв свой дорожный костюм. И ттеперь ее стройная фигурка была затянута в голубой шелковый сарафан. Она сосредоточенно застегивала свой бело-серебристый босоножек. С ее мокрых, коротких волос капали на морской песочек солоноватые капли моря. Навеянные романтикой природы, мысли, были заняты морем и яхтой. «Где же ты, мой милый капитан? Я ожидаю тебя. Дожидаюсь нашей встречи давным-давно. И не знаю, не ведаю, встречу ли, встречу ли, дождусь тебя? Увы, времена легкокрылых фрегатов и летучих голландцев прошло. Тайны умирают, как ночные мотыльки, обожженные огнем дуговых фонарей». А Иван любовался ее классически сложенным лицом. «Буквально греческая скульптура пробудилась от векового сна и тепер ппрогуливается в современном сарафане по парку. Настоящая Афродита». Девушка подняла на него изумленный взгляд:
- что вы так на меня таращите глаза? Это немного обескуражило.
- а что, за погляд уже принялись взыскивать деньжата? Или воспрещается? – Со смехом возразил он девушке.
- Вот так, как вы на меня смотрите, не разрешается. На меня еще никто так не глядел. – Краска смущения начала заливать девичье лицо.
- А я на инквизитора не подобен. Не трусь, не загрызу. Ты не скажешь, который сейчас час?
- Я часы оставила в джинсах. И не знаю точно времени. Могу сказать, что приблизительно часа три.
- А я могу сказать точнее. Кстати, это не твоя ли потеря? На его широкой ладони бывшего десантника сверкнула серебреная луковица. Он открыл крышечку, и лукаво улыбнулся – у тебя глаз алмаз. Точно – пятнадцать ноль-ноль. Мила занервничала, завидев свою вещицу в его руках. На ее щеках проступили пунцовые пятнышки.
- Ой, да это же мои, мои часы. Откуда они у вас взялись?
- Так вот бывает, так происходит, кто-то теряет, а кто-то находит. Таково коловращение в природе и жизни. – В его глазах промелькнули шаловливые искорки. Предлагаю полноценный обмен. Поцелуй за часы.
- Что? – Вытянулось от удивления лицо девушки. – Еще чего не хватало! Отдай немедленно, бесстыдник эдакий! – И она набросилась отнимать свою потерю. Однако парень ловко, сноровисто запрятал свою находку за спину. – Возврати! – Шипела, будто рассерженная кошечка, Мила. Он перехватил ее тонкие запястья, и она повисла на его руках. Растрепанная и сердитая, повторяя одно и то же – отдай! Отдай! Сейчас же отдай! Иван вдохнул аромат ее духов – розы плюс жасмин.… Промелькнуло в голове, и сердце почему-то счастливо заныло.
- Да я лучше свиненка чмокну в его пятачок, чем тебя! Ты, ты…. На кота Базилио похож. Точно, как его родной братишка - близнец.
- И чем же, разреши осведомиться? – В глазах капитана промелькнула насмешка.
- У него такие же идиотские усики, как и у вас.
- О вкусах никто не спорит. У каждого личные мерила житья - бытья. И то, что многие хохлы питают нежные чувства к свинине, особенно к салу, так это известно всему белому свету. Но то, что некоторые, вроде тебя, предпочитают целоваться с хрюшками, то, по моему мнению, это чересчур. Неужели это интереснее, чем поцеловать красивого мужчину? Мила вырвалась из его рук, и зашипела:
- Я папе пожалуюсь! И все ему расскажу, что вы не отдаете дедовы часы! Это очень нечестно! А мой папа… - Ее голос задрожал от изобилия эмоций. – Мой папа большущий и сильный! – На черных, словно ночь, глазах выступили слезы обиды.
- И он меня отшлепает? – Издевательски поинтересовался Иван. Из ее черных глаз хлынули слезы, и она крикнула:
- Да, отшлепает, отшлепает! Может быть, и уши надерет! «Ты плачешь, моя красавица фея! Но если я верну тебе этот безделицу, то на завтрашний день ты пройдешь мимо меня. И не заметишь. И даже не бросишь своего ясного взгляда в мою сторону». А вслух проговорил:
- Я всегда знал, что после грома и молнии всегда идет дождь. И тут, как в подтверждение его слов, прозвучал раскат грома. Потемневшее грозовое небо прочеркнула красочная, яркая вспышка молнии. С неба густыми потоками на истомленную зноем землю хлынул теплый летний ливень. Мила и Настя едва-едва поспели вбежать в небольшую мраморную беседку с деревянными скамейками. И ажурно расписанным славянской вязью потолком. Эта беседка так удачно спряталась в густой листве сирени, что ее почти не было заметно с тропинок парка. Но изнутри, благодаря хорошему архитектурному проекту, были видны даже далекие деревья и прохожие. Через несколько мгновений туда же заехал своей инвалидной коляской и капитан. Стряхивая с волос мелкие дождевые капли, он лукаво усмехался себе в свои щеголеватые усики. С любопытством, поглядывая на девушек, размышлял: «Удивительные и загадочные существа все эти девушки да женщины! Выщипывают себе бровки лишь для того, чтобы нарисовать новые, практически такие же тонкие брови. Опасаются мелкотравчатых, вполне безвредных сереньких мышек. И осыпают ласками без боязни громадных псов, которые может быть, их могут задрать в течение нескольких секунд! А эти-то псины уж пострашнее невинных сереньких грызунчиков. Заливаются глупыми слезами над чужой, дурацкой и надуманной любовью.…А свою, взаправдашнюю и земную, пускай зачастую первую и единственную любовь не сохраняют, не хранят. Смеются и рыдают ни к селу, ни к городу. Несомненно, и погода, поэтому не лучше этих созданий в коротких юбках. То солнышко светит вовсю.…А то всего ничего, буквально спустя час, уже гроза с градом вовсю бушует на дворе. Не просто так погода так же дамского пола». – Он громко спросил:
- Девочки, а девочки! Вы не очень успели промокнуть?
- Не из сахара сделаны и не из снега, поэтому не растаем! – Сердито, с некоторой долей сарказма, огрызнулась в ответ Настена. В глубинах ее души закипала обида, горькая как степная полынь. «Больно я ему нужна! Уж точно, будто прошлогодний снежок! А на эту черноглазую свистуху вот как пялил глаза! Точно, как мой рыжий кот на сало. И чего мне на него сердиться? Сама виновата, что проморгала свое счастье. Не удержала журавля , он улетел…. И синица упорхнула. Так что нечего теперь на зеркало пенять, коли рожа крива!» А Мила, пунцовая, словно пион в цвету, приткнулась в уголке беседки. Девушка от ожесточения кусала свои полные губки. «Что я теперь скажу папе, если он спросит, где я подевала часы? Я ведь сама виновата, ротозей. Самая настоящая Маша-растеряша». Она подняла свои глаза, и перехватила странный взгляд мужчины. Он, кашлянув в кулак, от волнения хрипловато заговорил.
- Ну, пожалуйста, подурачились, и довольно! Не собираешься со мной целоваться, никто тебя силком не заставляет. Я знаю, что тебя звать Милой. – Он подъехал ближе, и взял ее за руку. Девушка, будто бы завороженная, глядела в его синие, как безоблачное майское небо, чистые и ясные глаза. – Послушай только! - Продолжал он. И приложил ее узкую ладонь к своей широкой груди. – Послушай только! - Она ощутила бешеный сердечный ритм. Какая-то неведомая сила удерживала ее, не давала вырвать свою ладонь из его ладони. Такой горячей и сильной. А он продолжал, - хочешь, я стану твоим товарищем? Или другом? Девушка испуганно хлопнула ресницами, отпрянула в сторону. Словно бы издалека, к ней долетел голос матери: «не верь этим кобелинам! У них только одно на уме, добиться своего любой ценой. Насулят всяческие золотые горы.…А как только возьмут девичество - после этого сразу же в кусты. Ищи – свищи ветра в поле. А девке расхлебывай свое горе полной ложкой. И корми нагулянного ребеночка».
- Другом? Товарищем? – Переспросила Мила.
- Хоть другом, хоть товарищем. – Глаза мужчины немного потеплели. Девушка скептически усмехнулась в ответ:
- А в дальнейшем лучшим врагом? Никогда в жизни! Отстань от меня! И оставь меня в покое. И ничего от тебя.… От вас мне не надобно. А часы можете оставить себе в качестве почетного трофея. – Ее глаза враждебно сверкнули. Этот резкий, вызывающий переход на сухой, официальный тон окончательно запутал, и сбил с толка. А Мила хотела выбежать из беседки. Однако капитан попытался удержать ее за руку:
- Не торопись. – Он с удивлением глядел в эти черные, миндалевидные глаза в обрамлении густых ресниц. Мглистые, будто безлунная ночь. Его любовь пришла нежданно-негаданно. Как гром среди ясного неба. Или эта летняя гроза, что бушевала за тонкой стенкой беседки. Душа жаждала счастья, в один миг, сорвав с себя паутину грусти и уныния. И девушка так же смотрела в его глаза. Голубые – голубые, словно васильки на росистом лугу. И ее душила обида. И ожесточение боролось с привитой культурой. Хотелось выкрикнуть что-то неприятное, обидное, оскорбительное и колкое. Но слова отчего-то не шли с языка. Может статься, сдерживал тот факт, что ее противник был в инвалидной коляске. Она лишь тихо прошептала:
- Ненавижу тебя! Ненавижу! И, выдернув руку, выбежала из беседки. Тонкая девичья фигурка затерялась за густой пеленой дождя.
- Мила, Мила, вернись, дуреха! Простудишься! – Бросилось, было за ней Настена, однако Иван ее остановил.
- Не лети за ней сломя голову. И сама подцепишь насморк. И ее не вернешь, как пить дать. А она пускай несколько поостынет. Ей прохладный душ нисколько не повредит. Только голову да «горячее сердце» освежит маленько.
- Вот девка, так девка! С характером! Точно уж термоядерная ракета. – Только и нашлась, что сказать, Анастасия. А за зеленой стеной бушевал летний ливень. «В рот компот! Думал, как лучше, а вышло как всегда…» - Со злостью подумал Иван, вынимая сигареты.
- Будешь курить?
- Да пока еще не бросила. – Ответила Настя.
- А тебе известно, что сигарета уменьшает жизнь на три минуты?
- Знаю! А ты в курсе, что рабочий день уменьшает на восемь часов жизнь среднестатистического гражданина. - Она взяла предложенную сигарету «Camel». –Ага, ты еще куришь такие дорогие сигареты?
- Как русскому туристу это позволительно. Военной пенсии обычно хватает на пиво и сигареты. Ну, ты уехала из Москвы год назад. Как тебе здесь живется?
- Как в анекдоте: «Встретились английская борзая и украинская дворняга. «Как жизнь на Украине?» - Спрашивает борзая. «Хорошо, - отвечает дворняга. - Правда, миска пустая, но зато тявкай на кого угодно и сколько тебе влезет!» - Вот так и я. Если бы папа с мамой не помогали, то, вряд ли я попала бы в этот элитный санаторий.
- Твой папа так и занимается предпринимательством?
- Да, жить то надо! Ему еще далеко до пенсии. Да и мама у меня не пенсионного возраста. Ты знаешь, что пять минут смеха, продлевает жизнь на десять минут. Толкни какой нибудь свеженький анекдот пока мы курим! – Настя достала свою зажигалку и элегантно прикурила сигарету.
- Ну, так слушай новый анекдот: «В службу социальной помощи пришел тихий, затравленного вида мужик. Его направили к врачу – психотерапевту. Тот пришел и начал жаловаться: «Доктор, ради всего святого, дайте мне дельный совет, как жить дальше? Моя жена совсем загнала под каблук. Прям, дыхнуть никак не даст!» Психотерапевт ему и отвечает: «А чего вы ее так боитесь? Она такая же простая женщина - домохозяйка, которая зависит от вашего заработка на все сто процентов. Вам нужно прийти домой, и показать жене, КТО в доме хозяин. Стукните по столу кулаком и выскажите ей в глаза все то, что вы о ней думаете». Мужик так и сделал. Придя домой, он стукнул кулаком по столу, потряс им на глазах у ошалевшей супружницы и проорал слегка срывающимся голосом: «С сегодняшнего дня все приказы в этом доме исходят только от меня! Немедленно подать обед на стол! И как подашь, пойди наверх и погладь мои брюки. Мы с ребятами сегодня собираемся на футбол. И еще. Надеюсь, ты понимаешь, КТО повяжет мой галстук перед уходом?» Женщина произнесла с неимоверным спокойствием: «Разумеется, дорогой, я знаю. Это будет работник морга...»
- Это что? Тонкий намек на грубые обстоятельства? По-моему я тебя никогда под каблук не загоняла. – Анастасия высунула руку на улицу и стряхнула она пепел на землю.
- Тонкий ли толстый намек, не знаю. Ты меня просила рассказать свежий анекдот – я и выполнил твою просьбу настолько, насколько смог. Настя ничего не сказала в ответ. Табачный дым немного привел ее мысли в порядок. «Нет, я не сдамся! Я буду бороться за тебя, Ванюшка, до последнего!» «Ты поглянь, какая смелая, однако, эта девчонка! А я – то думал, что это кисейная барышня, обыкновенная белоручка, которая привыкла жить на всем готовеньком.… При всем при том, очевидно, что я глубоко заблуждался. Да и рука у нее сильная, мозолистая. Видать, помогает отцу с матерью по дому. А, может, и работает наравне с взрослыми. Что ни говори, смелая девка…» - С потаенным уважением подумал Иван, разглядывая злополучные часы - луковицу. «Господи, такая мелочевка, а из-за них и завязался весь этот сыр – бор! Кому жизнь – буги-вуги, а мне уж точно полный бред.… та жизнь – херня такая, ни хрена в ней не поймешь!». А за зеленой стеной беседки бушевала летняя гроза. По зелени деревьев, кустов и лепесткам цветов посыпались мелкие градинки. Зелень травы покрылась белоснежным налетом – со стороны казалось, производилось впечатление, что идет крупный снег.
- Ванюшка, проглянь-ка! Град сыплется! – С удивлением воскликнула Настя. Она высунула руку под дождь, и на ее раскрытую ладонь упало несколько градинок – круглых, маленьких, точно горошин. «Вот и моя любовь, как эти горошины льда, так же растаяли. А в душе осталась пустота, и больше ничего» - думала она, наблюдая, как на ее раскрытой ладони стремительно тают крошечные льдинки. «Все преходяще.…И любовь, и ненависть. Все придет и со временем уйдет – нет в этом мире ничего вечного. Все преходяще и уходящее» - Размышлял Иван, наблюдая, как подает град, и тут же начинает быстро таять в лужах дождевой воды. Настена, стряхнув с ладони несколько капелек , все то, что осталось от градин, сорвала небольшой листок с куста сирени. Женщина медленно принялась разминать его в своей ладошке. С наслаждением, вдохнув горьковатый, сходный в чем-то с запахом горького миндаля, аромат листа, перевела дыхание. Ей припомнился маленький городской скверик позади медицинского института, в котором она не так давно училась. В этом скверике росли огромные, раскидистые каштаны. Именно там любили отдыхать старики да старушки. Зачастую студенты выбегали на переменку перекурить и посплетничать, помыть своим преподавателям «косточки». Иногда молодые мамы прогуливали там своих непоседливых детишек. Именно здесь, в этом крошеном скверике молодой лейтенант с огромным букетом сирени признался ей в своей первой любви, и сделал предложение. Именно там она решилась выйти за него замуж и уехать в Москву. Ведь оставался только последний курс, и защита диплома. «Как это было недавно! Немножко больше года назад. Ах, Ванюшка, Ванюшка! Ты сейчас рядом, только протяни руку. А кажется, что между нами пролегла, невидимая преграда. И твой взгляд сковался льдом, стал этаким чужим и холодным. На ту вертушку таращил глаза совсем не так, как на меня сейчас смотрит. И щебетал с ней по - другому! Увы, мой бывший брак был настоящим натуральным театром. Мой второй муж мне устраивал представления, а я ему в ответ - сцены... Нет, все-таки с тобой я была намного счастливее, чем с Вадимом».- Ревность огромной когтистой лапой полоснула со всего размаха по сердцу. И она сердито хмыкнула. «По-моему, между мужчинами и кобелями так много общего! И те, и другие занимаются сексом с кем угодно, только бы женщиной пахло! И те, и другие захватывают в кровати места до хрена! И те, и другие по необъяснимым причинам боятся уборки квартиры с помощью пылесоса. И те, и другие испытывают трудности, когда им нужно о чем-то спросить, или попросить. Более маленькие экземпляры, как правило, как правило, более нервозные. Никто из них не обнаруживает изменений в женской прическе и костюме! Не говоря о том, что они ни хрена не смыслят в косметике. И те, и другие боготворят игру в мяч. И те, и другие с большим подозрением относятся к почтальону, если он представитель сильного пола. Никто из них не понимает, что мы, женщины, находим в кошках. Эх, мужчины, мужчины! Ну, да ладно, пока все в сторону. Я все ж попытаюсь с Ванюшкой помириться. Он добрый и отходчивый. Я все сделаю, чтобы он меня простил».
- Ваня, извини меня! Я знаю, что тогда была не справедлива по отношению к тебе. Мужчина поднял на нее взгляд, полный удивления, и тихо произнес:
- А я на тебя не сержусь! За этот год, что я был в госпитале, перечитал много разных книг о жизни. А еще больше передумал. И пришел к выводу, что в жизни бывают случаи похуже, чем твой поступок. Я давно простил тебя. Все твои мелкие грешки. Только не измену. Поэтому мы остались давнишними. А ты, кстати, знаешь, какая разница между пессимистом и оптимистом?
- Нет, и какая же?
- Пессимист считает, что хуже не бывает, а оптимист радостно утверждает: «Бывает! И еще как бывает!». Настя опустила глаза, смутившись. Краска досады заливала лицо.
- Ты постоянно в разъездах и командировках. Никогда ничего не скажешь, куда едешь. Что я могла подумать? Ты ведь знаешь, что я так боюсь одиночества! И темноты. Мне было так тоскливо и печально. А тут как раз приехал Вадик. У нас много общих друзей и знакомых. И мы ведь земляки, родились и выросли в одном городе. Я не знаю, как это получилось, что я тебе изменила.
- Опять двадцать пять! Вадика нет, и нет смысла ворошить прошлое. То, что было, то ушло, и его не вернуть.
- Ты прав, как всегда.
- Скажи, а ты не жалеешь, что уехала из Москвы?
- Когда как. Иногда жалею. Там было больше возможностей сделать карьеру. А больше не жалею. Я ведь вернулась домой, к родителям. Папа устроил меня на работу в центральный госпиталь. Работа интересная, но тяжелая. Ой, давай не будем на эту тему. Я здесь хочу отдохнуть, а не говорить о работе. Может быть, сходим в кино? Мы ведь друзья…Ты сам только что это проговорил.
- Если ты желаешь в клуб прошвырнуться, сверкнуть своей красотой, и одежей, так довольствуйся компанией Милы. Я не ходок в такие заведения.
- Нет, я хочу только тобой. Пожалуйста, я очень прошу тебя! Морщинки залегли меж его бровей. После нескольких секунд колебания Иван ответил:
- Я заеду за тобой вечерком. Часикам эдак к восьми. Только давай без опозданий. У тебя была такая дрянная привычка. Договорились?
- Я тоже изменилась, как и ты. Больше опозданий не будет. Шум летнего дождя постепенно утихал. Небо просветлело. «Вот и ты, как этот летний дождь. Переплакала разок, и со временем забудешь своего Вадика. А если бы его привезли такого же, как и я? Чтобы ты тогда, моя пташка певчая, запела»? – Иван потер виски кончиками пальцев. Ему показалось, что на голову надет стальной обруч, который постепенно стягивают. Тупая боль объяла черепную коробку. «Вот черт! Обратно разболелась голова. Наверное, просто утомился. И контузия сразу напомнила о себе». – С тоской бросил взор на темное небо. Оно начало постепенно светлеть. Шум дождевых капель мало-помалу замолкал. Сквозь разрывы туч проглядывало неяркое вечернее солнце. Встрепенулись, запели на все лады птицы.
- Ладно, шутник, до вечера! – Настя чмокнула его шероховатую щеку. На него пахнуло таким знакомым до боли ароматом фиалок. Однако все, что было когда-то в его душе, все сгорело в один памятный вечер, когда на его тумбочку положили решение суда о расторжении брака. И прикосновение волос, и аромат духов, - ничего уже не возбудило как в прежние времена. И он суховато проговорил:
- До встречи вечером. От этих слов, от ледяного взгляда ей стало не по себе. «Ты меня разлюбил! И твоя улыбка осталась в далеком прошлом. Ее уж оттуда никогда не вернуть. Ни за, какие блага мира». – Она подавила горестный вздох, готовый сорваться с ее прекрасных губ:
- Я пошла к себе. Счастливо тебе оставаться. Не скучай без меня!
- Постараюсь. - Рассеяно, как бы нехотя, ответил Иван. Именно сейчас головная боль достигла своего пика. И он мысленно взмолился: «Господи, а, когда же она уйдет? Дождь уже закончился!» Настя посмотрела в его лицо:
- Милый, ты так побледнел. С тобой все в порядке.
- Все нормально. Оставь меня. Я хочу побыть один.
Я ушла. – И Настя легко, точно красивая тропическая бабочка, выпорхнула из зеленой беседки.
Глава пятая.
Мила стремительно бежала, как будто летела, сломя голову, напролом, сквозь кусты и заросли сирени. Она мчалась по желтому песочку. И по гравию дорожек, сминая зелень травы. Душа ныла, болела, и девушка почти что не глядела под ноги. Ее глаза были затуманены слезами. И эти соленые, как морская вода, слезы смешались, перепутались с пресными, теплыми слезами летнего дождя. А девичья душа так ныла и саднила, что от этой боли хотелось кричать во весь голос. Не заметив небольшой выбоинки в парковой дорожке, Мила поскользнулась. И со всего размаху шлепнулась на мокрый гравий. Острая боль полоснула серпом по ноге. И она увидела, что из разбитого колена мелкими капельками выступила кровь. А ее каблучок модельных босоножек хрустнул, словно спичка, пополам. От боли, и обиды Мила разрыдалась пуще прежнего. Она сидела под ливнем, на мокрой, холодной дорожке. И вытирала мокрое лицо ладонями. Девушка не могла осознать, отчего же она так плачет? То ли оттого, что болит, ноет разбитое колено? Или безнадежно испорчен босоножек? А, может быть, оттого, что из глубин души, из самого сердечка, поднималось что-то неведомое, огромное и жаркое, как полуденное солнце. Это неизвестные ощущения и эмоции, объяли, захлестнули всю девичью душу и тело. От самых волос до кончиков ногтей. И, как ей показалось теперь горело, как будто погруженное в огромную огненную купель. Поднявшись, попыталась пойти. Но идти было неудобно, и поэтому Мила сняла второй босоножек с целым каблуком. После этого она медленно побрела по дождю. «Ну и что! Подумаешь, что я босая…Чего там переживать, я и так вся промокла.…Да и мама все равно не видит!» - Девушка шла к своему корпусу. На ее оголенные плечи упало несколько градинок. Мила подняла голову, и увидела, что с неба сыпется мелкой крупой град. Она припустила бежать в сторону корпуса. Завидев среди пелены ливня и града знакомое красное здание с деревянной массандрой, облегченно вздохнула. «Уф, наконец – то я добежала! Сейчас переоденусь в сухое и напьюсь горячего чаю. Авось, ангина и минует! Только бы никого не было внизу, в холле. Только бы никого там не было!» - Мысленно повторила она, взбегая по каменным ступеням. Мокрая, взъерошенная и растрепанная, точно как перепуганный воробей, девушка вихрем ворвалась в холл. Остановившись у лестницы, она уперлась разгоряченным от бега лбом о стену. От быстрого бега сердце билось, словно птица в клетке. Она едва отдышалась. «Милая доченька, ты смотри, только не промочи ножек!» - Вспомнился ей голос матери. И она скептически хмыкнула: «Эх, мама, родимая матушка моя! Занимательно, что бы ты сказала сейчас, увидев меня в таком виде? Вот такую мокрую и несчастную? Представляю, что бы ты сказала, если б знала, как твоя любимица мчится, сломя голову, под летним ливнем. И, вдобавок, босая, потому что сломала каблук». Она неприметно пробралась в свою комнатку. Прикрыв за собой поплотнее дверь, и тогда сняла мокрую одежду. Разложив на батарее мокрые вещи, подумала: «Интересно, чем закончится эта история для меня? Насморком, простудой, или хорошей ангинкой»? – Поплотнее завернулась в теплый махровый халат. Включив кипятильник, присела у окна и принялась смотреть вдаль. За прозрачным стеклом шумел, напевая малопонятную песню, шалун – дождик и барабанил град. «Возможно, я зря нагрубила этому капитану. Ах, какой он красавчик! Особенно прекрасны его глаза. Жалко только лишь, что этот парень в инвалидной коляске. До чрезвычайности жаль». Она вздохнула, опустив голову. Вода закипела. Мила взяла одноразовый пакетик чаю, и заварила его кипятком. А через пару минут она обратно сидела около окна, и прихлебывала ароматный, горячий чай. А шум ливня замирал вдали. Ветер шумел в листьях акаций и серебристых тополей. Со стороны морского залива неслись облака, легкие, как туман. Сквозь узор веток виднелась старая деревянная беседка. Мила приоткрыла окно, и в палату ворвалось благоухание моря и травы. А дождь уходил все дальше и дальше. Вот и смолкла песня последних капель. Гроза шла из парка в сторону залива. Вскоре возвратилась румяная от быстрого бега Настена. И теперь она прихорашивалась у зеркала.
- И кому что ты доказала, тем, что вырвалась под ливень, как угорелая кошка? Шальная ты, как посмотрю, девка! А если захвораешь? Что тогда? Прощай, отдых?
- Зараза к заразе не пристанет. – Отмахнулась от нее Мила, как от назойливой августовской мухи.
- Не больно умничай со старшими! Зря ты Ваню обидела. Пошла бы с нами в кино. Сегодня в клубе прокручивают интересную ленту. «Прокаженная». - Ловкие женские пальцы завивали на затылке узел светлых волос. «Подумаешь, старшая! Только на пять лет, а как нос задирает, куда ж там! боится, что корона слетит!» - Сердито засопела носом Мила. Однако благоразумно промолчала, не выдавая эти тираду вслух. Но, чтобы не идти в кино, тут же выпалила готовую отговорку.
- А у меня каблук сломался! Не идти же в кино в комнатных тапочках?
- Это же все мелочи жизни. Я тебе дам запасные босоножки.
- Спасибо, но я в этом не нуждаюсь. Не привыкла носить чужое.
- Как хочешь! – пожала плечами Настена, и чуть не произнесла вслух, но вовремя прикусила язык: «А чужих мужей ты не прочь примерить? Привычна, отбивать»? И только вздохнула, мысленно добавив: «Я сама его бросила. Сама виновата, и, если у них что-то сладится, не имею права ее упрекать в чем – либо. Хотя сейчас у нас равные шансы. Даже у меня их больше. Ваню я хорошо знаю, все его хорошие и плохие черты характера. Вот мне и карты в руки».
- Ты собирайся, в кино. А я немного посплю. Устала с дороги. – Мила легла в постель, и укрылась покрывалом. «Я должна его забыть. Досчитаю до ста, и засну. И засну!». – Думала, прикрыв глаза. «Раз, два, три…десять…сорок пять…» - Дальше счет начал сбиваться, и девушка, утомленная дорогой, и всем, что произошло в течение этого суматошного дня, крепко уснула. Вскоре раздалось мерное дыхание спящего человека. «Везет же этому человечку! Лишь только - только прилегла, и сразу же забылась крепким сном. Так быстро! Да, везунчик. Не то, что я. Пока умощусь, да переберу все, что было за день, полночи как не бывало. Это настоящее беззаботное дитя». – Анастасия смерила завистливым взглядом спящую девушку. И продолжала размышлять. «До вечера у меня, можно сказать, что еще вагон времени. И маленькая тележка. Чем бы заняться, чтобы не думать о том, что так глупо и безвозвратно ушло?» - Взгляд Анастасии бесцельно бродил по комнате. И остановился на книге Милы, которая лежала на тумбочке, возле кровати. «Я тоже почитаю. Возьму любовный роман, что мама мне всунула в чемодан. Отличное средство быстро убить время!» - Она незамедлительно вынула из чемоданчика маленькую, потрепанную книжечку, и, поудобнее устроившись в кресле, принялась ее читать. Так за этим занятием незаметно пролетело время. Пришло время ужина. Настя будила Милу, но та сонно пробормотала:
- Отстань, я спать хочу! – Натянула на голову одеяло, и засопела дальше. Анастасия пошла на ужин одна. Однако для соседки по палате прихватила второе и десерт. После ужина она обратно принялась за чтение. Чужая любовная история увлекла, что она забыла обо всем, и читала, читала, читала. Как – то неприметно наступил летний вечер. Мила зашевелилась, и проснулась. Потянувшись, как будто котенок, спросила сонным голоском:
- А который час? – И, приподнявшись на локте, взглянула в окно. – Ой, как уже темно! Я и ужин проспала…
- Не переживай, я тебе принесла тебе твой ужин. На столе тебя ждет – дожидается твоя горячая куриная котлетка с картошкой. И пирожное на десерт. Будила, будила я тебя, и не смогла добудиться. Ты в следующий раз пиши: Не кантовать. При пожаре выносить одной из первых! Или тебе на пожарника хорошо сдавать. Знаешь – там такой экзамен, если сможешь проспать двадцать шесть часов в сутки, то сразу же зачислят в штат пожарной команды. Не обижайся, это шутки! Я понимаю отлично понимаю. С дороги устала, нанервничалась. Тут еще Иван со своими дурацкими шутками. Не мудрено, что так крепко уснула.
- Настя, большое спасибо тебе за то, что ты принесла мне мой ужин. А ты, по моему, куда-то собиралась идти. Типа, как в клуб? Анастасия встрепенулась, и подскочила к часам. Испуганно вскрикнула:
- Ой, да! Как я только могла позабыть! Мамочка моя родная! Ой, уж почти, что без двадцати восемь! Через пять минут будет Ваня, а я еще совсем не собрана! А я ведь дала ему обещание не опоздать! – И книга со всего размаха полетела под кровать, а женщина живо бросилась к платяному шкафу. И, мысленно ругая себя последними словами, принялась лихорадочно перебирать свои платья.
- Настя, ты капитана хорошо знаешь? – Как бы невзначай поинтересовалась Мила. Анастасия на миг остановилась, и ответила:
- Ты задаешь мне глупый вопрос. Конечно, я Ивана знаю отлично. Может, лучше всех. Я с ним была знакома почти, что год до замужества. И прожила с ним тоже без малого год. Это честный парень до самых кончиков ногтей парень. И очень принципиальный. Я не знаю, что это на него нашло, что он начал прикалываться с твоими часами.
- Как ты думаешь, он мне их возвратит? – Занервничав, спросила девушка. И грустно прибавила, - а то я не знаю, что я скажу маме и папе.
- Ну, придумала такое! Конечно же, вернет тебе твои часы, не переживай! В этом я ни капельки не сомневаюсь. – Анастасия аккуратно принялась подводить глаза тонкой кисточкой. Она сама себе говорила: «Спокойствие, только спокойствие. У меня все получится!». Девушка в это время сняла махровый халатик. И, повесив его на спинку кровати, надела легкий сарафан темно - вишневого цвета. Сев у стола, она съела котлетку и немного гарнира. Потом взяв красиво оформленное пирожное, задумалась, а стоит ли его сейчас есть? И, мысленно взвесив все за и против, решительно отложила лакомство в сторону.
- Вкусно здесь готовят. Только есть почему – то не хочется. Пойду, немного прогуляюсь, подышу свежим воздухом. Может, аппетит нагуляю себе.
- А, может, все – таки передумаешь, и пойдешь с нами в кино? – Настя примеряла серебристое вечернее платье. И критически оглядывала свою ладную фигурку в зеркале трюмо.
- Да нет, не уговаривай! Не хочу я никуда идти.
- И почему же? – Не унималась Анастасия. Мила подумала. И проговорила:
- Просто нет настроения. Это во-первых. А во-вторых, видела я этот фильм. Так что я пошла гулять!
- Как знаешь! – Проворчала недовольно Настя. Но Мила не слышала этих слов. Она выскочила быстро, как лесной зайчонок, за двери. А потом легко сбежала по ступеням. И остановилась у самого входа. Вдохнув с наслаждением прохладу наступающего вечера, девушка бросила короткий, мимолетный взгляд в сторону вечернего моря. И тут же замерла от неожиданности. Вечерний небосклон был расцвечен множеством красок. «Боже мой, какая красотища!» – Подумала Мила, смотря в сторону набережной. Она родилась и выросла в засушливом степном краю, где до моря было много километров. И, возможно, поэтому сказочная панорама заката, которая открылась изумленному ее взору, была поистинее чудесной и фантастической картиной. Ярко - огненный край солнечного диска едва касался янтарно-зеленоватой поверхности воды. По ней бежали огненные блики, которые путались в белых бурунчиках волн, вздымающих свои спинки у самой гранитной набережной. Ветерок шелестел листьями акаций и кленов. А влажная после дождя трава пахла сыростью и грибами. Девушка медленно сошла вниз по ступеням. И присела на скамейку, которая была под липой. Где - то в отдалении раздался заунывный голос, громкий, и одновременно монотонный. «Это, наверное, местный мулла призывает своих правоверных мусульман на вечернюю молитву» - Лениво подумала она, вспоминая свой родной городок. Там, точно с в такой же час мулла завывал с минарета в мегафон. И так же его визгливый голос плыл над крышами домов. девичий взгляд скользил по стремительно темнеющему небосклону. И от этого на душе стало печально. «Скоро солнце запрячется за горизонтом, и наступит черная ночь. А моя мама почему-то не звонит. Настя сейчас в кинотеатр идет с этим фраером. А, может, и мне плюнуть на все свои принципы и отправиться вместе сними? Ну и что в том, что сломался каблук? Папа у меня мастер на все руки, он обязательно починит мой босоножек. В крайнем случае, у меня тапочки модельные, вполне сгодятся для такого дела. Но нет, я не пойду в клуб. Там будет этот усатый нахал. Настоящий кот Базилио! Ненавижу его! И вообще, не буду думать о нем. Тоже мне, друг. А потом – лучший враг? От привязанности до ненависти один шажок». Девушка кожей тела ощутила чей-то пристальный взгляд, и это заставило оторвать мечтательный взгляд от вечернего небосвода. И она от неожиданности вздрогнула всем телом. Перед ней, около самой скамеечки, стоял Иван.
- Это обратно вы? – Только и возмущенно выдохнула девушка. Она со злостью посмотрела в его лицо, и подумала: «Господи, как ты мне надоел! Такое нудное и приставучее создание!»
- А почему у нас общение только на «вы»? Я ведь не очень-то и намного старше тебя. Всего лишь лет на шесть – семь. А это почти ничего. Краска досады залила лицо девичье лицо.
- Да потому что мне так хочется называть вас на вы. Мы не настолько близки с вами, чтобы говорить друг другу ты. И не друзья. А парень, как будто и не заметил этого замечания.
- А что нам мешает познакомиться более близко? Твоя гордость? Скорее, не гордость, а, скорее всего, глупость. Ты все еще на меня дуешься? Или уже хоть немного пересердилась?
- Оставьте меня срочно в покое! Что вы такой приставучий? Это только ко мне, или ко всем девушкам?
- Мила, да перестань ты ломаться, что тот сахарный пряник! Ты прекрасно знаешь, что мне нравишься. Пошли со мной в кино.
- Вот еще чего! С тобой идет Анастасия. – И девушка высокомерно поджала губы. А парень задумчиво теребил край подлокотника.
- Хм. Так ты не хочешь быть третьим лишним? Вот глупая! Анастасия мне не абсолютно не нужна. Все, что нас связывало, давно уже разрушено. Мы остались исключительно друзьями.
- Ну и что! Это мне, что ты говоришь, все до фонаря! Все равно не пойду с тобой. Или только после дождичка в четверг. - Резко ответила девушка, бросая листочек в сторону густых кустов.
- Так сегодня же четверг. А ливень - то, ливень, какой был, хорошо помнишь, ведь измокла по своей глупости! Да еще и с градом! Посмотри-ка, вон до сих пор лужи не просохли после такого ливня. – И парень показал на большую лужу неподалеку от столика.
- Понимаешь, я никуда не пойду с тобой. И разговаривать не буду, пока не вернешь часы. Это подарок отца, и они мне очень дороги. Это – память. Понимаешь меня или нет? Если б тебе папа подарил часы, и ты вот так их потерял, чтобы напрямую, что бы ты тогда чувствовал? А? Лицо Ивана потемнело от скрытой боли. Он ничего не ответил, только опустил голову.
- Извини, я как-то об этом не подумал. Завтра верну твои часы. – Глухо проговорил, вытаскивая пачку сигарет, и нервно закуривая. Мила заметила, что у парня задрожали руки. И когда он прикуривал, то сломал несколько спичек. «И с чего он так разнервничался? Очевидно, я зацепила что – то слишком сокровенное. Только вот что?» - Терялась девушка в догадках. В этот момент из корпуса вышел высокий, плотный, лысоватый мужчина в синем спортивном костюме. Катя оглянулась, и вздрогнула, увидев его. В этом человеке она признала того наглого здоровяка, который на вокзале что – то болтал на ходу в свой мобильный телефон, и наступил ей на ногу. А тот, проворно, одним махом сбежал со ступенек, и остановившись около инвалидной коляски. Увидев Ивана, радостно воскликнул, обнимая его:
- Ба, какие лица! Ванюшка, ты ли это? Живой, чертяка! Дай-ка я тебя потискаю, пообнимаю! А то в госпитале такого наговорили, нагородили, прям семь верст до небес, и все лесом. Вспоминать тошно.
- Здорово, Николаша! Николай, ты меня чаем не придави от избытка чувств! Немного смутился Иван.
- Да чего там – ты ведь не кисейная барышня!
- Давненько я тебя не видал?
- Да можно сказать, что почти год. С тех пор, как тебя комиссовали из наших доблестных российских войск.
- А ты здесь, каким ветром?
- Попутным, Иванушка, попутным. Отдыхаю, набираюсь сил перед новой поездкой. Точно не знаю только куда.
- Это всегда так. Я знаю, что военные не принадлежат себе. Куда послали, туда и поехали. Или потопали. Как в том анекдоте. Помнишь? Как старшина собрал весь личный состав, и говорит: «Солдаты, кто хочет ехать на картошку?» Вышло два добровольца. «Так, эти два умника в машину. А остальные лохи за ней, стройся, и бегом!»
- Ты прав. Все анекдоты берутся из жизни. Как надену портупею, сразу, сразу отупею. Однако тебе это уже не грозит. Ты свободный человек. Не то, что я.
- Извини. Меня от этой свободы уже тошнит. К ним подбежала запыханая от бега, румяная Настя.
- Извини, Ваня, я немного задержалась. Но на последний сеанс мы успеем, не опоздаем. До начала сеанса еще почти пять минут. Иван смерил ее взглядом, а потом недовольно проворчал:
- Да не оправдывайся ты, Настена! Милая, ты всегда, сколько я тебя знаю, всегда опаздывала. Хоть на пять минут! А тут малость расклад поменялся. Может, не пойдем сегодня? Понимаешь, я товарища встретил. Мне хотелось с ним поговорить по душам, пивка попить. Мы с ним давненько не виделись. Настя обиженно надула губы:
- Ваня, но ты обещал пойти со мной в кино!
- Желание дамы – закон для кавалера. Особенно если эта дама – его жена. После кино и поговорим. И пивка попьем. – Николай похлопал товарища по плечу.
- Сдаюсь, уговорили. Двое на одного нападать – так это же нечестно. Придется смотреть фильм. – Он еще раз посмотрел на Милу. – Может, пойдешь с нами? Подумай?
- Я вам понятно сказала – не хочу. Смотрела этот фильм, и мне не нравятся слезливые мелодрамы.
- Как хочешь. – Пробормотал Иван, и нежно взглянул на нее. «Все равно я добьюсь своего! Ты полюбишь меня, мой ежонок!» Девушка сидела на скамейке и растеряно теребила листок акации. Этот ласковый, нежный взгляд перехватала Настя. И в ее душе закипел гнев. «Нет, я не сдамся просто так, без боя!» Она, лицемерно улыбнувшись, проворковала:
- Ты не скучай без нас, Николаша! Мы будем через пару часиков. А может, и пораньше. Как только кинофильм окончится
- Да не стоит так торопиться. Может, вам захочется мороженого поесть, да мало ли что! – Добродушно улыбнулся Николай. В его кармане заворчал мобильный телефон. – Извините. Мне звонят. – Он отошел в сторону. Из – за кустов сирени раздавался его добродушный басок. А Настя и ее бывший муж направились в сторону клуба.
- Ушли. – Почему – то расстроено тихо, почти одними губами, прошептала Мила. И от этого на душе у нее стало грустно. «Ну и пускай. Подумаешь, «Прокаженная»! Я читала эту книгу несколько раз, и ничего такого в ней особенного не нашла. Ну, подумаешь - любовь, измена, предательство. Месть. Все, как в жизни… Да не совсем. Книга – это книга, и в ней все равно присутствует элемент фантазии автора. Да и фильм не такой, как книга. Там уже режиссер малость нафантазировал». – Ее взгляд упал на вечернее небо. «Там такое множество миров! А я одна, и во мне целый мир. Как жаль, что у меня нет крыльев. Улетела бы отсюда, далеко – далеко. Чтобы не видеть никого». Она обратно взглянула в сторону моря. Только едва слышный прибой что-то шептал звездам в этой вечерней тишине. Казалось, они тихо звенели. Отсюда гранитная набережная, расцвеченная множеством разноцветных огней фонарей и неоновой рекламы была видна, точно как на ладони. Оттуда ветер доносил обрывки музыки и женский смех. Девушка прошла по аллейке, освещенной бледно-золотистым светом фонаря. И присела на прохладную скамейку. Она была настолько увлечена своими мечтами, и засмотрелась на небо, что не замечала вокруг себя ничего. Ее мысли были слишком далеки от этого смертного мира. Она витала совсем в ином небе, среди россыпи золотистых, лимонных и шафрановых звезд. А по гравию дорожки зашуршали легкие шаги.
- Я не помешаю вам, если присяду рядом с вами? – Услышала Мила приятный мужской голос. Опустив глаза, увидела перед собой высокого, стройного мужчину в тренировочном костюме. В сумерках вечера она не могла рассмотреть цвет глаз. Однако ее поразило то, что при таком моложавом лице он был совершенно лыс. И она узнала в этом человеке того нахала, который ей наступил на ногу. И даже не извинился. От неожиданности Мила вздрогнула всем телом. «Вот незадача, что, ему мало скамеек в парке?». И тут же ощутила какую - то внутреннюю пустоту. И оттого, что ее так грубо вернули в этот материальный мир, ей стало тоскливо. Сказка вечера для нее мгновенно померкла. И она вновь здесь, и вернулась из страны фантазий. И поэтому девушка ответила не сразу. А ее собеседник подумал: «Какие у нее загадочные глаза. В них плещется такая печаль!».
- Барышня изволит грустить? Девичьи ресницы вздрогнули, словно крылья ночного мотылька.
- Я вовсе не скучаю. А только любуюсь ночным небом. И мечтаю.
- Даже так? И о чем же, если это не слишком большой секрет: - С интересом взглянул на нее этот неожиданный собеседник.
- Нет, не такой уж и большой секрет. Я хочу отсюда улететь. Как можно быстрее. И как можно дальше отсюда.
- А отчего же такой грустный тон? Разве на земле так плохо? Ее взгляд, казалось, прожег его душу насквозь.
- А вам-то тут очень хорошо? Скажите только честно. Ее собеседник как-то странно пожал плечами.
- Да всяк бывает. Но пока улетать отсюда не согласен. Мне, к примеру, сказать, и здесь недурственно живется.
- А вот мне здесь и скучно, и грустно. – Тягостный вздох вырвался из молодой груди. А в голосе зазвенели нотки печали.
- И некому руку подать? Совсем как у Есенина. – Задумчиво проговорил незнакомец, и присел рядышком, на край скамейки.
- Да, именно так. Может, не как у Есенина. Мне по-настоящему и скучно, и грустно оттого, что мне моя мама не звонит. А я позвонить не могу, потому что только сегодня приехала, и еще не разузнала, где находится переговорный пункт. Губы незнакомца искривила скептическая улыбка разочарования.
- И только делов? Так ваша грусть легко поправима. Я вам сейчас дам свой мобильный телефон. И с него можно звонить хоть в Америку. Надеюсь, ваша мама там не живет? А то переговоры со штатами, весьма дорогое удовольствие. Хотя, честно говоря, оно мне по карману.
- Да нет, что вы, какая Америка! Нет, моя мама в Америке не живет. Мой дом значительно ближе. В Ак-Шеихе. Это отсюда семьдесят километров.
- Знаю это местечко. Глухая-с провинция. Там, по - моему, железнодорожная ветка проходит?
- Есть станция. Даже скорые поезда останавливаются! И две вышки стоят мобильной связи! Так что это не совсем глухая провинция! И вообще, кому глухая провинция, а кому и дом родной! – С некоторым гонором ответила Мила. И ощутила, как от негодования к ее щекам прилила кровь, и они вспыхнули пунцовым пламенем. «А девка - то того, гонористая, с характером! Люблю вот таких ершистых, а не слюнявых мамочкиных дочек!» - С некоторым уважением подумал Николай, вынимая трубку мобильного телефона.
- Кстати, мы тут говорим, да говорим. А так и не познакомились. Как звать-то тебя, красавица? Девушка пристально взглянула в его глаза. «Куда он ж так клонит, этот франт?». Однако при слабом свете фонаря все равно она увидела, что в глазах ее собеседника горит только любопытство, без тени издевки или иронии. И поэтому она вежливо проговорила.
- Милослава. А можно говорить просто Мила. Но лучше называйте меня Милой, потому что полное имя мне не по душе.
- Очень приятно познакомиться. А я - Николай. Говори, Мила, называй свой домашний номер. И как звать твою любимую мамашу.
- 91 – 528. Код – 8 – 06553. Елена Федоровна. Николай сосредоточенно набрал номер, послушал, пока пройдет гудок, и заворковал в трубку. – Алло…. Елена Федоровна? Это вас из санатория.… Да… с Милой все нормально. Устроилась. Вот хочет с вами поговорить. Говорит, что соскучилась. – Он передал трубку девушке. Она схватила ее, как утопающий соломинку. И быстро – быстро заговорила, сбиваясь, и всхлипывая.
- Милая мамочка, это я, Мила! У меня все хорошо. Поселилась в третьем корпусе. Когда приедешь? В субботу? Хорошо! Люблю, целую, скучаю! Все! Чужой телефон. Еще и мобильник. Целую! – Она прикрыла ладонью трубку, и вопросительно посмотрела на Николая.
- Моя мама у вас спрашивает, если она не дозвонится в корпус, то можно ли позвонить на ваш номер? Николай усмехнулся, и ответил:
- Да нет никаких проблем! Пускай звонит, что, мне телефона жалко? Скажи мой номер: 8 - 0 - 66 - 8-529-529 .
- Мама, слушай, - И Мила продиктовав только что услышанный номер, проговорила в трубку. - Все мамочка, до встречи. - Нажав на кнопку отбоя, с легкой улыбкой вернула телефон хозяину. – Спасибо вам. Сколько там я там наговорила, посчитайте. И я отдам вам деньги, что у вас сняли со счета. Николай презрительно фыркнул, убирая телефон в карман.
- Ну, красавица, ты придумала тоже! Я что, последний кусок доедаю? Достаточно, что вы рады. Как никак поговорили с мамой. И ей приятно, и вам радостно. Но Мила не унималась:
- Я, конечно, понимаю благородные жесты. Но я давно не маленький ребенок. И понимаю, что вам деньги с неба не падают. Николай сердито кашлянул.
- Оставь этот глупый разговор. Падают мне деньги с неба, или нет, это уж как-то мои заботы. И он, пытаясь сменить тему этого начинавшего его тяготить разговора, быстро проговорил.
- Девушка, вы только взгляните вон туда - Он снова посмотрел на небосклон. – А небо - то, небо….Ну прямо настоящая тебе Шехрезада.
- Шехрезада? А почему именно Шехрезада? - Мила с удивлением моргнула густыми, черными, как у мусульманки, ресницами.
- Да вот я некоторое время работал на ближнем Востоке. И там узнал, что это арабское слово, как ни странно, означает на нашем языке путаницу. Взглянете только на это прекрасное небо! И увидите, какая великолепная путаница всех звезд всевозможных величин и расцветок! Эх, посадить бы среди этой неразберихи соловья, и пускай заливается, распевает свои песни! Ах, соловьи! Ах, розы! А вообще – то от любой хандры есть на земле есть отличное средство.
- Какое же это лекарство? Надеюсь, не уколы? Я их жутко боюсь! – Еще более заинтересованно взглянула на него девушка.
- Да это самое незамысловатое средство. На ять заваренный чай. И простые игральные карты. Кстати, у меня имеется походный самоварчик. Давайте, сейчас мы соберем немного шишек. Вон там, видите, у главного фонаря растет сосна, что под фонарем?
- Да! – Кивнула Мила в знак согласия.
- Ну, так вот. Там все шишки видно. Насобираем там шишек посуше. И я раскочегарю походный самоварчик. А после этого партию в дурачка организуем. Согласна? Мила как-то сразу погрустнела.
- Я-то чай, особенно из самовара, люблю. Моя бабушка его хорошо заваривает. А вот в карты играю очень скверно. Так что и начинать не стоит, все равно все дурачки будут мои.
- Это все ерунда. Мы ведь будем играть на интерес, а не на коров! – Широкая улыбка осветила мужское лицо. и от этого человека повеяло такой доброй, уверенной силой, что девушка только кивнула в знак согласия. А Николай продолжал говорить,
- Тогда все решено. Сейчас я только принесу карты и самовар. А ты никуда не уходи. Они вместе подошли к спальному корпусу. Мила присела за столик, над которым шумела старая липа. А мужчина улыбнулся, и быстро зашел в спальный корпус. Вскоре он вернулся с новенькой колодой карт. И небольшим, литра на два, медным самоварчиком. Оставив все это на столе, они отправились на центральную аллею. И собирали шишки в большой пластиковый пакет. Над их головами шумели сосны и ели. Миле представлялось, что она попала в темный, густой лес. И от этого было немного страшновато. Но рядом с ней был сильный мужчина, и это не давало раскиснуть. Собрав шишек, они вернулись к столу. Вскоре под липой пыхтел, выводя свою нехитрую песню, маленький самоварчик. Из самодельной трубы вился дымок. И в воздухе пахло хвоей и сосновыми шишками.
Глава шестая.
