а
ВИТАЛИЙ ОВЧИННИКОВ
НЕ ОТ МИРА СЕГО
ИЛИ
ЖИЗНЬ НЕНОРМАЛЬНОГО
(психологическая драма)
Часть 2-я
« Рано или поздно, под старость или в расцвете сил «Несбывшееся" зовет нас, и мы оглядываемся,
стараясь понять, откуда прилетел зов. Тогда,
очнувшись среди мира сего, тягостно спохватываясь и дорожа каждым днем, всматриваемся в жизнь,
всем существом стараясь разглядеть, не начинается
ли сбываться «Несбывшееся?»
Александр Грин
ЧАСТЬ -2-я
ОДИНОЧЕСТВО НА "ОЩУП"...
« "О"Одиночество на «ощуп» - ледяно,
Можно жить, конечно, проще – не дано.»
Двустишье неизвестного поэта
« ""Хочешь быть нужным – стань им"
Народная мудрость
Прошло двадцать лет.
В небольшой комнатке одной из бесчисленных малогабаритных квартир «хрущевок» подмосковного города Подлипки спала супружеская пара. Женщине было лет двадцать пять. Небольшая, худенькая, как девочка, черноволосая, с миловидным, слегка удлиненным лицом, большим ртом и крупными, словно бы припухшими от недавних поцелуев, яркими сочными губами, она лежала на боку, уютно свернувшись калачиком, положив ладонь под голову и чему-то улыбаясь во сне.
Мужчина выглядел значительно старше. Плотный, широкоплечий, с резкими чертами худого, костистого лица и большими залысинами на выпуклом, бугристом лбу, он лежал на спине, закинув руки за голову, сердито нахмурив брови и плотно сжав губы. Спал он беспокойно, ворочаясь, невнятно бормоча сквозь зубы, временами вскрикивая и постанывая. Голова его беспорядочно моталась по подушке, оставляя на ткани наволочки мокрые пятна от пота.
Стояла поздняя осень. Город спал, погрузившись во тьму глубокой ночи. Банальная фраза, до тошноты знакомая по страницам бесчисленных детективов. Но, что ж поделать, если это было действительно так. Город спал и темнота покрывала его непроницаемой завесой черноты, словно бы низвергающейся сверху. Ни луны, ни звезд. Темнота окутывала улицы города плотной, вязкой, чуть ли не осязаемой физически пеленой, скапливаясь на контурах зданий, деревьев, кустов, заборов, превращая их в бесформенные сгустки неправдоподобно черных пятен, словно бы источающих из себя черноту. Невольно казалось, что все пространство чем-то заполнено, и стоит протянуть руку, пальцы ощутят холодное и липкое. И с внезапным страхом замечаешь, что вокруг ничего нет. Пустота. Странная, пугающая.. И тишина. Мертвая, гнетущая, неестественная. Она, как предостережение, как предчувствие чего-то неожиданного. Редкие огоньки тусклых уличных фонарей не развевали тягостного ощущения, а, наоборот, еще более усиливая его, добавляя чувство тревоги и настороженности.
Город спал, укрывшись темнотой, словно одеялом. Город отдыхал, уйдя на короткий миг от забот реальной действительности в призрачный мир сновидений и замысловатых фантазий. Под покровом ночи эти смутные, едва оформившиеся в сознании спящих образы, принимающие порой настолько яркие, естественные и правдоподобные формы , что проснувшимся становилось не по себе. Потому что невозможно было сразу определить, что из увиденного относилось к настоящей жизни, а что являлось продуктом нашего, разыгравшегося в ночи воображения.
Спящий мужчин вдруг замер, напрягся, словно прислушивался к чему-то невнятному, но настораживающему его сознание, затем лицо его исказила мучительная гримаса, перекошенный рот широко раскрылся и вязкую тишину ночи вдруг прорезал отчаянный, полный жуткого страха крик:
-- А-а-а-а-а-а!
Крик мужчины был наполнен яростью, ужасом и какой-то невероятнейшей безысходностью. Крик звучал громко, пронзительно и страшно в тесном пространстве маленькой комнатки, заполненной непроницаемой чернотой.
Женщина вздрогнула от крика и проснулась. Она подняла голову, испуганно глянула на лежащего рядом мужа, торопливо вскочила, нагнулась к нему, схватила за плечи и принялась лихорадочно трясти:
-- Андрюша! Милый! Что с тобой!?
Прикосновение ее рук подействовало на мужчину, как удар током. Он мгновенно вздыбился, рванулся с кровати, но тут же сник, будто наскочил на невидимую преграду, обмяк и рухнул обратно на кровать, разом оборвав крик. Затем он открыл глаза, взглянул на жену, «недоумевающе» вскинул брови, тряхнул головой, как бы отгоняя от себя неожиданное видение и сел. Лицо его было мертвенно белым и мокрым от пота. Пот струйками стекал по , щекам, каплями собираясь на подбородке лбу и кончике носа.
Мужчина глубоко вздохнул, приходя в себя, озадаченно крякнул поднял к лицу руки и обеими ладонями провел по своему лицу, то ли снимая с него чето-то, то ли вытирая пот, после чего глухо выругался:
-- Фу-у-ты,, ч-ч-ч-ерт!
Женщина протянула руку к мужчине, мягко коснулась его лба и быстрым движением ладони провела по волосам.
-- Андрюша, что с тобой?! Приснилось что-нибудь, да?
Мужчина еще раз тряхнул головой и криво, невесело усмехнулся:
-- Из концлагеря бежал…Опять…И опять меня поймали…Гестаповцы…В овраг куда-то загнали, а там тупик…И спрятаться негде…Конец полный…
Мужчина помолчал немного, затем сокрушенно вздохнул и тихо добавил, покачивач лохматой со сна головой:
-- Надо же, привязалось…Чертовщина какая-то…Мистика…Скажи кому – не поверят…
Женщина обняла мужчину и прижала его голову к своей груди. Так они сидели долго. Потом мужчина шевельнулся, высвободился из ее рук, поцеловал ее в губы и сказал:
-- Ты ложись спать. А я пойду покурю. Какой уж теперь у меня сон.
