1
Как странно. Я ожидала - время скоро будет, и хватит мне и денег, и здоровья, и солнца, и воды... Наивная... Такого не бывает. Никогда. И вот уж дни, они лишь полнятся тоскою, скребутся в жизнь, подчас удачно раздирают все внутри. А, между тем, живу я. И что-то в глубине, во мне, кричит. Но крик тот не невольной птицы, как думала недавно. То крик любви, добра, забвенья и свободы. Как странно.
Чем больше гладь несет суЕты, стесненья, страха, старости, тем глубже проникает в мир любовь, добро, улыбка.
Я думала - моя лестница ведет вниз. Но так ли это? А, может, чем больше мы опускаемся в своих пельменях и кастрюлях и монетках, тем быстрее вьется веревка. Веревка циркачки. Веревка ввысь. Лети, веревочка, лети.
2
Август 2008 г.
Ее тело еще помнило московскую жару, хотя пронизывающий ветер Ленинградского вокзала вовсю гулял по рукам, ногам, селезенке.
Алиса прибыла в Петербург на один день. Точнее — на туманные, влажные и авантюрные восемнадцать часов.
Выйдя из поезда, она оставила вещи в камере хранения, огляделась, сходила в туалет, почистила зубы, присела... Утренний город встретил безлюдием, серостью и скрипом пустых мусорных баков. Помойка рядом с перроном привлекала цветастыми отбросами — кто-то недавно копался в ней — дворники или бомжи? Если бы речь шла о Москве, решила бы — точно бомжи. Но петербургский воздух, культурной столицы воздух, настраивал на иные мысли. Хотелось думать, что грязные урны на вокзале — досадная случайность.
Алиса зашагала к Невскому. Она не видела его раньше, но угадывала правильное направление. Интуитивно, по-женски.
Город просыпался. В блестящих от моющей жидкости витринах горели переливающиеся всеми цветами радуги блики от моющей жидкости, на плазменных экранах мелькали рты «правдивых» политиков — американцев, кавказцев и, конечно, Тех, Кого Нельзя Называть — президентов Российских — бывшего и нынешнего...
Девушка понимала, что не может позволить себе зайти и послушать звуки телевизионной речи, купить пирожное, капуччино, коктейль и поразмышлять о том, кто и за что — часто употребляемое выражение, но такое притягательное, черт побери! Нет, не могла она себе позволить думать о глупостях, но знала, что все изменится. Придет ее пора, и будет она пить кофе и говорить о высоком. Наступит и для Алисы светлое будущее и согреется она лучами славы. Своей ли только?
Все у нее впереди: холодный, как сталь ветер (ну тот, что называют ветром перемен), в своем саду качели (с цветочками, конечно), бантики на лимузине (или, может, колокольчики?)... А пока, разглядывая предметы, девушка наслаждалась красками позднего лета. Влажный город в ответ смотрел на нее глазами спящих служащих витрин.
В общем, город и девушка превратились в нечто целое, и целое это было всевидящее око, и, оно, око, быстро перестало замечать что-то лишнее.. Бац! Она столкнулась с сильным, подскользнулась, упала, подвернула ногу, попробовала встать, захромала... Как в фильме «Я шагаю по Москве», ах нет, слишком старо, скорее как в питерской «Прогулке».
Око, между прочим, пришлось проглотить богу (ну, была такая история в древнеегипетской мифологии, она помнила).
— Девушка, я наскочил на вас! — остроумное замечание. Он высок, на нем улыбка, мужчина в хорошем костюме и загорелый. На вид ему было лет сорок, но стильные очки и широкая спина позволили ей — первокурснице студентке — закрыть глаза на такой недостаток, как возраст. Впрочем, это не значит, что он намеревался последовать ее примеру. Или?...
— Ой, простите, я к тому же порвал вам колготки, — взгляд его выразительно покосился на ее ножку. Алиса ойкнула. Ее дорогие колготки без носочков в восемь ден цвета песка. Любимого. Цвета.
— Ничего страшного, я куплю вам новые. У меня есть свободное время — возвращаюсь в гостиницу с мероприятия. Позвольте я провожу вас в кафе, потом схожу в номер — я мигом. Как ни странно, мне неудобно ходить по магазинам в деловом костюме, — молчаливую, он повел ее к ближайшей «Чашке». Или «Ложке»? Положив на столик свою кредитку в качестве залога, сказав еще раз: «Я мигом», ушел. Дать карточку незнакомой женщине — как мило, решила Алиса, рассматривая его золотую «Визу». Или «Маэстро»? Все банковские карточки так мелодично называются... Интересно, а с какого такого мероприятия он возвращался в восемь часов утра? — она не додумала, когда спутник вновь возник — в легкой рубашке, в джинсах и в очках-хамелеонах.
— Спасибо вам большое, только колготки мы с вами не купим, еще слишком рано, — заметила Алиса.
— Ерунда! Пока будем завтракать, магазины откроются. Вы не торопитесь?
— Нет, у меня куча времени, — не так обстояло дело, но хотелось любопытной девушке верить в свое свободное время и она мысленно выбросила все грандиозные планы. И, все же, чем деловым занимался он до восьми часов утра?
— Я сам из Москвы. Приехал на конференцию в Петербург, но она затянулась. Вы, наверное, думаете, мы отмечали с товарищами. Нет, отнюдь, — в шахматы играли...
— Да? Мой брат тоже любит шахматы.
— А вы?
— Когда-то любила, а потом он убедил — хорошим игроком мне не стать никогда. В настоящий момент к игре испытываю чисто эстетический интерес. Фигуры... Как красиво! — Алиса всплеснула руками и, если бы на ее месте была Бритни Спирс, сказали бы, что следом она подложила руки под себя как старушка. Но Алиса была живой девушкой, папарацци за ней не охотились, не кому было замечать ее жесты. Впрочем, лишь «пока некому», прибывала в уверенности Алиса.
Он с живостью посмотрел на нее. Конечно, в шахматах эта востроглазая ничего не понимает.