А Николай азартно раздал карты на двоих. Однако руки разбрасывали карты, а у него из головы не выходил этот короткий разговор с матерью Милы. «Не могу понять, где я мог слышать этот звонкий, задорный голос? Но где-то я его слыхал. Только давно!». – Они взяли карты. А Николай продолжал мысленно рассуждать. «Кстати, голос Милы очень похож на материнский голос!» - И он искоса втихую, взглянул в ее грустное, сосредоточенное личико. «Интересно, интересно, а вот лицом в кого пошла эта девушка? В мать или отца? Говорят, если в мать, то наверняка будет хорошая хозяйка. А если в отца уродилась, то будет счастлива по жизни. Однако я в эти приметы не верю. Счастье человека находится только в его руках. Как он захочет, так жизнь и повернется. Только надо очень захотеть, и все приложится!».
А Мила сосредоточенно смотрела в карты. И не видела их, потому что все ее мысли были слишком далеки от игры. «Ваня». – Это имя никак не выходило из ее головы, и занимало все ее мысли. «Мне занимательно, примирятся Иван и Анастасия? Или они все же не помирятся»? – Клала, не особо вдумываясь, свои карты Мила. Делала она это как-то машинально. Не сильно присматриваясь в их значение. Из состояния задумчивости вывел голос Николая:
- Мила, Милашка, ты думаешь, о чем угодно, только не о картах. Да опустись-ка ты, наконец, на землю! И посмотри, что ты делаешь?
- А что? Растеряно взглянула она на своего картонного соперника.
- Что, что? Да то, что ты кроешь шестерку козырным тузом. Ты что, и по жизни такая же максималистка? Или все, или ничего?
Может быть, может быть…. – Рассеянно пробормотала девушка, заглядывая в свои карты. Ее глаза загадочно поблескивали при свете уличного фонаря маленькими звездочками. «Это уж точно маленькая Ассоль! Только сейчас она чуточку повзрослела. И, конечно, стала немного мудрее. И, я, конечно, не ошибусь, что она ожидает, как и Ассоль, своего капитана на корабле с розовыми парусами! И она, как и любая мечтательница, побывала в запредельном мире грез, наполненном чарующими звуками Вселенной. Испещренном невидимыми сакральными символам рунами, начертанными на камнях, минералах, травах и стволах деревьев! Эта девушка не от мира сего. И ей будет тяжело приспособиться к нашему жестокому миру, этой черноглазой, наивной мечтательнице!». – Грустно подумал Николай. И в этот миг для него почему – то все краски летнего вечера. Чтобы скрыть свое дурное настроение, мужчина начал насвистывать легкий опереточный мотив. В этот момент к ним приблизился полноватый, похожий на маленький колобок, маленький старичок с седоватой бороденкой на манер козлиной. Он был одет в белый летний костюме изо льна. Сняв соломенную шляпу, старичок тщательно пригладил седые, почти белые волосы, зачесанные на прямой пробор ладонью. Серые его глаза быстро взглянули из- за стекол старомодного пенсне. Старичок очень вежливо, манерно, кашлянул в узкую, суховатую ладонь:
- Приветствую вашу честную компанию. Николай положил карты на стол, и радостно заговорил:
- Ба, какие люди! Добрый вечер, Петр Сергеевич! – Подал ему руку для приветствия Николай. Старичок вежливо пожал ее.
- Как ваши дела, разрешите поинтересоваться? Давно ли вы здесь? Как там наша белокаменная?
- Да белокаменная стоит на месте. А я вот в отпуск решил на море поплескаться. В кои годы вырвался отдохнуть. И зачем катить мне какие-то далекие Канары? Черное море под боком, можно сказать. И тоже неплохое место для отдыха. Все родное тут, привычное, кругом братья-славяне. И не нужно свой язык на английском ломать.
- Разрешите присоединиться к вашей честной компании? Так на что мы играем? На деньги или фанты? - Старичок пристально взглянул на девушку.
- Да так, ни на что. Просто так, на банальный интерес. – И с этими словами Мила устало бросила карты на стол. Она проиграла только что третью партию подряд. Однако это ее абсолютно не тронуло. Все мысли были заняты разрешением вопроса, помирятся Иван и Настя или нет. А глаза бездумно смотрели в небесную высь, которая начинала расцвечиваться миллиардами звездных точек.
- О, это вовсе не интересно! Подумать только, что это может быть за игра – на банальный интерес! Вот во времена моей юности играли или на деньги, или на какие-нибудь фанты. – Фыркнул возмущенно старичок.
- Фанты? А что такое фанты? – Удивленно опустила свой задумчивый взгляд из заоблачных высот Мила, и удивленно уставилась на старичка. Ей почему-то представилось, что этот человек вышел из начала двадцатого века. «У этого дедочка такой видок, точно у какого - то земского доктора. И до чрезвычайности напоминает Чехова. Тот так же носил пенсне». И она едва сдержала молодой, задорный смех, который бурлил в ее груди.
- Петр Сергеевич, вы присаживайтесь, присаживайтесь! И не стойте! У нас, в России говорят, что в ногах правды нет. Места около стола хватает на всех. А если у вас есть такое желание, то сыграем на какие-нибудь фанты. Или, к примеру, на щелчки. Это даже будет интереснее.
- О Боже, щелчки? – Округлила девушка от удивления глаза. - Только не на это! Щелчки по лбу – это болезненно! – Нервно заерзала на месте Мила.
- Ну, все можно оговорить, и обо все всегда можно договориться. В политике дела решаются, не то, что в простой карточной игре. Ну, скажем, для вас, как для слабой барышни, будет маленькое послабление.
- И какое же это послабление? – Мила с нескрываемым интересом устремила на него свой взгляд. «Да, девка красива, что тот бесенок!» Подумал Петр Сергеевич, и вслух ответил:
- А такое послабление, что барышне будет вместо трех щелчков только всего лишь один. – Старичок поправил пенсне. И Скороговоркой добавил, - Ох, грешен я, грешен. Что поделаешь, люблю в картишки переброситься. Знаю свой грешок, но ничего не могу своей натурой поделать.
- Присаживайтесь, присаживайтесь, Петр Сергеевич! Мила пока раздаст на всех карты. А я покамест перекурю. Да вот новенький анекдот вам расскажу. – Николай собрал все карты, и пододвинул кучку к девушке.
- Твой последний дурак, так что давай, меси. Мила молча взяла карты, и принялась их тасовать. А Николай чиркнул зажигалкой. И закурил, и начал рассказывать.
- Существуют в жизни такие приметы: если вы, открыв дверь, увидели человека в зеленой одежде, то вас заберут в армию. Если в синей одежде - вас посадят кутузку. Если в белой одежде - вас упрячут в психушку. Если в оранжевой одежде - у вас случился пожар. Если в желтой одежде - у вас что-то сломалось, вроде крана в ванной. А если в черной одежде - вы запросто умерли.
- Ну, Николаша, у вас явно черный юмор. – Хмыкнул старичок.
- Я тоже такого мнения! И ничего здесь не вижу смешного. – Мила принялась раздавать карты.
- А я - то что? Это ведь такой простой анекдот. А, как известно, из песни слов не выкинешь! – Затушил сигарету Николай, и взял карты. Игра пошла с удвоенным азартом. Был уже глубокий вечер, когда Иван и Анастасия вернулись из клуба. Они увидели за столиком под липой довольно забавное зрелище. Мила смеялась, и с трудом удерживая большой веер карт, легонько ударяла ими майора по его красноватому носу. А занятный старичок в пенсне считал эти удары скрипучим, похожим на метроном, голосом:
- Раз, два, три…Довольно. Он получил свою заслуженную долю.
- Ох, и тяжела у тебя ручка, барышня… - Пошутил майор, кисло, как будто разгрыз лимон, улыбнувшись.
- Извините. Как уж получилось. Нет, давайте лучше на фанты играть. – Виновато посмотрела Мила на майора.
- Никаких фантов! Только на щелчки! – Заявил Николай. – У вас, милая барышня, довольно буйная фантазия. Неизвестно, что вам придет в голову. Так что я уж лучше потерплю щелчки картами по носу, чем что другое, экстравагантное и непонятное. А вдруг вы зафантазируете мне лезть под стол, и там блеять козлом? И мне придется это делать. Нет уж, увольте от этого счастья!
- Как хотите. – Мила положила карты перед майором. – Тасуйте. Ваша очередь карты месить. Дурак – то ваш.
- Идет. – Миролюбиво согласился Николай, принимая карты. Он начал их сосредоточенно тасовать. Давным-давно завечерело. Игра шла при свете походного фонаря, который принес из своей палаты запасливый Николай. В это время Анастасия и ее бывший муж, Иван, вернулись из клуба.
- Ой, чем бы дитя не тешилось, лишь только бы не плакало! – Пошутила Настя, подходя ближе к столу. А Иван отчего-то вспыхнул, словно спичка:
- Мила, я полагал, что ты намного серьезнее. Но, вижу, что глубоко заблуждался. На это замечание девушка даже бровью не шевельнула. Она лишь только оторвала от карт на несколько мгновений взгляд, который на несколько секунд вспыхнул огоньком негодования. Однако она только лукаво улыбнулась:
- Ну и же что в этом? Это только развлечение! Мы ведь не на денежки сражаемся.…А так, на шелбаны.…Только для смеха. Не в монастыре же мы, а в санатории. Да и в чужой монастырь со своим уставом не ходят! Если вам что – то не нравится, никто вас не заставляет играть в карты. Это дело свободное, демократическое
- Да и мы люди живые! – Майор незаметно потер переносицу. – «Тяжеловата у тебя, милая девушка, рука. Истинно супружеская». – Он бросил взгляд на Милу, и внезапная мысль пронзила его, заставила покраснеть и немного смутиться. «А чем черт только не подшучивает? Я не еще не так стар, чтобы жениться. Девка красивая, умная. Надо бы к ней присмотреться, а там будет видно». – И вслух только недовольно и глуховато проворчал:
- А ты, кореш, какого заволновался? Вот, поглянь-ка только, твоя законная супружница рядышком. Так что и успокойся. И не муштруй девку! У тебя для этого повода есть законная супружница. На лице капитана промелькнула едва скрываемая гримаса боли.
- Николай, ты хоть мой лучший дружбан, однако многое не знаешь.
- И что же я должен знать? – Сердито блеснул глазами Николай. И принялся рассматривать сосредоточенно зажигалку.
- А то, что я и Настена уже год, как в разводе.
- Даже так? – Его друг от удивления приоткрыл рот. – И почему же? Вы ведь так друг другу подходите! Я вас считал просто идеальной парой.
- Видать, ты ошибался. Я потом тебе все расскажу. Но не сразу. И не сейчас. У меня нет на это ни желания, ни настроения. – Грустно проговорил Иван. За столом водворилось тягостное молчание. Чтобы скрасить как-то воцарившуюся неловкость, Николай предложил:
- А не время бы нам чайком побаловаться? Мила, ты у нас, как хозяйка карточного клуба, приступай к своим обязанностям. И разливай чай. А гости пусть только чашки свои дают. Так что разливай. По старшинству.
- Я из вашей компании выпадаю. У меня чашка далеко, и пока я туда смотаюсь, вы ча1й уж выпьете. – Смутился Иван
- Не волнуйся кореш, я тебе дам свою запасную чашку. – Николай похлопал Ивана по плечу. Ты будешь с нами чаи гонять?
- А отчего же нет? – Он с вызовом глянул в глаза Николая, и тот понял, что это самая обыкновенная, банальная ревность. Его друг серьезно увлечен девушкой. Николай принес чашку для Ивана. А Миле подал большую шоколадку:
- Это тебе, милашка. Шоколад повышает уровень серотонина в организме
- А это что такое? – Мила взяла шоколадку, и, разломив ее на дольки, выложила красиво на блюдце. – Угощайтесь все. – Так что такое серотонин? – Она повторила свой вопрос, и пристально посмотрела на Николая.
- Это гормон счастья. А еще я знаю, что анекдоты так же повышают уровень серотонина в организме. Хотите новый анекдот? – Спросил, поглядывая с луковой усмешкой в сторону Милы. Девушка принялась хозяйничать, накрывая на стол. Она разложила конфеты, печенье и фрукты. – Словом то, что принесли с собой гости
- Так слушайте! Резкий, длинный звонок в дверь. Мужик открывает – а там стоит тетка, лет пятидесяти. Она толстая, в красной кофте, зеленой юбке, синих колготках, и больших белых туфлях. На голове - огромный фиолетовый бант. Она с наслаждением лижет зеленый чупа-чупс. «Вы кто?» - Спрашивает с любопытством. А она спокойно говорит: «Я, миленочек, твоя смерть!» Мужика прошибает холодный липкий пот, и он только стонет: «Боже, какая ты нелепая...» За столом раздался взрыв смеха. А Иван, горько усмехнувшись, бросил затаенный, полный боли взгляд на Милу: «Моя любовь так же нелепа, как эта тетка!» Аромат свежезаваренного чая смешивался с запахами моря и полыни. Воздух был кристально – чист. На темном бархате неба загорались и падали бледные светлячки звезд. Вот одна не удержалась, и упала, оставляя за собой шлейф золотистой пыли.
- Ой, да это же метеорит. Или, так на нее в народе говорят, падучая звезда. Как жаль, что я не успела загадать желание. – Прошептала Мила, провожая взглядом золотистую полоску, похожую на росчерк огромного пера.
- А что бы ты хотела? – Невзначай осведомился Иван.
- Я? – Девушка немного задумалась и замолчала. После минутного раздумья, и молчания она прижала руки к груди, и тихо произнесла:
- Так хочется счастья. Хоть чуть - чуть, капельку… Махонький кусочек.…И мне в основном, больше ничего не нужно.
- Я сделаю все, что в моих силах, чтобы это произошло. – В его глазах мелькнуло столько решимости, что майор только покачал головой, подумав: «Э, да ты, капитан, никак втрескался в эту пигалицу. Эх, звездопад, звездопад. Кому на погон, кому на грудь. Кому в грудь. А кому и на могилу. Тут уж как фортуна повернется». А в этот момент Мила наливала чашку чаю и подавала ее капитану:
- это вам. Николай мимолетно заметил:
- А как же старшинство? Вообще – то майор выше чином, чем капитан.
- Это в армии. А я человек гражданский, и вы для меня в одинаковом положении. И вообще, Иван ближе ко мне сидит. И самое главное – он наш гость, и поэтому пользуется некоторым преимуществом.
- Большое спасибо. – Взял чай Иван, и его щеки покрылись лихорадочным румянцем. Он мысленно возблагодарил природу за то, что был глубокий вечер, и никто не заметил его розовощекости смущения. «Она подала чашку чаю мне первому. А может статься, я ей не так уж безразличен»? – Эта догадка согрела его душу. Девушка в это время налила чай, и подала чашку Николаю. Это вам. Рука майора невольно дрогнула, и он нечаянно плеснул на стол горячий чай.
- Извините, я так неловок. – Только и нашелся, что сказать. «Неужели и этот втюрился в эту чернявую вертушку? И что они нашли в ней такого уж особенного? Ни рожи, ни кожи!» - Неприязненно подумала Анастасия. Николай выпил свой чай.
- А что, споем? – И он первым завел песню о клене и рябине. «Что стоишь, качаясь, тонкая рябина, голову склонила до самого тына…» Мила подхватила ее: «за рекой широкой, там, где светел месяц, так же одинокий, клен стоит высокий…» Их слаженный дуэт поплыл в сторону моря. «Но нельзя рябине к клену перебраться, видно, сиротине, век одной качаться!» «Нет, не может рябина перебраться к дубу. Не может». - Эти слова песни, как будто нож, полоснули Настю по сердцу. Она вздохнула. И ей стало очень больно от злополучно сложившейся жизни. И оттого, что она такая молодая, и уже вдовица. Одна. А жизнь не сахар, и не мед для одинокой интересной женщины. Из уголка ее глаза скатилась одинока слеза. А вечер уходил все дальше и дальше. И уже его сменила теплая южная ночь. Самовар давно остыл. С моря подул холодный ветер. Компания постепенно расходилась по палатам. Вот и Мила зябко поежилась:
- Всем привет! И до завтра. На сколько назначаем встречу картежного клуба?
- Сразу после ужина! – Бодро сказал Петр Сергеевич. Мила вскочила, словно пружинка. Молодость и здоровье били в ней ключом.
- Постой, не торопись так. Ты мне так и не ответила. Будешь ты моим другом или нет? Девушка сердито нахмурилась:
- Опять двадцать пять! Я же ясно, русским языком сказала, оставь меня в покое, только верни мои часы. Не собираюсь ни с кем дружить, а с тобой в особенности! Отчего же так? – В голосе капитана зазвенела обида.
- Не уважаю нахалов. – Мила резко поднялась из-за стола и скрылась в спальном корпусе. Иван смахнул со лба испарину. «Ну и характер! Однако ничего, я умею ждать. Снайперу без этого никак нельзя – ни на войне, ни в жизни». Это яростное сопротивление только подзадорило его, вызвав азарт охотника. «Неужели я люблю, и страдаю из – за этой девчонки? Только как это получилось? Как произошло? Я и сам не могу осмыслить. После того, как Настена так низко, подло со мной поступила, я заклялся смотреть в сторону будь какой юбки. А здесь? Влип, как мне кажется, по самые уши». – Раздумывал, уже валяясь на кровати.
Глава седьмая.
Большая, полная луна бросала сквозь полуприоткрытое окно свой молочно - белый, чем - то похожий на туман, свет. Ее сияние возбуждало в мужской душе какое – то странное томление, которое невозможно было описать никакими словами из человеческого лексикона. В глубинах его души одновременно просыпался страх, который гнездился там уже чуть больше года. Он, подобно тому, как черный, ужасный спрут, выползал из потаенных уголком подсознания. И уже принимался сжимать в своих леденящих объятиях израненную, кровоточащую душу. Иван обречено вздохнул. «О, Господи, сегодня обратно наступило это проклятое полнолуние! Именно этой ночью мне обеспечен очередной кошмар». - Он очень медленно поднял глаза к черному, полуночному небу, покрытому мелкой россыпью звезд. И, как ему показалось, луна издевательски подмигнула ему. – «Снова таки эта окаянная бабенка примется меня преследовать до самых первых, рассветных петухов... Даже сам не знаю, за каким чертом я пристрелил ее сына? Хорошо мне рассуждать сейчас, лежа в теплой, удобной кровати. А именно тогда, на горном перевале у меня не было абсолютно никакого выбора. Там была война. А на войне, как на войне…. Там нет никакого места для размышлений и сентиментальности. В этом месте существуют я и мой супротивник. Или он меня, или я его. Третьего никак не дано». И заново припомнился горный кишлак, по которому шли он, его напарник и проводник из местных, а также несколько парней из тамошнего народного ополчения. Из какого - то дворика, обнесенного оградой из дикого камня, выскочил малый пацаненок с автоматом наперевес. Реакция десантника однозначна: пали, а потом уже шевели мозгами. Иначе не выживешь. Отпрыгнув в сторону, капитан так и поступил, выпустив из своего «калача» половину обоймы в мальчишку. Ему казалось, что происходит замедленная съемка – и все, что произошло, прокручивается очень медленно, на малой скорости. Его пули пробивают грудь ребенка, и тот с криком, похожим на визг смертельно раненого крольчонка, медленно сползает на землю. А из его ран фонтанчиками брызжет яркая кровь, унося с собой жизнь… Из внутреннего дворика на доносящиеся звуки крика и выстрелов выбежала невысокая женщина, закутанная в длинное черное одеяние. Она, завидев мертвого сына, припала к его телу, и принялась причитать что-то на своем непонятном языке. А он стоял, словно завороженный. И думал: «Я только что застрелил ребенка…Я убийца…Господи, что я натворил.…Но этот шкет мог укокошить меня, и запросто отправить прямим ходом к праотцам… Я только защищался…Он начал первым…» А женщина вопила и вопила. А потом, она смочила свой указательный палец в крови убитого ребенка. И, лизнув ее, нарисовала на своем лбу подобие православного креста. А дальше, схватив горсть черной земли, закричала что- то страшно и визгливо. Прокричав несколько фраз на своем наречии, женщина швырнула ему эту землицу в лицо. От неожиданности парень оторопел. Однако и здесь многолетняя выучка сработала практически мгновенно. Палец бездумно нажал на курок, и автомат выплюнул короткую очередь. Голова тетки резко дернулась, и она упала в лужу своей крови и мозгов, умолкнув навсегда. После, того, что произошло, проводник объяснил, что он пристрелил местную колдунью - чернокнижницу. А перед смертью она прокляла его умереть медленно и страшно. И теперь каждое полнолуние парню снилась эта карга, которая все сыпала проклятиями, но почему-то на чистейшем русском языке. «Только бы не заснуть. Только бы не заснуть», - повторял Иван, как молитву, медленно растирая виски кончиками пальцев. И эта ночь показалась ему длиной в год. Сон наваливался, и давил черной лавиной, но парень сопротивлялся до последнего, как только мог. Однако под утро переживания прошлого сломили его силу духа, и капитан провалился в омут кошмарных сновидений. Ему снова снился кишлак, мертвый мальчишка и эта ведьма. Она тянет к нему мертвые руки, и пьет кровь, а он не может даже пошевелиться. Силы быстро покидают его, еще немного, и все». А утром он не смог приподняться с кровати. Тело болело и ломило, словно его провернули сквозь огромную кровавую мясорубку. Он не отправился на завтрак. Обед и ужин постигла такая же участь.
- Командир! Ты чего, голодной смертью собрался помереть? – Встревожился Василек.
- Зря ты сегодня не был в столовой. Там сегодня новая официантка нам подавала. Не девушка, а настоящая конфетка. Иван поднял на него тяжелый взгляд:
- Ну и что? Подумаешь, официантка.… А какой смысл мне жить? Ради чего и кого? Ты прекрасно знаешь, что я один, как перст. А проклятие работает на того, кто его послал. Все равно подохну скоро. И небо не буду коптить. И другим кислорода больше достанется. Василий задумчиво почесал затылок:
- Э, брат, ты это брось. Хочешь, я бабку тебе притащу? Возможно, она что-то нашепчет, да и отшепчет проклятие колдуньи? А, может быть, ты из-за этой смазливой вертушки расстроился? Так да у тебя, если ты захочешь, их будет и будет вагон и маленькая тележка. Иван возбужденно приподнялся на локте и с ожесточением ответил
- Что ты понимаешь! Эта девушка… да она… она, может быть, одна такая! На весь белый свет. Лукавые зайчики промелькнули в глазах Василия.
- Уже понимаю. Втрескался ты, командир, в эту зеленую свистуху. И болезнь твоя называется очень просто: любовная хандра. А это практически не излечимо. Так что давай я бабку приведу тебе. Иван лег на подушку и заложил руки за голову.
- Нахрена она мне сдалась, эта бабка-шептунья? Василий обиженно хмыкнул:
- Ну, коли не отшепчет, так хоть погадает. Узнаешь свою перспективу.
- Даже так? Заинтересовался Иван. – Тогда хватай эту старуху и волоки сюда. Послушаем её сочинительства. И у меня к тебе большая просьба: когда пойдешь за бабкой, заодно отнеси часы Миле. Скажи, что я не могу прийти. Только не говори, что я болен.
- Этого ей знать не нужно. Часы на тумбочке. Василий взял серебреную луковицу и сказал: Командир, я ее все равно уговорю. И все сделаю, чтобы Мила пришла к тебе сама. На что Иван скептически улыбнулся:
- Я очень сомневаюсь.… И вряд ли это приключится. Не тот случай. Эта девушка упряма и своенравна, как сто ослов вместе взятых. Ее не переговоришь и не переубедишь. Василий спрятал часы в нагрудный карман форменной рубашки.
- Я буду не я, если не приведу твою зазнобу! - Жди, скоро буду. И не один. – Он стремительно выскочил из комнаты, только хлопнули двери. «Любовь ли это? А, может, простое увлечение? Совсем не знаю, не ведаю. А, впрочем, не все ли равно, любовь это, или минутное, мимолетное увлечение? Мне хочется видеть эту девушку. Слышать ее нежный, серебристый голос. Вдыхать фиалковый аромат черных, как ночь, волос. Прикасаться к ее нежной руке, похожей цветом на шоколадку. Как мне нравится ее непринужденный девичий смех. Такой нежный, серебристый, как колокольчики на буддийской пагоде». И память услужливо перенесла в далекий Сингапур, где он впервые видел буддийский монастырь. Он стоял в широкой долине, окруженный множеством цветов, кустов чайного дерева и олеандров, густыми рядами магнолий и кипарисов. От него в город вела широкая, выложенная брусчаткой дорога. По обе стороны от нее росли аккуратно подстриженные кусты самшита и старые высокие пальмы. Здание было массивным и очень красивым: над окнами висели аккуратные досточки, испещренные поучительными фразами из китайскими иероглифов. На входных дверях была красивая вязь из китайских иероглифов. На его вопрос, что это значит, узкоглазый переводчик приблизительно перевел: «Капля мира стоит больше, чем тонна войны». Окна обрамляли широкие, искусно вырезанные из можжевельника, рамы. Около здания, в котором хранилась золотая статуя Будды, пышно цвела сакура. Тысячи верующих длинной вереницей шли на молебен, и воздух был полон звона серебреных колокольчиков, которые они привязывали к сандалиям, веря, что они отпугивают злобных духов тьмы. Но как это было давно. Это была его первая командировка два года назад в качестве военного советника. А теперь ему уже дальше своего дома без чужой помощи не выбраться. Маленькая ступенька стала непреодолимым барьером. А времечко текло своим обычным чередом. Полуденный жар понемногу спадал, и с моря понесло вечерней прохладой. Сквозь распахнутое окно долетали обрывки музыки, говор и смех людей, и шум морского прибоя. Цвет неба из ярко – бирюзового начал постепенно меняться на более насыщенный, темно – синий. А Иван лежал на кровати, и бездумно глядел в потолок. Плохо проведенная ночь вымотала его тело и дух, и ему ни о чем не хотелось думать. Уже поближе к вечерку, когда Василий возвратился в палату. И он был не один. Парнишка привел с собой высокую, гренадерского роста и сложения, женщину средних лет, одетую в цветастую шелковую блузку и такую же шелковую юбку – клеш. Немного волнистые волосы цвета вороного крыла накрывала разноцветная, в разводах, шелковая косынка. Это была жгучая, черноглазая брюнетка, на лице которой сохранялись следы былой красоты. Ее глаза были выразительно подведены тушью, и от этого были более объемными, чем на самом деле. От нее разило дешевыми духами, дорогими сигаретами, и к этому коктейлю запахов примешивался тонкий аромат жасмина и женского пота. Эта женщина Ивану своим внешним видом и манерами напомнила привокзальную гадалку, которая промышляет ловлей доверчивых девчонок, и заезжих туристов. Когда гадалка вошла в палату, то с ней, как показалось Ивану, вплыло что – то неведомое, которое вызывало одновременно в его душе и любопытство, и небольшое опасение. Ворожка, непринужденно улыбнувшись, присела около его кровати на стул, который предупредительно поставил Василий. Парень мелким бесом завертелся около нее
- Я вам тумбочку пододвину вам поближе, чтобы вам было поудобнее. Что вам нужно, то и говорите.
- Все, что мне нужно – только мои знания и карты. – Холодно отрезала его гадалка. Парень малость смутился, но продолжал, как ни в чем не бывало. - Ванюшка, прошу любить и жаловать. Знакомься, это госпожа Мариула, местная знаменитость. Гадалка. Моя подружка рассказывала, что она классно бросает на картах. И по руке тоже гадает. Женщина вежливо, но холодновато улыбнулась. И, достав замасленную колоду игральных карт, властно проговорила:
- Ну, что, господа, приступим к делу. По руке я гадать сегодня не буду – не тот расклад небесных светил. И не тот день. Если что, то можно будет малость попозднее. А на картах сегодня можно. – Она посмотрела на Василия, а затем выразительно моргнула на дверь. - А ты, миленок, поди, покарауль коридорчике. Чтобы никакая личность невзначай не заскочила. А то и у меня, да и у вас могут возникнуть большие неприятности с администрацией. Уразумел? – И, уловив легкое замешательство в глазах парня, миролюбиво добавила, - Да и знать-то тебе не надобно многое, любезный. Я ворожу своим клиентам с глазу на глаз. Не я придумала, не мне отменять. Так положено. Не боись – ничего плохого я с твоим товарищем не сделаю.
- Как скажете! – Помрачнело лицо Василия. Парень неохотно подчинился, и медленно вышел из палаты.
- Возьмите за свое гадание. – Иван протянул несколько купюр.
- Не поторапливайся, миленок! Вот как только поворожу, да скажу тебе, что было у тебя, что есть на сердце, и что ждет тебя впереди – опосля и положишь мне на руку. А позолотишь мою ручку, сколь тебе не жалко. А пока не суй, не суй мне деньги. Не вводи в искушение меня. А то наворожу, нагадаю вовсе не то, что будет. А то, что ты захочешь услышать.
- Как вам желается. Я вообще – то в этих занятиях все равно, что дуб. – Иван прибрал деньги в карман.
- Ты миленочек, слушай, да на ус мотай. – Гадалка извлекла их – за пазухи кожаный футляр для очков. Вытащив оттуда фирменные очки в железной оправе, протерла тонкие стекла кончиком юбки, и важно водрузила их на переносицу. Женщина принялась раскладывать карты на тумбочке, которую предусмотрительно пододвинул к ней поближе Василий. – Э, мой любезный, девка молодая у тебя на умишке! Размышляешь о ней, раздумываешь, о красавице черноглазой. Думаешь и болеешь душой из – за этой черноглазой девицы. Но все наладится. И будешь с ней дружить. Но только до поры, до времени. Но ей идти с тобой под венец. Девчонке этой светит венец с казенным человеком, твоим близким товарищем. И болезнь страшная, возможно неизлечимая. И все это от лукавой бубновой дамочки. Крутиться она рядом с ней. И от тебя никак не отстанет. Да и сам ты не больно здоров. Но это преходяще. Будешь ты ходить.
- Ой, тетка! Брешешь ты так складно, что любо – дорого тебя послушать. Эх, твои бы слова – да самому Богу в его уши. Однако… - Иван тяжко вздохнул. – Хватит! Достаточно заниматься полосканием моих мозгов! То, что я нездоров – так это и так видать. Не от большого счастья в коляске сижу.
- Ты не взял в толк мои слова, касатик. То, что ты в коляске – я вижу. Слава Богу, пока что не слепая. А я хочу растолковать тебе вовсе другое. Проклятие на тебе возлежит ужасающее. Проклятие матери. А оно такое могучее…. – Вздохнула гадалка, собирая карты, и пряча их в потайной карман среди бесчисленных складок юбки, - что я насколько сведуща, и то его не в силах снять с твоей груди. С твоего лица. Заклятие крови снимается только кровью. Притом не твоей кровушкой. А только того, кто тебя сильно полюбит. Эти слова заставили внутренне похолодеть. «А я напрасно в этой гадалке засомневался. Откуда она могла знать о проклятии крови? Я и Василию ничего лишнего не рассказывал». Парень с тоской произнес:
- А что ж мне делать теперь?
- Только чаще бывать в Божьем Храме, и больше молится. И каяться в своем грехе. Может статься, Господь уберет с тебя это проклятие землицы и кровушки. С тебя, и с твоей душеньки. – В глазах Ивана потемнело, и он едва подавил вспышку гнева. Совладав со своими душевными порывами, от холодно процедил сквозь зубы:
- Да ну тебя к чертовой матери! Наговорила семь верст до небес, и все лесом, лесом. Сколько там тебе, да вали отсюда.
- Золоти ручку, сколь не жаль. За гадание-то деньги не требуют. Че дашь, и на том спасибо.
- Держи. И катись отсюда. – Иван сунул ей пару бумажек. Гадалка, схватив деньги, скоренько прибралась из палаты. Василий ворвался из коридора. Бросив озабоченный взгляд на друга, спросил:
- Чего эта тетка тебе так долго болтала? И чего она так быстро выскочила? Даже футляр от очков забыла. – Взгляд Василия остановился на позабытом гадалкой кожаном футляре. – Надо будет вернуть. – Он взял футляр в руки, и повертел. – Однако довольно занятная вещица. На ней что – то написано.
- Дай поглянуть. – Протянул руку Иван, и друг вложил в его ладонь футляр. Внимательно вглядевшись, увидел затейливую арабскую вязь. – Это изречения из Корана. Ее талисман. Так что возврати ей эту вещицу, и побыстрее. – Он вернул его Василию. Тот спрятал его в карман.
- Так что у вас там получилось?
- Да ничего такого особенного. Послал эту бабенку подальше. И больше мне ее не приводи. Нагородила Бог весть знает что. – Иван посмотрел с тоской в окно. А затем очень внимательно в глаза Василия. - Василек, скажи мне только честно – ты ей ничего не рассказывал обо мне?
- Да нет, с какой это радости! Да и эта тетка не допытывалась о тебе ничего
- А как ты ее нашел?
- Девчонка, с которой я сейчас встречаюсь, рассказала, что она хорошо ворожит. Вот я и привел ее. Эту ворожку. Так что же она тебе наговорила? Наверное, ничего хорошего? А откуда ты это взял?
- Что – то бледноватый у тебя видок.
- А я такой всегда по жизни. Это у меня наследственное, от матери, наверное. И вообще, у меня нет желания повторять чужие глупости. Ты мне лучше скажи – справился моим поручением? Часики девчонке отнес?
Да сейчас пойду. Уже вечер, и компашка картежников должна собраться за своим любимым занятием. Вот именно там я ее и выловлю. Не скучай – скоро вернусь. И надеюсь, что не один. – С этими словами друг вышел в коридор. И через несколько мгновений его тень промелькнула под окном. « Что она мне болтала, да все о проклятии, которое висит на моей личности? И о цене материнской крови? Откуда эта чертова гадалка могла узнать такие подробности моей биографии? Василий говорит, что ничего ей не рассказывал… Да, видать, та черная карга меня все – таки крепко закляла. Вот кобыла! Она мне снится каждое полнолуние. Это скоро доведет или до желтого дома, или до петли. Господи, как избавится от этой напасти? А жить – то хочется. Я ведь не стар. Только будет двадцать шесть. А это почти ничего. Школа, военное училище…Служба…Можно сказать, и не жил пока, а только существовал. Проклятие! Да все это бабские россказни! Пройдет полнолуние, забуду об этом, и буду жить, как жил раньше». – Он посмотрел на небо. Светлые краски постепенно менялись на более темные. Вечер плавно опускался на усталый от дневной суеты городок. «Оно, может, и так. Проще простого плюнуть, и забыть. Однако я чую, что с каждым полнолунием теряю силы. Нет, не буду больше думать. Нужно плюнуть и растереть». – Размышлял Иван. Он не приметил, как поздний вечер принялся высвечивать золотистые звезды. «Когда же этот Василий уже возвратится? Что он мне только скажет? Господи! Нет ничего тяжелее, чем ждать. Ждать и догонять». А под развесистой старой липой маленький медный самоварчик шипел вовсю свою заунывную песню и выплевывал, словно вишневые косточки, рой золотистых искорок в вечерний воздух.
- Мила, вы знаете, что сахар придает неприятный вкус чаю. Особенно, если забудешь его туда положить. - Произнес майор, пододвигая к девушке красиво расписанную розами фарфоровую сахарничку. Девушка очень мило улыбнулась
- А много сахара вредно для здоровья, особенно для талии.
- По-моему, у тебя с этим все нормально. – Майор критическим взглядом окинул ее ладную фигурку.
- А... Может оно и так... Но если верить таблице, то мой вес должен быть на пять килограммов меньше, или же я на пять сантиметров выше.
- Мила, милая моя, все эти таблицы и диеты - бред собачий. Ешьте, пока естся, пейте, пока пьется. И наслаждайтесь жизнью, пока есть возможность. Пока мы живем на этом свете. Мы будем пить чай?
- Давайте сыграем парочку партий, а потом можно и почаевничать. Мила принялась сдавать карты, и началась азартная игра. Василий подошел к столику именно в тот момент, когда майор повесил Миле два погона из шестерок. Девушка с ожесточением тасовала карты. Николай ее успокаивал:
- Что ты так близко принимаешь к сердцу, это же игра! Милая моя ты же не корову проиграла, ни быка, ни хату! Ну, подумаешь, два погона… нет счастья в картах так будет удача в любви! И именно в этот момент ее окликнул посланник:
- Девушка, а девушка! Это чаем не твоя цацанка? - и показал злополучные часы.
- Ну, допустим, что моя! И что из этого? – настороженно взглянула на парня девушка.
- Иванушка очень просил, чтобы ты зашла к нему, и он сам возвратит этот хронометр тебе. Лично в руки. Девичьи брови сошлись на переносице, и она довольно холодно произнесла:
- Вообще – то сено к корове не ходит, а корова к сену идет. – Вот так и передай своему сюзерену. Если он желает меня видеть, то пускай катит сюда. И свидимся здесь. Под этой липой. А меня ломает туда топать. - Мила принялась раздавать карты.
- Да ты, ты… - Задохнулся от внезапного приступа гнева парень, - да ты просто зеленая соплячка! Я пришел сюда только ради своего товарища, которому, может, обязан жизнью. Да если бы не он, то давным-давно пошел бы я в сыру землю на прокорм червям.
- Ну а мне от этого что? Знать и видеть твоего командира не хочу. Так и передай ему. Понятно? - Она возбужденно вскочила, и швырнула карты на стол. – Так и передай. Ее глаза загорелись таким недобрым огнем, что Василию стало малость не по себе. «Вот, черт! Натуральная пантера! И так же рычит, только единственно, что в мигалки не вцепится!» - Он прибрал в карман злополучные часы.
- Да, думал, как лучше, а вышло как всегда. – И резко повернул в строну главной аллеи. Его нагнала Настя.
- Постой, погоди! Да не беги же ты так! Что с ним приключилось? Что с ним? Что с Иваном? Почему он сам не явился? – в дрожащем голосе женщины прорезались нотки тревоги. Василий остановился, и посмотрел на нее в упор:
- Целый день не ест, не пьет, только лежит, да в потолок смотрит. Скоро дырку глазами просверлит. Совсем очумел, бедняга. Женщина сжала его руку:
- Беги, беги к нему! И скажи ему, что я сейчас приду.
- Странный вы, однако, народ, бабы. Одна не глянет даже в его сторону. А вторая сама на шею набрасывается. М да… Нет, да ну вас в баню! Разбирайтесь сами.… А моя хата с краю. Ничего и никого не знаю. – И он пошагал дальше, к центральной проходной. А Мила не прикоснулась больше к игральным картам.
- Наслаждайтесь игрой без меня. Нет ни какого настроения. Николай в этот момент бросил козырную шестерку на трефового туза, сведя партию в ничью. Петр Сергеевич засмеялся:
- Последняя рука, хуже дурака.
- Сергеич, чего-то курить хочу, аж уши запухли. Ну, милейший, вы, пожалуйста, перетасуйте карты. А я малость прогуляюсь и заодно организую маленький перекурчик. – Он вежливо взял Милу за руку, - ты не возражаешь, если я прогуляюсь с тобой? Пошли? У меня к тебе разговорчик есть. Интимный. Девушка в ответ вымучено улыбнулась:
- Это можно. - И, взяв его под локоть, произнесла, - пошли. К морю. Они медленно направились вдоль набережной. Волны накатывались на берег.
- Посмотри! Сегодня вода необыкновенного оттенка. Она напоминает мне цвет кошачьих глаз.
- Возможно…. На пляже почти никого не было - только несколько человек валялось на лежаках, лениво наблюдая за полетами чаек и мартынов. Далеко-далеко, где-то на горизонте, виднелся белый парус какой-то яхты.
- Ой, красота-то, красотища какая! Мне этот шум прибоя почему-то напоминает рокот самолетных моторов. Но это так, к слову пришлось. Кстати, - Майор пристально взглянул в девичьи глаза, - что у тебя с этим капитаном произошло? Чего вы там не поделили? – в этот момент они вышли на пустынную часть пляжа. Девушка хотела, было присесть на холодный топчан, но Николай нетерпеливым жестом остановил ее, - не поторапливайся! Тебе еще детей рожать! – Он сбросил в себя ветровку, и постелил на дерево лежака, - а теперь усаживайся.
- Благодарю! - Опустилась на топчан Мила. И начала говорить, - да ничего такого между мной и капитаном не было. Я потеряла часы, а он их нашел, и в обмен на часы потребовал его поцеловать. А я не могу… не могу вот так… и вообще… Я его немного побаиваюсь.… А отчего? Я и сама не знаю, отчего. – Она задумчиво глядела вдаль.
- Что же тебя пугает? – Николай закурил, и бросил спичку в урну, стоявшую рядом
- Он такой старый для меня! Да еще плюс в инвалидной коляске. Майор рассмеялся густым басом
- Старый! Да я тогда против него вообще древний! А коляски зря ты боишься. Все это мелочи жизни. Шелуха. Главное – смотри не на оболочку. Часто бывает, что сам красавец раскрасавцем, а копни поглубже, так на поверку – сплошное гнилье. Смотри в корень, в саму душу.
- Вам так легко говорить. А я его боюсь. Я уже говорила, что, и сама не знаю, почему. А вдруг он шутит? И все то, что он мне говорит – просто прикол? И все обман. – Произнесла она упавшим голосом.
- Такие, как этот парень, на подлость неспособны. Я его знаю, как облупленного. Вместе учились в одном училище и под огнем вместе ходили. А на войне с человека все наносное слетает, как шелуха с орешка. Остается только ядрышко. И можно сразу сказать, кто есть кто. Для меня он – зеленый юнец. А ты его в старики записала! Конечно, годами Иван постарше тебя. А вот умишком далеко от твоей персоны не ушел. Да и ты, девка, хороша! Да не в ту сторону. Шарахаешься от него, чисто кобыла необъезженная, норовистая да горячая. А вот поговорить по душам, понять, что он за человек, ты не пробовала? Преодолей свою гордыню. Тем более, парень раскаивается в своем глупом поступке и хочет пойти на мировую.
- Мне хотелось вас еще об одном спросить. – Мила смутилась, покраснев, словно майская заря. – Что такое, по вашему мнению, любовь? Николай заглянул в ее глаза, такие ясные и чистые, и доверчивые, как у ребенка, и подумал: «какое ты еще дитя! Тебя нельзя обмануть».
- Я не могу точно сказать, что такое любовь. Каждый думает об этом предмете по своему. В меру своей эрудиции и жизненного опыта. Я в свое время любил по настоящему. Но это было давно, много лет назад. Однако, свою первую любовь вспоминаю, как самое лучшее, самое счастливое время в моей жизни. И я могу только сказать: любовь – это абсолютное счастье. Особенно, когда ты рядом с любимым человеком. И тебе, кроме него, никто и ничто не нужно. Ты счастлив оттого, что говоришь с ним, и слышишь его голос. Я так понимаю этот вопрос.
- А я думаю немножко по-другому. Любовь – мечта, любовь – мгновенье, покой измученной души. Любовь – восторг, или виденье, звезда, блеснувшая вдали. Любовь – восторг пред ярким светом, луч рая в сумраке ночи. Лишь тот был счастлив в мире этом, кто был, любим, и кто любил.
- Вот, посмотри, ты ведь сама знаешь, что такое любовь! А зачем же ты тогда спариваешь, что такое любовь? Точнее чем ты промолвила, нельзя и сказать. И добавить больше нечего.
- Но это чужое стихотворение. Я повторила эти поэтические строки, как попугай. Абсолютно ничего в них не понимая.
- Да и не осознаешь, потому что не любила пока ещё по-настоящему. Видать не пришло, не наступило ещё твое времечко. А вот когда наступит – ты сама поймешь всё. В ревматизм и в настоящую любовь не верят до первого приступа.
- С моря так дует, я озябла! Давайте вернемся к столику.
- Что ты мне скажешь? – проговорил Николай, подавая руку и помогая встать с лежака.
- Я подумаю. Это так быстро не решается. Они направились в сторону беседки. Неподалеку, возле фонтана, Мила заметила Настю и Ваню. Иван что-то возбужденно говорил, а Настя заливалась счастливым смехом. По душе полоснула острая боль, и она вздохнула: «Старая любовь, однако, сильнее всего. Как они воркуют! Точно два голубка». В ее голосе проскользнуло разочарование:
- Нет, не пойду я к нему. Не собираюсь унижаться. Пожелает – пускай сам подходит. Не я же у него часы отбирала!
- Ах, Мила, Мила! Ты неисправима! – Только покачал головой Николай.
Глава восьмая.
- Иван как-то тупо, бездумно, и равнодушно смотрел в белый потолок палаты. Чуть-чуть слышно скрипнула входная дверь, пропуская его бывшую жену, испуганную Анастасию. Мужчина повернул в ее сторону голову, и бесцветным, безразличным голосом проговорил:
- Ах, это ты, Настя? Приветик тебе! Зачем пожаловала? Настена подошла ближе к его кровати, и, опершись об ее спинку, скептически улыбнулась:
- Здравствуй, Иванушка! А ты что, мой соколик ясненький, свою миленочку рассчитывал усмотреть? – Она скептически смерила его взглядом. - Так и не дожидайся своей дамы сердца. Она не к тебе вряд ли теперь придет. Поглянь – ка скорее в окошечко, и ты увидишь, какого себе завидного воздыхателя раздобыла твоя сердечная зазноба! Подполковника! – Замолчав на мгновение, поправила саму себя, - Ой, прошу прощения, майора. Я не весьма сильна в ваших воинских званиях и регалиях, хоть прожила с тобой почти год в воинском гарнизоне. Можно только сказать, что прожила. А, точнее, промучилась. А, впрочем, для меня что подполковник, что майор.…Все едино хрен редьки не слаще. Вы, военные, одним миром мазаны. Только и думаете, как гражданских наколоть! Так что твоя Мила топает с майором, да еще и под ручку! А майор – то этот, вовсе не чета тебе, простому капитишке. Вон, поглянь только, поглянь в окно! Локоток к локотку идут, словно бы лебеди белые плывут. Посмотри, посмотри в окно! Сам убедишься в верности моих слов. – Анастасия с вызовом взглянула на своего бывшего мужа.
- Настена, ох и стерва же ты поганая! Как хорошо умеешь играть на нервишках! Ты это нарочно, или как? – Вспылил, не смог сдержаться Иван. Молодая, горячая кровь бросилась ему в голову. Душа сжалась от этих слов, точно породистая лошадь под ударами кожаного бича. И в глазах потемнело от невысказанного, давящего чувства обиды. Однако, немного совладав с собой, парень чуточку привстал, и уцепился за железную перекладину над своей кроватью. Чуть – чуть подтянув не очень послушное тело, еще привстал и бросил любопытный взгляд в распахнутое окно санаторной палаты. И верно… Он усмотрел, как по парковой дорожке, посыпанной крупным желтым песком, неспешно шли под ручку его Мила и лучший товарищ Николай. На скулах капитана появились крупные пунцовые пятна, и заходили желваки. Он устало, как после тяжелой, и продолжительной работы, упал в кровать, едва сдержав стон, который рвался, точно птица из клетки, из глубин подраненной души. «Мне уже никогда, никогда не подняться! Мои крылья смяты и обломаны, а полет прерван так глупо…. Все, что мне было дорого, все осталось в недавнем прошлом. Армия, семья и карьера. А этот кент, хоть и лыс, как бубен, но здоров, что бугай - трехлетка! Эх, приятель.…Тоже мне, друг – портянка называется. А сам девушку готов увести из – под носа. Не буду страдать в одиночестве. Пойду, малость развеюсь от глупых мыслишек. А то в одиночестве можно и рехнуться ненароком». – Иван рывком поднял тело с кровати.
- Настя, ты не знаешь, что там интересненького идет в клубе? Этот вопрос застал врасплох, и заставил растерянно улыбнуться:
- Не знаю…
- Тогда пошли, малость прогуляемся. Засиделся я, однако.
- Я не против. – Ее глаза потеплели. – Я подожду тебя немного в коридоре.
- Как хочешь. – Равнодушно бросил Иван, натягивая тельняшку. «Это все, что осталось мне от моей армии». – Грустно подумал он, усаживаясь в коляску. Настя стояла у двери.
- Пошли. – Произнес Иван, и грустно подумал: «Мои новые ножки.… Эх, катись, катись моя машина, все четыре колеса…» - Он выехал в коридор, и быстро спустился вниз по эстокаде. И, уже покинув санаторную палату, на свежем воздухе малость поостыл. «И чего это я так близко взял к сердцу эту сладкую парочку «Твикс»? Подумаешь, вместе прогуливались…. Мила…. Да кто она мне такая? Невеста? Нет… Жена? Тем более нет… она мне ничего не обещала… И эта девушка меня презирает. Это чувствуется по ее взгляду, голосу, и манере говорить. Так что я так переживаю»? Бывшие супруги остановились у садовой беседки.
- Настенька, расскажи-ка, что там нового в санатории, а то я уже два дня не выходил из комнаты.
- Да вроде бы ничего такого не было. Только официантка новая появилась в столовой. Снаружи вроде ничего, но характерец никудышный. Все никак с поваром не сладит. Командир нервно, точно его задела эта подавальщица, выплеснул поток слов:
- Да что же вы все, сговорились, что ли с этой официанткой. Васька уже все уши прожужжал мне этой «новенькой» да ещё ты здесь.… Тут Иван заметил, что Мила и его друг остановились у фонтана и о чем-то очень увлеченно разговаривают. И от этого стало почему – то больно, точно ядовитая, острая игла вошла в его душу. «О чем только можно так долго разводить тары – бары? У них языки от болтовни не разболелись? И она так ласково смотри на этого лысого черта.…И вдобавок так ему мило улыбается!» - Он тяжело вздохнул, вынимая пачку «Кемела». «А на меня только рычит! И никакого доброго слова не найдется к этой девушки, чтобы сказать мне».
- Будешь курить? – Спросил у Насти.
- Ну, если ты угощаешь…. – Протянула томно она.
- Бери. – Он щелкнул простенькой зажигалкой, давая подкурить своей бывшей жене. Хочешь анекдот?
- Валяй!
