Он шел давно привычным маршрутом, совершая свой обычный обход. Шаги его были уверенно тяжелы. Ноги знали, что он не присядет перекурить (он вообще не курил) и настроив себя на далекий финиш, смиренно бУхали об асфальт казенные сапоги. На голове его совсем не было волос. И ни кто никогда не задавал ему вопроса: «Почему?»
Видимо тогда, когда двадцать лет назад пришла беда, и его вместе с тысячами таких же как он отправили спасать «единый могучий» от невидимого врага, посланного нам откуда-то свыше в надежде остановить обнаглевший прогресс, он их и потерял. Человечество впервые столкнувшись с радиацией, оказалось беспомощным как дитя, коим в общем-то и являлось по отношению к матери родной природе, только забыло…
Асфальт уходил ровной полосой куда-то за горизонт. И уже где-то там за горизонтом, упирался в границу другого государства.
Он же свернул на проселок, напрямки через лес, к обнаженному лугу, вдоль старого погоста к забытой богом почерневшей деревеньке. Проходя мимо кладбища, привычно бросил взгляд на выцветшие венки, висевшие на пыльных крестах с прошлой «Раданицы». Да, с каждым годом венков становилось все меньше. Говорят, человек живет до тех пор, пока о нем помнят. Деревня умирала.
В старой, покосившейся хате жила всего одна старушка. Всех остальных людей выселили, еще тогда, когда приезжали странные люди в диковинных одеждах с какими-то приборами. И хотя их приборы трещали, шкаля стрелки, она уезжать отказалась. Так и жила одна. Изредка выходя из дома за водой в колодец, оставляя на песке круглый след от своей клюки.
Кроме него в деревню ни кто не захаживал, да и он бывал здесь довольно редко. Поэтому не увидев знакомых «пятаков» от ее палки на дороге, заволновался. Неужто приболела?
Подойдя к ее хате, на всякий случай не громко окрикнул. Внутри что-то загремело и его тревога ушла прочь. Старуха спешно высунулась наружу.
- Сынок, як харашо шо ты прыйшоў! – сказала она.
- Бяда у мяне, сіл больш ні яких няма ад ГЭТАГА СУПАСТАТА. – голосила она в слезах.
- Что случилось мать? – спросил он.
И она завелась: «Паеў, дзік усю бульбу і хлеб. У агарод прама ходзиць. Я клюкой па вядру ноччу б’ю - не баіцца мяне ГАД. Як зіму перажыву – няведаю.»
Да, подумал он про себя а я его для иностранцев берег – видать не судьба.
И достав телефон, стал набирать знакомый номер…
- Как дела? – раздалось у меня в трубке.
- И тебе здравствуй! – отшутился я.
- Помощь твоя нужна однако. – пошутил он в ответ.
Шутил он крайне редко и я это знал. Значит дело серьезное.
- Приеду. – теперь уже сухо буркнул я. И засобирался.
Дождь, а я на охоту еду. Еду и думаю – совсем больной стал. Наверное и диагноз такой есть: «КРЕЙЗИ ХАНТЕР Ю». Или как говорил один солдат из кинокомедии, пользуя чьих-то вдов на кладбище: «Надышаться можно только ветром»…
Ветер, порывами обрывая кроны деревьев, как самоуверенный парикмахер кидал их на лобовое стекло видавшей виды «копейки». Небо затянуло тучами, похоронив долгожданную луну. Какая нахрен охота в такую «вальпургиеву» ночь. Собака и та не делает даже слабых попыток соскочить с не любимого заднего сиденья. Егеря жаль. Он и внешне то уже реально на зомби похож. Высокий, лысый, глаза заспанные. Сегодня я, вчера еще кто-то, завтра и т.д. А что делать, работа такая. Уволят, чем потом «спиногрызов» кормить. Еду…
Дорогой узнаю в чем дело и строю в голове планы. Но как говорится: «Хочешь насмешить Бога – составь план». Приехав на место, и наскоро осмотревшись – убеждаюсь…
Первая ночь.
Взобравшись на крышу старухиной хаты и вцепившись одной рукой в ветхий печной дымоход, а второй в «пистолет» карабина, положив ноги в поросшие мхом канавы старого шифера, притаился в ожидании «СУПОСТАТА».
Под низом только вытоптанные им бабкины хлеба да вдали черная стена леса. Оттуда придет. Явно…
Честно отдежурив всю ночь, слезаю…
Вторая ночь.