Уж много лет подряд Андрея преследовал один и тот же кошмарный сон. В разных вариантах, с разными героями и действующими лицами, но сюжетно всегда одинаков. Он, Андрей, военнопленный сидит в фашистском концлагере с товарищами и готовит побег. Побег удается. Они убегают из концлагеря. Бегут долго. Лесами, полями, болотами, а то и по улицам незнакомых городов. Бегут, теряя своих товарищей. Их становится все меньше и меньше. И вот он уже совсем один. А за ним погоня. С собаками. На машинах, на лошадях, на мотоциклах. Он – в страхе, в ужасе. Бежит, задыхаясь, падая и поднимаясь вновь. Бежит, куда глаза глядят, мчится в панике по каким-то темным бесконечным, переходам, длинным гулким коридорам, блуждает по запутанным лабиринтам, постоянно натыкаясь на какие-то закрытые двери, на внезапно появляющиеся откуда-то глухие стены и непроницаемые перегородки.
А погоня все ближе и ближе. Вот-вот настигнет его. В отчаянии, ничего уже не соображая и не сознавая он кидается стремглав в какую-то боковую щель и торопливо лезет, лезет куда-то вперед, в темноту. Только бы вперед, только бы не останавливаться. И вот там, где-то впереди, в кромешном мраке вдруг начинает что-то брезжить или просвечиваться. Еле заметно вначале, а затем все сильнее и сильнее. Собрав остатками гаснувшей воли все свои последние силы, он ползет навстречу неизвестности, с трудом протискиваясь между суживающимися стенками лаза. И вот наконец-то выход! Вот он, рядом, здесь! Андрей рвется вперед и выскакивает на поверхность. Сердце бешено стучит, готовое разорваться в груди. Что там?! Свобода?! Спасение?! О, боже – не-е-е-т! Там они, его преследователи! Стоят, ждут его, готовые к встрече. Стоят стеной, черной, монолитной, непробиваемой, окружая и тесня его.
И тут слепая бешеная ярость кидается ему в голову. Ярость обреченного, перемешанная с ненавистью и отчаянием. Он прижимается спиной к стене и нечто мутное, звериное, нечеловеческое, волной вскипает в нем, и он начинает кричать, даже не кричать, а реветь, как ревет затравленный, смертельно раненый зверь, почуявший приближение своего конца. Реветь и отбиваться от нападавших. .Руками, ногам, головой и всем своим телом. И в этот момент он обычно просыпался.. задыхающийся, весь мокрый от пота и пережитого ужаса, с бешено колотящимся сердцем.
Откуда этот сон? Почему? Андрей не знал. но сон всегда был настолько ярким, настолько убедительным и правдоподобным, что Андрею порой начинало всерьез казаться, будто все эти события действительно с ним происходили. Хотя родился он сразу после войны, в 1948 году, в армии никогда не служил. И, естественно, что для подобных событий в его жизни места никак не могло найтись. Но бывали в его жизни периоды, когда этот сон его преследовал его по нескольку ночей подряд. Бывало, что сон появлялся редко, один. два, три раза в год, не больше. Но бывало так, что сон уходил от него, пропадая надолго, на целые годы и Андрей начинал уже забывать о нем. Но напрасно. Сон всегда возвращался. Как предчувствие, как угроза, как некое предостережение. И всегда нес с собой тоску, беспокойство, неуверенность, ожидание каких-то назревающих событий, неожиданно наступающих перемен.
Андрей прошел на кухню, закрыл за собой дверь, сел у окна, закурил. Свет зажигать не стал. Чувствовал он себя совершенно разбитым и подавленным. Пугало и настораживало его ощущение внутреннего дискомфорта, безысходности, тупика, чуть ли не загнанности, появляющихся у него в последнее время и наиболее отчетливо проявляющихся этих ночных кошмарах. Или он ошибается?
Тогда откуда все это? С какой стати? Ведь ничего особенного в его жизни не происходит. Н на работе, ни дома. Сегодня – как вчера, завтра – как сегодня. Обычная жизненная текучка. Точно так, как описано в Экклезиасте:» Что было, то и будет; что делалось, то и будет делаться; и нет ничего нового под луной».
Откуда же тогда эта тревога, это беспокойство, это тягостное ощущение неотвратимости, неудержимо надвигающейся на него? Даже не ощущение, а всего лишь предчувствие, неосознанное, интуитивное и в то же время, яркое, отчетливое и уверенное.Да, видимо пришло оно, время перемен. Они уже рядом, грядущие перемены. Они подступают вплотную, их жаркое, нетерпеливое дыхание Андрей чувствует уже всей своей кожей, а не только кончиками нервов. Вопрос лишь в том, какие перемены ждут Андрея впереди? Да и нужны ли ему теперь вообще, эти перемены.? Не слишком ли много их было в его жизни.?
Впервые эти сны к нему пришли еще в Байконуре. Он уже стал к тому времени матерым монтажником, приобрел профессию слесаря-монтажника оборудования ракетных систем наземного базирования и еще электросварщика дуговой сварки плавлением. Причем, электросварщиком он стал сразу трех видов сварки металлов, тех самых, которые применялись на Байконур. Он стал электросварщиком ручной дуговой сварки покрытыми электродами. когда сварку металлов осуществляют отдельными металлическими электродами, изготавливаемыми на заводе. Он стал электросварщиком механизированной сварки в среде защитных газов, подаваемых через сварочную горелку в зону сварки и защищаемых сварочную дугу от воздействия окружающей атмосферы. И еще он стал электросварщиком ручной аргонодуговой сварки неплавящимся электродом, где в качестве защитного газа служили инертные газы аргон и гелий и с помощью которой можно было сваривать нержавеющие и специальные стали, цветные металлы, алюминий, титан, никель. То есть те самые металлы, которые широко использовались именно в ракетной и космической технике.