- Ну, так вот, на уроке анатомии учительница решила доказать детям на примере вред алкоголя и никотина. Она взяла три стакана, выбила туда по яйцу и в каждый пустила по червяку. В первый она влила немного пива – червячок сдох сразу же. Во второй она капнула немного аптечной никотиновой кислоты – тот же результат. С третьим она не делала ничего. После всех этих манипуляций со стаканами она спрашивает у детей: «Итак, дети, какой же из этого можно сделать вывод?» «Никотин убивает живые организмы!» «Молодец, Катенька. Садись. Пять». «Алкоголь ядовит для здоровья!» «Молодец Петенька! Садись, пять. А ты что, Вовочка, для себя почерпнул из этого примера?» «Марь Ивановна, если не пить и не курить, то в яйцах черви заведутся… «
- Прикольно. – Настя рассмеялась звучным смехом. Глядя на ее красивое, смеющееся лицо, Иван задумался: «А, может, и вправду стоит быть поласковее с Настеной?» - Сделав глубокую затяжку, небрежным жестом стряхнул пепел в кусты. «Нет, это невозможно…Я никогда не смогу ее простить. Никак не получается». Он наблюдал, как девушка и мужчина обратно завернули в сторону набережной. «Ну, о чем они так долго разговаривают? О чем»? – Терзала, жалила, словно июньская пчела, больно и жгуче, его сознание назойливая мысль. И чтобы немного отвлечься, Иван продолжил рассказывать Насте последние, самые свежие анекдоты, почерпнутые из бульварной прессы. «Он стал прежним.… А я уже и не надеялась увидеть его милую улыбку. Он простил меня, значит, еще не все потеряно для меня». – Думала Настя. Увлеченно слушая очередной анекдот, женщина беззаботно смеялась. «Они так увлеченно говорят.… Эх, я дорого бы дала, чтобы только узнать, о чем так модно говорить, и так заразительно смеяться.… Знать, помирились. Ну и пусть. Он мне ничего не обещал. Я ему ничем не обязана» - Мила прошла мимо, сделав вид, что увлечена разговором со своим спутником, и не повернула головы в сторону Ивана. Это сильно задело его самолюбие.
- Извини, мне надо в соседний корпус. Так что наш визит в клуб малость откладывается. До лучших времен. – Пробормотал капитан, и покатил следом за девушкой и мужчиной. Он пытался напряженно вслушиваться в обрывки фраз, которые долетали до его слуха, но ничего стоящего не услышал. Сплошные шутки майора. И гробовое молчание его спутницы. Анастасия шла рядом, а в ее душе клокотала обида. «Он бегает за этой девчонкой, как пацан. Только чего в ней такого нашел? Ну, допустим, немного смазливая. А так посмотреть – ни рожи, ни кожи. Черная, как цыганка. И спесивая, будто бы павлин». А Иван думал свое. «И чего только Мила отыскала в этом Николае? Худощавый, можно сказать, сухой, что та вобла.…И вдобавок лысый, что бильярдный шар. Какая экономия на шампунях и парикмахерах! Эх, мне бы мои ноги! Я-то парень хоть куда! И лицом, и ростом вышел. И шевелюра моя хоть куда.… Только седая, но это ерунда. Девки в свое время, за мной табунам гоняли. Но не мне с ним теперь тягаться. Как несправедлива судьба! Как несправедлива.… Одному все: и деньги, и любовь, и карьера. А другому или крохи, или вовсе ничего». А на скамейке под старой липой томился от безделья Петр Сергеевич. Он лениво раскладывал большой пасьянс. Завидев майора и его спутницу, радостно воскликнул:
- О, вернулись! Наконец-то! А то без вас не с кем и в картишки переброситься! Вся компашка разбежалась. Я вот самоварчик караулю, вас дожидаюсь. Да пасьянсиком забавляюсь. Мила присела рядом с разговорчивым старичком:
- Малость прогулялись, проветрились. А что вы раскладываете такое занятное? В первый раз такое вижу.
- Это старинный пасьянс «Королевский замок» называется. Он довольно сложен и редок. Будет время – я как нибудь его вам покажу, и научу раскладывать. А сейчас можно сыграть несколько партий «дурачка». – Он принялся тасовать колоду и раздавать карты. Около стола остановился Иван.
- А, у нас гость! Да еще какой!– Заметил его присутствие Николай. Мила развернула карты веером, и сделала вид, что не замечает его присутствия.
- Здорово, корифан. – Суховато отозвался Иван.
- Жалко, что ты немного припозднился. Мы только что карты раздали. Но если хочешь, мы дадим и на твою долю. Иван вежливо и натянуто улыбнулся:
- Да нет такого особого желания, я пока понаблюдаю за вашей игрой. Можно?
- Да ради Бога! – Воскликнул майор. – У кого самая мелкая картишка? – И вопросительно обвел глазами всех игроков. Мила внимательно взглянула в свои карты
- У меня ничего нет! Майор спросил:
- Что, ни одного козыря?
- Да есть один, но очень крупный. Майор взглянул на старичка:
- А что вы скажете, Петр Сергеевич?
- Десяточка, батенька. Десяточка. Меньше-с не имеем.
- Ну так и быть. Знать – мне первому ходить! – Он положил на стол пиковую семерку, - вот мой козырь! – Ходим по часовой стрелке, как солнышко светит. - И, забрав свой козырь обратно, сделал первый ход к Миле. Девушка сосредоточенно уткнулась в свои карты. У нее между бровями пролегла легкая морщинка. А парень только подумал: «вот она, почти рядом. Лишь только протяни руку - и можно прикоснуться к ее руке. Но нет! Я не могу этого сделать…. Как говорится - близок локоток, да ни как укусишь». Благоухание девичьих волос, легкий запах духов, и молодости просто сводили с ума. «О, этот аромат жасмина! Как много он мне напоминает!» - И перед его внутренним взором промелькнули картинки годовалой давности: столичный аэропорт, испуганная, заплаканная девченка…. Дальний гул самолетов, и приглушенный говор народа. Партия близилась к концу. Мила бросила последнюю карту:
- Все, я вышла! А вы сражайтесь между собой – выясняйте кто из вас умнее. Иван кашлянул в кулак. Девичий взгляд, полный презрения взгляд:
- Ты опять здесь? - В порыве элементарной ревности она позабыла всяческие азбучные правила приличия.
- А что, нельзя? Или ты скамейку всю закупила? – С вызовом взглянул в ее глаза Иван. – Я тоже хочу поиграть в карты!
- Мила, ну чего ты так к нему предвзято относишься! Хочется человеку поиграть - ради Бога, пускай играет! Что, места мало? Не вредничай! – Игриво ударил ее картами по руке старичок. Мила нерешительно взглянула на Николая:
- А что вы скажете?
- А что я? Доиграем партию, и, пожалуйста. Я не возражаю. – Ответил Николай, оторвав свой взгляд от карт.
- Если все члены карточного клуба согласны, то, пожалуйста. Плати вступительный взнос – шоколадку к чаю. Капитан взглянул на бывшую жену:
- Настена, будь другом, купи коробку хороших шоколадных конфет. Любых. На твой выбор. – И подал ей деньги. В его глазах было столько мольбы, что женщина не смогла отказать, даже если б хотела.
- Сейчас я сбегаю. Дежурный гастроном еще работает. Только если выберу не такие, какие надо, уж не обижайся. - Она взяла деньги, и, уходя, подумала: «А он вовсе не такой, каким был прежде. Боже, так изменился! С ним не соскучишься. Этот мужчина, точно коробка с сюрпризами. Не знаешь, что выкинет в последний момент. А, возможно, я тоже не та, что была»?
- А пока девушка бегает за взносом, я вам новый анекдотик расскажу. – Сказал майор. – Ну, так слушайте: сидят девушка с парнем на лавочке. Ночь, луна, звезды... девушка говорит: «Вань, дай семечек!» Парень, немного подумав, отвечает: «Не дам!». Девушка обиженно говорит: «А, трепался, что звезду для меня достанешь!». Парень хмыкнул: «Так то звезда, а то семечки!». Все засмеялись. А Иван похлопал по плечу Николая:
- Ох, и приколист же ты, Колян! Сколько тебя знаю настоящая ходячая кладезь анекдотов. Николай смущенно заулыбался:
- Да чего там.… А хотите, я вам ещё один анекдотик забацаю.
- Давай. – Сказал Иван.
- Ночь. По пустынной дороге едет легковая машина. В ней сидят трое: автомеханик, «Новый русский» и программист. Вдруг автомобиль глохнет. Автомеханик говорит: «Сейчас, в моторе покопаюсь, и поедем». «Новый русский» достает мобильник из кармана: «Вы че, ребята, в натуре! Я щас звякну – так новую тачку пригонят, и нечего руки марать в солидоле». Вздохнув, программист говорит: «это долго. Давайте выгрузимся, а потом перегрузимся. Введется новая программа, и тачка должна поехать!».
- Классный анекдот, совсем как в жизни! – Почесал затылок Иван.
- Программисты, новые русские, как вроде бывают старые! Брр… Во времена моей молодости и слов – то таких ещё не было. – Хмыкнул дедок. Мила ничего не ответила. Её мысли были слишком далеко от всего земного. Ровно через десять минут женщина вернулась с красивой белой коробкой. Она, положив ее на столик, спросила:
- у что, этот взнос принимается? Все - таки получше, чем простая шоколадка. Мила с удивлением рассматривала коробку. На ней золотистой краской были выведены сердца и надпись: «Иван – да - Марья».
- Иван да Марья… - медленно произнесла Мила, и с удивлением посмотрела в сторону Ивана, подумав: «Откуда он мог догадаться? Он что, ясновидящий?»
- Мила, а какое у тебя полное имя? Все говорят Мила да Мила. Так же можно сказать Людмила или Мирослава. А, возможно, и Милослава. – В упор на нее смотрел Иван. Девушка удивленно вскинула брови:
- А зачем тебе это?
- Просто так. Интересно.
- Да что там интересного! Не уважаю я своего полного имени. Бабское оно какое-то. Мать назвала в честь своей бабки, моей прабабки.
- Но все же, скажи! – Настаивал капитан.
- Вот пристал! Ты читать умеешь? Так вот оно. На этой коробке. Рядом с твоим именем! Доволен? – Отмахнулась от него девушка, как от назойливой августовской мухи.
- Так ты Мария? Вот чудачка! Да так же мать самого Иисуса звали. Да и цветы есть такие, красивые. Иван – да – Марья. Пион назвали Марьин корень.
- А мне оно не нравится. Хочешь – называй меня Милославой, Милой. Но не по другому. А то еще больше обижусь. – Надула губы девушка. – Ладно, уговорил, твой взнос принимается. Петр Сергеевич раздавайте на его долю тоже карты.
- Как скажете пани, как скажете. А вы мадам, будете играть с нами?
- Нет! С детства терпеть карты не могу. – Нахмурилась Анастасия.
- На нет и суда нет. – Старичок принялся сдавать карты. - Ну-с, господа присяжные заседатели, карты розданы. Можно приступать. – Изрек Петр Сергеевич. «Мария? Так значит, ты Мария! Я точно теперь знаю, что ты – моя судьба, и мы будем неразлучны, как и цветы Иван-да-марья». – Иван затаенно глянул на тонкий девичий профиль. И, задумавшись, сделал ошибку, поэтому ему пришлось снять карты. Все внимание было приковано к прелестной соседке. И за это он поплатился. Девушка в финале игры бросила на стол перед ним три шестерки:
- Вот вам погоны и звезда! И только сейчас обратила внимание, что на виске капитана был грубый шрам. «Ему, наверняка, никак нельзя ударять картами по носу. Загадаю я ему фант». – Она бросила карты на стол и захлопала в ладоши.
- Все! Все! На шелбаны играть надоело! Наш гость проиграл фант. Хочу стихов. Хороших и немного. Иван благодарно посмотрел на нее: «Какая наблюдательная девушка! Она, наверное, заметила шрам…. И смекнула, что мне нельзя даже легкого щелчка, не что щелбана. Эх, проклятые контузии»! – Он, немного помедлив, вслух произнес:
- Я очень люблю Блока. Слушайте: «Одинокий, к тебе прихожу, околдован огнями любви…. Ты гадаешь – меня не зови…. Я и сам уж давно ворожу». Он умолк и поднял свой взор на вечерний небосвод. Мила заглянула в его лицо, и подумала: «Любопытно, о чем он сейчас размышляет»?
- Браво! Браво! – Захлопала в ладони она, - я не подозревала, что ты такой романтик, мой капитан! На его бледных щеках проступил лихорадочный румянец. «Она меня назвала мой капитан! Только ради этого стоило выучить всего Блока… а не те жалкие несколько строчек». А Настена горестно вздохнула: «Иван-да-марья. Вы созданы друг для друга. Это любовь. Настоящая, что встречается одна на тысячу. Если не реже». В кармане у майора замурлыкал сотовый телефон.
- Это уже кто-то меня хочет услышать. – Он вытащил телефон из кармана. – Алло! Слушаю. Да? – его брови поползли вверх от удивления. Сейчас. – Он посмотрел на Милу – это тебя. Мама. И подал ей трубку. Мила взяла ее:
- Можно я отойду в сторону?
- Конечно, конечно. – Ответил майор. – Иди в беседку. Там поговоришь с матерью без лишних свидетелей. Девушка, прижав мобильник к груди, выбежала легко и быстро. Она скрылась в беседке.Стройную девичью фигурку проводил печальным взглядом Петр Сергеевич, и, вздохнув, проговорил:
- Эх-хэ-хэ -хэ! И где только мой развеселый двадцатник! Ну, пускай хотя бы тридцатник! Я бы вот этакую кралечку не упустил! Ни за что в жизни! Эти слова были произнесены с таким чувством, что они заставили покраснеть Ивана. И парень потупил глаза в стол. Николай положил свои сигареты на столик:
- Ванюшка, будешь курить?
- Дай одну! Николай вытащил сигарету и подал другу:
- Закуривай! – И, щелкнув предупредительно зажигалкой, дал ему подкурить. А после закурил сам. Глубоко затянувшись, Иван выпустил две струйки дыма через ноздри.
- Хорошие сигареты. Крепкие в меру. Николай, стряхнув пепел в кусты, негромко выговорил:
- Ванюш, а, Ванюшка! Что-то чую нутром, что ты уж до чрезвычайности сердит на мою личность! – Помолчав, он сделал углубленную затяжку. Стряхнув шапку пепла с сигареты в сторону, продолжал, - неужели ты меня к этому дитяти приревновал? – Он пристально посмотрел товарищу в глаза.
- А почему бы и нет? – С вызовом проговорил Иван.
- Да эта девчонка по годам в дочери мне, лучше сказать, сгодится! Но никак не в качестве нареченной. – Николай запрокинул голову и рассмеялся густым прокуренным смехом.
- Ты что, дружбан! У меня и в мыслях такого не было! - Схитрил Иван.
- А ты тоже! Телок настоящий! Девки не знаешь, а шутишь так глупо! Ты попросту с ней поговори, по душам. И без всяких там своих кавалерийских наскоков. Весь женский пол этого до чрезвычайности не любит. Капитан приподнял на него свой тяжелый взгляд, от которого Николаю стало немножко не по себе:
- Ты так думаешь? – Он пристально смотрел в его глаза. - Только скажи, это правда, что у тебя на нее нет никаких видов? Николай смущенно улыбнулся, и отвел глаза в сторону:
- А за, каким чертом тебе, моему лучшему другу лапшу на уши вешать? Мы ведь старые друзья! Сам знаешь, что вместе не один пуд соли съели. Мила девка добрая, а вот жизни совершенно не знает и не ведает. Видать, одна у мамки да папки… вот они избаловали ее до крайности. Мужчины замолчали, потому что из беседки вернулась расстроенная Мила. Она, точно во сне, никого не замечая, тяжело опустилась рядом с Николаем.
- Кажись, это тебе твоя мамаша звонила? Девушка произнесла каким-то деревянным, чужим голосом:
- Да… это моя мамочка звонила. Девичье сердечко разрывалось от невыносимой боли.
- Ну и что она там сказала?
- Ничего такого особенного. – Девушка протянула сотовый телефон, - спасибо вам большое!
- Да ради Бога! Мне, что, жалко, что ты с мамашей пообщаешься. А что за настроение такое похоронное?
- Николай, ни о чем не спрашивайте меня. Иван затушил сигарету:
- Колян, что ты до девчонки прикопался. Нет настроения у человека, так вот и не клепайся к ней, не лезь в душу!
- Это такое дело – сейчас нет, а через пять минут появится. Девичий пол переменчив, что наша погода. То дождик, то солнышко, то град. Мила тяжело вздохнула. Она больше не проронила ни слова за остаток вечера. Хотелось плакать, но почему-то слез не было. «Теперь мне понятно, почему меня мои родители экстренно отправили в этот санаторий…. А вначале к бабке на все лето законопатили. Боялись, знать, чтобы я с горяча на наломала кучи дров. Подумаешь, женился! На этом же жизнь не закончилась. Ну и пусть….Мне все равно…» Николай затушил сигарету. Он встал, да так, что захрустели все его суставчики:
- Ой, ой, ой! Чего-то мой радикулитик расходился! Видать, пора моему шалунчику на боковую, в теплую постельку баиньки. Он попрощался с Иваном, пожав руку, Дружбан, до завтра! - И неспешно, вразвалочку, направился в сторону крыльца. Однако его ухода Мила даже не заметила. Ее бил нервный озноб.
- Бедняжка, ты совершенно зазябла! – Иван сбросил с себя курточку, и накинул заботливо на девичьи плечи. А она сидела, неподвижная, и безучастная ко всему. Словно бы красивая фарфоровая статуэтка. - Скажи, что у тебя там произошло? Поделись своим горем – будет легче. От ласкового голоса, от посторонней внимательности ее как будто прорвало, и слезы потекли по лицу, зависая на длинных, черных ресницах.
- Понимаешь, он… Он, - сквозь рыдания проговорила Мила, - женился!
- Ну и что из этого? Знать, не любил тебя. Возможно, это и к лучшему. Не сокрушайся, милая! Да что ты можешь знать! Это ведь не твоя боль.…Что ты можешь понять! - Она прикрыла руками свое розовое личико. Маленькие, словно выточенные из слоновой кости ручки с блестящими ноготками, такими розовыми и гладкими, как будто она только что сделала маникюр. Они приводили в смятение все чувства, и заставляли заходиться сердце в сладковатой истоме. Сладко и больно.
- Я понимаю очень многое. Хотя и не все. – Он нежно прикоснулся к ее волосам, и ласково погладил их. Девушка повернула голову, и приподняла на него глаза. Их взгляды встретились: её, полный горя и отчаяния. И его, полный любви. - У тебя такие красивые глаза! Прямо говорящие Он немного помолчал, и продолжил. - И ты создана для меня. Я это осознал с той самой минуты, с того самого мгновения, когда подступил к тебе тогда, в Бориспольском аэропорту. Ты прости меня за ту бессмысленную шуточку. Забери свои часики. Они ведь принадлежат тебе. – И вложил в полураскрытую девичью ладонь серебреную луковицу.
- Часы? – Задумчиво пробормотала Мила. – Часы… - Она раскрыла свою ладошку, и взглянула на серебреную луковицу. – Ах, да, часы! - Горькая усмешка скользнула на ее губах. И пропала. – Только зачем они мне сейчас? Тут, понимаешь, моя судьба разбита вдребезги.…А душа болит, что плакать хочется.… А ты - часы!
- Не плачь, моя фея! – Иван прижал руки к губам, и начал их покрывать горячими, нежными поцелуями, - только не плачь! Девушка вздрогнула, но не отдернула руки, а только сдавленно прошептала:
- Ах, милый Ваня, Ваня! Мне так тяжко на душеньке! Безусловно, ты постарше меня, и поумнее намного. Но я чувствую все иначе. Мне так хотелось любви. И мне представлялось, что я любила. До сегодняшнего дня. А теперь все кончено. И передо мной только черная пустота.
- Отчего ты так болтаешь такие бессмысленности? Глупая девчонка! Ты придешься грезам о каких-то призрачных розах, которые далеко-далеко. И не хочешь видеть того, что рядом с тобой. Прямо под твоим окном есть розовый кустик. Однако ты его настойчиво не примечаешь. Люби меня. В девичьих глазах промелькнуло удивление. Она, будто завидев его в первый раз, ласково прикоснулась к его волосам. Затем капризно провела пальчиком по спинке носа, лбу, и грубому шраму на виске.
- А ты по-своему прекрасен. Мне очень нравятся твои глаза. Такое редкостное сочетание - темные волосы…. И небесно-голубые глаза.
- Мила, время спать, - Позвала ее со ступенек Настена. - Корпус будут скоро закрывать. Именно в это мгновение что- то пошатнулось в ее душе. Угасло ли прежнее? Народилось ли новое? Она ничего не могла сказать.… Но в душе было такое ощущение, будто заглянула в бездонную пропасть. И от этого закружилась голова - страшно и малопонятно.
- Ты меня тоже извини. Я была во многом не совсем справедлива. Если ты не передумал, то я буду твоим другом. Являйся завтра к нашему столику. Придешь?
- Обязательно. – Иван поцеловал ее горячую ладонь.
- Тогда я буду тебя дожидаться.
- Может, в кино махнем? Или просто прошвырнемся по набережной?
- Не могу обещать. Жизнь покажет. Моя мама приезжает завтра вечером, и я вас познакомлю. А если ее не будет, то в кино отправимся. Хорошо?
- Да… Я согласен. – Растерянно ответил Иван. Мила сняла его курточку.
- Спасибо тебе большое. За твое доброе слово. И за твое участие. - Уложив курточку на его колени, порывисто поцеловав в щеку, убежала, быстрая и легкая, в точности лань. Парень оторопел от неожиданности, и подумал:
- «Эта девушка непредсказуема, как граната без запала.…Но как сладок этот мимолетный поцелуй! Боже мой, сколько ясного света принес этот цветок в мою искромсанную душу!».
- Командир, я тебя ищу везде. А ты тут всякие амуры разводишь! Уже скоро дадут команду «отбой». Так что пора нам на боковую. – Выступил из кружевной тени деревьев Василий. – Н да, она удивительная девушка. То шипит, в точности пантера. То целуется. Ее не поймешь. Что, командир, покатили?
- Покатили. – Тихо проговорил Иван. Он все еще был под впечатлением первого поцелуя, и ему казалось, что он пылает ярким пламенем на его щеке.
Глава девятая.
- А ночью снова вспоминался тот жестокий бой… и сильний гул ущелья. Как он, неся за спиной раненого пленника, спускался по склону горы. В памяти всплыло все, что произошло чуть больше года назад. Все мысли и поступки.
- «Сзади был сухой автоматный треск, и гулкое эхо вторило «Аллах Акбар!»… «Аллах Акбар!» - Разносилось над седыми горами. «С ними Аллах! А со мной… со мной мой товарищи! Кто защитит их спины? Только ради этого стоит умереть». – Промелькнула невеселая шустрая мыслишка в голове. Он бежал по каменистой тропе, мысленно ругая проклятых чеченцев: «Вот, сволочи, и чего они ко мне прицепились? Не терпится заработать тысчонку зелени? Так не дождетесь!» Он осторожно положил раненого под скалу. Тот приоткрыл мутные глаза, и, облизав потрескавшиеся губы, выдавил:
- Брось меня, и спасай свою шкуру. За каким лядом я тебе нужен? Мы же враги. Ты – кацап. Я – хохол. Ты – оккупант…
- Молчи, освободитель! Ты забыл, что мы славяне! – Довольно грубо оборвал его Иван и, сняв флягу с пояса, раскрутил. – Пей! Он приложил к окровавленным губам парня флягу с водой. Сделав несколько глотков, раненый благодарно взглянул на своего спасителя.
- Зачем ты меня вытащил из ущелья? Висел бы около свого мертвого сотника…
- Потом поговорим. Сейчас не до этого. Видишь, черножопые ползут. Сейчас они не будут разбираться за кого ты, а за кого я. А всех пустят в расход. - Он передернул автоматный затвор. – Лежи. Авось отобьемся. – Иван ужом пополз из-за скалы и схоронился за обломками породы. И ему припомнилась жена. Словно издалека донесся тихий голос: «Иванушка, ты побереги хоть немного себя. Не стой на сквозняках, ног не промочи». «Эх, Настя, Настена.… Знала б ты, что твой Иванушка почти двое суток пролежал в засаде, поджидая караван с оружием и наркотой на голых камнях. А сейчас уже вторые сутки грызет сухари. Но, слава Богу, что этот кошмар остался позади. Еще немного и счастливо оставаться. А дома, в своей берлоге, отосплюсь. И приведу себя в божеский вид. А то видончик у меня – не лучше, чем у привокзального бомжа». Рядом ухнул взрыв, чем – то похожий на близкий разряд грома. Мир затянуло грязной пеленой. Сколько прошло времени, - Иван не ведал. То ли несколько секунд, то ли несколько часов. «Почему все красное? Наверное, гранату, сволочи, киданули», – только лишь и подумал, как почувствовал грубый толчок в бок и визгливый окрик:
- Эй, урус распроклятый, поднимайся! - Тело пронзила острая боль. Его взгляд наткнулся на раненного, - тот лежал ничком на камнях. Из его разбитой головы сочилась кровь. Он с усилием приоткрыл глаза: «Отчего все красное»? И вновь его ударили, что все тело прошила дикая боль. - Урус, шайтан живучий. - Раздался хриплый, прокуренный бас. Иван увидел перед своим лицом ногу, обутую в чувяк. «Чеченцы. Если они узнают, что мы перехватили караван, можно смело сказать, что не жильцы на этом свете». - Он с усилием попытался приподняться, однако его рванули за ворот комбинезона и поставили на ноги. Бородатый мужик грубо ткнул его в спину автоматом:
- Топай, топай. А твоего дружка пустим в расход. Взгляд Ивана наткнулся на раненого, и внутри мужская душа содрогнулась. «Сволочи! Что они с ним сотворят? Глаза точно выколупают глаза, гады ползучие». Он оглянулся и увидел за своей спиной парнишку в чалме и дырявом халате. «Настоящий салажонок, а с автоматом ловко управляется».- Определил с первого взгляда. И осознал – или сейчас, или никогда. Он мертвой хваткой вцепился в автомат. И дальше натренированное тело действовало независимо от его сознания. Захват, прыжок, кувырок через голову – все так привычно, словно это выполнялось не в боевых условиях, а на полигоне, а рядом стоял инструктор, а не матерый боевик. Он залег за скалой, и передернул затвор. Но раздался только сухой щелчок. Чеченцы загоготали, и самый старший гортанно рявкнул.
- Ну-ка, пошутили, и хватит. Бросай эту железку, а то в твоем котелке дыра будет. А ты нам живой нужен. Иван метнул в сторону бесполезное оружие на землю и вылез из своего укрытия.
- Благодари своего Аллаха.
- А за что мне его благодарить? За то, что такие, как ты разрушили мой аул и перебили мою семью? Не Аллаха мне нужно благодарить, а майора. Это он надоумил, как тебя брать. «Майора? А, теперь мне понятно, откуда у них был маршрут нашего движения. Они знали и готовились к встрече, Поймать бы мне этого погона, уж яйца точно ему б открутил. Подлюга продажная. Но хорошо, что Николай не очень доверял этим штабным крысам. И цель нашей операции для них осталась тайной за семью печатями». Иван присел у скалы и сделал вид, что поправляет ботинки. Пожилой чеченец его не торопил. Впереди предстоял длительный переход, и начальник отряда приказал его доставить живым. Только живым, пообещав за это приличную кругленькую сумму денег, да еже и зеленью. Его расслабленный смехом охранник не ожидал нового нападения, и на сотую долю секунды отвлекся. Это дало новый шанс побега. Иван успел сделать прыжок, и выбить из его рук заряженный вороненый автомат. И, сделав пару прыжков –перекатов, залег за скалой. Теперь ситуация кардинально изменилась – он был в более выгодной позиции, и боевики это поняли. Тропа просматривалась, как на ладони, а беглец был под прикрытием нескольких метров породы, и оружием. Но они еще горланили:
- Эй, гяур, бросай автомат, а то хуже будет! Достанем – яйца прострелим. Иван снял короткой очередью молодого боевика. «Нет, они меня просто не отпустят. Слишком знаю много. Внизу, у ручья буду,– а вы попробуйте, рискните здоровьем». Старый боевик понял: штурмовать скалу себе же дороже будет, тут бы поскорей унести ноги. А русский никуда не денется, – впереди пропасть, а у ручья его можно будет перехватить. «Тут караулят, проклятые шакалы. А я пойду вверх» - и заглянул в магазин: «Эх, патронов маловато. А впрочем, для меня и одного хватит с лихвой. Много ли нужно, чтобы угробить человека? Достаточно девяти граммов свинца». А тропа вилась все выше и выше. Под самые облака. Иван взвалил на плечи раненного, и скрипнул зубами
- Тяжелый, зараза. Но ничего, пройдем. Прорвемся. И начал подыматься по тропе. Все выше и выше. Шаг, шаг и еще…. Он потерял счет времени и пространству, пока не уперся в пропасть. «Все. Приплыли. Неужели это все? Финиш»? – Тупо смотрел на белую полоску снега, что белела внизу. Он все понял, почему было слишком тихо, и не слышалось шума преследования. Боевики шли по следам, и были уверенны, что их добыча не ускользнет.
- Эй, шайтан, сдавайся. Далеко все равно не уйдешь. – Раздавалось сзади. Иван посадил товарища под чахлое деревце, и щелкнул затвором, зло прошипел:
- живыми не возьмете.
- Жрать захочешь, сам выползешь. Хромой Али умеет ждать. И внизу раздался жуткий смех, словно закаркана стая ворон. Это удесятерило его силы. Он смотрел на снег, и в голову пришла спасительная мысль: «А это выход! Можно попробовать. Бог не выдаст, свинья не съест». И, сев около раненного, жарко зашептал на его ухо
- Паря, как хоть тебя звать – то?
- Василий…
- Так слушай, Васек, там, внизу, снег. Бросайся вниз, не расшибешься. Нет у нас выхода. Понял? И сразу в сторону кувырок, а то я сверху скакну. Если не отползешь в сторону, то мы оба покалечимся.
- Понял. Только помоги, сам не могу, полкни в спину. Иван поставил друга на край пропасти, и легко толкнул в спину. Он с криком полетел вниз, и его темная фигура исчезла в снегу, скрылась за скалой. «Теперь я. Ну, будь, что будет». От удара болела голова, и сильно мутило. «Нет, я должен дойти». В висках пульсировала горячая кровь. Перед ним зияла пропасть. «Дальше хода нет. Неужели это конец, и я не увижу больше Настю». А сзади слышались крики:
- Эй, шайтан, сдавайся. Далеко не уйдешь. И послышался жуткий смех. Словно стая диких ворон залетела в ущелье. Иван с тоской посмотрел вниз и подумал: « Ну почему я не птица? Были б крылья, перемахнул на другой край ущелья. Только меня вы и видели». Внизу блестела, искрилась в лучах полуденного солнца полоса снега. В лицо повеял холодный ветер. И душа сжалась от неясной тоски. «Была, не была. Бог не выдаст, свинья не съест. Я должен это сделать, должен». Иван шагнул вниз. Он погрузился в молочную пелену. Снег набился в рукава комбинезона, за воротник. По спине потекли холодные струйки воды. Он успел подумать: «если мне холодно, значит, я жив». Но ощущение опасности его не покидало, и тихий голос интуиции шепнул: спрячься под скалу. Иван спрятался под монолитом породы, и вовремя. Сверху начали стрелять из автоматов, и опоздай он хоть на несколько секунд, кто его знает, чем бы это окончилось. Он вдавился в спасительную скалу. Желая в ней исчезнуть, раствориться. Сверху летел смертоносный град. Пули чиркали, по камням и скалам, не причиняя вреда. Сколько прошло времени – не знал. Ему показалось, что прошла вечность. Однако в сознании промелькнула мысль: «эти мерзавцы никуда не уйдут, пока не удостоверятся, что я убит. Они должны увидеть мою кровь. Только это насытит настоящих шакалов. Моя кровь». Иван коротким взмахом распорол вену и направил струю крови на снег. Белое полотно снежной целины покраснело. Сверху послышались крики радости:
- Шабаш урусу. Хана гяуру. Хватит палить, патроны расходовать. Если не подох сразу, то от кровопотери окочуриться. – Донеслась до него русская речь. «Русские? Откуда? Наверное, хорошо оплатили их чертовы услуги. Иуды! И теперь за бабки палят, в кого прикажут», - подумал Иван, зажимая руку повыше раны. Кровь перестала сочиться, и перестала капать. В условиях высокогорья кровотечение останавливается мгновенно. Кровь при недостаче кислорода пузырится, чернеет и сворачивается. Кое-как перетянув руку, подполз ближе к Василию. Приложив ухо к его груди, услышал слабое биение сердца:
- Жив, курилка! И, вновь взвалив его на плечи, медленно пошел по тропе вниз. Задыхаясь и хрипя. Труднее всего ему пришлось, когда тропа начала резко спускаться вниз. Он остановился, и, посадив друга на валун, закурил.
- Нужно сматываться отсюда. Любой ценой. Но куда идти? Карты нет, а блуждать по горам не очень хочется. Идти по склону хребта? Это настоящий бред. Не каждый горец рискнет, а ты меня еще тащишь. Брось, пристрели, я конченый человек. Хорошо, что в меня еще из «Калача» не попали. А то через полчаса истек бы кровью, как кабан, какой-нибудь.
- Не сумасбродничай. - Иван поправил повязку, осмотрев рану. Она закупорилась сгустком крови. Подмотав ее индивидуальным пакетом, натянул камуфляжу. Его начинал бить мелкий озноб. «Нет, только не это. Я должен дойти, должен».- Приказал он сам себе. Иван зажал кровоточившую рану ладонью, и кровь понемногу перестала сочиться. Первые метры показались ему такими трудными, но он шел, и повторял сквозь зубы: я должен дойти, должен. Дойти и донести этого парнишку. Сколько шел и куда – не помнил. Все смешалось в его сознании, и боль в натруженных ногах пронзала насквозь. Но в сознании билась одна мысль: «я должен дойти. Я должен». А дорога ему показалась такой знакомой. И явь путалась с бредом, и казалось, что это боевая операция, а на плечах – не раненый товарищ, а полная боевая выкладка с походной рацией. Он крадется по заснеженному перевалу, а через сотню метров залегли моджахеды, и ждут его. Он шел и шел, стараясь обходить снег, чтобы не оставить следов. Ночь накрыла горы черным покрывалом, на котором блестели звезды. Вдалеке светился одинокий огонек, чем - то похожий на светлячок. Иван уперся в холодный каменный забор, услышал, как забеспокоились, залаяли собаки. Скрипнула калитка, и вышел старик в овчинном тулупе. Парень только сказал:
- отец, дай воды. И мир для него покрылся густым, как молочный кисель, туманом и пропал. Вода… Она обжигала пересохшие губы и целительным бальзамом вливалась в горло. Очнулся он от мерного гула мотора и тряски, что отдавалась в измученном теле. Приоткрыл глаза и увидел, что над ним склонился Николай.
- Жив, братишка! Жив, чертенок полосатый.
- Как вы меня нашли? - Иван с трудом разлепил потрескавшиеся губы,.
- Очень просто. Колона проезжала мимо сакли: как тут выбежал на дорогу старикан, чуть ли не под колеса влетел. И давай по- своему наяривать. Хорошо, был переводчик, и нам растолковал, что она просит забрать русского из его сараюхи. Мы послали пару солдат. Они приволокли тебя, и какого – то шкета. Признавайся, в какую историю влип?
- Ты, хоть и мой друг, но меньше будешь знать, крепче будешь спать. Я не допытываюсь, как ты сюда сам попал?
- Так же, как и ты. За баксы.
- Ну и у меня ничего не допытывайся. Иван тревожно взглянул в окно. Меж облаков проглядывала, то, скрываясь, то, проявляясь вновь большая, похожая на огромный медный поднос, начищенный до блеска луна. Она висела в окружении мелких звездочек почти что на середине небосклона. «Проклятое полнолуние…. Обратно кошмары мне обеспечены. А до утра так далеко.… И самое страшное, что это, возможно, вовсе и не сон. И все это происходит на самом деле. Эта ведьма возвращается каждое полнолуние. В моих кошмарах. Не буду спать, и авось минуется!» - Парень устало прикрыл глаза и продолжал размышлять: « да, наша жизнь стопроцентная загадка. Какой – то тип в штабе выдал меня. Совершил предательство своих, как Иуда. Интересно, сколько ему за это сребников отвалили? А этот старикан, у которого, может быть, я прикончил сына или внука, фактически избавил меня от верной гибели. Ничего, я жив, а это самое первостепенное. Будут кости целы, а мясо нарастет. Судьбина это или карма? А, впрочем, хрен редьки не слаще. Может статься, и вправду кто-то на небесах управляет нашими фатумами? Один рвется в самолет всеми правдами и неправдами, пробиваясь сквозь кордон сотрудников аэропорта и… попадает в катастрофу. А другой не может попасть на такси, а потом припаздывает на самолет. И жуткий бумсик происходит без него. Почему один погибает, а другой спасается? Отчего же Господь решает одного убить, а другому дает шанс выжить? Нет ответа. Судьба, да и только». Он не заметил, как уснул. И снова в его поле зрения просматривалась тропа. Взрыв.… И осколки разъяренными осами впились в тело. И ярко-алая кровь, теплая и липкая, стекает по ободранной о камни спине. А затем собирается под животом в противную лужицу. А потом … вертолеты вынырнули из-за гряды скал неожиданно. Казалось, что они материализовались из воздуха. Над ущельем закружилась парочка «Вертушек». От залпов «нурсов» начала вздыбливаться земля. В стороны брызнули осколки скалы. И ущелье превратилось в огненный ад. А рядом со скалой появилась женская фигура, закутанная в черное одеяние. Точнее, это была не женщина, а скелет в черных лохмотьях. И эта одежда ужасающими лохмотьями трепалась на ветру. Ее голый череп просвечивал сквозь дыры платка. Иван повернул голову и встретился полным ужаса взглядом с взглядом ведьмы. Челюсть скелета отвисла, и злобные огоньки зажглись в пустых глазницах. Ведьма запрокинула назад голову и засмеялась. Жутко и беззвучно. А затем, оскалившись всеми зубами, потянулась рукой к Ивану. «Опять эта мегера… Проклятая гарпия! Снова пришла хлебать мою кровь. Это финиш. Я не выживу». – Обречено подумал он, закрывая глаза. Он уже чувствовал прикосновение костлявых пальцев к своему плечу. «Тьфу, какая мерзость! Она уже притронулась ко мне!» - Подумал он с отвращением, и отшатнулся от скелета. Но костлявая рука не отпускала, и не ослабляла своей леденящей хватки. Кости впивались в тело, а череп ухмылялся. Его челюсти смыкались и размыкались, словно он говорил что-то. Затем зубы клацнули в опасной близости от шеи. «Сейчас она будет сосать мою кровь». – И перед его внутренним взором промелькнули кадры его жизни. «Как мало…. Всего двадцать четыре. А, можно сказать, я почти еще и не жил. То учеба, то армия…» он приоткрыл глаза. И увидел Милу. «Но откуда взялась эта девочка? Ее и не узнать!» - с удивлением уставился на девушку, одетую в доспехи средневекового рыцаря. Мила держала в руке огненный меч. Хватка скелета ослабла, а потом и вовсе исчезла. Казалось, что спасение пришло вместе с ней. Началась битва. Девушка мастерски владела оружием. Воздух заполнился запахом гари. Ивану стало трудно дышать. Вокруг было полно дыма, что он ничего не видел. Но битва подходила к своему логическому завершению. И за своей спиной чувствовал леденящий кровь звук, словно сотню костей перемалывали в пыль. Облако кроваво – красного дыма окружило его. На тысячную долю секунды ведьма зависла над ним. Из ее пустых глазниц вылетало губительное пламя. А челюсти клацали в дьявольской ярости. Затем все исчезло. И через несколько мгновений от колдуньи осталась только горстка пепла. Все же чернокнижница перед своей гибелью успела ранить девушку в голову. И, на опаленную солнцем землю, капнуло несколько капель крови, похожих на крохотные рубинчики. Как по волшебству, мимо пролетел порыв ветра. Он рассеял дым, и умчался дальше по тропе с жалобным воем. Иван с трудом приподнялся с голой земли, и вплотную приблизился к Миле. Он осторожно прикоснулся к небольшой ранке на девичьем виске.
- Ты ранена? С тобой все в порядке? – Забеспокоился он, вытирая кровь обрывком бинта, который нашел в кармане. – Ты вся дрожишь,… Девушка удивленным взглядом смерила его:
- Что ты так распереживался! Подумаешь, немножко зацепило. Но я в полном порядке, так что ты за меня не волнуйся. Просто ерундовая царапинка, и все.
- На кой ляд ты меня спасла? – Удивился он. Брови ее сошлись на переносице, а глаза прищурились.
- Потому что я тебя люблю. – Услышал в ответ. - Поэтому и сняла с тебя заклятие чародейки ценой собственной крови.
- Но ты убегаешь от меня стремительнее лани, точно бес от ладана.
- Не верь моему телу, а доверяй душе. Ее образ начал бледнеть. Вновь порыв ледяного ветра пролетел через ущелье. И парень в отчаянии закричал во все горло:
- Не уходи! Только не уходи…
- Командир, командир, очнись! – Прозвучал голос Василька. – Проснись, не горлопань так, а то всех разбудишь! Иван вздрогнул, и, открыв глаза, сел в постели: «Это сон, или явь? А может быть я сейчас сплю? А потом я проснусь в этом ущелье? Нет, скорее всего я уже проснулся».
- Опять полнолуние... и снова кошмары. – Иван вздохнул, стер пот со лба. Чувствуя страшную слабость, вновь откинулся на подушку.
- Уймись, командир! Твоя группа пробились. Это скоро закончится. У нас на Украине говорят: не бери тяжелого в руки, а дурного в голову. Так что дрыхни. Иван закрыл глаза, и прошептал:
- Не успокаивай меня. Этот вечный кошмар никогда не закончится. Война меня от себя не хочет отпускать… и колдунья тоже. И не выпустит на свободу мою душу до самой смерти.
- Дрыхни, командир! – Василий поправил одеяло, и улегся в свою кровать. До слуха Ивана донеслось ровное сопение спящего человека. А он никак не мог уснуть. Парень лежал, положив руку под голову, и думал: « Этот сон… он такой явственный… и почти в точности повторяет тот роковой день, который изменил мою жизнь навсегда. И каждую ночь – одно и тоже. Боже мой, когда это только прекратится! Когда ведьма оставит меня в покое…». Под утро он вновь забылся сном. Но уже без сновидений. И утром проснулся обновленный. Впервые за последние месяцы у него не было слабости в полнолуние. Лежа в постели, думал: «неужели Господь послал мне избавление? Неужто все это было правдой? Или оно только ему померещилось, и это временная отсрочка?» Иван придвинулся к зеркалу в овальной рамке, которое висело на окрашенной в зеленый цвет стенке около фаянсового умывальника. Оттуда на него смотрел смертельно уставший человек. На впалых щеках пробивалась трехдневная щетина. В голубых глазах проглядывали красноватые прожилки, а полукружья под глазами выдавали хроническое недосыпание. Взъерошив белокурые с легкой проседью волосы, сам себе мысленно сказал: «Эх, Иван - барабан! И на кого ты стал похож? По-моему, сейчас краше в гроб кладут, чем ты выглядишь. А все сон в пол - глаза, сухой кусок на бегу. А зачем? Все равно всех денег не заработал бы. И одним задом на два стула не упадешь! А Настене, сколько не дай – все мало. То платье новое хочет, то костюм…. Или косметику, какую – нибудь круто навороченную. Уморился…. И всех денег не смог бы заработать. Разве что пришлось бы у кого – то своровать недостающую сумму, а потом приземлиться за решетку». Причесываясь, внимательно осматривал себя, он продолжал размышлять: «Эх, немного бледноват, да малость страшноват…. Но ничего.… Были бы кости, а мясо нарастет. Быстрее бы наступал вечерок!» - Он мысленно поторапливал время. А солнце, как будто в насмешку, словно застыло на небосклоне. Как тяжело ждать! Наконец-то в воздухе повеяло вечерней свежестью. Позади остались все процедуры и массаж. Иван устроился у зеркала и вновь принялся придирчиво изучать свою физиономию. Казалось, вся кровь полностью отхлынула от его лица, и оно полностью стало болезненно – желтым. «Бескровный, чисто снятое молоко. Да и чего на зеркало пенять, коли рожа у самого крива! А что ты думал - восемь месяцев госпиталя.… Это тебе, брат, не мед и не сахар! И сегодня мой день рождения. Когда я его только праздновал? Один разочек, и то в интернате, на день именинника». – Он принялся бриться. Окно в палате было приоткрыто, и немного приглушенный плеск и шум волн, бьющихся о берег, влетал сюда сквозь занавески.
- Ой, Вань, а, Вань! Ты отощал, и спаршивел, точь-в-точь как тот мартовский котяра. Не трескаешь ничего, вполглаза дрыхнешь. И что ты выискал в этой чернявой вертихвостке? Вот погляди на Анастасию! Вот это баба то, что надо! Все при себе, и на месте. А та – доска доской.
- Настена? Это бездушная кукла, а не женщина. Ей по головам только идти, чтобы добиться своего. Хочешь – забирай ее себе, а Милу не тронь. – Иван сбрызнулся одеколоном. – Нормалек! Хоть сейчас под венец. И ничего я не опаршивел! Я всю жизнь был худощавым. Он в сердцах хлопнул дверью, и покатил в сторону заветной липы. «Сейчас я ее увижу. Дотронусь до ее руки. И буду говорить с ней весь вечер».
Глава десятая.
А под старой липой давно кипел самовар, и шумная компания картежников доигрывала в партию подкидного дурака азартно, с шутками – прибаутками. В этот раз проиграл Николай.
- Приветствую тебя, дружбан! – Мужчины обменялись рукопожатиями.
- Наше вам с кисточкой! – Весело ответил Иван.
- Что припаздываешь, капитан? Играть будешь? – он вопросительно взглянул на товарища.
- Не откажусь срезаться в одну партию. – Капитан вплотную подъехал к столику. Николай принялся дораздавать на его долю карты.
- Уши в стороны! Слушайте новый анекдот! Сегодня в одной газетенке бульварного пошива вычитал. Солдат на постое у еврея. В отведенной ему комнате на полке лежал большой кусок сала, которым он и воспользовался. Приходит хозяин, не находи сала и спрашивает: «Где сало?» А солдат нагло отвечает: «Кот съел». Еврей берет кота на весы. Котяра оказывается весом приблизительно равным количеству пропавшего сала. «Ну, сало есть, а где кот?» Рядом сидела красивая сероглазая блондинка с густыми волосами, уложенными короной вокруг лилейно белого лба. Она рассмеялась задорным, серебристым смехом, и парень от неожиданности вздрогнул. «Как ее смех похож на смех Милы. И так пахнет розами. Это, наверное, духи блондинки». – Подумал Иван, вступая в игру. Тут из корпуса вышла Мила.
- Здравствуй, мой капитан! – Она нежно пожала его руку. «Милая, любимая девочка! Ты не знаешь, что ты сделала для меня. И я добьюсь, чтобы ты стала моей!» И, окрыленный надеждой, энергично принялся наступать. Оставшись в игре один на один с блондинкой, он с ходу повесил две шестерки незнакомке.
- Как не прискорбно, но вы, мадам, проиграли. – Сказал, бросая, словно заключительный аккорд, три шестерки. Женщина сердито глянула на него и принялась тасовать карты.
- Очень приятно. Мы мне, я так поняла, повесили два погона и звезду?
- Вы не ошиблись. Увы, так получилось. Я не виноват.
- Я не обижаюсь. Это игра. – Она ласково улыбнулась капитану. Что-то знакомое промелькнуло в ее быстром, слегка настороженном взгляде.
- Кто же это? – Тихонько шепнул капитан Миле.
- Это – моя мама. – Улыбнулась девушка в ответ.
- Да прикалываешься ты! Это твоя старшая сеструха.
- Ну, пусть будет по-твоему.
- Почему ты мне сразу об этом не сказала, что это твоя родственница? – Сердито спросил он.
- А что б ты тогда делал?
- Шестерки не вешал! – Вспыхнул румянцем мужчина.
- А не пора ли нам почаевничать? – Николай подмигнул Миле. В его ясных серых глазах промелькнула искорка хитринка. И они оба заискрились таинственным блеском. Это был сигнал. Она вышла и вернулась с большим тортом, украшенным розами. Их было ровно 25. И в каждой – маленькая розовая свечечка. Блондинка с хитрецой улыбнулась, и взмахнула рукой:
- С днем рождения. – С днем рождения! – подхватил ее нежный голосок хор картежников.
- Ну, товарищ капитан, я и есть мама Марии. Елена Федоровна.
- Вы – мама Милы? – Парень так растерялся, что покраснел, как будто школьник. – Но вы так молоды, что больше похожи на старшую сестру.
- Благодарю за комплимент. Вас зовут Иваном. И Коля, сказал, что у вас сегодня день рождения. Мы приготовили для вас небольшие подарки. – Она нагнулась, и достала из-под стола большой букет роз, - это вам.
- Но откуда вы узнали?
- Это все Николай. Я его по школе помню, как великого массовика – затейника.
- Леночка – моя бывшая одноклассница. И она мне тоже помогала. Ой, да скорее задувай свечи, а то розочки портятся от жара. И не забудь загадать самое сокровенное желание. – Начал торопить друга Николай. «Хочу.… Хочу пробежаться босиком по росистому лугу. По утренней траве и морскому прибою». – Вдохнул поглубже, так, что заныли простреленные легкие, и закружилась голова. Зажмурив глаза, дунул, что есть мочи. Огоньки свечей дрогнули, как испуганные бабочки, затрепетали и погасли. «Получилось! Получилось! Я буду ходить! Неужели»? – Затаил дыхание парень от радости и изумления. Елена передала ему книгу:
- Это вам. – И поцеловала в щеку. На него пахнуло ароматом апельсин и лекарств. «Она наверняка доктор» - Пронеслась, мелькнула мысль. – Премного благодарен вам, сударыня. – Откликнулся, внимательно разглядывая книгу.
- С днем рождения, - поздравила его Мила, подавая пакет с подарком. И тоже поцеловала в щеку. Это настолько растрогало, что профессиональная выдержка военного дала сбой, и голос задрожал от нахлынувших чувств.
- Большое спасибо вам за все. За цветы, за подарки.
- Ну, а теперь начинайте резать торт. – Елена подала нож. Иван несколько сконфузился:
- Я не знаю, как это делается. Никогда не доводилось резать торт.
- А что тут такого чересчур особенного? Это так просто, как дважды два четыре! – Женщина вложила нож в его руку, - такая операция делается так. – Повела его рукой, - от центра к самому краю. Только розочку не задевайте. Вот так… и так. Ловко получается. Капитан выбрал самую прекрасную розу и подал этот кусок Миле:
- возьми это тебе. Пускай роза идет к розе.
- Благодарю Вас. – Зарделась, точно мак, девушка. И придвинулась поближе к нему. Парень неприметно пожал ее руку:
- Скажи, откуда вы все узнали, что у меня день рождения?
- Не все ли равно? Этот сюрприз придумала мама и Николай. Тебе плохо?
- Нет. Но это такой день рождения у меня первый.
- Как первый? А раньше?
- Я из детдома, и не знаю своих родных. А там что? Поздравили всех скопом, устроили день именинника, и на этом все. А жена? Я с ней прожил в общей сложности всего только три недели.
- Извини, я не знала таких подробностей твоей жизни. Мама… Она врач-невропатолог. И просмотрела твою историю болезни. А там была запись твоих паспортных данных. Так получилось…. Только не говори, а то мама рассердится. Она смотрела твою историю под большим секретом.
- А ты откуда знаешь?
