ЛЮБАША
“Упокой, Господи, души усопших раб Твоих..”, шепчут губы молитву, поминая поименно ушедших родичей далеких и близких. Пока мы помним, им там на Небесах хорошо. Они смотрят на нашу суетную жизнь и с грустью улыбаются.
А каково тем, за чьи души некому помолиться, чья земная жизнь закончилась, словно погасла свеча от порыва ветра. Лишь маленький холмик порсший травой и покосившийся крест без надписи. Вот и все.. Вечность, холод и забвение. Ни у кого не защемит сердце, не упадет слеза. Бог любит всех.
В деревне её звали ласково - Любаша. Жила она тихо и одиноко. Не смотря на тяжелую и давнюю болезнь, никогда не унывала, старалась радоваться каждому новому дню, украшая свой маленький мир цветами. Огромные желтые и красные они были повсюду - во дворе, на окнах, у колодца. Вишневый сад – самый большой в деревне, усыпан крупными алыми ягодами.
В маленьком чистеньком домике уютно тикают ходики. Высокая кровать с металическими шарами на спинках. Икона в красном углу. Занавески и скатерть искусно вышиты кружевами. На стене васнецовский рыцарь на перепутье.
Помню, что Любаша постоянно мерзла и даже летом куталась в цветастую кофту. Поверх головы белая косынка в горошек. Полноватая и неуклюжая, она сидела на скамейке сложив руки на груди, нахохлившись, словно курочка. Вращала по сторонам своей маленькой головкой с остреньким носом. Сходство с курочкой усиливалось, когда Любаша начинала говорить, смешно поворачивала на бок голову. Улыбалась. Глаза в такие минуты искрились радостью.
Любашу любили дети. Они чувствовали её доброту. Своих Бог не дал. Дети взрослели и уезжали в город. Любашу не забывали. Привозили подарки, делились самым сокровенным, помогали по хозяйству. Неизменные пирожки с капустой, чай на травах и задушевные разговоры. Для особого случая - припасена бутылочка “беленькой”. Было тогда Любаше лет шестьдесят.
Все лето наша семья проводила в деревне. Любаша часто заходила в гости. Подолгу сидела на лавке в углу, пила чай с вареньем и что-то рассказывала маме.
Середина лета. Прозрачное ранее утро. Роса. По деревнской улице в сторону луга, плавно покачивая боками, “прошлепало” стадо коров. Старый сгорбленный пастух в помятом выцветшем пиджаке и “пугой” через плечо остановился у колодца. С усилием достал ведро с водой. Наклонился и жадно стал пить. Парит. Вытер редкую седую бороду рукавом и прихрамывая пошел догонять стадо.
Любаша позвала нас в лес по ягоды. В холщевой сумке бутылка холодного молока, вареные яйца, хлеб и толстое деревенское сало. Долго плутаем по лесным тропинкам в поиках заветной поляны. Наконец, удача - море темно-синих и ароматных ягод. Ноги гудят от долгой ходьбы, спину ломит. Набрав полные ведра черники, продирамся сквозь густой ельник к лесной дорожке. Голодные и счастливые устраиваемся на долгожданный обед. Раскадываем деревенске закуски на льняную походную сктерть и с огромным апетитом “уплетаем за обе щеки”. Иногда, разводили огонь и на палочках жарили сало. Любаша ела мало. Сидела в сторонке и поглядывла на наши детские забавы. Рассказывала свои житейские истории.
- Ой, жили тяжело и бедно. Не местные мы, из староверов. Хаты своей не было. В деревне таких звали “кутниками”. Ходили по людям, работали за пропитание и ночлег. Всякое было - холод и голод. Кажется вот уже все “смертушка” наступает. Есть нечего, одежда старая разваливается, на улице метель завывает. Всякий раз сжалится кто-то. Даст нам кров и краюху хлеба. Суровое было время, но люди были добрее. Беда кругом, слезы,а сердце человека не каменело. Помогали друг другу. Люди всей деревней собрались и хату нам с мамой поставили. Какое это было счастье – иметь свой угол. Правда, мама так и не пожила в своем доме. Схоронила я её. Осталась одна. Работала в колхозе за трудодни,недоедала, долго болела. Чего уж вспоминать!
- Доброту людскую “по гроб жизни” помнить буду. Сказала и смахнула слезинку краешком платка.
- Ой, гля - тучи набежали. Быть дождю.То-то целый день парило.