За его спиной остались четыре с лишним года работы на монтажных площадках ракетного полигона в Байконуре. Работал он и в подземных пусковых шахтах и на его открытых площадках. Ездить из Байконура он никуда за эти годы не ездил, не считая одной поездки в отпуск к родителям и еще одной поездки на курорт по путевке в Гурзуфский санаторий Минобороны. А все остальное время он работал, работал, работал. Ездить его никуда не тянуло. Женщинами он после разрыва с Оксаной не интересовался. Женщин постоянных он после Оксаны больше не имел и не знал. Так. иногда только, когда с монтажниками он уезжал развеяться в какой-нибудь из ближайших городов. Либо в «Аральск», что на берегу Аральского моря, тогда еще большого и полноводного, либо в Ташкент, к узбекам. Там он вместе со всеми отводил душу и тело, сбрасывая, как говорили монтажники, давление и переполнявшее их тела сексуальное напряжение. Ездил несколько раз, пока однажды не схватил жесточайший триппер, из-за которого пришлось даже лечь в центральный госпиталь Байконура, в самом Звездном. Вылечившись, больше с монтажниками по девкам не мотался. Зарекся. И свою сексуальную нужду удовлетворял теперь самым элементарнейшим онанизмом. Или, как говорили местные остряки, в вопросах секса перешел на полное самообслуживание.
Страдать особенно из-за отсутствия женщин в его теперешней жизни, он не страдал Тем более, что женщин в Байконуре было мало. Соблазняться было некем. Либо семейные, жены офицеров; либо вольнонаемные, приехавшие в Байконур за будущими мужьями и оттого ведущие себя очень строго; либо такие же вольнонаемные, но оказавшиеся «слабыми на передок» и потому полностью перешедшие на разгульный образ жизни. Ведь мужиков вокруг много, все, как на подбор, один краше другого. И устоять перед ними было практически невозможно .А где побывал один, другой, там через месячишко побывает и целая рота. Таких женщин все знали в округе и во всю пользовались их доступностью.
Андрей сторонился подобных компаний и держался от всех особняком. В общем – ненормальный парень, если добавить сюда еще и его «непьющесть» Ну, а про наркотики, прои всякие там «анаша», «план» или даже опиум, и говорить нечего. Его эта часть «Байконуровской» жизни, причем, неотъемлемая часть, совершенно не касалась. На наркотики он совершенно не реагировал. Если спиртное он еще иногда мог себе позволить, стопку. там другую, на праздниках, на торжествах, то наркотики – никогда! Даже ради слепого любопытства. Ни ради элементарнейшего «просто так», ни ради балдежа, ни ради «за компанию». И приставать к нему с таким предложениями никогда не приставали. Знали о его боксерском ударе. Знали и не лезли. Что, впрочем, для него и лучше было. Так - спокойнее..
У него уже сложился определенный ритм жизни, которого он инстинктивно придерживался. Для чего? А кто его знает! Но должен ведь в жизни человека существовать хоть какой-то порядок? Пусть элементарный, пусть простенький, пусть незамысловатый, но все же - порядок. Или нечто такое, но все же напоминающее порядок. Ведь, что там ни говори, он – человек! А человек – это уже организованное существо и оно, это существо, не имеет права жить хаотично и беспорядочно, по принципу, куда кривая выведет или как моча в голову стукнет.
Всю неделю он обычно проводил на монтажных площадках, а в пятницу вечером на местном прогородном поезде, называемом мотовозом, отправлялся к себе домой, в Звездный, где в семейном офицерском общежитии ему дали комнату, как старожилу Байконура, а, может, и по указанию его протеже, генерала Красовского. Кто знает? Тайна сия велика есть. Но, как бы то ни было, комната ему нравилась. Это была – его комната! Целых шестнадцать квадратных метров жилой площади. Его, а ни чьи-то там еще! И он был хозяином этой комнаты. Полным хозяином! Он мог сюда приводить кого угодно, не спрашивая на то ни у кого разрешения. Он мог покупать сюда любую мебель, какая ему понравиться. Правда, в Байконуре мебель было купить невозможно. . Потому что ее там вообще не было. Он мог…А что он мог? Да ничего! Если уж разбираться. Впрочем, ему ничего и не надо было. Хватало и того, что есть. А там была кровать металлическая с панцирной сеткой, один одежный шкаф и один посудный, да стол, да холодильник, который ему уступили по блату. Вот, пожалуй и все его хозяйство. Хотя – его ли? Ведь прописка-то у него была «Подлипковская», а здесь всего лишь временная. Но он о подобных проблемах не задумывался. Жил и жил себе, как живется, как получается. Но комнату в Звездном все-таки считал своим домом на Байконуре. А дома, когда в него возвращаются, первым делом принимают ванную. Надо сначала очиститься от пыли дорог. А потом уже начинают приводить себя в порядок.
Но ванной в их общежитии не было. Зато в Звездном имелась своя городская баня. Довольно приличная, с отдельными мужским и женским отделениями . В бане были общие места с парилкой и индивидуальные ванные комнаты. Андрей брал билет только в ванную комнату. Он любил полежать в ванной, «побалдеть», помечтать, «покайфовать». Поэтому он обычно брал ванную надолго, часа на полтора, а то и на все на два. Чтобы не спешить, не суетиться, не дергаться. Он сначала наливал в ванную не слишком горячую воду, почти теплую, затем садился в ванную, открывал кран горячей вод до отказаа и погружался в воду до самого подбородка, откинув голову назад и положив затылок на край ванной. Он закрывал глаза и слушал негромкую музыку из переносного приемника «Спидола», который можно было запросто купить в Байконуре, но практически невозможно в любом другом городе страны, включая саму Москву. И так он мог лежать долго-долго, час-полтора, балдея и наслаждаясь и испытывая почти настоящее физическое удовольствие. В парную он не ходил. Не любил париться. И всякие там «послебанные» общепринятые процедуры типа массажа, маникюров и педикюров, а также буфетных с разливным пивом или еще чего, если за деньги и не афишировано, он не признавал и участи в них не принимал.