Но, однако, хороша девушка. Ой как хороша!
— Как вас зовут?
— Алиса.
— Уверен, девушка с таким именем должна любить игру брамина по-настоящему.
— Почему? — спросив, она сразу смутилась. Потому что догадка прибежала. Какая же дура она в его глазах, сразу не сообразила, что он имеет ввиду «Алису в Зазеркалье», путешествующую по своему квадратному полю. А игра брамина — это потому-что шахматы в Индии придумали. Ну она же проходила историю древнего востока, как могла забыть! — Я вспомнила, вспомнила, — поправилась добавила она. — Конечно, вы имеете ввиду сказки Кэрролла, — чересчур поспешно поправилась, будто боялась быть непонятой. А он ей понравился, догадался мужчина. Иначе не стала бы она с суетой исправлять оплошность. Чем именно привлек: дорогим костюмом или удачными сравнениями?
— Да не переживайте вы! — добродушно отмахнулся он. — Даже если бы Вы не нашли сразу в своем сундучке знаний эту историю, я бы вас извинил. Вы же женщина, а, значит, цветок, созданный для нежности, а не для работы ума..., - какие слова! Высокий штиль (да, именно штиль, а не стиль, подумала Алиса). - Я вовсе не хотел, чтобы вы упражнялись в знаниях, — интересно, этот человек искренен или, все же, лукавит. Похоже на первое. Хотя... Будь осторожна, Алиса! — Мне всяких философских размышлений со своими студентами хватает. Ну вот, я вам уже рассказал, откуда я и чем занимаюсь, а от вас узнал только имя...
— С чего вы взяли, что я пыталась соперничать. Мы в разных весовых категориях, — на самом деле, она и правда с ним упражнялась, и сама понимала это, но в ней разыгралась кошка , и она позволила себе укусить. Слегка, игриво, с нежностью... — Впрочем, давайте вернемся к роду деятельности и имени. Последнее особенно значимо... Вы узнали мое имя, а я ваше, кажется, не услышала.
— Меня зовут Роня...
— Роня?... — странно называть солидного мужчину с такой подчеркнуто-литературной речью Роней. Пошло. Но она не пошла пошлости.
— Это сокращенное имя, полное не имеет значение.
— Да, вы правы, не надо ничего полного. Роня, вы не поверите!
— Да? И во что же я не поверю? — прервал он ее. Роня очень хорошо относился к молодежному сленгу, но это «Вы не поверите» резануло его уши. Не любил он выражение «Вы не поверите». Впрочем, он когда-то дал себе слово, что в частной своей жизни уймет в себе лингвиста, поэтому постарался унять себя.
— Вы не любите это выражение? — и как она только догадалась? — По тону голоса понятно. Хорошо, я вам так скажу, без «Вы не поверите» (он сморщился), дело в том, — она сделала паузу. — Дело в том... Что я сама час назад сошла с московского поезда.
— Вы же не из Москвы! По выговору понятно!
Стало обидно, что он так быстро раскусил ее:
— Да, вы правы. Я приехала в столицу учиться месяц назад, в июне. Сдала экзамены и решила осмотреться перед началом занятий. Остановилась у брата. Но за прошедшие дни мне стало душно от его пристрастий, что я здесь, в Питере, — рассказывая о мотивах, она вновь слукавила, что говорило о желание понравиться.
— И когда вы уезжаете обратно?
— Сегодня. Жаль, что никого не знаю в Петербурге, иначе задержалась бы на более долгое время.
— Совпадение! Я тоже сегодня уезжаю. Хотите, проведем день вместе? Я покажу вам центр... А что за пристрастия у вашего брата? Он наркоман? — Алиса посмотрела на него и так и не поняла, шуткой ли являлся вопрос или нет.
Это было ни к чему не обязывающие шатание по центру. На протяжении шагов сверкала Нева и Мойка и пели птицы в садах — в Михайловском, в Александринском. Вокзал показался ей чересчур каменным после зеленой Москвы, поэтому она обрадовалась деревьям. Толпа то принимала в свои сети, то отпускала в прохладные улочки. И, конечно, в их пейзажи бесцеремонно втиснули морды иномарки.
Было приятно наблюдать, как она вышагивает свои петербургские метры — размеренно, плавно, и ноги ее словно качались в дымке от пара, который шел от мокрого утреннего асфальта.
Сначала они молчали, но вскоре тишина их стала фугами Баха. Эти фуги лились издалека, из органа Капеллы. Музыка, девушка, он... Стандартно, да не совсем...
Алиса обрадовалась далеким звукам. Шевельнулась мысль спросить его о кавказской войне. Кто знает, может быть, Роня захочет с ней разговаривать и не подумает, как брат, о том, что она дура, желающая выглядеть умной?
— Что вы думаете о войне на Кавказе?
И он ответил, и слова зажурчали горным ручьем. Говорил с жаром, с жестами, с мимикой. И она реагировала. А что? Перед ней же незнакомец — он не успеет обратить слова против нее самой, как это сделал бы брат.
Между делом, они купили ей колготки.
В уютном кафе, на фоне говоривших американских, кавказских, русских звуков, Алиса примерила новые восемь ден.
— Восхитительна! — присвистнул Роня.
Она улыбнулась — а что еще оставалось? Потом они выпили свой капуччино, закончили неспешную беседу и медленно вышли на уже шумный полуденный Невский.
Захотелось холодного. Они встали в очередь за мороженным. Как школьники.
— Смотри, парень тянет за рукав какую-то девицу! — заметил Роня.
— Интересно, как быстро он ее поцелует? — отреагировала Алиса.
— Думаю, через десять секунд, — ответил он.
— Да что вы, он ее ударит! —раздалось в очереди.
— Или стащит чего-нибудь!
— Милиция! — а говорят, в современных городах толпа бесчувственна...
— Он ее целует! — в восторге заметила Алиса.
— Целует!