И правда, солнце скрылось. Небо налилось свинцом. Задул могучий ветер. Сосны загудели и закачались. Упали первые тяжелые капли на пыльную лесную дорогу. Мы быстро собрались и пошли в сторону деревни. Идти было давольно далеко. Утро не предвещало дождя, все были легко одеты.
Небо разрезала страшная молния. Раскаты грома заполнили лес и наши «трепетные души». Стихия разгулялась не на шутку. Одно – наблюдать за грозой из-за окна городской квартиры, совсем другое – оказаться с ней один на один в чистом поле. Лес закончился. Дождь лил, как из ведра. Из-за шума ветра и грома не было слышно идущего рядом. Мама и сестренка ушли вперед. Я остался с Любашей. Она не могла идти быстро, задыхалась.
- «Господи помилуй, Господи помилуй». Слышно было сквозь шум дождя. Я шел рядом, обхватив грудь руками. Дрожал всем телом от холода и страха. Иногда, поглядывал на Любашу. Она казалась спокойной, губы шептали молитву. Постепенно её спокойствие передалось и мне.
Когда мы подошли к крайней хате, дождь прекратился. Засияла радуга. Любаша перекрестилась, поблагодарила «Царицу Небесную».
Последнее лето детства. Прощай школа! Впереди такая заманчивая, как казалось, взрослая жизнь. Лето – время романтических встреч, первых свиданий, робких поцелуев и огромного августовского неба с падающими звездами. Только успевай загадывать желания. Хриплый голос летит из динамиков старенького магнитофона “Весна”. Хочется всю ночь танцевать,туманным зябким утром идти провожать девушку за несколько километров. Бежать на зорьке ловить рыбу. Купаться, дурачиться. Все весело, беззаботно, как-то по-доброму.
Под утро, тихонько, чтобы не разбудить родителей, влезать в заранее открытое окно. С наслаждением запивать молоком черный хлеб с черничным вареньем и спать до полудня “без задних ног”.
Иногда, брали гитары и всей ватагой шли к одинокому дубу в поле. Раскладывали костер, пекли картошку, пили легкий “Портвейн” и всю ночь пели под гитару: “Как здорово,что все мы здесь сегодня собрались”. Где же вы сегодня – мои беззаботные юношеские товарищи? Разбросала нас жизнь по белому свету.
Однажды, идилия закончилась. Отец уехал в город, а мама боялась оставаться дома одна. Тогда на помощь пришла Любаша. Она с улыбкой согласилась подежурить, “пока молодежь резвилась на танцах”. Глубокой ночью, иногда под утро, приходил я и через всю деревню вел Любашу домой. “Свидание,” так в шутку называла она наши ночные прогулки. Каждый вечер Любаша покорно приходила “сторожить”, а мы танцевали, ловили рыбу при свете костра, смеялись и шутили.
Последний раз я видел её зимой. Позвонили соседи. Сказали, что Любаша приболела. Мама собрала “гостинцы” - городской хлеб, конфеты, мед и лекарства. Был сильный мороз. Сел в полупустой холодный автобус и поехал мимо заснеженных полей, лесов и деревень с вьющимися дымками возле труб. Светило солнце, мороз щипал за щеки. Мерзли пальцы в перчатках. В хате было тепло и уютно. В печи потрескивали дрова. Любаша обрадовалась моему приезду, с интересом рассматривала подарки, что-то спрашивала. Я пытался её подбодрить. Постоянно посматривал на часы. Боялся пропустить автобус. На прощанье Любаша достала из шкатулки стертый старый медяк .
- Вот осталась от матери, будет тебе “памятка”, сказала Любаша и протянула монету. “Три комейки серебром” 1842 год, прочитал я.
По весне не стало Любаши. Говорят, что ушла она также тихо и незаметно как и жила.
А монета долго лежала в моей коллекции, пока не потемнела и не покрылась зеленоватым налетом. Периодически выбраковывая старые и не очень ценные, я достал её из альбома. Куда подевалась, уже и не помню. Может быть отдал или обменял. Так, оборвалась последняя материальная связь с милым человеком. Спасибо тебе Любаша за все! Добрый и светлый человек.
Жизнь – это вселенная. Пока мы помним, где-то на небе мерцает звезда. Забвение - звезда падает, на миг освещает небо яркой вспышкой, дарит кому-то надежду и гаснет.
“Упокой, Господи, души усопших раб Твойх Валентины, Любы…, и прости им согрешения, вольная и невольная, даруй им царствие Твое небесное”.
(Текст будет редактироваться)