После бани он обычно шел в местный ресторан «Звездный», где хорошо и плотно обедал. Но без спиртного. Хотя его можно было запросто купить у официантов, но, конечно же по завышенной цене. Ведь в городе действовал сухой закон и официально спиртное нигде не продавалось. Даже в ресторане. Не продавалось, но купить можно было. Почти что запросто. Было бы желание. И деньги. Деньги у Андрея были. Но желания выпить за годы его жизни в Байконуре не появлялось никогда. Иногда он брал бутылку пива «Жигулевское». Пиво было привозное. Из Ташкента. Средней паршивости. Но Андрей особым любителем пива не был. И пил его редко .Лишь иногда, и то под настроение.
Пообедав, он шел к себе домой, забежав по дороге в местный ДК «Октябрь», где брал билеты в кино на вечерний сеанс. По воскресеньям он обычно отдыхал, валяясь в постели чуть ли не до обеда. Потом вставал, приводил себя в порядок, завтракал, приготовив себе чего-нибудь из продуктов, имеющихся в холодильнике. А там чаще всего, бывали колбасные изделия, иногда мясо, яйца, куры, рыба копченая, картошка. Кое какие консервы. Опять таки, тушенка мясная, рыбные консервы и последний шик Байконура - колбаса консервированная.. Чаще всего, вареная. Но все равно – вкуснятина до невозможности! Иногда в холодильнике хранились помидоры с огурцами. Редко болгарский перец. Местного, Казахского производства. Но тоже очень вкусны. Ни яблок, ни груш, ни винограда, ни восточных деликатесов он не покупал. Не то, чтобы не любил. А просто - несерьезно как-то все это. Что он, мальчишка что ли?! Вот, пожалуй, и все, что находилось в холодильнике у Андрея и чем он обычно располагал на свои выходные дни.
Но завтракал он чаще всего колбасными бутербродами с крепким чаем. Или же яичницу себе готовил с колбасой и помидорами на общей кухне общежития. Каш никаких не признавал. Если только плов. Но это ведь не каша. Точнее каша, но только на мясе и с мясом. Потом он снова заваливался на постель читать книжку или шел побродить по городу. Летом, в жару, ходил на речку, на сыр-Дарью, что текла недалеко, прямо за «Парком Космонавтов». Но удовольствия от купания не испытывал. Вода в Сыр-Дарье была холодная, мутная и с очень быстрым течением. Не успеешь зайти, нырнуть, проплыть немного, а она тебя уже закрутит, завертит и понесет неизвестно куда вниз по течению. И выбираться на берег приходится уже черт знает где от того места, где ты зашел в воду. А еще берега Сыр-Дарьи дополняли картину – какие-то нечеловеческие, глинисто песчаные, с мелкой, в ноготь галькой. Еле-еле выберешься на берег и ноги все изранишь при этом. Короче – купание в Сыр-Дарье никакого удовольствие купающимся не приносило. Ни морального, ни физического Поэтому загорающих и купающихся в Байконуре было маловато. И вообще, жить в таком крае, как Южный Казахстан его абсолютно не радовала. Центральная Россия, его родной Елец намного лучше и гораздо комфортней для жизни. Ни в какое сравнения с этим задрипанным югом не шли. Лежать бы сейчас на берегу прозрачной Российской речки, на песчаном или на травянистом, под настоящим летним Российском солнцем и балдеть бы себе по полной программе. А не здесь, на непонятно каком, то ли песчаном, то ли каменистом берегу, этой чертовой и почти безумной реки под идиотским и малопонятным названием Сыр-Дарья, и лежать не под ласковым солнцем, а под настоящим «мартеном» с открытым подом печи. Бр-р-р! Нет еще много раз нет.
Но это летом или весной. А зимой или осенью лучше сидеть дома. Холод, пронизывающие ветра, бураны, наполовину снежные, наполовину песчаные, настолько сильные, что идти в буран практически невозможно, с ног сбивает порывами ветра. А если не удержался и упал, то подняться уже невозможно. Покатит по степи, как пустую консервную банку неизвестно куда. Потому что зацепиться не за что. Ничего в этой степи природного нет. Так и лежи, вжавшись в землю, пока не замерзнешь или пока помощь не подоспеет. А какая здесь помощь?! Ну, если машина на тебя случайно наткнется, значит, повезло, значит, бог на твоей стороне.
Вот так или примерно так шли месяцы, а за ними и годы. Нравилась ли Андрею такая жизнь? Конечно же нет! Слишком уж все уныло, убого и примитивно. Чисто физиологическое существование. Точнее, не существование, а прозябание. Совершенно не находилось места ни для интеллекта, ни для души. А без них – что за жизнь! Со своими бывшими однокурсниками по Университету связи он не поддерживал. Слишком уж разные уровни жизни. А значит – разные жизненные интересы. Судьба их развела. С Павлом еще перебрасывались иногда коротенькими письмами. Коротенькими и малозначащими.. Павел шел в гору. И очень успешно. Он закончил Университет с красным дипломом и остался в аспирантуре. Уже защитил кандидатскую. И начал работать над докторской. Жизненный путь его был определен четко и однозначно. Что могло быть у них общего? Да ничего! Разные уровни жизни. Разные сферы общения. Пора бы и Андрею определиться и начать прибиваться к какому-нибудь берегу. Хватит болтаться, как дерьмо в проруби. Хватит! Денег он за время своей работы в Байконуре поднакопил достаточно. Ведь он ни разу за это время не снимал с книжки. Хватало с избытком на все тех самых командировочных, которые он получал здесь. Он даже и половины из них не мог истратить здесь на себя. Деньги у него и здесь оставались. Так что он, по советским временам, был довольно богатым женихом. Весь вопрос – куда их деть, на что потратить..