- Подслушала их разговор с Николаем. И то концовку. Но я думаю, что такой день ангела у тебя будет не последним. Елена заметила, как ее дочь смотрит на именинника. «Бог мой, да это серьезно! Неужто моя девочка влюблена в этого капитана? О, только не это! Парень безнадежно болен, и ему гарантирована вся жизнь в инвалидной коляске. А нездоровый человек – это большая обуза. Ох, уж эта Мила! От одной глупости уберегла, так она намерена вляпаться в другую». И Настена перехватила взгляд Ивана. «Мила, Мила! Ты еще дитя против меня, а оказалась намного сильнее». И завела песню:
- Огней так много городских на улицах Саратова, парней так много холостых, а я люблю женатого. Тепло ладони горячило кровь. Но девушка не убирала свою ладонь. Эта свобода пришла внезапно. Словно удар молнии. И какое-то озарение. И это понял и парень. «Она меня любит» - радостно стучало его сердце. Это казалось ему самым большим даром судьбы. Николай рассказывал очередной анекдот:
- Д. И. Менделеев открыл 40-градусную водку. Потом он открыл 20-градусный портвейн. И только утром он открыл, что смешивать их нельзя. А время шло. От угощенья остались одни крошки. Самовар давно остыл. Наступала пора прощаться.
- Вася, у меня к тебе большая просьба. – Шепнул капитан другу.
- Что угодно сделать?
- Отнеси, пожалуйста, цветы и подарки в палату. Я хочу с Милой поговорить наедине. Понимаешь?
- Как не понять… Василий хитро улыбнулся, взял пакеты с подарками и букет роз. – цветочки- с в водичку поставить, на тумбочку?
- Да, делай с ними что хочешь. Хоть в водичку, хоть на тумбочку. Только не мозоль глаза.
- Я уже ушел. – Василий проворно скрылся в зарослях сирени. Мила провожала маму, и они стояли у машины. Мать взяла ее за подбородок и строго посмотрела в глаза дочери:
- Дочка, ну хоть здесь будь хоть немного посерьезнее! И, ради Бога, не шути с чужим сердцем и рассудком. У меня производится впечатление, что капитан серьезно увлечен тобой. И, кажется, он влюблен в тебя не на шутку. Девочка моя, тебе самой едва миновало семнадцать лет. И не забудь, что еще год школы впереди. А так же помни о своей заветной мечте. Ты же хочешь стать врачом?
- Да… - Упавшим голосом ответила Мила.
- Я записала тебя на подготовительные курсы. И машинку печатную купила. Будешь учиться печатному делу, так заодно подтянешься по русскому языку.
- Мам, что ты так волнуешься? мы только друзья, и больше ничего!
- Смотри мне, смотри! А то, как бы эта дружба не закончилась торжественным маршем Мендельсона. – До субботы. Мать поцеловала Милу, и села за руль,
- до субботы….- Грустно ответила девушка. Легковая машина громко фыркнула и, тронувшись с места, исчезла в давно наступившей летней темноте. Вдалеке, за поворотом погасли габаритные огни. «Мы друзья. Только друзья!» - Мысленно повторяла Мила. А тоска в душе росла, будто тень на поле от облаков. Вот она ползет, закрывая мохнатой лапой все. И уходит, гонимая ветром. Девушка, погруженная в размышления, не приметила, как рядом остановился капитан. Паренек нежно взял девичью руку, и ласково улыбнулся:
- Мила, о чем ты так глубоко задумалась?
- Так.… О всяком. – Рассеяно ответила девушка. – Она достала свои часы, и нажала на кнопку. Послышались несколько тактов музыки. Маленькая, вертлявая стрелка старинных часов дернулась, и замерла, остановив свой бег на цифре девять.
- Спасибо тебе за праздник.– С благодарностью в голосе произнес капитан.
- Я говорила, что в этом никакой моей заслуги нет такой особенной. Все это придумали мама и Николай. Но я рада, что тебе понравилось.
- Это так было здорово! Первый мой день рожденья. - С увлажненными глазами капитан посмотрел вокруг. - Посмотри, какой красивый вечер! Скажи, который час?
- Девять вечера. – Мила спрятала часы.
- Сейчас всего-навсего девять часов. Посмотри, как красиво!
- Я, наверное, пойду спать! – Произнесла Мила. – Немножко устала.
- Ты уже хочешь уйти? Но сейчас ведь всего-навсего девять часов. А это младенческое время. Пошли, прогуляемся немного! Сделаем маленькое продолжение моего дня рождения. И, не дожидаясь ее ответа, продолжал, - хочешь, давай, прокачу! – И резко потянул ее к себе на колени.
- Ой, пусти, пусти! – Девушка испуганно забилась в его руках, словно рыбка в сетях рыбака.
- Осторожно! Крепче держись, идем с ветерком! И здесь крутой спуск! – Задорно, звонко выкрикнул капитан. И она инстинктивно обвила его крепкую, мускулистую шею руками, прильнув к широкой груди. В ушах засвистел озорник - ветер. И, как пригрезилось девушке, этот шалун принес на своих крыльях нежные слова: «Я люблю тебя!» В этот момент инвалидная коляска остановилась у самой кромки набережной. Иван крепче прижал девушку, и с наслаждением вдохнул аромат девичьих волос и запахи жасмина и розы. Парень от этого аромата просто потерял голову. Кровь взыграла в его жилах, молодая и горячая, как еще не выстоянное вино. И он, немножко нагнув голову, прикоснулся своими губами к устам Милы. И сорвал с ее губ поцелуй.… Самый первый в ее жизни, но далеко не последний. Такой нежный и терпкий, как будто аромат чайной розы. Он длился до чрезвычайности долго… На сколько, на, сколько хватило его дыхания. И когда Иван оторвался от губ и взглянул в лицо девушки, то увидел, что Мила была очень близка к обмороку от избытка чувств, которые нахлынули в ее неискушенную, неокрепшую еще душу. Она тихо простонала:
- Ты - мой капитан. Боже мой, как я тебя долго ждала…. Что я потеряла уже всякую надежду тебя встретить. Ты не обижайся на меня… возможно, я тебе грубила, потому что тебя не сразу признала. И девушка мысленно добавила: «Я люблю тебя, мой капитан. И чувствую сердцем, что и я тебе не безразлична. А я грешным делом подумала, что это ветер принес чужие слова на своих шальных крыльях! Но пока ничего тебе не скажу. А, возможно, и скажу. Только позже, позже». И вновь пошептала: - Поцелуй меня еще раз вот так. Меня так первый раз целуют. И он целовал и целовал. Все казалось дивным сном, и не хотелось пробуждаться. Капитан мысленно молил свою судьбу: «мгновение, остановись, ты так прекрасно! Не уходи, не покидай меня. Я люблю тебя! И не могу жить, дышать без тебя, моя любимая фея». Он хотел сказать, и открыл, было, рот, но Мила капризно прошептала:
- Ни слова! – Девушка приложила пальчик к его губам, и подумала: «Как безумно это наслаждение! Сердце тает в груди, и от его поцелуев кружится голова». - Мила немного застенчиво опустила ресницы. Прошло несколько минут. И девушка негромко спросила:
- Скажи только правду - ты меня любишь, или так, прикалываешься?
- Люблю. И благодарен тебе только за то, что ты прогнала мои призраки… призраки прошлого. А эта любовь дала силы мне жить по-новому.
- Но ты ведь и Настю любил, а потом бросил.
- Ты не совсем верно информирована. Настя бросила меня, а не я её. А это большая разница. Я не предатель – меня самого предали. Понимаешь, сколько человек живет, столько он может и любить. А каждая любовь – это как новая планета. Неповторима и прекрасна. Телесную радость могут дать многие. А вот полную радость в любви – только любимый человек. Мила, ты такая тонкая, поэтическая натура. Признайся, только честно, ты никогда не пробовала писать стихи? Девушка застенчиво улыбнулась.
- Пробовала, только давно. И написала одно. Так, на досуге.
- Прочитай мне, пожалуйста, что ты написала. Девушка откинула немножко голову назад, и спокойным, немного хрипловатым от волнения голосом, начала читать:
- Светлость моря играет волнами
Плещет в берег. Наяды наряд…
Чайки вьются над берегами
А вдали – одинокий фрегат.
Солнце тронуло золотом скалы
Паруса заалели, что мак.
И девчонка стоит у причала
Сеть покинул старый рыбак.
Все умолкли. Не слышно насмешек.
От фрегата отчалил баркас.
Это Грей забирает невесту
В край мечты, где летает Пегас.
Звуки скрипки, как песни наяды,
звездной пылью слетают со струн…
Ах, Ассоль, ты смела все преграды,
уплываешь за тысячу лун…
Исчезает корабль в синей дымке,
Растворятся вдали паруса.
А мечта все играет на скрипке
Что заслушались небеса!
- Здорово! какие чудесные стихи. У тебя есть, несомненно, талант! – воскликнул Иван, с восхищением глядя на подругу. Скажи, что же тебя вдохновило их написать? Девушка лукаво посмотрела на него. В ее глазах вспыхнули озорные зайчики.
- А как ты сам думаешь? Капитан немного задумался, и протер подбородок.
- Я думаю… - Он глянул в сторону моря. – Я думаю, что, скорее всего.… Это «Алые паруса» Грина. Ласковая улыбка скользнула по девичьих губах.
- Ты прав, мой капитан.
- Значит, я твой капитан, а ты моя Ассоль? - Он прижал ее руку к груди. А потом порывисто поцеловал. Девушка лукаво улыбнулась:
- Все возможно, все возможно…
- Я так хочу быть счастливой! Поклянись, что ты будешь любить только меня. Он ласково поцеловал ее нежные розовые пальчики:
- Милая моя, клянусь, что буду любить только тебя! Ты – моя жизнь, моя душа. И в эти маленькие ручки я отдаю всего себя. Свою жизнь и душу. – Его губы коснулись ее волос. И этот порыв нежности осветил израненную душу, словно свет солнца сквозь тучи бурного дня. Иван целовал ее брови, и шептал, - я люблю тебя, девочка моя, верь мне.
- Скажи мне, что такое любить?
- Я не знаю, как тебе это объяснить, моя любимая девочка. Могу только сказать, что любить нет слаще… и нет больней. Любовь – это дикая смесь меда и яда. А счастливая любовь бывает очень редко. Но она делает день равный году, а год – бессмертию. Летняя ночь давным - давно вошла в свои законные права. Вдалеке, на приморском бульваре, горели разноцветные огни кафе и ресторанчиков. Парень и девушка остановились неподалеку от маленького бара.
- Ваня, скажи, ты был счастлив с Настей? – Мила пристально посмотрела в его глаза.
- Как тебе сказать.… Первые две недели после моей женитьбы было все прекрасно. Я мог с полным сознанием сказать, что жил с Анастасией душа в душу. И жена мне представлялась полным совершенством. Возможно, и были мелкие недостатки, но на фоне влюбленности они превращались в достоинства, хоть и немного странные. И это счастье мне вовсе не казалось чем- то необычным. Я его воспринимал, как простые люди- воздух. Когда он есть - его не подмечают. А когда не хватает – умирают. Так и моя любовь. А потом… Я просто задыхался от недостатка понимания и нежности. У меня пропала уверенность в завтрашнем дне. С некоторых пор с некоторым сожалением наблюдал, как любимая жена отдаляется от него все дальше и дальше. И в последнее время перед разводом стали друг другу чужими. Каждый жил своей жизнью, не думая о чаяниях и надеждах другого. И с некоторых пор главным желанием была возможность быть дома как можно пореже. Понимаешь, моя душа устала от постоянных придирок. Временами казалось, что я женат на мегере…. И после очередного скандала хотелось уйти, куда глаза глядят, и больше никогда не возвращаться. Иногда задумывался над удивительными метаморфозами, что произошли с моей Настей. До замужества она была такой нежной, такой женственной и беззащитной. А теперь ее как будто подменили. Из лебедушки стала обыкновенной серой гусыней. Сколько бы человек не думал о своих поступках, все равно до конца он их не в состоянии осознать. И только работа давала мне такую возможность. Она позволяла задерживаться, особенно в последнее время перед разводом, когда передо мной появилось слишком уж много семейных проблем. Возможно, поэтому я и завербовался в Чечню. А там… Разговор на эту тему портит нервную систему. - Иван ласково провел пальцем по её бровям. - Сейчас так хорошо на бульваре! Давай махнем в кафешку! Мороженного поедим, можно и шампанского выпить немного. Как ты думаешь? - В ясных, синих, точно васильки в степи, глазах Ивана промелькнула хитринка. И они заискрились, да не оба сразу, а то один, то другой… как будто какая – то резвая искорка перескакивала из глаза в глаз. Мила застенчиво улыбнулась:
- Я не против мороженного. А насчет шампанского можно еще подумать. Да поначалу выпусти меня. – Парень неохотно разжал объятия, и девушка быстро выскользнула из его рук. – А теперь можно. Айда в кафешку! Он не спеша, подъехал к розовому кусту, и осторожно сорвал бордовый, еще не полностью распустившийся цветок. Капитан негромко окликнул девушку:
- Мила, подойди, пожалуйста, ко мне поближе. Девушка приблизилась почти вплотную к коляске. А он показал её цветок – посмотри, только, какие совершенные формы. Здесь нет ничего лишнего. Он прекрасен. И ты на него чем-то похожа. Мила недоверчиво улыбнулась
- И чем же?
- Ты такая же красивая, нежная, ранимая. И колючая.
- Даже так?
- Даже так. Нагнись! Девушка послушно опустила голову. Парень не спеша, аккуратно вправил цветок в ее черные непослушные кудри. – Так – то оно будет получше.
- Спасибо тебе. Я очень, очень люблю цветы. Особенно розы. - Она шла рядом с его коляской и размышляла: «Почему моя душа так болит? У меня такое предчувствие, что мы скоро расстанемся. Отчего я так думаю? Не знаю… Не все ли равно… Я его люблю.… И он меня любит. Мы счастливы – а это самое главное. Я знаю, что на небесах наши судьбы соединены воедино…» А по ночному бульвару бродили редкие пары гуляющей молодежи.
- Скоро осень…. – Проговорил Иван.
- Да… Ты прав. Скоро осень. И скоро начнется бабье лето. – Произнесла задумчиво Мила.
- Ты знаешь, что это время художников, поэтов и влюбленных? – Взъерошил свои волосы Иван ладонью.
- Нет.… Никогда не задумывалась. – Рассеянно ответила Мила. Меж ее бровей залегла тонкая вертикальная складочка. «Интересно, о чем она размышляет? Кто знает мрак души людской? Ее восторги и печали?» - Подумал парень, глядя на ее серьезное лицо. Ветерок изредка швырял в лужи листья, и они плавали в них, словно маленькие кораблики, и тонули. Под легкими, точно воздушными, тентами сидели люди. Они ели, пили, слушали музыку, разговаривали. Слышался смех. Город жил своей жизнью. Парень и девушка заняли крайний столик. В этом кафе, расположенном под открытым небом, дышалось легко и свободно. В нем не было запахов бараньих котлет и подгоревшей гречневой каши, как в любом привокзальном ресторане. Иван, подмигнув разбитной темноволосой официантке, мило улыбнулся:
- Дайте, пожалуйста, карту. - Мила опустилась в легкое плетеное кресло .
- Сейчас подам. – Улыбнулась в ответ официантка, и отошла в сторону бара, пикантно покачивая бедрами.
- Что будет моя смугляночка? – Иван взял карту, которую принесла официантка. Мила рассеянно развернула, и принялась изучать. Через минуту сказала:
- Я буду ванильное мороженое.
- А как насчет шампанского? – Девушка тихо произнесла:
- Я его не пробовала. Как – то не доводилось.
- Никогда не поздно это сделать. Пожалуйста, пишите заказ. – В руках официантки появился блокнотик и карандаш.
- Я слушаю.
- Бутылку шампанского, ванильное и сливочное мороженое. Да.… И шоколад.
- Вам какой – в плитке или жидкий? – Вопросительно посмотрела официантка на него.
- Какой ты будешь? В плитке? Или как там сказали… - Капитан взглянул на Милу.
- В плитке. – Лаконично ответила Мила. Проворная официантка отошла выполнить заказ. Иван заметил, что непроизвольно мурлыкает легкий мотивчик популярной песенки. Ему вспомнилась служебная командировка в Неаполь. Как это было давно, и в то же время не очень. В его памяти всплыла томная южная ночь, вид на залив при свете утренних звезд, звук мандолины … Приглушенный грудной женский смех, холодное кьянти за поздним ужином. «Эх, было времечко. Если б получилось, наверное, второй раз поехать не отказался б». Он насвистывал итальянский мотивчик. И вскоре вернулась, неся перед собой заказ, что сделал капитан, на большом подносе. Поставив на стол ведерко с замороженным шампанским, и все остальное, вежливо улыбнулась.
- Вы сейчас рассчитаетесь, или на выходе?
- Сейчас. – Иван достал их нагрудного кармана портмоне. – Сколько я должен? Официантка, что – то, подсчитав на калькуляторе, произнесла.
- С вас восемнадцать гривен.
- Возьмите. – Он положил ей на поднос два червонца. Официантка засуетилась, доставая из пояса сдачу, но капитан ее остановил. – Оставьте. Работа у вас тяжелая, купите своему киндеру шоколадку.
- Спасибо… - Смутилась официантка, отходя в сторону. А капитан взял девичью руку и прижал к своему лицу. Глубокая волна нежности к этой чистой душе захлестнули его сердце. Он наконец, решился сказать самое сокровенное, что хранил в самой глубине своего сердца.
- Мила, скажи, я тебе хоть немного нравлюсь? - Девушка покраснела от смущения, и ее ресницы дрогнули.
- Не знаю. Но когда ты рядом, мне так на душе хорошо и спокойно. А когда тебя нет, то кажется, что чего-то не хватает. В его мозгу мелькнула довольно смелая мысль, и вдруг его пронзила дрожь. Словно перед чем- то непоправимым, неожиданным. Нервы напряглись до предела, точно струны. Он подумал: «Спокойствие, только спокойствие. Сейчас, или никогда»!
- Ты согласна быть моей женой?
- Не торопи меня с ответом. Дай хоть немного разобраться в себе. Я так молода, и неопытна. И жизни совсем не знаю.
- Я тебя очень люблю. Будь моей женой, и никогда не пожалеешь. Не смотри на то, что у меня ноги не ходят. Самое главное, что голова на плечах. А это важнее. И руки кое-что умеют. К их столику вразвалочку подошел длинноволосый парень в стильных джинсах и потертой футболке.
- Салют, Милка! Чего здесь загораешь? Пошли, кофейку попьем, побазарим. О жизни, о людях.
- Здравствуй, Славик. – Мила деланно равнодушно ответила. - Нет, милый соседушка. Кофе пролетает, как фанерка над Парижем. Извини. Я не одна, а с другом. А парень довольно нахально подсела рядом.
- Салют, служивый! – Оскалил гниловатые зубы. – Как житуха?
- Нормалек. – уклончиво ответил Иван. А длинноволосый парень посмотрел на девушку. - Что, старики твои тебя сюда сплавили? А я-то думал, какого рожна тебя на свадьбе не было? Жаль, погудели, было славно, три дня голова раскалывалась, хорошего перепела поймал.
- Славик, а ты-то как сюда попал?
- Просто и понятно. Взял, да приехал. Сбежал от жены. Надоела своими стонами и упреками. Можно у вас тут приземлиться?
- Пожалуйста. – Нехотя ответила Мила. Иван с интересом смотрел на этого парня. Однако интуиция ему подсказывала, что именно сейчас многое решиться. Славик присел рядом с Милой, и взял одну сигарету, из пачки, которая лежала на столе.
- «Кемел» куришь? Начала шиковать?
- Ты же знаешь прекрасно, что я бросила. – Смутилась девушка.
- Это мои сигареты. – Миролюбиво ответил Иван. - А что, мне эти бабки мариновать? Один раз живу, и кто его знает сколько. - Он чиркнул зажигалкой, дав парню подкурить. И закурил. Огонек зажигалки сверкнул светлячком и погас от сильного порыва ветра. «Вот так и жизнь человеческая - сегодня ты есть.… А назавтра слегка дунет посильнее вихрь перемен. Глянь, и никак нет тебя. Нету человека…. А кажется, от этого в мире ничего не изменилось».
- Уф, хоть немного посижу. Целый день бегаешь, как угорелый. - Да и сейчас толпа здесь тебя приличная. – Стасик обвел глазами полный зал. И добавил, – у меня работенка не мед и не сахарочек. А здесь еще похуже. К нему подбежала официантка. Поправив белый кружевной передник,
- Что будете?
- Рюмку коньяка. – Коротко заказал парень. Через несколько минут коньяк стоял на столике перед ним. Расплатившись, он взял рюмку с коньяком и вдохнул ее аромат. –
- Классик. – И, резко выдохнув, выпил ее. Взглянув на Ивана, со злостью подумал: «Хотелось бы врезать пару раз его по холеному рылу, чтобы не лез в чужой огород, как поганая свинья». Но, и подавив гнев, заговорил: – Милочка, давай забудем все наши ссоры, и, наконец - то помиримся. Ведь у нас было все так славно!
- Это все? - Скептическая улыбка скользнула на губах девушки.
- Нет, это только прелюдия к опере, увертюра, так сказать. Дальше начинается самое интересное. И вообще, отойдем в сторону. У меня есть базар. – Он сплюнул в сторону. Иван взглянул на часы. «Только половина десятого! Когда этот нахал уйдет. Он так некстати подошел к нашему столику!» Время, как показалось ему, замерло на месте. Он только сейчас понял одну жизненную истину, хоть и простую, как вода: нет хуже, чем догонять и ждать. Мила опустила глаза, но ровным и твердым голосом произнесла:
- Я … не пойду. – Неуверенно произнесла девушка. И взглянула на Ивана. Тот нервно курил. Ее голос обрел уверенность. - Никуда я не пойду! Все, что было между нами – все осталось в прошлом. - Гневно блеснула черными глазами. - Да.… Кстати… Я совсем позабыла вас познакомить. – Она взглянула на капитана. - Это Иван, мой жених. Так что ты малость опоздал с примирением. Я скоро выхожу за Ивана замуж. Понятно? Славик удивленно хмыкнул:
- Да не кипятись ты. Это разве твой жених? – И немного привстал. – Дура набитая! Да глаза протри, ты что, слепая? Он же калека! Рехнулась девка, точно, рехнулась! Если в голове дыра, что ветер свистит, то прокурор не замажет. Ты, как собака на сене. И сама не ешь, и другим не даешь наслаждаться жизнью. По-моему, ты вообще из другой галактики, а на земле оказалась ненароком. - Иван взглянул на Милу, и застыл, словно в его спину шарахнула шаровая молния от удивления. Она подалась вся вперед, губы ее приоткрылись, а ноздри затрепетали от нервного возбуждения. Совсем тигрица перед прыжком.… В больших черных глазах родилась жаром ненависть и вызов. Все ее существо напряглось, как натянутая тетива. Она прижала к груди руки. И крикнула:
- Это ты подлец. Женьку разобидел, свою жену, а теперь и совсем незнакомого тебе человека? Это ты калека, потому что у тебя нет души. – Вспыхнула, будто порох, Мила. В этот момент она готова была его растерзать. И от дикого, какого-то звериного взгляда парня пробрал по спине мороз. Десять тысяч лет цивилизации слетели с нее в один миг, точно шелуха. Она стала простым первобытным воином, защищающим честь своего любимого человека. Девушка схватила его за воротник и принялась трясти, - это ты калека! Понял? Все. Базар закрыт. Вали отсюда! Тонкие губы парня посинели, а глаза начали вылезать из орбит. Он был похож на огромную глубоководную рыбу, которую резко вытянули из среды ее привычного обитания, и швырнули на берег. Славка вырвался:
- Ты че, совсем спятила? Сумасшедшая! – Он бросился со всех ног к выходу. А она, тяжело дыша, прошептала:
- Гад ползучий! И это ничтожество я когда-то любила. - Иван молчал. На его висках пульсировали жилы. «Против лома нет приема! Ангельское личико не исключает дьявольского характера» - Только подумал с горечью капитан. Докурив сигаретку, выбросил, и подумал, - «Гад ползучий.… Ужалил в самое сердце… Довольно курить. А то скоро точно отравлюсь. Уже тошнит от сигарет». На высоком ночном небосклоне выглядывал огромный диск луны. Он, в окружении облаков плыл по ночному небу. И в ее неуверенном, желтоватом свете заросли сирени, которые окружали летнее кафе представлялись этакими несообразными зарослями, как будто это было на в двух шагах от центра города, а густом, непроходимом лесу, за много-много километров от цивилизации. На душе у парня было очень беспокойно, тревожно. Ведь человеку, как и погоде, свойственны резкие, непредсказуемые перепады расположения духа. Неужели на небе всегда солнце? Случается и дождь. Так и в нашем настроении не всегда радость. Бывает и печаль. «Современная армия – это огромный мужской агрегат. И женщинам там выпадает немного должностей. Всякое столкновение, всякая война уносят крепких, выносливых парней. И здоровых.… Оставляя выживать слабосильных. Морально и физически. В вооруженные силы правонарушители не призываются. Таким образом, они и не рискуют погибнуть. Более того, сильные личности идут на риск. И не «окапываются» в тылу, как некоторые шкурники, а ищут на свой зад приключений. И, как всегда, находят. Отсюда и вывод: в любой войне погибает лучший цвет нации. Сколько теперь погибло, пропало без вести наших Ломоносовых? Карта планеты, если бы смогла, уже наполовину бы побагровела от русской кровушки». – Тягостно вздохнул Иван. – «Где только лишь нашего брата не имелось! Лишь только на моей памяти - на Кубе, в Анголе и Кампучии. Чуть-чуть Вьетнам не выпустил из памяти. И Афганистан. А в настоящее время Чечня… Мне здоровенно посчастливилось, что я не в той мясорубке не погиб, а только изувечился. Инвалид. Я калека.… И этот сосунок прав! Я недостоин, портить жизнь этому ангелу. А так хотелось счастья! Тихого, незаметного. Чтобы пришел домой, и там ждала жена. Ласковая и нежная. А не злобная гарпия. У Марии пухленькие губки. Они так похожие на полураскрытый бутон цветка.… Как недавно я их целовал.…Как они сладки!» – И в памяти всплыл томный, пьянящий поцелуй. Как девичьи уста медленно, подобно раковине, хранящей драгоценную жемчужину, раскрывались. И в них трепетала жизнь и страсть, омытая прохладной морской водой. И одновременно ее легкая, нежная и ласковая ручка обвивала его шею… Страстная и знойная в любви. Бледно – голубой шарф ласково и воздушно обвивал ее плечи. Маленькая соломенная шляпка бросала прозрачную, легкую тень на высокий лоб. Волосы, казалось, воздушные мягкими прядями обрамляли смуглое лицо. А глаза.… Того загадочного агатового оттенка, который так часто воспевали поэты! И который так редко встречается в жизни. Прекрасный цвет и разрез глаз, больших, задумчивых и нежных заставил вздрогнуть, затрепетать сердце от волны любви, нахлынувшей на него. Именно эти глаза очаровывали его, и он не замечал, что подбородок слишком тверд, и мягкие, нежные губы с приподнятыми уголками нервно подергиваются во время разговора. Так была велика непреодолимая сила его любви. Мила взяла его безвольно опущенные ладони. И шепнула:
- Мой капитан, я люблю тебя, только не кручинься! Выпусти из памяти эти поганые слова. Я согласна сделаться твоей женой. Этот невинный жест заставил его внутренне сжаться. Иван как – то странно бросил взгляд на нее, после этого налил шампанского
- Жизнь – это сложная вещь. Есть такая категория людей, чья совесть остается чистой, не смотря ни на какие обстоятельства. Они живут, погруженные в свой личный мирок, ничего не замечая. И позволяют голубям садиться на их головы и там гадить. Снаружи они грязны, но душа их кристально чиста. Есть такая категория, которая сидит по уши в дерьме, и, как Иуда, готовы продать своего друга по цене Иисуса Христа. То есть за тридцать сребников. Им человека замочить, – что мне плюнуть. Но в жизни существует и третий сорт людей. Это те, кто балансирует между первыми и вторыми на грани чистой совести. И не святые, и не преступники. Я отношусь к такой категории. Я не святой, и не преступник. Я – посредник. И, насколько мне удается балансировать на этой узкой доской между раем и выгребной ямой, показывает глубина моего сна и качество сновидений. А на сон я пока не могу обидеться. - За нас! - И залпом выпил. - Градусов немного, но пьется божественно. Просто ништяк! Но это к слову. - И после этого вытащил из нагрудного кармана красивый футлярчик. – Это мой подарок. Я давно мечтал, чтобы одеть его на твою руку, и назвать своей женой. – Капитан натянул колечко на безымянный палец Милы. На несколько мгновений замолчал и прикрыл глаза. В душе вновь всколыхнулась тяжелая волна острой боли. Эти воспоминания терзали его душу, как рыболовный крючок – живую плоть. Но громадным усилием воли он взял себя в руки, и, глубоко вздохнув, открыл глаза. - Когда у меня отрастет большая белая борода, а в мозгу останется только одна извилина, и та прямая, то все, что было, позабудется. Но не раньше. Это часто вспоминается, особенно когда я один, а за окном – осенний дождь. И ночь кажется не короче лезвия финки. Особенно когда ее втыкают в бок. А так – ничего такого особенного. Женился по любви. Я женился чуть больше года назад. Но работа у меня такая, что часто приходится отлучаться из дому. А кому это понравится? Редкая женщина обладает терпением Пенелопы. Вот слово за слово, и пошло- поехало. Ругань столбом. Настя – она была хорошей женой. Но ты сама знаешь, что такое работа в армии. Это - ни выходных, ни проходных. Домой приходишь поздно. А жена сердилась, психовала, и говорила, что таким, как я, жениться категорически запрещено
- Отчего же? – Зайчики любопытства проскользнули в глазах Милы.
- Потому что у меня на первом месте карьера, и на втором, и на третьем. Но это все в прошлом. С армией покончено. – Он немного помолчал, и после жестко добавил, - я не могу стать твоим мужем. Эта бессмысленность! Это просто какое – то безумие. Позабудь обо мне. И не мучься угрызениями совести. … О, эта жалость! Не давай этому проклятому ядовитому растению подняться и вырасти в своем сердце! Нет предела ее царству. Сколько людей погибло, пропало из-за нее! Сколько возможностей было упущено - просто не сосчитать! Слабохарактерные цепляются за ноги сильных, и не дают им возможности взлететь. Они своими жалобами просто ломают крылья мечты, и разрушают воздушные замки. Запомни хорошенько! Не жалость движет миром, а необходимость. Кто хочет быть свободным, тот должен рвать всякие узы, всякие условности. Увы, я – всего лишь твое пошлое. Не смотри, не оглядывайся назад. Не жалей меня – я отработанный материал. Иди только вперед, к своей мечте. Краска сбежала с девичьего личика.
- Но я не хочу страдать. Я желаю настоящего, бесхитростного счастья. На высоком лбу капитана заблестели мелкие капельки пота, похожие на утреннюю росу. И он, тяжело вздохнув, смахнул его белым платком. На его лице промелькнуло выражение тревоги. И по всему было видно, что этот разговор давался мужику нелегко.
- Но со мной как раз ты будешь глубоко несчастлива. Девушка подняла голову и посмотрела в черноту неба. По нему плыли облака. Белые - белые. Будто ее воздушные замки. Она взяла сигарету из пачки, и закурила. Звезда прочертила горизонт и потухла. Метеорит. И я, как всегда, не успела загадать своего желания. – На ее глазах заблестели слезы. Иван молча курил. «Отчего, почему так жизнь несправедлива ко мне? У других людей жизнь нормальная, у меня не житуха, а постоянный бег с препятствиями. Кажется, одно преодолел, а судьба подкидывает новое. И так всегда. Постоянное движение. Словно по лезвию ножа, что пятки в кровь ». Стряхнув пепел, произнес:
- Не плачь, не расстраивайся, моя милая девочка! Мы ведь остаемся друзьями! Не нужно печалиться…. Вся жизнь впереди.… Вся жизнь впереди – надейся и жди. У каждого своя судьба. - Сказал он деланно бодро. Мила сдавленно прошептала в ответ:
- Я никогда не забуду этого вечера. Твоих слов и поцелуев! И тебя тоже, мой капитан! – В ее охрипшем от волнения голоске прорезалась недетская тоска. Она затушила сигарету, оставив ее в пепельнице. И в порыве глубокого отчаяния прижала руки к груди, стиснув кулачки. И несколько секунд смотрела в его лицо, словно пытаясь запомнить все черты. А глаза загорелись странным блеском. Она взяла его руку, и прижала к своей груди, - послушай, как бьется мое сердце! Слышишь?
- Слышу. – Растерянно ответил капитан.
- Так ты его больше никогда не услышишь! Прощай! Все, что произошло между нами.… Это был лишь только сон…. Так… Приятное сновидение.… И я вот пробудилась…. И нет моего капитана. Я вновь ошиблась. И обратно в одиночестве. Совсем одна. Позабудь меня, мой милый капитан. Вообрази, что я тебе так же пригрезилась. Как и ты мне. – С этими словами девушка вынеслась, точно дикая лань, из ночного кафетерия. Этот разговор измочалил окончательно нервы, и поэтому Иван в изнеможении прикрыл глаза. Известно, что особенно четко воспринимается белое на черном фоне, выстрел громче звучит в полной тишине, а огонек более заметен в глухую полночь. Все познается тогда, когда теряешь. Парень подумал: « н да, наша жизнь стопроцентная загадка!» А вдалеке замирал, постепенно смолкая, городской шум. Город утихал. А на следующее утро, еще, когда не будет и четырех, вновь побегут автобусы и трамваи. Люди будут спешить по своим делам. Одни уходят, другие приходят. Жизнь продолжается, не стоит на месте, а протекает, словно огромная, бурливая река.
Глава одиннадцатая.
Прохладный ночной ветер со всего размаху бросил в лицо прохладой и пылью. Ночь обняла терпковатой прохладой. Девушка, глотая горькие слезы, стремительно перебежала бульвар, и скрылась в темноте маленького переулочка. В ее груди билась, стучала подранком острая боль. Она, как ей казалось, рвала душу на мелкие клочки. «Мне больно… Больно.… А отчего? Оттого, что он не назвал меня своей невестой. Не назвал меня суженой. И теперь уже никогда в жизни не назовет меня своей женой. Мы остались только друзьями. И все, что было между нами - это сон. Чудесный, красивый сон, который слишком быстро закончился. Я только что проснулась, и как всегда рядом – полная тишина.… И пустота. И никого рядом нет. Да, наверное, не будет». – Она вышла к морю, и медленно брела по набережной. Отражение прибрежных фонарей лежали на воде неподвижно, точно голубые и желтые огромные глаза глубоководных рыб. Море пахло остро, как пахнут огороды, обильно политые на рассвете. В запахе были крепкие соки соли и устриц. Девушка присела на гранитный парапет, и прошептала:
- Все это только сновидение. И жизнь моя тоже. Как тяжело пробуждение! – Слезы капали на гранит набережной. – Я его люблю. До боли, до безумия. Все решено.… Уеду домой. И больше не буду об этом думать. Это пройдет, я знаю. И не буду его любить. Расстояние и время излечит мое недомогание. Мою любовь. – Она заплакала от невыносимой душевной боли. А море шумело, будто говорило: все пройдет, минует и это. Вдруг море начало светлеть…. Этот бледный, неуверенный свет начал разливаться до самого отдаленного горизонта. Мила перестала плакать, и словно завороженная раскрывшимся калейдоскопом красок, любовалась морем. Ей представлялось, что его дно состоит из хрусталя, освещенного снизу призрачным лунным светом. Этот свет разливался до самого горизонта. Небо сверкало, как бы затянутое серебреным туманом. Однако этот широкий свет постепенно угасал, уступая место ночной темноте. Но после недолгой темноты море обратно превратилось в звездное небо, брошенное к людским ногам. Мириады звезд плавали под водой. Они то погружались, потухая, на самое дно. То разгорались, всплывая на поверхность воды. Глаз различал два света: неподвижно качающийся на воде и весь в движении, рассекающий воду быстрыми фиолетовыми вспышками. Это метались под водой мелкие рыбешки. Мила зачерпнула воду в ладонь, и поднесла к лицу. Вода освещала ее лицо, бледное от волнения.
- Как чудно! Сама природа против того, чтобы я так плакала.… Это сказка или сон? – Она недоверчиво глядела на водную поверхность, которая светилась тысячами звездочек. – Пускай это даже и сказка наяву. Однако она получше всякого сна! Я буду жить, как жила. И увижу, как рождается солнце.… И сегодня увижу маму. А Ивана постараюсь забыть. Все проходит. Минует и это так же. – Она плеснула морской водой в лицо, и вздохнула. – Все пройдет… Нервишки мои, наверняка, расшалились! Нужно все дела отложить – все равно их не переделаешь до самой смерти, и хоть немного передохнуть! Уморилась, вымоталась! И не мудрено – на ногах с пяти утра!» - Девушка протянула руку и провела ею по гладкой поверхности воды. Потом она посмотрела на море, которое с каждой минутой становилась все светлее и светлее, а затем присела на холодный лежак. Мила и продолжала смотреть на море. «Так хочется счастья! И, кажется, оно было рядом, только протяни руку – и вот оно. Но нет, подразнило, и упорхнуло, как синяя мифическая птица. Сама виновата, глупышка! Гонишься за первым призраком, не дождавшись, не проверив. А счастье ли это?» - Она провела рукой по воде еще раз. «А что же такое счастье? Счастье? Это, наверное, что ларчик с двойным дном.…Или сюрпризом…. Никогда не познаешь, что внутри него. И его нужно заслужить. А не лить слезы впустую. Счастье.… Раньше я думала, что оно в любви. А вышло, что любовь – это туман. Так в чем же оно? Я не знаю точно, но мне кажется, что в самой жизни. Поэтому буду просто жить, и не мудрствуя лукаво. И все будет хорошо. Только поменьше надо забивать свою черепушку разными мудреными философскими вопросами». После этого тяжких размышлений у нее не было. Мила попросту любовалась игрой красок и волн, которые с завораживающей монотонностью катились к берегу. Их ровные и безупречные гребни были покрыты шапками белесой пены. А время шло…. Горизонт становился все светлее и светлее. И вот на его краешке забрезжила тонкая, розовая полоска, узкая, точно лезвие бритвы. «Рассвет! А я еще не ложилась спать. Пойду.… Замерзла, что собака». – С этими мыслями Мила медленно встала, и, слегка пошатываясь от усталости, направилась в сторону своего корпуса.
Иван бросился вслед за девушкой, но ему ли угнаться за быстроногой девушкой? Пока он выкатил со спуска, то увидел лишь только пустынный бульвар, по которому полуночный ветер гнал опавшую листву. Он тяжело вздохнул:
- Вот девка! С характером! - И покатил в сторону санатория. Остановившись под заветной липой, стал ожидать. «Она должна прийти в свой корпус. Она ведь должна вернуться в свою палату….» - Критически размышлял, лихорадочно куря сигарету за сигаретой. А минута неслась за минутой, складываясь постепенно в часы напряженного ожидания. «Все, что произошло – это сущая бессмыслица. Зря я это так близко к сердцу принимаю. Нужно брать поближе к мягкому месту. Так нервишки целее будут. Но это проще сказать, чем сделать. Посильнее леопарду смыть свои черные пятна со шкуры, чем измениться мне. Натуру не переменишь, а только сломаешь. А так хочется быть счастливым! Увы, судьба… Проказница – шалунья…. Определила так сама… Кому – то счастье от безумья… Кому – то горе от ума!» Темное ночное небо сделалось серым, и принялось светлеть на востоке. Чуть забрезжил рассвет. «Ради чего я стал инвалидом? Можно сказать – выполнял свой воинский долг. А еще точнее - ради чьих – то звезд на погонах!» - Жестоко думал парень, закуривая очередную сигарету. Его взгляд бесцельно бродил по серой, цвета дамасской стали, морской поверхности, которая виднелась отсюда в разрывах между деревьями. И когда солнце позолотило край небосвода, Иван наконец – то приметил Милу. Она шла медленно, будто бы пьяная. И остановилась рядом с ним. Девушка изменилась за эти несколько часов. В глазах, пустых и страшных, погасли солнечные зайчики. Мокрые от росы волосы спутались прядями. Она сняла розу, которую он недавно вправлял в ее волосы, и, бросив на его колени, пристально взглянула в его глаза. От этого тяжелого, далеко не детского взгляда ему стало не по себе. Точно так же на него смотрел когда – то смертельно раненный товарищ. Казалось, девушка стала за один вечер взрослее на несколько лет. Нервно облизнув потрескавшиеся губы, она хрипло выговорила:
- Счастливо оставаться…. Я хочу тебя позабыть. И поэтому ты больше сюда не приходи. Ты во всем справедлив. Мы целиком и полностью различные люди. И нас ничто не объединяет. Вследствие этого наша дружба будет бессодержательная и бессмысленная. Поэтому всего хорошего. – Она круто повернулась, и хотела, было идти. Иван схватил ее за руку.
- Постой, глупышка. Ты меня не так истолковала мои слова. Мила оглянулась, и ее личико искривила гримаска ожесточения:
- Ты хотел сказать, что пошутил? И я подумала, что ты прикалываешься? Хороши шуточки! Так не прикалываются! Сегодня не первое апреля, а двадцать четвертое июня! Поэтому оставьте меня в спокойствии! Между нами все покончено! – И, резко, вызывающе вырвала руку из его ладони, и со всех ног бросилась по ступеням, едва не сбив ночную нянечку, которая выносила мусор. Иван хотел, было позвать ее, и сказать, что это все это глупо, и они остаются друзьями. Но девушка, даже не оглянувшись, стремительно скрылась в дверях корпуса.
- Ну, что за невезуха! – Огорченно прошептал он. – Ушла, и даже не захотела меня выслушать. – Он покатил в сторону набережной. И остановился у самой воды. – Эх, жизнь, жизнь… ты играешь нами, что мячами. Сегодня утром я был самым счастливым человеком в мире. А теперь я сам это счастье и разрушил…. Своими же руками сделал себя несчастным,… а рассвет вступал в свои права. Солнце поднималось над горизонтом все выше и выше. Небо было таким, как и должно быть – небесно – голубым. И легкий бриз обдувал его лицо. А вода стала светлой и прозрачной. Полосы лазури и зеленоватого цвета сгущались до густо – синего у горизонта. Аромат моря и морских водорослей освежал. Волны ласково плескались у берега. И как ему показалось, нашептывали: «Все пройдет. Все пройдет.… Минует и это!» Иван не запомнил, что происходило в тот день. Процедуры… Массаж… Завтрак…Обед…. Ужин… Он прожил этот день, в точности, как в тумане. И, едва лишь только вечер коснулся городка своими серыми призрачными крыльями, капитан, не смотря на категорический запрет девушки, был опять-таки у столика под липой. Парень настороженно посмотрел в сторону крыльца, ожидая, что на нем вот – вот появиться Мила. Без этой светлой, радостной девушки, как ему показалось, мир немного потускнел. И за столом, как чего – то не хватает. Парень внимательнее присмотрелся. Он заметил, что не было самовара. Именно его незатейливое пение вносило в игру нотку домашнего уюта. И теперь все очарование вечера, как будто по мановению волшебной палочки, пропало, улетучилось безвозвратно. Майор и Петр Сергеевич, как будто и ничего не произошло, с некоторой ленцой перебрасывались в картишки. Старикан что – то рассказывал Николаю, а тот его рассеянно слушал. На скамейке, почти рядом с беседкой, сидела Настя, и пыталась разрешить какой – то кроссворд в ярком, аляповом журнальчике. Видно было по всему, что женщина откровенно скучала, и пыталась хоть как- то убить время.
- Привет, картежники! – Деланно весело поздоровался Иван, остановившись около стола.
- Привет, коли не шутишь! – Холодно приветствовал его Николай. – Он сделал ход на своего карточного соперника. А Петр Сергеевич, кивнув парню головой в знак приветствия, продолжал свой рассказ.
- Летняя пора в тот год была необычайно жаркой. И город дышал зноем и духотой. От безжалостных солнечных лучей асфальт размягчился и плавился. За день камень и железобетон так раскалялись, что даже долгожданная ночь не приносила желаемой прохлады. Тогда я и моя невеста Ларочка решили уехать из города на несколько дней, чтобы на природе отдохнуть от городской суеты. Мы сняли небольшую комнатенку, почти что у самого моря. Хозяйка – махонькая, сухонькая старушка, чем – то похожая на сморщенный грибочек, дала нам ключи и деликатно удалилась. После того, как я и Ларочка отобедали, мы после обеда решили сделать моцион, и отправились на пляж. А там, когда сидели на горячем песке, в густой тени акации, Лариса махнула в сторону чернеющих вдали скал, далеко за мысом. «А, может, в этих скалах есть какая – нибудь пещерка или гротик?» Я бросил заинтересованный взгляд в сторону скал. Их красота поражала мое воображение. А невеста продолжала говорить: «Давай, отправимся туда завтра?» Я лишь только скептически ухмыльнулся. «Но туда не добраться вплавь. Далековато». Ларочка продолжала настаивать: «Петенька, ну придумай что – нибудь! Я так хочу побывать в этих скалах!» Сами знаете, коли чего женщина захочет, то ее от этого трудно, а порой и невозможно отговорить. Даже от рискованной затеи. И я сдался: «Но выход из этого положения существуют. Ежели ты уж так хочешь полюбоваться на своих русалок, то можно взять лодку». «Лодку?» – Лариса захлопала в ладоши – «так значит, завтра у нас будет настоящее путешествие! Тогда давай отправимся прямо сейчас! К чему откладывать то, что можно сделать сегодня, на завтра? А вдруг мы увидим там русалок?» Я скептически улыбнулся, и подумал: «она мечтает увидеть русалок.… Какая ты наивная девчонка! И до сих пор веришь в такие глупые небывальщины!» Но вслух я ничего не сказал. К чему разрушать чужие иллюзии? Верит человек в русалок – пускай верит. Веровали же мы в свое время в светлое коммунистическое будущее, и кому от этого было плохо? А ей, Ларочке, от своей сказки про русалок, может быть, было жить интереснее. Зачем у него забирать любимую игрушку? Мы отправились на лодочную станцию. Но, увы, в тот день лодки взять не смогли – кассир повезла в город отчет и всю выручку. А лодочник прикрыл свое заведение, и ушел раньше времени. «Не переживай! Поедем завтра на мыс. И познакомишься там со своими русалками». – Попытался приободрить я свою невесту. Но безрезультатно. Наступило завтра, и Лариса не смогла осуществить свою мечту. У нее разболелся зуб. «Острая боль» - прошептала она, прижимая руку к щеке. «Тогда вернемся в город!» – Начал я, но Лариса печально покачала головой. «Не стоит из – за банальной зубной боли портить наш отдых. Лучше я поеду к зубному врачу. У меня пломба вылетела из коренного зуба. Ближе к обеду уеду, а вернусь вечерним рейсом». На том и порешили. Я проводил невесту на утренний рейс. Помню, как сейчас – поцеловал ее нежную щечку, похожую на персик, помог подняться на ступени. Но отчего – то моя душа заболела. Автобус скрылся за поворотом горной дороги, а я стоял, и смотрел вслед. Отчего – то в душе возникла острая боль, словно я потерял что – то очень дорогое. И безвозвратно. Я, чтобы немного отвлечься, решил немного отвлечься. И пошел на пляж. У меня была мечта взять лодку и отправиться к дальним скалам, и посмотреть грот. В общем, разведать дорогу, чтобы завтра поплыть вместе с Ларисой. Так и сделал – подошел к лодочнику, взял лодку напрокат. Пока платил деньги, отвернулся от причала. А потом уже когда хотел взяться за весла, увидел свою Ларочку. Она мне так загадочно улыбнулась!» – Старик тяжело вздохнул, - «после и таинственно приложила палей к губам, этим жестом показав, чтобы я с ней не говорил. Я молча опустился за весла, и принялся грести, направил лодку в сторону скал. Когда отплыл от берега, спросил: «Как быстро ты вернулась?» Она мило улыбнулась. «Меня подвезла назад попутная машина». «Но как ты меня нашла? Я и хозяйке ничего не сказал, что пошел именно сюда». «Очень немудреное дело. Мне подсказало сердце, где тебя разыскивать. Я ведь тебя люблю». В этот момент лодка начала вплывать в темноту грота. Я отложил весла. Когда мои глаза привыкли к темноте, я хотел, было обнять свою невесту. Но мои пальцы нащупали только пустую, холодную перекладину. На душе от этого стало жутковато, и по спине прошел озноб. Я сразу же повернул к берегу». – Рассказчик на несколько мгновений умолк. Он взял стакан воды, и глотнул из него. Слушатели напряженно слушали его повествование. Николай даже отложил в сторону карты, увлеченный рассказом старика. А Петр Сергеевич продолжал: - «А в комнате на столе лежала телеграмма от матери Ларисы. «Срочно приезжай. Ларочка трагически погибла!» Я сразу же вернулся в город. По дороге я размышлял: «По всему, очевидно, что моя невеста приходила проститься со мной». Уже на месте я выяснил, что моя Ларочка погибла около полудня. В автобус врезался подвыпивший водитель трактора.… Именно в то место, где сидела она. Девушка погибла мгновенно. А я видел ее в полдень, когда наступил час призраков.
- Да.… Наша жизнь полна всякого, что и без ста граммов не понять! – Задумчиво пробормотал Николай. – Вы так и остались холостяком?
- Да – с.… После этого миновало без малого почти пятьдесят лет. Если б Ларочка осталась жива, то мы б отпраздновали золотую свадьбу. Но, увы.… За это время я не смог приметить такую же девушку, которая смогла бы заменить мне мою Ларочку. Вот и остался старым холостяком. Время шло и шло.…И Мила не выходила на крыльцо. Иван беспокойно поглядывал на часы. А затем, не выдержав напряжения ожидания, расстроено пробормотал:
- уже восемь.… Пять минут девятого.… А Милы все нет и нет. Настена как – то странно взглянула на Ивана. Казалось, ее злые глаза насквозь прокололи его душу. Бывшая жена довольно саркастически фыркнула:
- И не дожидайся своей сердечной зазнобушки. Она расхворалась! У девчонки поднялась температура после вчерашней ночной прогулки, поэтому она собрала свои пожитки, и еще с самого утреца домой укатила. Мамочка ее забрала часиков в десять. А, может, и в одиннадцатом часу.
- Как это? – От неожиданности оторопел капитан. Ему представилось, что небо почернело, и деревья закружились в дикой пляске. Однако, совладав со своими эмоциями, он холодно проговорил, - как она уехала, ничего не мне не сказав? И не простилась со мной? Даже телефона не оставила… – Ему почудилось, что его мирок разлетается на мелкие осколки, словно неудачная мозаика.