Схожесть мысли? Единая точка «Ж»? Точка «Ж» от слова «живой»? «Жопа»? «Жалость»? Нет, простая случайность. Но нет более приятной случайности, чем одинаковое течение мыслей. Такое бывает между мамой и дочкой, отцом и сыном, мужем и женой, и это не вызывает удивления. Но когда подобное происходит между незнакомыми людьми, следом пробегает искра, и, кажется, это твой человек, тот самый твой...
— Во сколько у тебя поезд? — спросил Роня.
— Сейчас посмотрю. Ой, брат заказал мне два билета в один конец! Это все, потому что он торопился! Или сайт «РЖД» проглючил?
Надо срочно менять! — ох уж это слово «проглючил». Слух его безошибочно
поймал и, как ее слово, резонансом «глюканул». Единение закончилось, вновь надо бежать. В разные стороны. И вот опять напряжение, волнение, скорость времени и ей уже кажется, что она опять в поезде: «Там-Там, Там-Там».
Она такая маленькая. Роня стушевался.
Все случилось быстро. Они не успели проститься, Алиса даже не забрала сумку из камеры хранения, а Роня, запыхавшись, не взял ее телефон. От забывчивости ли, или она ему не понравилась? Да нет, же, глупенькая Алиса, он просто «глюканул»! Но все еще впереди.
Как это бывает, единственные билет, подходящий ей по средствам, был на через-пять-минут-отъезжающий поезд. А он не смог, не захотел, не имел права, или считал, что не имел, или они оба так считали, в общем, не купил он ей билет на свой гранд-экспресс. А с чего это она решила, что у него были деньги? — витали обрывки мыслей. Стильные очки еще не показатель наличия банкнот, а его разговоры о дорогом, недоступным для нее, обывательским для него, завлекательная ловушка. Какой же она стала подозрительной за последние две недели, как изменилась! А все брат виноват — ее Кира. Не Кирой его надо было назвать, а Карой.
Перед тем, как вскочить в вагон, он дал бутылочку коньяка — у него всегда с собой такая, «от нервов». Вот они, привычки тех, кому за сорок! Она поблагодарила, не прощаясь прошла на свое место, выпила, охмелела, сглотнула застрявший в горле комок. Ей захотелось улететь. Навсегда. Но вместо этого она неслась в Москву, в нелюбимый её клетку-вуз, к брату. Прощай романтика и нежность чувств! Здравствуй быт, цинизм и... секс. Кто бы мог подумать, что девушка будет готовить себя к такой жизни через полтора месяца выхода из школы.
3
Несколько недель назад...
Он открыл ей не сразу, а через минут пять.
— Я приехала! — Алиса ворвалась в комнату брата, декларируя свое заявление тоном, каким говорит свои знаменитые слова «Я родился!» Лунтик, персонаж популярного мультика. От мороза на ее щеках образовался точно такой же румянец, как у мультяшного героя. Впрочем, брату Алисы, к кому были обращены слова, на наивного Лунтика было наплевать. Как и на Алису. Он даже не взглянул на сестру, хотя не видел ее пять лет. Вместо этого Кира сосредоточил внимание на следовавшем за ней охранником.
— Это длинноногое чудо утверждает, что она твоя сестра и будет жить здесь, - сказал охранник. - Тебе это встанет в копеечку. Ты же знаешь, что мы не имеем права поселять девушек в комнату мужчин, даже если они студентки нашего вуза и сестры лучших с курса — говоря, он зашел в комнату, придержав двумя пальцами нос. Как гоголевский Нос, решила Алиса. «Нос—нос, нос-нос»... Это как «Там-там, Там-там» недавнего ульяновского поезда. Кира даже не встретил ее, отнекиваясь своей занятостью. Да, игра за компьютером и общение в чатах смело можно считать очень занЯтным делом.
— Вадим, ну я же «недо»-мужчина! — Кира выразительно посмотрел на висящие на лампе хлопчатобумажные трусы с маленьким розовым бантиком. Между тем, рука его автоматически потянулась и положил в карман охранника пятихатку. Вадим, проследив взглядом за жестом Киры, обратил внимание не только на гейский аксессуар, украшающее модное настольное светило, но и на жирные пятна компьютера, на дохлого таракана, на запах позавчерашнего обеда, на... В общем, Вадим скорчил свое упитанное лицо:
— Кира, что ты за свинарник развел? — он шмыгнул носом, что указывала на крайнюю степень недовольства. — Надеюсь, эта курица здесь уберется.
— Вадим, я тебя уважаю, — Кира встал со своего полуразвалившегося кресла — С тобой и побухать можно, и о делах поговорить. И то, что моя сестра — курица — верно. Но давай договоримся — только Я могу ее называть подобными именами! — с этими словами он дал Вадиму еще одну розовую купюру и выпроводил его из комнаты.
— Да... — произнесла Алиса, осматривая комнату брата. — Пыль, грязь, альтернативные формы жизни — она не успела возмутиться как следует...
— Алиса, слова — это все, на что ты способна? Больше ни на что не годишься? — зло буркнул брат. Он терпеть не мог, когда его распекали. Мог позволить это матери, да и то, когда забывал, что он в своей комнате главный. Но младшей сестренке Кира спускать слова не собирался. — Давай расставим все точки над «И». Я зарабатываю достаточно, чтобы иметь издержки на домработницу, а данном случае — на тебя, любимая. Хотя, мне не очень нравится, что ты будешь обитать здесь. Я маме об этом сразу сказал. Но она решила, что полезнее начинать университетскую жизнь в комнатах брата, чем в помещение с тремя незнакомыми девочками. Я с ней согласился и разрешил тебе приехать, но при условии, что ты будешь молчать и убираться. Это твои единственные обязанности на данных квадратных метрах. Есть правда еще одна, но о ней ты узнаешь позже. А пока принимайся за дело. Тряпки в ванной комнате, — с этими словами он повернулся в сторону платяного шкафа. — Выходите, ребята!