Вариантов было много. Но сначала надо было определиться с дальнейшим своим местожительством. То ли домой возвращаться, в родной Елец, и оттуда уже начинать свое новое вступление в жизнь, то ли вернуться в Москву, в Подлипки, где в общежитии у него должна быть комната. И там уже поступить на работу на местный завод Королевской фирмы, купить себе квартиру в строительном кооперативе, куда монтажники, работавшие больше трех лет в полевых условиях, имели преимущества при вступлении. А на работу можно будет устроиться сварщиком. Ведь он имеет уже пятый квалификационный разряд. Так что спокойно проживет без особых проблем. И вот уже тогда, решив все проблемы с работой и жильем, можно будет подумать о своей дальнейшей учебе.
В Университет, конечно же идти теперь не стоит. Сколько уже времени прошло! Да и интерес уже не тот. А куда же тогда? Ведь без высшего образования сейчас нельзя. Да еще золотому медалисту. Стыдно просто. А куда же тогда? В технический какой-нибудь. Ведь он – сварщик. Но в технический надо будет заново поступать. А он уже все подзабыл, что знал. Ну и что из того, что подзабыл! Сядет за учебники да подготовится! Или на подготовительные курсы при институте запишется. Проблем здесь особых не должно быть. Ведь он медалист! Не может быть, чтобы отупел за эти годы!
Короче, Андрей потихонечку начал задумываться над своим будущим. Подошло время и он дозрел до принятия важнейших для своей жизни решений. Он начал понимать, что так , как он сейчас живет, дальше жить нельзя. Надо принимать меры. А здесь еще добавилась эта авария на пусковой площадке наземной космической ракеты большой мощности. Не Королевской, нет. А его извечного конкурента, руководителя еще одного КБ по ракетостроению, Шаломея. Очень талантливого и перспективного инженера, но не такого удачливого и везучего. как Королев. Шаломей сконструировал в своем КБ самую мощную в стране многоступенчатую космическую ракету «Протон», способную выводить на орбиту сотни тонн полезного груза. Ракета имела продольно осевое расположение ступеней и могла, в принципе, иметь их сколько угодно. Поэтому ее и собирались использовать для полета человека на луну. Но испытания ракеты шли очень туго, с многочисленными сбоями и авариями, что, в конце концов. и решило в дальнейшем ее судьбу, в месте с ней и судьбу наших полетов на луну с космонавтами на борту.
Андрей тогда работал на пусковой площадке «Протона». Площадка была наземная и трехступенчатая ракета высилась над бетонным основанием площадки метров на 50-60, не меньше. Вокруг нее кипела работа. Работа шла чуть ли не круглые сутки. Все спешили до невероятности. Народу понаехало из Москвы видимо-невидимо. Все суетились, бегали, кричали, командовали, но толку было мало. То там что-нибудь случится, то там, то еще где. И все, как назло, шло через пень-колоду, кое-как, наспех, не так, как надо, не так, как планировалось, как задумывалось. Про технологию, про технику безопасности, про правила охраны труда, все давно уже позабыли. Только бы дело сделать, только бы запустить ракету, только бы отчитаться и свалить с плеч эту непосильно тяжкую ношу.
И вот очередной запуск. Бог знает какая попытка. И опять неудача! Что-то где-то в системе управления не сработало. Объявлен отбой. Народ вышел из укрытий и начал подходить к площадке. Сначала по одному, по двое, маленькими группками, а потом уже и все «задейственные» на площадке. И нужные, и ненужные. И военные, и гражданские, и рядовые, и офицерский состав. Несколько десятков человек. Они стояли по периметру площадки и просто-напросто глазели на работу заправщиков, слесарей, монтажников и солдат подсобников, суетившихся около ракеты
Дали команду на слив компонентов топлива из баков ракеты. Каждый из компонентов топлива: и «гептил», жидкое ракетное топливо, и концентрированная азотная кислота, окислитель – опаснее опасного для всего живого на земле. Андрей, к тому времени бригадир монтажников, одетый в защитный костюм химзащиты с противогазом, находился на нижнем уровне площадки у аппаратов управления насосами подачи и откачки компонентов топлива ракеты. Все шло нормально и у Андрея начала даже появляться крамольная мыслишка о снятии надоевшего противогаза, как вдруг со штуцера ракеты сорвало гибкий «металлорукав» слива «азотки». Вниз, прямо на площадку с людьми хлынула мощная струя азотной кислоты и сразу же все основание ракеты и саму площадку начал заволакивать ярко оранжевый туман быстро испаряющейся на воздухе азотной кислоты. Раздались жуткие крики попавших под кислоту людей. Андрей на мгновение оцепенел, глядя на происходящее. Он сразу же понял, что помочь здесь никому уже невозможно, и, если он замешкается, то жидкая кислота хлынет сверху прямо на него. И никакие в мире костюмы химзащиты ему не помогут Здесь уже ни о ком думать нельзя! Здесь теперь каждый спасает только самого себя.
Затем он кинулся к лестнице, мгновенно, как на крыльях, взлетел на нулевой уровень площадки прямо к расширяющемуся фронту азотного облака, перемахнул через метровое бетонное обрамление площадки и, сломя голову, кинулся в степь. Через несколько секунд бега он оглянулся, чтобы посмотреть, куда распространяется облако «азотки» и определиться с направление бега. Он понял, что бежит правильно и, сдернув с себя противогаз, рванул в глубь степи. Он бежал долго, пока не задохнулся, пока не закололо в боку и не загудело от напряжения в голове, а сам он весь не взмок от пота. Он остановился и, тяжело, запалено дыша, оглянулся назад. Ракета была где-то далеко-далеко сзади, вся окутанная оранжевой дымкой. По голой степи, быстрыми муравьиными точками двигались в разные стороны контуры разбегающихся от ракеты людей. Андрей попытался было глотнуть широко открытым ртом воздух, но в левом боку, в нижней его части остро кольнуло, и он, без сил рухнул на твердую, потрескавшуюся от солнца Казахскую землю. Все! Пронесло! Его не зацепило! Жив!