- А вот так – уехала, и баста! – С затаенным злорадством сказала, почти выкрикнула Настя. Губы ее были сжаты в тонкую линию. Она молча сорвала листок с сирени, и с каким – то ожесточением принялась рвать его на мелкие – мелкие клочки. Николай тонко подметил, что лицо приятеля начала заливать прямо – таки меловая бледность. И он, резко положив свои карты в сторонку, шепнул партнеру по игре, убеленному сединами старичку
- Сергеич, вы тут минуток пяток подождите меня. Вот только мы перебазарим с товарищем с глазу на глаз, и скоро вернемся обратно. Успеете мне еще шестерки нацепить на плечи.
- Да нет никаких проблем, я маленько подожду! - Отложил карты в сторону Петр Сергеевич. Николай поднялся из – за столика, быстро взглянул на Ивана.
- Есть маленький базарчик, дружбан. Отойдем – ка в сторонку, потому что разговор будет серьезный, и сугубо тет - а - тет. Иван кисло улыбнулся, но подкатил к Николаю. Мужчины остановились за беседкой. Николай щелкнул зажигалкой, и закурил. Выпустив струйку табачного дыма, стряхнул пепел в сторону пышных кустов сирени. Немного помолчал, собираясь с мыслями, а затем произнес:
- Выкладывай, друг сердечный, что у вас там с Милкой произошло? Чего вы там не поделили?
- А.… Так… Ерунда. – Начал было говорить Иван, но Николай жестко оборвал его
- Ты это бабушке на местном базарчике лапшу на уши кидай. Но не мне. Я в курсе всех событий, что произошли сегодняшним ранним утром. Ты мне тут тары – бары не разводи, а докладывай по всей форме: что между вами приключилось! Как другу, и как старшему по званию. – Он пристально посмотрел в глаза друга. И тут Иван не выдержал этого психологического напора, и, опустив голову, глухо застонал:
- Я …. Это я во всем виноват…. Не хочу жить…. Не хочу…. Николай достал початую пачку сигарет, и протянул Ивану.
- Кури. Полегче станет. Иван взял одну. Майор щелкнул зажигалкой, и дал ему прикурить. Выпустив еще одну струйку табачного дыма, помолчал, а затем выговорил сквозь сжатые зубы: - и поделом тебе, чистоплюй! Брось пороть истерику, как будто кисейная барышня. Ты расскажи, что было. Иван глубоко вдохнул, пытаясь подавить душевное волнение.
- А что там рассказывать! После того вечерка Мила проводила свою маменьку до машины. Шустрая, однако, дамочка! Я думал, что это ее сестра, а не мать.
- Ты не отвлекайся от дела, и давай поближе к телу. – Заметил Николай, закуривая новую сигарету.
- Да… Я малость отвлекся. Так вот. Собрались мы в кафешку. Сидели за столиком. Я сделал Миле предложение, а она чегой – то засмущалась, и сказала, что это так неожиданно, и она подумает. А чего там думать – да, так да. Нет – так нет. А третьего не дано.
- Ты баран, так баран! Ты паршиво, видать, знаешь дамский пол. Они завсегда так – вымотают душу, кровушки попьют, а потом только соглашаются с тобой. Редко кто отказывает. И что было дальше? Иван потер подбородок, и, вздохнув, продолжил.
- Подвалил к нашему столику ее бывший кавалер, из – за которого ее родаки законопатили в этот санаторий. Он, оказывается, женился. И потом посрался со своей женой. Из – за чего, я не знаю, тот стиляга не сказал. А тут свободные уши подвернулись поплакаться в жилетку. Так он и упал за наш столик. Начал Милку склонять помириться. А девка ему и отрезала: мол, поздно. Все между нами кончено. И у меня есть жених, за которого я собираюсь выйти замуж. А этот стервец наговорил ей всякого, что и вспоминать не хочется. Обозвал меня калекой, а ее – дурой. Девчонка вспылила, и едва не начистила ему табло. Он сбежал, как последний слюнтяй. А она… Она потом сказала, что согласна выйти замуж за меня. Но… я не могу портить жизнь этому ребенку. Я – калека, и мне никогда уже не подняться. Понимаешь – армия была для меня не только работой, где я добывал кусок хлеба. Армия была для меня всем – и семьей, и домом. Я потерял смысл жизни, стержень, на котором была основана все мое существование. Теперь я – всего лишь отработанный материал. И не должен тормозить жизнь другого человека. То, что она меня любит, я знаю. Но это только до поры, до времени. Наступит момент, когда я стану ей в тягость, и она меня возненавидит. А этого я не переживу. Проще сразу расстаться. Я не хочу ее жалости. Николай слушал друга очень внимательно. И когда Иван умолк, затушил сигарету, и с некоторой долей сарказма в голосе произнес:
- Ну и поц же ты после всего этого! Сам виноват в том, что произошло! Иван под градом этих слов опускал голову все ниже и ниже. Он прошептал побелевшими от душевной боли губами:
- Дружбан, полегче малость на поворотах! Ты бьешь этими словами похлеще, чем любой боевик из дробовика. А Николай, как будто и не заметил, что друг его взмолился, продолжал:
- Я в ту ночь плохо спал, и сидел в холле, газетки пролистывали. Мила пришла под самое утро. Там и заметил, что девчонка сама не своя. Она плакала, и мне продолжительно пришлось ее успокаивать. У девочки на нервной почве подскочила температура! И она мне толком ничего не сказала. Ты ее крепко разобидел! Как это ты ухитрился сделать, что человек захворал! Это я вызвал ее мать, и сам посадил ее в машину.
- Я и сам не знал, что вот так получится. – Пытался оправдываться Иван. Николай покачал головой:
- Эх, ты, простофиля, простофиля! Голова ты, два уха! Сохнет по тебе девка, души в твоей персоне не чает. А ты послушался какого-то засраного, сопливого хлыща. Ладно, печалиться! Авоська что-нибудь да придумаем! Хочешь, я покажу-ка я тебя одному знаменитому светилу невропатологии? Он на таких, как ты, не одну диссертацию состряпал и защитил.
- А к чему это? Я все равно ходить не буду. Для меня это равносильно, что для тебя летать. – Упавшим голосом отозвался Иван.
- А если я захочу летать – так для меня это не проблема. К моим услугам несколько способов: парашют, дельтаплан, и самый простой и комфортный. Услуги нашего бывшего Аэрофлота. Чудак – человек! Если у тебя есть проблема, или ты не можешь добиться хотимого, обрати внимание на свои мысли. Не опускай руки, и не отказывайся от своих целей. То, что кажется неосуществимо сегодня, вполне сможет стать реальностью в ближайшее время. Так что вычеркни из своего списка «ничего не получиться». Куда более приятно звучит: «я подумаю, как это сделать». Ты думаешь, что ходить за гранью возможного? Но что такое грань, граница? Условная линия, да и только. Вопрос лишь только в том, где ты ее проведешь. Начни с маленького. И постепенно, шаг за шагом, преодолевая препятствия, добивайся своей цели. Научившись прислушиваться к своим чувствам, ты поймешь и других.
- Легко сказать, но трудно сделать! – Скептически проговорил Иван. Но Николай продолжал,
- Для достижения желаемого нужна сильная воля. Ты же не слабак! Так что победа или поражение, страдание – это лишь видения иллюзорные. Все в наших руках. И не так страшен черт, как его малюют. Ты должен знать, чего ты ждешь. И чего хочешь. Пойми, что терпение и воля творят великие чудеса.
- А что ты подразумеваешь под волей?
- Воля? – На мгновение задумался Николай, а потом ответил, - воля – это не только настойчивость. Воля дает выигрыш там, где возможен проигрыш. Эта не мужество, а сила духа. Жизнь – это постоянное упражнение в правильном поведении. Нельзя бездействовать, и сидеть просто так, сложа руки. Ничего само не произойдет. За все нужно бороться. И за свою любовь так же.
- Ты меня уговорил. Сделай одолжение, веди своего профессора. Я попробую еще вырвать один шанс у своей судьбы.
- Завтра чтобы утром никуда не свалил. Смотри, не подведи меня! Даешь слово офицера? Обещаешь?
- Обещаю. – С мрачным выражением на лице пробормотал друг.
- Капитан, капитан, улыбнитесь, ведь улыбка – это флаг корабля! Капитан, капитан, подтянитесь, только смелость покоряет все моря! Только храбростью и лаской можно покорить женское сердце. А девичье и подавно. Так что держи хвост морковкой, - ее можно съесть, а из пистолета врагов пристрелить. И все будет здорово. У меня есть номерок ее телефона, завтра занесу. Ты не будешь с нами играть в подкидного дурачка?
- Пока нет. Я сейчас потенциальный дурень, и должен все переварить, что ты меня нашпиговал. Так что до завтра. Мужчины попрощались. Николай вернулся за столик, а Иван отправился в свой корпус. Он, точно во сне, добрался до кровати, и без сил повалился на нее. Все, что произошло в течение этих суток, измочалили его и так подорванную нервную систему. Он лежал на койке без сна, и смотрел в окно на луну, которая уже начала убывать. И только сейчас он понял, что сильные потрясения деформируют смысл жизни. «Я был почти рядом со своим счастьем, и так глупо его упустил. К чему нужны были эти самокопания и самобичевания! Мила уехала, и вряд ли наши пути вновь пересекутся…» - Обреченно размышлял он, наблюдая за движением небесного светила. Далеко за полночь вернулся с ночной гулянки Василий. Он молча проскользнул через окно, и, едва раздевшись, сразу завалился спать. Капитан слушал его ровное дыхание. «Дрыхнет, как будто маленький ребенок.… А тут не заснуть, не задремать!» - Он обратно посмотрел на небо. Звезды уже постепенно начали блекнуть и постепенно пропадать на сереющем небосклоне. Далеко – далеко забрезжила тонкая полоска утренней зари. И только на сером небе все еще сияла голубоватая звезда. «Венера… Утренняя звезда». – Равнодушно подумал Иван. И только сейчас ощутил, как сон его постепенно захлестывает мутной волной. Тук – тук – тук… кто – то негромко стучался в окно палаты. Капитан внезапно проснулся, и напряженно всмотрелся в темноту, прислушиваясь к окружающим звукам, долетающим с улицы. Этот стук был ему до боли знаком. И в душе вызывал не очень приятные ассоциации. В точности так же костлявые пальцы скелета-ведьмы барабанили настойчиво и громко в оконное стеклышко во время полнолуния. Капитан резко присел на кровати и обратно прислушался. Тук, тук, тук… «Нет, слава Богу, это не призрак проклятой ведьмы. Это всего лишь на всего какая-то веточка дерева постучалась в раму» - Парень взглянул в закрытое легкими шелковыми занавесями окно. «На дворе еще не совсем рассвело. Я дремал вовсе мало. – Посмотрев на часы, присвистнул от удивления. – Только десять минут! Значит, я эту ночь полностью провел без сна. Так мне и надо, засранцу!» Он обратно прилег на горячую и мокрую от пота подушку, и заложил руки за голову. И ему вспомнился грубоватый чеченец – проводник, с которым он исколесил по горам ни один километр. Как – то, расположившись на привал, вся группа захвата слушала старинную восточную басню. Старик рассказывал: «Путника застал разъяренный зверь в горах. Он спасался от зверя, и бросился в колодец, на дне которого сидел огромный ненасытный дракон. Несчастный не мог вылезти обратно на тропу – там его поджидал зверюга. И не мог спрыгнуть вниз в колодец – там был ядовитый змей. Тогда он ухватился за ветки дикого куста, который рос в расщелинах камней. Путник чувствовал, что руки его слабнут, и слышит странный хруст. Оглядывается, и замечает двух мышей – черную и белую, которые подтачивают ветку, за которую держатся его руки, и она вот – вот оборвется вниз. Путник внимательней осмотрелся, и заметил недалеко от себя капли меда на кусте. Он принялся их слизывать». – рассказчик выдержал паузу. А капитан смотрел на языки пламени, и думал: «Вот так и мы, как этот путник, попали в каменный мешок. Справа чеченцы, слева – наемники. А сверху – один Господь Бог». А проводник продолжал рассказ: «Так и мы в жизни, держимся за ветку своего существования, хотя знаем, что сверху дожидаются нас наши кровные враги, внизу дракон смерти готов нас растерзать в клочки. И пытаемся сосать мед наслаждений, не замечая, как день и ночь подтачивают нашу ветку жизни». Парень легонько потянул занавесь в сторону. «До рассвета еще далеко.… Так я, как этот путник, сейчас вишу над пропастью. Только отчего – то мед моих наслаждений слишком горек!» А услужливая не к месту память вновь перенесла его в не так далекое время, когда он был еще совсем зеленым старлеем. И принимал только – только свой первый взвод после военного училища. Старшина, здоровенный, усатый дядька в пятнистой униформе выстроил на плацу его солдат, и прокуренным басом орал: «Смирно!» И новобранцы, которые не нюхали еще пороха, испуганно смотрели на него, ставшего для них тоже самым первым начальником в жизни. А он, как заправский профессионал, проводил инструктаж, тоже свой самый первый в жизни. «У нас в наличии условный противник. По условиям и правилам учения, мы – пять вражеских диверсантов. И поэтому не смотрите на то, что у нас в набоях холостые патроны. Мы не должны себя мило вести, как институтские барышни. Драться до последнего! Вышибайте зубы, месите ногами. Забудьте, что это условный противник. В условиях боевых действий никто не будет вести себя по – джентельменски!» И старшина поддакнул: «у нас довольно крутой противник. Спецназ – это вам никакие там цацки – пецки. Так что поменьше всяких сантиментов, иначе эти засранцы сожрут наши яйца. Хоть жаренными, хоть вареными, хоть всмятку!» А память перебросила его уже на полгода позже. И обратно вспомнились ему первые слова старшины, когда он только вошел в казарму. «Смирно, засранцы! Слушайте старлея – он теперь для вас и батька и матка!». Капитан вздохнул, и прикрыл устало глаза. «Да, в условиях боевых действий нужны люди действия, а не разума...» И ему обратно припомнилась его самая первоначальная, боевая основная операция, когда их оперативная группа захвата была выброшена в горах в качестве группы прикрытия основного десанта. Вертолет завис над каменистой площадкой, более - менее пригодной для высадки десанта. Бравые парни в камуфляжке выпрыгивали из салона, а седой старшина торопил солдат: «Быстрее, быстрее, мать твою за ногу! Вылезайте из этой чертовой перечницы! Пошевеливайте своими жопами – мы тут, как на ладони! Перещелкают, что тех курят! Пошел, пошел!» - И выталкивал пацанов, еще вчерашних зеленых школьников, на каменистую горную землю. «Всем быстро в укрытие! Всем в укрытие! Нефиг светиться! Я так же хочу, как и вы, вернуться в теплую кровать. А если фортуна улыбнется – то еще и посмотреть футбол!». Они были сейчас в глазах старшины просто солдатами, а для противников – пушечным мясом. А ведь эти желторотые, неоперившиеся юнцы были, прежде всего, людьми! Их нежно растили матери, показывали во время болезни врачам, причесывали их непослушные вихры гребешком.… Они бегали в школу, влюблялись, трепетали от первой любви, и первого поцелуя.… А в настоящий момент.… А в настоящий момент они вышагивали гуськом по каменистой горной тропе. А он, уже в чине капитана, отправив в первую очередь двух разведчиков, в ожидании их возвращения просматривал вражеские позиции с помощью бинокля. «Все по – старому… как будто выдохли там все...» - Оптика придвинула к его глазам долину, кусок серого моря. Чернели железные, с завитушками, колья, на которых тугими струнами держались переплетения колючей проволоки. По горному склону желтела тропа. Где – то там, за этими укреплениями, таилось минное поле. «Чеченцы добротно отгородились. Работать хорошо умеют. Особенно с помощью военнопленных. И на выдумки горазды - настроят ловушек, что под каждой кочкой, под каждым камушком ожидай какого – то подвоха. Попробуй-ка только к ним незаметно подобраться». – Он наблюдал, как, почти в открытую, не прячась, в сторону аула прошли два боевика. И отметил время этого движения в блокноте авторучкой. «Пригодится на всякий случай!» - И снова глядел на проявления чужой жизни, в которую ему придется через несколько часов вмешаться, и нарушить определенность ее течения. Парни вернулись с докладом о разведке: «Весь сектор охраняется лучше, чем президентский дворец! Но если мы пройдем ночью, без шума, и постараемся при этом не замочить ног, то все получится». А потом они бежали, прорываясь сквозь кордон наемников, и когда один боец упал, то старшина, помогая подняться, крикнул: «Поднимай свою большую жирную задницу, и постарайся выглядеть, как заправский вояка!» И, наконец – то группа выскочила из того каменного мешка, куда загнали проклятые черножопые. «Я тоже должен выглядеть на все сто. Как заправский вояка. А то совсем расшатался, расклеился, как дедуган столетний!» – С тоской поразмыслил капитан, и тяжко вздохнул, а потом попытался шевельнуть ногой. Она, сдавалось, была налита свинцом. «Нет, судьба не предоставит мне второго шанса вновь подняться.…А, может статься, стоит отважиться? Риск – благородное дело. И великодушие – отличная вещь. Хотя и не всегда…» - Он повернулся на бок, и подложил ладонь под голову. «Армия.… Вряд ли я уже вернусь в нее. Однако есть что вспомнить. Много чего было за мою службу – и хорошего, и плохого. Всякого, как и в жизни. Шесть дней просидели впроголодь, зажатые в ущелье. Я хотел разделить между всеми последнюю банку мясных консервов, и залез в походный вещмешок, а там…» - Ему припомнилась та неприглядная ситуация, когда у него украли банку консервов. Старшина, ругаясь, на чем только свет стоит, выстроил весь личный состав. «Застрелю этого крысятника! Ищите!» - Достал он пистолет. И начался полный шмон. Капитан заметил, что один из солдат – новобранцев медлит, не торопится высыпать свой заплечный мешок. И тогда он сам подошел к нему, и засунул руку в заплечный «сидор». Капитан сразу нащупал банку консервов. Старшина пристально посмотрел на него: «Есть что?» «Нет, мешок пустой!» Старшина понял все, и спрятал пистолет. Никто не укорял вора. А тот упал лицом вниз на плащ – палатку, и разрыдался, что малое дитя. «Конь о четырех ногах, и то спотыкается. А это простой человек. И я не исключение, не святой. Сейчас тоже споткнулся. Неужели Мила не поймет, и не простит меня за те глупые слова? Худшие проступки людям прощались». - С этой мыслью капитан погрузился в сон. В этот раз уже ничего не снилось, и Василию стоило немалого труда его разбудить.
- Командир, проснись! Добро пожаловать в наш дерьмовый мир обратно, а то завтрак проспишь…- легонько шлепал он по лицу Ивана.
- Отстань, и не бей меня по мордасам. Я не хочу хавать. Отвянь!– Пытался натянуть на себя одеяло Иван. Сон никак не хотел отпускать его измученное тело. Да и сознание просило хоть маленькой передышки. Но Василий не отступал.
- Иван - капитан, ты можешь дрыхнуть и дальше. Но к тебе тут гости пожаловали. Майор, и старичок тот с бороденкой козлиной. – Шепнул Василий. Это заставило открыть глаза. И точно, в дверном проеме увидел друга и Петра Сергеевича. «Знать, Николай сдержал свое слово. И утром, сразу после завтрака, привел профессора…. Я не думал, что это мой старый знакомый…. Петр Сергеевич». – С удивлением уставился на старичка капитан.
- Доброе утро, спящий красавец! У тебя уж точно надобно вывеску повесить на спинке кровати: не кантовать, при пожаре выносить одним из первых. – Пожал руку Николай. От его крепкого рукопожатия стало неловко.
- Ты не забыл о своем обещании? – С недоверием смотрел на приятеля Иван.
- А как же так? Необходимо о многом помнить. Так дольше проживешь на этом свете.
- А профессор, присев около кровати на стул, кашлянул в кулак. «Этого молодого человека еще можно спасти. Только поднять расположение духа. И пробудить веру. Когда приступаешь к операции удаления пули, хоть из тела, хоть из души, то нужно иметь на всякий случай такой же предмет в кармане. Чтобы было возможным показать его пациенту. В этом случае нужно малость пошевелить мозгами, и достать соответствующую житейскую историю»
- Послушайте, милый мой батенька, одну поучительную историйку. Этот рассказ мне поведал уже далеко немолодой человек, почти, что мой одногодок. Во время войны он был командиром роты штрафников. В одном из ночных боев, поднимая свой взвод в атаку, был тяжело ранен разрывной пулей в обе ноги навылет. В горячке боя, когда его подчиненные пошли в полный рост на проволочные загорождения, он нагнулся поправить маскхалат. И тут как кто ударил палкой, сбив наземь. Боли сразу не было. Лишь только ватные штаны пропитались почти сразу кровью. К нему подполз один из его солдат и говорит: «Эй, старшой, у тебя кровь хлещет, что у дикого кабана. Давай – ка индивидуальный пакетик, перевяжу твои ноги». А тот покачал головой: «Нет у меня этой хрени. Сегодня отдал раненому, а новый не получил» тот оторвал от полы маскхалата полосу и кое- как стянул мою рану. «Жди, сейчас приползут санитары». Однако началась контр – атака. Это немцы отбили наступление штрафбата. «Я должен выжить. Я обещал Маринке вернуться!» - Он подумал о молодой жене, которая осталась в родном Ростове. «Рискну, и попытаюсь ползти», - посмотрел на небо, и взглядом отыскал полярную звезду. Русские позиции тянулись на сторону северо- запада. Туда он и потащил свое израненное тело, закусив губу, чтобы ни стоном, ни криком себя не выдать врагам. Миновав минное поле, услышал беспорядочные выстрелы и крики на ломанном русском языке: «Эй, русиш, здавайсь!» «Не дождетесь, сволочи!» - Подумал, и принялся стрелять из автомата. Но боекомплект закончился. И тогда, доставая последнюю гранату, с тоской подумал: «сунутся, суки, подорву их и себя! Только не плен!» Началась новая контратака. Лейтенант вжался в землю, и закрыл глаза. Силы покидали тело вместе с кровью. То, что немцев отбросили за Донец, он уже не знал, потому что потерял сознание. Ему показалось, что он падает в черную воронку, и его меня затягивает все глубже и глубже. А потом увидел, что воронка выходит на огромном цветущем лугу, на котором трава была необычайно яркой, изумрудно – зеленой. Парень шел по ней, и любовался цветением и ароматом трав. Подойдя к забору, остановился у калитки. Она открылась, и на пороге увидел свою бабку, которая умерла в голодовку. Она грустно усмехнулась: «внучок, ты здесь не ко времени! Возвращайся назад. Тебя ждет твоя Маринка! Ты еще не сделал то, для чего родился!» - И так легонько меня толкнула в спину. Лейтенант пошел назад, к огромной воронке, что виднелась у края дивного луга. И его потянуло туда, закружив, завертев, что осенний листок в непогоду. … Очнулся парень от человеческого говора. «Собирайте их, собирайте, наших защитничков». - Это ходили по полю боя солдаты из похоронной команды. Один из них остановился около него, и другому сказал: «давай – ка присядем на этого покойничка да перекурим. Ему все равно, а у нас ноги устали». Он сказал, доставая кисет, и усаживаясь на мою спину. Лейтенант с трудом пошевелился и прошептал: «я живой, ребята!» Мужик уронил кисет и перекрестился. «Свят, свят, свят, а он и точно живой. Ну, ты, брат, даешь! В снегу пролежал больше пяти часов». - Они бросились ко мне и уложили на плащ – палатку. «Я живой…. Я живой…» кружилось в голове, пока меня тащили в медсанбат. В походной палатке, обрабатывая раны, хирург только цокал языком от удивления. «С такими дырками выжить? Это удивительно! Твое счастье браток, что ты не куришь и не пьешь». Так вот.… К чему я это рассказываю… - Профессор прищурился. – Если у вас есть жизненная цель. Если вы любите… То любое, даже очень сложное дело вам по плечу. – Он привстал, и долго прощупывал тяжелые, неподвижные ноги, покалывал тонкими иголочками. Закончив осмотр, несколько минут молчал, в задумчивости теребя свою жидкую, козлиную бороденку. «После особых сильных потрясений живой человек не может жить по – старому. Душа его или становится более религиозной, или он, мужественно скрепя сердце, становится более трезвенно мыслящим скептиком. Будет ли он выполнять мои рекомендации? Немного сомневаюсь. А, впрочем, что я теряю? А, была, не была. За спрос по лбу никто меня не ударит. Так, с виду парень крепкий. А вот середка какая у него?» - Размышлял профессор, глядя на капитана. А затем в смущении проговорил:
- Так вот что, батенька! Некоторые личности в прошлую войну управляли самолетами. Летали с протезами… Н да.… А ножки, слава Богу, ваши живые. И самолеты вам водить не надобно. Такова райская жизнь! – Профессор протер пенсне, и одел на нос. – Так что, батенька, все зависит только от вас. Бегать вы, конечно, не будете. Но ходить с палочкой – я вам гарантирую. – И, обратно поправив пенсне, строго взглянул на Ивана, - Не ищите советов на стороне. Ваш врач внутри вас. И ваше выздоровление только в ваших руках. Я назначу и распишу ваше лечение.… Распишу по всех пунктах. От а до я. А выполнять только вам. Есть один шанс. Из тысячи, что бы будете ходить. Но здесь нужно упорство и труд. Труд и упорство. И вам нужно отказаться полностью от табака и алкоголя. В любом виде.
- А пиво можно пить? – Упавшим голосом переспросил Иван.
- Для вас теперь будет запрещено даже пиво. Поймите, что человек сильнее всяких недугов. Его сила в разуме. И когда этим даром пользоваться, правильно, тогда все проблемы здоровья легко разрешаются. Уразумейте, что наши желания – причины наших неприятностей. Научитесь их усмирять, и любой пустяк станет для вас подарком. Сила воли – вот что противостоит игре жизни. Без нее – мы дорожная пыль. Пройдет время, и время покажет верность моих слов. Вы, батенька, из той породы, что вырвете свой шанс у фортуны из зубов. Тем более, как я понял, что тут замешана молодая особа женского пола. Ради этого стоит постараться. И, знаете, батенька, побольше всяческих положительных эмоций. Меньше думайте о плохом, а больше читайте анекдотов. – Старик присел рядом с кроватью. На Ивана пахнуло дешевым одеколоном и мятными конфетами. – Я поведаю вам еще одну историйку. Я ведь малость и в лагере побывал. За мелочевку. Какой – то шутник написал на плакате пару слов. В те времена не больно разбирались, кто прав, а кто виноват. Всех собрали скопом, и отправили по этапу. Всю бухгалтерию. А я там подрабатывал счетоводом. Но это так, к слову. Мне в то время было только двадцать пять. Еще учился в ординатуре. И уже в ссылке пустячный грипп вызвал осложнение на почки. Я лежал в местной больнице, и чувствовал, что умираю. И вдруг в этот момент объявили, что скончался Сталин. Такая огромная радость, которую испытало мое сознание в тот момент, была второй раз за всю мою жизнь. Скорее всего, впервые я был так счастлив, когда влюбился в девушку надежды на взаимность. А потом выяснилось, что она меня так же любит. Потом я подумал: «а вдруг кто – нибудь донесет на меня? Эти идиоты могут меня арестовать, и не посмотрят, что я умираю!» Эта мысль поразила меня не меньше, и я укрылся с головой, чтобы не выдать своих эмоций. А после этого началось бурное выздоровление. И мой лечащий врач тихонечко говорит: «Петр Сергеевич, вы разрешите брать у вас анализы через каждые два часа? Мне очень важно. Я хочу написать докторскую диссертацию на тему: «влияние положительных эмоций на выздоровление человека». Я дал согласие. И у моего врача глаза на лоб полезли от удивления: мои анализы становились час от часу лучше. Он был в изумлении. «Это как в сказке! Вы выздоравливаете в прямом смысле не по дням, а по часам!» А ровно через неделю я был абсолютно здоровым человеком со здоровыми почками. И до моих 75 лет они больше не болели. Я вылечился от счастья, когда миллионы людей оплакивали кончину этого деспота. Так что самое лучшее лекарство от любой болезни – это положительные эмоции. Делайте выводы, молодой человек. – Он резко встал со стула. – Я пока пройду ординаторскую, и там дам распоряжения относительно вашего лечения местному персоналу. – Да.… Чуть было не позабыл. Тут газетку я вам раздобыл. С довольно интересной статейкой. По – моему, она специально для вас подходит. – Профессор положил свернутую в трубочку газету. – После я еще загляну.
- Благодарю вас. - Рассеянно ответил Иван, взяв газету в руки. Профессор вышел из палаты, и уже в коридоре был слышен его добродушный басок и смех. И капитан с тоской взглянул в сторону входной двери. «Везет же старикану – он счастлив, как тот пятилетний ребенок, и даже еще не разучился смеяться!» Николай легонько похлопал друга по плечу:
- Вот видишь, какой расклад получается? Знать, сможешь ходить! И я еще погуляю на твоей свадьбе с Марией. А то уже все, кранты…. Умирать собрался… Ты окончательно раскис! Эх, черепушка, два уха! Поменьше кого слушай – так лучше будет для тебя. – Николай сел напротив. И капитан слегка поежился от его острого, точно бритва, профессионального взгляда снайпера. - А теперь я буду говорить быстро и по делу. – Глаза Николая заблестели от нервного возбуждения. – Так что включай свои мозги, товарищ капитан, на самую первую передачу, и приступай к запоминанию! – Николай для прочей убедительности выдержал паузу. - Позвони своей зазнобе. Я тут, по старой памяти, раздобыл номерок телефончика. - И положил перед ним листок из блокнота с телефонным номером. Иван взял листок, и, сложив его вчетверо, спрятал в нагрудный карман.
- Спасибо тебе. А его друг продолжал говорить, – Женское сердечко - то весьма отходчиво. Сам знаю, из личного опыта, как в жизни бывает! Иная бабенка накричит, нашумит…. А вслед за тем и сама призадумается, пожалеет, что сделала такую глупость. – Он встал со стула и резко прошелся по палате. - А я пришел к тебе попрощаться. Сегодня после обеда тоже отъезжаю из санатория.
- А чего ж так? – С удивлением уставился Иван на Николая.
- Так получается.… Отзывают меня из отпуска. Армия, брат, сам знаешь, что такое. Это не курорт или санаторий. Не тебе позабыть, что мы люди служивые, и сами себе не принадлежим. Дали приказ, топай, солдат, куда пошлют. Напишешь мне хоть письмецо? Черкани, в случае чего, парочку строчек. Адрес мой пока не изменился.
- Да, напишу. Если будет что писать. – Словно в полусне ответил ему Иван.
- Возьми. – Николай вложил в его руку довольно своеобразный брелок. – Пускай это будет твоим талисманом. Для полного счастья. Капитан медленно разжал свою ладонь, и увидел симпатичную фигурку миниатюрного дракончика.
- Большое спасибо…. – Сконфузился Иван, - премного благодарен, друг! Мне нужна сейчас любая поддержка. Как никогда в жизни.
- Единственные люди, которые постоянно ищут приключений на свою голову и зад, так это комикадзе и честолюбцы, полные всякого эгоистического дерьма. Послушайся моего совета, дружбан! Потерпи, и все образумится. А то, что это амулет новенький, и сверкает, это не означает еще, что эта цацанка стоит дохрена. Но капитан сидел в глубокой задумчивости, и медленно теребил подлокотники своего инвалидного кресла. «Если верить этой клистирной трубке, я смогу ходить? Эх, этих костоломов не поймешь! Одни говорят одно, а другие – вовсе противоположное.…А стоит ли звонить? Может, Мария и не захочет со мной разговаривать после всего, что я ей наговорил?» - Иван заглянул в скуластое лицо товарища, и неожиданно спросил:
- Колян, скажи, чего ты боишься? Этот вопрос заставил задуматься. Но Николай добродушно захохотал:
- Я? Я опасаюсь только кастрации! – Грубо расхохотался майор. - Но все это ерунда на постном масле. Скажу тебе откровенно, по – честному. Время от времени приходится задумываться о будущем. В особенности, когда собираешь приятеля веничком в обыкновенный пластиковый пакетик. И в основном, больше всего сводит с ума, когда отыскиваешь узнаваемые части тела. Кусочек уха… палец… зубы.… Но, ради Бога, ты только не принимай это откровение на свой личный счет. Ты царапай письма мне почаще. И пошевеливайся, пошевеливайся, мое солнышко. Не залеживайся! И не забудь меня пригласить на свою свадьбу. - Пожав на прощание руку, майор на прощанье похлопал капитана по спине. – До встречи, дружбан.
- Счастливого пути. – Как во сне, ответил Иван. Все, что сейчас происходило, казалось ему каким – то сном. Скрипнула входная дверь. Гость вежливо удалился. На минутку в палату заскочил Василий.
- Эй, капитан, пивка тебе купить? – Спросил, вынимая из тумбочки деньги.
- Как хочешь. – Вяло проговорил Иван. Парнишка умчался в бутик.
- Профессор вошел в палату своей семенящей по – стариковски походкой. Присев у кровати капитана, он строго взглянул на своего пациента.
- Молодой человек, вы, по – моему, ничего из того, что я вам назначил, делать не будете.
- А почему вы так решили? – Интерес блеснул в глазах Ивана.
- А потому, что за время болезни вы обленились катастрофически. Вам приятно, что о вас заботятся, вас жалеют. И поэтому вы не стремитесь изменить свое положение. На уровне подсознания вы хотите оставить все, что есть, так. Без изменения. Так проще списывать все ошибки и просчеты. А потом плакать, отчего же судьба – злодейка так несправедлива к вам. Поняли? – Посмотрел он в ошеломленное от неожиданной откровенности лицо капитана. Вы считаете, что вам уже не подняться. И в этом случае лень – универсальное защитное средство от бесполезного труда. Вы не уверены в конечной цели. И вообще, в цели своей жизни. Капитан опустил голову. И прошептал:
- Профессор, вы круто взяли. Меня так в армии никогда не разделывали под орех, за всю мою послужную карьеру. А вы… Прямо шкурку с души содрали. Ударили похлеще, чем под дых я один разочек получил.
- Это жизнь, батенька. Я вас лучше здесь нокаутирую. Чем кто другой. Но я бью одной рукой, а другой даю лекарство от вашей болезни. Лень – то ваша специфическое создание. Вам лень действовать вообще. Поэтому не делайте зарядку, не прогуливайтесь на свежем воздухе. Поболее валяйтесь в постели, не занимайтесь спортом.… Потребляйте поменьше фруктов, ложитесь спать только после полуночи – и вы чудовищно ленивы. Кстати, не случайно все мечтатели «начать новую жизнь» с понедельника терпят поражение именно на зарядке. Она – первый шаг в сторону от лени, и весьма тренирует волю.
- Что ж мне делать? – Упавшим голосом спросил капитан.
- Что? Начните с простейшего. С утренней разминки. Есть масса упражнений. Которые можно выполнять, даже не вставая на ноги. Было бы только ваше искреннее желание. И еще академик Павлов установил, что у каждого из нас есть рефлекс цели. Если он не срабатывает, то вполне естественно предположить, что цели нет, или человек ее не слышит. Исправить эту ситуацию очень легко. Возьмите листок бумаги, прямо сейчас. – Петр Сергеевич извлек из кармана потрепанный блокнотик, и простенькую шариковую ручку. И все это положил перед Иваном на тумбочку. Пишите. Какие у вас жизненные цели? За две минуты…
- Но я не задумывался…- Смутился Иван.
- И плохо. Попытайтесь сделать это сейчас. Было бы только желание. Пишите все, что придет в голову. И не смотрите на кажущуюся абсурдность ваших желаний. Цели можно формулировать и в общем, виде – например, личное счастье. И конкретно – стать хорошим ходоком.
- Я хочу быть счастливым.… И помириться с Марией. А если повезет, то продолжить воинскую карьеру. Мария и армия – мой смысл жизни.
- Вот – вот. Уже теплее.… Пишите. А теперь вот вам другой листок бумаги – напишите на нем, что бы вы хотели сделать в эти три года. Капитан задумался:
- Я.… Хотел бы вернуться в Киев. Этот город, в котором я провел самые лучшие годы своей жизни.
- Отлично. Запишите и это. Профессор подождал, пока он записал, и забрал листок. А теперь вам следующее задание. Напишите, что бы вы сделали за шесть месяцев, если б знали, что вас насмерть поразит шаровая молния?
- Помирился бы с Марией, и попросил прощения у нее.
- Пишите. Так.… Перед нами есть несколько ваших желаний. Совпадает примирение. Так в чем вопрос? Телефон у вас есть, вперед, бравый капитан! Штурмуйте эту крепость, и она выбросит белый флаг. Проводите эту операцию раз в две недели – и тогда вы поймете свои жизненные установки. И с удивлением обнаружите, что вы занимаетесь далеко не тем, к чему стремитесь. Вот вам и рецепт от вашей лени. А причина в том, что вы не знаете, что делать. Вы, как солдат, которого выбили из седла. Но у вас есть силы подняться. Поверьте в свои силы. Еще Сенека сказал: «Когда человек не знает, в какую гавань он держит путь, ни один ветер не будет ему попутным». Вы поняли меня?
- Да. Вы чудесный человек. Спасибо вам. Профессор протянул на прощание руку. – Счастливо вам оставаться. Я сегодня уезжаю. Коллега занемог маленько, и вот начальство приняло решение отзывать меня из отпуска. Хотя и говорят в народе, что незаменимых нет, а видать, без меня никак не могут обойтись. Так что распался наш карточный клуб основательно.
- До свиданья. Счастливо добраться.… Капитан легонько пожал его сухонькую ладошку. Петр Сергеевич вышел. А капитан неподвижно сидел, пытаясь осмыслить все, что только что произошло. Вспомнив о газете, которая так и лежала у него на коленях, развернул ее на последней странице. Т там увидал фотоснимок. Мальчишеское лицо, решительно сжатые кулаки, мощные мышцы левой ноги… и тонкий протез, начинающийся чуть повыше правого колена.
- Терри Фокс…- Прочел парень вслух. И со вниманием углубился в чтение заметки. «Терри Фокс 12 апреля 1980 года этот парень начал свой маршрут от восточного побережья Канады, из города Сент – Джонс…. Терри Фокс боролся не только за себя. Его «Марафон надежды» должен был дать надежду всем жертвам болезни. Он пробежал по дорогам Канады 5342 километра. И каждый из них доставался ему с колоссальной затратой душевных и физических сил. Парень мечтал с помощью своей акции создать фонд для финансирования научных изысканий в борьбе с раком. Увы, самоотверженному канадцу не удалось завершить свой путь. В Сандербрее (провинция Онтарио) смертельный недуг заставил сойти его с дистанции. Терри полагал, что его пробег с востока на запад позволит перевести на счет фонда около миллиона долларов. Он немного промахнулся в своих рассветах. К настоящему времени в фонд, созданный им, поступили уже сотни миллионов долларов». Отложив газету в сторону, парень глубоко задумался. «Если этот чудак сумел пробежать столько с одной ногой несколько тысяч километров, притом больной такой заразой, как рак, то чем я хуже? У меня ведь ноги- то целые.… Не отрезанные». В окно влетел порыв морского ветра, и на него пахнуло ароматами соли, водорослей и травы.
Глава двенадцатая.
Капитан осторожно приложил кончики пальцев к своим седым уже вискам. И почувствовал, как волна крови бешено пульсирует в его висках. «Бог мой, как колотится сердце! Словно бы я пробежал километра три, а может и все четыре. И при том в полной боевой выкладке.… И с автоматом наперевес. Ох, совсем раскис, капитан, ты по этих госпиталях да санаториях. Так стоит мне звонить или нет?» - Задумался он. «А почему бы и нет? Нет, рискну все - таки. Если, да, так да.… Нет, так нет. А все остальное будет уже от лукавого. Так уж и быть, рискну, позвоню. Но, по крайней мере, я хоть не буду впоследствии себя мысленно казнить, что совершил что – то не так, как надо. Я буду ходить? Что-то не верится.… А, впрочем, чем черт не шутит? Так все-таки не прощай, моя милая и капризная девчонка»! С этой мыслью и боевым, бравым настроением капитан стремительно выкатил, точно вырвался черт из преисподней, из палаты вниз по эстокаде. А солнце подымалось в небе все выше и выше, точно золотая монета, которая медленно кружила в рулетке крупье. В полдень оно белым шаром зависло над бронзовым заливом и красными черепичными крышами домов, обливая весь город и его окрестности безжалостным потоком своих золотистых, палящих лучей. Миновав серое здание главного корпуса и центральный фонтан, парень проехал мимо проходной. «В такое дурное пекло только посиживать у моря, да пивко прихлебывать холодненькое… а не тащиться по раскаленным городским улицам» - С ленцой размышлял молодой дежурный охранник, открывая тугую, скрипучую калитку. А капитан, даже не взглянув на него, быстро направился в сторону местного отделения связи. От нервного переживания во рту пересохло. От этого еще больше захотелось курить. Капитан машинально опустил руку в нагрудный карман. Но там, увы, ничего не было.
- Вот дьявол, сигареты забыл на тумбочке! В какой нибудь ларек заглянуть, что ли. – Его взгляд бродил по пустынной улице. Недалеко от здания местной почты он заметил киоск, на котором красовалась вывеска: «Табак». Он подкатил к нему вплотную. Стоя около витрины парень задумался: «Но мне профессор сказал, что курить категорически запрещено. А, была, не была, от одной сигареты ничего не случится». Он порылся в карманах и выскреб оттуда мелочь. Бросив ее на прилавок, сказал молодой миловидной блондинке.
- Пачку «Примы» с фильтром. Девушка положила на прилавок пачку сигарет и осведомилась:
- Спички не нужны?
- Нет, спасибо, у меня зажигалка. – Вежливо ответил Иван, забирая сигареты. Отъехав немного от киоска, он остановился в тени старой акации. И закурил. Но вкус табака был неприятен. И он с отвращением отбросил сигарету в мусорный бачок, подумав: «Фу, какая гадость, лучше бы я вообще ее не закуривал. Он катил и катил, не замечая духоты и жары, которая загнала все живое в тень. И только приостановился около небольшого, в один этаж, здания, сложенного из красного кирпича. «Вот и местная «звонильня». Еще, видать, при Хрущеве сроилась эта сараюшня. Сарай, мой старый сарай, сарай непокрытый соломой… Куплю я свежей соломы, покрою свой старый сарай». – Подумал, критическим взглядом оценивая здание, и выискивая подъездную дорожку. Ее нигде не было заметно. Дорогу парню в операционный зал перегородили проклятые ступени. «Всего чуть – чуть поменьше года назад я мог их пробежать, даже не задумавшись. А теперь эти ступени стали непреодолимой преградой. Для меня. Неужели я так и не смогу позвонить моей любимой девушке? Нет, я должен, просто обязан что – то придумать.… Или что – то предпринять…. А не стоять перед ними, точно каменное изваяние! И что теперь мне делать? Все мои планы насмарку? Нет! Я обязан это сделать! Я должен, и немедля все, по-видимому, решится! И где только черти носят этого Василия! За пивом побежал.… На хрен мне сдалось это сраное пиво.… Когда не надобен – так обязательно путается под ногами. А когда нужен позарез, то днем с огнем не отыщешь»!
- Эй, командир, командир! Да постой, погоди ты! - Позади послышался быстрый топот ног. И к нему стрелой подлетел запаханный Василий. В его руках были две запотевшие, видать, только из холодильника, банки пива «Taller».
- Ну, командир, черт полосатый! Ну, ты и летаешь! Я едва-едва за тобой угнался. У тебя что, в коляске реактивный движок стоит? - Василий звякнул банками - Пивка не желаешь, холодненького? Свеженькое, только завезли. Девочки лично мне из подсобки вынесли. Горло промочить не лишне – вон такая духотища стоит. Точно как в гриль печке. – И не дожидаясь ответа, он положил на колени приятеля холодную, запотевшую банку.
- Ну, ты и кобелина! Ты уже, наверное, перетрахал половину города,… если не больше
- А я что, я, что… если они сами дают… и то, и пиво.
- Да ладно, уже, скромничать. А за пиво спасибо. – Иван взял банку в руки и прочитал вслух. – 3% можно сказать, что безалкогольное. – Он положил его на колени. - Но покамест это дело малость обождет. У меня тут небольшая заковырочка получается. - Иван взглянул на друга, и с надеждой в голосе добавил, - Как здорово, что ты здесь! Мне так нужна твоя помощь, что ты даже не представляешь!
- А я что? Я, как юный ленинец! Всегда готов помочь тебе, дружбан! Так чего там, говори, чего там надобно сделать? – Обрадовано засуетился Василий.
- Так, ерундовое дельце… Мне тут надобно по межгороду звякнуть. А в зал попасть никак не могу. Понастроили горе – архитекторы всяких там долбаных ступенек, как будто все вокруг абсолютно здоровы. Васек, ты изобрети что-нибудь… Ты ведь мастер на всякие идеи. Я никак не могу попасть в почтовый зал.… Понимаешь, мне кровь из носу необходимо позвонить по одному номерку. Василий немного насупился.
- Милке что ли?
- А почему бы и нет?
- Этой смазливой вертушке? Да эта девица чихать хотела на тебя! Хм.… Упорхнула тогда, ни свет, ни заря. Гордячка! Не сказала даже счастливо оставаться, или там, для приличия, хотя бы до свиданья. Поступила очень даже неприглядно, прям по – свински. Лицо капитана немного потемнело.
- Это моя вина, что она так вот поступила. Я ее крепко разобидел, а девушка гордая. Очень прошу, друг, пособи мне в этом дельце. Василий немного запнулся, но потом вымолвил:
- Ну, если ты так уж просишь, то это меняет расклад дельца. Сейчас что-нибудь сообразим… да что - нибудь придумаем. Давай – ка свой номерок этой провинциальной крали. Капитан осторожно, чтобы не измять, вытянул из нагрудного кармана сложенный вчетверо блокнотный листок, и подал ее товарищу.
- Держи. Вот он. Только не потеряй!
- Хотелось бы, да совесть не позволит. – Василь, схватив телефонный номер, пулей заскочил в операционный зал. А по дороге он размышлял: «капитан – парень хоть куда, хоть и с легкими заскоками!» Парня не было всего лишь минут пять, или шесть. Не более. Но это время Ивану показалось почти часом. Капитан сидел в глубокой задумчивости, и нервно теребил подлокотники своего кресла. «Эх, ну все на фиг.… Этих костоломов не поймешь! Соберутся кучей - тучей, и принимаются дискутировать. Один ставит свой диагноз, второй – свой, и начинает доказывать свою точку зрения. Одни говорят одно, а другие – вовсе противоположное.…А в итоге - результат практически нулевой. Точь-в-точь, как наши депутаты в Госдуме. Разговоров, дебатов разных там дохрена и больше.… А как до дела, то самого дела - то никакого и не видать. Жизнь – грязная игра. Видать, у меня нет никакого шанса на выигрыш. Должно быть, меня одурачили еще при рождении. И обманывали опять таки на материнском молоке. По всей вероятности, моей мамаше в свое время пришлось играть краплеными картами, и поэтому я рожден таким несчастливцем. Как свидетельство ее проигрыша в жизни». – Он медленно вытащил пачку сигарет, и в задумчивости повертел ее в руках. «Если верить Петру Сергеевичу, я смогу ходить? Пускай даже с тросточкой.… Это даже лучше, чем кататься в этом проклятом тарантасе!» - Он с озлоблением треснул по колесу коляски. – «Я попытаюсь. … В настоящий момент все должно решится! И нечего так нервничать – она меня не съест. Мария – всего лишь девушка, и к тому же очень красивая. Ее лицо скорее греческого, чем славянского типа. Глаза большие и черные, и тонкий прямой нос…. Она чужая среди своих. Интересно, откуда родом ее отец? Яне могу ее понять, потому что эта девушка принадлежит к другому, малопонятному для меня миру поэзии, цветов, воздушных замков и несбыточных грез. » - Капитан с ожесточением скомкал початую пачку, и со злобой зашвырнул ее в кусты. «Все. Баста! Больше я не выкурю ни одной сигареты до конца своей жизни! кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет. Быстрее бы возвращался Василий. Что он мне сообщит?» - Капитан нервно тарабанил по подлокотнику кончиками пальцев. «Боже мой, как добивает эта неопределенность»! – Иван с затаенной тоской взирал на закрытую стеклянную дверь, которая вела в помещение местного телеграфа. А солнце подымалось все выше и выше над покатыми крышами, и флюгерами. На старой, еще дореволюционной постройке, городской башне часы- куранты музыкально отбили ровно полдень. И как только бой часов затих, оборвавшись на высокой ноте серебренной струной, старый мулла взобрался по крутым ступенькам минарета, и теперь выводил в рупор свою заунывную над молитву, похожую на голодную песнь северного степного волка. Эта монотонная молитва затронула болезненную струну, и сердце сжалось от непонятного и не очень приятного чувства. Почти рядом с входной дверью, виднелось немного приоткрытое окошечко. Оно было маленькое, малоприметное. На облезшей раме кое – где виднелись трещинки. Неподалеку от него, на шероховатой стенке кое – где болтались обрывки старых объявлений и театральных афиш. Окошко распахнулось побольше, из него, точно кукушка из часов, высунулась женская голова в черном платке. Женщина, по виду далеко не первой молодости, хрипловато позвала капитана
- Ходи-ка сюда, сынок! Иван внимательно взглянул на пожилую, бледную, с бесцветными, словно вылинявшими глазами, и подкатил к окну почти что вплотную. А женщина проворно, немножко по-московски акая, скороговоркой продолжала, - дружочек то твой разговор заказал. Наша телефонистка уже вашу заявочку выполняет. Хотя сейчас пора сейчас до чрезвычайности жаркая, да и заказов хоть пруд пруди, однако ваша заявочка пошла вне всей очередности. Так что ты возьми телефонную трубочку. Я тебе сейчас ее в оконце передам. И переговоришь таким макаром с кем тебе там так надобно. Парень сразу же смекнул, в чем дело. «Какой ты молодчина, все-таки, Василий! Настоящий товарищ! Только ради этого тебя надо было тогда прикрыть от ствола, а после этого волочить добрых девять километров на своем собственном горбу». А пожилая телеграфистка передала трубку
- держи, милок, покрепче! Смотри, не оброни. Капитан схватил трубку, словно утопающий соломинку, и радостно вздохнул. «Наконец – то трубка в руке». Парень ощутил, как пульс бьет в висках. « Бог мой, как сердце колотиться! Точно я отмахал километра три в полной боевой выкладке.… И в противогазе. Совсем раскис, капитан»! Легкий щелчок, женский голос: «соединяю, разговаривайте!»… И он, наконец - то слышит далекий, мелодичный голосок Милы:
- Да, алло. Я слушаю. «Что ж мне сказать?» - Растерялся парень, сжимая трубку в ладони, взмокшей от пота. – Алло, алло.… Да говорите же вы, не молчите…говорите же вы! В противном случае я положу трубку. - Донеслось до его слуха сквозь все хитросплетения телефонных проводов. Он еще больше растерялся, и глуховато пробормотал:
- Это я, твой капитан, моя Мила. Ты меня хорошо слышишь?
