Чувство, накрывшее её незримой волной и затопившее всё существо целиком, было приятным и иррациональным. Чарли находила это чувство сумеречным, потому что тайна его происхождения казалась шагнувшей из самых недр времени чудес. Направленное к кому-то или чему-то, оно изливалось из её души сладким золотистым соком, и совсем не имела значения бессмысленность этого излияния.
Чарли думала, что это и есть любовь, и, скорее всего, та её форма, которая чище и правильнее прочих, в силу беспричинности своего существования. Она просто была, не вызванная, не порожденная, а возникшая сама по себе, вне чьего бы то воления, и стоило Чарли набросать себе любой мимолётный образ, как в лучах этого чувства он становился прекраснейшим и желанным.
И ещё оно было зимним - она поняла это, когда возвращалась домой на такси. Было далеко за полночь, шёл угрюмый мелкий дождь, капли которого стали колючими из-за пронизанного холодом воздуха. Мокрый тротуар блестел в свете дорожных фонарей, чёрные ветки деревьев казались глянцевыми, потому что пропитавшую их влагу схватывало слабым морозцем. Дворники лениво водили своими тонкими лапками по лобовому стеклу, в салоне разливалось искусственное тепло машинной печки, и Чарли было хорошо глядя на скользящий мимо холодный пейзаж. Вглядываясь в глубину ночного пространства, околдованную призрачными сферами электрических огней, она поняла, что испытывает это чувство, эту пришедшую неоткуда любовь.
В ней не было ни обжигающей страсти, ни порывов на грани отчаяния, хотя, всё же, горячая волна будоражила грудь. Однако, возникающее душевное волнение скорее напоминало глубокие воды бездонного моря, нежели бурлящий горный поток. В этом чувстве хранился покой, совсем не здешний, не соотносимый с уверенностью, а тот, какой чувствуешь сидя ночью у костра и глядя, как танцуют искры на самой вершине пламени.
Чарли нравилась эта любовь, она рождала в ней творческие нотки, которые, словно сказочные семена, прорастали в светлую грусть. Было в этой любови нечто древнее, оставленное где-то во времени легенд, где зародыши сознания и культуры плавали в ещё неразбавленном соке жизни.