Из стены в углу вышли два бугая. На вид им было лет по двадцать — симпатичные, светлые, сильные. Прям как «двое из ларца, одинаковы с лица». Молодые люди одели свои ветровки, хмыкнули и вышли из комнат.
— Чего уставилась? — хмыкнул Кира. — На вопросы не отвечаю, — предусмотрительно заметил брат. Алисе разъяснений и не требовались. Она же не на день к нему приехала — со временем все тайное станет явным.
Хотя она бывала в Москве в последние годы, давно не видела Киру — мать не разрешала, все прятала дочку от глаз подальше у знакомых и друзей. И, кажется, на то была веская причина, которая, как выяснилось, имела в официальных источниках голубой цвет.
За последние пять лет он стал красивым, сильным мужчиной, за которым, наверное, девочки бегают на скорость — впрочем, скошенный взгляд на явно мужские трусики с бантиком заставил одернуть себя. Даже если и бегают за ним косяки — безрезультатно. И все же, почему он так груб? Что она, сестра, ему сделала? Ладно, со временем все выяснится... А пока... Где он там, говорил, тряпка лежит?
Ванная комната, как другие его помещения, чистотой не блестела — грязные, свалявшиеся в углу носки, мятая туалетная бумага, подтекающий кран, ржавчина в раковине, которую использовали явно не по назначению, испачканные тарелки в душевой кабине, тараканы — гады ее даже не испугались!
— Ах, хорошо, что у меня есть с собой карандаш от насекомых! — не могла не обрадоваться запасливая девушка. Брат не ответил на ее реплику, вместо этого включил громкость на полную катушку. И Алиса стала свидетелем его интернет -конферсейше с мальчиком. Разговор стал еще одним шоком — самым сильным.
— Привет!
— Привет, Кира!
— У меня сестра приехала. Если я покажу ее сиськи, будешь со мной трахаться?
— Сестра приехала? Клево! Да, если она поиграет с собой, приеду!
Как это могло случиться? Брат ли это слова произносит? Это есть, это правда, это то, что ей слышатся? А, может, она в поезде не выспалась? Алиса вздохнула. Еще раз вздохнула — первый вздох мозги в порядок не привел. И последний раз вздохнула — нет, медитация это дрянь. Помогает только в Индии, и то чудодейственная сила заключается в том, что отрываешься от московской суеты. В общем, книги по йоге не пошли ей впрок и вместо задержки дыхания она решила переодеться в рабочую одежду.
Фигура скрипка обернулась в клетчатый ситец легко, руки неохотно приняли оковы высоких резиновых перчаток. Ее руки — руки пианистки, привыкли дышать. Конечно, им была вредна домашняя работа, но как иначе выполнить условие брата и остаться в этих «хоромах»? О братской любви она в тот момент не думала, но факт, что общежитие дорого будет стоить родителям, покоя не давал. А она думала, что за годы взросления избежала участи маленького циника! Нет.
— Алиса, я пошел встречать мальчика. Ты не выходи за пределы студгородка, у тебя регистрации нет, менты могут поймать, — испугал ее брат. — Вернусь через час, комнаты должны быть вылизаны.
Алиса в замешательстве начала мыть посуду. Мир ее брата, этот взрослый мир обвалился на нее в одночасье. Он был так далек от Казандзакеса, от мамы, от ее друзей-школьников, которые делали что-то тайное за углом школы. Внезапно она ощутила себя среди разбросанных журналов в комнате, стены которой казались бумажными.
Взгляд упал на них. Журналы носили громкие названия — «Власть», «Деньги».
И ей предстоит в этой комнате мыть посуду и слушать по вечерам беседы брата.
Может быть, дело не ограничится одними беседами. Все-таки, ее брат еще ребенок. Он и в интернете сидит, и из комнаты лишний раз не выходит, потому что боится взрослой жизни. Ему не познать счастья. Нет, не познать. У Алисы был слишком маленький опыт, чтобы размышлять подобным образом, но она пыталась. «Пытаться» - от слова «пытка» или «попытка»? Отсутствие опыта компенсировала фантазия.
И зачем она хотела угодить ему? Даже приехала к десяти часам, когда, по рассказам матери, он встает. Нет, конечно, она сначала приперлась рано утром, сразу с поезда, в в шесть часов утра. Но ей никто не открыл. Старик, дежуривший на месте Вадима, не захотел слушать ее объяснения. Для него существовал один закон — пропуск.
Но она не планировала сразу врываться к брату. Мать говорила, что в холе элитного общежития есть очень милый кожаный диванчик и телевизор. Вместо предвкушаемого ожидания в вестибюле ей пришлось четыре часа шататься по городу. В общем-то, прогулка не была утомительной. Она всегда, с раннего детства любила Москву. И не упускала возможности приехать в город. У нее даже имелся калейдоскоп «столичных воспоминаний».
В общем, с утреца покаталась Алиса час-другой по Кальцевой и пересела на ветку, ведущую к «Соколу». Там она оставила багаж в ближайшем продуктовым магазине — сто рублей, сунутые в карман продавца, убедили в необходимости помощи юной студентке.
А потом она села на трамвай и доехала до Пищевого института. Путь был короткий — всего три остановки — но приятный. Вспомнилось, как давным давно, где-то здесь они с дядей (как же его звали?) поглощали горячий шоколад — пили его прямо на улице, и капли дождя делали из густого напитка обычное какао, а ветер уносил запах какао-бобов. Еще припомнились бабки с авоськами, бегущие к метро, и подруга мамы, торгующая дешевыми перчатками на кавказском рынке, и толкучка в метро — все приобрело округлые, мягкие формы «соколиных» соплей. Резко? Да, резко. Это не Алиса, это жизнь сурова.
Нагар на дне кастрюле не отмывался. Иногда ем полезно — своим капризным поведением нагар оказался способным вернуть ее в комнату Киры, к обязанностям домработницы. Алиса добавила пены. Пена, пена... Все пена.