- Девушка судорожно сжала телефонную трубку в руке. Мысль, стремительная и острая, как стрела, ударила ее сознание. «Для чего он только названивает мне? Не договорил тогда всяких неприятных, обидных слов, так решил меня добить теперь»? - От досады потемнело в глазах. И девушка, горько всхлипнув, залилась слезами. Мария прикрыла трубку ладонью, чтобы Иван не услышал, как она рыдает. А время неумолимо уходило только вперед, ни на секунду не замедляя своего бега. Минутка за минуткой. В трубке что-то пискнуло, щелкнуло, и холодный, суховатый голос телефонистки проговорил:
- Ваше заказанное время подошло к завершению. « Время вышло, а я ничего так и не сумел сказать…. Она до сих пор сердита на меня.… Спасибо, хоть трубку не швырнула, а выслушала мою исповедь. А какую? Я ничего толком и не сказал.… А сейчас она вежливо положит трубку, и все…. Прошла любовь, увяли помидоры…» - От этой мысли, как ему показалось, по всему телу прокатила волна палящего пламени. И тогда, в этот критическое мгновение, Иван испуганным голосом буквально взмолился:
- Девушка, милая, я прошу, продлите! Вы ж теперь, как ангел, не сходите с алтаря! Самое главное впереди, поймите! В трубке воцарило секундное замешательство, и телефонистка настороженно отозвалась:
- Продлеваю! Еще три минуты в вашем распоряжении. Капитан жизнерадостно начал говорить, почти кричать:
- Милая Ассоль, здравствуй! Это я, твой капитан. Не бросай, ради Бога, трубки, слышишь? У меня, возможно, ведь это последний шанс поговорить с тобой. Так слушай! Меня только что консультировал очень хороший специалист. Профессор невропатологии. И он сказал… - На несколько секунд замялся Иван, решаясь сказать свою тайну. – В общем, он сказал, что я ровно через год, а может, чуть позже, буду ходить. С палочкой. И тогда я приду к тебе сам. На своих двоих. И тогда по праву смогу назвать тебя своей женой. А пока ты – моя нареченная. Я не отступлюсь от тебя, слышишь, моя ненаглядная. Я не отнекиваюсь от своего слова. Так что наше обручение остается в полной силе? – В его голосе, тихом и мягком, не было даже тени, намека на колкость или издевательство. А Мила беззвучно плакала, слушая эти слова. «Он меня любит… Мой милый капитан…» Иван, не выдержав ее молчания, с отчаянием крикнул: - Да не молчи же ты, в конце концов! Промолви хоть словечко! Отчихвость меня последними словами! Только не маринуй меня своим молчанием! Я люблю тебя, пойми! Не выдержала и телефонистка - это телефонное признание так тронуло ее нежное женское сердце, что и она решила вмешаться и несколько форсировать движение событий:
- Девушка, да не терзайте этого паренька. Он, по всему видать, вас здорово любит. Если человек заговорил стихами, так произнесете хоть что – нибудь в ответ. И почему – то в этом момент ей захотелось увидеть голубые глаза капитана, его милую улыбку, и ощутить теплоту руки в своей ладони. И Мила тяжело вздохнув, подумала: «Разве он меня любит? Не пойму, что он такого нашел в моей личности? Я не актриса, не балерина, на знаменитость…. Обыкновенная девчонка, как девчонка.… Самая обыкновенная, каких миллионы. Но если он разыскал меня, значит, это настоящая любовь, а не сказка с названием любовь. Как непросто подобрать слова, чтобы высказать всю гамму чувств, которые у меня в душе». И до него сквозь разряды и помехи телефонной линии, сквозь пространство долетели слова:
- Наше обручение остается в силе, я твоя невеста, мой милый капитан. Я буду тебя дожидаться столько, сколько понадобится. Я люблю тебя, мой капитан, ты слышишь? – Проговорила девушка срывающимся от волнения голосом. Это откровение заставило сердце забиться часто и гулко, а дыхание немного перехватило.
- Да, слышу. Люблю, люблю, люблю…. И целую тебя тысячу.… Нет, нет, миллион раз.…Когда ты сможешь приехать?
- А стоит ли? – С легкой насмешкой и сомнением в голосе переспросила его Мария .
- Стоит. Ты же знаешь, как я тебя люблю. Ты для меня значишь многое. И не подумай, что я что – то сочиняю, или бросаю слова на ветер. – Уверенно, и твердым голосом ответил капитан. Мария колебалась, однако здравый смысл одержал победу над ее страстями. И первый порыв бросить все, и вернуться прошел, испарился, как морской туман под палящими лучами солнца.
- Извини, но сейчас, в данный момент наша встреча невозможна. Я не очень здорова. И вдобавок, у меня слишком много дел. Моя мама записала на курсы секретарей. И на подготовительные курсы в медин. Так что ты лучше мне звони. Я буду ждать. - После этого послышался голос телефонистки:
- Ну что, поговорили? Выяснили ваши взаимоотношения?
- Да. Премного благодарен вам. – Неторопливо откликнулся капитан.
- Вот и ладушки! Отключаю. И телефонный зуммер – пи, пи, пи.
- Разъединили… - Иван сидел с таким выражением лица, словно его ошарашила шаровая молния. Это внезапное для него признание, такое долгожданное, и желаемое, застало его врасплох. И ему сдавалось, что это фантастический сон. И в глазах капитана промелькнул огонек трудно скрываемой радости. «Она меня действительно любит! И будет ожидать». – Ему вспомнились глаза любимой девушки. «Они так похожи на пламень…. Чем больше в них глядишь, тем больше хочется смотреть!» Все, что он услышал от Марии, все это придало душевных и физических сил. А в голове уже зародились новоиспеченные планы действия. «Я буду заниматься, и непосредственно с сегодняшнего дня. Не отсрочивая, не откладывая на следующий понедельник». – Проскользнула мысль в голове капитана. Сбежав по ступеням, около него остановился Василек. И с любопытством взглянул на капитана:
- командир, ну-кась, что эта ветрогонка тебе нащебетала по телефону? Что? – начинал нервничать, глядя на Ивана. – А то у тебя слишком бледный видончик.
- Много будешь знать – так скоро состаришься! – Ответил Иван.
- Ну, вот. Стараешься, стараешься, как лучше. А выходит, как всегда. – Обиженно хмыкнул Василий.
- Да ладно тебе дуться! Прям, и пошутить, прикольнуться с тебя нельзя. Она сказала мне…. Она сказала, что меня любит. Любит! Соображаешь? И будет меня ждать. Все теперь сделаю, чтобы ходить. И я обязательно буду ходить. И не только ходить, но и бегать! Назло всем своим врагам! Вот увидишь! – Почти что выкрикнул от нервного возбуждения Иван, отдавая трубку телефонистке. Встретив женский испуганный взгляд, он немного смутился бурности проявления своих чувств. – Извините, я немного разволновался. Спасибо вам большое. Вот, возьмите. – Он поставил на подоконник банку пива. – Холодное, только что из холодильника. В такую жару только и пить. – Он откатил от окошка. – И ты, дружбан, извини. Малость взволновался. Но это пройдет. Дай бог тебе здоровья, что ты все устроил. Он не заметил, как женщина вытирала слезы кончиком черного платка, и шептала
- несчастный. Его помыслы были слишком далеки от всего земного. Любовь унесла его на своих крыльях далеко от всего земного. Капитан медленно покатил по городской аллее
- мечтать не вредно – вредно не мечтать. Спасибо тебе, тетка. – Василий побежал догонять своего друга. А Иван крутил колеса коляски, и его грудь распирала радость. «Она меня любит». И он был готов крикнуть на весь бульвар об этом. А за ним бежал Василий, и мрачно думал: «бедняга! Насулили тебе золотые горы, а ты и рад, что тот телок. Вряд ли ты подымишься. Я-то знаю, что с тобой.… И в этом случае медицина абсолютно бессильна». Но все свои мрачные мысли он оставил при себе, потому что не хотел портить своему приятелю настроение. А тому августовскому дню, как ему показалось, не было конца и края. И все же по неподвластным человеку законам природы круговорот времени неотвратимо совершался. Это было заметно по тому, как потускнели, стали мягче очертания дальних гор, а в низины заползли, заполнив до краев, густые тени. Куда – то исчезли облака, и взору предоставило огромное успокоенное небо. А солнце, закровавливая его западный край, медленно погружалось в морскую пучину. Жаркая августовская ночь постепенно покрыла провинциальный городок черным покрывалом. И в два часа пятьдесят минут улицы его выглядели пустынно и безжизненно. Чуть ли не каждый из десяти тысяч жителей беспокойно метался во сне. А тем, кто не мог забыться, оставалось только проклинать безветрие и духоту жаркой ночи. Плотная и тяжелая, она висела в воздухе. Иван сидел около окна. Все, что произошло в течение дня так разбередили его душу, что он никак не мог уснуть. «Я буду ходить.…Буду! Моя милая девочка обещала меня ждать, и ради нее я готов сделать все. Тот чудак вернулся с того света ради своей любимой. У меня предстоит практически такой же длинный, тернистый путь к звездам. Поеду, да малость проветрюсь.…У кого на костях много жира и мяса, тот тяжелее переносит дорогу. Все, нехрен достаточно валяться без толку на кровати. От лежания уже бока болят! » - Иван стоял у раскрытого настежь окна. И скучающе смотрел на знакомый уже ему парк, на окружающие его высокие, стройные тополя, чуть вздрагивающие от легкого ветерка. И не верилось, что через год он будет практически здоров. Ничего вокруг не изменилось: такие же аккуратно подстриженные кусты, все так же геометрически расчерченные дорожки, засаженные розами. Все чисто и прибрано. Всюду чувствовалась рука лесовода – любителя. И поэтому немного скучно от этой практически стерильной чистоты и расчерченных дорожек. Парень взял в руки газету, и в бледноватом лунном свете рассмотрел смутную, нечеткую фотографию. «Он смог, и добился. А я что, хуже?». На соседней кровати сонно сопел Василий. «Везет человеку – намотался по городу, и теперь дрыхнет без задних ног. Хватит мне торчать, как истукану, возле окна. Поеду, проветрюсь!» - И с этой мыслью капитан осмотрительно выехал из корпуса. Луна давно скрылась за горизонтом. Парень вначале отправился к старой беседке, и остановился под липой. «Здесь осталось все так, как всегда. Только Милы нет. Разлетелся наш карточный клуб. А было так весело! Особенно когда мы играли на фанты. И мой день рождения мы как классно отметили! Первый мой день рождения такой….» Он медленно направился по аллейке на выезд. Миновав центральный фонтан, он остановился на набережной. Резкий свет редких уличных фонарей оттенял густые ночные тени. На перекрестке, где морской проспект под прямым углом перерезал автостраду, в аптеке продолжал работать, негромко напевая свою однообразную песенку кондиционер. И только его ровное мурлыканье нарушало ночную тишину. У самой кромки тротуара напротив стоял патрульный автомобиль, который совершал плановый ночной рейд по спящему городу. Парень небрежно взглянул на часы. Было почти три утра. «Можно было заскочить в ночную закусочную». Это небольшое заведение была почти рядом с санаторием, и работало в последнее время круглосуточно. «Там можно было выпить чашечку кофе». – Думал Иван, подъезжая к кафе. Однако эта духота делала мысль о кофе не очень приятной. «Куда лучше было глотнуть чего – нибудь прохладненького, к примеру, холодненького пивца. Но это уже будет в последний раз. С завтрашнего дня буду жить по – новому. Больше никаких сигарет, и спиртного! Даже пива.…И пока что никому я пока ничего рассказывать не буду. Хвастливая болтовня – первый признак слабости. А те, кто способен на большие дела, держат язык за зубами». Какой – то одинокий автомобиль медленно пересек подъездную дорогу, и затерялся по неровной мостовой жилого квартала. Капитан, погруженный в размышления, не заметил спящую собаку, и едва не наехал на нее. Испуганное животное шарахнулось в кусты, и парень мысленно обругал себя: «смотреть надобно под колеса, а не звезды считать, разиня!». Он катил вдоль жилого квартала, и приметил светлый прямоугольник окна. Свет шел от дома местной проститутки Лорки. Ее когда – то показывал Василий, когда они прогуливались по городским кварталам. В такой час свет мог означать и расстройство желудка, и что угодно. Иван презирал людей, которые были, не прочь заглянуть в чужие окна. Но любопытство взяло верх над его моральными принципами. И он поехал еще медленнее, чтобы разобраться, по какой причине горит свет в Лоркином окне кухни в четвертом часу ночи. Хотя, как ему думалось, он знает и без того. Кухню освещала голая 100-ватка, попросту подвешенная на проводе. Тонкие кружевные занавески неподвижно свисали в открытом окне, не скрывая ничего происходящего на кухне, а там, на самом виду, спиной к нему, стояла Лариса. Оба была полностью обнажена. В тот самый момент, когда он поравнялся с окном, Лариска снимала чайник с огня и стала наливать себе в чашку кофе. Полная грудь и приятная округлость бедер женщины оказались прямо перед его глазами. Однако в женщине чувствовалось что-то такое, что отталкивало его. И это обнаженное женское тело не взволновало его. Скорее всего, потому что была ярко выражена его доступность. Когда Иван увидел, что женщина подносит к губам чашку кофе, ему стало ясно, что тут и нет намека на расстройство желудка. И он отвел в сторону глаза, подумав напоследок: «любой зашибает денежку на жизнь в меру своих умственных способностей, интеллекта и силенок. Платит участковому за «крышу», а остальное - это ее проблемы». Иван завернул за угол и поехал по шоссе. Хотя других автомобилей не было и в помине, Иван остановился у перекрестка, и, только когда сердце немного успокоилось, повернул в сторону городского центра. Он разогнал коляску, пока горячий воздух не создал иллюзию легкого ветерка. Три минуты он ехал, не сбавляя скорости. Уже только въезжая в городской центр, сбросил немного скорость, и после очень плавно завернул на стоянку возле ночного кафе. В кафе – закусочной было безлюдно, и более жарко, и душно. Посреди комнаты возвышалась полукруглая стойка, потертая потертым пластиком. Духота, и сами места за стойками не располагали слишком уж долго засиживаться. Рассчитанный на меньшее помещение, вентилятор выталкивал слабую струю прохладного воздуха, бесследно исчезавшую в отдушине. Стены, некогда покрытые деревянным пластиком, полиняли. Их покрывала белая краска. Но с голами она пожелтела. На потолке красовались жирные пятна. В дальнем углу негромко работал телевизор – по нему транслировалась боксерская схватка. Ночным барменом в закусочной работал худой двадцатидвухлетний парень с длинными руками, кисти которых высовывались из закатанных рукавов. Его острую, невероятно тощую физиономию покрывала матовая бледность. Нижняя губа слегка отвисала, как знак брезгливого пренебрежения к людям. Когда Иван вкатил, он стоял за стойкой и, опираясь на локти, был полностью занят поглощением комикса. При появлении посетителя он мигом снял журнал со стойки, и, расправив широкие плечи, готовый предложить свои услуги и свое общество. Когда Иван остановился у стойки, бармен потянулся к кофейным чашкам.
- Только не кофе. И без этого душно, что дышать нечем. – Остановил его капитан. – Лучше мне дай пивка. И похолодней.
- Увы, пива нет – только перед вами продал последнюю бутылку, а свежей партии пока нет, еще не завезли. Но если что, я достану.
- Не стоит беспокоиться ради одной – единственной бутылки пива. – Облегченно вздохнул Иван. – Дай – ка мне бутылку колы. – Он правой рукой утер лоб, и подумал: «что не делается, все происходит к лучшему. Знать, начну новую жизнь не с завтрашнего утра, а сейчас. Так что, прощайте, выпивка и сигареты!» Парень схватил шейкер, набитый колотым льдом, откупорил бутылку и наполнил стакан жидкостью с пеной. Когда пена немного осела, Иван опустошил стакан, поболтал остатками льда, и спросил, - кто выиграл вчера вечером?
- Да пока не знаю. Судьи разделились, и решение будет сегодня утром. Иван вновь наполнил стакан, и обратно разом осушил его, перед тем, как продолжить разговор.
- Хорошо, чтобы наш выиграл. Мне не по душе эти черномазые. Бармен кивнул с живейшим одобрением.
- Не понимаю, как им удается так здорово драться! – Он надавил руками на стойку, и растопырил костлявые пальцы. Потом перевел взгляд на мощные руки ночного посетителя и затаенно вздохнул. «И у меня были когда-то такие бицепсы и трицепсы. Проклятая болезнь изглодала все тело». Иван взял последний кусок торта, сиротливо лежавший на стойке под прозрачным ластиком колпака.
- Они не ощущают ударов, как вот мы с тобой. – Пояснил он – У них, наверное, несколько иная нервная система. Они вроде животных, и чтобы их сбить с ног, наверное, придется хрупнуть топором по башке. Вот и весь сказ. Потому они и выигрывают, что лезут на ринг без всякого страха. Бармен кивнул, блеск его глаз красноречиво сказал, что этот ответ подвел итоговую черту под его размышлениями. Он поправил пластиковый колпак
- Ворон появился в городе. Сегодня вечером крутился в центре. И жену свою привез. Настоящая красотка, говорят. Бармен подался немного вперед и обтер стоку выцветшей мокрой тряпочкой.
- Ворон? – С удивлением уставился на него капитан. – А это кто такой?
- Ворон, Ворон. Организовывает какой-то музыкальный фестиваль. Да и родственница какая-то у него замуж выходит. Решил соединить приятное с полезным. Построить эстраду оказалось дороже, чем он себе воображал. Теперь, наверное, набросят цену на входные билеты. Иван лениво перелил остатки кока-колы из пластиковой бутылки в свой стакан.
- Не знаю, не знаю. – Заметил он. – Эта затея может пройти, как по маслу, а может и с треском провалиться я, правда, разбираюсь в музыке, как козел в библии. Он залпом осушил стакан и взглянул на часы.
- А, да что об этом! – Согласился бармен. Мне плевать на чью-то музыку. А уже на этого Ворона и подавно. Но из-за него у нашего городка есть шанс привлечь туристов с деньгами и шикарными тачками. Может, это заставит привести в порядок весь тот свинарник, и мы заживем получше. Иван поднялся.
- Сколько с меня?
- Ничего. Ты – первый посетитель.
- Тогда бывай! - парень повернул к выходу. Он медленно ехал по ночному городку. И, вернувшись в палату, сразу же улегся в постель. Сон набросился на его сознание, словно голодный зверь на свою добычу, и парень спал крепко, без всяких сновидений почти до позднего утра. С этого самого момента вся жизнь Ивана круто изменилась. Он больше уже не валялся в кровати без толку и без видимой цели. Все, что назначил ему профессор, все процедуры, уколы и массаж – все он исполнял педантично и аккуратно, не увиливая в сторону. Ежедневные тренировки до боли в теле, до ломоты в висках и звона в ушах изматывали, но парень не отступал. Ведь у него стояла конкретная цель, которую парень хотел достичь, и во что бы то ни стало. Хоть втайне многие медики скептически посмеивались, считая его чудаком, но он не обращал на это абсолютно никакого внимания. И пропускал эти глупые слова, не обращая на них никакого внимания. «В такое время только сидеть у моря, а не тащиться по раскаленным городским улицам» - Не один раз думал сторож, открывая не впервые ему калитку, когда парень отправлялся на очередную «обкатку» своего тела. И его сила воли, помноженная на цель и укрепленная любовью, начала творить чудеса. Каждая клеточка тела наливалась здоровьем. И вскоре на щеках заиграл природный румянец. Однако срок лечения истек, и капитан покинул санаторий. На вокзале он прощался с Василием.:
- Пиши, не забывай! – Ободряюще улыбнулся своему приятелю Иван. А Василий только горько улыбнулся:
- Обязательно. Если только будет что писать. Парни обменялись рукопожатиями. А дальше их пути – дорожки разошлись, и притом надолго. Иван продал свою однокомнатную квартиру в Москве, и вернулся в Киев. В тот город, в котором когда – то повстречал свою первую любовь, откуда начал свою военную карьеру. В тот город, о котором вспоминал с теплотой и нежностью многие годы. Старые друзья помогли купить ему однокомнатную квартиру недалеко от железнодорожного вокзала, и капитан немного обжился на новом месте. Постепенно расширялся круг его знакомых и новых друзей. Однако упражнений он не забросил. Каждый день, по много часов, парень занимался на самодельных тренажерах, которыми снабдил в свое время его Василий. До боли во всем теле, до темноты в глазах. День за днем он упорно продвигался к своей заветной цели. И его усилия были вознаграждены. Постепенно начали шевелиться пальцы. Через несколько недель спала тяжесть с коленей.
А время текло своим чередом.… Исполнилось с того разговора чуть больше года.… Миновал август. Начиналась осень. И, когда сентябрь принимался золотить листву городских каштанов, Иван смог сам, цепляясь за стены, подойти к окну. Навалившись грудью на подоконник, с наслаждением вдохнул аромат осени. «Человек – существо любопытное. И пока своими руками не потрогает, ни за что не поверит в то, что возможно невозможное. Так и я… Год назад я не верил в то, что больше не сяду в проклятую коляску. Но жизнь повернула по – иному. Наконец-то свершилось то, о чем я мечтал. Еще немного.… Еще чуть – чуть… последний бой – он трудный самый.…И я смогу прийти к любимой девушке сам, своими ногами. И теперь меня никакая мразь не назовет калекой! сам. И моя Мария увидит меня таким, каков я есть. Высоким, стройным и красивым…. А не полной развалиной в этой проклятой инвалидной коляске. Хотя мне в глаз говорили многие, что я задумал сделать невозможное, но жизнь подтвердила слова профессора. Что хочешь, того добьешься, только было бы огромное желание». – Размышлял Иван, и любовался красотой осеннего сквера. Выражение его лица немного смягчилось, а взгляд стал мечтательно – туманным. Он откинулся назад, вздохнул всей грудью, блаженно, с глубоким наслаждением проговорил:
- Здорово, однако, жить на этом свете! Жизнь, однако, прекрасная вещь! Я могу стать счастливым. Надо выбрать только день…. Ветер медленно обрывал багряную листву с кленов, лип и каштанов. С момента ссоры их пошло чуть более года. Все, что было плохого, стерлось, забылось. Мила изредка звонила ему, но больше писала письма. Вот, на столе лежит последнее, где она писала, что поступила в медин. – «Ну, что ж, и ее мечта сбылась. Человек сможет достичь многого, только стоит этого захотеть». Приятное ощущение радости теплилось в его груди в тот момент, и было похоже на легкое опьянение.
Глава тринадцатая.
Мила сдала довольно успешно вступительные экзамены. И в конце августа ее зачислили на первый курс лечебного факультета. Начала сбываться и ее сокровенная мечта. Она поселилась в студенческом общежитии. С момента поступления и зачисления на лечфак прошло несколько недель, и девушка понемножку вовлеклась в стремительный ритм студенческого существования. Зачеты, лекции, семинары – только успевай готовиться. Именно там она поняла очень простую истину – в школе учат, а в институте учатся. И никому из лекторов не было дела, усвоила ты материал или нет. Это подстегивало, и она помного часов просиживала в научной библиотеке, готовясь к лекциям. Однако все равно всю неделю скучала по домашним, и на все выходные приезжала домой. Наступила очередная пятница. Кое – как, досидев до завершения последней пары, она отправилась на железнодорожный вокзал. В этот день девушка возвращалась из Симферополя в родной городок. За окном промелькнул весь столичный вокзал вместе с его строениями, длинные составы, которые дожидались своей очереди для отправки, и мрачноватые боксы депо. «Наконец – то скоро осуществиться моя мечта, и я скоро стану детским врачом!» - Думала Мария, глядя в окно поезда. Привокзальные семафоры ускоренно замелькали за мокрым вагонным стеклом. Шум дождя нагонял тоску. А в душе почему- то родилась смутная тревога. «И что – то Ваня не пишет. Наверное, занят до чрезвычайности. Звонил на днях, что собирается устроиться на работу, в какую – то гимназию военруком. Пускай.… Возможно, почта у нас так работает. На букву ха, то есть не очень хорошо! Господи, если ты только есть, и меня слышишь, сделай так, чтобы ничего страшного не случилось». По обочинам железной дороги быстро мелькали полуоблетевшие акации лесополосы. Дверь вагона с противным скрипом и лязгом старого железа открыла рослая, гренадерского роста и сложения проводница в синей униформе. Она первой сошла на перрон. А за ней и вереница пассажиров. Мария, поставив, дипломат на мокрый от недавно пошедшего дождика, решила подождать, пока поезд не тронется. Через пару минут прозвучал длинный, протяжный гудок, и лязг. Электровоз потянул состав. Замелькали окна вагонов, открытые двери, проводницы с флажками. Состав начал набирать ход и вскоре исчез за дальним поворотом дороги последний вагон. По соседнему пути проехал маленький дизелек, в простонародье именуемый «кукушкой». Маленький вокзал, выстроенный с полвека назад, по крайней мере, был тускло, освещен несколькими запыленными лампочками. Они казались такими же древними, как истертые жесткие скамьи, и твердые плитки кафельного пола. В зале ожидания было пусто. Окошечко текущей билетной кассы было закрыто. С внутренней стороны стекла висела квадратная карточка с расписанием проходящих ночных поездов, неуклюже выведенная цветным карандашом. Она, взглянув на него, купила на всякий случай билет, на понедельник билет в предварительной кассе. И прямиком с железнодорожного вокзала, не заходя по дороге никуда, отправилась домой. А по дороге опавшая листва шуршала под ногами. «Падают листья…. В город пришел сентябрь…. Лето не может длиться бесконечно.… Падают листья…. Так обрывается мечта….» И вновь принялся накрапывать мелкий осенний дождик. Мимо протрусила болонка, растрепанная, как будто белая хризантема.
Девушка ускорила шаг, и вскоре подходила к маленькому домику, который утопал в зелени вишен и абрикос. Здесь, в этом доме, Мария родилась. Именно здесь и провел все свои детские годы. Отсюда ее провожала на вокзал мама. Она долго помнила ароматический запах материнских духов. И хранила ее носовой платочек, от которого пахло сладкими апельсинами и горьковатой полынью. Сюда возвращалась после всех долгих отлучек. Мария открыла своим ключом входную дверь. А на столе дожидался ее большой сюрприз – письмо от Насти.
А за окном осенний дождь принялся настраивать свои музыкальные инструменты. Вначале, робко запинаясь, шуршали его водяные метелки. Пробормотал маленький барабан далекого грома. Потом заторопился, зачастил и ухнул ливень. Гулко ударились тяжелые дождевые капли о крыши домов и листья деревьев. Грохнули еще литавры осени, запели водосточные трубы. Ветер разом стих, и темные дворы, одетые певучим дождем, вздохнули мокрой землей. «Пока мама и папа на работе, приберусь, испеку печенья», - размышляла Мария, распечатывая белый конверт. То, что письмо написала Анастасия, уже насторожило. И заставило сжаться сердце от неясной тревоги: «Что могло приключиться, что Настя решила мне черкануть пару строчек? Что могло произойти?» Однако, пробежав глазами по строкам, тяжело опустилась в кресло. То, что она узнала, поразило ее до самой глубины души. «Нет, это невозможно! Этого не может быть. Не может статься такого!» – И еще раз вновь перечитала строки. «Не пиши больше Ивану. Ты своими письмами только вносишь разлад в нашу семью. Ваня меня давно уже простил, и мы вновь сошлись». Рука задрожала, и это послание выскользнуло из руки, упав под кресло, на пол. И в душе было точно такое ощущение, как будто перед ногами разверзлась огромная пропасть, и в лицо дохнуло ветром пустоты. «Не пишите.…Помирился.… А обещал, клялся, что женится на мне. Да…. Обещать жениться – это еще не жениться…. Я ему доверяла, как самой себе. А вышло, что его лова и обещания всего на всего сплошной обман. Действительно, хорошее никогда долгим не бывает. Нет, старая любовь сильнее всего на свете. Особенно самая первая. Так что все, что говорил мне Иван, на поверку оказалось словесной трескотней. И все сплошное вранье. И все было сном, грезами моего воображения. До этого дня. А теперь пусть все уйдет. Канет в бездну. Все. И душевная ненужная боль в придачу. И мои слезы. Пускай минувшее потухнет, а я жить начну по-новому». Она подняла уже прочитанное письмо, и, сложив из него бумажный самолетик, запустила его к белому потолку. «Счастье мое – самолетик бумажный… медленно вдаль плывет… Ветер подул – и его больше нет…Где ты теперь? Вряд ли ветер мне скажет, как мне найти моего капитана….» А за окном играло осеннее солнце. Природа жила по своим законам и меркам. А в девичьей душе боролась, и не хотела умереть смертельно раненная любовь. А вместе с ней вера. «Какой богачкой я считала себя несколько минут назад! А теперь стала нищей. Нет. Я его не поняла тогда, и вряд ли пойму, пока сама не увижу те горы, и не вдохну тамошний воздух. Как я устала, что и жить не хочется. Боже мой, как я одинока! Как мне забыть Ванюшку… Его ласковые глаза и милую улыбку.… Как забыть о нем…». - А в груди задрожали слезы. Она ничком упала на диван. И Марии припомнилось свое первое посещение музея древнегреческого искусства. Тогда весь их пятый класс, полным составом отвезли на экскурсию. Опять перед глазами замелькали картинки давно прошедших дней. Тоненькая, хрупкая девушка – экскурсовод, порхая, как будто легкокрылая бабочка, из зала в зал, остановилась у какой – то амфоры и принялась щебетать:
- Посмотрите, что изображено на этой вазе. – Она показала на амфору из красной глины. - Видите, перед нами трое: мальчик, юноша и мужчина. Куда устремлены их взгляды? Движения рук? Кто-то из ребят выкрикнул:
- Они смотрят на ласточку.
- Правильно! – Улыбнулась девушка. – Пришла долгожданная весна. Но нет ли в этом философского смысла? Приглядитесь, здесь мысль о смене поколений. Художник хотел нам сказать, что все проходит. И жизнь в том числе. Она расцветает, а после неизбежно увядает. В природе происходит смена времен года. Все увядает, но потом и расцветает. «Как она справедлива! Все минует. Все меняется. Простая история.…Случайная, как виденье.… Как повесть без продолженья… она растает, но вряд ли повторится вновь. Эта дивная сказка с названием любовь. Прощай, мой милый капитан! Ты уплыл на своем фрегате далеко - далеко. Вот и пропали алые паруса…. А твоя Ассоль осталась обратно совсем одна. Вот и все… Жизнь – игра без правил, а любовь? Круги на воде… хорошо, что никто меня сейчас не видит. Хоть можно плакать от души, никто слез не увидит. Как безмятежно вокруг все вокруг.… И родители на работе. И какое счастье, что сейчас никого нет дома. Измаялась бороться. Что такое счастье? Я думала, что это игрушка », - думала Мила, уткнувшись в диванную подушку. По ее лицу катились слезы, капая на подушку. «Я перевоспитаю свою любовь, так, чтобы с ней можно было ужиться другим мыслям. Я буду жить в добром согласии с ней, как со снами или хронической болезнью. Вроде мужественного больного, который не принялся уходить в свою смертельную болезнь. И даже никому не говорит, как он страдает от физических болей. И со временем эта боль постепенно угаснет, как будто костер, который остался без дров и пламени». Скрипнула негромко дверь, и по стене скользнула серая тень. Кто-то коснулся ее волос. Она подняла заплаканные глаза и удивленно ахнула:
- Николай! – с тихим криком радости обвила его шею руками. – Коля, ты… как я рада тебя видеть, мой ангел-хранитель!
- Рада, а что за слезы? Разве так встречают гостей? – Настороженно произнес Николай. Он окинул расстроенное девичье лицо опытным взглядом отличного знатока человеческой психологии, и понял, что в душе этой девочки идет жестокая борьба.
- Все кончено. Иван женился. – Упавшим голосом произнесла Мария.
- А по тебе не видно, что он женился. – Засомневался Николай.
- да не на мне он женился. – Всхлипнула Мария.
- Теперь понял, посему свои поздравления оставляю при себе. Кого же он так осчастливил? – В голосе Николая прорезались плохо скрываемые нотки радости.
- Иван… Он вернулся к Насте, своей первой жене. Что ни говори, а первая любовь – самая сильная.
- Тогда я его абсолютно не понимаю. Он же ее терпеть не мог! – С удивлением воскликнул ее собеседник.
- Мог – не мог, а женился. А я хочу отсюда уехать. Немедленно! И чем подальше, тем получше. Николай вынул из кармана носовой платок, и осторожно вытер ее заплаканное лицо:
- Не реви! Это пустяк, здоровье дороже. И это не стоит твоих слез. Вспомни такие хорошие слова: девочки, не бегайте за трамваями и мальчиками. Будет следующий, следующий. Следующий. Не плачь, моя девочка! Ты просто позабыла, что если долго смотришь на звезды, то рискуешь упасть носом в самое дерьмо. И, как следствие, испачкаться. Она подняла на него заплаканные глаза, и тихо прошептала:
- Ты приехал из России?
- Да. Почти. – Уклончиво ответил Николай. Мила только рассмотрела, что у него были на погонах три крупные звезды. – Так тебя можно поздравить с повышением? Ты уже генерал?
- Ошибаешься. Ты меня назвала чином выше, чем на самом деле. Сразу видно, что ты гражданское лицо, и в воинских чинах не слишком разбираешься. Я пока что полковник. Стараюсь. Когда – то буду и генералом. Как говорится, плох тот солдат, который не мечтает стать маршалом, и не носит в ранце жезл генералиссимуса. – Покраснел от удовольствия Николай. Ему было приятно, что Мария заметила его повышение в чине.
- Как ты поживаешь? Где ты сейчас обитаешь?
- Командировали в Грозный. Не тебе объяснять, где это. Газеты – то почитываешь?
- Не до этого! – Вздохнула Мария. – Все лето готовилась в институт. Повезло – попала на госзаказ. А так вряд ли мои папа и мама потянули платный факультет. Три тысячи долларов в год! Не шуточное дело.
- Да. Это круто. А я вот отпуск на пару дней далию в связи с повышением. Решил у вас погостить. И обратно поеду в часть.
- Я хочу попасть в Чечню. Или еще куда – нибудь, где воюют.
- Зачем оно тебе, глупышка?
- Я хочу с тобой, в Грозный. Николай на мгновение остолбенел, а потом с нажимом произнес:
- Ты, случаем, с ума не сошла? Ты что! Там же война!
- А по телевизору говорят, что все нормально. Заключено перемирие.
- Больше слушай этих болтунов! Перемирие… как говорится, бумага все стерпит. И эфир тоже. Приятно выдавать желаемое за действительное. Но на самом деле это вовсе не так. Это раз. А во – вторых, как же твой институт?
- Это мои заботы! – Резко обрезала его Мария. – А если не ты, так другие помогут мне туда попасть. Свет на тебе клином не сошелся. Понятно?
- Оно-то так. – Полковник на несколько минут задумался. «Бог мой, это единственный шанс, который судьба дает мне. Или сейчас, или никогда!» – В его серых глазах блеснули искорки лукавства. – Мила, я придумал. Есть один выход. Один - единственный. Если ты это сделаешь, то одним выстрелом убиваешь нескольких зайцев. В институте оформим перевод, я тебя возьму к себе личной секретаршей при моем штабе. И этого засранца рядом не будет. Хоть душу твою мурыжить перестанет. Если ты только согласишься выполнить одно условие.
- И какой же это вариант? Какое условие? – Нервно заерзала Мила.
- Очень простое. Выходи за меня замуж.
- Замуж? – На лице девушки возникло выражение удивления. – Замуж….– Мила глубоко задумалась.
- Да не волнуйся. Твое замужество будет только на бумаге. Хотя, признаюсь – ты мне давно по душе. Славная ты девушка, и умная, и красивая. Но упрямая, как семь ослов. Мила молчала. В ее мозгу шла напряженная работа. «А что я теряю, если я выйду замуж за Николая? Это степенный, уверенный и обеспеченный мужчина. Он меня не предаст, и не бросит. И он меня любит.… Ах, была – не была!» - Она мило улыбнулась.
- Даже если так, то я согласна стать твоей женой. Николай едва подавил в себе желание схватить эту прелестную девушку, и расцеловать ее прелестные губы, и выразительные, чистые глаза. Он деланно – равнодушно пробормотал:
- Тогда давай паспорт. Я все сделаю, что надо. И места в институте не потеряешь. Печатать хоть немного? Знакома с компьютерной грамотой?
- Мама учила, умею малость. А информатику проходили в школе. – Мила достала из серванта паспорт и метрику.
- Вот и славно. Тебе уже есть полных восемнадцать. Собирайся, поедем в Симферополь. В российское консульство.
- А зачем? – Искренне удивилась девушка.
- Ты забыла, что я иностранец. И свой брак могу зарегистрировать только в своем посольстве.
- Даже так? Ну, так поехали! – Засмеялась Мила, и ушла переодеться в дорожное латье. Уже сидя в новенькой «Волге», она испуганно сказала:
- Николай, прошу тебя, пока моим ни слова. Иначе мама все испортит. Пускай будет это нашей маленькой тайной. Договорились?
- А что потом ты скажешь своим родным?
- Поживем – увидим. Это будет потом. Что-нибудь да придумаю. Обещаешь ?
- Обещаю. Возьми подарки, я тут по мелочах тебе привез кое-чего из Москвы. И поехали. Времени осталось в обрез. А дел – невпроворот. Нужно сегодня нам расписаться. Месяц я ждать не могу. Да и ты вряд ли. Я постараюсь, и за час нас в консульстве и распишут.
- А что ты мне привез из Москвы? – с любопытством заглянула в пакет, что передал Николай.
- Косметику. И так, пару шоколадок.… И мелочевку разную. Ты ведь это любишь, как и всякая женщина?
- Спасибо тебе! – И поправив пышно взбитую челку цвета вороного крыла, повернулась в сторону будущего мужа. Мила поцеловала его в щеку. От этой невинной ласки сердце Николая сжалось. «Что я делаю.… Какой я подлец…» - Почувствовал он легкий укол совести. Но аромат юности, и красота девичьих глаз, таких черных и загадочных, затмил все укоры совести. А девушка сидела рядом с ним, и с большим интересом разглядывала красивый косметический набор. «Настоящее дитя! Как она восторгается этой чепухой на постном масле!» - Изредка бросал он взгляд на Марию, которая рассматривала его гостинцы. А девушка, рассматривая подарки, размышляла: «Не слишком ли я тороплюсь с этим замужеством? Возможно, я совершаю преступление по отношению к Николаю, став его женой. Но разве Иван лучше поступил со мной? А Николай? Он хороший, добрый и веселый человек. Тем более, он меня любит. Возможно, и я полюблю его, полюблю со временем». - Девушка, немного подкрасив губы и ресницы, убрала косметику в красивый футляр. И вынула из пакета большую шоколадку.
- Какая прелесть! Ахнула она… - Настоящий пористый шоколад! Как ты только узнал, что я люблю черный пористый шоколад? – В глазах девушки плескалось недоумение.
- Выручила интуиция. Но то, что ты неравнодушна к шоколаду, я знал. Ты позабыла, что мы знакомы не один день. А наш карточный клуб, и вступительные «шоколадные» взносы? – Улыбнулся Николай. На душе у него стало ясно, точно в спокойный, безветренный день. Он был счастлив. А Мария попыталась себя хоть немного успокоить. «Все нормально. Все идет так, как надо!» И только сейчас испытала приступ дикого голода, который своими противными, липкими лапами сжал ее желудок. Посмотрев на часы, немного присвистнула. «И не мудрено, что есть захотелось. Уже первый час дня, а ела я в последний раз около семи утра. И то выпил чашку кофе, потому что не хотела опоздать на первую лекцию. Да еще и нанервничалась дофига». А после всех этих нервных встрясок ей хотелось почему- то есть. Вопреки всем нормальным законам о стрессе возникал дикий, ну просто волчий аппетит». И Мария, развернув шоколадку, отломила кусок, и протянула полковнику.
- Держи. А то как – то одной скучно есть.
- Спасибо. – Николай взял кусок шоколада, и от этого внимания ему стало теплей на душе. А Мария, смакуя шоколадку, продолжала раздумывать: «Я самым честным образом стану рядовой домохозяйкой! Буду варганить невообразимые супы из бычьих хвостов, пирожки и луковые супчики! Запекать мясо, и делать всякие там тортики. Хотя хуже домашнего рабства ничего нет! Ведь только что вымытая посуда через полчаса опять грязная. И обратно ее груда лежит в мойке. А даже тщательно глаженые рубашки фантастически быстро мнутся. На вытертые полки в мгновение ока садится пыль. А выпеченный торт или пирог в два счета исчезает. И обратно начинается бег по замкнутому кругу». Когда едешь на новенькой, почти с нуля, машине, то и время в дороге, кажется, птицей летит, не задерживается. Николай изредка посматривал в зеркальце заднего вида, в котором отражалось лицо его будущей жены. «А у нее прелестные волосы, такие черные и волнистые… округлые руки, и длинные пальцы. Интересно, какое колечко ей подойдет? И глаза.… Такие же таинственные, наполненные магическим светом. Точь – в точь, как огонь. И чем больше в них смотришь, тем они притягательнее, и труднее оторвать от них взгляд. Они такие же выразительные, как глаза испуганной лани». По дороге Николай, ее будущий супруг, остановился около салона свадебных обрядов.
- Машенька…. Можно так тебя называть? - взял он нежно девичью руку.
- Да. Так и называй меня. Милы больше нет. Она умерла час назад. – С горечью проговорила Мария.
- Машенька, пошли, я куплю колечко для тебя. Так надо. Понимаешь? – Голос Николая дрогнул от скрытого волнения. Он мысленно молил: «Господи, сделай так, чтобы она не отказала! Это такая своенравная девчонка, что передумает в последний момент. У нее точно уж семь пятниц на неделе, и все разные!» Мария подняла на него свои черные, выразительные глаза, полные тоски, и произнесла:
- Если так надобно, то пошли, я выберу себе кольцо.
- И мне тоже. Я в этих игрушках нихрена не смыслю.
- И тебе тоже. – Она отложила косметичку в сторону. Полковник вышел из салона, и открыл дверь. Подав руку Марии, улыбнулся, и подумал: «Неужели сбывается моя мечта? И эта красивая девушка станет моей женой? Ой, боюсь, и думать об этом!» - Он толкнул дверь салона услуг, и они остановились у витрины. Белые платья… Тонкая, как паутинка, фата…
- Выбирай любое платье, все, что тебе нравится.
- Но ты сказал, что наш брак будет только фиктивным? И к чему тебе лишние траты?
- Я от своих слов не отказываюсь. Но… ради меня… я всю жизнь мечтал о такой свадьбе.
- Будь по – твоему. – Мария остановилась около чудного платья, утопавшего в каскаде кружев.
- Я хочу это…- Продавец, невысокий мужчина средних лет, смутился:
- Это платье не продается. А сдается только напрокат. Но полковник был суров и неумолим.
- Моя невеста желает это платье – я его куплю. Представьте, что его украли, или испортили на свадьбе. Чтоб вы сказали по этому поводу? Продавец нервно потер подбородок.
- Высчитали стоимость.
- Вот так и сделайте. – Полковник достал солидный бумажник крокодиловой кожи. – Я считаю разговор оконченным. Заверните это платье. Туфли, и прочую мелочевку, что нужна для невесты.
- Колечки будете покупать? – Засуетился продавец.
- Обязательно. Машенька, выбирай. И для себя, и для меня. Мария остановилась около витрины с ювелирными украшениями. Продавец подал свинцовые болванки для примерки, и выяснилось, что у нее шестнадцатый размер. У Николая еле подошла девятнадцатая. Девушке приглянулось тонкое, изящное колечко с огранкой.
- Хочу это.
- Как желаешь, моя фея. Но может, тебе больше подойдет это, смотри! – Николай показал на большой, массивный перстень.
- Но это не обручальное кольцо. – Смутилась Мила.
- Пускай будет по – твоему. Но этот перстень я куплю тебе в качестве свадебного подарка. Дайте нам два обручальных кольца. И чтобы они были одинаковые. Продавец вложил кольца в бархатные футляры, и подал Николаю. А где можно купит цветы?
- Рядом. – Ответил продавец, пересчитывая деньги.
- У вас есть что – то типа примерочной? Моя невеста переоденется.
- Да, да… вот, прямо перед вами! – Указал продавец на кабинку с зашторенным входом. Мария взяла платье, и скрылась за ширмой. Через пять минут она выпорхнула из за шторки. «Бог мой, как она хороша!» - С восхищением подумал Николай, разглядывая девушку в подвенечном платье. Они вышли из магазина. На улице накрапывал легкий дождик. Через четверть часа они поднимались по лестнице, которая вела в консульство. Консул, седовласый мужчина, сидел за столом, и что – то писал. Увидев Николая, поднялся навстречу ему.
- Сколько лет, сколько зим, Иванович! – мужчины обменялись рукопожатиями. – Ты, каким ветром?
- Жениться надумал. Вот моя невеста – указал он на зардевшуюся Марию.
- Что, прямо сейчас? – С удивлением уставился консул на невесту.
- А зачем дело откладывать в долгий ящик!
- Но…. Я даже не знаю, что вам сказать… положено месяц. Это для раздумья.
- Какое там раздумье! Меня в Грозном грохнут, может быть, на следующей неделе. Так что, мне старым холостяком и помереть? Расписывайте нас сейчас, и немедленно.
- Хорошо. Я с вами полностью согласен. На каждое правило есть масса исключений. И ровно через десять минут, которые потребовались на оформление всяческих бумаг, Мария в присутствии консула обменялась кольцами с Николаем. Ровно через час девушка изменила свою фамилию на Короленко. Новоиспеченный супруг заехал по дороге в цветочный салон, и купил букет чудных алых, как утренняя заря, роз. Она сидела на переднем месте, и этот букет лежал на ее коленях. А Николай изредка поглядывал на нее, и ему казалось, что он спит. И это сон. «Мария – моя жена… Моя…»
Они подъехали к дому ближе к вечеру. Ольга только вернулась с работы.
- Не забывай свое обещание. – Шепнула Мария, снимая обручальное кольцо, и выходя из машины. – Мамочка, смотри, какие цветы подарил мне Коля! – обняла и поцеловала она мать.
- Чудные цветы. Коленька, ты никак женился? – Подала руку Ольга гостю.
- Женился? – Смутился Николай. – И вспомнил, что не снял обручальное кольцо. Отступать было поздно.
- Да, женился. Мария обожгла его взглядом, и он продолжал – да. Женился.
- И на ком же? – От удивления приостановилась Ольга. «Все. Сейчас выдаст!» - Помертвела Мария.
- Не скажу. Секрет. – Загадочно улыбнулся Николай. – Пока не скажу. А потом будет видно.
- Фи… Приколист! – Сердито сверкнула на него взглядом Ольга. – Дочка, ставь цветы в воду, и пошли ужин готовить. – Коротко сказала она Марии. Вечером вся семья собралась на ужин. Елена и Мария постарались на славу. И в чесать желанного гостя приготовили пельмени. А Мария испекла свой фирменный пирог с яблоками. Когда выпили по рюмке домашнего вина, и немного подзакусили, за столом спало первое напряжение.
- Хотите новый анекдот за моль? – Спросил Николай.
- Давай, трави! – Елена с интересом взглянула на своего гостя.
- Так вот. В магазине покупатель спрашивает продавца: «Послушайте, ваше средство от моли никуда не годится! Моль жрет его с удовольствием. А продавец отвечает: «Так это так и задумано – пока она жрет средство от моли, ей не до одежды».
- А я слышала анекдот про тараканов. «Новый Райт» не только убивает пятьдесят тараканов, но и сводит с ума еще с десяток, заставляя их выбегать из щелей, и бросаться под тапки.
- Ой, за тараканов море анекдотов. – Засмеялся Николай, нанизывая маринованный гриб на вилку. - А ты как с ними борешься?
- У меня их, слава Богу, нет.
- А я своим мелков дал – так сидят в углу, рисуют. Хоть под ногами не путаются! И вообще, люблю, когда теща правильная. Не орет на меня. Кстати, ты любишь футбол? Так, смотрю иногда, под настроение.
- А что? – Насторожилась Ольга.
- Так это вообще классно – теперь теща у меня золотая. Вместе будем футбол смотреть. А после работы можно будет попить пивка. Вот тесть – это правильная теща! – Николай похлопал по плечу Анатолия.
- На что ты намекаешь? – Насторожилась Елена. Мила густо покраснела, и срывающимся от волнения голосом едва прошептала:
- Мама и папа! Я сегодня вышла замуж… Елена от неожиданности уронила чашку чаю на пол:
- Мила! Да ты у нас точно, как бомба без детонатора! Всегда неизвестно что выдашь. Очередной розыгрыш? Скажи, что ты пошутила!
- Нет. Это на полном серьезе. Я вышла замуж. И завтра и уезжаю со своим мужем. – Она демонстративно вытащила из кармана обручальное кольцо, и надела на безымянный палец.
- И кто же твой спутник жизни? – С вызовом сказала Ольга.
- Он перед тобой. Это Николай. Мать бросила на Николая ошеломленный взгляд:
- Это ты? Но как ты мог? Это же дитя тебе в дочери годится! И тем более она давала слово Ивану выйти за него замуж.
- Иван женат. Он сошелся со своей бывшей женой. Я люблю твою дочь, и сделаю для нее все, чтобы она была счастлива.
- А как же институт?
- Я оформлю перевод – у меня для этого связей предостаточно. Как-никак уже полковник при штабе, а не простой рядовой в захолустной части.
- Ну, ты мен, брат, убил. – Только и пробормотал отец Милы. Остаток ужина прошел в тишине. Мила думала о предстоящей дороге. А мать – о разлуке. «Вот так всегда. Расти, расти, а дочь, как придет время, упорхнет. И снова одна».