Да, Андрей спасся. Его спасло железное здоровье, не испорченное куревом и алкоголем, и защитный костюм, принявший на себя первый удар «азотки» Но 22 человека остались навсегда на площадке и около площадки. Большинство из них были изуродованы азоткой до неузнаваемости. И еще было около тридцати человек, в той или иной степени пострадавших от паров азотки. Она разъедает живые ткани до страшных рубцов и язв, не поддающихся никакому восстановлению. А несколько человек ослепли. И вообще, аварии в Байконуре были часты. Гнали работу, не считаясь ни с чем и ни с кем.. Люди здесь были для властей лишь побочным и почти дармовым материалом Жалеть людей, будь они военными или гражданскими, принято не было. Главное – дело! Главное – работа! Все остальное – не существенно и маловажно!
Так что, Андрей, по существу не пострадал. Отделался легко. Но удар по его психике оказался очень серьезный. Хотя внешне он оправился и отошел быстро. И он уже всерьез подумывал, что все для него кончилось без последствий. Оказалось – нет. Удар по его психике оказался очень серьезный, хотя и глубинный. Он впервые в жизни оказался в роли загнанного и загоняемого живого существа,. в спину которого жарко дышала сама смерть. А подобные вещи бесследно не проходят. Последствия не могли не сказаться. И они сказались. Потому что где-то через месяц он в первый раз увидел этот свой сон, в котором он, военнопленный, бежит из концлагеря, а затем убегает от погони, от настигающих его гестаповцев. И впервые в жизни проснулся от собственного крика, мокрый от пота, с бешено колотящимся, готовым выпрыгнуть из груди сердцем. Дверь Пандоры открылась. Теперь этот сон он стал видеть постоянно. То через день, то через два, то через неделю, а то и через месяц. Но снился он теперь постоянно. И всегда этот сон нес с собой тревогу, беспокойство, озабоченность и чувство собственной, мужской растерянности перед непонятностями и сложностями жизни.
А потом, в один из выходных к нему заехал генерал Красовский. Было это в апреле, в самый разгар цветения весенних тюльпанов. Когда вся степь Байконура, от края и до края, вдруг неожиданно, в одну лишь ночь, заалела тюльпанами. и бесконечная серая Казахстанская гладь, тоскливо-унылая и безжизненная, сразу же стала ярко алой, зовущей и притягивающей. Тоненькие стебельки цветка, почти без листьев вдруг раскрылись сразу же, словно по чьему-то приказу, хрупкими чашечками цветка удивительно яркого, красно малинового цвета, с нежными оттенками оранжевых вкраплений, размазанных по лепесткам. Впечатление – ошеломляющее. Но стояли они в степи недолго. От силу - неделя. Потом пропадали. И тоже – разом. Разом зацветали и разом отцветали. Как по команде. Своеобразная игра природы. И сразу же степь тускнела, становилась безликой и унылой. Такой, на которую и глаз не хотел смотреть.
Было воскресение. Андрей лежал на кровати и читал книжку. Книги он обычно брал в городской библиотеке. Больше было негде. С книгами в Байконуре было плохо. А где в то время было хорошо с книгами? Даже в Москве приличную книжку купить было практически невозможно. Большая часть издаваемых в стране художественной литературы шла по библиотекам. В свободную продажу книг поступало мало. Тенденция была такая. Больше государственного, меньше личного и частного. И если государственных фондов в стране будет достаточно много, то потребности населения страны в личных и частных фондах будет постепенно снижаться и со временем отомрет совсем. Так было в теории. Ну а в жизни все происходило с точностью наоборот. Люди в своей массе оказались слишком уж глупыми и консервативными. Они не хотели понимать своей прямой выгоды и преимуществ в потреблении общественных фондов.. Им почему-то хотелось своего. Своей квартиры, своего дома, своей мебели, своей библиотеки, своей дачи, своего огорода, своей машины. Всего своего, а не государственного.
Ну, что ж, люди есть люди, со всеми вытекающими отсюда последствиями. А человек по своей сути есть существо слабое, завистливое, подверженное низменным инстинктам и всевозможным соблазнам. Тащит он к себе домой все, что только можно и чего даже нельзя. И что тут поделаешь? Редко у кого из живущих в Байконуре в их квартирах не стоял торшер, сделанный из полированных нержавеющих или титановых труб диаметром 18-20 мм местными умельцами. Трубки брали с ракетных точек. А ведь эти трубки относились к стратегическим материалам и были на объектах страшенным дефицитом Да и проводка к ним со всеми необходимыми причиндалами – то же самое. Ведь шли они по фондам Минобороны – бездомнейшей государственной черпалки! Бери, сколько хочешь и чего хочешь! Дна все равно еще не видно! На всех хватит! Страна у нас богатая – привезут еще! И брали, и черпали, и несли, и везли – и ничего!. А ведь расход материалов и комплектующих на всех объектах Минобороны превышал расчетные во много раз. И никого в государстве эти тревожные факты не волновали. Цель всегда оправдывает средства. А цель у Байконура – сверх благородная ! А средств пока что хватает! Страна-то богатая!
И Андрей тоже сделал себе этот пресловутый напольный трех рожковый светильник, называемый торшером. И стоял этот светильник около его кровати, прямо у изголовья. И красивым он был, и удобным. Только долго стоял без плафонов. Плафоны в Байконуре купить было невозможно. И пришлось Андрею ехать за плафонами аж в сам Ташкент. Но ничего, съездил и привез. Как и другие жители Байконура, заполучившие себе эту новомодную местную штучку. И ничего, привез, не рассыпался. Зато работает теперь этот его напольный светильник, глаз радует. Хотя, если уж разбираться, то Андрей, спокойно мог бы обойтись и обычной настольной лампой! Но они здесь были немодными! Здесь нужны были торшеры. И причем – самодельные! Ладно, вот вам и торшер. Хотя – зачем он ему нужен?!
