Трещина на березе образовалась сразу после зимы. Зима оказалась жестокой, долгой, тяжелой. Выйти на улицу было нельзя: сразу же словно задыхался человек от ледяного вздоха. Его, этот вздох, можно было, казалось, рубить ножом, как лед. Так иногда отбивают лед в холодильниках, если не хотят возиться с разморозкой.
Ледяной воздух застывал в горле, так что трудно становилось глотать. Он застывал, казалось, даже в хрупких кровеносных сосудах, отчего тяжелело все тело – и становилось трудно идти. И давящий сверху атмосферный столб наливался ледяной влагой, отчего выдержать его было почти невозможно.
И вот сразу, как только выдалась солнечная теплая передышка в преддверии весны, мы с мужем приехали на дачу – посмотреть, как поживает зимой наш летний домик, как спят и готовятся к дачному сезону грядки. «Смотри!» - сказала я мужу, едва мы отворили калитку и зашли на участок. Белая кожа березового ствола лопнула. Трещина прошла через ствол и была уродливо черной, словно старая незаживающая рана. «Наверное, от мороза», – ответил муж.
Наша собачка бегала по снегу, оставляя там свои собачьи следы. Солнце светило радостно. Верхушка березы терялась в синем небе.
…Летом трещина оставалась такой же черной. Казалось, будто умерла часть нашей березы. Я не решалась даже глядеть на трещину, - не то чтобы коснуться ее. Никакой мистики не было. Мы с мужем слишком реалисты, чтобы мистицизм как-то задевал нас. Нет-нет! Не было и в помине никакой мистики. Просто трещина на березе. Просто мертвая рана.
«Мертвая?» - переспросил наш маленький сын. «Да, но береза живая, - ответила я. – Это просто ранка на березе. И она скоро заживет, Серё-о-ожик!» Мне нравилось протяжно выговаривать имя сына – и оно становилось похоже на слово «ёжик». У сына был забавный колючий ёршик на голове – густые черные волосы пружинили. Мне нравилось ладонью приглаживать их, а они тут же поднимались вверх. «Ёжик!» - смеялась я.
Муж мой тоже был Сережа. Вернее, это сын, как и муж, был Сергей!
Когда Сережина мама была студенткой-геологом и однажды ночью в экспедиции вышла из палатки, огромный медведь содрал ей когтями пол-лица. Восстановить зрение и прежнее лицо врачи не сумели. С тех пор она ходила с белой повязкой на лице. Мама выводила ее гулять.
Ее все равно полюбил молодой человек.
Собственно, почему «все равно»? Просто – полюбил.
«Серё-о-ожик!» - звала она сына с балкона третьего этажа. Мальчик с ершиком черных волос бежал домой.
Хоронили Сережину маму тоже с повязкой на глазах. Соседки ахали: «Вот ведь как получилось! Сначала глазки умерли, а потом и сама умерла».
..."Может быть, у березки умерли глазки?» - спросил сын. «Может быть», - вздохнула я.
Но береза не умерла.
Мы посадили рядом еще два тонких белоствольных деревца. Ранка, казалось, начала затягиваться и уже не была черной, как раньше.
И – честное слово! – никакой мистики, потому что в параллельном мире все точно так же, как и в нашем. А не является ли наш мир для них параллельным? И какая из двух параллельных прямых более реальна?!
Мир, словно цветная картина, раздвигается в стороны. Неровные границы проходят по деревьям, облакам, кустам и траве. Но не успеваем мы заглянуть по ту сторону, как он уже сомкнулся. И лишь небольшая трещина, крошечный шрам – словно живые свидетельства тайны. Живые! Живые, а не мертвые.
Они стояли под березой и смотрели вверх. Один – мужчина без глаз. Черные волосы, черная борода и белый-белый лоб. Безглазое лицо не казалось безобразным. Напротив, оно было осмысленным, устремленным вверх, к небесам.
Второй – низенький, круглый человечек на тонких изогнутых ножках. Он подпрыгивал и смеялся. Кепочка с пуговичкой на самом верху тоже чуть подпрыгивала.
Потом они исчезли в приоткрытую щель, и было слышно, как по ту сторону они рассказывали о чудесах, увиденных ими.
В приоткрытую на мгновение щель, похожую на неровный шрам, можно увидеть большую темную рыбу. И услышать, как она вздыхает, слушая посланцев с той стороны. Вздыхает, открывая рот, похожий на темную трещину, словно лопнула от мороза белая кожа высокой и красивой березы.