Бережно усевшись на табурет из далекого бабулиного детства, понимая что эта мебель одна из не многих ее ценных вещей, прямо в огороде, прислонившись спиной к сараю, опять жду. Передо мной гряды остатков не доеденной ГАДОМ картошкии, да надетый на кол смешной «соломенный человек» с помятым железным ведром на голове. Вдали чей-то старый яблоневый сад, поросший чимырыжником. Даже этот старый сад ОН обложил своей данью, собирая ничейные, давно упавшие яблоки. Оттуда придет. Явно…
Честно отдежурив пол ночи, засыпаю. Снилась мне бабка, бьющая клюкой по голове соломенного человека, и лысый егерь, и кабан жующий яблоки сидя на старой табуретке…
Днем, решив сменить тактику, идем в конец деревни. Там на опушке стоял в ожидании стрелков-иностранцев крепкий лобаз, построенный с размахом тех лет, как партийная трибуна Мавзолея. Под ним, в сотне метрах такая же дебелая прикормочная. Внутри была целая гора зерна оббитого досками и мерное ведро кабаньей пайки. Обычно перед приездом гостей, егеря высыпали наружу пару ведер зерна и ждали «кровавого ужина»…
Так было давно, и с тех пор, пожалуй мало что изменилось, разве что вместо зерна там лежали скудные отходы, да поломанное кабанами от злости к человеческой жадности ведро. Доски давно сгнили, но лабаз стоял…
Третья ночь.
Вкарабкавшись по медвежьи на лабаз ввиду отсутствия лестницы и впялив свой взгляд в зерноотходы, почти не думая о том, что «явно оттуда придет», я почти сразу уснул. Третья ночь все же. Сны мне не снились, и под утро зазнобив я проснулся…
ОН стоял важно, взгромоздившись на самую кучу посреди подкормочной и тихо жрал. Подняв карабин, занемевшими после сна руками, я глянул в прицел. Он действительно был большой. Мускулистый его силуэт, туго обтягивала короткая густая шерсть. Не естественно длинное рыло венчали небольшие белые сабли клыков. Не смотря на утреннюю прохладу мне стало жарко и я нажал на спуск. Выстрела не последовало, но кабан в этот миг что-то почуял. Что случилось? Ага, как всегда в волнении не снял предохранитель. Теперь выстрел прозвучал, застав кабана уже в движении.
Неудачно стреляный с вышки, ОН ушел подранком, дав малую кровь.
Наши собаки, ставшие на след загнали ЕГО в такие беспросветные «****я», что егерь строго настрого запретил туда лезть.
Не послушался. Иду. Крапива и малинник в рост, только голова над верхом. Листва сплошным ковром на поверхности зарослей, поваленные елки переплелись ветками, и все это заросло кустами орешника. Ни то, что пройти, прощемиться, проползти не возможно.
Собаки держат, КАБАН их раскидывает. Визг страшный. Не видно ни хрена. Карабкаюсь на звук. И тут моя такса туда. Удар и сразу заскулила. «Рву на груди тельняшку» и за ней, пролезая под поваленной елкой, путаюсь в сухих ветках. И тут ОН. Выкатывает ко мне.
Жму на курок из-за спины... Опять предохранитель!!!
КАБАН валит меня на спину, напирает, грызет, рвет клыками, тыча лычем мне в лицо.
Прижав подбородок к груди, пытаюсь закрыть горло. Отбиваясь стволом и защищаясь ногой, кричу: «Уходи!»
И он остановился. Смотрим в глаза «друг» «другу» кажется целую вечность. Пробегая перед глазами, тело начинают покидать грехи, сотворенные им (телом) за его не долгую жизнь.
Вдруг ОН бросает меня и перелезает через поваленное дерево. Ползу за НИМ, стреляю. Стреляет кто-то еще, загнанный им по ходу на другое дерево. Стреляет прямо с дерева. Раненый КАБАН, клацая зубами, пытается укусить кого-то за ногу. Еще один выстрел. Подползаю и я. Добираем.
Пришла сучка. Целая, а я встать не могу. Вывих колена и нога до кости разодрана. Тащить ЕГО оттуда, даже без внутренностей - ни как. Пошли в соседнюю деревню за лошадью…
Бабуля, крестясь проводила меня на больничку…
Старый раенный хирург, хитро улыбаясь из-за отсутствии какого-нибудь наркоза, накрыв меня старой, рваной простыней, живо начал интересоваться случившимся. А так, как лишние проблемы ни кому были не нужны, пришлось сказать, что я тупо упал с крыши, поранившись о торчащую железяку.
Зашили кое как, прививки там всякие. Потом за стол. Хвалебный тост в ЕГО честь - достойный был соперник. И на больничный.
А жизнь тем временем продолжалась. И была она полна прекрасных охот!
2006-2008 г.