Наступило утро. Вещи были уже собраны, и Мила поправляла волосы перед зеркалом. Она печально смотрела на кухонный стол, посуду, цветы на окне. «Я покидаю родную хату. Дом, знакомый до мелочей, где материнские руки, теплые, в голубоватых жилках, вымыли до блеска каждую половицу, и полили вон ту китайскую розу, что вот – вот должна расцвести пышным цветом! Но я уже не смогу увидеть прекрасные цветы. И когда мне доведется пройтись по знакомой улице с ее жасминами и сиренями, акациями и вишнями». Мария задумчиво стояла на кухне. Душа болела свежей раной, потому что из ее жизни исчез любимый человек. И осталась духовная пустота. Только теперь он понял, что зачастую любовь не ласкова, и не откровенна. Она подозрительна, нетерпима и ревнива до крайности. Мать давным-давно вернулась с работы. Она отпросилась на несколько часов, чтобы проводить в дальнюю дорогу свою дочку. И теперь возилась на кухне. Она собирала дочери и новоиспеченному зятю в дорогу гостинцы. «Все течет, все изменяется. И нет ничего постоянного в этом мире. Вот и моя девочка уходит из дома…» - Горько вздыхала она, укладывая пирожки в пакет. Запах корицы и ванили доносился до Марии. Он приятно щекотал ноздри, напоминая, что в дороге будет любимый яблочный пирог. На спинке стула приметила кухонный передник матери. И, взяв его, поднесла к самому лицу. Вдохнув аромат, который хранила ткань, прошептала,
- как пахнет ванилькой и яблоками! - Это был запах ее матери. И будто бы в жизни ничего не изменилось. «Прощайте, мои надежды. Прощай, моя любовь! А я-то, как глупая девчонка, размечталась. Да, видать, права народная молва, что мечтать не вредно, вредно не мечтать». Из состояния глубокой задумчивости девушку вывела резкая, звонкая телефонная трель. «Кто бы это мог мне звонить?» - Терялась она в различных догадках, едва-едва подавляя нервозную дрожь, схватила трубку
- Алло, я слушаю. Алло, я слушаю. - По проводам, словно издалека, донесся до него спокойный, приятный мужской баритон:
- Приветствую тебя, любимая. Как делишки? Надеюсь, признала своего капитана? Это я, твой Иванушка.
- Я так и поняла, Как не признать! Знакомы не первый, и не последний день, не первый год. – Холодно ответила Мария и криво улыбнулась. К ней подошла мать, и тихо шепнула
- Кто это? Мария прикрыла трубку рукой, и раздраженно отмахнулась:
- Не мешай. И услышала в трубке:
- Что за надутый тон? Разве ты не рада, что я тебе позвонил? Как обитаем? Я, наверное, не совсем вовремя? – как будто прочитал ее мысли. И, девушка, стараясь сохранить невозмутимость, с прохладцей ответила:
- Живем, – хлеб жуем. Кваском запиваем.
- Я так и понял. Это вообще – то не телефонный разговор, так что завтра жди меня в гости. - Девушке показалось, что небо почернело как перед грозой, и черным вороном стало стремительно опускаться на осеннюю землю. Сердце сжалось от невысказанной тоски, и на глазах выступили росинками слезы.
- А зачем ты приедешь? К чему такая канитель? Прими мои поздравления по телефону.
- Так для тебя это уже не сюрприз? Это Настя, наверное, написала письмецо? Что – то дрогнуло у нее в лице: то ли губы, то ли тонкие, причудливого выреза ноздри.
- Да, я все знаю. Так что будь счастлив и не чихай. За оконным стеклом послышался нетерпеливый автомобильный сигнал. Девушка, всем корпусом обернувшись к окну, смотрела на свою любимую яблоню. А в черных глазах было такое выражение, будто она летела в высь. Должно быть, такое выражение бывает у подраненной насмерть птицы. Все произошло так быстро, что мать ничего не успела сделать. Мила, бросив трубку, выбежала из прихожки.
- Мила, Мила, погоди, может статься, вы еще помиритесь? Ведь можно еще
- Нет, мама, шабаш. Поздно. Я замужем за хорошим человеком, и уезжаю отсюда. – Жестко ответила она матери. Сейчас меньше всего я горю желанием его видеть.
- Что ж такое? Что вы там не поделили? – Насмешливо прищурилась Елена.
- Мама, перестань лезть в душу. И так тошно. На политике не помирились. Бери ключи, я пошла. - Положила ключи от дома на телефонный столик.
- А это что за новости? – Брови Елены капризно изогнулись. – Возьми ключи. Ты не чужая. «Между нами все закончено. Мы слишком уж разные люди…» - Мысленно успокаивал она себя, выпустив из памяти то, что еще сказал старый Эзоп, когда нам что-то недоступно, то всегда зелен, зелен виноград. Пройдет время, и она, с высоты пройденных дней поймет, что любила да и любит Ивана. Потому что время и расстояние – отличные лекари и наставники. Хотя жизнь – глубокая рана, которая редко затягивается. И река времени уносит к водопадам смерти всех, кого мы любим и ненавидим. И нас тоже. В трубке послышались короткие гудки. Капитан с тупым выражением лица глядел на стену. До его сознания то, что сказала Мария. «А она не изменилась, все такая же упрямая и принципиальная. Настоящая ослица. Вот связь хреновая. Техника на грани фантастики. Разъединили, наверное…» Удивленно взглянул на телефон. Но душа заболела, заныла непонятно от чего. «Что за фокусы…» И капитану припомнилось далекое детство. Когда их класс отвели первый раз в цирк. В одном из номеров фокусник выходил на сцену. В черном плаще, и высоком он походил на сказочного волшебника. Артист снимал с головы свой высокий цилиндр, и вытаскивал из него обычного белого кролика, держа его за уши. А после из того же цилиндра появлялась на сцену дюжина ярких шарфов, яблоки, апельсины, лимоны, маски, веера и прочее, прочее, прочее. И каждый раз, когда перед зрителями показывались новые предметы, они думали, что фокус закончен. Но фокусник запускал руку вновь и вновь. И под конец номера иллюзионист доставал из цилиндра болонку. «Странно, отчего же мне вспомнился этот фокусник. Что тут общего?» - с недоумением потер виски парень. И сам себе мысленно ответил: «Я хочу сказать себе только одно. То, что я слышал – это только начало. Держу пари, что меня ждет еще впереди, то, что и у фокусника. Вначале будет кролик, а потом и шарфы, и веера. Под конец номера только появится болонка. Здесь явно что- то не так. Предчувствую, что дело пахнет керосином, но не могу понять, почему так вытанцовывается?». – Иван принялся нервно набирать номер. Однако к телефону никто не подходил уже. А он набирал и набирал до боли знакомый номер. И медлил, не торопился бросать трубку. Словно бы полагался на какое – то чудо. «Сколько мы не виделись? Почти два месяца. А мне показалось, что вечность. Побыстрее бы увидеть ее. Побыстрее». - Иван неторопливо посмотрел на часы. Стрелки показывали десять утра. Время, как показалось ему, замерло на месте. Он только сейчас понял одну жизненную истину, хоть и простую, как вода: нет хуже, чем догонять и ждать. Принимался накрапывать мелкий осенний дождик: мелкий, похожий больше на туман или пыль. И холодный. В воздухе повис аромат грибов и прелых листьев. А Мила в этот самый момент прощалась около дома с родителями. Ее душа болела от каких- то неясных предчувствий.
- Я вам напишу, как только приеду. Отец горестно вздохнул:
- Да, жизнь такая штук, что думаешь одно, а выходит совсем по другому. Я совершенно по-другому представлял твою свадьбу, дочка.
- Ну, как уж получилось.
- Береги себя, моя девочка! - Анатолий крепко пожал руку Николая.
- Бывай, зятек! И мне нужно бежать на совещание. Дела, брат, дела.
- Ты вечно занят. Интересно, у тебя найдется время спокойно умереть?
- Вряд ли. Смерть придет – не найдет. Так что всех благ. – И мужчина резко отвернулся в сторону, чтобы никто не заметил на его глазах набежавшую слезинку. За неделю командировки и напряженной работы накопилась усталость, и тут нервная система дала, неожиданны сбой. Мать поцеловала ее на прощание, и она села на переднее сиденье «Волги». «Все. Пути отрезаны. И назад дороги нет».». – Думала Мария, усаживаясь на переднее сиденье, рядом со своим мужем. Она подняла голову, и посмотрел на небо. По нему плыли облака. Розовые, лиловые, белые. Словно ее воздушные замки. Взревел движок, и машина отъехала от родительского двора. Мария развернула свежую бульварную газетку. Хотелось хоть чем-то отвлечься, и не думать о плохом. В глаза попалась заметка, и, прочтя ее, девушка от души расхохоталась.
- Вот придумали классно, ребята! Это уж точно, что американцев трясет при десяти по Цельсию, а русские сажают огурцы на своих дачах. – Он улыбнулся, вспомнив свою покойную бабку. Она, как только снег сходил с земли, уже начинала копаться в своем огородике. – И снова взял газету. - + 16. Русские ездят с опущенными стеклами. У итальянцев не заводятся машины. Это тоже верно. – 42. В Европе не функционирует транспорт. Русские на улице едят мороженое.
- Тоже, правда. – Проговорил Николай. И, немного помолчав, добавил. - Да. Жизня, какая штука, что многое без ста граммов не разберешь. До его слуха донесся приглушенный гудок тепловоза. «Обратно челноки рванули за товаром. А, впрочем, каждый выживает, как умеет. Кто-то торгует, кто-то ворует, а кому-то суждено этих проходимцев ловить и садить. Получается такой простенький круговорот природы, и от него никуда не уйти. По-моему, пока существует мир, наша родная ментовка без куска хлеба не останется. Всегда найдется личность, которая захочет прокатиться на чужой шее. Жизнь – это игра без правил. Простая история. Повесть без продолжения. А любовь? Это лишь мелкие круги на воде». А сзади, казалось, кричал телефон – Мила, вернись, вернись…
Глава четырнадцатая.
«Сорок лишь минут сорок лету «Аном». Всего ничего, однако, еще от аэропорта добираться черти сколько». – С этой мыслью Иван поспешал на стоянку такси. На выходе из аэровокзала почти что столкнуться с Василием нос к носу.
- Наше вам с кисточкой, капитан! – Его друг стряхивал со своих волос крупные капельки дождя. - Ну и ливень лупанул. Пока от тачки добежал к входу, немножко вымок. Я не думал, что ты будешь бегать на своих двоих. Вот черт полосатый! Вырвал все-таки свой шанс! – Его дружбан замер, вытаращив глаза от удивления. Капитан вымученно улыбнулся
- Здорово, Василий. Ну и похудал, что не заговори ты со мной, не признал бы.
- А тебя как не признать! Слава Богу, знакомы не первый, и не последний год. Вкупе не один пуд соли съели. - Криво улыбнулся Василий.
- Что у тебя за дела? Ты, чаем, не прихворнул? – Подозрительно уставился на друга капитан.
- Ой, и не справляйся! Помнишь ту последнюю операцию, на которой ты спас мне шкуру?
- Как не помнить! То поганое дельце.… Да это у меня на всю жизнь запомнилось! Мне тоже одна проклятая карга швырнула в лицо горсть земли, с какой – то ихней руганью. После этого все и началось, наверное. Не хотел тебе говорить сразу. А теперь худею, таю, как свеча, а сам не знаю, отчего все это. Каждое полнолуние эта зараза лакает мою кровушку. И я ничего не могу сделать. У тебя такой же кошмар?
- Был когда - то. Но уже почти, что год ничего не снится.
- Счастливый! – С завистью пробормотал Василий. – А я, понимаешь, ходил к одной бабке. Так она говорит, что проклятие на меня наложено, притом крепкое. Снять просил – так не берется. Говорит, что не по зубам, не по годам. Вот и маюсь неизвестно от какой хрени. Однако, что за время.… А ты-то сам как? Еще не женился? Ты у нас стал бравым парнем, хоть куда. Не то, что я, ходячая развалина. Пока что еще таксую, а дальше что, не знаю, не ведаю. Ноги уже потихоньку начали отказывать.
- Побазарим по дороге, я очень тороплюсь. Ты тут таксуешь? Сколько до Ак-шеиха возьмешь? Мне туда нужно попасть – во! – И капитан черканул тыльной стороной ладони себя по шее. Василий задумался, и медленно проговорил:
- Ну-кась, по тамошним дорогам, и это далековато. Полтинник – это, можно сказать, еще по-божески. Капитан достал портмоне:
- Извини, местной валюты не имеется. Все в долларах. Десять долларов, думаю, тебя вполне устроит. Так что поехали – Иван всунул в руку товарища банкноту. Василий остолбенел от неожиданности:
- Ты что, командир! Обижаешь кровно! Я же не какой-то там шкуродер последний, чтобы уже со своих друзей лупить бабки!
- Но и я на халяву не люблю кататься. Бери деньги – это же твой хлеб! Тебе тоже с неба манна небесная не сыплется. Бензин, запчасти – никто на «шарика» не даст! А не возьмешь ты, так я другому заплачу, и он отвезет. Извини, друг, я очень поторапливаюсь. Поехали. Возможно, у меня жизнь решается.
- Уговорил. Я возьму только за бензин и амортизацию. – Василий взял деньги, и принялся отсчитывать сдачу, но его остановил капитан:
- Оставь это. У меня нет времени.
- Поехали. Вон моя машина, стоит около газетного киоска. Так что раскрывай свой зонтик, и короткими перебежками к ней! Усек?
- Усек. Только у меня зонтика нет. Пробегу так. Не сахарный, не растаю.
- Так загружайся. У тебя много багажа? – спросил Василий. Малинового Жигуля.
- Да, два чемодана. Один здесь, - Иван показал на голову, - а другой здесь. – Он показал на живот.
- Ой, приколист! - Они выбежали под проливным дождем, и остановились около автомобиля. Василий открыл дверцу, и снял блокировку с внутреннего флажка передней двери. - Садись в салон. – Он толкнул дверцу машины. Иван быстро уселся на переднее сидение. От быстрого бега немного запыхался, и только сейчас перевел дыхание. Они медленно ехали по городу.
- Мы доедем за час?
- За час – очень сомневаюсь. А вот за полтора – вполне реально. И за каким чертом ты прешься в такую глухую провинцию?
- Хочу жениться. Или разве ты позабыл то, о чем я обещал Миле? Василий подмигнул своему другу, и сказал:
- Девочка эта с изюминкой! И другой такой особы я сам еще не встречал. Но, по – моему, она ломается, и больно задается. Хотя в некоторых делая, я стреляный воробей Оставь Милу в покое, бабник эдакий!
- Ты прав. Я не люблю долго возиться, ухаживать там и притаптывать на одном месте. Куда лучше пройтись вечерком по вокзалу, и за трешку такую красавицу можно снять, что только пальчиком оближешься! И безо всякого ломания! Иван презрительно поморщился :
- Василий, и ты занимаешься этой гадостью? Василий сплюнул в сторону, и бросил насмешливо:
- Подумаешь, чистоплюй нашелся эдакий! Знаем, чем заниматься! Давай оставим этот базар. Как в народе говорят – разговор на эту тему портит нервную систему. Сказать по честному? Я и не думал, что ты будешь ходить вообще. А выходит, я ошибался. Василий умолк. Он думал: «Но я видел эту девушку в аэропорту буквально четверть часа назад. К кому же он тогда едет? А может, я ошибся? Мало ли похожих людей есть на белом свете…»
- Вот, я своей матушке гостинец припас, - Василий извлек из –под сиденья литровую банку с черной икрой.
- Она у меня такой деликатес любит?
- А у моего друга на Сахалине такого добра хоть лопатой грузи. Только вывозить не разрешают. Да он летчик, и взять с собой баночку – для него не особая проблема. Вот и решил свою родительницу малость обрадовать. Да она эту икру может, есть ложкой, без хлеба и картошки. Я всегда удивляюсь, глядючи на нее. И удивительно! Черную икру любит, а красную – на дух не переносит. Только хоть бы с хлебом ела, или с сухариком. Я лично не могу представить, как можно запихнуть в рот ложку соленых рыбьих эмбрионов, запить это сиропом, и еще нахваливать!
- Каждому свое. Ешь ты мед с солеными огурцами? Почему ей нельзя поглощать икру со сладким чаем? У меня есть один знакомый, так он ест шоколад с арбузом. Да еще и расхваливает.
- Может, и так. – Опустил почему- то смущенно глаза Василий. - Понимаю, что такое сочетание дико, но моя подружка боготворит селедку со сгущенным молоком.
- Рассказывай, как ты живешь? – Иван взглянул на своего давнего приятеля.
- А, живу, как на отлете… - Достал сигареты Василий. – Курить – то будешь?
- Нет, не хочу. Я завязал с этим дерьмовым дельцем, и не хочу обратно начинать. – Вежливо отказался Иван. А ты чего такой кислый? – Подозрительно покосился на друга .
- Валька, моя сожительница, слиняла к своей мамке. Надоело, говорит, сидеть по вечерам одной.
- Скатертью дорога. Меньше народу – больше кислороду.
- Оно так. Но одному скучновато. Давай лучше заедем в какой – нибудь бар. И там вмажем по сто граммов за нашу встречу. На ГАИ в такую погоду не нарвешься. Они от дождя все попрятались по своим норам. Да и заесть можно.
- Не могу. Ты же прекрасно знаешь, что у меня язва. И врачи запретили категорически. Ни капли спиртного, даже пива.
- А, язва! Все это херня! Как говорят, сейчас на дурняк пьют и трезвенники и язвенники. Не обижайся, это шутка. У тебя очень крепкая сила воли. А я вот бросал, бросал.… А полностью отказаться не могу. Тянет, хоть волком вой. – Василий чиркнул спичкой, и сделал первую затяжку. Некоторое время он сосредоточенно задерживал в себе дым, а потом медленно, как бы смакуя, выпустил его сквозь вытянутые губы. – И откуда мне знать, что дальше будет. Живу одним днем. Прошло с утра до вечера – и ладно. А что завтра - доживем – увидим. – Лениво произнес парень, выпуская несколько колечек дыма. Вся моя жизнь – сплошное дерьмо! – Василий лениво пожевал сигарету.
- Я тоже такого мнения. - Иван умолк. - Опустил почему- то глаза капитан, и до самого завершения дороги не проронил больше ни одного слова. Чтобы как-то скоротать ночь, вспомнил прошлое лето. И перед глазами ясно и четко встала маленькая, уединенная бухточка, где Милочка обожала купаться и загорать. И теперь мысленно проходил узкой, каменистой тропкой, которая пробегала девушка по кромке обрыва. Внизу белели парковые беседки, и скамеечки, на которых так любили сиживать старики. А дальше, за ее изгибом открывалось море. И его поверхность переливалась в зависимости от того, какая была погода. Морская гладь блестела расплавленным золотом, и ловила солнечные зайчики. В одном месте вода была голубой, в другом – совсем зеленая. А далеко от берега была малахитовая. И золотистый песок прогретого за день пляжа, на котором лежала Мария. Он четко вообразил фигурку своей невесты, и ее холмики грудей. Их очертания были мягкими, расплывчатыми. «У Марии пухленькие губки, похожие на полураскрытый бутон цветка. Как давно я их не целовал, так давно». – И в памяти всплыл томный, пьянящий поцелуй. Как ее уста медленно, подобно раковине, хранящей драгоценную жемчужину, раскрывались. И в них трепетала жизнь и страсть, омытая прохладной морской водой. И одновременно ее рука обвивала его шею, страстная и знойная в любви.
Василий сдержал свое слово. Ровно через полтора часа малиновый «жигуленок» влетал по заброшенной проселочной дороге в маленький поселок. Василий гнал, насколько позволяли технические возможности его железного «коня», отсутствие «гаишников» по самой короткой трассе. Вот и домик на окраине городка. Маленький, аккуратный, в окружении деревьев. Перед ним был разбит палисадник – частью под огород, частью под клумбы с цветами. Под окнами был - садик, в котором росли вишни, абрикосы, яблони и алыча. Традиционный крымский дом вобрал в себя опыт разноплеменного населения. Тут проявлялась татарская тяга к обособленности, что выражалось в отсутствии окон в стене фасада. От греков пришли островерхие черепичные крыши. От украинцев – привычка белить стены, а то и штукатурить снаружи блочный ракушняк. Болгары принесли любовь к простору комнат, к обустроенности подворий, подсобными помещениями. «Вся наша жизнь – это огромный вишневый сад. Ветер дунул, и оборвал цвет. Был, и нет человека». – С этой мыслью Иван толкнул калитку рукой, и парни вошли во двор. До его тонкого, профессионально натренированного слуха военного донеслись приглушенные рыдания. От этого почему – то на мгновение замерло сердце. Капитан себя успокоил: «Нормалек. Если бы с Милой случилось какое-то несчастье, то калитка и двери были бы распахнуты настежь. А так я сам их открываю. Поссорились, бабы, вот и ревут по углам. У женщин слезы близко к глазам, чуть – что, и плачут». – Он осмотрелся в чужом дворе. «Как много цветов! Особенно роз». Капитан вежливо постучал в дверь.
- Кто там? – Раздался осторожный женский голос.
- Хозяюшка, принимай сватов! – отозвался Василий. Дверь распахнулась, и Елена от удивления всплеснула руками.
- А - а – а, Ваня! Приехал – таки. Молодец! И Василек с тобой! Какими судьбами! – Женщина вытерла слезы, и приветливо улыбнулась гостям. – Не стойте на пороге, проходите в дом, раздевайтесь…. Я на стол накрою. – Засуетилась она, пропуская в прихожку нежданных гостей.
- Здравствуйте, хозяюшка! - С этими словами гости вошли в дом. Сняв кожаную куртку, и пригладив немного у зеркала волосы, Иван, слегка пригнувшись, чтобы не зацепить дверной проем, вошел в зал. Там он заметил огромный фотопортрет на стене простенько обставленной гостиной. Мария… Она была в простеньком сером платье. Бледно – голубой шарф ласково и воздушно обвивал ее плечи. Маленькая соломенная шляпка бросала прозрачную, легкую тень на ее лоб. Волосы, светлые, казалось, воздушные мягкими прядями обрамляли ее лицо. А глаза.… Того загадочного черного, почти цвета безлунной ночи, оттенка, который так часто воспевали поэты! И который так редко встречается в жизни. Прекрасный цвет и разрез глаз, больших, задумчивых и нежных заставил вздрогнуть, затрепетать сердце от волны любви, нахлынувшей на него. Именно эти глаза очаровывали его, и он не замечал, что подбородок слишком тверд для девушки. Однако капитан не замечал этих мелких недостатков. Так была велика непреодолимая сила его любви. А хозяйка хлопотала, накрывая на стол.
- Присаживайтесь к столу. Чем богаты, тем и рады. - Ой, кофе сбежит на газ плиту! – Ахнула Елена, и легко упорхнула на кухню. – Она вернулась с кофейником и чашками. Начав разливать кофе, из буфета извлекла, и поставил вазочку с печеньем и розетку с медом на стол. – Пардон, но сахарочек закончился. На работе совсем замоталась. Одно к одному.
- Да не оправдывайтесь. Мы к вам не пополдничать пришли. Хотя за кофе спасибо. – Спокойно сказал Иван. Елена поставила на белоснежную скатерть бутылку домашнего вина.
- Я пас!– Смущенно отвел глаза Василий. - А я от этих доморощенных ученых добра не жду, одни только пакости. Видят же, гадючьи души, что мы живем и наслаждаемся. Вот и решили подпортить тебе настроение! Если бы мне попался тот профессор, то я за себя не ручаюсь, излупил бы так, что у него звезды из глаз посыпались бы.
- А насчет выпивки, я, временно, тоже пас. Врачи наложили категорическое табу. – Вежливо отказался Иван.
- На нет и суда нет. – Убрала вино в сторону хозяйка. – Вы перекусите с дороги. Проголодались, по всей вероятности. Василия не нужно было уговаривать дважды – он навалился на угощение. А Ивану не шел кусок в горло. «А все - таки любит она меня или нет?» - Он все исподтишка поглядывал на крыльцо, втайне ожидая, что сейчас со скрипом откроется входная дверь, и войдет его любимая. Свежая, румяная с мороза, легкая и светлая, как солнечный луч. «Боже мой! Это самое большое наказание – кого-то ждать и кого – то догонять!» – И глянул в сторону часов. Ему показалось, что стрелки застыли на месте. Старые напольные часы хрипло пробили полночь. Маленькая балерина, выпорхнув из замка, протанцевала свой минутный танец, и вновь скрылась за его стенами. Парень задержал на мгновение дыхание, и, как пловец, какой ныряет в холодную воду, решился сказать:
- Я обещал вашей дочери, что, как только стану на ноги, то сразу же приеду к ней. Я люблю вашу Милу, и хочу жениться на ней. Лицо женщины потемнело от скрытого страдания:
- Я глубоко убеждена, - произнесла Елена, - что каждая женщина, хотя в душе и ранимее вас, мужчин, но намного терпеливее. Особенно в те периоды своей жизни, когда она любит. Женщина может сносить от любимого человека обиды и оскорбления. Она способна очень многое прощать, но.… Пусть мужчины не обольщаются – она умолкла. Капитан с недоумением взглянул на нее:
- Как понимать вас?
- А вот как хотите, так и понимайте. Женщина прощает почти все мужчине, которого любит. Но в ее любви имеется очень опасный предел, когда женщина как бы взрывается. И, взорвавшись, она обязательно отомстит. Рано или поздно, но отомстит! Я думаю, - заключила она почти торжественно, - женщина имеет право на эту месть от природы. Надо ценить женщин, уважать их, имевших несчастье полюбить мужчин, недостойных большой женской любви. По-моему, мы еще живет в христианском мире. И наша культура не приветствует многоженства. Это гаремы в средней Азии, а мы пока обитаем в европейской части мира.
- А при чем тут гарем? – Удивленно глянул Иван на хозяйку дома.
- А притом, что Мила вчера днем получила письмо от вашей жены, где Анастасия пишет, чтобы она порвала с вами всякие отношения. Лицо Ивана сполотнело:
- От какой жены? Я холост.
- Я не знаю, кто прав, кто виноват в этой истории. Время рассудит. Но вот письмо, - прочтите сами. И все поймете. - Елена подала конверт. Парень не стал его читать, а скомкал его в кулаке, да так, что от напряжения побелели пальцы:
- Это все неправда. Я не женат, и могу представить чистый паспорт, без штампов. А, впрочем, где Мила? Я объяснюсь только с ней.
- Вы опоздали ровно на два с половиной часа. Она звонила из аэропорта десять минут назад и прощалась со мной. Моя девочка подписала контракт и завербовалась. Она улетела в Грозный. А вам передала записку. И обручальное кольцо, которое вы ей подарили при последней встрече. - Елена извлекла из серванта пакет, и вытряхнул колечко, отдала Ивану.
- Вот. Буквы были написаны торопливо, кое - как. Парень прочел такие знакомые строки: «Мама, кольцо отдай Ивану. Я знаю, что он завтра приедет, поэтому больше всего я его не хочу видеть. Он женат. И пусть будет счастлив! Это судьба. Я на него не держу зла или обиды. Первая любовь сильнее всего. Молись за меня». Капитан вскочил от этой удручающей новости на ноги, и его лицо посерело, а на лбу заблестели капельки испарины. Он понял, что сейчас произошло что-то ужасное, и непоправимое. В мозгу промелькнуло: «если что с ней случится, то я не жилец на этом свете»! - Парень надел кольцо на мизинец, и поцеловал его.
- Простите. Я не думал, что так все обернется. Она глянула на него долгим взглядом затравленного животного, и прошептала:
- Это судьба. Я буду ее ждать. Если Мила позвонит – сообщите, что Настя обманула ее. Она не моя супружница. А после этого никогда ею не станет!
- А ради чего вам дожидаться Милочку? Если… Мать Милы чуть было не сказала, что его любимая девушка вышла замуж. Но что-то остановило, не дало произнести это роковое известие. Она видела, сколько скорби было в этих голубых глазах, что не смогла нанести смертельный удар. – Разбирайтесь между собой сами. – Только смогла выговорить, отведя в сторону взгляд. Ей было не по себе играть эту двойственную роль, но судьба не оставила ей выбора. «Я не только не имею права, я тебя не в силах упрекнуть за мучительный твой, за лукавый, многим женщинам сужденный путь… Лучше выразить нельзя, чем сказал Блок». – Подумал Иван. А вслух произнес:
- Я вам напишу. Вышлете мне адрес Милы? Я добьюсь визы, и вырву ее оттуда. Она уехала по контракту, и вряд ли загорится желанием его разрывать. Не спешите, время все расставит по местам, и покажет, как поступить дальше. Проверит ваши чувства, да и ее тоже. До встречи! - Иван резко повернулся в сторону выхода, и пошел. В висках пульсировала кровь, а в глазах стояла красная пелена. Взяв свою куртку в прихожке, по дороге к машине натянул ее. Моросил мелкий дождик, но парень его как будто его вовсе и не замечал.
- Эх, Маруся, нам ли жить в печали! – Проворчал Василий, выбегая следом за другом следом. - Постой, паровоз, не стучите колеса. Сбавь обороты, Шайтан! Не могу тебя нагнать. Однако капитан, будто его и не слышал. У него подраненной птицей билась только одна мысль: «Уехала! Боже мой, за что ты так со мной поступила? Ты даже не захотела меня выслушать, бросила трубку. Мила, ты такая загадочная… и такая непредсказуемая… как будто манящий болотный огонек. Кажется, была совсем рядом, только протяни руку! Ан нет! Только лишь подойдешь поближе, а этот огонек уже упорхнул. И слишком далеко, что и не догонишь». Иван только сейчас остро осознал, что ему так остро не хватает серебристого, мелодичного голоса, сладковатого запаха тела и ее просто существования Милы. Он услышал голос друга как будто издалека:
- Командир! Да не беги так, я за тобой не поспеваю. Однако нагнал его только около машины. Куда едем? Обратно в аэропорт?
- А мне спешить уже некуда. Так что давай, дуй на железку. – Иван подал руку хозяйке дома. – До встречи! Скажите Милочке, что я буду ее ждать. Месяц, два, три, год. А если надо – и больше. Но я не откажусь от своей любимой девушки.
- Я обязательно передам ей. – Горько усмехнулась Елена. Пожимая на прощание руку капитана. И вздохнула, тайно подумав: «бедный парень! Ты не знаешь, что Мила замужем. И за кем? За твоим лучшим другом! Увы, история повторяется». Иван все еще машинально сжимал злополучное послание. И когда сел в «Жигуленок», засунул его поглубже в карман рубашки. Это послание, как ему показалось, прожигало его грудь насквозь. Василий завел машину.
- Ну, родная, не подкачай! Куда едем? Капитан, словно в полусне, ответил
- Вези меня, хоть на северный полюс. Мне все равно. «Мария укатила.… Бросила меня!» - Вращалось в его мозгу одна только единственная мысль.
- Стоит сопли распускать? Баба с возу, - на колеса полегче. И кобыле послабление. – С некоторой ехидцей проговорил Василий. – И вообще! Женские капризы не следует принимать всерьез. Но Иван ничего не ответил на это ехидное замечание. Он был слишком занят своими мыслями, чтобы услышать эти слова. «Вот гадина ползучая! Как она могла так поступить! А я любил когда-то эту женщину! Настя, Настена. Анастасия». – Кружились его мысли, будто белки в колесе. Капитан барабанил костяшками пальцев по дипломату, который лежал на его коленях, и лениво смотрел в запотевшее окно. А за ним пролетала степь. «Почему так жизнь несправедлива, и завистливы люди? Кому мешала наша чистая любовь?» Он тяжело вздохнул. Его кровь кипела от непонятных, невысказанных желаний, а душа разрывалась от боли. Увы, всем известно, что горячее сердце склонно к поспешным выводам. Автомобиль кружил по городу. Василий молча сидел, и только дымил сигаретой. А потом включил радиоприемник. Из динамика полилась легкая музыка типа попсовой. Но Иван болезненно поморщился:
- Выруби это фуфло. Нет настроения грузить уши. Его дружок не стал противоречить, и молча нажал на выключатель. Вскоре автомашина остановилась напротив черного хода городского железнодорожного вокзала. Выехав на центральный бульвар, Василий тормознул на красный сигнал светофора. В этот раз едва не попал в серьезную аварию впервые за всю свою шоферскую жизнь. И вдруг мотоциклист перегородил дорогу. От неожиданности, смешанной с некоторой долей испуга, Василий едва не выпустил руль. Но, по счастью, он вовремя вырулил, иначе машина неминуемо бы врезалась в рейсовый автобус, который разворачивался на перекрестке. Автомобиль круто вильнул вправо, едва не раздавив злополучного мотоциклиста. Михаил свирепо выругался, и, еще раз крутанув баранкой, проскочил на волосок от грузовика с надписью «Пепси-кола», и помчался дальше. Эти странные кульбиты сопровождались воем, скрипом тормозов и отчаянной руганью. Мотоциклист попал под колеса грузовичка с рекламной надписью. А он поехал в сторону железнодорожного вокзала. Березки, покрытые желтизной осени, роняли желтый лист на пожухлую от ночного заморозка траву. Иван прощался на продуваемом всеми ветрами провинциальном железнодорожном вокзальчике со своим другом.
- Я так у тебя и не спросил – где ты сейчас работаешь? Или на пенсию проживаешь?
- Дела мои, как говорят, не чище сажи. Моей пенсии хватает на то, чтобы оплатить коммунальные услуги. Я, как тот солдат, умею копать. Еще умею не копать. Умею стрелять – не стрелять. Старые друзья устроили в гимназию – обучаю детишек основам военного дела. Но, признаюсь, это не по мне. Нет живого дела, а одна только порча бумаги.
- Пиши, звони. Не забывай! – На прощанье пожал Василий руку. – А то вот так всегда. Один нормальный дружбан, а поговорить нет времени.
- Да и ты не отказывайся! А то, как помог мне переехать, потом точно потерялся!
- Да не до писем было. И, честно говоря, писать было нечего. Одно и то же каждый день…. Ой, извини. Я малость потерялся. Дел по горло, и жизнь бьет ключом, да все почему то по черепу.– Василий, махнув на прощанье рукой, скрылся в машине. «Жигуленок», взревев движком, скрылся в туманной пелене дождя. А Иван отправился в билетную кассу. За стенами городок погружался в темноту. Замирало движение автотранспорта. А он этого даже не заметил, а стоял, и тупо смотрел в окно. За стеклом волновал ветер кусты сирени. И огромные липы, которым было больше сотни лет, казалось, шептали своими листьями: все пройдет, все пройдет, пройдет и это. Но рана в душе была слишком свежа и кровоточила. Он не слышал этого шелеста. Ему показалось, что это продолжение ужасного, полного кошмаров сна. И все, что происходит, снято на пленку, которую прокручивают в замедленном режиме. Наступала полночь. Время тайн и загадок. Почему-то потянуло холодком, и по спине прошла колючая, неприятная волна стужи. Чуть слышно шелестел редкий осенний дождь. Привокзальный динамик прохрипел:
- Поезд Симферополь - Киев прибывает на первую платформу. На перроне стояло несколько пассажиров. Дохнув гарью и копотью, прокатил тепловоз, волоча за собой стадо вагонов. Из черных вагонов, словно горох из разорванного мешка, высыпали пассажиры. И вновь захрипела машина, и потянула вагоны в путь. Тепловоз, сердито отфыркиваясь брызгами светящихся искр, глубоко дышал и, продавливая темноту, мчал по рельсам в глубину ночи. Тяжелыми взмахами вступали в огненный круг тепловоза темные силуэты придорожных деревьев, и тот час же обратно бежали в безглазую темень. Его фонари пронизывали темноту, и отвоевывали у ночи лишь десяток метров. Почти всю ночь капитан просидел в общем, вагоне. «Нужно чуток перекусить. Немножко поем, выпью горячего чайку, да завалюсь спать. Утро вечера мудренее. Пересплю со своим горем, а завтра будет день, будет и пища». – Размышлял он, доставая из дипломата свой термос и пакет с бутербродами. «Съем чего-нибудь, успокою обожаемую язву, чтобы не саднила». Достав холодную котлету, начал медленно жевать. Рядом с ним ехало цыганское семейство: три женщины в ярких, многочисленных юбках, с десяток чумазых детишек, и один чернобородый мужчина. Исподтишка парень следил глазами за этими людьми, и раздумывал: «эти люди живут по своему разумению, и притом удивительно бесхитростно. У них никаких сложностей: каждое чувство не приобретает тысячу и один нюанс. А все просто и ясно, как Божий день. Они любят, бояться, ненавидят, сердятся или радуются – и выражают это просто, естественно и ясно. И ошибиться нельзя. Возможно, в чем – то это животная жизнь, однако, по крайней мере, так существовать намного немудренее и проще. Никакого тебе там запудренного кокетства, ни игры в любовь. Если женщина тебя и полюбила, то она не замедлит это сказать. Если она вас возненавидела, то она вам об этом тоже скажет напрямую. Ни кокетства, ни игры в любовь, никаких ошибок или взаимного непонимания!» Дождливым осенним утром он выходил на перроне центрального Киевского вокзала, и сразу же направился к дому Анастасии. Он знал, что предстоит тяжелый, не очень приятная беседа. Но мысленно успокаивал себя, что это будет прощальный разговор, и его судьба больше никогда не перехлестнется с судьбой этой женщины, которая испортила ему судьбу.
Глава пятнадцатая.
А в это время Настена вернулась домой с ночной смены. Она переоделась в домашний халат, и поставила вариться кофе. В ожидании, когда закипит вода, взяла карты и принялась их раскладывать. Ей упорно выпадал бубновый король с крупным ударом. «От кого мне ждать неприятностей? От Ивана? Вряд ли. Заговор сработает наверняка, и он будет снова моим. Пусть только придет. И его опою любовными чарами» - раздумывала она, убирая карты в стол. Пути мужчины к сердцу женщины подчас настолько удивительны, что их нелегко понять. Но и пути женщины с мужскому сердцу уж вовсе постичь невозможно. Неосторожен, будет пророк, который берется предсказать, как развернуться события в жизни того или иного человека… Вот и арка двора. Под аркой – три ступени вниз. Ворохи желтых листьев кружились в воздухе. Все было красиво… Капитан задержался на секунду, и взглянул в небо. Высоко над ним пролетал самолет «Холодно, там, наверху! Пилотик в кислородной маске в своей кабинке скукожился, что жучок! Несчастный человек! Вечно дрожит при взлете и посадке. Да и наверху там не мед!» Вход во двор был как бы переходом от света к мраку. Двор, куда редко заглядывало солнце из – за его не слишком удачной планировки. Под его ногами захрустел мелкий гравий. Капитан быстро устремился в подъезд, и, перепрыгивая через ступеньку, побежал по лестнице. Лифт был занят, и он не стал ждать, пока кабинка освободится. Он уже был не своей лестничной площадке, когда услышал. Как лязгнула кабинка лифта, и распахнулась дверь. Из нее вышла какая – то женщина, и направилась к двери своей квартиры, которая была рядом с квартирой Анастасии. В ее руках были две полные сумки. «Видно, с рынка или магазина» - Подумал Иван, идя следом. Соседка бывшей жены открыла свою дверь и вошла в квартиру. А он остановился перед дверями Анастасии. Они были окрашены коричневой масляной краской. Рядом висел голубой металлический ящик для почты, а слева от него круглела розетка старого звонка. Иван твердо нажал белую пуговку. В дверях послышался резкий, настойчивый сигнал. «Кто бы мог быть с самого рання? Иван? Но у него еще занятия в гимназии» - размышляла, отправляясь к двери. Со стороны можно было залюбоваться ею. Женщина, гибкая, тонкая, но, должно быть, сильная.… Так четки и ритмичны были ее движения, когда она пошла отпирать входную дверь. Распахнув ее, от удивления ахнула,
- Ванечка? Ты ли? – Ее поразило то, что волосы парня были абсолютно седыми, точно в них набилось много снега. «А она значительно похудела!» - Подумал парень, и суховато произнес:
- Как видишь, Настя. Я, собственной персоной. Так ты меня пропустишь в прихожую? Или будем базарить на лестничной площадке?
- ну что ты, я тебя всегда рада видеть! Так что заходи! – Отступила на полшага в сторону, пропуская его в комнату. – Раздевайся, проходи на кухню. Хочешь, чаю, или кофе? У меня есть отменный коньячок! – Радостно тараторила она, идя следом за ним. Иван прошел на небольшую кухоньку. И первое, что бросилось ему в глаза – так картина, писаная маслом. Хвойный лес, тропинка, по которой бредет пожилая пара. Под большой люстрой с матовым стеклянным абажуром стоял обеденный стол, а вокруг него – несколько табуреток.
- Что ж ты стоишь? Снимай кожанку, присаживайся. Кофе попьем, можно и с коньячком. Может, чаю? Сливок? – Засуетилась Анастасия, бросаясь к буфету. Но Иван остановил ее решит отельным жестом:
- Постой, не суматошься! Я к тебе зашел не кофе с коньяком выпить, а серьезно поговорить. - Он, едва сдерживая гнев, швырнул письмо на кухонный стол. - Твоих рук дело? - Его глаза на мгновение вспыхнули, кулаки сжались, и он напрягся, точно тетива лука. Анастасия беспомощно огляделась вокруг себя, точно собираясь с мыслями. «Прекрасное лицо и сверкающие глаза …» - Он вздрогнул, напрягая память, и силясь вспомнить, где он видел еще такие прекрасные глаза. И перед ним возник живой образ гордой и мятежной грешницы, которую он видел давным – давно в далеком Сингапуре. А его бывшая жена твердо ответила.
- Сложный вопрос.… Но лучше иметь не кусок хлеба, а ломоть торта. Мы существуем на этом свете единожды. И второй жизни не дано. Об этом не стоит забывать. Да, моих рук. Я твоя жена, и никому не позволю разрушать свою семью.
- Ты забыла, что бывшая. И семью ты сама разбила пару лет назад. Итак, все ясно?
- Да… - Опустила глаза женщина.
- Зачем ты так поступила подло? Женщина вздрогнула, как будто от удара, но сохранила каменную неподвижность лица – ни один мускул не дрогнул на нем. Она смотрела ему прямо в глаза пронизывающим, пытливым, вопрошающим взглядом.
- Поздно беречь вино, когда в бочке светиться дно! Тебе все равно этого не понять. Знай только одно – я всегда, все время неизменно любила только тебя. А что Вадик? – Она на несколько секунд замолчала, и в раздумье опустила голову. На ее губах играла чуть заметная улыбка, а лицо полыхало румянцем от нервного возбуждения, и ей казалось, что она попала на одну тропу с диким зверем, который ринется вот – вот на нее. «Нет, лучше презрение! Я сильна духом, и хотя охота моя привела к такому повороту событий, все равно не откажусь от своей добычи!» - Подумала женщина. И деланно равнодушно произнесла. –
- Вадик? – И взяла на столике початую пачку сигарет. Щелкнув зажигалкой, закурила. – Вадик - это была моя самая ошибка, мое самое глупое заблуждение. – Стряхнув пепел в белую пепельницу на подоконнике, говорила, - Если б он не погиб, я все равно ушла бы от него к тебе. Она повернулась к нему профилем, и дьявольские огни вспыхнули в ее сверкающих глазах. Казалось, это укротительница в своем осыпанном блестками платье смотрит на льва, который, себе на беду, вообразил, будто он свободен в своих действиях. Но зверь в мужской душе не стал униженно помахивать хвостом, а кровожадно оскалил свои клыки. Глаза Ивана потемнели от гнева.
- Ну и гадина же ты! После всего того, что ты сделала.… Да ты своим поступком убила во мне все самое светлое и чистое. Веру в людей. А эта девочка возродила меня к жизни. – Он схватил ее за плечи, - понимаешь, что ты натворила? Понимаешь? Жгучие поцелуи ревности разрумянили ей щеки. А глаза сверкали тем великим соблазном, которого нет сильнее ничего на свете. Соблазном, который может таиться только в женских глазах, бездонных, словно омут. И от этого таинственных и полных загадки. Женщина испуганно захлопала длинными, густо накрашенными ресницами:
- А что я такого совершила? Я защищала свое счастье, как могла.
- Эта девочка ушла на войну. Где стреляют и убивают. И преимущественно подло, из-за угла. Из Настиных глаз брызнули слезы:
- Я, как могла, боролась за свою любовь.
- О какой любви ты говоришь? Ты ее сама убила два года назад. Ненавижу тебя! Ненавижу! Змея ты подколодная! Ты всю мою жизнь на обочину спустила. А возможно, и к лучшему. Если жизнь не клеится, то наш разрыв – это лучшее лекарство от всех неурядиц в семье. - Высказал он со злостью, и рванув дверь, выскочил из квартиры, словно из парной бани, весь в поту. «Гадина…. Гадина этакая подколодная», – в груди тяжело ухало сердце. Иван бежал по лестнице, в горячке забыв, что есть лифт. И только на выходе из подъезда остановился, чтобы немного отдышаться. А Настена рыдала на кухоньке от обиды. И оттого, что душой поняла – Ваня больше никогда не вернется к ней. Неисповедимы пути Господни. Как и пути человеческие. Он для нее потерян навсегда. Словно камень лег на душу. «Я никогда больше его не поцелую. Разве наша жизнь – не цепь случайностей? Разве счастье не походит на карточный домик? Пришла эта девчонка, шутя, выдернула самую нижнюю карту, и все рухнуло. И теперь мне нужно смириться. Что тут сделаешь? Против лома нет приема, и обуха плетью не перешибить. Даже будь у меня на примете колдунья, я не пошла бы к ней за приворотным зельем. Тут не помогут ни волшебство, ни магия, ни гипноз! И ничего я не жду в этом мире». И перед ней обнажилось ее одиночество, от которого она разрыдалась еще больше. «Господи, не остави меня!» - Молилась Настя, обуянная тихим ужасом перед призраками жизни. Известно, что особенно четко воспринимается белое на черном фоне, выстрел громче звучит в полной тишине, а огонек более заметен в глухую полночь. Все познается тогда, когда теряешь. А когда рядом, не так ценится. Она пролежала на диване до самого вечера. И когда стемнело, вышла на лоджию покурить. Глядя на вечерние звезды, только вздохнула. «Звезды.… Такие яркие.… А не могут рассеять космического мрака. А может, это и к лучшему? Бог дает каждому ровно столько испытания, сколько тот может выдержать…»
А жизнь шла своим чередом. Раз в неделю Ивану звонила мать Милы. И они разговаривали о житье – бытье. Елена выслала Ивану адрес Милы, и капитан часто, почти каждую неделю, писал письма в Грозный. А в ответ - ни строчки, ни словечка. Ему казалось, что он просто - запросто опускает письма не в почтовый ящик, а в какой – то бездонный омут. И откуда ему было знать, что все его послания попадали в огонь, так и не вскрытые, и не прочитанные. Их сжигал его друг Николай. В глубине души полковник боялся близкого товарища, и поэтому оттягивал время, потому что знал, что тяжелых объяснений ему не миновать. Чтобы хоть как – то заполнить свой быт, и не так остро ощущать свое одиночество, Иван оставил гимназию, и устроился работать в уголовный розыск. Его приняли на работу с распростертыми объятиями. Как - никак отставной офицер – спецназовец. Ведь такие кадры ценились на вес золота. Он часто брал документы на дом. По вечерам, разложив папки на кухонном столе, принимался за работу, и до самого утра писал мелким и твердым подчерком. Проведя всю ночь за столом, утром взбадривал себя зарядкой с гантелями, пробежкой в полтора – два километра, а потом принимал холодный душ. Выходил оттуда бодрым, быстро проглатывал завтрак, запихивал в дипломат бутерброды с маслом или холодной котлетой, и уходил на работу. Приходил домой после семи вечера, ужинал, и обратно садился за работу. И так день за днем. Наступила долгожданная для капитана суббота. За неделю напряженной работы поднакопилась усталость. Капитан мечтал отоспаться за все выходные. В этот вечер его никуда не вызвали. После хорошего, сытного ужина, он с чистой и спокойной совестью улегся на диван растянулся во весь рост. Маруська, его кошка, скрутилась в клубочек у него в ногах и еле слышно мурлыкала, пока ее хозяин спокойно просматривал, свежую прессу. Дни сочились, как свежие раны тоской, одиночеством, суевериями и предчувствиями. А в эту зимнюю ночь, как раз перед рождеством, Ивану долго не спалось. Он и посмотрел в окно. Сквозь мутноватое стекло виднелся огромный диск луны. Она, в окружении облаков плыла по ночному небосклону. И в ее неверном свете заросли каштанов казались такими дикими зарослями, как будто это было на в двух шагах от центра города, а густом, непролазном лесу за много километров от цивилизации. На душе у него было неспокойно. Ведь человеку, как и погоде, свойственны перепады настроения. Разве на небе всегда солнце? Бывает и дождь. Так и в нашем настроении не всегда радость. Бывает и печаль. Он лежал в постели и с тоской поглядывал на светящийся циферблат своих командирских часов. Приближалась полночь. Парень бросил мимолетный взгляд в сторону окна. Ночь была ясная и морозная. Город зажег свои предпраздничные огни, расцветив округу мерцанием разноцветных огоньков неоновой рекламы. А сна все не было…. «Чего я жду? Судьбы? Это штука пользовательная. Особенно кому повезет. Я знаю судьбу! Эта такая стерва, что не приведи Бог!» Иван повернулся на правый бок. Однако как не крутился с бока на бок, но никак не мог уснуть, не смотря на то, что устал за день. Да и от постоянной беготни очень болели ноги. Капитан вынул часы – на них уже был час ночи. Ему вспомнился залитый солнцем город. Такой воздушный, если глянуть на него с моря. Синеватый отблеск базальтовых мостовых, белый слепящий камень домов старой постройки, всплески полосатых тентов, растянутых над верандами и балконами.… В центре до глубокой ночи шумели кафе и бары… Фонтаны и зеленые скверики… Приморский бульвар, по которому прогуливались парами и поодиночке. И на каждом углу – цветы…. Все благоухало море, дынями, акациями, вином, дамскими духами.…Кое – как уснув, уже далеко за полночь, капитан и там не получил желанного отдыха. Ему приснился дурной, тяжелый сон. Тянувшиеся к северу облака пламенели кровавыми отблесками. Темно – красные лучи, проникая в развалины домов, озаряли их ярким, зловещим светом. Воздух был спокоен и неподвижен. И малейший шорох разносился кругом отчетливо и ясно, точно звук рожка. Где – то плакал ребенок. Издалека доносился голос женщины, и как тонкая серебреная струна, звенел в погребальном напеве. Ему грезилось, как будто он стоит у полуразбитого дома, а его Мила идет под руку с лучшим другом Николаем, и совсем его не замечают. Они остановились рядом с каким-то торговым центром. А он любовался девичьим лицом. «Удивительное создание! Этот тонкий, с небольшой горбинкой, нос. И ноздри довольно изящного рисунка, точно такого рисунка, как у греческих красавиц». И краем глаза приметил, что из-за угла в полковника прицелился снайпер - боевик. Вот он уже поймал в прорезь прицела крупную мужскую фигуру… еще немного, еще чуть – чуть… и грянет выстрел. Иван закричал: «Ложись!!!». А голоса как будто нет, пропал. И он шевелит губами, не в силах предотвратить грядущей катастрофы. Грохнул выстрел снайперки. И снег окрасился ярко – красными кровавыми брызгами. В душе возникло ощущение пустоты, словно его загнали в угол, и оттуда не было никакого выхода. – Он вздрогнул и резко подскочил на кровати от пронзительной телефонной трели. За окном начинало сереть зимнее утро. «Кто бы это мог звонить в такую рань?» - Капитан приподнялся и зевнул, а потом потер свою руку, которую немного отлежал во время сна. А потом с удивлением взглянул на часы. Стрелки показывали только пяти минут восьмого. «Это, наверное, Елена. Но почему так рано? Обычно она звонит вечером, после пяти.… Неужели что – то случилось с Милой?» - Сжалось от беспокойства душа парня. Капитан скрепя сердце потянулся к трубке, и услышал знакомый женский голос. Он не ошибся - это звонила Елена, мать Милы. Словно издалека, к нему долетел по проводам телефонной линии, прорываясь сквозь пургу помех такой знакомый женский голос.