С посудой Алиса расправилась за пятнадцать минут. А брат считает, что она не способная! «Конечно, в чем-то он прав. Я не обладаю его блестящими талантами играть в шахматы, решать математические задачи и составлять химические формулы, изучать языки и писать сочинения без единой ошибки. И на фортепиано весьма посредственно играю, хотя посещала классы сольфеджо и зубрила нотную грамоту семь лет. Но как, скажите на милость, при его способностях, можно оставаться таким заносчивым и немилосердным? Как можно бесцеремонно обсуждать мои груди и завлекать гостей с помощью меня?» — ну, в том, что она правильно поняла его намерения, связанные с ее телом, Алиса не была уверена, и мечтала ошибиться в этом.
В конце концов, Алисе надоело гадать о своей новой жизни и она, сымитировав микрофон из тряпки, начала подражать дикому голосу какой-ту кубинской певицы. Это так по-детски. Но не ребенок Алиса. Об этом свидетельствовали убежавшие от ее карандаша тараканы (соседи не обрадуются) и вопросы, запрыгавшие в голове. Самый простой из них звучал так: «Как при своих блестящих способностях, Кира может быть таким... немилосердным грязнулей?». При чем тут грязь и милосердие? Ах, между ними больше связи, чем кажется на первый взгляд. Изогнутые знаки резвились в голове суматошно и непоследовательно, и Алиса изо всех сил держалась, чтобы не испугаться. Причина этих крючков с точками, брат ее, очень обрадовался бы, узнав о суматохе. Он любил быть в центре внимания. Ну неужели она ему не симпатична?
Они были дети от одних и тех же родителей — советских инженеров — выросли в одном и том же городе — на родине вождя пролетариата — и все простуды делили пополам, даже если во время начала болезни находились в разных частях страны. Но это единственное, что их объединяло. Внешне он брюнет, она блондинка, он высокий, она низкорослая, он с длинными аристократическими пальцами, а у нее ногти слоились и ладошки были маленькие и пухленькие. Но она с детства восхищалась им и любила его, хотя Алису огорчала его самомнение. А еще он никогда не был пунктуальным и с шестилетнего возраста заставлял ее убирать в шкаф свои игрушки, хотя Алиса в то время еще до дверцы не доставала, а Кира, между прочим, был высоким мальчиком. С малых лет он не умел, не хотел, не любил убираться, хотя его жутко раздражал бардак. А для нее складывать вещи на место было вполне естественным, хотя она комфортно чувствовала себя в окружении фантиков и крошек.
Да, они ругались. Да, он никогда не подавал виду, что любит ее. Но, когда Кира в пятнадцать лет экстерном закончил гимназию и уехал в Москву, ей стало скучно. И она захотела к нему. Много лет Алиса готовилась к тому, чтобы поступить на бесплатное место в его вуз и жить вместе с братом. Все силы были приложены к изучению искусствоведения — единственная гуманитарная специальность, на которую, по слухам, можно было попасть без блата. Наконец, прошла она вступительные экзамены и... провалилась. Тогда родители, затянули свои пояса (они были зажиточные лишь по ульяновским меркам) и отправили младшего отпрыска учиться на платное отделение в желанное высшее учебное заведение. Мама сначала противилась этому, но что поделаешь — вечно розу под колпаком не продержишь. И вот она в комнате брата, и, как показывает реальность, сюрпризов в ней больше, чем в комнате Джейкоба. Кира встретил молчанием, к тому же, он — гей. Неопровержимыми доказательствами последнего стали диски с характерной порнушкой, смазка, клизмы и другие штучки, в инструкции к которым анальный секс стоял первым в списке "для использования при"... . И когда он только успел испортиться? Конечно, хуже всего не клизмы и тараканы, а то, что, судя по разговорам, он намерен втянуть ее в свои игры. В последнем Алиса уже не сомневалась.
4
— Алиса, сестра, ты дома? — милый голосок. И с чего это он столь милый? Кира прошел в комнату не снимая ботинок. Алиса в ужасе наблюдала, как сухая грязь с его толстой подошвы ошметками падала на синтетический серый ковер.
— Сними обувь! — в испуге крикнула Алиса. Брат, без пререканий, подчинился.
— Не ори так, Алиса! Тараканов распугаешь! — Кира вальяжно расположился на диване и отхлебнул пива. — Фу, чем это тут пахнет?
— Пахнет карандашом от тараканов. А сами насекомые скоро подохнут и пугать станет некого.
— Додумалась же!
— Не поняла?... — в ее голосе дрожало изумление. Что значит «Додумалась же?». Он хвалил ее или ругал? Ответ на немой вопрос не заставил себя ждать:
— Не перед моим же приходом надо обрабатывать химией комнату! Дура! — он выдохнул и от него понесло солодом и злостью. Кира готов был бросить в сестру зажатой в руке бутылкой. Алиса интуитивно поднесла руку к глазам, стремясь защитить себя. Никогда ее не били, но папа иногда позволял поднимать руку на маму. И родительница с помощью такого же жеста защищалась. А, может, и бабушка так вела себя.
Впрочем, Кира не ударил. Вместо этого он скосил глаза в угол и натянуто улыбнулся:
— Ладно, замяли! Я принес пива и селедки. Сваргань стол, дорогая!
Глазам захотелось разбежаться. Во-первых, возникло желание выяснить, в сторону кого он пялился секунду назад. Кто был за ее спиной? Дело в том, что диван был расположен в середине комнаты, а ванна, из которой она вышла, рядом со входом в холл, а за ее спиной располагался коридор, и там явно кто-то был, и неизвестный дышал ей в спину.
Во-вторых, она машинально искала стол, на который было приказано «сварганить» еду. Не было его. Хоромы Киры состояли из двух смежных комнат и санузла. В комнате был только диван, телевизор и табуретка.
— Куда мне принести еду?
— Не задавай глупых вопросов, — попытался он вновь съязвить, но вовремя спохватился. Ему же надо быть вежливым. И Алиса поняла причину его извиняющейся улыбки. Так и не решив для себя проблему с едой, она, не выдержав, обернулась. За ее спиной стоял щупленький светловолосый блондин — ямочки на щечках, губы пухлые, глазки задорные. Все в нем было ребяческое, свежее, молодое.