Андрей лежал и читал книжку. А читал он двенадцатый том библиотеки всемирной фантастики, что лежала без движения в городской библиотеке. А всего их выпустили целых двадцать томов. Классное было издание! И оформлено оригинально! Андрей любил фантастику. В основном классику. Нашу, зарубежную. Из наших – конечно же Казанцева Ефремова, Стругацких, Варшавского, Булычева. Из зарубежных – Лемма, Кларка, Венегука, некоторых японских авторов.
В этот момент в дверь постучали. Андрей крикнул:
-- Входите! Открыто!.
Дверь открылась. В комнату вошли двое военных. Андрей глянул на них и вскочил с кровати. Один из военных был генерал Красовский. В Байконуре уже совсем потеплело и оба военных были одеты в летнюю полевую форму. Красовский подошел к стоящему чуть ли не в ступоре Андрею и протянул ему руку:
-- Здравствуй, Андрей! Ты, я смотрю, стал здесь совсем своим человеком. Тебя здесь уже знают.
Андрей пожал плечами. . Он представления не имел, для чего к нему мог прийти сам генерал Красовский, поэтому несколько растерялся и совершенно не понимал, как ему теперь себя вести в нынешней ситуации. Красовский окинул взглядом комнату и, усмехнувшись, одобрительно проговорил:
-- А у тебя - чисто. За порядком, значит, следишь. Это хорошо.
Он подошел к столу, пододвинул к себе стул и сел. Затем снял с себя фуражку, положил ее на стол и сказал:
-- Присаживайся рядом. Разговор есть небольшой у нас с тобой.
И тут же добавил, повернувшись к сопровождающему его офицеру:
-- Николай Сергеевич, пока свободен. Мы здесь поговорим с молодым человеком. Немного, минут пятнадцать-двадцать, не больше.
Офицер козырнул генералу, повернулся, щелкнув каблуками, и вышел из комнаты. Красовский глянул на Андрея:
-- Слушай, Андрей! Я вот к тебе зачем. Скоро я уйду с этой должности. Время подошло для меня особенное., пенсионное. А ты, я вижу, застрял что-то в Байконуре. Не пора ли тебе закругляться с Байконуровским этапом своей жизни, а?
-- Да я сам уже об этом думаю, - ответил Андрей, - Наверное, все-таки пора…
-- Ты учиться-то дальше думаешь? - спросил его генерал, доставая пачку сигарет, болгарского «Пегаса», и глянул на него, - у тебя курить-то можно? Ведь сам ты, насколько я знаю, не куришь
-- Конечно, - сказал Андрей, пододвигая к нему пепельницу, - у меня даже пепельница есть для гостей. А сам я не курю. Не научился.
-- Ну и правильно, - сказал генерал. Он достал сигарету из пачки, взял ее в рот, чиркнул зажигалкой, неожиданно и вдруг появившейся у него в руках и глубоко, глубоко затянулся, прикрыв от удовольствия глаза и закинув назад голову. Затем выпустил струю дыма вверх, повернул голову к Андрею, посмотрел в задумчивости на него и снова спросил:
-- В Университет будешь возвращаться?
-- Да не-ет, - покачал головой Андрей, - Какой уже теперь для меня Университет? Время ушло. Надо будет теперь куда-нибудь еще. Скорее всего в технический. Ведь я технарем теперь стал.
-- Вот и я о том же, - генерал внимательно глянул на Андрея и в задумчивости пожевал губами, - Тебе надо сейчас в технический бить. И здесь я тебе смогу помочь. Пока я еще в силах.
Андрей вопросительно глянул на генерала. Он чувствовал, что генерал питает к нему некую слабость. Что за этим скрывается, он не знал и не понимал. Но видел и явственно ощущал, что здесь скрывается что-то личное и тщательно отгораживаемое от окружающих. Кого-то, видимо, Андрей ему напоминал. Может, тайный грех молодости? Кто знает?! Но ведь его собственный сын, Павел, больше годится ему во внуки, чем в сыновья. Слишком уж поздний он ребенок для такой семьи. Слишком. Здесь пряталась какая-то тайна. И лишь только потом Андрей случайно узнает, что у Красовского был еще один, старший сын. И учился этот сын в Бауманском училище на факультете ракетостроения. И на четвертом курсе он летом, на каникулах, в туристическом походе по Северному Уралу погиб с группой ребят, попав под камнепад. Погибла вся группа из шести человек. И вот Андрей, видимо, чем-то напоминал ему своего старшего, погибшего тогда сына.
-- Ты ведь сварщиком сейчас? – спросил генерал.
--Да, - ответил ему Андрей, - Имею пятый разряд. И монтажника - четвертый разряд.
-- Я знаю, - сказал генерал, - я справки о тебе наводил. Я даже знаю, что ты являешься единственным непьющим монтажником в Байконуре. Потому-то тебя и сделали бригадиром. И про аварию на пусковой «Протона», где ты, по сути, чудом спасся – тоже знаю.
Генерал усмехнулся, смял сигарету в пепельнице и снова глянул на Андрея:
-- Порой мне кажется, что я слишком уж много знаю про наш ракетный комплекс. Пора начинать и забывать. Пора. А то не к добру станет.
Генерал замолчал и задумался. Лицо его расслабилось, потеряло извечную начальственную жесткость и свою обычную твердокаменную непроницаемость, а глубокие складки у носа и кончиков губ обмякли, разгладились, отчего лицо его потеряло «вельможно-царственную» значимость, стало отрешенно безразличным и невероятно, невероятно усталым.