- Доброе утро, Ванечка! Извини, что звоню в такую рань. Я тебя не подняла с постели?
- Доброго здоровья, Федоровна. Растормошила малость, но что ни делается, все это к лучшему. Дрянь ночью всякая снилась. А что-то приключилось? У тебя такой голос расстроенный.
- Да не знаю к чему бы это… знаешь… Милочкин портрет сорвался со стены, и стекло вдребезги разбилось. И фотография сильно испортилась. Как раз на лбу порезало осколками. Это не к добру.
- Ой, да не порите вы форменной горячки! Да что могло с ней произойти? Или случиться? Сидит себе там, в штабе, да приказики печатает одним пальчиком. Или пасьянсик раскладывает какой-нибудь там на компьютере. Читайте газеты – там же заключено перемирие. А сам мысленно добавил. «Да, как же, перемирие! С твоей дочкой может приключиться все, что угодно! Она может попасть под обстрел или в засаду. Может статься, схватит меж лопаток нож или пулю. Там, увы, нет тыла. Кругом одна передовая. И смерть не выбирает никого, а косит всех подряд. Что косарь траву». Но вслух произнес совсем другое – все будет нормально. Я думаю, что рождество мы встретим все вместе. Елена внутренне похолодела: «И тогда все откроется? Но все равно эта тайна не может так долго оставаться тайной. Все равно ты узнаешь, что Мила жена другого. И притом твоего лучшего друга». А вслух сказала:
- Я умом все понимаю. Да, Мария в тылу. И Николай ее никогда не даст в обиду. А вот сердечко болит. Да, чуть не забыла! Николаша приезжает на днях. Может, и Милочку отпустят. Так что приезжай на рождество. Встретитесь, поговорите, и решите все свои взаимоотношения. Я буду ждать. От этой новости, что он увидит Марию, сердце сжалось в сладкой истоме. Капитан подумал: «Мила, моя любимая девочка! Наконец – то я тебя увижу. Наконец-то». И он произнес:
- Да, я приеду. У меня есть парочка отгулов.
- Я буду ждать. Заказывать билеты на обратную дорогу?
- Да, а то потом и не уеду. – В трубке щелкнуло, и послышались короткие гудки. «Это звук отбоя…» - Мысленно отметил про себя Иван. И радостно улыбнувшись, пригладил усы. «Моя Мила приезжает, какой я счастливый! Наконец – то я увижу ее!» - с этими мыслями капитан вскочил с кровати и отправился в ванну. Глянул в зеркало и улыбнулся своему отображению:
- А я еще ничего! К теплой стенке приставлять не надо. – Он пригладил усы и сам себе подмигнул. – Держись, капитан! Еще не все потеряно!
Глава шестнадцатая.
«Скоро новый год! Подарки уже собраны. Вещи в чемодане. Так что вперед, товарищ бывший военрук, нынешний опер!» – Усмехнулся в усы парень, выходя из квартиры. – «Но почему у меня так на сердце тоскливо?» - Размышлял Иван, медленно спускаясь по лестнице. На привокзальной площади к нему прицепилась цыганка. Бренча своими монистами, елейно, как дьякон на проповеди, затянула.
- Давай, яхонтовый, погадаю тебе. Всю правду скажу, ничего не сбрешу. На что капитан проворчал:
- Отвяжись, пройдоха, не мозоль глаза. Однако цыганка не отставала
- Зря ты так со мной, мой сахарный. Вижу, что ты вдовый человек, и нет у тебя женщины. Нет, и не будет. На тебе стоит печать одинокого волка. Он приостановился, и, строго посмотрев на женщину, отрубил.
- Ты, тетка, ври, да не завирайся. Я, может, жениться только надумал. А ты меня во вдовцы записала. – И, он, не дожидаясь ответа, круто развернулся, и пошел в сторону перрона. Но цыганка не отставая, семенила вслед за ним.
- Старая Мариула зря ничего не скажет. Вижу, что ты вдовый человек. – Настаивала цыганка. Михаила это начинало злить, он резко приостановился, и напрямую спросил:
- Сколько тебе дать, чтоб ты отвязалась от моей души и оставила в покое? – Та оторопело посмотрела на него, но потом скороговоркой прошепелявила
- А сколь не жалко детишкам на молочишко. - Это его немного задело за живое. Детей он очень любил, и поэтому помягче произнес:
- А много ли их у тебя? Женщина тяжело вздохнула:
- Да много ни много, а хватает. Своих пятеро, да покойной сестры столько же. Он вытащил бумажник, и, достав купюру, сунул в жилистую руку цыганки.
- На червонец, не мозоль глаза, и брысь отсюда. Она мгновенно спрятала ее в замызганный передник неопределенного цвета:
- Дай бог тебе здоровьица, мой яхонтовый. А ты все ж подумай, мой сахарный, подумай. – Не отставала от него цыганка. На что Михаил, спрятав бумажник во внутренний карман, с насмешкой ответил:
- А чего мне думать? У лошади голова большая, пусть она и напрягается. В разводе я со своей супругой. А сегодня решил поехать к невесте. Так что, милая, попала ты пальцем в небо. Топай, сахарная, и благодари бога за то, что у меня сегодня хорошее настроение. А то б тебе точно не миновать ночевки на седьмом километре, в обезьяннике. Я, хоть и спокойный человек, но страшно не люблю, когда ко мне в душу лезут. Понятно? Цыганка подозрительно покосилась на него, и подумала: «Бог ты мой, а никак это мент привокзальный! Как я не признала опера из «крысятника»? Видно, старею, старею. Ну, его к лешему, и подальше от таких клиентов. Как я его не рассмотрела сослепу»? Она быстренько смоталась в скверик, где можно было найти клиентов поспокойнее и посговорчивее. Иван немножко приуныл: «Вот старая карга, все настроение испортила. И с какой стати она стала записывать меня во вдовцы? Если моя жена жива и здорова. И, тем более, я с ней официально развелся. Нет, все к лешему! И цыганку, и ее гадание. Он выбросил все из головы, что сказала ему гадалка. – Мало ли чего могла мне намолоть старая ведьма, чтобы заработать пару копеек детишкам на молочишко. Только не могу понять, какого она прицепилась именно ко мне?» – Размышлял он вслух, прохаживаясь по пустому перрону. Однако плохое настроение вскоре улетучилось, и душа вновь запела соловьем. «Завтра я встречусь с Милой…». Он поднял голову и посмотрел на вечернее небо. По нему плыли облака. Розовые, лиловые, белые. Словно его мечты. Город показался ему полупустым и обледенелым. На вокзале, в справочном бюро Иван узнал, с какой платформы отправляется Симферопольский поезд. Симпатичная девушка объяснила, что ему нужно идти на третью платформу. Там он и заметил Николая. Капитан сразу приметил то, что в волосах друга появилось много седины. «Постарел, поседел мой дружбан». – Промелькнула в сознании горькая мысль. – Привет, старина! Николай вздрогнул от неожиданности. В его глазах промелькнули досада и раздражение.
- А, это ты? Здравствуй! – Произнес он и натянуто улыбнулся. Вяло, пожав руку, сказал:
- Салют, чего загораешь? Пошли, кофейку попьем, Побазарим. О жизни, о людях. – Он с удивлением глядел на товарища. - Каков ты стал, настоящий красавец! И как твоя женушка поживает? Не скоро ли ожидается прибавление в вашем семействе? А я то грешным делом подумывал, что ты женишься на Марии. Далеко ли собрался?
- Ну, ты меня, друг, совсем вопросами завалил. Прям по горло. Поэтому я отвечу по порядку. И только одно. Настя одурачила вас всех. И Милу тоже. Я вовсе не женат, и сейчас держу курс на Ак-шеих. Решать свой семейный вопрос. Кстати, а Милу разве не отпустили с тобой? От этого невинного вопроса лицо Николая передернула легкая судорога, и он невнятно пробормотал:
- Работы до хрена и больше. Перед самым смотром просто-напросто натуральный аврал. А впрочем, что я это говорю…. – Николай потер виски. – Голова что-то разболелась. Лучшее средство от головной боли – это гильотина. Раз переболела – больше болеть не будет. – Он достал сигареты и нервно закурил. - А ты разве ничего не знаешь? – с удивлением взглянул на Ивана. Капитан посмотрел на него непонимающим взглядом:
- А что я должен знать?
- Ничего… ничего.… Все нормально. – Пробормотал смущенно Николай. - Так ты до сих пор не женат? - Лицо полковника вытянулось от крайнего удивления. И в голове вспыхнула мысль: «Вот черт! Что будет, если Мила это узнает…. А, впрочем, все это без толку. Я ее все равно сам уже почти что потерял». А вслух проговорил, - я столкуюсь с проводником, и поедем в одном купе. Поговорим, по рюмашке пропустим.
- Так и сделали. Когда подали поезд, полковник сунул проводнику пару долларов, и спокойно сел туда, куда хотел. Распихав багаж под полками, Николай поставил на столик бутылку коньяка.
- Давай, вмажем за нашу встречу. Сколько мы не виделись, а?
- Больше года почти! – Ответил капитан.
- Больше года…. А за это время столько произошло, что у другого и в жизнь не вместится…
- Я бы с удовольствием выпил с тобой за нашу встречу, но спиртного в рот не беру. Врачи запретили пить даже пиво. – Вежливо отказался Иван.
- А я, братан, напьюсь вдрызг. Чтобы все забыть. – С каким – то отчаянием проговорил Николай. – Душа просит шампанского и фруктов, а тело требует водки и огурца. Но водки нет. Значит, буду пить коньяк. - Он пил, и медленно пьянел. А перед глазами стоял снег, покрытый кровавыми брызгами. В его ушах звучал женский, почти, что детский крик:
- «Мама, мамочка…» - Полковник налил рюмку коньяку, и выпил, не закусывая. «Она - человек другого мира. Я ее никогда не понимал, и вряд ли смог понять. Так, наверное, было переопределено свыше. Я держал ее в своих объятиях, но никогда не владел ее сердцем… Сердцем и душой этой чудачки с ее фантазиями о смене времен года, и мечтами о великой любви. Она сама была мечтой. Неуловимой мечтой для меня. Я цеплялся за человека, а ловил тень! Нужно чуток перекусить. Немножко поем, выпью рюмашку, да завалюсь спать. Утро вечера мудренее. Пересплю со своим горем, а завтра будет день, будет и пища». - Николай сделал большой глоток коньяка, припав к горлышку. По глотке потекла огненная волна, но желаемого облегчения не было, как хотелось раненой душе. Голодный желудок резко взбунтовался и от боли. «Вот и язва моя любимая возмутилась. Это все жратва наспех, что попало и где попало. Добегаюсь, что придется лечь под нож хирурга. Нет, бросаю эту чертову службу. Здоровье дороже. Все равно ничего никому не докажу». - Он поставил бутылку на стол - Да, брат... Не хотел я этого тебе говорить, но, увы, придется. Не дожидайся своей Милы. Не приедет она. Наврал я тебе за проверку в штабе… понимаешь…. Милочку снайпер снял. Аккурат промеж лопаток. Я сам видел, потому что был рядом. Я ее доставил в Киев. Это было ближе, чем в Москву. Да и оказия подвернулась. Она уже третьи сутки не приходит в память. И никогда, наверное, уже не придет. – Полковник резко замолчал. Как черная туча гасит ясный день, так и его слова сгоняли свет с лица капитана. Весь хмель от коньяка мгновенно вылетел из его головы. Он увидел, что лицо Ивана стало пепельным – серым, зрачки парня потемнели от злости, а его волосы…. Его волосы стремительно седели…. прямо на глазах, превращаясь из слегка седоватых в молочно - белые. И от этого жутковатой картины по коже продрал мороз.
- Ах ты, гад! Повтори, что ты сказал? – Иван схватил Николая за грудки.
- То, что я сказал? – тупо уставился полковник на капитана, и пьяно икнул. - Я сказал, что Мила в госпитале. Она тяжело ранена. Просто смертельно. Глаза капитана вспыхнули немым, безудержным гневом, и полковнику даже почудилось, что он, точно пантера, готовиться к роковому прыжку. От тихо выругал себя: «зачем я ему все рассказал? Вот олух царя небесного!» А Иван прорычал:
- Зачем ты ей помог туда попасть? Разве ты не знаешь, что там творится? Это гражданским лапшу на уши вешают о перемирии…. А ты-то всю эту кухню изнутри знаешь – ведаешь.
- Отпусти, козел! А то придушишь ненароком, черт криворогий. Ты силы своей не чуешь. – Прохрипел полковник. Иван медленно разжал пальцы
- Ну и гад же ты после всего этого! Николай медленно потер шею. – Ты знаешь ее шальной характер. Она, ежели чего задумает, то своего добьется. Любой ценой…. И все равно туда бы попала. Кто знал, что так получится? Ее в штабе никто не обижал. Да, я тебе скажу всю правду. Мы ведь расписались в консульстве. Разве тебе Леночка не говорила, что Мила вышла за меня замуж?
- Нет, она мне ничего не говорила. Так ты ее муж? Ты, мой лучший друг, зная, что она для меня все…как ты мог так подло поступить со мной? – в глазах Ивана промелькнул гнев. Николай виновато пробормотал:
- Я всего лишь фиктивный муж. Только на бумаге, понимаешь? Она любила лишь тебя.
- А спал то ты с ней не фиктивно! Так, где Мила? Где мне ее искать?– Взволнованно схватил его Иван за руку.
- В госпитале. Понимаешь, я смог ее отправить в Киев а не в Москву. Она в том же центральном госпитале, где и ты был в свое время. Только спрашивай ее не под фамилией Журавлева. Она теперь Короленко.
- Сволочь же ты после всего этого.
- А ты не лучше. – Окрысился на него Николай. - Все мы в этом виноваты. И я, и ты, и Настена. Но больше всех у тебя рыльце в пуху. Ты первым ее разобидел. – Он порылся в кармане, и выудил оттуда часы. – Возьми. Она просила передать эту вещицу тебе. На память. Капитан откинул крышку, и знакомая мелодия заполнила купе. «Я люблю тебя, жизнь.… И я люблю тебя, моя Мила. Ты моя жизнь».- Подумал Иван, взяв часы в руку. – Снайпер ее ранил перед рождеством? Вы стояли рядом с каким – то магазином?
- Да, это было так. Только ты откуда знаешь? – Удивленно взглянул на него Николай.
- А это мне приснилось. Как раз под рождество. И фотография Милы утром, в семь, упала, и раскололась. Это мне мать позвонила и сказала.
- Так все и было. Все-таки Мария хотела перед отъездом из части купить всем вам гостинцы. Утром, когда было уже часов десять, мы отправились в лавку. Там ее и прихлопнул снайпер.
- Это по-местному десять. А по-нашему семь утра… знать, сон в руку. По всей вероятности, приметы еще срабатывают. Я сейчас выйду. А Елене скажи, что я расхворался. За Милу ни слова. Понятно? Эта весть убьет ее мать. Подарки для Леночки в этом пакете, - Иван поставил на стол, красиво оформленный пакет. Приближалась станция. Парень схватил шинель, повернулся гибким движением грациозного молодого животного, и выскочил в коридор.
- Постой, погоди! А как же чемодан? А твоя шапка? – бросился вслед за ним Николай.
- Потом, потом. – Капитан уже стоял на платформе. А поезд через минуту продолжал свой путь. Николай смотрел, как удаляется темная фигура его друга на пустынном перроне. «Вот человек, так человек! Он добился своего и стал тем, кем хотел. Не то, что я. Неудачник по жизни. Даже свою первую и единственную любовь не сумел сберечь». В этот раз Ивану очень крупно повезло. Казалось, сама судьба дала ему шанс испытать еще разочек свое счастье. И он почти сразу же пересел на встречный поезд. Сидя в пустом, холодном купе, он тоскливо смотрел в окно, а в мозгу вертелась одна – единственная мысль: «Как могло случиться, что моя милая девочка тяжело ранена? Зачем она поехала в этот проклятый Богом и людьми край? Неужели тяга к новому? Или что - то иное, чего мне не понять? Господи, сделай что – нибудь, чтобы она не умерла.… Только не умерла.… Как я ее люблю! Что иногда мне самому страшно, если я потеряю это существо. Господи, сделай, чтобы моя Мария не умерла!» - Повторял, как заклинание, всю ночь напролет. Он понял сейчас одну главную истину - только шелковое сердце не может болеть. А его сейчас разрывалось на части. Ранним утром капитан выходил на вокзале. А снегопад бушевал вовсю, занося всю округу сыпучим снегом. Но парень шел и шел напролом, слегка нагнув голову, чтобы снег не слепил глаза. Он как будто не замечал снежинок. У светофора остановился старенький «Запорожец». Капитан рванул переднюю дверцу, и устало упал на переднее сиденье. А перепуганному старикану в очках бросил на колени смятую десятку.
- Гони дед, в центральный госпиталь. Старик удивленно взглянул на седого военного.
- А если я вас высажу? Вы так, мягко говоря, грубо выражаясь, вломились…
- Дед, пойми, у меня вся жизнь решается! Ты когда нибудь любил по – настоящему? Так, что болело в груди, а за спиной, казалось, вырастали крылья? Старик потеребил свою козлиную бородку, и внимательнее вгляделся в лицо капитана. Откуда – то из глубин памяти вдруг всплыло его лицо.
- Бог мой, Иван! Пардон, я вас не признал! Сколько мы не виделись? Выходит, больше года? Так моя теория оказалась верной, и вы не то, что ходите, уже бегаете? – Удивленно протер он пенсне. Наступила очередь удивляться капитану:
- Петр Сергеевич, вы.… Извините, у меня такое в голове творится.… Что я вас не признал. Старый профессор нажал на газ, и машина медленно тронулась. «Молодец, парень! Добился, знать, своего! Хотя немного я и сомневался, но моя теория подтвердилась жизненной практикой. Н да.… Берегись мечтаний юности… ибо они сбудутся в зрелые года…» Так сказывай, что там случилось? – Петр Сергеевич бросил мимолетный взгляд, полный любопытства, на своего нечаянного собеседника.
- Мария… Она тяжело ранена, и попала в центральный госпиталь. Я должен ее увидеть.
- Это меняет все. Честно говоря, я туда и еду. Консультировать какой – то запутанный случай. Мария Короленко. Не она ли? Да, это моя Милочка.
- Но, насколько помню, у нее была другая фамилия. Птичья какая – то… - Он наморщил лоб, пытаясь припомнить. – А, по – моему, Журавлева!
- Мила не так давно вышла замуж. За моего друга, нашего общего знакомого, Николая. Он уже сорвал звание полковника. Как это получилось – сам не знаю. Мне ничего не говорили почти пол – года. А вся эта грязная история открылась только вчера вечером.
- Очень даже сочувствую. И постараюсь вам помочь все, чем только смогу. – С виноватым видом пробормотал профессор. И с грустной усмешкой подумал: «девушка своеобразно красива. Какая – то восточная красота, не свойственная славянской расе». Зимний мороз усиливался – в салоне было холодно, изо – рта валил клубами пар. Дорога петляла по городу, и старик – профессор сосредоточил все свое внимание на управлении автомобилем, и поэтому больше ничего не спрашивал.
- Вот и серое здание госпиталя. Петр Сергеевич припарковал машину на стоянку, что приткнулась почти рядом с входом. Они задержались на мгновение в вестибюле, пока профессор показывал свой пропуск. И вошли в вошел в вестибюль. В нос шибанул такой знакомый до боли запах лекарств, и хлорки, что от грустных воспоминаний заболела, заныла душа.
- Я покамест пройду к своему коллеге, а вы шагайте в приемный покой. Знаете, где это? – Спросил профессор. Планировку госпиталя капитан знал назубок, и поэтому ответил
- Да, я знаю, где находится приемный покой. Так там, через четверть часа и встретимся! - С этими словами профессор завернул в какой – то коридорчик, а капитан отправился в приемный покой. Это отделение он разыскал очень быстро. Там царила тишина. Только слышно тиканье часов. А за столиком зевала Настя.
- Ты? Какими судьбами? Удивленно округлила женщина тщательно подкрашенные глаза.
- Как видишь, это я. И пришел к тебе не для выяснения личных отношений. Мила поступала?
- Какая Мила? – Деланно удивилась Анастасия.
- Ты прекрасно знаешь, о ком я говорю. Не притворяйся невинным ребенком. Настя удивленным взглядом смерила капитана, а потом подошла к столику, и развернула журнал поступлений.
- Мария Журавлева…. Мила Журавлева… - Шепотом повторяла она. – Так ты говоришь, Журавлева? – Анастасия еще ниже склонилась над журналом поступавших. Ее длинный, наманикюренный палец заскользил по столбцам фамилий. – Увы.… Как не прискорбно, но за последние три дня такой не было. – С этими словами она хотело было закрыть журнал, но Иван остановил ее.
- Погоди, не торопись. Извини, запамятовал я одну детальку. Она не уже Журавлева, а Короленко.
- Короленко? – Вскочила Анастасия. – Она что, замуж вышла? – Не смогла удержать радости, которая прорвалась в ее голосе звонкой птичьей трелью.
- Да. Но это к делу не относится.
- Погоди… - Анастасия снова открыла журнал, и почти сразу же нашла нужную фамилию. – Так… Короленко… есть такая, в пятом боксе. Так это Мила… - Настя захлопнула решительным жестом журнал. - Она в палате для безнадег. К ней никак нельзя.
- Я тебя редко о чем просил. А сейчас заклинаю Христом – Богом. Проведи. Хоть на минутку.
- Забудь ее. Это безнадежный случай. Она в коме. Понимаешь? И вряд ли очнется. А если такое чудо случится, то ей инвалидная коляска обеспечена. Пожизненно. Это тебя не пугает?
- Нет. Не пугает! – Жестко ответил он, присаживаясь на жесткую больничную кушетку.
- Главным признаком нормального человека считается способность мириться с фактами. Зачем тебе связывать свою судьбу с больным человеком? Люби меня. Я молода, здорова, красива.
- Значит, я не совсем нормальный человек, если не хочу признавать факт ее болезни. Эта девочка…. Она для меня больше, чем жизнь. Проведи.
- Ты просишь о невозможном. Я не господь Бог, и не всесильна. – Опустила глаза Настя. - Встретим рождество вместе?
- Не знаю…. ты человек другого мира, и никогда меня не понимала. Да и не понять тебе меня. В этот момент в приемник вошел Петр Сергеевич.
- А, вот где вы, товарищ капитан! Я тут малость похлопотал. Так, коллега, прошу дать нам два халата. И провести в пятый бокс. – Он строго взглянул на удивленную Анастасию.
- Но туда нельзя! – Начало было она, но седой профессор жестко обрезал ее:
- У меня личное приглашение на консультацию больной Короленко Марии Анатольевны. Так что будьте любезны, дайте команду выдать нам два халата.
- Но почему два?
- Это личное указание вашего главврача! – Профессор положил на стол лист бумаги – можете прочесть, если вы мне не верите! Настя недоверчиво взяла бумагу, и пробежала по ней глазами.
- Хорошо. Возьмите на вешалке два халата. Я вас проведу. – Натянуто пробормотала Настя.
- Проведите, весьма буду признателен. – Скороговоркой пробормотал Петр Сергеевич, натягивая халат. Настя протянула Ивану второй медицинский халат.
- Бери. Да не натягивай ты его на себя! Точно в плечах по шву лопнет. Шился – то не на десантника. И пошли. «С Богом!» - Мысленно проговорил капитан, шагая за профессором и Настей. Они миновали стеклянную дверь с крупной надписью «РЕАНИМАЦИЯ». В стерильно чистой, белоснежной палате Иван увидал кровать, на которой лежала Мила. За год разлуки девушка до чрезвычайности изменилась, похудела и побледнела так, что, как казалось капитану, от ее лица исходило голубоватое свечение. Ее лицо похудело, а под глазами залегли огромные темные круги. Ритмически гудела аппаратура, и на экранах мониторов плыли прямые, тонкие линии. Ему почудилось, что его любимая девушка заблудилась, и запуталась в какой-то огромной паутине. И жадный, прожорливый незримый паук капля по капле потягивает ее силу и кровь. Медики подошли к мониторам аппаратуры, и профессор стал внимательно всматриваться в кривые и прямые линии, что рисовались на стекле. Капитан остановился у кровати. Петр Сергеевич что – то говорил Насте, а парень стал перед любимой на колени, и, взяв худенькую, полупрозрачную руку, ласково прошептал.
- Здравствуй, Мила. …. Это я, Твой Ванечка. – Он поднес руку к губам и нежно поцеловал. – Господи, я отдал бы всю кровь, каплю за каплей за тебя, родная. Только б ты открыла глаза, и сказала хоть одно словечко! Только бы ты жила, мне больше и не надо. – Он вновь поцеловал руку. А на экране линии, до этого ровные, слегка дрогнули, и зашевелились.
- Ее мозг жив, и эта девчонка может прийти в себя! Говорите, говорите же! – Петр Сергеевич возбужденно прилип к монитору. « Неужели эта девчонка очухается? И тогда Ваня будет для меня окончательно потерян! О, только не это»! – С какой-то злобой думала Настена. Но нет. Линии вновь стали прямыми, и женщина с затаенным облегчением вздохнула. Профессор разочарованно хмыкнул:
- Н да… видать, чудеса случаются. Но не так часто, как я думал. На сегодня хватит. Пошли. Сейчас зайдет мой коллега, и я должен ему сказать свое мнение, и дать соответствующие рекомендации.
- Пошли, пошли. Меньше кому попадайся на глаза! - Начала она торопить Ивана. Он нехотя поднялся с коленей. А потом снял с руки кольцо, и осторожно надел его на тонкий пальчик Милы.
- Я вернусь, моя милая.… В полном молчании они возвратились в приемное отделение. Уже там профессор попрощался, и ушел. А Настя вопросительно посмотрела на бывшего мужа.
- Ну, как, надумал? Встретим рождество вместе? Я этим вечером меняюсь. Часиков эдак в пять.
- Уговорила. Я заеду за тобой. Закажу столик в нашем любимом ресторане.
- А почему не у меня дома? – Нахмурилась Настя.
- Не хочу лишних разговоров. Так что до вечера. В пять часов капитан заехал за Настей. И они провели вечер в своем любимом ресторанчике. Однако женщина видела, что все мысли капитана были заняты только Милой. Он почти ничего не ел, и отвечал невпопад. Настроение у нее было испорченно, и женщина заторопилась домой. Но и здесь Иван довольно холодно попрощался с ней у подъезда, и сразу же уехал, не заглядывая в квартиру.
Глава семнадцатая.
На другое зимнее утро Иван был вновь отправился в клинику. Только лишь выйдя из метро, и прижав к груди, тщательно завернутые розы, на улице немного задержал дыхание. Мороз принялся покалывать щеки. В чистом, буквально кристальном воздухе пролетали редкие снежинки. Морозный воздух был подобен паутине из блестящего иней. Как приятно поскрипывает под сапожками пушистый снег! Кое-где виднеются деревца. Тонкие и махонькие. На фоне выпавшего снега они кажутся прутиками, воткнутыми в него ради забавы шаловливыми детьми. Скрип, скрип. Скрип, скрип. Хорошо на вольном воздухе! Он видел, что над городом нависла тяжелая, точно налитая свинцом, туча. Начинался легкий снегопад. До клиники, где лежала Мария, идти было вовсе недалеко. Всего лишь пол квартала. Но начинался снегопад, и когда он добрался до серого здания института, он неистовствовал вовсю, забрасывая все окрестности сыпучим снежком. Вот и показался старый корпус больницы. Огромная ива в снежном коконе распустила свои ветви, точно девица косы почти до самой земли. Однако паренек шагал и шагал напролом, несколько пригнув голову, чтобы снег не слепил его глаза. Он как будто не замечал снежинок. Капитан задержался у входа. «Профессор высказал свою довольно оригинальную мысль, что ее мозг жив.… И эта девочка, может статься, очнется, и выйдет из комы. Ну что ж, отважусь рискнуть, и прорвусь сквозь кордон медиков. И поговорю с ней, чего бы мне это не стоило! Терпение и труд все перетрут. Было бы только желание, а остальное к нему приложится». – Подумал он, и, вытащив из кармана часы, раскрыл крышку, и услышал знакомую мелодию, от которой сжалось сердце. «Я люблю тебя, жизнь.… А я люблю тебя, Мария!» - С этой мыслью он переступил порог холодного, полутемного вестибюля. Однако Настя устроила так, что дальше приемника его не пропустили.
- В реанимационное отделение не положено! – Вежливо выпроводила его молоденькая медсестричка, затянутая в голубую униформу. Он положил цветы на столик, и с отчаянием проговорил:
- Девушка, скажите, вы любили когда – нибудь в своей жизни?
- Но это к делу не относиться. – Покраснела до корней волос медсестра.
- Но все же?
- Да. Любила. И люблю.
- Я тоже люблю. И прошу вас – помогите. Девушка колебалась. Но, встретившись со взглядом капитана, в котором, как ей показалось, бушевало пламя, вздохнула:
- Идемте. Накиньте халат – я вас проведу. Но только побудете в коридоре, и не больше пяти минут. Они прошли по пустому коридору, в который из палат доносился звук работающей аппаратуры. И парень издалека смотрел на свою спящую красавицу, опутанную проводами. «Ну и что! Все равно прорвусь». – Упорно размышлял Иван, выходя из госпиталя. Капитан приходил почти, что каждый день, не взирая на то, что его не пропускали дальше порога приемного отделения. Время летело стремительно и неумолимо. Так миновало почти полтора месяца. А за окнами шумел, бушевал поземкой за окнами февраль. «Сегодня у Милы день рождения. Ей исполняется ровно девятнадцать лет». – С этой мыслью Иван купил в подземном переходе метро большой букет роз у какого – то грузина. Он выбрал ярко-красные, еще не полностью распустившиеся цветы. А когда расплачивался, то продавец заинтересованно спросил:
- Что, дарагой, жене?
- Можно сказать, что да! – Взял коробку с букетом офицер, и твердым шагом направился к выходу. « Трудно ходить по земле, если умеешь летать.… Отчего в моей жизни постоянные сложности? Не знаю…» - Размышлял капитан по дороге домой. Уже перед подъездом своего дома он задержался на несколько мгновений. Вдохнув аромат роз, он тяжело вздохнул: «Трудно любить и не ждать, глядя в пустое окно.… Все мы умеем летать.… Лишь только не всем это предопределено фортуной…» И, уже придя, домой, надел свою парадную форму, и все боевые награды. Критически осмотрев себя в зеркале, остался доволен. «Пробьюсь. На чеченских боевиков не один раз ходил в свое время, и то не боялся смерти или плена. А что мне наши доктора? Они ведь не страшнее этих фундаменталистов? Конечно, нет! И не такие крепости по жизни захватывал»! – И отправился в госпиталь. В приемном покое к его частым визитам давным – давно все из медперсонала привыкли. Придет, посидит, за девчонку расспросит, анекдоты какие посмешнее расскажет. Бывало, втихую, пока весь персонал на вечерней пятиминутке, так санитарка или медсестричка за шоколадку проведет. И с порога, через толстый слой стекла, Иван бросит взгляд на свою спящую красавицу. Но к ней поближе не подпускали. Именно в этот день старая нянечка отозвала его в сторонку, и шепнула:
- Милок, я чуток не запамятовала тебе кое – что по секрету сообщить. Твою ненаглядную - то сегодня переложили в простую палату. А завтра или послезавтра переводят в другую клинику. Это полоснуло по душе острой болью хуже бритвы. Ему сейчас казалось, что под ногами разверзлась пропасть, и он уже не он. И уже пропасть всматривается в него. Притягивает, манит его в свою глубину.
- Спасибо вам… - Парень положил в карманчик халата нянечки большую плитку шоколада. Пройдя по коридору, приметил Настю. Она столкнулась с ним в начале коридора, у самого лифта. Бывшая жена, увидев его, нахмурила свои тонкие брови:
- А ты еще куда? Да еще с этим веником! Иван спокойно спросил, как будто и, не заметив ее язвительного тона:
- Скажи, это правда, что Марию переводят отсюда в другую клинику?
- Откуда ты это взял? – Удивленно вскинула брови Настя. Она смотрела в его темно – голубые глаза, и думала: «Я так люблю глаза…Его улыбку…»
- Считай, что сорока на хвосте принесла! – С вызовом ответил Иван.
- Да, это правда. Ее на днях переводят в другую клинику. В московскую. – Жестко ответила женщина.
- И больше я не увижу? – Печально осведомился Иван.
- Да. К сожалению, это так. Ее уже никто не увидит. А, вероятнее всего, пришлют официальную бумажку, что… - Она запнулась на несколько мгновений. И в ее сознании птицей промелькнула испуганная мысль: «Я знаю, что никогда не возвратиться моя любовь.… И ничто уже не вернуть…» - Настя продолжала говорить, - что она пропала без вести. Иван опустил голову, чтобы Настя не увидела, как блеснули его глаза. И глухо пробормотал:
- Значит, сегодняшний день.
- Последний. Завтра ее увезут. Иван вздрогнул, словно его ударили, и в мозгу проскочила одинокая мысль: «Жизнь. Ты такая сложная штука. Ты твердая, как гранит, то мягче, чем лебединый пух. То ласкаешь, как мать, но нещадно бьешь, словно мачеха». Он пристально взглянул в глаза Настены.
- Я должен ее увидеть. Нынче, или уже никогда!
- Но это невозможно… - Начала возмущаться Настя. Но тут капитана словно подменили. Душу Ивана охватило бешенство, - то неистовство, которое охватывает человека, когда он ковыряет жесткую землю и влачит свои дни в первобытной дикости, в то время как перед его глазами встают чудные картины природы, и ему чудится запах травы, цветов и свежевспаханной земли. Терпение и выдержка, которые он проявлял в последние полтора месяца, внезапно обернулись адским озлоблением. Нынче капитан шел напролом, точно тяжелый штурмовой танк. Настя стала ему на дороге, хитро ухмыльнулась и безжалостно ответила.
- Жизнь слишком жестока. Надо рассуждать трезво и считаться с фактами. Я не пропущу тебя в палату!
- Отойди в сторону, иначе я буду вынужден применить силу. - На полном серьезе заявил капитан.
- Это интенсивка! Туда посторонним категорически запрещено заходить! - Попыталась остановить его Настена, но куда там! Безрезультатно. Она скорее бы остановила курьерский поезд или снежную лавину. – Иди, иди! Я вызову внутреннюю охрану! И тебе же хуже будет! Ты и так столько хлопот мне причинил, что, и сам не знаешь!– В отчаянии выкрикнула Настена.
- Я давно знал, что ты увлекательная, красивая, однако целиком и полностью бездушная кукла. Поднимай на ноги хоть все подразделение спецназа! Но этим ты меня никак не застопоришь. – И капитан устремился по коридору. «Вот козлы, как они меня достали!» - В голове гудело, словно в набатном колоколе во время пожара. А во рту возник мерзкий привкус меди. – «Будьте, прокляты, вы, жалкие трусы!» - размашистыми шагами капитан направился в сторону лифта. А Настя, рыдая от полного бессилия, бросилась к телефону, который стоял на столике. В душе она ведала, что Иван никогда ее за это не простит, но гнев затмил разум.
- Алло… - По коридору летел ее испуганный голос. Но Иван этого не слышал. Он бежал, не разбирая пути, не думая над тем, куда его несут ноги. Вперед и только вперед, как в психологической атаке. Его сознанием овладела только одна мысль: увидеть Марию, и проститься с ней. А что дальше ждало его, парень не думал ни о чем. Очень свободно, легко сметя со своей дороги препятствие в виде санитарки, он вихрем ворвался в реабилитационное отделение. Поблизости от самого входа его попыталась остановить медсестра. По всему было видно, что она только недавно окончила медицинское училище, и не успела пропитаться духом клиники. Молоденькая девушка в белоснежном, чуть подкрахмаленном халатике и шапочке.… У нее было открытое лицо, голубые веселые глаза, золотистые кудряшки, которые выбивались из – под колпачка. От всего облика веяло свежестью и здоровьем. От нервного возбуждения ее бледное лицо разрумянилось, а голубые глаза метнули искры. «Она по-своему прекрасна. И эта красота ее мягкая, теплая, тихая, как солнечный свет в утренние часы. Ничего не сжигает, а только ласкает и нежит. Ее, наверное, любят и травы, и цветы. И кошки. Она добрая. А это уже значит, что она красивая душевно. Эта девушка захочет стать красивой и в образе преуспевающей бизнес леди. И будет такой. А сейчас она мне напоминает бриллиант без огранки. Сейчас это простое незаказистое стеклышко. Но стоит к нему прикоснуться резцом, и сделать огранкой, то этот простенький камушек удивит мир переливанием своих граней». – Подумал Иван, глядя в ее васильковые глаза. А она стояла напротив него, молитвенно сложив руки, и запинаясь, говорила:
- Ради Бога, уйдите отсюда, иначе и у вас, и у меня возникнет куча проблем. Понимаете, не положено здесь ходить без спецпропуска! Это ведь отделение интенсивной терапии, а не общая клиника. Но Иван так взглянул на нее, что от этого тоскливого взгляда защемило женское сердце. И он рискнул, свято веря в простую формулу жизни, что нахальство – второе счастье.
- Погодите немного… Девушка, да что вы, все психи, или все тут с ума посходили? Мы ведь живем не ради правил и циркуляров! Да плюнь на них, а то жить-то не будет времени. Сегодня у Милы день рождения. Возьми это в толк. А ее завтра увезут…. И я никогда в жизни больше ее не увижу. Дай проститься с моей надеждой. Сегодня у меня прощальный вечер.
- Да, вы верно информированы. – Виновато опустила глаза медсестра. - Ее переводят в другую клинику. Но я хочу вас предупредить: доктор из приемника вызвала внутреннюю охрану. Вас не пугает перспектива попасть на несколько суток за мелкое хулиганство, или уплатить крупный денежный штраф?
- К черту все! Проведите меня к ней!
- Тогда поспешим. Охрана действует у нас оперативно. И с минуты на минуту эти ребятки в камуфляжке будут здесь. Ивану это повторять дважды не понадобилось, и они быстро пошли по коридору.
- Вот здесь. – Остановилась у сосновых, недавно сколоченных где – нибудь недалеко в мастерской, дверей палаты медсестра. Там, за стеной, в белой палате, должно начаться последнее сражение за жизнь. И неизвестно, кто выиграет, а кто проиграет. Зимняя ночь набросила на сонный городок свое черное покрывало, расшитое золотистыми звездными позументами. На небосводе, покрытом редкими облаками, показался тонкий серпик луны. Кое – где еще светились светлячки окон. Этот филигранный серпик молодого месяца запускал горсти своего серебристого, иллюзорного света в полузашторенное окно. Парень влетел ураганом в чистую, белую, будто бы стерильную, палату. В которой всегда чувствуешь себя грязным вшивым микробом или вонючим бомжем. Но капитану было не до этого. Взгляд Ивана сразу же упал на лицо девушки – оно померкло, потускнело, точно увядшая роза, но не утратило своих прелестных черт. Еще с самого порога он подметил, как еще больше похудела и побледнела его любимая девушка. И от увиденного черты его лица затвердели. Ему померещилось, что рядом запряталась, притаилась смерть.… И она лишь только что затронула его своим студеным крылом, от какого по спине прошли противные мелкие мурашки. Капитан положил принесенный букет роскошно – алых роз на подушку, рядом с ее бледным лицом, и стал перед Милой на колени. Взяв ее руку, подумал: «Нет, Мария должна выжить. Должна всем и всему назло!» И начал быстро произносить полушетом:
- Любимая моя.… Единственная моя.… Это я, твой капитан. Я пришел к тебе. У тебя сегодня день рождения. Девятнадцать лет…. А помнишь прошлое лето? Как я проиграл тебе фант. Очарован огнями любви, одинокий к тебе прихожу. – Он ласково целовал ее руки, и гладил их. И уже слышал, как по коридору топали сапоги внутренней охраны. От этого уханья сердце заныло, как рваная рана. – Мила! Вернись, не бросай меня в одиночестве. Ты же знаешь, что я не проживу без тебя ни дня. Я только и существовал надеждой, что мы будем вместе. У меня нет времени. Если ты меня слышишь, прости меня. Сейчас притопают из внутренней охраны. И выпроводят меня отсюда. И я больше тебя никогда в жизни не увижу. Господи, за что это испытание? – Он, закрыв лицо руками, застонал, как от глубокой внутренней боли. «Нужно смириться. Что тут сделаешь? Даже будь у меня на примете колдунья, вряд ли она мне, чем помогла!» В проявлении своего горя он не замечал двух рослых патрульных охранников и перепуганной Насти. Тускло светился плафон над потолком. Боже, чего только не видели эти выносливые стены. Женщина опустила глаза, и тяжело вздохнула. Ее светлые, как цветы подсолнуха в летнее время, волосы были уложены в классический узел, какие носили учительницы в довоенное время, и заколоты на ее затылке. Минимум косметики, и абсолютное отсутствие украшений. Ничего. Ни колечка, ни браслетика. Даже серег. Она выглядела ужасно добропорядочной старой девой. «Жизнь, сложная, однако, штука! Возьми тот снайпер малость пониже, и не лежала бы она здесь, а была бы давно в могильном холодильнике. А не толкни она Николая – возможно, он был бы на ее месте. Судьба.… Играет нами, как хочет!» - Мысли роились в голове Насти, точно дикие пчелы, потревоженные медведем. Дежурные охранники замялись. Они уразумели, что этот высоченный десантник в камуфляжной форме так тяжело стонет, оттого что расстается со своей последней надеждой. Расстается со своими разбитыми иллюзиями. И этот стон – это кровь его души. Один из них, вздохнув, подумал: «Да, здесь все сложней и круче. И на страсти держится вся наша жизнь. Все хотят власти, денег или любви. Особенно любви.… Эх, были б у меня крылья.… Взмахнул бы ими, и улетел…. Однако нет…. Человек может только лишь во сне летать. И то не всякий. В жестокой реальности он крепко – накрепко привязан к земле!» А после подошел ближе к капитану, и осторожно притронулся к его широкому плечу:
- Эй, командир…. – Иван, как во сне, поднял на него взгляд, полный боли и страдания. А патрульный продолжал говорить: - Капитан, понимаешь, тут не положено. Так что пошли. Мы все поняли, поэтому акт о нарушении строчить на тебя не будем. Ты лучше скажи, где ты живешь! Так мы отвезем домой тебя. Иван поднял на него тоскливый взгляд, и пошептал:
- Да, сержант, я все понял. Я уберусь отсюда сам. Вот только… - легкая судорога передернула его красивое лицо – вот только распрощаюсь с моей девушкой…. Его губы предательски дрогнули. – Это ведь последний раз я ее увижу…. Он привстал, и, нагнувшись, нежно поцеловал холодные, бескровные губы. – Счастливо оставаться, Мила.… По его лицу медленно прокатилась одна – единственная слеза. И она упала вниз, на бледное лицо девушки. Одинокая, полная жгучей боли и тоски. Все живое рождается в крови. И на изломе живого всегда будет рана. А раны не могут не кровоточить. Так и кровоточила сейчас его душа. «Жизнь – пустыня, по ней идем нагишом, смертный, полный гордыни, ты просто смешон, ты для каждого шага находишь причину, между тем он давно в небесах предрешен». – Промелькнула обреченная мысль. В его душе шевельнулась необузданная тоска. Один из охранников опустил голову, чтобы никто не заметил, как заблестели его глаза. «Мы все тут прогуливаемся по лезвию ножа. Хорошая девушка была. Жаль, что могильным червям достанется на прокорм. Но почему именно она? Почему? Вон сколько алкоголиков и наркомов, которые сами просят, ищут смерти. Да мало ли для судьбы и смерти этого отработанного человеческого материала? Нет. Уволюсь нафиг из этого борделя. Я не могу. Не могу видеть эти глаза, полные слез, горя и боли»
На пустынной дороге показался вдалеке городской автобус, окруженный клубами пыли. «Вот люди катят по своим делам. Кто на рынок, кто в городскую управу. Война войной, а жизнь идет». – Думала Мария, и хотела было уже отвернуться, как наметанный глаз приметил блеск вороненой стали. Из окошка дома, позади остановившегося размалеванного автобуса вынырнул ствол снайперки. Все решили десятые доли секунды – она успела толкнуть в грудь ничего не подозревающего Николая, и тот упал в грязь.
- Ой! Мама, мамочка! - Схватилась за покрасневшую от крови грудь Мария, и медленно стала оседать на мокрый от дождя асфальт. Она же не успела пригнуться, и огромная боль разорвала сознание на куски. Она ощутила несколько резких толчков в грудь, прежде чем провалилась в омут небытия, темный, и противный, полный чего-то липкого. Ее едва успел подхватить вскочивший, как кошка, Николай. С ее головы слетела баретка, и черные волосы рассыпались по плечам тяжелым каскадом. Глаза, расширенные от неожиданной резкой боли и ужаса, смотрели в серое небо, такое чужое и неуютное. – Мама, мамочка! - Ее посиневшие губы окрасились кровавой пеной. А в мозгу Николая промелькнула мысль: «Это моя смерть задела только меня крылом. Я только хотел нагнуться, чтобы поднять упавшую на асфальт зажигалку…. Игра случая. Не пригнись – пуля разнесла бы мой череп вдребезги. Война не разбирает, кто есть кто. А, возможно, судьба?» Он бежал в сторону санроты, бережно прижимая к себе умирающую девушку. «Мария…. Всего несколько минут назад ты шутила и смеялась. Строила планы и мечтала, а тут…Никто не знает, выживешь ты или нет. Война не выбирает, кому суждено умереть. Пути Господни неисповедимы». Мила запомнила только резкий, похожий на удар бича, звук выстрела снайпера. А после появилась боль, которая разорвала ее тело, как ей показалось, надвое. Вслед за тем тела, как ей казалось, не стало. Оно словно медленно растворилось в черноте космоса. Она парила, поднимаясь, все выше и выше…. Как будто издалека до нее долетел призыв одинокой души: «Мила, вернись, не бросай меня одного»! И аромат роз.… Такой сладкий, точно медовый. И такой реальный…. А голос, продолжал настойчиво ее звать: «Мила, возвратись! Вернись, моя любимая»! В нем дрожала огромная боль и вплеталась бездонная надежда. И этот голос стал тем хрупким мостиком, по какому она принялась вскарабкиваться из клейкой темени все выше и выше, к свету, какой показался отдаленно впереди. Тьма внезапно разорвалась на осколки и почти мгновенно растаяла. Пропало холодное свечение звезд. И диво, неподвластное нашему разумению, неожиданно свершилась. Душа воротилась из иного мира назад. Царство мертвых, молчания и теней нехотя, но отпустило свою добычу. По неподвижному лицу девушки пробежала легкая волна. На бледных губах появилась легкая тень улыбки. А из груди вырвался негромкий вздох. Веки едва – едва дрогнули, и затрепетали. Иван насторожился.
- Ребята, тихо! Бог мой! Тише! Ради Бога, спокойнее, не спугните ее душу! Мария… Она приходит в сознание. Счастье, оно, как и удача, своенравны. – Он схватил ее руки, и принялся целовать. - Мила…Милочка, я здесь, рядом…. Я вернулся к тебе, и теперь уже никогда тебя не покину. Господи, верни мне мою Милочку! Мила, Мила, вернись, слышишь? Вернись! - Кровь стучала в его висках. В палате воцарила гробовая тишина. Все, кто там был, затаили дыхание. И замерли в ожидании чего-то тайного. Как воскрешение. Они боялись двинуться, и что-то сказать, потому что именно на их глазах, сейчас, происходило чудо возвращения из потустороннего мира. Девичьи ресницы затрепетали сильнее. И, наконец, дрогнули ресницы, и медленно приоткрылись глаза. Большие и черные. Голова болела нестерпно, и во рту было сухо. Язык, жесткий, как пергамент, царапал губы. «Живая.… Знать, еще не время есть пирожки на моих поминках», - она безучастно взглянула в полутемное окно, а после перевела взгляд на потолок. «Какой он белый! Белый, как мое подвенечное платье…. Как хочется пить…. Что со мной? Отчего мне так трудно дышать? И где я? Не могу ничего понять. Что это за пятнышко…. Разве я ничего не вижу»? – Медленно подумала Мила. Однако постепенно серенький, со стальным оттенком, мрак развеялся, и она увидела прямо перед собой бледное лицо Ивана, по которому сбегали вниз несколько сиротливых слезинок. «Ванюшка. А почему он плачет? Разве что приключилось? Где я? Что со мной»? – Испуганные мысли проносились в мозгу табуном необузданных, неукротимых лошадей, причиняя острую боль. Мила неторопливо облизнула губы. Во у нее во рту пересохло, как будто она не пила несколько дней. И поэтому каждое слово давалось с большим трудом.
- Почему ты плачешь? - Голос мужчины от волнения задрожал:
- От радости, что я тебя вижу. Что ты ко мне вернулась, мое солнышко. Поэтому я плачу. Но от счастья. И говорю тебе это честно, как на исповеди. Я тебя люблю. И не мыслю своего существования без тебя, моя милая. – Выдохнул он. Я полагал, что ты не вернешься уже ко мне никогда. Ты проснулась! Мой милый котенок, я заберу тебя отсюда. Я хочу, чтобы ты была всегда рядом со мной. – Капитан посмотрел в Милины глаза, темные, похожие на переспелый крыжовник. Иван с трудом сдерживал огромную радость, какая, еще немного – так бы и брызнула из его глаз. В этот миг жизнь представилась ему снова волшебной сказкой. Он подумал: «Малость бледновата. Но это пустяки, дело житейское. По свежему воздуху прогуляется, по морозцу пройдется, и вся немощь убудет. И щеки будут румяные». Лицо женщины немножко просветлело от улыбки, которая заиграла на ее бледных, иссохших губах. Она медленно возрождалась к жизни. «Я жива! И так похожа на драную дворовую кошку. Вся штопанная – перештопанная. И по характеру больно смахиваю на эту тварь, которая гуляет сама по себе. Так же брожу по свету, а то, что я ищу - не могу найти. А душа в клочья».
- Ваня…. Не плачь…. Я живая…. Я вернулась к тебе. Этот едва-едва слышный шепоток почудился ему оглушительнее любого вопля. Голос из иного круга. Далекий и слабый, но жутко реальный. А на подушке пламенел букет ярко – красных роз. Их аромат был сильнее запаха лекарств и хлорки. Ведь всем известна старая истинна: цветы и любовь сильнее всего. Даже смерти.… А зима все сыпала и сыпала с неба белый пух. Много снега. Стало быть, к недурственному урожаю. А в глубинах земли зрели, набирались сил тонкие ростки подснежников.
2000 – 2004 – 2006 – 2008 гг.
Мороз Людмила, п. Раздольное, АР Крым.