— Кто ты? — наивно спросила Алиса.
— Вася. А ты его сестра, та самая, кто покажет мне сиськи? — Алисе хотелось расплакаться от этих слов. Обидно было не только их смысл, сколько тон голоса Васи. Его интеллект явно на сто порядков уступал интеллекту брата. Она обиженно проскулила:
— Кира, я не хочу вам ничего показывать.
— Да он пошутил, Алиса! Не плачь ты! — Кира встал и обнял сестру. И так ей стало спокойно от его мягких объятий. Приятно прикоснуться к теплому, родному телу, которое она ждала.
— Не прижимайся ко мне, женщина! Я не люблю телячьих нежностей, ты разве еще не поняла? — Алиса отпрянула. Что это с ней? Он же брат ее, они не фараоны в Древнем Египте, им не быть вместе. К тому же, он гей, а, значит, ненавидит женщин. Внезапно ее полоснуло — и ее он ненавидит? Мысль рубанула воздух, пронзила сердце с буйвольной силой и причинила боль похлеще, чем когда-нибудь сделает это член — неудачное сравнение, но точно отражающее чувства. Итак, он не любит ее!
Хрустальная мечта о единстве треснула, душа похолодела. Ну нет, она не позволит разочаровать себя. Пусть она глупая, пусть помеха, пусть девушка, но... Она не хочет быть ненавидимой. Она сделает, сделает все, что он хочет, лишь бы он любил ее. Хм, да любит он ее, просто придумал, что не умеет любить женщин.
А Кира, тем временем, вновь попросил налить пива и принести селедки, предусмотрительно указав на импровизированный стол — табурет в центре зала.
— И принеси стулья из кухни! Вася поможет.
Алиса в испуге посмотрела на долговязого Васю. На его глупом лице возникла прогнившая такая мина.
Она вышла в коридор. Темно. Свежо. Хорошо. Лучше, чем в спертом воздухе комнаты Киры. Алиса понимала, что надо бы суетиться, но так захотелось прислониться к холодной стене и на секунду забыть обо всем. Это ее время, в конце концов!
Постепенно ее глаза привыкли к темноте. Алиса огляделась. Стены элитного общежития ничем не отличались от тех, что стоят в подъездах их ульяновских многоэтажек. Высокие, гладкие, серые. На электроэнергии в коридоре экономили — подсветку включали лишь по вечерам. Обычно темнота раздражала, но в тот момент, как уже упоминалось, она ощущалась приятно — позволяла скрыть свои эмоции от Васи.
Она направилась к кухне. Большая, квадратная и пустая кухня — место диссонансов. Старый дубовый стол и стулья в с высокими спинками соседствовали с современным холодильником и подвесным телевизором. Шторок не было, и прямо напротив входа располагалось огромное окно и выход на балкон. А с него виднелась панорама Москвы. С церквушкой и яркой вывеской секс-шопа. Интересно.
Не успела она рассмотреть вид, за плечо тронул Вася.
— Я помогу стулья дотащить, — девушка хотела отказаться от помощи, но дубовые ножки сразу оставили занозы на пальчиках. Неприятно. Ладно, пусть Вася сделает дело.
А правильно ли они делают, унося мебель с кухни общежития?...
Кира располагался в той же позе:
— Хочешь пива?
— Давай! — Алиса не любила алкоголь, но в свете недавних открытий оно было кстати. Девушка сделала глоток «Крушовицы».
— А ничего, легко!
— Пей, сестренка, пей! Сегодня мы гуляем! — Кира обнял ее, и Алисе стало совсем хорошо. Но мимолетное счастье быстро испортили цепкие, скользкие «удавы» Васи, обхватившие с другой стороны. Эх, Вася, Вася!
После они слушали Де Фа, Де Мура и других «Де», танцевали под Би... Лана? Кажется, так звали того исполнителя, Алиса не запомнила, Вася поставил. А после они резались в «ВорлдКрафт» (в правильности названия этой компьютерной игрушки она не была уверена). В перерывами между кружками «Крушовицы» Алиса бегала с тряпкой, причем, каждый ее подъем с деревянного кресла сопровождался липким взглядом Васи.
Когда она возвратилась в комнату с очередной порцией селедки, Кира взвизгнул:
— Ну а теперь, сестра, покажи сиськи!
— Что? — Алиса сделала непонимающие лицо. Она была пьяна, и уже могла признаться себе, что с самого начала догадалась, как какими веревочками завьются события, и очевиден был их исход, но все же, интуитивно она поняла — робкие слова протеста лучше безмолвия. По крайней мере, потом можно вспоминать о том, что девушка сопротивлялась. Пусть Кира заставит ее, и расставит, таким образом, окончательные точки.
— А что ты думала? Что я просто так буду поить тебя, развлекать, располагать в своей комнате? Нет, милая, придется расплачиваться! И скажи еще спасибо, что я не заставил тебя переспать с Васей! Ну, ну, Алиса, не плачь! Тебе придется всего лишь показать свое тело, сделать это красиво, чтобы у мальчика встал.
— И после этого он уйдет? — Алиса показала на Васю пальцем.
Вообще-то, у меня были мысли положить его в одной постели с тобой, но раз... О, не надо ничего объяснять, я вижу, что ты не хочешь! Хорошо, не надо, не надо! Все будет так, как пожелаешь!
А она у тебя красивая! - комментировал Вася. - Я ее с первого взгляда приметил. Очень необычная. Ходит в гольфах, как летает. И мордочка такая узкая, умненькая, с раскосыми глазками. На тебя сестра совершенно не похожа, - он лепетал и лепетал, Алисе было больно слушать. Она попыталась сосредоточиться на движениях.