Да-а, жизнь, видать, основательно потрепала этого заслуженного генерала. А что дала взамен, ели он так настойчиво и упорно занимается судьбой совершенно чужого и малознакомого ему парня, Андрея? Кто знает? Кто знает? Вот раньше, еще до революции, русские купцы и предприниматели, достигнув определенного возраста, начинали активно заниматься благотворительностью. Строили за свой счет больницы, школы, церкви, ночлежки для бездомных. Зачем?! Для чего?! Им что, делать больше было нечего?! Да не-ет! Дел у них было много! Просто, их совесть начинала мучить и они, этой своей благотворительной деятельностью пытались хоть как-то, но все же замолить собственные грехи. Ибо ни одно богатство не приходит просто так. от нечего делать. За большими деньгами всегда стояли кровь и преступления. Всегда и во всех странах мира. И когда сегодня некоторые газеты и средства массовой информации во всю твердят о том, что господа Ходорковские и иже с ним – хорошие, пушистые и мягкие и в поте лица заработали свои миллиарды – этого просто быть не может! На каждой копейке их состояний – кровь и преступления! На каждой! Кровь и преступления! И ни что иное!
Но что хочет замолить генерал Красовский?! Что может лежать тяжким грузом на его совести?! Что?! Да что угодно!!! Потому что такой большой кровью оказалась залита наша дорога по созданию ракетно-ядерного щита Родины и освоению космоса, что лучше обо все этом никогда не вспоминать и никому не рассказывать! Слишком много здесь пролито крови! Слишком много! Даже вспоминать не хочется!
Генерал вздохнул, прокашлялся и лицо его опять стало непроницаемым, начальственно строгим и жестко уверенным в себе. Он сказал Андрею:
-- Слушай, Андрей! Мой тебе совет. Заканчивай ты свои дела здесь, в Байконуре и езжай в Москву, в свои Подлипки. Жилье там у тебя есть. Комната в семейном общежитии зарезервирована за тобой. Так что – остановиться у тебя есть где. Утрясай дела с пропиской и устраивайся на работу на «Машзавод». Кстати, центральная проходная «Машзавода» недалеко от общежития. Очень удобно. И он как раз по ракетным комплексам, которые ты монтировал здесь. Устроишься на работы зайдешь в ОК к заместителю начальника, Петру Дмитриевичу Селезневу. Он ответственный по учебе в ВУЗах страны работников завода. Расскажешь ему про себя. Он в курсе. И он оформит тебе ходатайство от завода на зачисление тебя на учебу во ВЗМИ, всесоюзный заочный машиностроительный институт, чей филиал находится при заводе, без экзаменов на первый курс сварочного факультета вечернего отделения.. Будешь работать и учиться. Так на заводе многие делают. Деньги у тебя есть. Ты же с книжки за эти годы ничего не снимал? Так?
-- Так, - кивнул головой Андрей, заворожено глядя на генерала.
-- Так вот, - продолжал генерал, - денег, я думаю, у тебя накопилось предостаточно. Не растрать их на чепуху. Лучше всего сделай так - вступи в жилищный кооператив при заводе и купи себе квартиру. Двухкомнатную. Обставь ее мебелью. Еще и на машину у тебя должно спокойно остаться. На заводе для монтажников Байконура льготная очередь. Возьми здесь на себя характеристику в управлении. Она у тебя должна быть соответствующей. И она очень поможет тебе в дальнейшем. Ты и мебель себе сможешь вне очереди купить и много еще там! Узнаешь потом! И если ты все сделаешь именно так, как я тебе здесь обрисовал, то получится, что у тебя неплохая перспектива в будущем. Значит, ты не зря столько лет просидел в Байконуре! Не впустую. Понял?
-- Да, - сказал Андрей, спасибо Вам за все, Дмитрий Павлович. Вы так много для меня сделали.
Голос Андрея предательски дрогнул и он неожиданно для себя хлюпнул носом.
-- Ну, ну, Андрюша! Не надо так! – генерал поднялся со стула. Андрей тоже поднялся, глядя на генерала. Генерал подал ему руку и сказал:
-- Ну, что ж, Андрюша, давай прощаться! Вряд ли еще когда увидимся. Но ты заходи к нам домой. Не забывай! Счастья тебе!
И здесь он вдруг неожиданно подался к Андрею вперед, обнял его, похлопал большими ладонями по спине, затем резко отстранился от него, повернулся и, чеканя по привычке шаг, пошел к двери.
Больше они не виделись никогда.
Андрей сделал все так, как сказал ему генерал. И где-то через пару месяцев он уже работал сварщиком в цехе сварных металлоконструкция или сокращенно ЦМК, Производственного Объединения «Машиностроительный Завод» города Подлипки. Цех был громадный. Это был даже не цех, как таковой, а несколько цехов, сдвинутых друг с другом и размещенных под одной крышей. Такие цеха называли тогда «блоками цехов» и предназначались для размещения отдельных видов производств на крупных машиностроительных предприятиях. А этот блок цехов, куда устроился Андрей, предназначался для изготовления сварных металлоконструкций, необходимых для изготовления и монтажа пусковых ракетных комплексов. В цех поступал металлопрокат, литье и поковки, а выходили из цеха уже готовые и покрашенные сварные металлоконструкции, которые отправлялись в следующие цеха объединения. Цех имел свое заготовительное отделение, свое сборочно-сварочное отделение, свой механический участок, свой термический участок и свое покрасочное отделение. Андрей работал на участке «аргоно дуговой» сварки, где изготавливались изделия из нержавеющей стали, алюминия, титана, никеля. Цех был просторный, чистый, светлый, теплый с хорошими бытовками и прекрасной своей столовой.
Андрею нравилось здесь работать. Молодежи в цехе было много. И большинство из молодых учились на вечернем отделении ВЗМИ, куда был принят и Андрей по направлению от завода. А осенью Андрей подал заявление в заводской МЖК, то есть, молодежный жилищный кооператив, куда он был принят без особых затруднений в качестве почетного работника ракетодрома «Байконур» Так что все пожелания генерала Красовского Андрей выполнил. И жизнь его начала потихонечку налаживаться.
КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