Тело превратилось в саму неловкость: руки—крюки, голова — бутон, опавшие гуди и сутулые плечи. И все же, Вася сильно возбудился от ее наготы. Возможно, если бы перед ним поставили обычную стриптизершу, он бы не так встал. А она... Она как кукла, только не Барби, а дорогая, фарфоровая кукла, с подобной мама давала играть. Соседство с этой куклой было чем-то сладким, зеленовато-белом, легким, как вуаль и неуловимым, словно шлейф французских духов. Ах, Вася, Вася! Мог ли ты выразить словами все то, что почудилось тебе? Нет, не мог. А она могла, но не хотела. И, все же, ощущения прорывались — боль, разочарование, комок внутри.
Спустя минуты Алиса привыкла к своим действиям и нашла в том, что происходит, немало забавного. Или ей хотелось так думать?
5
Алиса открыла им свое тело, и мальчики заперлись в комнате. Кира не заставил смотреть ее за половым актом геев, за что спасибо. Сколько же в ней, в милой Алисе, мелкого, пошленького, грязненького! Откуда это «спасибо»? С экранов телевизора?
В то время, пока брат занимался сексом, сестра вновь отправилась на «Сокол» — приводить душу в порядок и заниматься самокопанием.
У нее была своя ниточка, связывающая с Москвой. В столицу она ездила с детства, лет с двенадцати. Мать привозила ее на «Сокол», они здесь перекусывали, брали дядю Степу, и начинали все вместе бегать по товарным делам. Киру мама никогда не втягивала в свои дела — он творческая личность, нечего ему заниматься ерундой и сумки таскать, пусть лучше пятерки получает. Когда они оставались в Москве на несколько дней, Алисе с мамой приходилось каждый вечер таскать шмотки в квартиру дяди Степы. Они шли сквозь ларьки, шум и непогоду. Иногда дяди Степы не оказывалось дома и они ожидали его в ближайшем парке и читали. Что именно? Мама — Коэлью, Кундеру, Брауна — тех, кого в то время считали серьезными писателями. Алиса — товарища протопопа Аввакума. Любимой книжкой была «Повесть временных лет» - душевная, трогательная. Серьезная литература для девочки, сказали бы многие. Но не мама. Она привыкла видеть в руках своего сына труды посерьезнее. Серена Киркегора, например.
В то время, когда мама отправлялась к Кире, Алиса гуляла с дядей Степой. В своих пеших путешествиях они бродили по парку, наблюдали за студентами, в обилии слонявшихся у метро, заглядывали в магазин для дайверов «Батискаф». Для Алисы этот маленький магазинчик был чем-то особенным. И дело не только в фотографиях диковинных рыб, расклеенных по стенам, и не в броских рекламных журналах на полках, и не в умиротворяющей музыке, и не в запахе резины, исходившем от костюмов аквалангистов, и даже не в предметах на прилавках с говорящими названиями «трубка», «бокс» или «ребризер — аппарат замкнутого цикла» (и что он только замыкает? дыхание?), нечто другое привлекало. Может быть, находясь в той полуподводной атмосфере она, как никогда, чувствовала цикличность не только своего дыхания, но и самой жизни. И эти дядьки, что приходили туда. Ну, пьяный Макар, владелец, не в счет, конечно, но остальные... Они всю жизнь положили на то, чтобы найти что-то свое — сокровища ли, или жемчуг, или каких-то новых животных. И, говорят, что находили. Кто-то открывал для себя новый вид медуз, кто-то находил погибший некогда корабль. «Батискаф» отражал Алисе ЕЕ Москву, впрочем, как и книги, прочитанные в парке, как и сам дядя Степа.
Тогда она еще не знала, что оборудование покупают в «Батискафе» лишь с одной целью — повыпендриваться. Ведь для того, чтобы искать корабли, в общем-то, не обязательно иметь свой гидрокостюм — его могут дать в аренду в любом приморском дайвинг-клубе.
Но разве не замечательно прибывать в уверенности, что где-то в прекрасном подводном мире есть не менее прекрасные подводные люди, не знающие обид, зависти и слова «понты»?
Первые книги одолжил ей дядя Степа. Говорил, что взамен ее «окультуренности» ему ничего не надо. Правда по тому сладострастному жесту, с которым он лапал ее коленки или зажимал «титьки», становилось понятно — это не совсем так. Смешно он называл ее груди — «титьки». Старое дурацкое слово, оно кричало о том, что дяде Степе было немало лет и вырос он при других вождях. В ЕГО время дергать за «титьки» маленькую девочку считалось преступлением. А для времени Алисы — лишь маленькая шалость. В клубах, куда ее водили иногда, тискались все и со всеми.
Жесты, связанные с «тисканьем», дядя Степа никогда не объяснял, и она с ним об этом не заговаривала — романтическое настроение соколиного района, создаваемое и им тоже оказалось дороже пустых разговоров. Вот оно! Вот тогда, именно тогда она пустила разврат в себя!
Девушка испытывала признательность ему за те слова, за те мысли, что Степа дарил ей во время этих прогулок. И готова была отдать за слова дяди мимолетное прикосновение к грудям, или любование перегибами ее походки. Так она позволила старому, некрасивому мужчине любить себя в обмен на его разговоры, прогулки и просто так, из самого ощущения недозволенности происходящего.
О чем говорил ей дядя Степа? Время, столь легкомысленно летящее, когда тебе пятнадцать, шестнадцать или семнадцать, не оставила в ней следов того трепа. О красоте, наверное, об истине, о греках, о свободе. Да, больше всего он говорил ей о свободе. Что-то важное говорил. Вспомнить бы.
А, вот:
— Я ни о чем не жалею, ничего не боюсь и, поэтому я свободен! — цитировал он критянина Никоса.
— А разве деньги не позволяют нам быть свободными? — спорила с ним Алиса. Дядя Степа сощурился и, вместо ответа, посоветовал: почитай биографии великих, и ты многое поймешь.
Спустя годы она приехала на «Сокол» и, вдруг, поняла, что к тому времени прочитала биографии великих и соглашается с дядей Степой — деньги не дают свободы. Вот дядя Степа был обеспечен, в рестораны ее водил, а умер, и растаскали все его сокровища по кускам, и маминой семье кусок достался, между прочим. А при жизни все работал, трудился, каждую копейку берег, и все секунды своего времени вместе собирал, чтобы важное что-то сделать.
Так нужен ли «металл презренный», чтобы парить в небесах? Толстой, Горький, Ломоносов, отправляясь в свои странствия, о деньгах не задумываясь. И были свободными. А вот жалость и страх погубили их. И Ломоносов, и Толстой, в итоге своих путешествий пожалели семью и снизили высоты. Вспомним, как выписал, хоть и страха натерпелся, жену Ломоносов, как пригрозила супруга престарелому Льву Николаевичу объявить его сумасшедшим, если он раздаст все свое состояние на сторону, минуя семью. Из жалости, из страха пошли великие герои на поводу у близких, а вовсе не из желания быть свободными.
Размышляя о том, что связывает крылья современным путешественникам, Алиса бы выделила нечто более абстрактное и бОльшее — глупость. И, судя по тому, как обращался с ней ее, безусловно, умный брат, этим качеством Алиса не была обделена.
Мысли прервал лязг трамвая.
Трамвай. С этим видом транспорта также для нее связана Москва. В районе, где она жила в Ульяновске, трамваев не было. Говорят, здесь тоже трамваев уже меньше. Дядя Степа рассказывал, что раньше это рогатое создание проходило даже по Красной Площади.
Она любила трамваи. И не только потому, что ей приходилось редко по ним ездить. Просто трамваи для русских стали символом. Многие поэты Серебряного века писали о них в своих произведениях. Трамвай — это альтернатива душного московского метро, в которое люди забегают как овцы в загон, толкая, пиная, ругаясь. Хотя, метро на Соколе тоже имеет свою особенность — с высоты лестницы, ведущий к экскаватору, чубы людей кажутся такими м—а—а—ленькими. И, любуясь ими, Алису часто охватывала гордость — в маленьких головках может быть столько силы, желаний и всего того, что отличает нас от животных. Но, если бы не было тихих трамваев, внутри которых в последние годы движение не столь интенсивное (во всяком случае, на «Соколе»), она бы никогда не подумала о мыслях в чубах, бегающих по метро и не полюбила бы эти головы.
Поток мыслей прервал звонок мобильного телефона. К лучшему — иногда она чересчур глубоко уходила в свои глупые мысли.
— Я слушаю!
— Где ты шляешься, Алиса? — недовольно рыкнул Кира.
— Я возвращаюсь, — Алиса не стала объяснять, куда и зачем исчезла. Брат не оценит ее похода на «Сокол» и сочтет, что она опять куражится. Ну все, пора заканчивать со своими воспоминаниями. И, все же, под впечатлениями от прошедшего вечера не могла не прийти в голову еще одна мысль:
Теперь я понимаю, почему мама не сталкивала меня с Кирой, отговариваясь тем,
что не хочет портить меня, — и как? Как она догадалась, что Кира не так хорош, как думают о нем профессора в университете и способен на злое?
Для того, чтобы не сходились Алиса и Кира, она даже заезжала в гости к дяде
Степе и оставляла девочку на попечение чужого для семьи человека. Просветительские их разговоры и все, что за ними последовало, стало следствием ее отлучек к сыну. Это следствие еще раз доказало, что как не ищи обходных путей, все равно беду не обойти — так или иначе, ее развратили. Так почему же, в то лето, когда она закончила школу, мать все же отпустила Алису в Москву?
— Ты должна становиться взрослой, отращивать коготки! — говорила, в напутствие, мать. И отец кивком головы показывал, что согласен с женой. Давая наставление о когтях она, по-видимому, догадывалась о том, с чем придется столкнуться дочери. Почему она решила, что Алиса должна клеить свое звериное обличье с помощью родного брата?
То, что произошло в комнате брата, она восприняла как надругательство. С прогулкой шок прошел. Происходящее даже показалось знакомым. И еще сладость она чувствовала — хотя в последнем «еще» страшно признаваться даже самой себе. Сладко было от того, что она нарушила запрет, глотнула воли. Да, это была воля... Хорошо, она готова терпеть и дальше глотать эту волю. Но лишь ради Киры — чтобы понять его и стать ближе.
Для Алисы брат был необычный человек. Алиса ценила его ум, он казался ей небожителем, и на фоне такого неординарного брата со своими обычными способностями чувствовала себя посредственностью. Наконец, ей предоставился шанс проникнуть в его голову и, значит, в какой-то степени сравняться с ним. Нет, не может она упустить шанс жить с Кирой. А это значит, надо терпеть.
Вернувшись в общежитие, она выпила, вслед за Кирой, бутылку пива. Икнула. Нет, положительно, много пива уже внутри, много. Но в Кире еще больше, он была уверена. С это мыслью насильно влила в себя еще порцию. Скоро к ней присоединился Вася. Он закурил.
Странно, что после происшедшего она не испытывала к нему неприязни — понимала, что он виноват меньше, чем брат.
— Хочешь? — предложил он ей сигарету. Тонкую, «Вог».
— Нет, спасибо, не курю.
— Твой выбор.
— Вася, скажи, а почему ты так хотел, чтобы я станцевала для тебя. Неужели девочки заводят пидоров?
— Я не пидор! — обиделся Вася. — Я имею пидоров за деньги. Вот Кира пидор, потому что он пасс, то есть позволяет иметь себя.
— Так ты заводишься от девочек?
— Еще как! Знаешь, когда у тебя каждый день новый клиент, и все они — мужчины, хочется так на бабу посмотреть. Я даже с Киры денег не взял, так мне понравился твой стриптиз.
Алиса вздохнула.
— Я — натурал. У меня даже есть девушка, — неожиданно добавил он.
— Да? И часто ты с ней видишься при такой жизни?
— К сожалению, редко, раз в месяц.